И тысячу лет спустя. Ладожская княжна.

Глава 1. Они обе

Хотя Марк остановился в простеньком хостеле, чтобы сэкономить деньги, ему довольно повезло. Аристову досталась верхняя койка в комнате на шестерых, из которых четверо были студентами и являлись спать только под утро. А мужчина, разместившийся под Марком, приходил дважды: вечером и к полудню, и каждый раз шел в душ. Вероятно, он ночевал у некой дамы, с которой они уже были достаточно близки для секса, но не для утреннего душа и завтрака.

Марк не знал, как долго ему придется искать Марину, да и найдет ли он ее вообще, и потому пытался растянуть оставшиеся сбережения на большее количество дней. Немного он все же подготовился и перед самым отъездом еще раз связался с приемными родителями Мирославы. Марк узнал, что они возвращаются в Лимерик из своей командировки в Дублин через три дня, и потому они договорились встретиться уже на месте, в их доме. Марк собирался открыть им все карты и, наконец, пролить свет на запутанное дело об исчезновении их дочери. Или убийстве. Если кто-то и убил Мирославу, то это была сама Марина. И если Мирослава и Марина — сестры, а Анна, вероятно, — их мать, значит, где-то есть и отец. Если верить словам Александра, родители Мирославы сгорели в пожаре. Анна и Дуглас сгорели в пожаре. Такое должны помнить соседи. Или газеты. С этого Аристов и решил начать, как только встретится с Ковалевыми.

— Что ж, нет ничего невозможного, — смеялся над собой опер, слезая с двухъярусной кровати. — Подумаешь, опираясь на слухи и догадки, найти погибших ирландских супругов в ирландском городе, где ты не имеешь никаких прав, власти и не говоришь на английском. А затем найти и Марину, которая, скорее всего, вовсе и не Марина. Кто знает, может, это и вполне возможно. В художественных романах.

Но Марк не был романтиком. Скорее, законченным скептиком и реалистом, и потому ему был нужен четкий план. Он знал, что Евгений, приемный отец Мирославы, имел хороший капитал в Ирландии, а значит, и связи. Он даже смог достать ему визу! К тому же когда-то мужчина был лично знаком с одной из подозреваемых, даже с двумя, а это уже что-то. Осталось только нащупать ту самую ниточку, за которую нужно было потянуть, чтобы начать распутывать клубок.

Первые три дня Аристов решил ничего не предпринимать и не занимался поисками намеренно. Он гулял по центру, изучал город, нашел то место с фотографии маленькой Мирославы — замок короля Иоанна, расположенный в самом сердце Лимерика на Королевском острове. Тем не менее голова его сама по себе поворачивалась то влево, то вправо, когда мимо проходили рыжеволосые девушки, коих было много.

Следователь даже записался на экскурсию по замку, во время которой постоянно задавался вопросом, на кой черт он сюда пришел и как это поможет делу. Его мучила совесть. Он не привык бездействовать и не привык тратить мизерную зарплату опера на безделушки. Тогда он вспоминал Марину, из-за которой ему все-таки пришлось нарушить свои правила: купить новый телефон, билеты в никуда, а теперь еще и слушать гида на английском! Познания Марка в английском оставляли желать лучшего. Он был даже хуже собаки, которая все понимает, но молчит.

В конце экскурсии, когда группа уже вышла из замка и собралась неподалеку на площадке, поросшей молодой зеленой травой, чтобы сделать фотографии, Марк вдруг сам себе сказал вслух: «И ты здесь была». Следователь вытащил из перекинутого через левое плечо рюкзака фотокарточку, сложенную вчетверо, и вытянул с ней руку. Действительно. Все те же круглые серые башенки, соединенные меж собой коридорами, и красные флаги, развевающиеся на их крышах от ветра, идущего с реки. В груди вдруг стало тепло и приятно. «Ты была здесь, Мирослава». Он удивился тому, что впервые сначала подумал о Мирославе, а не о Марине. Он тосковал по ней. Аристов и сам не заметил, как проникся светлыми чувствами к Мирославе, Марне ли. Оставались последние страницы ее книги, которую он везде носил с собой, и Аристов с упоением и страхом читал новые строки. Порой он перечитывал их по несколько раз и, нервничая, сминал уголки.

