И море ответило мне.

Пролог.

Меня зовут Кайя, мне девятнадцать, и я живу в тишине. Не той, что успокаивает, а той, что давит, заполняя каждый уголок опустевшей квартиры. Родители, их вечные бутылки и крики, давно остались в прошлом, как дурной сон. Единственным светом в моей жизни была бабушка, её теплые руки, её мудрые глаза. Она ушла год назад, и с ней ушла последняя ниточка, связывающая меня с миром.

С тех пор я стала еще более замкнутой, еще более отчуждëнной. У меня нет друзей, нет никого, кто мог бы понять или хотя бы попытаться.

Единственное, что спасает меня от этой всепоглощающей пустоты, – это скрипка. Её голос – мой голос, её мелодии – мои невысказанные мысли, мои слезы, мои страхи. Я беру её и иду. Всегда в одно и то же место – на пустынный соленый берег, где ветер обнимает сильнее, чем любой человек, а волны шепчут древние, непонятные никому, кроме меня, слова.

Там, на краю мира, под огромным, равнодушным небом, я играю. Играю морю свои мелодии, делюсь с ним тревогами, что разъедают душу изнутри. Только ему я могу довериться. Только оно слушает, не осуждая, не пытаясь понять, а просто принимая каждую ноту, каждое слово, каждый вздох. Море – мой единственный друг, и только ему я могу открыться до конца.

Глава 1.

Сентябрь — а в моей крошечной, пропахшей сыростью квартире всё равно было душно. Духота не от жары, нет. Она поднималась изнутри, липкой тишиной прилипая к коже, не давая дышать. Часы на стене тикали так громко, словно отсчитывали минуты до моего личного конца света. Полночь давно миновала, а чëртов сон даже не собирался приходить.

Я ворочалась на продавленном диване, прислушиваясь к скрипу старой водосточной трубы за окном. Веки были тяжёлыми, но мозг отказывался отключаться. Внутри меня кипел какой-то странный коктейль из тоски, обиды и тягучего, свинцового бессилия, которое заставляло кулаки сжиматься. На мир, на людей, на себя, блин, за то, что я такая. Тихая, замкнутая, словно призрак, но внутри… внутри меня водились такие черти, о которых никто и не подозревал. Особенно после того, как бабушка ушла. Она была единственной, кто видел меня насквозь и не осуждал. Теперь я была одна, как тот скрип в ночи.

— Да какого хрена? – прошептала я в темноту, садясь на диване. Оставаться здесь было невыносимо. Стены давили, потолок опускался. Нужно было выйти. Просто идти куда-нибудь, пока эта духота не выветрится из головы.

Я натянула старые джинсы, накинула потёртую толстовку и тихонько выскользнула из квартиры. Город спал, но не до конца. Узкие улочки, словно вены, тянулись в темноте, освещённые лишь редкими, мигающими фонарями. Тени от заборов казались когтистыми лапами, тянущимися из-под земли. Старые, обшарпанные дома смотрели пустыми глазницами окон, и казалось, что за каждым из них скрывается нечто, не спящее. Воздух был холодным, но он был живым, не то что в моей проклятой квартире.

Я шла, куда глаза глядят, пока не услышала шорох у мусорных баков. Пара бродячих собак: тощие, с ввалившимися боками, но с такими умными, настороженными глазами. Я всегда носила с собой кусок хлеба или что-то, что оставалось от моего скудного ужина. Я присела на корточки, протягивая им еду. Они осторожно подошли, понюхали, потом жадно схватили.

— Привет, мои хорошие, – пробормотала я, поглаживая одну из них по голове. Шерсть была жёсткой, но удивительно тёплой.

—Тоже не спится? Тоже, никому не пригодны — потому и свободны?

Я любила бездомных собак. В них было столько отчаяния и столько же силы одновременно. Они были как я: никому не нужные, выброшенные, но всё равно цепляющиеся за жизнь, ищущие свой кусок счастья. Колючие ёжики, прячущиеся от мира, потому что он слишком часто бьёт.

