И мир(не)рухнет. Голодные игры

Дороги, которые мы выбираем

— Покиньте помещение, — командир миротворцев отдает приказ.

— Нет! Не уходите! — миротворцы не слышат меня. Они должны подчиняться.

Дуло пистолета с силой упирается в мой лоб.

Я стою на коленях на промерзшем земляном полу.

Это моя казнь.

Но оно того стоило. Я не закрываю глаза.

Мысленно прощаюсь и прошу прощения.

______________________________________________________________________

Если вам кажется, что удача на вашей стороне — самое время точить ножи.

Полгода назад нам везло. Насколько может вести в Шлаке. Мы не бедствовали, не голодали, отец работал на железной дороге, а не в шахте. Мама ремонтировала и шила одежду для дистрикта. Мне 17, и мое имя написано только 21 раз. Для Шлака это неслыханная удача, из-за которой на меня косо смотрят те, кому меньше 18. Их родители, зачастую, тоже.

Мой брат, Рик, второй год участвует в жатве. Родители нервничают, у мамы возникают проблемы со сном еще за несколько месяцев до жатвы. А я стараюсь быть рациональной. Я думаю о том, что в прозрачном ящике всего три бумажки с именем Рика Калидо против сорока двух Карла Девиса, например. Эта мысль помогает мне начать нервно чесать кожу на руках не раньше, чем за неделю до жатвы.

Зима, я иду со школы в сторону Ямы. Веду за руку Элизу. Ей всего 6, безопасный возраст. Улицы припорошило снегом, дистрикт начал выглядеть менее угрюмо. Чудо. Ногам Элизы тепло в новых сапогах, подаренных отцом, и я слушаю ее щебетание о всяком разном.

Вечером у меня в планах помогать маме с выкройками, у нее — воровать кусочки ткани для своей куклы…

Мы слышим стрельбу у железной дороги.

«И пусть удача всегда будет на вашей стороне» — говорит Бряк. Хмыкаю, скалюсь глядя на кипу бумажек в стеклянном ящике. То ли с обидой, то ли со злостью. Наверное, все вместе. Моих там — 51. «Это ж нужно уметь так попасть», — мог бы подумать любой, кто не знаком с нашей семьей. На самом деле, я даже не задумывалась о том, сколько раз меня впишут из-за тессер. Мы в долгах, отец нетрудоспособен, мы спасли его чудом, а себя — моими тессерами. Я не жалею.

Бряк сует руку за именем нового мертвеца. Я отвожу взгляд. Смотрю на пьянющего ментора справа от нее. Гудящая тишина. Его грудная клетка вздымается. На секунду из-за туч выглядывает солнце.

— Виктория Калидо!

Закрываю глаза. Стискиваю зубы. Даю себе секунду. Открываю глаза. Я ни о чем не жалею.

— Вик! — слышу в толпе крик матери. Слышу, как Элиза плачет. Перевожу взгляд на стоящего с другими мальчиками Рика.

— Все в порядке, — шепчу ему одними губами.

На сцене уже ждет Бряк. Дальше все как всегда — так, как я много раз видела.

Пара слов от Бряк. Молчаливая и напуганная толпа, злобным взглядом следящая за ее рукой в другом ящике.

«Что ты будешь делать, если это Рик?», — проносится в голове.

Трясу головой, прогоняя мысль. Там только три бумажки с его именем… три бумажки… три бумажки….

— Дерек Питерсон!

Продолжаю дышать.

Мы жмем руки, и все на удивление быстро заканчивается. Нас уводят со сцены под молчание толпы.

Небольшая комната с деревянными панелями. Это комната прощания. Ловлю свое отражение в большом зеркале. Ничего не изменилось с сегодняшнего утра. Все те же кудрявые, почти черные волосы. Немного опущенные уголки губ. Странного орехового цвета глаза с серыми подтеками возле радужки. Темно-зеленое платье ниже колен с длинными рукавами и небольшим вырезом на почти плоской груди. Тощая, длинная.

Пальцы раздирают и так расчёсанную кожу на левой руке. Убираю руку. Отвожу взгляд от зеркала, пытаюсь скрыть увиденный в отражении страх, плещущийся в глазах.