После замка Марк добрался до музея Хант, прямоугольного серого трехэтажного здания с такой же серой крышей на берегу реки Шаннон. Опер тут же утомился, когда дошел только до сотого экспоната из двух тысяч, но все же дошел до конца, иначе зачем была потрачена двадцатка! Когда Марк узнал, что в Лимерике есть еще как минимум три замка, чтобы посмотреть, он тяжело вздохнул, но на этот раз, уставший после долгой дороги, не смог пересилить себя и просто поплелся в паб.

Марк с горем пополам смог заказать себе пиво. Он был заядлым курильщиком, но не был любителем выпить. Нельзя было приехать в Ирландию и не зайти в паб! Это было преступлением! И об этом знал даже самый бедный и плохой путешественник.

Ирландцы удивляли его. Их манера говорить, смеяться, щедро угощать друг друга выпивкой и заводить песни отличали их от людей в России, и Марк чувствовал себя рыбой, выброшенной на берег. Некоторые местные пытались подсесть к нему, заговорить, хлопали по спине, и тогда он вздрагивал и, натянув улыбку, отмахивался рукой, мол, он их не понимает и хотел бы остаться один. И вот в очередной раз, когда он был готов отмахнуться от разговорчивого ирландца, он увидел... девушку. Рука его зависла в воздухе, а после опустилась обратно к стойке и обвила холодную полупустую кружку темного.

Она была блондинкой лет тридцати. Одета дорого и стильно. Еще бы! «Жить в Лимерике или же приезжать сюда в путешествие — дело накладное», — подумал Марк.

— Откуда ты? — заговорила она с ним на русском, широко улыбаясь и натягивая красные пухлые губы. — Не смотри на меня так! Я наших везде узна́ю! Сидишь тут один, как беженец, и боишься пошевелиться!

Глава 2. Кулинарная лавка

Марк спустился в гостиную только на следующий день ближе к обеду. Евгений улетел утренним рейсом в Дублин, на восточное побережье Ирландии. Ирина, увидев осунувшееся и помятое лицо следователя, соскочила с дивана, где читала журнал, и схватилась за сердце. Она и сама не спала всю ночь и провела ее в гостиной на диване, уткнувшись носом в стакан с виски.

— Вам плохо? — протянула она, подходя ближе к Марку, который застыл в проеме дверей и оглядывал его со всех сторон. — У вас синяки под глазами! Вы пропустили завтрак.

— Я читал всю ночь, — только и ответил Марк, обогнул Ирину и уселся на диван, массируя виски.

— Дневник Мирославы?

— Ее роман, — цокнул Марк и начал тереть лоб. — Пытался найти хоть что-то, чтобы перестать считать себя сумасшедшим.

— Я заварю чай. Расскажите мне, что довело вас до такого состояния, — Ирина тут же исчезла, а спустя пару минут вернулась с деревянным подносом в руках.

Ее поведение с тех пор, как она увидела фотографию трупа, изменилось. Будто толстокожая Ирина оттаяла, сняла с себя броню и вдруг стала горюющей матерью.

И Марк рассказал. Рассказал ничего не утаивая, и сам тому удивился. Марк был так запутан и так подавлен, что у него не осталось сил на то, чтобы держать в себе мысли и догадки, которые, впрочем, теперь казались ему безосновательными. Где-то в подсознании он надеялся, что если начнет говорить, быть может, кто-то, хоть кто-то заметит в этой истории нечто новое и спасет его из страшного, затягивающего болота, в котором он увяз. Следователь впервые ощутил отчаяние на собственной шкуре. До сих пор он раскрывал дела так легко, как легко щелкают орехи. Никто не слышал и лишнего слова о том, как он те дела раскрывал или вел. Но теперь все было иначе.

— Как это возможно, чтобы между Анной и Мирославой было так много сходств? — Марк задал риторический вопрос.

— Боюсь, вы были правы. В том, что они… что она ее мать. Думаю, вы были правы. Когда я увидела ту фотографию вчера… я… будто смотрела на двух женщин одновременно. В том лице… было что-то и от моей дочери… что-то и от Анны… Но этот шрам… Шрам был только у Анны.

