Идеальное столкновение

Глава 1.

Ольга

На загорелом безымянном пальце правой руки бледнеет тонкая полоска кожи. От обручального кольца. Интересно, в каком из карманов брюк он его прячет? Вроде не выглядит «первоходцем», а так глупо палится… Однако похвально, что к тридцати пяти годам человек научился не скрывать своих намерений — его глаза в моем декольте.

Сегодня мой пикапер из приезжих. Загар у него шоколадно-бронзовый. Местным с их устойчивой резистентностью к ультрафиолету такого не заполучить при всем желании.

— … я, конечно, с ними долго спорил! — вынырнув из глубокого выреза моего сарафана, усмехается Михаил. Так он представился, а там черт его знает. Разработчик нейросетей в сфере медицины — в это охотно верю. Нудный до страсти. Из тех, с кем легче переспать, чем объяснять почему не хочется. Но внешне хорош — не поспоришь. Привлекательный брюнет, разве что женат.

Любопытно, откуда он. Туристов в городе сейчас много. Середина августа, самый сезон.

А впрочем… какая разница. Сейчас я допью оплаченный им коктейль, покиваю в ответ на истории, которыми Михаил забрасывал меня в течение последнего часа, и помашу ему ручкой. Правило — не связываться с женатыми в свои тридцать я знаю лучше, чем «Отче наш».

Он второй час меня клеит. Оплатил два коктейля.

Интересно, какой у него лимит? Когда я должна была сдаться? После первого выпитого «Мохито» или рассказа про использование искусственного интеллекта в диагностировании онкологии?

Сделав вид, что внимательно слушаю, в очередной раз подставляю лицо навстречу легкому бризу.

Этот пляжный бар — один из любимых. Продуваемый со всех сторон он после заката особенно привлекательный: милые лампочки-бусы, зажжённые над каждым столиком, ненавязчивая фоновая музыка и плавающие в уютных подсвечниках свечи. Даже дешевое паленое пойло из ослиной мочи, которое бармен впаривает за дорогой алкоголь, не портит общего умиротворяющего настроения. Я прихожу сюда не знакомиться, а проветрить мозги, в которых до черта чего нужно проветрить, но по обыкновению симпатичная женщина, потягивающая коктейль в одиночестве, — магнит для таких вот Мишань.

— … вы бы, Ольга, как поступили? Стали бы спорить? — выдернув меня из каравана мыслей, спрашивает Мишаня.

Без понятия о чем он.

— Нет, не стала, — отвечаю обобщённо. — Я давно не спорю просто так. Обычно за это мне платят, — делаю эффектную выразительную паузу. — Я адвокат. По разводам.

Он вскидывает темные брови. Его лицо вытягивается, выглядит — будто к стенке приперли.

Сглотнув, Мишаня отзывается:

— Звучит серьезно и… — хрипло откашливается, — опасно, — растирает шею сзади под воротником белоснежной футболки-поло. — Какая вы, Ольга, интересная девушка. Впервые встречаю женщину-адвоката…

Ну какой милый тридцатипятилетний мудёныш!

Не помню, есть ли в моей сумочке визитка. С радостью передала бы его супруге и помогла бы обобрать неверного до трусов.

Кокетливо пожимаю плечом и, откинувшись на спинку плетеного кресла, забрасываю ногу на ногу.

— Всё когда-нибудь случается впервые, — болтаю льдом в фужере. — Измены… а потом разводы...— ласково, словно душевнобольному завуалированно перечисляю ему дымную перспективу.

— Ну да, ну да… — задушено соглашается Мишаня, отведя бегающий взгляд в сторону.

Делаю глоток коктейля, пряча за фужером улыбку.

Ветер играет с подолом моего легкого, практически невесомого сарафана. Нежная ткань ласкает кожу ног, пока Мишаня елозит на стуле.

Все-таки какая отвратительно скучная штука эта ваша мужская предсказуемость.

Поставив пустой фужер на столик, сообщаю:

— Мне уже пора, — встаю, подхватив подол сарафана и сумочку с соседнего стула. — Благодарю, Михаил. Была рада познакомиться.

Подняв ко мне лицо, «моя компания» растерянно интересуется:

— Уже уходите?

Мягко улыбнувшись, вру:

— Да. За мной муж приехал.

Никакого мужа у меня нет, но это единственный способ сделать наше прощание максимально ускоренным.

Мишаня больше не пытается меня задержать, а я не стараюсь задержаться.

Попрощавшись, ухожу плавно.

Каблуки моих босоножек проваливаются в песке, когда бреду вдоль кромки берега. Волосы треплет ветер, и я подставляю ему лицо, ощущая, как на нем оседают микрочастички соли.

От выпитых коктейлей в голове приятная легкость, и этот момент хочется удержать в ладонях подольше, но трезвонящий в сумочке телефон очень настойчив. Я тоже упряма. Ровно настолько, что игнорирую повторный звонок. А через пять минут перезваниваю сама.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ДАЛЬШЕ, ЛИСТАЕМ!

1.1

Улыбаюсь.
— Привет! — говорю в трубку.

— Приветствую самого привлекательно-очаровательного адвоката страны! — басит Айматов, мой столичный друг и коллега.

Улыбка на моем лице становится шире.

Дамир Айматов, как и я, бракоразводный адвокат. Мы познакомились девять лет назад в первый учебный день в магистратуре, куда я поступила, окончив местный краевой университет. Неожиданно для всех, а больше для самой себя, я решила, что хочу продолжить учебу в столице, хоть никогда туда не стремилась. Моя неугомонная задница всегда искала приключений и беспрепятственно их находила. То спонтанное решение, наверное, так и останется лидирующем в списке моих самых неправильных. Однако, как бы там ни было, я не жалею, что однажды села в самолет и оказалась в Москве, ведь иначе в моей жизни не случился бы Дамир — человек, к которому в любое время суток я могу обратиться и за помощью, и за профессиональным советом.

— Как дела, Чанчикова? — бодро интересуется Айматов, по обыкновению обращаясь по девичьей фамилии. Оля Чанчикова уже чертову сотню лет Баровски, но друг принципиально игнорирует сей факт, выражая тем самым свое отношение к моему бывшему первому мужу, чью фамилию после развода я так и не поменяла. — Еще не надоело отдыхать?

Глядя на море — темное, с зигзагообразными полосками от прожекторов на водной глади, сужаю глаза и комментирую с подозрением:

— Мне не нравится этот вопрос.

Отвожу трубку от уха, чтобы не оглохнуть, — раскатистый глубокий смех Дамира разряжается громом в динамике телефона.

— Вот, что значит, когда человек на своем месте, — сквозь смех произносит Айматов. — Чанчикова, обожаю тебя!

— Тебе нельзя, ты глубоко женатый мужчина, — напоминаю.

— Тем не менее… — вздыхает он. — Ладно, не буду ходить вокруг да около. Оль, есть дело на миллион долларов.

— Таки на миллион долларов? — зажимаю трубку между плечом и ухом. — Ну выкладывай, — наклоняюсь и тянусь к застежке на правой ноге.

— Короче, полчаса назад ко мне обратился агент какой-то там блогерши или модели… Я особо не вникал, — поясняет. — Дева уже второй месяц пытается развестись, и там, как полагается, траблы за имущество. В общем, Оль, сама понимаешь, без хорошего адвоката блогерше не обойтись.

