И в болезни, и в здравии, и на подоконнике

***

У меня никогда не было магии. Я чувствовал ее вокруг — искрящийся, сверкающий поток силы, затапливающий мир. Но я не мог зачерпнуть ни капли.

Остальные дети черпали без труда — так легко, что даже не замечали этого. Они увеличивали игрушки, раскрашивали пломбир и зажигали фейерверки просто потому, что ощущали мгновенное желание. И магия реагировала на этот беззвучный зов, дарила им чудеса — легко и без счета.

Рядом с другими детьми я чувствовал себя калекой. Там, где они летели, я, задыхаясь, бежал по земле, оступался, падал и снова бежал.

Я тоже хотел хоть немного магии. Всего одну каплю. Чуть-чуть. Самое крохотное, самое завалящее чудо! Я старался изо всех сил, брал старую отцовскую палочку и повторял по книгам слова заклинаний. Первый слог короткий, второй длиннее и потянуть третий. Полностью сконцентрироваться на цели, погрузиться в нее и послать импульс в палочку.

Не получалось.

Всегда — не получалось.

Я был прилежен, я хорошо учился и я старался. Так сильно старался. Но в этом мире не было для меня чудес.

И тогда я решил: ладно. Пусть будет так. Если мир не дает мне магию — я возьму ее сам.

Глава 1

Лопата. Чертова, мать его, лопата.

Краска бросилась в лицо, и Стэн застыл, до боли сжимая челюсти.

Мужики, толпившиеся в раздевалке, притихли, с подчеркнутой сосредоточенностью натягивая робы.То здесь, то там пробивались сдавленные смешки, короткие, как пощечины. Стэн медленно взял лопату и отодвинул ее в сторону, освобождая облупленную дверцу шкафчика.

— Эй, Паттерсон, ну ты чего? Не убирай! Отличный же подарок! — развел руками Томми и тут же, не выдержав, расхохотался, подвывая и всхлипывая. Вслед за ним грохнули остальные, смех прокатывался по раздевалке, бился в стены, захлестывал с головой.

— Да, парни, спасибо. Я оценил, — с усилием растянув губы в улыбке, Стэн небрежным жестом похлопал лопату по черенку. — Солидная штука.

Лопата действительно была дорогая — глянцевая черная сталь, полированная рукоять, даже пластиковое навершие с креплением на случай, если рачительный хозяин захочет повесить инструмент на крюк. Кто бы ни выбирал подарок, к заданию он подошел со всей ответственностью.

Но мать же твою. Твою гребаную мать.

Трясущимися руками Стэн начал расстегивать рубашку. Чертовы пуговицы выскальзывали из пальцев, как намыленные.

Еще неделю назад все было нормально. Стэн ремонтировал машины, трепался во время ланча с мужиками и даже неплохо поладил с начальством. Кауфман приветливо кивал ему при встрече и намекал на премию «по результатам месяца». Совсем не то что в такси. Стэн начал думать, что в этот раз все будет иначе. Все будет нормально.

А потом Томми проебал ключ от раздевалки, приехал к Стену за запасным и сходу вперся на задний двор.

Стэн попытался объяснить. Рассказал, что по-другому не может спать, рассказал про гребаные бесконечные кошмары. Томми слушал, сочувственно кивал и приговаривал: «Да все нормально, старик, не парься, я все понимаю». А через пару часов растрепал всем, кому мог — художественно и с преувеличениями. И теперь Стэн превратился в местного, мать его, клоуна. Ну или психа — и непонятно было, что хуже.

Глубоко вдохнув, Стэн натянул засаленную кепку и сунул за пояс перчатки.

Ладно, ничего. Это ерунда. Сегодня последний этап конкурса, и Стэн входит в пятерку лучших по баллам. А значит, через неделю он свалит из этой задрипанной мастерской к чертовой матери. Да. Свалит. Стэна ждет настоящая работа — в «Торнадо». И шли бы вы в задницу, глубокоуважаемые джентльмены, вместе со своей лопатой.

Телефон в кармане завибрировал и Стэн, чертыхаясь, с третьей попытки расстегнул молнию.

О боже, мать твою. Только не это. Прямо с утра!

— Привет, Говард.

— Рад тебя слышать, Стэн. Я буквально на пару слов. Не очень тебя отрываю?

— Все отлично, Говард, говори, — раздраженно поморщившись, Стэн опустился на скамейку и вытянул ноги. Когда Говард обещал, что уложится в пару слов, обычно за этим следовала десятиминутная пространная проповедь. Но сейчас Стэн был на работе, а значит, имелась весомая — и совершенно объективная! — причина оборвать разговор, когда старого зануду окончательно понесет.

— Стэн, я снова думал об этой твоей новой работе. И я уверен: в «Торнадо» тебе не место.

— Послушай, Говард… Мы это уже сто раз обсуждали.

— Да, я знаю. Но ты меня не слышишь — и я вынужден говорить сто первый. Сколько прошло с момента твоего увольнения? Полтора года?

— Год и два месяца, — Стэн повертел ногой, разглядывая ботинок. Кожа на мысках так обтерлась, что никакой обувной крем уже не скрывал царапины. Если с «Торнадо» выгорит, придется новые покупать. Не ходить же в солидную контору, как голодранец.

— Пусть год и два. Это тоже немалый срок, — продолжал бубнить Говард. — За это время ты сменил уже три работы. Ты почти не спишь, не выходишь из дома, не общаешься с друзьями...

— Почему не общаюсь? — пожал плечами Стэн. — Вот, с тобой разговариваю. И на собрания ветеранов хожу, там разговоров по гланды.

— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Мы, конечно, друзья, но с тобой я общаюсь как профессионал. То есть, конечно, не психолог, но у меня есть практический опыт, я повидал десятки таких парней, как ты…

Бла-бла-бла-бла-бла. Раздраженно сжав губы, Стэн откинулся на деревянную спинку. Унылый бубнеж Говарда вгрызался в мозги, как бор-машина: медленно, тщательно, неумолимо. Больше всего Стэну хотелось послать Говарда нахуй. Или хотя бы вежливо закруглить: начальник недоволен, работать надо, давай, Говард, пока-до вечера. Но мать же твою. Говард действительно хотел как лучше. И отец хотел. И все хотели.

Один только Стэн болтался без цели и смысла, как говно в проруби.

— Не преувеличивай, — дождавшись короткой паузы, вклинился он в бесконечный, как обложной дождь, монолог. — Да, мне трудновато приспособиться на гражданке, но в целом ведь все нормально. На работу хожу, книги читаю, спортом занимаюсь. Да я даже не пью! Ну где ты видел поехавшего ветерана без алкашки?

— Я видел разных ветеранов, — обрезал Говард. — А спишь ты в окопе. Который вырыл на заднем дворе неделю назад. По-твоему, это нормально?

Стэн захлопнул рот с такой силой, что зубы лязгнули.

Это было нечестно. Подло, как удар в пах. Потому что окоп не был проблемой. Окоп чертову проблему решал. Ну не мог Стэн спать в кровати! И на диване не мог. И в кресле. А в окопе — дрых как сурок. Когда он ложился на холодную землю, накрывался одеялом и закрывал глаза, кошмары уходили. А если не уходили… Ну что ж. Тогда он хотя бы не будил криками отца.

— Говард. Повторяю еще раз. Я в порядке. И буду еще лучше, когда поменяю эту задроченную мастерскую на «Торнадо». Когда я был в армии, то не просыпался от кошмаров. Подумай об этом, Говард. В Афгане все было офигенно. Я отлично спал, не переживал из-за всякой ерунды и замечательно себя чувствовал. Херня началась на гражданке. Ты правда удивляешься, что я хочу вернуться на службу?