В комнату заходит семья. Они все здесь, кроме отца. Мне нужно многое им сказать, и я точно не хочу тратить время на их сожаления и всхлипы — расклеюсь сама. Быстро позволяю себя обнять и начинаю:

— Рик, ты теперь приглядываешь за Элизой.

— Нет, ты вернешься.

Господи, мой 13-тилетний мальчик начинает плакать с первой секунды.

— Ты за старшего, — беру его лицо в свои руки. — Итан поможет тебе с подработкой, пока папа не оправится. Не смей брать тессеры, даже голод не стоит еще одной бумажки с твоим именем. Тебе придется быстро взрослеть. Но ты справишься, ясно? Я очень тебя люблю, — обнимаю его крепко, перед глазами все плывет. Но времени мало, нельзя расслабляться.

— Элиза, — опускаюсь на ее уровень. — Элиза, посмотри на меня.

Она больше не всхлипывает, как во время жатвы, она злится.

— Зачем ты взяла дурацкие трессеры…

— Мы семья, Элиза. Мы так поступаем.

Она все-таки смотрит на меня.

— Ты умрешь?

Замираю.

— Не знаю, — не собираюсь врать, все равно она понимает, что все плохо.

— Я тебя никогда не находила, ты хорошо прячешься.

— Да, — глажу ее по кучерявым как у меня, но рыжим, волосам. — Элиза, не смотри мои Игры. Сейчас ты можешь не понять, но запомни, хорошо? Не позволяй этому миру тебя изменить. И оставайся доброй.

— Я не хочу, чтобы ты уходила, — она хмурится, поджимая губы.

— Я знаю.

На секунду задумавшись, снимаю с шеи цепочку.

— Вот.

Беру ее ладошку и зажимаю в ней медный кулон в виде солнца.

— Я всегда буду с тобой. Все будет в порядке, — шепчу я. Мне плохо, не нахожу в себе сил обнять ее и попрощаться. И Элиза сама вешается на меня, обхватывая за шею руками.

— Я люблю тебя, — шепчет в ухо и быстро отходит. Вижу в ее глазах слезы.

Мама последняя, стоит немного поодаль.

Игра всей твоей жизни

Мне казалось, что в ночь перед Играми будет сложно уснуть. Но я отключаюсь, едва коснувшись подушки.

Утро обрушивается мне на голову. Открываю глаза, чувствуя, как подкатывает тошнота. Сегодня день старта Голодных игр. Тру лицо руками, глубоко вздыхаю. Все, что я должна сделать до старта, всплывает в голове списком.

Мне удается плотно поесть и выпить полтора стакана воды. Это сейчас главное. Я простояла минут 15 под горячей водой, будто стараясь напитать тело теплом заранее, хотя, конечно, это так не работает. Надела форму для тренировок. Я в этом на час максимум, ведь осталось совсем немного времени. Спустя полчаса я готова лететь в пункт старта. Хеймитча все еще не видно. Уже думаю о том, что он напился, решив пропустить первый день. Сажусь в планет. Оглянуться напоследок желания нет — это всего лишь ловушка, это не дом.

Впервые лететь. В других обстоятельствах мне было бы не по себе. Я не боюсь высоты, когда контролирую ее. Здесь же я не влиянию ни на что. Но какой смысл бояться падения, когда ты летишь к Арене?

В комнату старта меня не сопровождает стилист, лишь костюм трибута одиноко висит на стойке для одежды. Не скажу, что я расстроена.

У меня 15 минут до запуска.

Открываю чехол и понимаю, что наша догадка подтвердилась.

Штаны из плотной теплой ткани. Темно-серые, цвета мокрого камня, с несколькими карманами и карабином. Белая футболка. Светлый, достаточно плотный вязанный свитер. И — я не могу не заметить хорошую работу, не смотря на ситуацию — коричневая дубленка, длинной доходящая до бедра, с серым меховым воротником. Видимо, они хотят создать максимально реалистичную картинку. Сразу же вспоминаются рисунки из книжек про викингов и далекую Скандинавию.

Надев костюм, я понимаю, что мех и плотные ткани — скорее иллюзия тепла. К костюму не прилагаются перчатки или шарф, ни одного термального предмета одежды.

На ногах у меня черные матовые полуботинки. В них удобно, по крайней мере сейчас. Заканчиваю регулировать по своей ноге шнуровку, как вижу Хеймитча.

