И пролетело больше двадцати лет, и сменилась эпоха, и начался новый век, и ушли в прошлое милые восьмидесятые и прокатились убийственные девяностые, и опять настал мир, а герои наши всё те же.
Или не те же?
Скорее, другие, только прошлое вдруг подступает так близко, что кажется - оно и не уходило...
И вдруг, посреди своей уже привычной жизни приходится узнавать и додумывать то, что ты не успел узнать и додумать тогда, давно - когда была юность...
Итак, действие происходит в том же подмосковном городе 22 года спустя.
Квартира главной героини. Начало осени. Раннее утро.

А Трубадур допел и вышел. И вдаль дорога позвала.
И высоко, над самой крышей чиркнули воздух два крыла.
Какое счастье улетало от нас стремительным стрижом!
Я ничего не загадала. Я затворила двери в дом.
И сразу холодом дохнуло от жарко топленой печи
Я знала песню Трубадура, что он споёт другой в ночи.
Но песней я была согрета, и день уже не станет хмур…
Опять на грани тьмы и света
Пой, Трубадур!..
Стихи Нины Некрасовой.
1
- Са-аань! Са-аня-а!
Не слышит! Идёт и в ус не дует…
- Са-ня! Гри-иг!
- Мама, ты что, позвонить не можешь? – в комнате за моей спиной нарисовывается возмущённая дочь в ночной сорочке.
- Ой, это долго, не успею… Уедет же!
Я перевешиваюсь через перила балкона и вижу, как Саня пересекает тротуар и приближается к машине. Сейчас уедет!
- Са-а-а-ань!
Не слышит. Чирикают птицы, визжат дети, шумят отъезжающие машины…Я безнадёжно машу рукой, но Саня, уже взявшийся за ручку дверцы, достаёт из кармана мобильник и подносит к уху.
- Папа, подними голову и посмотри на наш балкон! – командует за спиной дочь.
Саня послушно задирает голову, и я радостно машу ему обеими руками с балкона.
Какое-то время он смотрит на меня, потом хлопает себя по лбу и идёт обратно к подъезду.
- Вот! Можно и не орать на всю квартиру! - дочь с достоинством удаляется в свою комнату, а я хватаю приготовленные и забытые квитанции и лечу к дверям.
Мы сталкиваемся на лестничной площадке и оба одновременно смеёмся.
- Я тебе кричала-кричала… Я забыла... - я протягиваю ему документы.
- Как всегда, - говорит Саня. - Но и я кое-что забыл. Вот, вчера из ящика вытащил и только вспомнил.
Он подаёт мне конверт.
- Это что? – я смотрю конверт на свет. Бумага плотная, похоже на открытку.
- Письмо от любовника, - говорит Саня. – Пойдём, проводишь меня.
- Местное… Какая-то открытка, может, с работы, - предполагаю я. - Не дай бог отменяют отпуск… О, нет, только не это… нет! Не буду читать!
Я кладу письмо в карман халатика, и мы, обнявшись, медленно спускаемся вниз.
- Ну, что будешь делать без меня сегодня? – спрашивает Саня.
- Пойду на свидание к любовнику, - говорю я. - У меня второй день отпуска. Вчера я отсыпалась, а сегодня уйду в загул.
- Ну, пойдём, я тебя подвезу на свидание, - смеётся Саня, - Ты как раз готова… декольте, кружавчики…
- Нет, сначала ва-а-анну…
Я блаженно жмурюсь, я ещё толком не проснулась…
- Ну, что я буду делать-что я буду делать, - мурлычу я. – У меня неинтересная жизнь… выпровожу Катьку, пойду куплю что-нибудь вкусненькое…
- Помидорчиков и огурчиков, - подсказывает Саня.
- Помидорчиков и огурчиков… Сделаю салат твой любимый. Хочешь, сварю борщ… Или лучше пирожков?
- Давай борщ, - говорит Саня. – И пирожков. Я постараюсь пораньше. Может быть.
- Ну и вот, - говорю я. – Муж уехал. Меня ждёт одинокая жизнь. Сплошное творчество. Гора посуды. Гора белья. Полы. Окна. Ну всё, иди. Целуй, давай, меня, понял? Раз меня ждёт одинокая жизнь… ну? – я поднимаю лицо.