— Послушай, Стэн, я…

— Нет, теперь ты послушай. Я знаю, что отца трясет от одной мысли, что я опять уеду в Афганистан. Я не хочу делать ему больно. Поэтому иду я не в армию, а в чертов, мать его, «Торнадо». Это всего лишь частная военная компания, ничего серьезнее охраны меня там не ждет. Но мне это нужно, Говард. Очень нужно. Пожалуйста, давай закроем эту тему.

Глава 2

Отодвинув чашку, Говард слизнул с верхней губы горькую кофейную пенку. Он все еще не был уверен, что поступает правильно. Но лучше сомнительный вариант, чем заведомо ошибочный — это Говард понял еще тридцать лет назад, в Панаме. Тогда он не решился оставить группу прикрытия. Пожалел парней, которые неминуемо попали бы под удар панамцев. Говард попытался вывести взвод целиком — и в результате довел только пять человек. Из двадцати. Если бы он оставит прикрытие, если бы пожертвовал пятью бойцами, остальные были бы живы. Пять жизней против двадцати — простая арифметика. Но Говард этот пример не решил — и своей неуместной жалостью угробил парней, за которых отвечал перед страной и богом.

Больше Говард не подписывал контракты на продление службы. И больше Говард не колебался. Если ты знаешь, каков правильный ответ, не трать время зря. Просто бери и делай. Даже если это кажется совершенно аморальным. Мораль хороша там, где нет угрозы. Потом, когда все закончится, можно быть и понимающим, и снисходительным, и гуманным. Но в момент опасности нужно действовать так, как правильно.

По счетам будем платить потом.

Аккуратно поставив чашу на салфетку — так, чтобы ни одна капля не упала на полированный стол, Говард коротко откашлялся.

— Мистер Шепард…

— Просто Ричард. Давай оставим «мистеров» за бортом, — широко улыбнулся исполнительный директор «Торнадо». До синевы выбритый, холеный, с модельной укладкой и в костюме за пару тысяч баксов, мистер Шепард мог бы служить живым воплощением американской мечты. Но десять лет назад Риччи Шепард был совсем другим. Говард помнил, как он впервые пришел на собрание ветеранов — тощий, дерганый, с обкусанными до крови пальцами. Риччи Шепард отмотал десять лет в Афгане и Сомали, получил три ранения, Пурпурное сердце с дубовыми листьями и нескончаемый нервный тик.

Сидящий перед Говардом роскошный мистер Шепард отлично понимал, как устроена жизнь. Неважно, сколько времени прошло. Ричард знал. И Ричард мог помочь.

— Окей, за борт мистеров, — покладисто согласился Говард. — Ричард, я пришел, чтобы обсудить один щекотливый вопрос.

— Деньги нужны? — понятливо вскинулся Шепард. — Без проблем, просто скажи, сколько надо. «Торнадо» всегда помогал ветеранским организациям: можем на счет нужную сумму перевести, а можем закупить, что там вам понадобилось. Благотворительному центру Джорджа Вашингтона, скажем, ремонт недавно сделали и мебель полностью поменяли. Теперь там не комнаты, а конфетка: кофейные столики, диваны, кофемашины — весь шик. Ну кто еще поможет ветеранам, как не товарищи по оружию? Так что не стесняйся, излагай.

— Нет, Ричард, погоди, — покачал головой Говард. — Я не о том. С финансами, у нас, конечно, невесело, но сейчас я пришел поговорить не о деньгах, а о людях. Точнее, о конкретном человеке.

— И это решаемо. Если у тебя на примете достойный кандидат, приводи, посмотрим, на что он годится.

— И снова мимо, — улыбнулся Говард. — Мне не нужно, чтобы вы взяли человека. Мне нужно, чтобы вы его не брали.

— Вот как? — заинтригованный Шепард поставил чашку на стол. — И почему же?

— Видишь ли, в чем проблема… — замялся Говард. — Я, конечно, не врач. Но я полагаю, что этому человеку не место в охранной фирме. Если вы заключите контракт, плохо будет и Паттерсону, и вам.

Некоторое время Шепард молчал, задумчиво постукивая ногтем по выпуклому стеклу своих «Ролексов».

— Довольно странная просьба. Приглашая кандидата на тестирование, мы собираем о нем всю информацию, проводим собеседования с психологами. Если у этого Паттерсона действительно серьезные проблемы, он бы отсеялся на входе.

— Но Паттерсон не отсеялся. Ты ведь сам знаешь: бывают проблемы, которые можно увидеть, только когда подойдешь вплотную.

— И ты подошел?

— Да. В противном случае меня бы здесь не было

Стукнув пару раз ногтем по часам, Шепард поднялся, автоматическим движением оправив брюки.

— Ну что ж. Давай посмотрим на твоего Паттерсона. А потом ты расскажешь мне, в чем, собственно, проблема.

Спортивный зал у «Торнадо» был роскошнейший: каждый тренажер стоил столько же, сколько автомобиль Говарда, включая новенькую запаску и набор инструментов в багажнике. Шепард остановился у здоровенного, во всю стену окна. Внизу бегали, прыгали, отжимались и швыряли друг друга на маты несколько десятков мужчин. Бывшие солдаты. Будущие бойцы «Торнадо».

— Все эти парни не стали подписывать очередной контракт, — Говард встал перед окном, сцепив за спиной руки. Смотреть на людей вот так вот, снизу вверх, было странно — и почему-то неприятно. — Они не захотели продолжать службу — а теперь пришли к вам. Чтобы снова взяться за оружие. Ты никогда не думал о том, почему люди так непоследовательны?

— А ты думаешь, что они непоследовательны? Армия — это всего лишь место работы. Если человек может продать те же навыки намного дороже, то почему бы этого не сделать?

— Я не думаю, что причина в деньгах. Я много говорю с ветеранами, Ричард. Конечно, деньги для них важны — а для кого они не важны? Но главное — это не деньги. Главное — это сохранить смысл в жизни. В армии все сводится к службе. К войне. И если у человека выдернуть этот стержень, он просто не знает, что делать дальше. Внутри образуется пустота, которую нечем заполнить. И тогда он идет к вам.

— И что в этом плохого? — пожал плечами Шепард. — Я не согласен с твоей позицией, но допустим, что к нам действительно приходят разочарованные в жизни, потерянные парни. Мы даем им деньги, даем уверенность в себе и надежных товарищей.

— Да, в чем-то ты прав. Но разве не лучше было бы, если бы эти люди нормально адаптировались в общество? Вы…

Сзади скрипнула дверь.

— Тук-тук.

Прервавшись на полуслове, Говард обернулся. На пороге стоял чудовищного роста блондин с плечами, едва вмещавшимися в дверной проем. Смущенно улыбнувшись, блондин развел руками.

— Простите, мы опоздали.

Глава 3

Петер Манкель молчал, пока они спускались по лестнице. Молчал, когда шли по длинному гулкому коридору. И даже на пороге офиса он все еще молчал. Но когда Делайла и Петер отошли на две сотни футов…

— Делл! Ну еб же твою мать! У меня просто слов нет! Это что, нахрен, было?

Делайла молчала и стремительно шагала вперед, прорубая толпу, как атомный ледокол — арктические льды.

— Делл! Не делай вид, что ты внезапно оглохла! — Петер поймал ее за плечо, разворачивая к себе. — Изволь объясниться.

Делайла стояла молча и остервенело сопела. Петер терпеливо ждал. Нью-йоркская полуденная толпа текла мимо них по улице, густая, как гороховая похлебка. Время от времени кто-то врезался Петеру в спину и возмущенно вскрикивал — а потом осознавал габариты препятствия и молча исчезал.

— Ну? Надышалась? Может, поговорим?

— Может, — дернув плечом, Делл сбросила его руку. — О чем?

— Какого хера тебя нахлобучило?