Расстегиваю босоножки. Подцепив подол сарафана, наступаю босыми ногами на теплый песок, перемешанный с дроблённой мелкой галькой. Зарываюсь стопами глубже, советуя другу:

— Ну так в чем дело? Хватай эту блогершу и поимей с нее как следует.

За таких идеальных клиентов и задницу порвать не жалко. Идеальные клиенты — это очень богатые люди с очень большими проблемами. Чем больше проблемы у них, тем больше гонорар у нас. К тому же не каждый день разводятся селебрити, политики или бизнесмены, поэтому, если Дамир звонит, чтобы получить совет, то кроме как вышесказанного мне предложить ему нечего.

— Всё так… — задумчиво произносит Дам, — однако есть одно большое но… — тяжело вздыхает, — у меня билеты на руках, Оль. Я жене и сыну обещал отпуск, который они ждали два года. Если я скажу, что Доминикана отменяется, ты представляешь масштаб катастрофы? У нас вылет послезавтра… — секундная пауза, — я порекомендовал тебя.

Вытягиваюсь, взглядом замерев на блестящей точке, что далекий корабль.

— Потрясающе, — хмыкаю. — Смею напомнить — я в отпуске. Прямо сейчас.

Две недели назад я отправила себя отдыхать. Плюнула и послала все к черту, когда поняла, что закопалась в чужом грязном белье. Захотелось обнуления, перезагрузки, хоть в моей жизни довольно-таки всё дозировано. Любимая работа, отдых, вино, сон, секс по желанию… Может быть, это примитивно, но невероятно идеально для сегодняшней меня. Мне потребовалось семь лет труда в адвокатуре и два собственных развода, чтобы причесать свои ценности до абсолютного идеала, и на сегодня этот минимум потребностей делает меня свободной, независимой и — да… счастливой.

— Тебе уже скучно, — с чего-то делает вывод Айматов.

— Нет, — протестую.

— Да! — спорит друг.

И вовсе не скучно: я пару раз искупалась в море, словила кишечку, три дня провалялась трупом в постели и скинула несколько килограммов. Идеально же? Ну идеально?

— Ты не можешь этого знать, — вздыхаю.

— Но знаю, — заключает Айматов. — Оль, эти люди не просто обратились ко мне как к случайному адвокату из списка выпавших в поисковике. Меня рекомендовал наш общий хороший знакомый. Очень хороший знакомый, которому я очень-очень обязан.

— Дам, «твой хороший знакомый и ты очень обязан», — членораздельно произношу как маленькому ребенку. — Я-то тут причем?

— При том, что в моем окружении не так много тех, кому я могу доверять, а человек, который ко мне обратился, повторюсь, не самый последний в столице, — накидывает Айматов. — Эта супружеская пара не хочет огласки. В их интересах развестись тихо, быстро и без общественной шумихи. Оль, ну кто, если не ты?

— Действительно! — фыркаю я. — Ты прямо так впечатляюще это сказал, что я уже вылетаю!

— Чанчикова, ты не можешь подставить мою задницу, — аргументирует друг.

Пф-ф-ф…

Визуализация

Всем привет! Рада приветствовать! Давно не виделись, правда?))

Хочу сказать, что в истории будут некоторые спорные моменты, профессиональные и не совсем понятные даже для меня ) но смею напомнить, у нас любовный роман, а не пособие по юриспруденции, поэтому прошу отнестись к автору со снисхождением ) А если все же буду сильно косячить, намекните там тихонечко )))) Всем добро пожаловать! Буду благодарна любой вашей поддержке!

Неторопливо, в ленивом летнем режиме погнали! )

ОЛЬГА БАРОВСКИ

Больше визуалов в авторском телеграм-канале! Вэлком!

Глава 2.

Ольга

Через день…

Дворники едва справляются. Лихачи с левого ряда то и дело забрасывают наше лобовое стекло тонной грязной воды.

За окном картинка размазана проливным дождем, и, судя по ощущению, от аэропорта Шереметьево мы отъехали недалеко, ведь из-за обрушившегося на столицу ливня движение встало намертво.

Кошусь на Дамира. Его правая рука расслабленно покоится на руле. Для человека, у которого через пять часов вылет в Доминикану, а мы еще даже не на МКАДа, он выглядит чертовски спокойным. В отличие от меня.

Теперь в копилке моих неправильных решений станет на одно больше — я в Москве.

Еще вчера я забивала морозильную камеру мороженым, а холодильник — вином. Я даже заказала на маркетплейсе ведерко для льда и оплатила подписку на Кинопоиске. Именно так и планировала провести остаток своего отпуска — кино, вино, эскимо…

Все пошло не по плану примерно в пять вечера — мне снова позвонил Айматов, а точнее всё его семейство. С экрана по фейстайму на меня взирало три пары несчастных, жаждущих отпуска глаз, а когда бессовестный Айматов приблизил камеру к лицу своего трехлетнего сына, который тонким умоляющим голоском прошепелявил: «Тётя Оля, спасити папин зад!», — я сдалась. Это был запрещенный прием! Запрещенный! Но, как известно, когда у человека умирает совесть, в нем рождается адвокат.

В очередной раз награждаю друга убийственным взглядом. Мое настроение из-за раннего подъема, недосыпа и отвратительной погоды стремится пробить дно.

Я вылетела сегодня утренним рейсом, билет на который великодушно оплатил Айматов. Его же бессовестная рожа встретила меня в аэропорту. С табличкой в руках «вино, карты, разврат» и номером моего телефона без двух последних цифр. Клянусь, я чуть не убила его!

В нашем с ним прошлом восьмилетней давности мы творили такую дичь, что от воспоминаний по всему телу волосы встают дыбом. Сейчас мой друг омерзительно порядочный семьянин.

Заметив на себе мой взгляд, Дамир вздыхает:

— Чанчикова, ты уже здесь. Выдохни и получай удовольствие.

Цокаю языком. Удовольствие во всем этом получает лишь моя попа, для которой Айматов включил подогрев сиденья.

Передергиваю плечами и сильнее вжимаюсь в тепло кресла. Однако мелкая дрожь так и бегает по телу. Я ненавижу мерзнуть. У меня аллергия на холод со всеми вытекающими.

Когда я вылетала из Сочи, было плюс двадцать шесть. В Москве — плюс тринадцать и дождь. Это бесит.

— Я не взяла шубу, — фыркаю.

В столицу со мной прилетел небольшой чемодан, в котором вещей минимум. Из них теплых — одна толстовка и кожанка, от которой в такую погоду толку как с козла молока.

Закатив глаза, Дам снисходительно комментирует:

— Слушай, ну серьезно, вчера было солнце и плюс двадцать два.

— А это уже никому не интересно. Факт остается фактом, а ты обещал мне август, — капризничаю я.

Айматов тяжело вздыхает, но молчит. Уверена, желание треснуться головой о руль такое же огромное, как и желание выкинуть меня из салона, но, поджав булки, ему придется терпеть. В конце концов ради его репутации я прервала свой отпуск, поэтому право стервозничать имею на законных основаниях.

Отворачиваюсь к окну.

Я в Москве.

Не люблю её и не смогла полюбить за те три года, которые здесь прожила. Она не стала для меня городом, куда хочется возвращаться. Большая, но вместе с тем тесная, быстрая, суетная. В Москве всегда время по-своему ходит, по-особенному. И восемь лет назад оно тоже куда-то бежало, летело с астрономической скоростью. Успевай только жить.

