Идеалистки

1887 – 1897 гг. Десять лет детства

ИДЕАЛИСТКИ

…Нас было около сорока девочек из разных уголков России, свезенных в августе 1898 года в этот огромный петербургский дом, прозванный «песочным замком» за цвет стен – да, наверное, и не только! Ведь в нем нам предстояло не только прожить семь лет, не только учиться разным наукам, языкам и искусствам – многие хотели бы сделать нас идеальными. Где же лучше всего обитать идеальным неземным созданиям, как не в песочном замке?

Что значило быть «идеальными» в ту как никогда пеструю эпоху, от которой мы, институтки рубежа веков, не были отрезаны так же строго, как поколения наших предшественниц? Кто бы и когда не спросил нас самих об этом – он не получил бы только одного ответа. Наши семьи были непохожи не только одним достатком. По-разному взрослые жили сами и растили детей в будни, по-разному отмечали праздники - а некоторые выделялись еще национальностью и религией. И разве могли быть похожими наши собственные идеалы, мечты и стремления? Могли ли одинаковые форменные передники и пелеринки не скрывать множества ярких и неповторимых человеческих типов?

После выпуска мы должны были вновь разлететься – не только по разным городам и деревенским усадьбам, а и по разным… Нет, не сословиям - ведь все мы были и оставались дворянками… И меньше, и больше – по разным Вселенным, непостижимым образом существовавшим не только на одной планете, но и в одном государстве – в Российской Империи.

…Могли ли мы представить себе в одиннадцать лет, что многим из нас – выросшим – будет суждена не только случайная переписка друг с другом? Что не девичьи обеты вечной дружбы объединят нас на долгие годы? И что мы не только породнимся благодаря братьям и кузенам, а и сплотимся вокруг по-настоящему серьезных дел, отныне доступных и женщинам? Что наша история совсем скоро начнет выводить такие крутые виражи, что одних из нас сделает заклятыми врагами, а других – вечными должниками друг друга?

…Я не могла не рассказать хоть немного о нашем институте. Нашем классе. Нашем выпуске – выпуске 1905 года…

Но сначала я расскажу о себе. О своем детстве в родном доме – и начну историю, которая мне самой иногда кажется невероятной, со своего десятилетия… Как потом оказалось, именно тогда была решена вся моя дальнейшая жизнь. Со многими из близких мне и теперь людей я встретилась через год – в месте, куда ехать вовсе не хотела, но как же могло все так случиться?

Часть первая. «Кружевницы»

1887 – 1897 гг. Десять лет детства

«Я родилась в конце девятнадцатого века в дворянской семье и первые десять лет жизни провела в нашем имении «Кружевницы» в Вологодской губернии…» - так я начала бы «казенную» автобиографию, мало рассказавшую бы обо мне. А на самом деле – судите сами: можно ли называть хотя бы даже и все наши владения «настоящим» поместьем?

Пожалуй, только тех моих предков, кто жил в первой половине прошлого века, и можно отнести к «настоящим» помещикам». В то же время и их быт немногим был типичным для «их круга». Ни разу я не слышала от старших, чтобы водились у нас когда-либо крепостные оркестры и театры, чтобы наш дом был когда-либо «центром притяжения» для столичных приятелей, чтобы закатывались грандиозные балы…

Но и земледелием хозяева «Кружевниц» Макаровы занимались совсем не усердно, объясняя это суровыми зимами и скудными почвами Русского Севера. Большую часть наших владений некогда занимали леса, купленные когда-то по случаю как охотничьи угодья. Купленные у дальних родственников – потомков первого наместника нашего края, тех времен, когда не было еще губернии… А название Кружевницы новое имение получило по селу, жители которого славились этим ремеслом. Однако, хотя и был построен большой дом, навещали его сперва не так уж часто.

Но в наступившем новом веке все труднее становилось охотиться – да и вообще развлекаться, все нужнее стало зарабатывать деньги. Пришла естественная мысль о лесе, которым можно торговать…

Она оказалась спасительной, когда на наши «главные» поместья в центральной России обрушилось несчастье – эпидемия холеры, которая не только унесла жизнь самого моего прадедушки и еще нескольких домочадцев, но и опустошила деревни… Так эти земли моему дедушке пришлось продавать – потери казались невосполнимыми – и перебираться в вологодское имение, сделав лесопилки главным источником существования…

Конечно, не все окрестные помещики понимали и одобряли такой образ жизни дедушки, считая «неблагородным» делом торговлю. Но именно она не дала семье разориться в годы после освобождения крестьян, как разорились те, кто жил только за счет чужого дарового труда.