— Тебе идет, — он останавливается у двери и долго смотрит на меня. Глаза у него задумчивые и пьяные.

— Ты спал сегодня?

— Это я должен спрашивать, — кривится он.

Я молчу.

— Почти не спал. И я немного пьян, — он трет глаза, тон у него почти извиняющийся.

— Я вижу.

Я хмурюсь, стараюсь не дрожать. Он пришел, и я тут же расклеилась. Чёрт.

— Мне очень страшно, Хеймитч, — взять себя в руки не получилось. Сжимаю пальцы, переплетая их в замок, глубоко вдыхаю.

— Эй… — Хеймитч подходит ко мне за долю секунды. Хватает за сцепленные руки. — Посмотри на меня.

Не хочу поднимать взгляд, не хочу плакать.

И он сгребает меня в объятия. Крепко.

— Ты справишься. Из всех, кого я знал, только ты можешь, — шепчет мне куда-то в волосы, затянутые в тугой пучок. — Не думай ни о ком. А главное — не думай, как ты будешь жить дальше. Доверься инстинктам, — он продолжает говорить, и я внимательно слушаю, уткнувшись ему в воротник рубашки. — Я смотрю на тебя и помогу, когда будет нужно. Ты не останешься там одна, как я.

«Тридцать секунд до запуска» — оповещает искусственный голос.

Хеймитч матерится в ответ.

Он провожает меня к старту.

Я продолжаю смотреть на него. Время то ли идет слишком быстро, то ли замерло, остановившись на месте — я не понимаю. Меня окружает стеклянная стена. Я цепляюсь за его уверенный взгляд.

10 секунд до запуска.

— Хеймитч, — окликаю в последний момент. — Ты сделал все, что мог.

Лифт поднимает меня наружу.

Голова кружится. Я дышу, я дышу, я дышу. 63 голодные игры начинаются.

Звучит обратный отсчет. Я стою на диске, верчу головой по сторонам. Ландшафт серый, холодный. В этом году Рог Изобилия — остров с большим костром и хижиной рядом. Вокруг замерзший пруд, покрытый снегом. Выцепляю взглядом ближайшие рюкзаки — шагов 10 от пьедестала. Можно провалиться под лед. Оглядываюсь назад — негустой лес за спиной, открытая каменистая местность передо мной. Ничего не взять или рискнуть умереть в первые минуты?

3

2

1

Едва не пропускаю старт.

Принимаю решение.

Ступаю на лед, к ближайшему рюкзаку, трибут слева от меня вырывается вперед, и я слышу крики. По дороге подхватываю сумку с чем-то свернутым.

Под кем-то проваливается лед, отовсюду доносится треск и крик, кто-то бросает копье в противника справа от меня. Стараюсь не упасть, но и следить, чтобы в меня ничего не летело. Звуки первой пушки. Легкие горят — это я слишком часто дышу. Кровь на льду справа от меня. Вижу, как кто-то уже нашел лук. Нужно уходить. Хватаю рюкзак. Уже готова развернуться, как вижу девушку со светлыми волосами. Она бросает в меня топор. Нагибаюсь, и топор пролетает над моей головой. Она зла. Хочет бежать за мной, делает шаг и проваливается. Замираю. Это я ее убила? Или она сама упала? Он упала, потому что побежала за мной. Она послала за мной топор. Мысли заканчиваются с еще одним выстрелом пушки. Скольжу в сторону деревьев. Только бы не провалиться. Я все ближе. Еще три шага. Ступаю на землю. Бегу прочь, так быстро, как могу, подхватывая по дороге топор.

Я бегу, бегу, бегу, бегу. Пока ноги не начинают заплетаться. Останавливаюсь, сплевываю вязкую слюну. Прячусь за деревом. Изо рта идет пар. Лихорадочно пытаюсь сообразить, по какой траектории движутся остальные. Хеймитч говорил, что первые 2-3 километра все движутся прямо от пьедестала. Как правило. Сколько пробежала я? Хеймитч. Вспоминаю о нем, стараюсь мыслить рационально. Вот я, Игры уже начались. Это моя арена. Я стою, прижавшись к большой сосне. У меня есть рюкзак с чем-то, спальник и топор. Каков мой план?

Каков твой план?