— Что?! — возмущенно возопила Делл, подавилась слюной и глухо закашлялась. Отдышавшись, она продолжила — но уже на полтона тише. — Ты это серьезно? Без шуток? Ты видел всю эту хрень? Да этот самодовольный мудак просто размазал его! С дерьмом смешал! Парень подходил на сто процентов — а его оттаскали за шкирку, как щенка, только потому, что…

— Потому что у него на заднем дворе окоп. Действительно, какая мелочь. Такое с любым может случиться, — получив очередной тычок в спину, Петер вдруг осознал, что стоят они ровнехонько посередине тротуара, и, вздернув Делайлу за шкирку, переставил на несколько футов вправо.

— Да мать твою! Сколько раз говорить: не делай так! Я тебе не морковка — здесь выдернул, там воткнул, — брезгливо одернула куртку Делл. — И что вы все доебались до этого окопа? Какая нахер разница, что человек в свободное время делает. Кто-то марки собирает, кто-то в каноэ по горным рекам сплавляется. А этот окопы роет. И что?

— А то, что филателия — это хобби. А рытье окопов — нет.

— Хобби? Серьезно? А я-то думала, что это сексуальная девиация.

Перед внутренним взглядом Петера возник голый мужик с членом, полностью обклеенным негашенными марками. Мужик старательно облизал одноцентового Франклина, примерился и прилепил его на сосок.

— Фу, блядь. Так. Все. Ни слова о филателистах. Мы говорим о твоем новом водителе. Делла, кисонька, я очень ценю твое обостренное чувство справедливости. Но брать на работу ветерана, который на заднем дворе окопы роет — это уже перебор.

— Да ну? И почему же? По всем остальным критериям Паттерсон полностью подходит — внешность неброская, тренированный, старательный, с боевым опытом…

— …спасает с деревьев котят и охуительно роет окопы. Просто идеальный кандидат. Вернемся в контору, там все от радости обрыдаются. Может, даже грамоту почетную тебе вручат как лучшему эйчару года. Делли, солнышко. Ну подумай сама. Вот у тебя на заднем дворе окоп есть?

— Да у меня и заднего двора-то нет, — развела руками Делла. — Но на балконе горшок с засохшей бегонией стоит. Могу там ямку вырыть, если это разрешит твои этические конфликты. О, гляди, пончики! — ткнула она пальцем в забегаловку через дорогу. — Пошли, я жрать хочу!

В кафешке было тихо и пусто, по залу расползался густой душный запах кипящего масла и корицы. Пухлая официантка с отвисшей нижней губой поставила на стол кофейник и большую тарелку с пончиками.

— Вишневые и шоколадные. Приятного аппетита.

— Отлично! — Делл тут же схватила с тарелки пончик и запустила в него зубы, щедро обсыпая футболку сахарной пудрой. — Слушай, ну чего все прицепились к этому окопу? Вот представь, что у меня все-таки есть задний двор. Ты что думаешь, я бы там площадку для барбекю организовала?

— Ты? На заднем дворе? — Петер осторожно понюхал кофе, глотнул и недовольно поморщился. От пережаренной горечи аж скулы сводило. — Боюсь себе даже представить.

— Вот именно. Кстати, я когда-то думала на эту тему. Можно было бы купить дом — с подвалом, с чердаком, с землей. Только вообрази: такие возможности!

Петер вообразил. И поперхнулся кофе.

— Даже и не думай!

— Да ладно тебе. В подвале можно лабораторию оборудовать, экранированную и герметичную. Ты же хотел алхимией всерьез заняться? Ну вот и займешься. На чердаке мастерскую для разработки артефактов сделаем, а во дворе я бы небольшой алтарь поставила. Всегда хотела поэкспериментировать с ритуальной магией.

— Боже упаси, — ошеломленный перспективами, Петер откусил половину пончика, совершенно не ощущая вкуса. — Знаешь, я, кажется, понял, зачем тебе этот парень. Ты хочешь, чтобы он тебе ландшафт модифицировал. В объеме 455 кубических футов.

— Я хочу, чтобы он получил работу! На которую имеет полное право! — тут же вспыхнула Делл.

— Да-да, конечно. Ты, главное, не волнуйся. И вытрись. Ты, когда в режим паладина переходишь, утрачиваешь связь с реальностью.

— Что?

— Ты в джеме. По уши.

Брезгливо поморщившись, Делл попыталась облизать губы. Темно-багровые с благородной сединой усы стали немного поуже. Ну кто бы мог подумать, что присыпанный сахарной пудрой джем обеспечивает такой удивительный колористический эффект.

— Молодец. Уже не Фридрих Ницше. Максимум Сальвадор Дали, — Петер второй раз укусил пончик — и пончик кончился. Делл мстительно развеселилась. — И нечего тут ржать! У них просто пончики маленькие.

— Ну естественно. Проблема именно в пончиках, — Делл демонстративно откусила крохотный кусочек теста и начала его старательно пережевывать.

— А это, между прочим, социальная дискриминация. Руководствуясь искаженной казуальной атрибуцией, ты стигматизируешь меня на основании моих габаритов, — Петер выбрал самый большой пончик на тарелке и утрамбовал его в рот, с трудом захлопнув челюсти. — У феня буфет мофальная фрафма.

— У тебя и физическая будет. Ты же челюсть сейчас вывихнешь, придурок, — откинувшись на диване, Делл нащупала пряжку ремня и ослабила ее на пару дырок. — Фух. Я обожралась. А мы так ничего и не выяснили по существу вопроса. Ты что-то хотел сказать?

Глава 4

В гостиной тикали часы. Шестеренки внутри них поворачивались с отвратительно жестким механическим звуком — как будто кто-то невидимый клацал металлическими челюстями. В абсолютной тишине дома они казались оглушающе громкими, и больше всего Стэну хотелось встать, снять эти чертовы часы и врезать ими об стену. Но это было неправильно. Поэтому Стэн терпел.

Он привык терпеть. Тиканье часов, бессмысленные семейные ужины, испуганный, непонимающий взгляд отца… Стэн нес этот груз упорно и безропотно, как выкладку на марше. Потому что это было правильно. Потому что так надо.

— Так что это за работа? — отец надавил на лазанью вилкой, и темно-красный соус потек на тарелку, густой, как печеночная кровь.

— Просто работа. Хорошая. Тысячу в неделю.

Подчиняясь тревожному взгляду отца, Стэн подцепил кусок теста, положил в рот и начал пережевывать. Наверное, у лазаньи был какой-то вкус. И запах. Стэну было все равно. Просто набор калорий — белки, жиры и углеводы. В основном углеводы, конечно.

Херовый способ прожить еще один херовый день.

— Да. Тысяча — это много. Ты молодец. Я знал, что ты найдешь достойную работу.

Отец улыбнулся одобрительно и радостно — как будто собаку похвалил. Стэн почувствовал, как накатывает привычное раздражение, а следом за ним — стыд. Тоже привычный.

Отец не сказал ничего обидного. Он просто хотел поддержать. И Стэн должен ценить это.

— Да, папа. Больше никакого мазута на одежде.

Стэн замолчал. Тишина давила, и он хотел бы сказать что-то еще — но никак не мог придумать, что именно.

— И что ты будешь делать? — отец почти закончил со своим куском лазаньи. Теперь он собирал рассыпавшийся по тарелке фарш, укладывая его в аккуратный холмик.

— Не знаю, — пожал плечами Стэн.

— То есть как это — не знаешь?! — глаза у отца округлились, а лицо вытянулось, как в мультике.

— Ну… Так. Просто буду водить машину. А если возникнет опасность… Я приму меры. И все. Это простая работа. Я справлюсь.

— Ладно. Как скажешь, — тут же сдался отец. Потому что он пытался быть понимающим. И потому, что он нихера не понимал. — Ты опять толком не поел. Что, лазанья невкусная?