В семье подрастали двое сыновей и дочери… Вроде бы все налаживалось и здесь. Как и полагалось, после дедушки семейное «дело» должно было целиком перейти старшему сыну, а после – его детям, отцу же, по его мысли, следовало делать военную карьеру… И образование братья получили соответствующее. Дядя, Сергей Вячеславович, окончил Лесной институт в Петербурге, а отец, Владимир Вячеславович, там же воспитывался в кадетском корпусе.

И кто бы мог тогда предположить, что дядя, на которого родители возлагали все надежды, погибнет в турецкую войну, отправившись туда добровольцем? А отец, вернувшись уже из-под Плевны с Георгиевским крестом, почему-то должен будет сразу уйти с военной службы, не выслужив сколько-нибудь «приличного» чина? Но случилось все именно так!

Родители тоже очень скоро ушли из жизни, так и не оправившись от потери старшего сына. А лесопилки между тем отходили молодой невестке и маленькому внуку… Вместе же с ними – и большая часть земли. Вскоре эта новая хозяйка вышла замуж во второй раз и переехала на постоянное житье в город. Лесопилками стал управлять ее второй муж – он часто приезжал «по делам», но к нам никогда не заходил. С этими родственниками мы не общались – да и сестры отца вскоре вышли замуж и разъехались…

Сентябрь 1897 г. Новые домочадцы

Сентябрь 1897 г. Новые домочадцы

И вот как раз тогда, в 1897-м, такой моей славной домашней жизни пришел конец. Сначала поступил в корпус и уехал брат Миша, с которым мы были погодками - и с которым я была особенно дружна. С которым нас даже иногда в детстве принимали за близнецов…

В доме осталась сестра Маша, которую я, конечно, любила, но… Она была младше меня на три года – и эта разница в возрасте казалась огромной. Все мысли и интересы у моей сестренки были еще детскими, а себя саму я считала почти взрослым человеком. А еще – она росла «обычной» девочкой, уже тогда после игр обожающей больше всего музыку и танцы.

…Потом вдруг сняли на август и даже на сентябрь самую большую из наших дач. Издалека, как оказалось, приехала туда генеральская чета Стеблинских с детьми, да еще две сестры главы семейства – младшая, незамужняя и средняя, вдова с двумя дочками, Аделаида Николаевна Пестрова…

* * *

Нельзя сказать, чтобы я рассчитывала сразу же подружиться с этими девочками. Но уж если они приехали, с ними нужно было хотя бы познакомиться - ведь еще недавно я переживала, что несколько месяцев придется провести без сверстников…

Можно было бы, конечно, сразу сообразить, что они совсем иные, чем я. В то время существовало два популярных направления в детской летней моде – «морское» (то есть, попросту, матросские костюмы и платья) и «бельевое». Последнее – светлые платьица с короткими рукавами и, конечно, с обилием складочек и оборочек – предпочитали носить юные «кисейные барышни». Впрочем, сказать, что именно такими были Алечка и Ася – те самые дочери Аделаиды Николаевны – значит, не сказать ничего, ведь они были эталонными «кисейными барышнями» снаружи и внутри.

Если бы их пышные локоны не были темно-каштановыми, девочки, со своей молочно-белой кожей и непонятного цвета светлыми глазами, одевавшиеся в те платьица, казались бы сотворенными в дорогой кондитерской.

За то недолгое время, что я только незаметно наблюдала за ними, я успела заметить много странных для себя вещей.

Ежедневные прогулки не были для Пестровых временем для игр и поиска «приключений» на свежем воздухе. Они ходили по всему своему саду вокруг дачи за руку – и всегда со своей гувернанткой-француженкой, или сидели на скамейке с каким-то рукоделием – совершенно так, как бы сидели в комнате…

Да, такое «тихое» поведение многие взрослые считали признаком «благовоспитанности». Но прежде дети дачников, с которыми я играла летом прежде, никогда охотно не придерживались этих норм, а бегали, прыгали, лазали, не боясь упасть и ушибиться… И по этому поводу часто вступали в споры со своими нянями и гувернантками… А эти Алечка и Ася что же?

Я, наконец, решительно подошла к ним и прямо спросила:

- А вам действительно нравится так сидеть всю прогулку? Вот смешные! Разве вам не скучно?..