За окном лесопосадка. Слева — тоже. Серое, набухшее небо, словно пропитавшийся влагой поролон, кажется неподъемно-тяжелым. Тучи висят слишком низко и касаются макушек деревьев.

Что, если бы семь лет назад все сложилось по-другому? Мы бы жили здесь, в Москве? Смогла бы я к ней привыкнуть?

Автомобиль Дамира вырывается из пробки. Движение на дороге ровное, недёрганное, как и мой пульс при мыслях о том, чего не случилось. Все-таки семь лет прошло. Так и должно быть. Всё правильно.

Телефон в ладони вибрирует. На экране сообщение от Лебедева ВВ, адвоката противной стороны. Я без понятия откуда у него мой номер, но подозреваю, им поделился Роман Звягин, поверенный моей потенциальной клиентки Алины Князевой. Я не успела спросить, зато этот ВэВэ уже со вчерашнего вечера забрасывает меня вопросами.

Лебедев ВВ: Ольга Валерьевна, вам будет удобно в шесть?)))

Он хочет встретиться. Сегодня.

На черта? Что обсуждать? Я даже соглашение об оказании юрпомощи с клиенткой еще не подписала, и кроме той микроскопической информации, которую поведал Дамир, я вообще ничего не знаю ни о самой Алине, ни о бракоразводной ситуации в целом.

Сегодняшний остаток дня я планировала посвятить знакомству с Князевой. Хотя бы созвониться с ней, ведь в данный момент она физически находилась на Кипре.

Зависнув над сообщением, думаю, что Лебедеву ответить.

Глава 3.1

Ольга

Я опоздала всего на четверть часа. Уже на подъезде к офису адвоката Лебедева встала в жуткую пробку, но мне повезло попасть в безосадочный коридор и проскочить в здание, не промокнув.

Стук моих каблуков нервирует секретаршу, женщину лет пятидесяти пяти с посеребренными висками. Она бросает на меня косые взгляды, пока болтаюсь мимо нее в ожидании Лебедева.

На стене висит картина с изображением коровы и трех мужиков. Один из них тянет корову за хвост, другой — за рога, и только третий в это время доит — адвокат.

Как мило.

— Ольга Валерьевна?! — прилетает из-за спины энергичный мужской голос. Желание присовокупить к нему смайлы вспыхивает мгновенно, и я досрочно понимаю кому он принадлежит.

Лебедев ВэВэ.

— Да, это я. — Оборачиваюсь.

Он улыбается во весь свой огромный рот и выглядит точь-в-точь, как все те позитивные рожицы, которыми нашпиговывает сообщения.

Быстро пробегаюсь по нему оценивающим взглядом — потертые джинсы, бардак на светловолосой голове, будто над укладкой поработал тот самый чокнутый ветер с улицы, слегка помятая футболка под пиджаком свободного стиля. Молодой. Точно младше меня.

Широкая улыбка на половину лица с ровными рядами зубов режет глаза.

Боже…

С виду далеко не акула адвокатуры. Неудивительно, что Айматов о нем ничего не знает. Признанных мэтров по пальцам пересчитать можно, а этот… похож на участника движения за мир во всём мире.

И как с таким спорить? На него даже прикрикнуть страшно, вдруг расплачется?

Обычно вот такой быстрой оценки внешнего вида моего оппонента достаточно для составления первоначального портрета, чтобы иметь представление, как вести с ним диалог дальше. Этого же… просто хочется обнять и накормить.

Соревнуясь с более сильным противником, достигаешь нового уровня развития, но сейчас я даже рада, что мне досталось это смайловое недоразумение, потому что торчать в Москве до посинения не собираюсь.

Предстоящее дело взыграло совершенно иными красками, и план — очаровать, обработать и убедить на мировое на взаимовыгодных для обеих сторон соглашение уже обеими ногами на старте!

Сделав ко мне несколько шагов, ВэВэ протягивает руку:

— Добрый вечер! Рад знакомству!

— Взаимно! — Изобразив улыбку, вкладываю в мужскую ладонь свою.

Вглядываюсь Лебедеву в лицо.

Блефует или сам по себе такой?

Краснеет. И очень натурально.

— Извините, что заставил вас ждать…

Ой, да брось! Это я опоздала, но окей, принимается.

— Не беспокойтесь, — кокетничаю.

Ну до чего очаровательный милаш. Как ты выжил-то? В адвокатском мире покупной совести…

— Прошу, — Лебедев машет рукой в ту сторону, откуда явился.

Благодарно улыбаюсь, когда ВэВэ пропускает меня вперед.

Внутри себя ликую. Запах победы уже щекочет мой нос, а ладонь приятно сжимает пальму первенства.

Лишняя хромосома «синдрома победителя» прочно вплетена в мою ДНК, так что перфекционизм у меня в крови. За всю мою адвокатскую практику я проиграла несколько раз. В первые годы работы. Я умею проигрывать, а проигрывать перцам адвокатуры — не стыдно. Это опыт, который сделал меня сильнее и конкурентоспособнее.

Лебедев толкает вперед дверь и снова галантно предоставляет мне возможность войти первой.

Игриво веду плечом и делаю шаг внутрь кабинета.

Мой желудок сжимается еще до того, как удается сделать второй шаг, а дыхание сбивается, когда мои глаза прилипают к мужской фигуре, стоящей спиной ко мне у единственного в помещении окна.

— Я еще с утра подумал, с чего вдруг погода слетела с катушек… Вчера было солнце, а сегодня поливает как из ведра. А оно вон че — сама Ольга Валерьевна собственной персоной пожаловала… — чертовски знакомый голос с акцентом шевелит волосы у меня на затылке. Акцент, который восемь лет назад свел меня с ума и над которым годы оказались не властны. С тягучими гласными, заставляющими покрыться мурашками.

Мое сердце взвивается, когда, медленно обернувшись, карие глаза безошибочно находят мои. Карие глаза Дмитрия Баровски.

Моего. Бывшего. Мужа.

Друзья, в телеграм-канале выложено потрясающе чувственное видео-буктрейлер по мотивам истории от талантливой Танечки! Приходите в гости! )

3.2

Ольга

Какого чертова хрена?

— Баровски? — сбросив секундное оцепенение, удается выдавить из себя вполне закономерный вопрос для моего стопорного состояния.

— Сюрпри-из! — Фальшиво улыбается он. Его глаза с блеском носятся по моему лицу, будто стараются зафиксировать все, что на нем видит. — Или нет? — прищуривается. — Все-таки сюрприз… — самодовольно заключает и складывает на груди руки.

Он галлюцинация?

«Хрен тебе!» — орет чертовски знакомый прищур на его лице. Он настоящий.

С подозрением кошусь на него, потом перевожу взгляд на рядом стоящего Лебедева. Смайловый по-прежнему улыбается. Пожимает плечами, мол, да, всё, что сейчас происходит, взаправду.

Мне больше не хочется его накормить.

— Извини, что расстроил твои планы. Но выражение твоего лица… — бывший муж испускает короткий смешок, — стоит того.

Семь долбанных лет. Столько мы не виделись.

— Что… что ты тут делаешь? — выталкиваю из себя хрипло, все еще находясь в дымном ступоре.