— Нет, папа, все отлично. Замечательная лазанья, — Стэн щедро зачерпнул начинку и запихнул ее в рот.

Пустые стулья выстроились вдоль стола почетным траурным караулом. Бабушкин стул. Дедушкин. Мамин.

Когда-то сюда приходили гости. На Рождество и на Пасху, на День Независимости и на День Благодарения… Паттерсоны собирались в гостиной, они говорили и смеялись, еда тогда была вкусной и все слова имели смысл.

— Пап, может, в следующий раз в гостиной поедим? Включим телевизор, посмотрим чего-нибудь.

Отец поднял голову от тарелки. Под глазами у него залегли глубокие тени.

— Ну что ты, Стэн. Так же мы совсем не будем разговаривать.

Лежа в кровати, Стэн смотрел в белый потолок и слушал часы. Он знал, что на самом деле никакого тиканья здесь нет, но в уши все равно ввинчивался этот монотонный лязгающий звук. Клац. Клац. Клац.

Как будто кто-то невидимый откусывает по кусочку реальность.

Клац. Клац.

Зачем он вообще согласился на эту дурацкую работу?

В Афгане Стэн сопровождал караваны. Он знал, как наблюдать за крышами, умел прочесывать взглядом толпу, выхватывая подозрительные лица. Стэн не растерялся бы, выскочи на него шахид с гранатометом наперевес. Просто очередь в корпус — и все, готово, еще один тюрбаноголовый отправился к Аллаху.

Но защита гражданского лица — это ведь совсем другое?

Все, что знал Стэн о работе телохранителя — это фильм с Уитни Хьюстон. I Will Always Love Youuuu… И этот еще, дурацкий. С Николасом Кейджем. Если работа телохранителя действительно похожа на всю эту хуйню — то зря он ввязался.

Хотя… Как же вытянулась рожа самодовольная рожа Шепарда, когда рыжая его на работу позвала! И Говард. Вот уж от кого Стэн не ожидал такой подлости… Нет, Говард был той еще занозой в заднице — вечно недовольный, вечно поучающий. Но Стэн искренне верил, что Говард о нем заботится. А тут вот такая херня! Говард приперся в «Торнадо» не для того, чтобы поддерживать Стэна. Он приехал, чтобы слить личную, мать его, информацию. Еще и от себя дерьма навалил, урод.

Ну вот какой, нахуй, срыв?! Стэн ни разу никого не подводил. Ни разу. Да, у него есть проблемы со сном, да, иногда он психует из-за какой-нибудь ерунды. Конечно, это неправильно — но Стэн никого не подвел! И если Говард уверен, что Стэн не справится — то он полный идиот.

А рыжая увидела, чего Стэн стоит на самом деле. И она, блядь, права. Стэн отличный солдат. Этого хватило Америке — этого хватит и рыжей. Стэн справится.

Все будет хорошо. Все будет просто отлично.

Ухватившись за это решение, как утопающий за буек, Стэн выдохнул и соскользнул в сон. Тишина приняла его в теплые мягкие ладони, укрыла и спеленала. Стэн опускался все глубже и глубже, и темнота расступалась под ним, податливая, как вата. А потом он встал. На небе яростно скалилось безжалостное афганское солнце, а вокруг был песок — бесконечный, бескрайний песок, и земля под ним содрогалась от взрывов. Смерть приближалась к Стэну, невидимая и беспощадная, она летела, расправив крылья, и воздух вокруг нее выл и вибрировал. Стэн был таким крохотным. Таким маленьким и беззащитным посреди этой огромной пустыни. Смерть размолола бы его в фарш, разорвала плоть и переломала кости. Стэн видел, как это происходит. Оглушающий грохот — и вместо человека перед тобой лежит кусок орущего мяса. А потом проходит время — и это мясо больше не орет.

Смерть надвигалась, она была все ближе и ближе, и нужно было бежать, но Стэн никак не мог сдвинуться с места. Ноги стали тяжелыми, они вросли в песок и пустили корни — а тяжкий, нарастающий вой становился все ближе и ближе. Захлебываясь от ужаса, задыхаясь и всхлипывая, Стэн рванулся изо всех сил… и смог. Он вырвался. Стэн бежал, захлебываясь горячим воздухом, поскальзывался, падал и снова бежал. А потом на Стэна надвинулась огромная бесформенная тень. Она накрыла землю, залила чернотой белый песок. Смерть рухнула с неба на Стэна. И он умер.

Глава 5

По поводу комнаты номер 549 существовало два мнения: невероятно скучная и безумно интересная. Вот так вот, с категорической полярностью.

Люди, о волшебстве слыхавшие только в сказках, видели самый обычный офисный кабинет: стол из дешевого МДФ, телефон, ксерокс и старый ноутбук. Но для обитателей Скрытого города комната 549 была полна удивительных вещей. Они жужжали, звонили и щелкали, подмигивали разноцветными огоньками и даже разговаривали — и все это без малейшего касания магии.

Делла медленно водила по тачпаду пальцем, завороженно наблюдая за кружением стрелки на экране. Тщательно прицелившись, она установила курсор на белое поле и последовательно ткнула клавиши 1, 2 и 3. Заставка мигнула и погасла, обнажив зеленое поле с разложенными по нему картами.

— Ого! У меня получилось!

— Ты ж моя умница, — Петер зевнул, лениво сполз по креслу и потянулся, звучно хрустнув плечами. Он, в отличие от Деллы, был полукровкой. Петер до шести лет рос в самом обычном доме и технику воспринимал как обыденность — подзабытую, но естественную. Он даже машину немного водил, хотя и не решился бы проехаться по Бродвею в час пик.

— Можно было бы и еще поспать. Опаздывает твой Паттерсон, — поглядел на часы Петер.

— Да ладно тебе. Всего же на пять минут, — высунув от усердия язык, Делла подцепила курсором пиковую десятку и потянула ее к червовому валету. — Блядь!

Десятка сорвалась и улеглась на место — так же, как и три раза до этого.

— Ну нет, сука такая. Я тебя перетащу.

Высунув язык еще сильнее, Делла снова подцепила десятку.

— Не на пять минут, а на восемь. Уже на девять.

— Не отбирай у службы точного времени работу… Ага! — Делл все-так дотащила десятку до валета и торжествующе хлопнула в ладоши. — Есть! Кстати, слышишь топот в коридоре? Или объявили пожарную тревогу, или Паттерсон уже на подходе. Одно из двух.

Она с сожалением захлопнула крышку ноутбка ровно за секунду до того, как в двери постучали.

— Добрый день. Я опоздал. Прощу прощения, — перешагнув через порог, Паттерсон почему-то вытянулся во фрунт. Только что честь не отдал. Уши на коротко стриженной голове пламенели, как зарево над Хиросимой.

— Ничего страшного, — преисполненная сочувствия, Делл улыбнулась как можно нежнее. Паттерсон нервно дернулся и сглотнул. — Что-то не в порядке?

— Да как всегда. Ты, — Петер наконец-то выпрямился в кресле и встряхнулся, как собака после дождя. — Кончай так скалиться, даже мне страшно. Не обращайте внимания, мистер Паттерсон, проходите.

Петер поднялся, достал с полки темно-синюю пластиковую папку и разложил по столу содержимое.

— Это договор, два экземпляра. Если вас все устраивает, подпишите вот здесь и вот здесь. А это обязательство о неразглашении. Все, что вы узнаете на этой должности, должно оставаться тайной. Ну и ваше удостоверение, — Петер помахал темно-зеленой книжечкой, на которой роскошными золотыми буквами было написано «Специальный отдел расследования».

Паттерсон оторопело моргнул, облизал губы и взял в руки договор. Какое-то время он, сосредоточенно нахмурившись, таращился в текст, но продраться через юридическую казуистку Отдела взаимодействия было невозможно. Через несколько минут бесплодных усилий Паттерсон вздохнул и поставил размашистую подпись.