Но не смогла сразу понять – зачем сразу визжать-то было? Что во мне могло так напугать? Я же не была каким-нибудь чудовищем или приведением… Только их ровесницей, хоть и не такой бледной… И одетой совсем по-другому!

Как объяснила мне позднее Аня, дело было не только во внешности – просто Пестровы не привыкли, что кто-нибудь может подойти и заговорить с ними просто, без церемоний… И без разрешения от старших.

Чем больше я снова пыталась с ними поговорить, тем отчетливее становилась пропасть между ними. Алечка и Ася приходили в ужас и когда я заявила, что не люблю вышивать, и когда я при них залезла на дерево, желая показать, что это вовсе не страшно… При этом они обычно прикрывались желанием так и оставаться «благовоспитанными» в глазах старших.

И в ответ я презирала такую их «благовоспитанность». Презирала их самих, особенно свою одногодку Алечку. Презирала их гувернантку-француженку, их незамужнюю тетку, саму Аделаиду Николаевну… Ведь именно они трое сделали девочек такими!

И надо же было такому случиться, что именно на генеральскую дачу зачастил отец. Сначала мы с Аней связывали это с хозяином, тоже участвовавшим в турецкой кампании. Но вскоре мать Алечки и Аси и сама часто стала заходить к нам домой, и всех нас приглашать к себе… Кончилось все, разумеется, свадьбой.

Аделаида Николаевна… Теперь она чаще вспоминается мне именно такой, какой она была тогда летом. Светлые летние платья по последней моде, с «раздутыми» сверху рукавами, такие же модные небольшие, гарнированные цветами и перьями шляпки на завитых каштановых волосах и неизменный кружевной зонтик… С полностью довольным жизнью видом она непременно оказывалась в центре внимания у нас дома, все дальше оттесняя Аню на незавидное положение «бедной родственницы». «Маменька» все время словно заранее давала понять – «Я буду главной!» Лицом она тоже была привлекательна – пожалуй, даже привлекательнее дочерей, и даже небольшая полнота отнюдь не портила ее…

Я не знала, какие чувства на самом деле испытывал тогда отец к ней. Оба соблюдали необходимые для взаимного увлечения условности… И при этом даже мы, дети, видели, что брат старшей Пестровой – генерал Стеблинский - был, разумеется, богатым человеком, а позже поняли, что он имел много «нужных» чем-то отцу знакомств… И все-таки я не могла и допустить мысли о браке «по расчету», хоть и слышала уже о них. Это же – мой Отец…

* * *

Прожив все детство в четырех комнатах, мы, дети, нисколько не чувствовали себя притесненными. Наш небольшой домик с некрашеными стенами из бруса был, конечно, много скромнее выстроенных в поселке дач-«теремов», обильно украшенных деревянной кружевной резьбой, и много меньше старого «главного» дома… Но все-таки этот маленький семейный флигель все нежно любили.

1897-1898 гг. «Сказочная месть». Арсений

«Почему меня так «обтесывают»? – думала я тогда осенью, - Почему я не нравлюсь им? Разве я плохой человек? Но я же никому ничего плохого не делаю! Только все потому, что я не такая, как эти Алечка с Асей? Но разве так нужно? Разве же нужны на свете только такие?»

Конечно, на самом деле я знала, что не только… Хотя бы один пример из тех исторических рассказов для детей, что мы читали с Аней – Жанна Д’Арк. Вот кому стало бы лучше, если бы она так и осталась пастушкой, потом просто вышла бы замуж?

Все это так понятно мне – и ведь не только мне, но ведь и Ане, например… И вообще, на самом деле, многие люди понимают – как из книг и журналов видно. Многие… Но почему же тогда не понимают Пестровы? Ладно бы только сестрички! Но тетка-рукодельница, «француженка» и сама Аделаида Николаевна… Все они – взрослые. И как же могут не понимать? И как же можно донести до них мою правоту?