— Хороший вопрос. И я бы тоже им задался, если бы встретил вот так неожиданно. Но я рад, что мне удалось тебя удивить так же, как был удивлен сегодня утром я, когда Володя сообщил, что моя благоверная выписала себе какого-то профи-адвоката по имени Ольга Валерьевна, — Баровски быстро пробегается по мне взглядом с ног до головы. — А ты молодец… — кивает с мнимым одобрением, — как лихо умение «разводить» и разводиться ты сделала своей профессией…

Последнюю реплику оставляю без комментария, пропустив мимо ушей обвинительно-обличительную интонацию, потому что… твою мать, это же не то, о чем я думаю?

Перевожу взгляд на Лебедева, стараясь в его лице найти опровержение своему неутешительному предположению, но тот только блаженно улыбается и выглядит мерзко увлеченным, словно смотрит любимый мультфильм, и мне приходится довериться своей профессиональной интуиции, у которой грандиозно развитое чутье.

— Стоп, стоп, стоп… — вскидываю руку. Нервный хохоток вырывается изо рта. Настороженно бегаю глазами между бывшим мужем и ВэВэ. Холодок от осмысления проносится по позвоночнику, но я из последних сил хватаюсь за хвост ускользающей от меня надежды, что мой бывший муж — случайный участник сегодняшнего мероприятия. — Ты хочешь сказать, что находишься здесь не потому, что просто мимо проходил? — вопрошаю медленно и членораздельно.

Баровски прищуривается. Окидывает меня внимательным, пристальным взглядом.

— Только не говори, что для тебя это всё неожиданность? — спрашивает недоверчиво он.

— Черт возьми, да! — всплескиваю руками. — Господи, Баровски… — я зажимаю переносицу двумя пальцами, на секунду прикрыв глаза. — Ты - муж… как ее там…

— Алины Князевой, — подсказывает моему внезапно отупевшему мозгу Лебедев.

— Твою мать! — вырывается из меня.

Сдуваюсь. Плечи падают, в горле першит словно наглоталась песка. Пол под ногами становится мягким, зыбучим как ил. Ну класс, че.

— Не делай вид, будто для тебя это незнакомая информация, — чуть вперед подается Баровски.

За семилетнюю адвокатскую практику я столько всего «лесного» получала в свой адрес, столько угроз и проклятий сыпалось на мою голову, что, прийдя в церковь, от меня свечи гасли, настолько радиоактивно вокруг меня поле. Я обросла прочной хитиновой шкурой, но такое несправедливое обвинение и этот цинично-упрекающий тон бывшего мужа выводят из себя с астрономической скоростью.

— Представь себе — да! — отбиваю в ответ с раздражением.

— То есть… — задумчиво почесав подбородок, продолжает развивать мысль мой бывший муж, чего ранее за ним не наблюдалось, — ты говоришь, что понятия не имела, кто твоя клиентка? — он вглядывается мне в лицо.

— Я ничего не говорю… — ощетиниваюсь я. И, должно быть, достаточно убедительно, раз Баровски делает следующий вывод:

— Поверить не могу, что Алина смогла провернуть такое… — будто бы впечатляется он. — Это прямо новый повышенный уровень для ее мозгов…

Я игнорирую язвительно-саркастичный подтекст эскапады бывшего мужа в отношении его все еще жены. Мне до их «высоких» отношений — раком. Меня волнует другое.

Айматов.

Он был в курсе? Тоже в этом замешан? Человек, который при первой подвернувшейся возможности был готов оторвать моему первому бывшему мужу голову, вынудил меня приехать в Москву, зная о неминуемой с ним встрече?

Что ж, Айматов, если так, заказывай уже сейчас себе панихиду. А лучше вообще не приезжай!

Глава 4.

Ольга

Замолкаю.

Голова кругом, и я прикладываю указательные пальцы к пульсирующим вискам, растираю.

Опустив детали и подробности, я пересказала бывшему мужу последовательность событий, приведших меня сюда. Меньше всего мне хотелось с ним объясняться, и уж тем более оправдываться, но лучше так, чем тешить его широкомасштабное эго, будто я примчалась в Москву из-за него.

— Неожиданно… — комментирует Баровски. Выглядит задумчиво. Умеет, когда не строит из себя шута. — А я думал, что мои жёны спелись, чтобы хорошенько отодрать мне задницу, — хмыкает он.

Поднимаю лицо, и от услышанного абсурда мои глаза неконтролируемо округляются, а где-то в горле застревает вздох возмущения, с которым произношу:

— Господи, боже мой! Ты правда считаешь, что я жила и только и думала о том, как отомстить бывшему мужу?! — всплескиваю руками. — Ну наконец-то подвернулся такой прекрасный шанс! — иронизирую я. — Баровски, ты слишком самонадеян. И поверь, твоя задница не настолько уникальна, чтобы ради нее я хотя бы пальцем пошевелила.

Брови Димы взлетают к потолку, а через секунду его губы изгибаются в знакомой самодовольной, бессовестно-наглой улыбке, из-за которой, по обыкновению, у девчонок слетают трусы. У меня же, кроме нервного выдоха, ничего и нигде не слетает. Но я дышу рвано. Взволнованно. Абсурднее ситуации в моей жизни не случалось!

Поразительно просто.

— Безумие какое-то… — бормочу себе под нос, переведя взгляд за плечо Баровски. На окно, за которым мрачно и, кажется, снова дождь.

— Согласен, — подает голос бывший муж.

Возвращаю к нему взгляд, оповещая:

— Если бы я знала… — замираю, забыв, что хотела сказать. Приоткрыв рот, с панически-возмутительным изумлением смотрю, как стремительно сокращается расстояние между нами.

Мой подбородок задирается выше и выше с каждым шагом Димы, и не свернуть себе шею помогают каблуки, дополняющие мои сто пятьдесят девять сантиметров роста.

Он останавливается в каком-то дохлом полуметре от меня. Ничтожном полуметре, не спасающим от аромата чего-то горько-дымного и одновременно перечного, ударяющего прямо по моим несчастным рецепторам.

Пачули и кардамон?

— Если бы ты знала, тебя бы здесь не было… — нависнув надо мной, продолжает вместо меня он. Мельтешит по моему лицу расплавленной карамелью глаз. Запоминает? Или пытается вспомнить? Да к черту! Что бы там ни было. — И какие теперь у тебя планы? — спрашивает с высоты своего исполинского роста.

Очевидно, что с учетом вскрывшихся обстоятельств ни о каком подписании соглашения и речи быть не может. Я проясню ситуацию с Дамиром, извинюсь перед Звягиным и отправлюсь домой. Но назло этой внезапной, несанкционированной близости и подскочившему пульсу фыркаю:

— Разумеется, обобрать тебя до трусов! — растягиваю губы в фальшивой улыбке.

Меня встряхивает. Молниеносно обсыпает придушенными когда-то мурашками, когда, слегка откинув голову назад, бывший муж начинает смеяться.

Я пытаюсь удержать губы на месте, но они самопроизвольно лезут к ушам.

— Узнаю своё маленькое меркантильное чудовище! — говорит мягко Дима, а мне в лицо горячо ударяет кровь.

Своё…

Ни черта, Баровски. Ни черта.

Сталкиваемся взглядами.

Образовавшаяся гробовая тишина словно тяжелый туман. Мне душно. И нервирует эта непозволительная близость, которую хочется прогнать, очертиться от нее, чтобы не смел… даже близко… чтобы вообще… ни на миллиметр!