Мои ноги снова несли меня к морю. Я чувствовала его притяжение, как магнит. Улицы становились шире, дома — ниже, и вот, наконец, впереди замерцала тёмная, бескрайняя гладь. Море. Оно было не таким, как город — не давящим и... Чистым. Оно было огромным, свободным, и в его шуме я всегда находила утешение.

Я вышла на берег. Ветер был сильным, трепал волосы, но не казался враждебным. Волны бились о песок, унося с собой тревоги, обиды, всю эту внутреннюю боль, что заставляла сжиматься челюсти. Море было невероятно красивым в эту ночь. Тёмная вода, отражающая редкие звёзды, и лунная дорожка, словно серебряная нить, тянущаяся к горизонту. Оно дышало, живое, огромное, и я чувствовала себя такой маленькой рядом с ним, такой незначительной, но в то же время частью чего-то большего.

Я легла на холодный песок, завернувшись в толстовку. Звук прибоя был колыбельной, которая наконец-то убаюкивала мои измученные нервы. Странно было вот так, одной, засыпать под открытым небом, на холодном песке, где любая волна могла бы накрыть с головой. Но страха не было. Было лишь изнеможение и какое-то дикое, выстраданное спокойствие. Море обнимало меня своим шумом, и я, наконец, почувствовала, как веки тяжелеют. Я закрыла глаза, отдаваясь его объятиям, и провалилась в сон: глубокий, безмятежный, впервые за долгое время.

***

Я проснулась от того, как солнце уже припекало сквозь толстовку. Море шумело по-прежнему, но теперь его рокот казался умиротворяющим, а не убаюкивающим. Тело ломило от сырости и холода, но голова была на удивление ясной. Впервые за долгое время я спала без кошмаров, без той тревоги, что преследовала даже во сне. Я поднялась, отряхивая песок с джинсов, и побрела обратно в город.

Реальность обрушилась сразу, как только я переступила порог своей квартиры. Духота, тишина, запах сырости — всё, как и было. Скрипка стояла в углу, напоминая о единственном, что имело смысл. Но сейчас мне нужно было в колледж.

Я училась на повара. Чёрт возьми, на повара. Это было так же далеко от моей души, как я от нормальной жизни. Я вдыхала этот запах жира, ощущала бесконечную тяжесть ножа в руках, предназначенных для тонких струн, нехотя листала глупые рецепты. Всё это вызывало отвращение. Но я обещала бабушке. "Хоть какое-то образование, Кайя. Чтобы ты не пропала." Она так хотела, чтобы я была "как все", чтобы у меня было будущее. А я… я просто хотела играть.

В колледже было, как всегда, отвратительно. Стоило мне войти в аудиторию, как я почувствовала на себе эти взгляды. Шёпот, смешки. "Скрипачка-неудачница", "фрикушка", "бабушкина дочка". Их слова, острые, как осколки, вонзались в самое нутро, но я научилась не показывать, как больно. Моё лицо оставалось каменным, хотя внутри всё сжималось от злости и обиды.

На перемене я сидела в углу, пытаясь настроить скрипку. Моя мечта – стать известной скрипачкой, играть на больших сценах, чтобы моя музыка заполняла огромные залы, а не только пустынный берег. Я пыталась. Пыталась вести блог, выкладывать свои записи. Но собрала пару десятков лайков от таких же одиночек, как я, и забросила. Кому, блин, нужна моя музыка? Никто не разглядел во мне ничего, кроме странной, замкнутой девчонки.

После колледжа я, как обычно, направилась к морю — поиграть.
Я играла долго, пока пальцы не начали болеть. Мои мелодии были полны благодарности. В последнее время я замечала: стоит пожаловаться морю или о чём-то попросить, оно словно помогает. К примеру, недавно я потеряла второй наушник где-то в квартире и, отчаявшись, прошептала об этом морю. А вернувшись домой, увидела его на тумбочке у зеркала. Было странно до жути, но в моём состоянии, когда голова вечно забита всякой ерундой, я могла быть просто растяпой и не заметить его раньше. И всё же… такое происходило слишком часто, чтобы быть совпадением. Мне хотелось верить, что море слышало меня.