Я долго думала об этом. И пришла ко мне только одна мысль – больше про Алечку и Асю. Мысль, которая, может быть, теперь покажется совсем детской…

Я видела, что сестрички до сих пор обожают читать сказки – и все больше не русские, а европейские. Все больше о принцах и принцессах, феях и эльфах… С типичным сюжетом: она попадает в беду (ее похищают, заколдовывают, усыпляют), он ее героически спасает и, конечно, на ней женится… Все то, для чего я давно считала себя слишком взрослой! Любили они и «девичьи повести» французских и английских писательниц, которые показались мне лишь тоскливо-нравоучительными, а их сюжеты повторяющимися. И все же именно их любимые сказки натолкнули меня на мою мысль…

Перечитывая свои любимые книги, я, конечно, представляла себя на месте героев и героинь – а иногда в моем воображении появлялись такие картины и сюжеты, которые нельзя было отнести определенно ни к какому роману или повести… Так в одном из них я побывала – в этом я была схожа с Пестровыми - но только в этом! – жительницей какого-то европейского королевства или княжества… И по времени «меня» можно было отнести не к моему настоящему времени, а к древним временам, больше всего, пожалуй – к эпохе Средневековья или Возрождения… тут уж влияние оказывали не только беллетристика, не только «учебные» рассказы, но также и художественные альбомы, которых оказалось особенно много в библиотеке нашего «большого» дома...

Прежде я не знала, что делать с этими своими фантазиями. Но теперь все сложилось – они, любовь сестричек к сказкам, желание меня переделать со стороны Пестровых и мое категорическое нежелание этого… да еще та же самая история Жанны Д’Арк.

Я придумала – как мне тогда казалось – гениальный план того, как убедить старших оставить меня в покое, а Алечку и Асю – хотя бы перестать меня пугаться.

* * *

Надо сочинить и подсунуть им, этим Пестровым, свою собственную сказку! Точнее, пожалуй, она вырастет в целую сказочную повесть… Но это даже лучше, если им дольше придется ее читать! В чем-то, формально, эта сказка должна быть схожа с теми, что они привыкли читать… Вот только сюжет, конечно, преподнесет им много сюрпризов.

Проще мне было – что, правда, для жанра сказки не совсем привычно – вести рассказ от первого лица. А кем должна была стать я в этой истории? Да, принцессой, если уж так ими увлекаются сестрички, но не обычной сказочной, нет! Все будет на самом деле согласно моим фантазиям…

Я снова покопалась в библиотеке, и решила, что в своей сказке буду жить в небольшом европейском княжестве, в замке своего отца… И буду увлечена рыцарскими романами, военными приключениями, и так любимы будут «мною» залы с доспехами и трофеями предков – все в самой старой части замка… И мечтаю «я», разумеется, не о том, чтобы во имя «меня» кто-то совершал подвиги, а о том, чтобы самой их совершать! И вместе с братьями учусь фехтованию, стрельбе из лука и верховой езде…

Но, как в моей реальной жизни, в судьбе моей сказочной героини (я ее и назвала-то, как себя, но на европейский манер – Женни) наступают большие перемены. Все как у меня!

Отец вновь женится, мачеха со своими собственными детьми, конечно же, переселяется к «нам» в замок, переделывая по своему вкусу комнаты и пытаясь переделать, перевоспитать «меня» по-своему… С понятной уже вам, наверное, целью – получить «на выходе» по-настоящему светскую девушку, которую просто будет выдать замуж за какого-нибудь влиятельного принца или герцога… Конечно, все «мои» любимые занятия, «мои» удобные полумальчишеские костюмы – все это запрещается, и в любимые комнаты «мне» больше не позволяется ходить… А «я», конечно, возмущена всем этим и не подчиняюсь!

В замке – споры и ссоры по поводу «моего» воспитания, а между тем, за его пределами тоже неспокойно… Ведь «наше» княжество… Земли его богаты. И кто бы из более сильных теперь «наших» соседей не мечтал прибрать его к своим рукам? Ведь и раньше… И раньше отцу в юности приходилось за них биться, и «мои» предки по большей части прославились именно в этих сражениях… Теперь… Старшие наивно надеялись, что теперь – «в наши-то новые просвещенные времена» - все будет по-иному… Но ведь на деле все не так!

И новое нападение объединившихся уже врагов застает «наше» княжество врасплох. Конечно, «мы» обороняемся. И «я» наравне со старшими братьями… Да-да, это, конечно, частый сюжет – девочка, переодевающаяся мальчиком и отправляющаяся на войну… Но могу ли «я» поступить иначе?

Вот только все равно силы являются неравными. И «мы» оказываемся под «их», «наших» врагов, властью… Кажется поначалу, что теперь уже навсегда… Но все равно… Долго, несколько лет ищу «я» выход, как освободить княжество, вернуть власть отцу. Может быть, кому-то покажется странным, что свергнутого правителя оставили в живых… Но как же можно было иначе, если его прототипом стал мой родной отец?