— Я и забыл какая ты… — Дима замолкает, так и недоговорив. Его глаза носятся по моим лбу, носу, скулам, губам… Возвращаются к глазам.

Я прикусываю себе язык, который чешется, чтобы узнать — какая… Какая?

А оно мне надо? Вот вообще не интересно, но эта гребанная женская сущность и желание нравиться даже тому, кому противопоказано и кто мизинца твоего не стоит, бесит до нервной злой дрожи.

Тоже смотрю на него. Рассматриваю нагло. Как он.

Мы не виделись семь лет. Почти как целая вечность для внешних изменений, и я замечаю каждое. Каждое изменение в его гребаной привлекательности, которая за годы стала только ярче, выразительнее.

Он будто бы стал выше. Волосы короче, лицо мужественнее, а тело спортивнее. Хотя куда уж более? Но, кажется, для Дмитрия Баровски нет ничего невозможного. Как и для его плеч, которые стали шире. Печально, что эту деталь не способна скрыть даже объемная толстовка, в которую Дима одет. Опускаю глаза, подвисая на волевом подбородке с чувственной маленькой родинкой и врожденной ямочкой ровно посередине…

К черту!

— А я помню, какой ты… мерзавец! — поведя плечом, отбиваю.

Согласно кивнув, Баровски усмехается.

Снова настойчиво разглядывает меня. Очередной круг глазами по моему лицу и резкая остановка на волосах.

Сердце толкается о ребра, и я сжимаю руку в кулак, чтобы задавить потребность поправить выбившуюся из общей копны волос шоколадную прядь. Семь лет назад я была темно-русой, но избавилась от родного цвета сразу после развода. Ему назло! Пусть он даже не узнал об этом…

Глава 5.

Ольга

На мне черное облегающее платье и бессменные каблуки. Легкий макияж. Волосы аккуратно уложены.

Слишком много телодвижений для бара на первом этаже отеля, в котором остановилась, но что-то иное искать на ночь глядя и в такую погоду…

Вообще-то мне есть кому в Москве позвонить и с кем провести этот вечер, но настроение такое, что лучше психолог или бармен. По сути одно и тоже, но бармен хотя бы наливает.

На сегодня мой психолог — Славик. У него на бейдже имя написано. Но отзывается он на что угодно. Даже на щёлканье пальцами или на «эй, как тебя там?!» — что чаще всего.

Должно быть, у ребят, работающих за барной стойкой, стальные нервы и крепкие яйца. Выслушивать каждого надравшегося гостя и оставаться невозмутимым — просто сто из ста. Что они курят? Седативное?

Сидя на высоком барном стуле и забросив ногу на ногу, смотрю как Славик намешивает мне третий по счету коктейль и болтаю льдом в пустом фужере.

Когда я пришла, ему было достаточно на меня коротко посмотреть, а дальше… мой вечер перестал быть томным. Чертов алхимик! Что он мне намешал — без понятия, но теперь в моей голове крутятся статусы из Вконтакте.

Подцепляю со столешницы телефон и бужу темный экран, на котором осталась незакрытой фотография из профиля Алины Князевой в соцсети.

Это всё алхимик. Он виноват, что я пролистала до конца всю ее страничку, и теперь размышляю примерно так — «видела девушку своего бывшего. Теперь точно знаю, что подарить ему на день рождения — очки!». А-ха-ха.

Это такая невменяемая тупость — рассматривать нынешнюю своего бывшего и сравнивать себя и её. Твою мать… никогда подобным не страдала, но не из воздуха же эти статусы берутся? Значит, существует это дерьмо?

Приближаю экран к лицу и в сотый раз рассматриваю женушку Баровски. Блондинка с голубыми глазами. Как и полагается модели — высокая и стройная. Это сказочно бесит.

Разумеется, я мечтала увидеть инкубаторную среднестатистическую модель с бесконечными ногами и пустой головой, ведь в душе каждая бывшая надеется, что она лучше тех, кто был до нее, и намного лучше, кто после.

Эта Князева оказалась внешне довольно милой. Полная противоположность мне, но очень естественная.

Мое женское эго задето, но об этом я никому не скажу. Разве что…

— Славик, а вот скажи мне, пожалуйста, почему все мужики козлы? — интересуюсь у бармена, забирающего у меня пустой фужер и меняющего его на полный.

Выгибает брови. Улыбается так хорошо. Сразу видно, человек участливый.

Я делаю глоток охлаждающего многослойного коктейля и выжидательно смотрю на алхимика, вытирающего столешницу после конденсата.

— А вы у него и спросите, — советует Славик с мягкой лукавой улыбкой.

Непонимающе хмурюсь.

— У кого?

— У мужика, который козел.

Пффф…

Прищуриваюсь.

Думаю.

В голове от выпитого вязко, оттого думаю долго. А надумав, хмыкаю.

Еще чего! Я не настолько пьяна, чтобы названивать бывшим. Хотя… я сегодня такую эмоциональную турбулентность пережила, что почему бы и… да?

— Славик, муа, дорогой! — вытягиваю губы трубочкой и посылаю ему воздушный поцелуй.

Листаю контакты в телефонной книжке.

Нахожу. Не тот, что нужен, но за неимением другого и этот пойдет. Бывший и бывший.

Время десять, почти что детское, так что…

— Оля? — слышу приглушенно-настороженное в трубке спустя три гудка.

Приосаниваюсь на стуле.

— Леша, привет, — говорю в трубку. Выходит низко и хрипло, как туберкулезник. Откашливаюсь.

— Здравствуй, Оля… — шепчет. — Что-то случилось?

Закатываю глаза. Ну почему сразу должно что-то случиться? В десять вечера, у одинокой женщины подшофе, которая сегодня встретила дьявола во плоти? Ничего! Все прекрасно!

Ну окей, мы не часто созваниваемся с бывшим мужем. Моим вторым бывшим мужем. Точнее вообще не созваниваемся. Но у нас прекрасные отношения после развода. Цивилизованные. Мы даже поздравляем друг друга по праздникам.

И да, я никогда ему вот так не звонила. И не позвонила бы, ведь хочу позвонить не ему. Но другого номера, того самого козла, у меня нет, да и день сегодня через жопу, так что хуже не будет.

Я открываю рот… и замолкаю, слыша в трубке детский плач. Такой тонкий, плюшевый. Забываю, что хотела сказать. Слушаю, как Леша что-то нашептывает. Что-то ласковое, успокаивающее и нежное. Не мне. Кому-то там. На том проводе. Семье.

Семья у него…

— Леш… — сглотнув горечь, сиплю. К глазам придурошные слезы подступают. — Почему у нас не сложилось?

Тарасов шумно выдыхает.

Молчит, а я слушаю детское кряхтение, тоненькие стоны и всхлипы, раскатывающие меня как тесто для пахлавы.

— Оля… — со вздохом говорит он.
Понятно, что мой вопрос опоздал примерно года на три, но лучше поздно, чем слишком поздно.

Визуализация

Дмитрий Баровски

Глава 6.

Ольга

— … я, блть, будто не в отпуск приехал, а в командировку! — орет в трубку Айматов. Он сказал, что в Пунта-Кане сейчас три ночи, и с учетом одиннадцатичасового перелета Дамир страшно активен. Чего не скажешь обо мне. В Москве десять утра, и если бы не звонок друга, я бы провалялась в постели до обеда, не меньше. — Оль, я, по-твоему, похож на человека, который готов распрощаться с собственными яйцами? Будто я дебил и не знаю, какой Ольга Валерьевна может быть в гневе.