- А меня ждёт куча народу, - напоминает Саня, глядя на часы.
- Тогда быстрей целуй!
- Здесь, возле мусорной кучи? – он кивает на гору окурков под стеной.
- А где ещё? На улице нельзя. Катька с балкона смотрит, ждёт, когда Рома за ней зайдёт.
- Господи, никуда не денешься от этого молодого поколения...
Саня обнимает меня и нежно чмокает в нос, в губы и щекотно - в ухо. Мы выходим из подъезда, и я смотрю, как он сбегает по ступенькам, пересекает тротуар – такой всё ещё подтянутый со спины и прямой… А я… а я… не-ет, мне пирожков нельзя! Просто борщ…
Саня разворачивается, отъезжает и скрывается за соседними домами, а я глубоко вдыхаю свежий утренний воздух… Нежаркое солнце светит мне в глаза. Сентябрь начался теплым, летним, только запах осенний уже – крепкий запах подсыхающих листьев, георгинов и зрелых яблок…
Итак, Катьку в школу – и меня ждёт шикарная свобода, ура! Я ещё раз вдыхаю терпкий воздух, разворачиваюсь и весело скачу по лестнице вверх.
- Ты дарила мне ро-зы… розы пахли паа-лы-нью, - жизнерадостно напеваю я взбегая по ступенькам к своей двери - мне весело, каблучки шлёпанцев самоуверенно цокают по бетону – нет, мы ещё поборемся с тобой, жизнь, мы ещё покажем тебе…
- Знала все мои пе-сни… ше-велила гу-ба-ми… - я вбегаю в квартиру, закрываю дверь, заглядываю в кухню. Ага, завтрак на столе стынет, а Катьки и в помине нет.
Но зато с нашего балкона несётся душераздирающее:
- Ро-о-о-м!

Маникюр вышел прекрасный. Что значит творить, не спеша – ровненько, гладенько, приятно полюбоваться. Помахивая кистями рук, источая конфетный запах ацетона, я прошлась по дому, привычно сканируя домашние дела: посуду – в мойку, пылесосить – вчера пылесосила в азарте первого дня отпуска, можно сегодня пропустить. Окна – ну, тоже теперь не буду, раз такой маникюр, авось, весь сентябрь впереди. Стирка – запущено и урчит. Санька – убрать на антресоли вымытые летние белые туфли, иначе нарядится и пойдёт в них машину мыть. Катька – не застелила постель опять, кое-как сгребла всё в комок, поросюшка такая. Кирка – вот у одного Кирилла в комнате уже скоро год порядок и благолепие взгляду. Я полюбовалась на портрет сына в военной форме, раздвинула занавески и открыла форточку. А за окном-то нахмурилось. Надо быстрее в магазин, пока дождь не начался.
Сейчас как наряжусь, как нафуфырюсь – и поскачу… Куплю торт, отметим мой отпуск вечером. А завтра, может быть, появится Эмка... Хотя, почему "может", она вполне определённо говорила по телефону, на какое число у неё билет на самолёт. И не вытерпит же, примчится, поди, сразу...
Я подобрала с пола Катькин кружевной носочек и машинально спрятала в карман. Пальцы наткнулись на острый конверт. А, да, письмо же какое-то абстрактное мне… Интересненько...
Я села на диван, хорошенько обглядела конверт. Нет, не с работы. Никаких официальных штемпелей, кроме почтовых. Хм, давно я писем не получала. Адрес правильный, фамилия девичья, да, интересно… А почерк незнакомый…
Должно быть, одноклассники ищут меня или однокурсники. Сколько-нибудь лет с окончания. Или юбилей школы. Или института. В общем, скорее всего именно эта ностальгическая тема. Если школа – надо будет Эмке сказать. Она обрадуется. Я оглянулась на календарь на стене - да, завтра она нарисуется на земле родной. Будет здорово! Будет опять встреча, будут опять у нас с ней посиделки, будем пить вино и есть вкусности, которых она, конечно, натащит из-за океана.
И после общего семейного застолья мы проводим сначала Катьку спать, потом попозже, проводим Саньку спать, а сами засидимся с ней в кухне. Зажжём свечу - и всё опять будет, как всегда, как когда-то, и будем опять мы с ней юными, и будем опять немножко сумасшедшими, и будут Эмкины захватывающие рассказы, и мои - рядом с нею совсем скромные. Но она будет, как всегда, таращить на меня свои волшебные глаза и иронизировать, и шуметь, и хохотать, отмахиваясь своими дивными белыми руками русалки…
Я вскрыла конверт, вытряхнула цветную открытку с каким-то цветком, побежала глазами по ровным строчкам.