Декабрь 1897 г. Десятилетие. Первая домашняя елка

…Меня – как я уже рассказывала – угораздило родиться в день сочельника. Но появиться на свет в день большого всеобщего праздника в детстве вовсе не казалось мне обидным. Не только потому, что это могло привлечь ко мне внимание и словно делало меня какой-то особенной, и не только благодаря тому, что взрослые отнюдь не соблазнялись возможностью сэкономить. Я получала множество подарков утром, как именинница, а вечером, или, точнее, ночью за праздничным столом и елкой – еще два или три нарядных свертка, уже наравне со всеми детьми.

Конечно, сочельник был еще постным днем, и кому-то все происходящее у нас дома в это время могло показаться непростительной вольностью. Но потому ли, что в семье было больше детей, чем взрослых, или потому, что взрослые эти не были особенно религиозны – но время постов обыкновенно сводилось у нас к тому, что отец и Аня только лишь отказывались от мясного – а в Великий пост не давали мяса и нам. Развлечения же, от которых предписывалось воздерживаться, в нашей жизни и так были редки. Поэтому и от поста я не чувствовала какого-то ущемления. Ну и что, что на обед подали рыбное блюдо вместо мясного? Сам канун Рождества все равно оказывался не постным, а предпраздничным днем.

Хотя – почему это «пред-»? В детстве для меня подготовка к празднику была намного важнее результата и даже приносила куда больше удовольствия. Разве могло не захватить то изготовление самодельных елочных игрушек, которых было куда больше, чем некогда купленных стеклянных шариков и ватных фигурок? А кухня? Тогда мы с Машей еще не приучались готовить всерьез, но перед Рождеством всем детям позволяли самим месить тесто и вырезать из него печенье и пряники. Конечно, они казались нам потом еще вкуснее!

Во многих семьях взрослые наряжали елку обыкновенно сами, за закрытыми дверями. Только когда все было готово, детей запускали в залу – и праздничное дерево представало перед ними уже украшенным, и с зажженными свечами. Но у нас было нарушено и это неписаное правило. Опять-таки как именинница, я с удовольствием пользовалась привилегией наряжать елку вместе с отцом и Аней.

Потом в последние годы я сама водружала рядом на небольшом столике сделанную вместе с братьями миниатюрную «пещеру» со сценой Рождества. Да! Несмотря на неглубокую религиозность старших, нам в преддверии праздника читали библейские и святочные рассказы и поощряли рисовать или что-то мастерить по их мотивам.

Лишь после этого меня отсылали в детскую переодеться в праздничное платье – а в это время накрывался стол, зажигались свечи на елке и раскладывались подарки.

Конечно, мы, дети, со своей стороны еще ничего не могли, кроме как нарисовать открытку или прочесть стихотворение – но взрослые считали и наш вклад в общую подготовку, и даже наше собственное удовольствие за лучший подарок для себя.

* * *

Мы всегда весело проводили время и в оставшиеся праздничные дни, и на самом деле нам вовсе не мешало отсутствие приглашенных гостей. Но так было до присоединения к нашей семье Пестровых.

Аделаиде Николаевне, по-видимому, казалось, что я должна была быть обижена на судьбу оттого, что в мою честь не закатывали каких-то грандиозных детских балов. И вот, дня за два до сочельника, когда сперва она огорчила меня, не разрешив в этот раз нам, детям, возиться с печеньем… (Конечно, кухня была «женским делом». Но все Пестровы явно считали себя выше такой «черной работы» и были уверены, что им никогда не придется готовить себе еду своими руками). Но вот, сразу после этого запрета, «маменька» сообщила о своем желании отметить мои именины «по-настоящему» и пригласить гостей.

- Но как? – удивилась я, - Оно же… Мое рождение… Совпадает…

- Совпадает, но разве мы говорим именно про этот день? Я думаю, что на второй… Нет, на третий день после Рождества всем будет удобно!

«Кому это всем? – удивилась я, - Кого еще мне приглашать? Ведь едва ли даже родители знакомых мне «дачных» девочек согласятся привезти их сюда, за город! И наверняка у них уже запланированы какие-то свои взрослые визиты!»

А Пестрова-старшая продолжала:

- Конечно, в первую очередь приедут все Стеблинские. Потом… - она назвала несколько фамилий наших соседей, с которыми успела «наладить отношения», - У них тоже есть дети…

Наши парадные комнаты уже наполнялись гостями в моем воображении. Непонятно было лишь одно…

- Но все-таки при чем здесь я?