— Отлично. Теперь обязательство о неразглашении — и забирайте ваше удостоверение, — вручив Паттерсону нарядную книжечку, Петер тут же торжественно пожал ему руку. — Добро пожаловать в наши ряды!

— Да, сэр. Спасибо, сэр! Я приложу все усилия!

— Я в этом не сомневаюсь. Мисс Ругер отлично разбирается в людях. Если она выбрала вашу кандидатуру, все будет отлично.

Стоя за спиной Паттерсона, Делл показала Петеру средний палец. Он сделал вид, что не заметил.

— А теперь давайте подробнее о ваших обязанностях. Сейчас вы получите служебный автомобиль. Будете возить мисс Ругер туда, куда она скажет. Ваш долг — обеспечить безопасность мисс Ругер в машине и на улице. Помещения — не ваша забота, кроме тех случаев, когда Делайла вас об этом попросит. Все понятно?

— Да, сэр.

— У вас есть оружие?

— Беретта 92FS. Такая же, как в армии, сэр.

— А разрешение на ношение?

— Ограниченное, сэр.

— Ну что ж, теперь оно стало полным, — с лицом дружелюбного фокусника Петер достал из папки еще одну бумагу. — Держите. Но не злоупотребляйте. Если для решения проблемы достаточно рядового физического воздействия — просто разбейте оппоненту тыкву.

— Да, сэр. Я понял, сэр! Вы не пожалеете, сэр!

Уже жалею, тоскливо подумал Петер. Чертов Паттерсон сиял, как ребенок, обнаруживший под рождественской елкой билет в Диснейленд.

Петер и Делла несколько часов проспорили о том, выдавать Паттерсону разрешение или не выдавать. Делла упирала на то, что без пистолета вся эта охрана — просто неубедительная фикция. Но Петер представлял себе, как чертов Паттерсон видит какого-то подозрительного мужика… расчехляет свой ебаный ПТСР… и вышибает мужику мозги.

А потом Петер пишет тонну объяснительных, ребята из Отдела взаимодействия бегают по всему Большому городу, машут палочками, как полпотовцы — мотыгами, и подчищают, подчищают, подчищают нью-йоркцам память. А потом возвращаются в контору и все дружно ненавидят Петера.

Ну так себе перспектива.

И все-таки Делла его дожала. «Петер, солнышко, ну вот смотри. Если Паттерсон не контролирует себя, то его вообще нельзя брать на эту должность. И тогда о чем мы говорим? А если контролирует, то вреда от пистолета не будет. И тогда о чем мы говорим?». Зажатый в угол, Петер бессильно выматерился — и согласился.

А теперь смотрел на плоды трудов своих и думал, что очень сильно ошибся. Просто дохуя как. Но было поздно.

Переступив порог комнаты 549, Стэн почувствовал себя персонажем кретинской модерновой короткометражки. События наслаивались одно на другое, не давая времени на осознание. Вот он вежливо улыбается конопатой Ругер — вот получает удостоверение секретного суперагента — а вот стоит в здоровенном подземном гараже и пялится на добрую сотню машин. Парочка «Бентли», спортивная «Субару», десяток «Тойот» и «Фордов» разного года выпуска, что-то загадочное и леворульное… В дальнем углу, полускрытый за «Хаммером», скрывался глянцево-черный пучеглазый родстер с откидным верхом. Годов сороковых, не позже.

***

Учить меня было некому. Я читал конспекты и книги отца, но все, что там было, требовало изначального присутствия магии. А у меня ее не было. И тогда я начал искать. Пока другие подростки проводили вечера в шумных компаниях, я не вылезал из библиотек. И читал, читал, читал… Я собирал знания по крупицам, составляя из обрывков огромный многоцветный паззл.

Важна была любая деталь: время и место ритуала, форма сигиля, толщина линий, состав благовоний. Я лично следил за тем, как ковали мой нож — потому что сделать это надо было на седьмой день убывающей луны, в третий час пополуночи, и остудить лезвие в свежей гусиной крови. Не думаю, что мастер соблюдал бы все эти странные требования, несмотря на тройную оплату. Но я не позволил ему нарушить правила.

Сотни прочитанных томов, тысячи экспериментов, бесконечные горы тетрадей, исписанные результатами моих наблюдений… Но самым сложным было не это. Самым сложным было зарезать курицу. Она была теплая и дышала, под невесомыми шелковыми перьями я чувствовал биение ее пульса. Курица испуганно моргала круглыми, как пуговицы, глазами и странно вытягивала шею. Как будто понимала, что ее ожидает.

Я гладил черные с зеленоватым проблеском перья и успокаивал ее как мог. А потом будильник на мобильнике пропищал, и я взял нож — пятнадцать дюймов в длину, из чистого железа, с рукоятью из елового дерева. Руки у меня дрожали, а на глаза наворачивались слезы. Мне было жаль эту курицу. Но я перерезал ей горло.

Получилось это удивительно легко. Отточенный до бритвенной остроты металл разъял кожу и тонкие, слабые мышцы, перерезал трахею и вены. Кровь плеснула пульсирующим потоком, и я подставил под него хрустальную чашу. Курица дергалась и загребала лапами, как будто пыталась убежать, крылья у нее дрожали, а клюв открывался медленно и беззвучно. Я не знаю, что она хотела: закричать или вдохнуть. В любом случае она не сделала ничего.

Курица просто умерла. Я хотел бы обойтись без этого, но таковы правила Искусства. За силу и знания мы платим горячей, пульсирующей, трепещущей жизнью, и последние минуты ее — страдание и несбыточная надежда на избавление.

Мой первый обряд не пришел к логическому завершению. Я сказал все нужные слова, выполнил все действия и сжег столько благовоний, что комната на долгие недели провонялась паленым иссопом. Но те, кто слушали меня с другой стороны, не пришли. Но стояли они так близко, что я ощущал натяжение Завесы. Она колыхалась и дрожала, готовая расступиться, и сила текла сквозь нее широкой рекой. Комната наполнилась магией. Моей магией.

Глава 6

Когда Стэн подъехал к дому, в окнах уже горел свет. Стэн припарковал машину, достал из-под сидения смятый кофейный стаканчик и медленно поднялся на крыльцо. Перед дверью он постоял, глядя, как гаснут на небе последние чахоточные блики заката.

Мимо проехал «Фольксваген Пассат». Мистер Робинсон возвращается домой с работы.

Откуда-то из темноты, слева, залаяла собака. Фолксы гуляют со своим старым ретривером.

В доме напротив миссис Бриггс подошла к окну и задернула шторы — так же, как делала это каждый вечер в течение вот уже пятнадцати лет.

На этой улице никогда ничего не меняется. Как будто смотришь одно и то же скучное кино.

Когда-то Стэн был персонажем этого фильма. Он тоже выходил из дома в одно и то же время, двигался по графику от пункта к пункту: школа — хоккей — уроки — друзья — ужин — кровать. Все было просто, легко и понятно. А потом Стэн ушел в армию и выпал из этой реальности, как зуб из десны. Больше ему не было здесь места. На этой улице. В этом городе. В этой стране.

И Стэн не понимал, как же такое могло произойти.

Вернувшись из армии, он попытался восстановить старые связи. Встречался со школьными друзьями, пил пиво и смотрел то хоккей, то бейсбол, отчаянно пытаясь найти в этом хоть крупицу удовольствия. Но не почувствовал ни-че-го.

Ребята болтали о работе и о политике, обсуждали новые тачки и телок, их пустые, невесомые слова осыпались на пол серой пылью. А Стэн улыбался и кивал. Потому что ему нечего было сказать. Потому что его жизнь осталась в Афгане, но рассказывать о ней в баре компании подвыпивших парней — от одной только мысли об этом Стэна передергивало.