— Не только у нее. Он был еще и у Марны.

— Марны? Кто это?

Марк посмотрел на Ирину грустно.

— Вы никогда не читали книгу своей дочери, верно?.. Это… Все это сводит меня с ума.

— Вы знаете, — голос ее вдруг изменился, будто Ирина собралась рассказать нечто интимное, нечто сокровенное и постыдное, чтобы поддержать Марка. — Моя дочь пропала. Быть может, она уже давно мертва. Быть может, это и есть ее труп на том столе. А я... как бы я ни пыталась заставить себя горевать, я не могу. Все, что я чувствую, — это вину за то, что я ничего не чувствую. И потому горюю. Я не должна была брать эту девочку к себе. Я не должна была. Но я поступила как сука. Я взяла эту малышку, подкинутую на наш порог, лишь из эгоистичных целей — сохранить брак с моим мужем, что ставит мне рога с самого нашего знакомства. К тому же, он был просто ужасным отцом, отчимом ли. Каждый раз, когда он поднимал на маленькую Мирославу руку, я находила причины оправдать его.

Марк вдруг повернулся к ней всем телом, оперевшись локтями о колени.

— И потому, — продолжила она, теребя пакетик чая, — мне так хочется вам помочь. Представьте, каково женщине осознавать, что какой-то следователь обеспокоен делом больше, чем мать — ее собственным ребенком? Нет, я... конечно, любила ее... и люблю. Но я не убита горем. После того как она уехала в Петербург, мы не общались. Я не знала, что она вышла замуж. Я не знала, что она была беременна. И потому, Марк... позвольте мне помочь вам, чтобы хоть как-то умалить эти муки совести внутри меня. Вы можете оставаться в доме столько, сколько угодно, пока ваша виза действительна. За деньги тоже не волнуйтесь... Я сегодня же выпишу вам чек. Я представляю, какие копейки эти негодяи платят вам за такой тяжкий труд. Только найдите ее. Живой или… Найдите того, кто это сделал с ней, — она отвернулась от Марка и замолчала.

— Я найду, — тихо ответил Марк, испытывая благодарность за ее исповедь. — Я не знаю как... но я найду. Я знаю, что я совсем близко. Как к разгадке, так и к собственному безумию. Но я готов потерять свой рассудок. Ради Мирославы. Я готов.

— Так что же происходит с книгой? Вы можете объяснить еще раз?

— Да, — собираясь с мыслями, с усилием выдохнул Марк. — До того как Мирослава пропала, она написала роман. Самый обычный и даже скучный роман. Никакой фантастики. Только сухие исторические факты, приправленные любовными муками. Об ирландце по имени Райан и о девушке по имени Марна…

— Ах… те самые истории, что ей рассказывала нянечка…

— Верно.

— Так… Продолжайте, — Ирина отвела взгляд в сторону, пытаясь сосредоточиться, чтобы затем попробовать хоть чем-то помочь оперу.

— Но после ее исчезновения текст в книге начал меняться… Сначала я думал, что это был человек. Некто, кто издевался надо мной. Он будто поместил Мирославу в ее собственную книгу! Но затем… я собственными глазами увидел, как текст менялся сам. Прямо в напечатанной книге.

— Как это?..

— Марну, ее главную героиню, будто подменили… Она стала говорить на другом языке… вести себя так, как не подобает девушке из девятого века… А совсем недавно… она призналась, что пришла туда из будущего, пришла из воды… на последних страницах она получила шрам. Точно такой же как у Анны МакДауэлл.

Глава 3. Масляная лампа

— Я никогда не видеть такой… красы, — Марна сделала глубокий вдох и покачала головой изумляясь. — Дуже красиво.

Розовый туман расстилался над утренним Волховом. Они стояли с Олегом на холме, и потому казалось, что стояли выше самого неба, будто туман тот был облаками, отделяющими их от всего смертного и низменного, происходящего в Новгороде.

От Синеуса, томящегося в сыром подвале.

От похорон Святослава и Ольги, на которых Ефанда не проронила ни слезинки.