Морщусь. Голос Айматова резонирует в ушах и отдается пульсирующей тупой болью в голове. Ничего нового, просто закономерный результат вчерашнего незапланированного реквиема по бывшим. Я, конечно, понимаю, какая шлея мне под хвост попала, но чтобы напиваться из-за Баровски… Подобную дичь я провернула однажды — после того, как ушла от него семь лет назад. Пять минут гордилась, полдня ревела, три дня в запое.

Ладно, зато, как только вернулась в свой номер, отрубилась сходу. С паршивой овцы хоть шерсти клок.

— Я не знаю, Дамир, — отвечаю вяло. — Но согласись, это выглядит, как минимум, подозрительно.

— Блть! — снова орет Айматов. Не выдерживаю и отвожу трубку от уха.

— Дамир! — на заднем фоне шикает на него жена.

— Можешь не орать? — поддерживаю ее.

Грузный длинный выдох в трубке.

— Оля, я еще раз повторяю, — продолжает Айматов, слегка сбавив обороты, — я понятия не имел, что муж этой блогерши — твой бывший ушлепок. Да я даже про эту блогершу ничего не знал! — снова повышает голос. — Я тупо не заморачивался, потому что заведомо знал, что не возьмусь за это дело. Я сразу позвонил тебе. Вспомни, милая…

Ага… мне по комнате глазами водить тяжко, не то, что мозгами ворочать.

Но звучит убедительно, да. За девять лет нашей дружбы Дамир Айматов меня ни разу не подставил, и подложить свинью в лице Баровски — не в его духе. Смысл? Какие ему с этого плюшки?

— Значит, это подлое стечение обстоятельств, — зевнув, резюмирую сухо.

Я даже порадоваться по-человечески не могу, что мой друг не причастен к этой истории. Мне дурно. Сушит во рту и глаза слипаются. Еще этот неуютный полумрак в номере. И прохлада такая же неуютная. Сырая.

— Оль?

— М?

— Прости. Клянусь, я не знал. Если бы знал и не этот отпуск, хрен бы я это дело тебе отдал, — сообщает Дамирчик. — Я бы поимел этого ублюдка на индивидуальных тарифах. С почестями и по достоинству.

Растягиваю губы в улыбке, представив умоляющего помиловать Баровски в коленно-локтевой позе. А хорошо, да!

— Мне нравится, — довольно отзываюсь.

— Понимаю, — верит мне Дамчик. — А вот ты, моя дорогая, поспешила. Ты какого рожна вчера позвонила агенту? — вдруг наезжает Айматов.

Резко принимаю сидячее положение.

Вчера, как только приехала в отель, сразу отзвонилась Звягину и сообщила, чтобы на меня в деле Князевой не рассчитывали. Извинилась, разумеется, пожелала удачи. А как иначе?

— В смысле? — возмущенно интересуюсь у друга. — А почему я не должна была этого делать?

— Оля! Я как вай-фай поймал, на меня шквал звонков обрушился, — вскипает Айматов. — Я, блть, стоял в холле отеля и выслушивал дерьмо в свой адрес о том, что рекомендованный мною адвокат просто тупо слился. Чанчикова, какого черта?

С каждым словом Дамира моя челюсть опадает все ниже и ниже.

Вскакиваю с постели. Славливаю легкое головокружение, но забиваю на этот пустяк, ведь негодование лезет из всевозможных щелей.

— Какого черта? — раздражённо переспрашиваю я. — А ты не обнаглел, Дамирчик? Не в курсе, кому и что ты там обещал, меня это не волнует. Я не собираюсь вести это дело, и ты, как никто другой, обязан понимать почему.

— Я понимаю. Но, Оль, и ты меня пойми. За эту блогершу жопу рвет очень влиятельный человек…

— Да мне плевать, кто за нее жопу рвет. Я не собираюсь надрывать свою, потому что… — замолкаю, подбирая правильные слова, — потому что мне неприятно, Дам! И неэтично, — добавляю с жалким отчаянием.

— Оль, о какой этике ты сейчас говоришь?! Не беси!

— Адвокатской, Айматов! Адвокатской! Тебе ли не знать! — фыркаю я.

— В задницу ее. Мы сейчас говорим о репутации. А с ней придется распрощаться, если мы не обеспечим блогерше развод в кратчайшие сроки.

— Не мы, а ты!

— Окей, я. Договорились. Пусть я, — сдается Айматов. — Две недели, Оль. Меня не будет две недели, а потом я вернусь и заберу эту блогершу. Просто начни это дело. Через неделю первый суд. Подготовишь документы, посмотришь, где-че можно обойти, а я приеду и доведу до конца.

Супер.

Класс.

Потрясающе.

— Нет! — решительно заявляю одновременно со стуком в дверь.

Резко оборачиваюсь.

В дверь снова стучат, и на этот раз требовательно и… будто бы нагло.

Да что там такое? Всеобщая эвакуация? Горим?

Глава 7.1

Эмоции — враги для хорошего адвоката.

Был у меня в универе один препод, самодур редкостный, но мне запомнилась однажды оброненная им фраза — «как только начинаешь испытывать хоть какие-то чувства, ты в одночасье перестаешь быть адвокатом и превращаешься в обычного человека».

В те годы учебы в магистратуре я точно знала, что хочу быть адвокатом, но определиться с областью права мне «великодушно», буквально с оглушительного пинка помог бывший муж…

Я не привередничаю в делах и никогда не возьмусь за то или иное только потому, что симпатизирую вот этой обманутой женщине, или потому, что хочу наказать изменщика-мужа. Я просто делаю свою работу, за которую мне хорошо платят. С бесстрастным к ней отношением и холодной головой.

Слукавлю, если не скажу, что в первый год адвокатской практики у меня не было желания уложить на лопатки всех мудаков, обманувших своих женщин. Отголоски собственного развода давали о себе знать, и я в течение нескольких лет сводила счеты с бывшим, представляя интересы исключительно обиженных жен.

А потом… я настолько очерствела, что мне стало плевать, кому я буду помогать отсуживать всё совместно нажитое имущество.

И вот сейчас, свернув разговор с Дамиром, я списываю свое решение оставаться в деле на похмельный дурман, а не желание конфронтировать с бывшим мужем.

Я знаю, что уже через несколько часов мой запал схлопнется под тяжестью логики, и я фатально пожалею о своем поступке, но слово, как говорится, не воробей… да и этот наглый прищур на свежем, выспавшемся лице, по-мужски небрежно выставленные в проход между столом и кроватью длинные ноги и самодовольная ухмылочка раздражают до пены из рта.

Зажав телефон в ладони, складываю руки на груди. Моя поза закрытая, и я демонстрирую ее с вопиющей показушностью, всем своим видом показывая, как я «счастлива» видеть Баровски.

— Что ты здесь забыл? — спрашиваю, не пряча эмоций.

Дима не торопится отвечать. Размеренно, нарочито медленно подносит стакан к губам и также неторопливо делает глоток кофе.

Издевается.

Но я стоически жду, транслируя адскую выдержку, хоть и захлебываюсь дьявольским желанием вонзиться когтями в эту самодовольную физиономию, а потом вытолкать эти спортивные габариты за дверь.