Здравствуй, Фиалка.
И я с разбегу останавливаюсь и даже машинально кладу руку на грудь. Мне кажется, что сердце сделало лишний удар. Это что? Это кто? Это что же, он?..
Глубоко вздыхаю и берусь опять разбирать строчки, шевеля губами.
Здравствуй, Фиалка. Я понимаю, что в наши дни смешны идеалы молодости, но всё-таки помню, что когда-то пообещал тебе не выбрасывать свою архивную фонотеку. Она цела. Если это тебе ещё дорого – позвони по этому телефону. Это Дмитрий, мой друг, он в курсе, ты сможешь взять то, что тебе захочется. Если тебе ничего не нужно, звонить не обязательно. Я надеюсь, что у тебя всё хорошо. Слава.
Слава…
Я, словно не веря своим глазам, перечитываю всю записку снова – сначала до конца. Потом кладу голову на руки и прикрываю глаза.
Сколько же прошло… двадцать… один или два… Боже мой, боже мой...
Я встрепенулась, перевернула открытку. Фиалка. Такая самонадеянная, смешная, а вокруг – снег…
Мне внезапно становится жарко. Я встаю, распахиваю дверь на балкон, становлюсь к перилам и замираю статуей, не замечая мелкой измороси.
Слава. Диалектика разрыва шаблона. Ничего не было. Ничего. Ну я же знаю это точно и достоверно. И тем не менее было всё - словно спрессованное в одной точке. Слава – это когда ты вдруг оказываешься где-то краю. Жила-жила понятно и просто - школа-институт-любовь-ссоры - да, ничего не ясно, но при этом всё ясно. Вот сейчас надо страдать, потом надо мириться. И вдруг является человек - и всё то, что ты самонадеянно знала - всё летит к чёрту, и оказывается, что ты и людей не знала, и себя не знала, а только напридумала, что ты умная и такая, чёрт возьми, независиимая...
И ни войны, ни перестройки, ни голода, никто не стреляет, всё мирно, так пленительно мирно, такие маленькие тихие, идиллические вечера в тишине маленькой библиотеки под звуки Шопена, под звуки Грига, под незамысловатые ужины – и вдруг это всё взрывается в один миг, и ты оказываешься на краю, а вся твоя ясно выстроенная жизнь рвётся в клочья, а ты на обрыве одна и не знаешь, что делать…
Я вздрагиваю на свежем воздухе. Ладно. О чём письмо? Эти пластинки… Я просила их не выбрасывать, да… Я помнила это. Он тогда пошутил: когда я умру, я завещаю их тебе…
Так. А почему вдруг Дмитрий?! При чём тут Дмитрий-то какой-то?!..
Охваченная страхом, бегу к дивану, хватаю открытку, читаю в третий раз, словно хочу вытащить из неё все, что могло случиться за это время, за все эти годы. Потом бегу к телефону и почти лихорадочно набираю номер.
- Здравствуйте, можно Дмитрия? Это Ия. Ия Александровна…
- Ааа, - теплеет голос в трубке. - Слушаю вас.
- Я… я получила письмо сегодня… вчера… В общем, писал Святослав Николаевич. А… а… - я усилием воли унимаю волнение и концентрируюсь на своей речи. – Я могу с ним поговорить? Это возможно?
- Видите ли… - у меня опять всё падает в душе. Но голос-то вовсе не трагический, просто озабоченный, я напряжённо жду. – Встретиться, боюсь, не получится… – голос заметно гаснет, и я опять замираю, и обмираю, и опять закрываю глаза.
- Что-то случилось? – я не выдерживаю паузы.
- Ну как вам сказать… - о, боже мой, этот Дмитрий ещё хуже, чем я.
- Я вас слушаю, - твёрдо подбадриваю я. – Говорите. Я не японский шпион, я именно та, о которой вам рассказали.
- Понимаете, - гнёт свою линию неведомый Дмитрий, - меня вообще-то попросили особенно не распространяться… Я у него вот только что был…