От самой Ефанды, что теперь была в плену у собственного отца.

От Райана, что горевал и не мог найти себе места в том городе, в котором его любимая женщина становилась женой язычника.

От Вадима, что едва похоронил брата, но после победы над варягами никак не мог просушить усы от медового хмеля. Он занял место новгородского князя. Олег же был назначен главным воеводой, и теперь сам Паук ходил под ним.

От Утреда, что был похоронен под этим самым холмом без всяких почестей, зарыт в неподготовленную стылую землю подобно собаке или другому павшему от хвори скоту. Да что там скоту! В одну кучу словене просто сбросили все то, что смогли от него найти. Такова была просьба Синеуса, и Олег исполнил ее, поскольку и сам сочувствовал Утреду.

От Иттан, которая до сих пор горевала по Глебу, но держала слезы в себе, чтобы не навредить ребенку под ее сердцем. Она, как полоумная кошка на крыше, все выслеживала Ефанду и гадала, когда же ей подвернется случай убить ее.

Марна игриво вздохнула, повертела меч перед своим лицом и протянула его обратно Олегу. Словен вернул сталь за пояс и вопросительно поднял брови.

— Он не показывает, — улыбнулась Марна, почти посмеялась, зная, что сказала что-то неправильно, и ее глаза весело заблестели. — Я так давно не видела себя.

— Не видела себя? — Олег изумленно нахмурился, оглядел ее с правого бока и сложил руки за спиной. — Разве ты не бегаешь каждый день к Волхову?

— В моем мире была такая вещь… зеркало. Ты можешь смотреться туда и видеть себя так же ясно, как ты сейчас видеть меня. А в реке… разве что проверить, все ли я — еще я.

— Зеркало… — повторил с любопытством Олег. Это слово было новым для него, хотя и звучало по-родному. — Ты говоришь на славянском лучше. Уроки проходят ладно?

И только тогда Марна заметила, как слово «зеркало» похоже на праславянское «зреть» — смотреть. Славянский язык ей действительно с каждой неделей казался все легче. И хотя вопреки ее надеждам, уроки давал не Райан, Марна была довольна. То были условия Вадима и Олега: если же Марна решила сдержать обещание, то не может подходить к Райану ближе, чем на десять шагов, и уж тем более оставаться с ним в одной комнате наедине. С ней занимался византийский монах-путешественник, нашедший приют в Новгороде до следующего лета, и получал от Олега за то щедрое вознаграждение в десять дирхамов за неделю.

Димитрию было давно за сорок, а может, и сорок пять. Он не знал своих именин, и ни матери, ни отца у него не было, а жена давно отошла в мир иной. Так сирота был пострижен в монахи, затем ушел оттуда, женившись, и вернулся, ставши вдовцом. Византийский монастырь был его домом до тех пор, пока Димитрий не узнал, что смертельно болен.

— Я иду к скандинавам, иду в Англию, и Господь со мной. Нет паломника лучше того, кто уже не боится смерти, — так он говорил Марне. — Кто-то ведь должен позаботиться о язычниках, о детях божьих, сбившихся с истинного пути. Это есть и моя последняя миссия здесь, на этой бренной земле.

— Они повесят тебя на месте, как только увидят крест на твоей груди, — качала головой Марна. — Или сколотят такой же! Ради забавы! И ты будешь распят у всех на виду. Разве ты забыл, что случилось с Райаном, когда он был совсем мальчишкой?

— Да-да, то-то он меня и предостерегал, — смеялся Димитрий по-детски невинно. Улыбка его была забавной: он сжимал губы вместе, скрывая зубы, будто пил из соломинки. — Что же, для меня это будет милостью и достойной смертью — разве не то же самое случилось с сыном Господа?