Постепенно посиделки становились все реже и реже. Друзья отговаривались то делами, то свиданьями, но Стэн понимал: они просто не хотят его видеть. Не то чтобы это огорчало — Стэн тоже не получал удовольствия от общения. Но все-таки было обидно. Каждый отказ оседал где-то внутри крохотной острой занозой, егозил и цеплял. Стэн пытался найти причину. Анализировал слова и поступки, прокручивал раз за разом события каждого вечера и пытался сообразить: ну что же он делает не так?

Ответа Стэн так и не нашел. И просто перестал искать встреч с друзьями, раз и навсегда махнув рукой на гребаную социальную жизнь. Не очень-то и хотелось.

Скрипнула дверь, и под ноги Стэну легла рыжая полоса света.

— Ты чего тут стоишь? — отец вышел на крыльцо и встал рядом, прислонившись спиной к стене.

— Просто. Смотрю.

— На что? — отец оглянулся, пытаясь обнаружить хоть что-то любопытное — и, конечно, ничего не нашел.

— Да ни на что. Так, вообще. Просто смотрю.

— А. Понятно, — согласно кивнул отец, и по лицу его было видно, что нифига понятного тут нет. — Как на работе?

— Нормально все.

— Устал?

— Нет. Я же там не делаю ничего, просто машину вожу. Ну и кофе пью, — Стэн потряс перепачканным в грязи стаканчиком.

— Вот и отлично. За такие деньги… Я боялся, что это будет… ну… опасно, — отец подбирал слова с такой осторожностью, будто по минному полю шагал.

— Нет, ничего такого. Все спокойно. Даже скучно, — Стэн поднял глаза к небу, в котором тускло поблескивали первые звезды. Как будто кто-то рассыпал битое стекло. — Все, хватит мерзнуть. Пошли в дом. Зря ты в одной рубашке вышел.

Отцу Стэн не соврал. Работа действительно оказалась до чертиков скучная. Стэн приезжал к девяти на Пятую Авеню, забирал Ругер и мотался с ней по всему Нью-Йорку, как в задницу ужаленный. Вот и все обязанности.

Поначалу Стэн пытался Ругер хотя бы до дверей провожать — так, как это делали телохранители в кино. Но рыжая постоянно отказывалась, а люди на улице были совершенно обычными. Они просто спешили по своим делам. Никто не обращал внимания на крохотную девушку в темно-зеленой куртке, торопливо перебегающую тротуар. Никто не пытался вырвать у нее сумку. Никто не пытался напасть. И Стэн плюнул. Теперь он просто сидел за рулем, лениво разглядывая текущую мимо автомобиля толпу, и ждал. Но ничего не происходило.

Стэн был совершенно не нужен.

Когда он соглашался на эту работу, то ожидал абсолютно другого. Опасность. Ответственность. Выполнение миссии. И сослуживцы — люди, которые делают такое же важное дело, люди, на которых всегда можно положиться. Твои братья. Твой тыл. Ничего этого Стэн не получил.

Ругер садилась в потасканную «тойоту» спокойно и равнодушно, как в такси. Ничего не объясняя, она называла адрес, а потом утыкалась в свои документы — ну или говорила на какие-то общие, совершенно бессмысленные темы. Как вам погодка, мистер Паттерсон? Как прошел вчерашний вечер? Вы любите итальянскую кухню, мистер Паттерсон?

Уж лучше бы молчала.

Стэн не хотел говорить о погоде. Он хотел знать, чем же, черт побери, занимается эта загадочная организация. Почему они едут в школьную библиотеку, потом — в магазинчик оккультных товаров, а оттуда — в ломбард? Что написано в тех бумажках, которые постоянно листает Ругер? Почему она никогда не говорит по телефону? Что здесь вообще, черт побери, происходит?!

Но Ругер ничего не объясняла, а Стэн не спрашивал. Он просто крутил баранку и представлял, как пошлет все к черту. И Ругер эту самодовольную, и вечно скалящегося Манкеля, и работу кретинскую, никому не нужную. Вот просто припаркуется у тротуара, врубит аварийку и уйдет. И гори оно все синим пламенем.

А потом Стэн представлял отца — его испуганный, разочарованный взгляд — и ехал туда, куда сказали. Потому что нормальная, в общем работа. Получше, чем в гараже. И платят отлично.

— Западная Сто тридцать девятая улица, триста шестой дом, — Стэн притормозил перед высокой кирпичной лестницей и заглушил двигатель. — Вас проводить?

— Нет, спасибо, — Ругер повесила на шею сумку, как почтальон, и быстрым движением пригладила волосы. — Я минут через двадцать вернусь. Отдыхайте.

Равнодушно кивнув, Стэн откинулся на спинку кресла. Он безразлично наблюдал, как Ругер взбежала по красным кирпичным ступеням, открыла тяжелую дверь и нырнула в сумрак парадной. На улице было пусто, только крупный серый кот вынюхивал что-то в траве у куста. Стэн постучал в окно. Кот оглянулся, презрительно хлестнул хвостом и направился в узкий проход между домами. Там он вспрыгнул на контейнер с отходами, еще раз покосился на Стэна и начал старательно намывать себе задницу.

Глава 7

Рыхлые серые тучи на небе сплотились, налились свинцовой тяжестью, комковатые и плотные, как отсыревшая вата. Пропахший гниющими листьями воздух был теплым и влажным, на голых ветках покачивались серебряные капли росы. Но сквозь осеннюю слякоть уже пробивались острые, прозрачные иглы надвигающегося мороза. Ночью должен пойти снег.

— Может, туда? — Ругер махнула рукой в сторону холма и, не дожидаясь ответа, свернула с центральной дорожки. Обогнув крохотный круглый прудик, она поднялась по бетонным ступеням и вышла на тонкую протоптанную тропинку. Стэн бодро топал за Ругер, удерживая в руках два горячих пакета. От вощеной бумаги тянуло копчеными сосисками и кислой капустой, и еще какими-то пряностями. Хотелось разодрать пакет и сожрать хот-дог прямо тут, алчно и с наслаждением урча. Стэн уже и забыл, как же это офигенно — чего-то хотеть. Поесть. Выпить кофе. Задавать вопросы и слушать ответы.

— Вот тут нормально, — Ругер остановилась на поляне, окруженной зарослями кизила, как огневая точка — земляным валом, и достала из кармана короткую деревянную палочку. — Таапа.

Повеяло теплом, и серебристая пелена росы на траве исчезла.

— Все, садись. Теперь нормально, — и Ругер, подавая пример, сама опустилась на землю. Стэн уселся рядом и протянул ей один из пакетов, а взамен получил стаканчик с кофе. Через просветы в кустах Стэн видел ртутно-блестящую воду и толстых серых уток, которые бродили по берегу, как утомленные солнцем пляжники.

Но утки волновали Стэна меньше всего. Во-первых — еда. А во-вторых — информация. Бездарная должность недотаксиста обросла такими невероятными фактами, что Стэна потряхивало от возбуждения. Люди Х. Мстители. Гребаный, блядь, Гарри Поттер. Когда Стэн мечтал том, что новая работа увлечет его и выдернет из серой мороси будней, на такое он даже не рассчитывал.

ОХУЕННО!

Примерившись, Стэн, выбрал стратегически правильное место и запустил зубы в хот-дог. Рот тут же наполнился густым маслянистым соком, а чертов майонез, прорвавшись из булки, потек по подбородку. Резко вдохнув, Стэн всосал соус с оглушительным хлюпающим звуком.

Мама была бы недовольна.

— Ну что, погнали?

Ругер вздохнула, выдернула из хот-дога длинную ленту капусты и аккуратно уложила ее в рот.

— Ладно. Погнали.

Следующие десять минут Стэн провел, медленно, но верно охуевая.