- Как это – при чем?!? Ведь все же в твою честь…

- Но Вы приглашаете гостей, которые интересны Вам, а не мне!

- Откуда ты знаешь, что тебе будет неинтересно?

Откуда я знала? Но ведь все было так очевидно! Если Аделаида Николаевна сочла этих соседских детей достойными того, чтобы пригласить их к нам в дом и разрешить им общаться с нами – то это явно такие «благовоспитанные» дети и «кисейные барышни», которых так любит она. Так как же мне с ними поладить?

А ведь еще… «Наверняка взрослые захотят устроить танцы!» – испугалась я. Любая мысль о танцах была для меня болезненной. Я вовсе не была неуклюжей от природы – взять хотя бы те «мальчишеские» подвижные игры и занятия. Я знала движения и фигуры всех этих вальсов и полек. Но… При всем при этом вместе со всеми была искренне убеждена в своем неумении танцевать. Мне никак не давались балетные позиции. Как, скажите, можно только удержаться на ногах, вывернутых в одну линию?

Январь 1898 г. Происшествие на реке и его не только «житейские» последствия. Неожиданные визитеры

Праздники продолжались еще долго. Новый год отец с Аделаидой Николаевной поехали встречать у кого-то из наших недавних гостей – но конечно, никто из нас, детей, и не подумал ложиться спать до их возвращения… И в тот вечер, и все оставшиеся дни каникул нам с братьями было во что поиграть и о чем поговорить… Разумеется, старшие и тогда не переставали следить за нашими манерами, но не загружали нас уроками. И мы охотно пользовались выпавшими нам свободными минутами, чтобы успеть прочесть как можно больше из подаренных нам книжек.

Мальчики наши были свободны – ведь уже ни к чему особому им не надо было готовиться… Вроде не должно было быть ничего удивительного в том, что каждый занимался своим делом – и все-таки Арсению вновь удалось меня поразить.

Не раз он устраивался у рояля в нашей гостиной (в минуты, когда инструмент был только свободным от сестричек) и играл на нем… Играл совершенно добровольно! Мальчик! Причем мальчик «настоящий», не из тех, что сами похожи на «кисейных барышень»… Я сама тогда еще только «топталась» на гаммах и этюдах, а он уже свободно подбирал популярные романсы и какие-то другие, неизвестные мне мелодии…

- Тебе… нравится, как я играю? – спросил он однажды, заметив, как я наблюдаю за ним.

- Да… Ты, конечно… Это намного… Лучше меня… А неужели тебе самому нравится музыка? Ты же… Прости… Но не такой, как сестрички твои…

- Да я же все понимаю… Ты больше настроилась на то, чтобы противостоять маме и m-le Эстен… Вот это тебе и мешает понять, что заниматься музыкой на самом деле прекрасно!

- Не может быть! Тебя не заставляли, что ли?

- Даже и не знаю… Просто взяли и начали учить. Мне лет шесть было, я все как должное принял... Только вот маме как будто все равно, играю я или нет…

…Что ж – только новая странность Аделаиды Николаевны! Мне казалось, ей следовало бы радоваться тому, что ее единственный сын хоть в чем-то, но соответствует ее же воспитательному идеалу… Хотя… А если для мальчиков у нее совсем другие принципы? Такие, в которых занятия музыкой совсем даже не вписываются? Да… Есть ли они вообще, такие принципы?

* * *

Конечно, мы вовсе не сидели дома все каникулы. Много времени проводили во дворе и в саду… Крепость, которую я возводила в день приезда братьев, теперь давно уже разобрали. Но все же мы вместе соорудили новую, не преграждавшую уже дорожки на крыльцо – и Арсений выполнил свое обещание, пытаясь в игре показать мне какие-то тактические приемы, которые могли бы мне пригодиться в работе над сказкой.

Как обычно, в саду для нас залили еще и небольшой каток, и я осваивала подаренные к Рождеству новые коньки. И именно на катке всех нас застало в последний день перед отъездом братьев и Тони одно происшествие… Никто тогда еще не мог и представить, какую роль оно сыграет в нашей дальнейшей судьбе.

…Наша усадьба со всеми постройками была некогда устроена на возвышении у самого берега реки. Сад, разбитый с тыльной стороны большого дома, заканчивался непременной круглой беседкой, и тут же начинался крутой, поросший кустарником спуск к воде, оставивший только узкую полоску суши. Ее совсем не было видно и из сада, а тем более из окон дома – и конечно, спуск был огорожен, нам не позволялось подходить близко к берегу – да и незачем особенно было спускаться, когда в дачном поселке была «цивилизованная» лодочная станция… Гуляли мы всегда на том, благоустроенном побережье.