Прошло две недели с тех пор, как последняя капли крови была пролита. Марна провела те две недели за учебой, тренировками с мечом и луком, привыкала к новой жизни и новому лицу, не вмешиваясь в княжеские и военные дела. Все, что ее волновало, — это сваточная неделя, в которую ей придется сплести венок для Олега. Райан тоже не говорил с ней с тех пор. Он готовился к тому, чтобы уйти из Новгорода, учился корабельному делу, чтобы не сгинуть в морских водах по пути в Ирландию, и пытался отыскать нужных людей, которые бы стали наемниками и ушли с ним. Последнее было сложным: хотя у Райана хватало серебра на путь домой, он мало кому доверял, и в глазах каждого кандидата читал одно и то же: «Я убью тебя, как только мы выйдем в воду, жалкий христианин, и заберу все твое серебро, ведь ты не воин! Ты слабак! Ха-ха-ха!» В иное и свободное от поисков наемников время Райан работал конюхом у самого Вадима, чтобы достать пропитания — серебра он не трогал и делал вид, что его и нет.

— Мой шрам, — Марна вздохнула и посмотрела на будущего мужа. — Он выглядит лучше?

Олег нежно улыбнулся, встал перед Марной лицом к лицу и заправил ее прядь за ухо, обнажая ярко-розовый, почти пурпурный шрам. Девушка опустила глаза.

— В моем мире их умели убирать, — прошептала она с хорошо скрытой грустью.

Глава 4. Сваточная неделя

В новгородском тереме царил хаос. Княжеский сын и воевода пропал, и Марна была единственной, кто знал правду. Тогда, чтобы остановить поиски Олега, которые начали собирать Вадим и Паук, Марна сама явилась в покои первого.

— Олег ушел на охоту, — говорила она Вадиму.

— Какую еще охоту? — он был вне себя, рвал и метал, стучал кулаком о стол. — Никто не ходит на охоту молчком и без своей дружины! Его нет в граде уже шестой день!

— Сказал, что должен в одиночку одолеть медведя или кабана, чтобы доказать свою любовь ко мне, — Марна выкручивалась как могла. — Если же вернется живым, то быть свадьбе. Сказал, что это ваша традиция.

— Это ты его сподвигла на такое безумство?! — Вадим погрозил вёльве пальцем. — Нет у нас такой традиции!

— Разве?

— Да, бывает… — Вадим начал заикаться. — Мужчина отправляется на кабана, чтобы доказать своему отцу, что он готов стать мужчиной. Но ради женщины? Кого ты надумала одурить, Марна? Ты отправила его в лес?

— Нет, это была его воля. Дайте ему еще немного времени… Он вернется… Я обещаю… Это же Олег.

— Один день, Марна, и я выдвигаю войска на его поиски… а ты! Ты… пеняй на себя, девица! За такое будешь своей головой отвечать! Что ты удумала! Околдовала его голову, и сам новгородский воевода отправился в лес один! А если древляне? А если медведь окажется медведицей?!

— Все будет хорошо, я обещаю. Дайте ему еще одну неделю… Он сам сказал, что вернется через две.

— Иди, Марна. Иди отсюда… — шепнул Вадим в отчаянии, махнул на девицу рукой, и Марна покинула его спальню.

Целыми днями она бродила вдоль реки, ожидая Олега, но потом смекнула. Если он смог вернуться на две недели назад, то нет ему прока обратно идти через воду и рисковать. Ему было бы куда лучше прожить те две недели снова, забрав Глеба и исцелив его у волхов. Значит, нужно было ждать еще дней семь-восемь, но Вадим был на хвосте.

Марна подолгу сидела на берегу, играла с Бруни и его подросшими щенками: волчица померла от своей болезни, как только родила. Вёльва думала то Олеге, то о словах Рузи Кара.

— Марина… — улыбнулась как-то сама себе Марна. — Ты обо всем знала.

И тогда воспоминания вспышками начали появляться перед глазами Марны, танцевать и кружиться, увлекая ее за собой, будто Марна видела теперь все ясно с открытыми глазами. Будто происходило то все на яву.

Вот Марина приходит к ней с дирхамом в палату и просит ехать в Ладогу. Вот она говорит Мирославе, что ее ребенок ушел, потому что еще не время.

— Время… — Марна вдруг вспомнила слова девушки из больничной палаты. — Говорят, когда у женщин случается выкидыш, их дети просто уходят к другим родителям или выбирают другое время, чтобы родиться…

Вёльва улыбалась, не в силах поверить. Марина все знала.