Когда именно появились люди, владеющие магией, Ругер не знала. И никто не знал. Вполне возможно, что первый колдун направлял стадо мамонтов к загонщикам, выплясывая вокруг костра.

— И это, кстати, наиболее вероятное развитие событий. Архитектура магического воздействия у алеутского шамана и у профессора одинакова. Объяснить это можно только преемственностью и последующим развитием методы, — очень серьезно сказала Ругер и посмотрела на Стэна. Тот на всякий случай одобрительно кивнул.

В примитивных языческих обществах маги были богами — или посланниками богов.

— Когда Коллуф написал, что Посейдон и Аполлон воздвигли стены Трои, ошибся он только в одном. Неверно определил природу строителей. Ты никогда не задумывался: зачем богам деньги какого-то там Лаомедонта? Магическая сущность такого уровня могла бы производить золото промышленными масштабами, просто хлопнув в ладоши. Но Посейдон и Аполлон очень хотели денег, а когда царь кинул их на бабки, ребята расстроились, — выковыряла еще одну ленту капусты Ругер. — Кстати. На всякий случай. Если кто-нибудь предложит тебе превратить железо в золото или типа того — шли нахер сразу. Постоянное автономное преобразование невозможно даже в рамках алхимического процесса. Можно стабилизировать контурами трансформацию, но только до тех пор, пока этот контур существует. Нарушил печать — и золото снова превратилось в хлам.

Что-то подобное Стэн помнил по сказкам. Главный герой получал сундук денег, а дома они превращались в глиняные черепки. Или не черепки. Угли. Какая-то такая херня, в общем.

Ну надо же. Оказывается, это не херня. Сказки, мифы и легенды внезапно обретали железобетонную убедительную плотность.

Маги существовали. Поначалу люди считали их если уж не богами, то теми, кто напрямую являет божественную волю. Позже волшебников понизили до храмовых жрецов, придворных алхимиков и лекарей. В целом неплохо, размах уже не тот.

А потом пришло христианство. И маги превратились в пособников дьявола.

— Волшебники начали сепарироваться от основной ветви человечества приблизительно с восьмого-девятого века. Но в период Высокого Средневековья процесс стал массовым — по очевидным причинам.

Стэн понятия не имел, чем Высокое Средневековье отличается от Низкого, но суть уловил.

— Неужели вы не сопротивлялись?

— Конечно, сопротивлялись. Но на тысячу обычных людей приходится всего один маг. Неутешительная статистика. К тому же основная масса волшебников — люди мирные и не слишком умелые, от боевой магии они так же далеки, как рядовой житель Нью-Йорка — от навыков партизанской войны.

Но даже если бы они были супербойцами… Стэн прикинул расклад. Судя по тому, что он увидел в проулке, Ругер была профессионалом — но что бы она сделала против сотни лучников?

Дальнейшие события Стэн мог бы предсказать сам, без подсказок. Маги ушли в подполье и закуклились. Они взаимодействовали с нормальным миром только в тех моментах, в которых это взаимодействие было необходимо, и превратили секретность в стратегию выживания.

— А почему вы сейчас прячетесь? Боитесь фанатиков?

— И это тоже. А еще стереотипы, традиции, налаженный образ жизни, который никто не хочет менять. Сейчас нам удобно: о магах знают те, кто должен знать, и взаимовыгодный контакт между Большим и Скрытым городом отлично налажен. У тебя вот, скажем, совершенно официальное удостоверение, которое дает совершенно официальные полномочия. Но допустим, мы завтра отменяем режим секретности. И весь мир узнает, что рядом с ними живут люди, которые лечат рак. Заставляют пшеничные зерна прорасти и заколоситься не через полгода, а через неделю. Создают телепорты, превращают олово в золото, влезают людям в головы и изменяют воспоминания. Как думаешь, как быстро контакт между людьми и магами перерастет в войну?

Глава 8

Петер аккуратно, щипчиками взял портмоне, положил его в камеру изолятора и замкнул пентаграмму. Линии мигнули пронзительным белым светом, загудело, набирая мощность, силовое поле, и сидящий в изоляторе мышонок испуганно вздрогнул.

— Отлично. Посмотрим, на что ты способен, — Петер, склонившись над камерой, громко стукнул карандашом по металлической поверхности стола. Мышонок пискнул, подпрыгнул и заметался по камере. В какой-то момент тонкий розовый хвост коснулся чернолаковой поверхности портмоне. Отделение для купюр немедленно распахнулось, отращивая здоровенные, бритвенной остроты зубы, ухватило мышонка поперек туловища и с отчетливым клацаньем перекусило пополам.

— Еба-а-ать, — восхищенно протянул Петер, наблюдая, как по силовому полю стекают густые алые капли. — Неслабая защита от воровства. И как же они тогда от супружеской измены подстраховываются, хотел бы я знать?

— В комнате первичного приема блока Б три посетителя.

Вздрогнув, Петер обернулся к источнику звука. Стоящий на полке хрустальный шар налился молочным светом, в котором проскакивали голубоватые искры.

— В комнате первичного приема блока Б три посетителя, — повторил равнодушно-приветливый женский голос.

— Да понял я, понял. Заткнись, — торопливо смахнув со стола остывающие капли крови, Петер швырнул тряпку в мусорное ведро и направился к выходу. — И какого хрена их там три?

Гулкая металлическая лестница подрагивала под ногами, и торопливые шаги Петера звучали, как поступь средневекового рыцаря — звон, бряцание и раскатистый лязг. Запыхавшись после долгого подъема, Петер проскочил наконец-то последний пролет и вышел в первичный блок.

Посреди обезьяноприемника лежал мужик, аккуратно и сноровисто перевязанный нейлоновой веревкой. Стяжки врезались в тело через точно выверенные расстояния, отчего мужик приобрел некоторое сходство с огромной гусеницей. Гусеница храпела.

Стоящие у стены Паттерсон и Делла таращились на Петера совершенно одинаковыми честными глазами. И дружелюбно улыбались. Делла при этом выглядела так, будто потеряла пунктов девяносто IQ, а Паттерсон, похоже, просто растянул рот пальцами и зафиксировал улыбку усилием воли.

Не самая изобретательная часть мозга Петера запустила фоном Бетховена. Па-ба-ба-БА-А-АМ.

Мастера полевой работы молчали. Петер созерцал реальность. Бетховен звучал.

— Та-а-ак… — прервал затянувшееся молчание Петер. — И что это у нас за шибари?

— Задержанный, — хором ответили Паттерсон и Делла и переглянулись — слаженно, как в синхронном плавании.

— Я вижу, — Петер медленно обошел храпящего мужика и потыкал его ботинком в бедро. Спящий причмокнул и счастливо улыбнулся.

— И как вы его задержали?

— Я ничего не видел, сэр, — окаменев спиной, Паттерсон шагнул вперед и разве что каблуками не щелкнул. — По просьбе миз Ругер я отошел за кофе. А когда вернулся, этот человек уже был в машине. Связанный.

— Вот как. Но я, кажется, спросил о том, как прошло задержание. А не о том, как вы все пропустили.

— Извините, сэр, — все тем же механическим движением Паттерсон вернулся на исходную позицию. На лице у него застыла мучительная искренность. Петер вздохнул.

— Мисс Ругер, я вас слушаю.

— Ну… Я просто его задержала.

— И связала.

— Да. И связала.

— А веревку затянула на рыбацкий узел. Какой ты, оказывается, разносторонний человек.

Делла пожала плечами — равнодушно и очень старательно.

— Петер, это всего лишь узел. А не интегральное уравнение Фредгольма.

— Вот знаешь, насчет Фредгольма у меня бы как раз вопросов не возникло. Но рыбацкий узел — это действительно внезапно. О, слушай! У меня есть идея. Давай я сейчас вытащу из ботинка шнурок, и ты при мне его завяжешь, — ласковым голосом предложил Петер и покосился на Паттерсона. Парень таращился на него стеклянным немигающим взглядом. В комнате повисла тишина.