Из сада мы могли видеть на противоположном берегу две скромных деревеньки и далеко простирающиеся леса. Все это на самом деле нас никогда не интересовало. Не вызывало желания перебраться через кованый заборчик у беседки, спуститься и перейти по старому, но крепкому еще на вид деревянному мосту… Но, по-видимому – для чего-то нужен же был этот мост неподалеку от нашего дома!

И вот наступил этот день накануне отъезда. Он оказался особенно холодным – настоящие крещенские морозы! – и с трудом мы упросили родителей в последний раз отпустить нас кататься на коньках. Но все же уговорили, покатались и уже собирались все идти домой, когда вдруг услышали страшный грохот, донесшийся с реки. Следом – всплеск и тонкий, но с каждой секундой все более отчетливый крик… Тут уже нельзя было оставаться на месте и не побежать прямо в коньках к беседке. И отсюда, подняв по пути споткнувшуюся Алечку, мы увидели всю страшную картину.

Огромная дыра неправильной формы зияла во льду, и прямо в нее обрывались половинки разорвавшегося моста. Не было времени раздумывать, почему произошло это крушение! На одной из новых, не плывущих никуда льдин ничком лежала маленькая, по виду семилетняя девочка.

Мы не знали никого из простых окрестных детей, по все-таки поняли, что эта девочка, одетая в дешевый тулупчик и по-русски повязанная серым шерстяным платком – наверняка маленькая жительница деревеньки на том берегу. Она и кричала, ни на секунду не прерываясь – тогда еще что-то нечленораздельное, да и слышно было на самом деле все тише… На самом деле – потому что в ушах у меня все еще стоял громкий крик… Мы поняли, что случилось. Конечно, девочка шла по мосту в тот самый момент, когда он обрушился – и оказалась теперь на льду. Наверное, она при этом сильно ушиблась и разумеется, сильно испугалась – и поэтому кричала и продолжает кричать…

Мы не знали, достаточно ли будет ее увести на берег и успокоить – или нужна будет какая-то серьезная помощь взрослых, но чувствовали, что… ЧТО-ТО делать надо непременно! Конечно, от сестричек толку было мало, и их мы с братьями отправили домой – а сами поспешно поснимали коньки, и посыпались по нашему крутому спуску к реке… Недолго думая, выбежали уже на лед, которому полностью доверяли – и увидели, что с другого берега тоже спускаются люди – а на суше их и того больше. Как же быстро разнеслась новость о случившемся!

1898 г. Новая напасть. Весенние занятия и сюрприз для мальчиков. Последнее «вольное» лето

Если бы все то, о чем я только что рассказывала, пришло бы в голову в качестве сюжета для детской сентиментальной повести автору той поры, финал ее был бы, конечно, известен заранее. Доктор, вылечив Васю, опять поверил бы в свои силы и стал лечить бедных. С Егором и Феней мы стали бы вместе играть и вообще проводить время вместе, не чувствуя сословных преград. Возможно, мы бы даже нашли жизнь этой простой семьи лучшей, чем наша - как не пропитанной благовоспитанностью, но замечательной искренней привязанностью друг к другу. С другой стороны, старшие дети выучились бы и, как говорится, «вышли в люди» непосредственно с нашей помощью – и вообще родители, став отныне «прогрессивными» и «культурными» помещиками, много времени уделяли бы благоустройству деревенской жизни. Наши маленькие знакомые смогли бы убедить как-то Аделаиду Николаевну не корить меня больше за мой безрассудный поступок, и она, оценив все-таки во мне благородное начало, приняла бы меня наконец такой, какая я есть…

Реальность же имела мало общего с этой идиллической картиной. Да, Вася был в очередной раз спасен, а отца я той весной часто видела над бумагами и чертежами, на которых был изображен новый мост через речку. Но этим деревенским детям пришлось исчезнуть из нашей жизни на несколько лет, едва появившись. Наши взрослые постарались забыть о самой встрече, а за ними со временем забыли и мы… Впрочем – расскажу обо всем по порядку.