— Моя дочь… с ума сойти… Теперь понятно, почему мы так оказались похожи и почему ты пришла в тюрбане…

Марна посмотрела на свою ладонь, вспомнив, как и Марина касалась ее.

— Ты говорила о том, что у меня будет двое детей… говорила о том, что родители мои, Анна и Дуглас, погибли в пожаре… И ты знала это вовсе не от карт… Так от кого же? Почему ты знала больше, чем знаю я?..

И тогда Марна смекнула, что если Марине было около двадцати пяти в момент их встречи, значит, Марина уже знала Мирославу, когда ей было примерно пятьдесят… Где-то была вторая Мирослава, где-то в будущем, и потому Марина знала все.

— С ума сойти… Неужели я останусь здесь навсегда, рожу дочь, и она отправится за мной в будущее, чтобы запустить все по новой? Так вот о какой петле Рузи Кара говорил… — Марна покачала головой, которая стала совсем хмельной от подобных мыслей, и взяла на руки одного из щенков. Этот мальчик был единственным, кто походил на Бруни — остальные в мать. — Как же тебя назвать, малыш? А, Бруни? Как назовем твоего… кто же это у нас… — Марна заглянула щенку под хвостик. — Ах, девочка! Назовем тебя… Ириска!

Бруни радостно прыгал вокруг хозяйки, переворачивал мордочкой своих щенков на лапки, когда они, забывшись в игре, падали на спинки и не могли встать обратно.

— Какая сладкая девочка, — Марна поцеловала щеночка в живот и вернула его отцу. — Девочка, — повторила себе Марна еще раз, думая уже о Марине.

Она вспомнила ее лицо и уже иначе смотрела на все то, что было. Еще не будучи беременной, Марна прониклась теплыми чувствами к Марине и мысленно себя ругала за то, что поначалу и вовсе не хотела ребенка. Или хотела? Но вот только не от Олега, а от Райана…

— И все же именно такой ты получилась от Олега, — грустно посмеялась Марна и почесала своего пса за ухом. — Ну что, Бруни, идем домой? Дождь собирается…

***

Иттан явилась к Марне в княжеские покои с Бритом. Он нес на своих руках, будто реликвию, шелковое платье, которое струилось подобно воде из кувшина.

— Эй, почему твой взор так печален, невеста? — Иттан села на кровать подле подруги и толкнула ее плечом. — Брит, оставь платье на столе и жди снаружи.

Слуга кивнул головой и сделал то, что было сказано.

Глава 5. Вишневый пирог

Марк бродил по развалинам тысячелетнего монастыря и крутил меж пальцев один из дирхамов, что он однажды нашел у Марины в коммуналке. Он вдруг увидел заросли черной ольхи, что бросали длинные запутанные тени на дорогу.

— Какие могущественные… — отметил Марк сам себе шепотом.

Под раскидистыми ветками ольхи, действительно, могло бы поместиться несколько футбольных команд. Аристов уселся под дерево у самого его ствола и вытянул ноги. Он все смотрел на дирхам и крутил его меж пальцами. Перед глазами замелькали картинки. Некоторые вспышки памяти. Вот и Бруни вернулся домой раненый, а на его шее блестит от воды дирхам. Мирослава, зарытая в землю Старой Ладоги с дирхамом на шее. Десятки подобных монет в коммуналки Марины.

— Кажется, ты и есть тот самый знаменатель, — догадался Марк. — Но как именно и почему? Прежде я думал, что Мирослава перемещалась через воду, но должно быть еще что-то. И это ты… — Аристов сжал монетку в кулаке. — Знает ли и Марина секрет дирхама? Может ли она делать то же самое?.. Как же мне тебя найти?

Аристов поднялся в полный рост и еще раз взглянул на развалины монастыря. По его коже прошел холодок. Любимый монастырь Райана. И Мирославы тоже. Весь вечер того же дня Аристов провел за ноутбуком в поисках информации о дирхамах.

— Установлено, что первый клад арабских дирхамов был зарыт недалеко от села Старая Ладога, — читал Марк вслух. — Арабские дирхамы попадали в Русь путем торговли, обмена или же завоеваний. Мне это ничего не дает… Только ты знаешь больше.