Сделав глоток, Баровски убирает руку со стаканчиком от лица и предоставляет возможность «полюбоваться» его наглой улыбочкой, с которой, приподняв брови, он неторопливо и словно оценивающе проходится по мне с ног… и зависает на груди.

Опускаю лицо, замечая, как ворот халата беспардонно разъехался. Эта часть обнаженной кожи груди молниеносно «краснеет», и я дергано поправляю воротник, запахиваясь чуть ли не до подбородка.

Мерзавец.

На мерзкой физиономии расцветает довольная ухмылка, и мое желание стереть ее с лица этого придурка зашкаливающее.

— Забыл спросить, как у тебя дела… — подает он голос с мелодичной интонацией акцента с удлинёнными гласными. — Ты вчера так поспешно убежала, — Баровски оборачивается и подхватывает предназначенный для меня стаканчик с кофе. — Держи. Вижу, ты нуждаешься… — протягивает его мне.

Зло взвиваюсь. Нуждаюсь? Я? Да кем он себя возомнил? Всевидящем оком?

Понимаю, что это моя проблема — увидеть в его словах второе дно, но… это же надо?!

Видит он!

Слишком много уже успел разглядеть, а еще даже сутки не прошли с нашей встречи. Это и бесит. В крови еще промилле, но осознаю трезво — преимущество у него, а ведь адвокат среди нас — я.

Капризно не двигаюсь с места.

Пусть засунет заботушку себе в одно место.

Но когда Баровски, стянув с себя бейсболку и отправив ту на стол, выпрямляется, а я понимаю, что он собирается сделать, жалею, что сама не забрала этот чертов стаканчик.

Двух гигантских шагов бывшему мужу достаточно, чтобы оказаться рядом со мной за десятую долю секунды.

Подбородок приходиться задрать настолько, что чувствую хруст в шее.

Господи, он что, всё это время рос? Я без понятия, чем он занимался в последние семь лет, и, если плохому танцору мешает известно что, то этому… каково с таким ростом? Разумеется, если его не поперли из клуба, и он до сих пор играет.

Когда мы познакомились восемь лет назад, он был подающим надежды двадцати двухлетним футболистом. Его выкупил какой-то титулованный московский футбольный клуб, суля молодому форварду блестящую карьеру. Не знаю, все ли на данный момент с его карьерой блестяще, ведь после развода я запретила себе интересоваться его жизнью, а потом… потом я сделала ему подарок — мне просто он стал не интересен в принципе.

Баровски снова пихает мне кофе, на который смотрю выразительно недоверчиво.

— Да бро-ось… — тянет он со своим дурацким акцентом, скользящим смычком по моим натянутым нервам, — если бы я хотел тебя убить, я бы не стал травить.

Изгибаю брови.

— Да? А что бы ты сделал? — спрашиваю с каким-то доставляющим удовольствие вызовом. Будто безумно интересно узнать, как меня хотят убить.

— Придушил, — отвечает с нарочитой мягкостью. — Нежно…

Глава 7.2

Слишком интимно. Слишком для бывших.

Мое безрассудное дразнящее действие и его взгляд… на моих губах.

И я не знаю, что задевает сильнее — этот взгляд или понимание, что он помнит. Помнит, какой кофе я люблю.

Зачем? Стило ли столько времени держать в голове информацию о предпочтениях женщины, у которой нет «ни морали, ни совести»?

— Какая гадость… — поморщившись, будто сглотнула не кофе, а редкостное говно, заблюриваю момент «слишком интимно» и отхожу от Баровски на добрых несколько метров. К столу, на котором ранее он просиживал задницу, и от греха подальше. Вдруг мне захочется выплеснуть содержимое стаканчика прямо в ухмыляющуюся рожу, а ведь кофе вкусный. И кислоту во рту гасит за здрасьте.

Дима разворачивается ко мне лицом, и теперь я опираюсь поясницей о край стола, а он стоит на моем месте. Эта пертурбация наших позиций хоть и сомнительна, но отчаянно дает мне шанс уравнять счет. Который, судя по проблеску восторга на лице Баровски, имеет значение лишь для меня, а его всё устраивает.

Делаю очередной глоток кофе, давая себе секунды для того, чтобы еще раз поглазеть на бывшего муженька.

Загорелая шея бесспорно подсказывает, что свой летний отпуск он провел не в Москве. Под однотонной футболкой четко прорисовывается развитая мускулатура груди и, судя по всему, времени Баровски не терял — он в отличной физической форме. С досадой приходится признать этот неутешительный факт.

На запястье бывшего мужа фитнес-браслет, а длинные ровные ноги упакованы в черные прямые джинсы. Хорош гад…

Он тоже не теряется, разглядывает меня в ответ, и я позволяю ему это действие. Я после сна, с похмелья, не накрашена, не расчёсана, не умыта, но безумно довольна собой в том, что могу позволить подобную вольность, когда рядом бывший. Пусть малодушное «если девушка красиво одета, у нее сногсшибательный макияж и от нее приятно пахнет — значит где-то рядом ее бывший» катится к черту!

— И всё же… что ты тут делаешь? — закончив осмотр, задаю вполне закономерный вопрос.

— Я же сказал — узнать, как у тебя дела, — сдержанно повторяет Баровски и приваливается плечом к стене.

— Как видишь, у меня все прекрасно, — сообщаю, раз уж ему так интересно. — Я же не развожусь, — пожав плечами, не гнушаюсь вставить ядовитую шпильку.

Дима оценивает её по достоинству. Расплывается в понимающе-принимающей улыбке.

Кажется, вот сейчас я точно уравняла счет.

— Развод - это не всегда что-то плохое. Иногда это спасение, — выдает он.

Мои брови карикатурно уползают наверх.

Ну ни хрена себе Фалес Милетский!

Желание поржать от души купирую восторженным изумлением:

— Баровски, ну надо же! И где ты познал эту истину? В мужской раздевалке после неудачного матча?

Или так удачно прилетело мячом по голове? Мне прямо зааплодировать ему захотелось — как сказал хорошо.

— Это опыт! — шаловливо подмигивает он. — Ничто так не добавляет жизненного опыта, как собственный развод. В моем случае первый, — заявляет с триумфальной наглецой в глазах и смотрит так вызывающе-кричаще, типа «чем крыть будешь?».

А я буду! Мне есть чем. Потому что этот его намек на наш с ним развод я принимаю за личное оскорбление!

Но в руках себя держу, когда прямолинейно объявляю:

— Выход там, — киваю ему за плечо в сторону, откуда явился.

Баровски лениво оборачивается, смотрит на дверь с секунду, но выметаться не торопится.

Дааа… упертость всегда была его вторым именем. Стряхни его с плеч, он на руки полезет.

Повернувшись ко мне с невозмутимым выражением на лице, наставляет на меня свой кофейный стаканчик:

— Кстати… тебя не просто было найти, — сообщает внезапно, — я искал Ольгу с датой твоего рождения. И какого было мое удивление, когда нашел Ольгу Баровски, — делает акцент на последнем слове. — Ты не поменяла фамилию? — улыбается самодовольно.

Закатываю глаза.

— Вот только не романтизируй, ладно? И не надумывай себе ничего. Мне было просто лень менять документы. И к тому же, было бы глупо избавляться от известной фамилии бывшего мужа-футболиста, — растягиваю губы в фальшивой улыбке.

Кажется, мой ответ снова удовлетворяет Баровски.