Петер устало покачал головой, оперся плечами на стену и ослабил мышцы. Затылок с гулким стуком врезался в штукатурку. На самом деле Петеру хотело повернуться и побиться об стену лбом, но noblesse, мать его, oblige.

— Неделя. Ебаная, блядь, неделя. Делла, это рекорд.

— Вообще-то девять дней. Стэн в прошлый вторник пришел, — придурковато-честная улыбка сползла с физиономии Деллы, как плохо приклеенная переводная картинка, а в глазах зажегся нехороший огонек.

Отлично. Первая линия обороны позади. Переходим на следующий уровень.

Петер глубоко вздохнул.

— Ага. Так он уже Стэн.

— Дружеская атмосфера в коллективе — это важно.

— Хуйню не творить — вот что важно! Ну мы же договаривались, Делл. Черт, нет, так дело не пойдет. Мистер Паттерсон, извините, нам нужно переговорить. Мы быстро, буквально на пять минут, — не дожидаясь ответа, Петер ухватил Деллу за локоть и повлек на выход. В спину ему летел могучий храп.

Вытолкнув Деллу в коридор, Петер пинком захлопнул дверь и рявкнул звукоизолирующее «Шаанти!». Отголоски храпа затихли.

— И что это такое?! Делла, какого хера?! — перестал наконец-то сдерживаться Петер. — Зачем ты ему все рассказала?! Для укрепления внутрикорпоративных связей?

— Нет. Просто так получилось, — отодвинувшись до самой границы Шаанти, Делла насупилась, как французский бульдог. Виноватой она не выглядела, смирившейся — тем более. — Ситуация вышла из-под контроля, и мне пришлось отвечать на вопросы. На тот момент это решение было оптимальным.

— Ну надо же. Ладно. Давай. Посвяти меня в детали этого охуительного тимбилдинг-проекта.

Губы Деллы сложились в полосу, жесткую, как стальная проволока.

— Да с превеликим удовольствием! Все началось с того, что ты попросил меня смотаться на Западную Сто тридцать девятую. И сказал, что в доме триста шесть обитает дилер, который этими гребучими картонками приторговывает. Вот только торговца там не оказалось. В квартире почему-то находился производитель. Вот такой вот, блядь, сюрприз.

Глава 9

Кошка встретила ее на пороге — бросилась в ноги, тщательно отираясь о брюки и оставляя на ткани щедрые клоки шерсти. Делла присела на корточки и почесала мягкий бочок.

— Ты голодная? Или соскучилась?

— Мрум, — ответила кошка, задрала хвост и устремилась на кухню. Делла пошла за ней, на ходу разматывая шарф.

— И чего ты врешь? Полная миска еды стоит.

— Мрум, — страстно выдохнула кошка, запрыгнула на подоконник и начала прохаживаться взад-вперед, завлекательно раскачиваясь, как пьяненькая манекенщица.

— То есть, все-таки соскучилась.

Делла устало опустилась на стул, и кошка тут же спрыгнула ей на колени, потопталась и опрокинулась на спину. Рассеянно почесывая меховой живот, Делла взмахнула палочкой. Стоявшая на столе посуда пришла в движение: банка, стряхнув с себя крышку, наклонилась над чашкой и начала насыпать в нее тонкую струйку кофе. Туда же отправилась вода из кувшина и щедрая порция сахара. Естественно, именно в этот момент кошка капризно дернула ногой. Делла на мгновение отвлеклась, и сахар веером разлетелся по всему столу.

— Да мать же твою! Мелочь, ты засранка!

Кошка равнодушно посмотрела на Деллу зелеными прищуренными глазами и снова подставила пузо.

— Никакого раскаяния. Ты маленькая меховая пакость, — Делла почесала кошку под подбородком, подушечками пальцев ощущая, как вибрирует от мурлыканья гортань.

— Нирмала, — сахар и весь мусор, попавший в границы заклинания, исчезли без следа.

— Таапа, — над чашкой поднялась белая змейка пара.

Использовать заклинания в элементарнейших действиях было убого, но Делла слишком устала, чтобы выпендриваться. Зачем тратить силы на сосредоточение, визуализацию, направленный импульс, если можно просто сказать пару слов и махнуть палочкой? Да, примитивно. Зато восхитительно просто и лениво.

— Какой же дурацкий день. Кошмар, — доверительно сообщила Делла кошке. Та ответила очередным «мрумм» и развернула голову, подставляя затылок и уши. Делла покорно подчинилась. — Ты меховой тиран. И наглая жирная задница. Ты в курсе?

— Мрум, — самодовольно мурлыкнула кошка.

Делла широко, до боли в челюстях, зевнула и сделала большой глоток. Кофе немилосердно горчил, от сахара во рту оставался омерзительно липучий привкус, и больше всего хотелось убрать чашку в сторону и достать холодное пиво. Сандвич с яйцом и беконом, горячий душ — и спа-а-а-ать… Делла помотала головой и энергично похлопала себя по щекам.

— Нет. Нет-нет-нет-нет-нет. Ни в коем случае.

Сосредоточившись на образе книги, Делла мысленно потянула ее к себе, задавая направление левитации, и взмахнула палочкой.

— Атрагам!

В комнату вплыла, покачиваясь, обтрепанная книга толщиной с хороший кирпич. На титульном листе отблескивало золотом название: «Справочник по корректирующим зельям. Начальный и средний уровень». Угловатые буквы на обложке подтерлись, обнажая жесткую бурую кожу, а верхний уголок изгрыз в мочалку некто неведомый, но начисто лишенный уважения к справочной литературе. Книга опустилась на стол. Открыв оглавление, Делла повела по строкам пальцем.

— Стимулирующий бальзам, мнемоническая настойка, антидепрессивный экстракт, антипсихотический, антипохмельный… О! Седативный эликсир. Нам, кисонька, понадобится толченый аметист мелкой фракции, семена дурмана, усы летучей мыши, лепестки ночной фиалки, маховые перья совы...

Древние боги, ну почему именно маховые? Кому-то пришло в голову, что хвостовые — это не круто? Или под рукой были только маховые, вот на них и завязали ритуал?

Прицельными взмахами палочки Делла выдернула из стеллажа коробки с ингредиентами. Аметиста где-то чайная ложка в наличии, семена дурмана — имеются. И все. Больше ничего нет. Делла подняла склянку, в которой вяло пересыпались рассохшиеся в пыль лепестки фиалки. Как давно они тут лежат? Лет пять минимум. Еще с выпускных экзаменов валяются — никак руки выбросить не дойдут.

Ну вот. Дошли, Размахнувшись, Делла швырнула склянку в мусорное ведро.

Придется тащиться в аптеку.

Ну мать же твою.

Идти никуда не хотелось. Хотелось лечь на диван, вытянув ушибленную в прыжке из окна ногу, и часик поспать. А потом взять книгу — веселую и бессмысленную, как лоботомированный клоун.

Не думать об этом дне, не думать о позорно заваленном задержании. Не думать о Стэне, которого только счастливым случаем по асфальту на размазало.

И вообще — не думать.

Но гребаное, демон его раздери, седативное. Вот никто же не тянул за язык. Вообще никто. Блядь.

Получив толчок под меховой зад, кошка спрыгнула на пол и недовольно насупилась. Делла встала. Тут же отозвалась болью нога и мерзко засосало под ложечкой от голода. Делла вспомнила несъеденный хот-дог, сглотнула слюну и быстро, в несколько глотков выпила кофе. Сахар — это калории, а калории — это энергия.

— Я скоро вернусь, и мы погрузимся в чарующие тайны алхимии. Тебя вдохновляет эта перспектива? Меня пиздец как вдохновляет.