Вдруг телефон его завибрировал. Звонил дежурный коллега.

— Я не могу долго говорить, — быстро заговорил Марк. — У меня роуминг.

— Аристов! — но то был голос вовсе не дежурного, а самого начальника отдела. — Немедленно возвращайся домой!

— Товарищ подполковник… Я… я не могу. Я же на лечении…

— Я должен снять тебя с дела. Ты решил Новикова в тюрьму упрятать? Без единой улики? Да ты знаешь, что нам за это будет? Ты знаешь, кто этот мужик такой?! Мне сам мэр звонил за него спрашивать!

— Товарищ подполковник…

— Это было вовсе не самоубийство. И у нас есть новая подозреваемая. Мы почти раскрыли дело за неделю! А что ты делал все эти месяцы, Аристов?

— О чем вы говорите?

— Новиков нам все рассказал. О твоих допросах вне работы. О связи с некой Мариной, которая навещала пропавшую в больнице. Стоило только чуть-чуть потянуть за нужные ниточки, и вот мы уже знаем ее адрес, берем ее отпечатки, а они совпадают с отпечатками на трупе. Также ее ДНК были найдены под ногтями убитой. Только где теперь сама эта Марина, Аристов?

— Хорошо, я… — в ушах засвистело. Марк осознал, что ему впервые было страшно. — Товарищ подполковник, я уже вышел на ее след. На самом деле я… не на лечении. Я в Ирландии, потому как подозреваемая успела удрать, и я… я…

— Какого хера, Аристов?! Скажи, что я ослышался, сучий ты сын!

— Я почти взял ее, — в голосе Марка слышалась угасающая надежда на то, что подполковник смилостивится и поймет его. — Марина МакДауэлл в Ирландии, и я приехал за ней.

— Ты отстранен от дела.

— Товарищ подполковник, я могу все… Я знаю, что стало с пропавшей. Я все узнал, я…

— Пошел на хер, Аристов! Я тебе устрою! Я тебя засажу еще за это! Предатель родины! Только появись здесь!

—Товарищ подполковник…

— Засажу! Услышал меня, мразь такая?! Да ты знаешь, что мне за это жопу порвут?!

Гудки. Марк дрожащей рукой положил трубку на стол. Он усмехнулся сам над собой. Еще месяц тому назад, он бы и сам послал начальника на три буквы, а после разговора с ним разгромил бы всю комнату. Но теперь он только сидел. Ровно и неподвижно. Ему не хотелось ничего. Но только проснуться. Проснуться в питерской серой квартире, когда он еще не знал никакой Марны и не любил никакую Марину, пойти на работу и искать пропавших стариков с Альцгеймером, должников, гастарбайтеров, детей из неблагополучных семей и преступников.

— Любил... — повторил он вслух собственную мысль и ужаснулся ей. — Я любил лгунью и убийцу!

Тогда в голову Марка вдруг пришла еще одна гениальная мысль, и он сам удивился себе. Мозг его совсем перестал мыслить рационально, но все же родил новую идею.

Он открыл новую вкладку.

— Ты была в моем кабинете... Ты брала ноутбук... — говорил он сам с собой. — У тебя есть ссылка. И, наверняка, ты следишь за всеми... ты всюду. И ты знаешь, что Мирослава там. Ты тоже знаешь все.

Он занес пальцы над клавиатурой. Их все еще одолевал тремор, но все же он смог набрать сообщение. Он поместил его прямо в начале книги перед самой первой главой:

"Марина. Я все знаю. Я в Лимерике, чтобы увидеть тебя. Пожалуйста, приходи в кулинарию, где работала твоя мать. Я буду ждать тебя там каждый день с двенадцати до часу. Я больше не следователь, но твой друг, и я хочу помочь тебе. Марк."

Затем, немного подумав, он изменил сообщение: "Твой Марк." Следователь вернулся в постельное, укутался одеялом с головой. Его глаза стали влажными. Но что именно вызвало слезы? Марк не знал. Увольнение и возможный срок за государственную измену? Усталость? Бессилие? Страх?