Как только Аня с доктором и детьми уехали в деревню, меня погнали в постель – но, конечно, я и не думала спать. Разве можно было не узнать самой первой, чем же закончилась миссия? Я ждала, пока наша юная тетя не вернулась уже около часа ночи – и, к общему удивлению, одна… Она не зашла ко мне в комнату, хоть я и позвала ее, а сразу кинулась к Аделаиде Николаевне. И стала горячо уверять «маменьку», что, затеяв поездку, ни в коем случае не хотела принести беду в дом, и глубоко раскаивается, что все так получилось, но, опять же, никто этого не мог предположить… Я поняла, что произошло что-то серьезное, и тут же выскочила в переднюю, где и разговаривали старшие. Подошла было к Ане, желая ее утешить – но та отпрянула от меня…

- Но что случилось? – спросила я, тут же заподозрив печальную весть, - Что там с мальчиком?.. Ничего… не удалось?..

- Опять за свое… Слышать не желаю ни о каких мальчиках! – рассердилась Аделаида Николаевна, схватила меня за плечо и с силой столкнула обратно в комнату. Сейчас ее реакция мне понятна, но тогда я, конечно, обиделась на нее – и стала подслушивать разговор за закрытой дверью.

Вскоре мне наконец стало понятно, что случилось в деревне. Приехав, доктор действительно осмотрел Васю, нашел прогноз на удивление благоприятным и назначил лечение, потом вместе с Аней занялся той знакомой нам маленькой девочкой, кричавшей на реке… Она тоже, понятно, оказалось из этой же семьи, и родители пожаловались, что напуганную малышку почти невозможно заставить хоть что-нибудь съесть и даже заговорить… Вроде бы с ней тоже справились. И… Не знаю, как там договаривались о плате – потому что, почти сразу после вроде бы благополучно завершившейся истории, все очень скоро забыли о каких бы то ни было деньгах…

Узнал ли кто случайно из соседей, или Егор и Феня похвастались своей «экспедицией» перед приятелями, а только деревню в мгновение ока облетела весть о том, что заехал «ученый» доктор – и на крыльце их с Аней, уже направлявшихся домой, поджидало еще несколько страждущих. Какая-то женщина прямо всунула им в руки своего ребенка, всего покрывшегося красной сыпью – и сколько тут не негодуй на «народную темноту» и «простоту, что хуже воровства», а опасность занести инфекцию и к нам в дом от этого не пропала бы… Доктор не стал возвращаться к нам, но нашей вечной наставнице некуда было деваться. Вот почему теперь она так рьяно пыталась избежать встречи со мной, как и с другими детьми – но это оказалось тщетно.

* * *

К счастью, Арсений в раннем детстве уже переболел скарлатиной – одновременно с самой старшей из своих сестричек, Тоней. Но можно ли сказать, повезло или нет мне? Несмотря на все старания взрослых, я подхватила болезнь у Ани самой первой, а дальше… Почему-то надо было Алечке именно тогда решиться нарушить родительский запрет и прорваться ко мне! Уж не помню, что она просила у меня спрятать от старших – не то запачканное платье, не то французскую диктовку, написанную не лучшим образом – а только никто не мог ее удержать… Никакой карантин отныне не имел даже смысла – и обитателям большого дома оставалось только надеяться на удачу, подобную Аниной. Как считала она, сама судьба не свалила ее в постель для того, чтобы дать возможность ухаживать за нами и тем самым искупить свою невольную вину…

Всего тогда у нас заболело скарлатиной четверо – я, Алечка с Асей и Миша. И хотя за меня все заранее как-то опасались больше из-за того самого недавнего падения в реку, именно я перенесла все легче остальных. Только однажды ночью мне, помню, приснился страшный сон – как будто я снова оказалась под водой и чуть было не угодила в чью-то огромную оскаленную пасть… Естественно, что Аделаида Николаевна списала этот кошмар на то, что я читала слишком много» книг по естествознанию! И понятно, что с тех пор я еще больше зареклась делиться с «маменькой» своими чувствами о чем бы то ни было.

Конечно, спали вы в разных комнатах старого флигеля, но днем проводили время все впятером – ведь был тут же и Арсений, уже выздоравливавший к тому времени… Не сразу нам разрешили читать и заниматься прочими любимыми делами и, чтобы не скучать здесь, мы со сводным братом решили посвятить и Мишу в нашу «сказочную» тайну. А разве не притягательнее только становилась наша задача оттого, что ее надо было сохранить при этом в секрете от сестричек? Они, конечно, обиделись на меня за то, что я завожу общие секреты с братьями, а не с ними – хотя уже давно могли смириться с моей натурой…