— Ну конечно! — улыбается он. — И пригодилась?

— Твоя фамилия? — уточняю. Получив утвердительный кивок, сообщаю: — Конечно.

— И как же? В магазине тебе бесплатно «продают» пиво и сухарики? —предполагает он, намекая на набор диванного футбольного болельщика.

— Нет. В аптеке — мышьяк, а в оружейном — огнестрельное, — парирую, с трудом удерживая губы на месте, чтобы не расхохотаться, потому что Баровски уже ржет в голосину и не парится.

Это такой идиотизм. Чистой воды детский сад — то, чем мы занимаемся. Тридцатилетние идиоты, дергающие друг друга за косички.

Я взрослая, самодостаточная женщина, профессионал свое дела, опытный адвокат, умеющий в десяти заповедях найти тринадцать лазеек, стою тут с этим зарвавшимся верзилой и разбрасываюсь глупыми шуточками… Это как вообще? Нормально?

Кстати, да. Шутки в сторону.

— Между прочим, я собираюсь применить это оружие… — предупреждаю, приняв серьёзный вид. Баровски скрещивает ноги в щиколотках, давая понять, что весь внимание, но выражение его лица подсказывает — он все еще навеселе. И тогда я решаю пустить первую пулю: — я буду представлять интересы Алины в суде в качестве ее адвоката.

Глава 8.

Дмитрий

— … мы можем подать ходатайство на отвод, основываясь на личной заинтересованности Ольги Валерьевны в исходе дела и её предвзятости, — предлагает Володя. — Гнуть за нарушение норм адвокатской этики и…

— Не надо, — жестко обрубаю его.

Он прикусывает язык слету. Молчит, хоть и на его слащавой роже миллион вопросов, которые он хотел бы озвучить, если бы я разрешил.

Я молчу, а значит, не разрешаю. Уверен, в его заумной башке сейчас сбой микросхем — с хрена ли я все усложняю. Он годные вещи предлагает, а я палки в колеса.

Молчу, значит так надо. А нах*я — я еще сам не решил.

Лебедев косится на меня исподлобья, всматривается. Ищет признаки деменции?

Может, и найдет, я уже ни в чем не уверен. Три дня жестко дрейфую. Несет меня от берега к берегу. С того момента, как Володя назвал имя-отчество нового адвоката моей благоверной. А дальше как в тумане.

Оленька, бл*… Баровски.

Усмехаюсь про себя, но Лебедеву с каменной рожей поясняю:

— Без разницы, кто за Алину будет впрягаться, — стараюсь звучать убедительно, поскольку мне глубоко не насрать, и если уж обвинять кого-то в личном интересе, то только меня. С личным интересом я тоже пока не разобрался. Для чего, зачем. Просто так хочется. — Скорее бы покончить с этим дерьмом…

Под дерьмом я подразумеваю развод. От него также попахивает. Да и сезон у меня через две недели. Некогда потом будет во всем этом вариться.

— Я понял, — отзывается мой юрист. — Тогда работаем в штатном режиме?

— Ага, — отвечаю, морщась. Вытянув вперед левую ногу, растираю колено. Ноет, собака. Четыре года назад мне его штопали, но походу мениск снова мозги делает. — Володь, и соглашение о неразглашении подготовь, — поднимаю к нему лицо, — как для Алины делали, — уточняю.

Стоя у окна отельного номера, в котором третий месяц живу, Лебедев смотрит на меня и, блть, улыбается. Непрошибаемый, пиздец. Всегда в одном расположении духа. Я, когда с ним познакомился, некоторое время считал, что у него лицевой нерв защемило, по итогу оказалось он просто сам по себе такой. Типа дружелюбный. Без понятия, может, оно и нормально в его деле — выглядеть дуриком, просто у меня практически каждый день перед глазами двадцать два мужика с напряженными рожами, поэтому мне странно, а так парень толковый. Фриковатый снаружи, но в целом меня в нём всё устраивает.

— Для Баровски Ольги Валерьевны?

Ага, блин, для пани Баровски.

— Для нее, — подтверждаю.

— Согласно кодексу профессиональной этики законодательно адвокатская тайна…

— Володь… — пресекаю душнилу.

Я знаю, что такое адвокатская тайна, знаю, что за ее утечку адвокат несет ответственность, но я не уверен, что Олюшка Валерьевна о ней когда-либо слышала.

— Сделаю, — лаконично рапортует Володя. За это его уважаю — всё строго по делу. Никаких лишних телодвижений. В душу не лезет. Нормальный у нас коннект. Я с ним полной грудью вздохнул — сам решаю когда и сколько раз мне помочиться сходить. Он третий год со мной работает, надеюсь, продолжим в том же духе.

Больше никаких агентов. Нахер… Я уже серьезно поднялся: от сперматозоида до капитана команды, могу себе позволить принимать решения самостоятельно.

Провожаю Лебедева спустя пятнадцать минут. Прошу его связаться с Олей и договориться о встрече с последующим предоставлением мне координат «где и когда».

Закрываю за Володей дверь.

Прихрамывая, волочусь на кухню. Нисколько сейчас от колена, сколько от каменных мышц. Икроножная вибрирует. Даже пружинит. Каждая связка в ногах натянута до предела.

Сегодня Коппола стегал нас на предсезонной тренировке как паршивых овец.

За дело, так что без претензий.

После того, как обосрались на товарищеском матче с командой, вышедшей из второго эшелона лиги, я тоже своим парням лещей наподдал. Хотя и с меня вчера тоже было толку мало. И если мужикам можно свалить на лето, то моя причина слишком противоречивая. Олюшка, блин, Баровски. С утра успевшая перебаламутить во мне всё, что можно. Поднять на поверхности то, что, казалось, уже забыто и прочно осело на дно. Но говно же не тонет. И у меня оно всплыло сразу, как только увидел: чувство вины, перемеженное с желанием придушить, обида, присовокупленная к разочарованию. Обида… Тут смешно. Взрослый мужик, а всё туда же. На обиженных куй кладут, но меня, судя по всему, это мало волнует.

Примчался вчера утром как придурок. И опять же — на черта, зачем? Связи подключил, нашел в какой гостинице она остановилась. Просто узнать — как дела? Просто еще раз полюбоваться, пока не успела сбежать, как семь лет назад? Может, и так, я ж говорю, шатает меня от берега к берегу.

По итогу, парни с Балтики, доселе не игравшие в вышке, раскатали нас со счетом три-ноль, как сопляков. Диво, мать твою, дивное. Так что тренер Каппола не без причины с нами жестил. Да и без проигрыша он у нас психованный. Чистокровный итальянец. Он с нами четвертый год нянчится, но русский так и не осилил. Зато выражением «блть, долбоебы!» — овладел за три дня. В принципе, нам с парнями этого достаточно. Кратко, ёмко, по делу.

Глава 9.

Ольга

Ничего.

Пусто.

И ведь даже не удивительно, что в интернете нет ни слова о разводе известного футболиста и модели, а все равно бесит.

Принципы неискоренимы, да, господин Баровски? По-прежнему слишком конфиденциально, слишком спрятано… до маниакальной степени!

Раздраженно захлопываю ноутбук и отпихиваю его от себя. Вместо него подтягиваю большую пачку чипсов, предусмотрительно прихваченную в супермаркете за углом отеля. Когда я жую, мне лучше думается. А подумать есть над чем.

Забравшись в постель, подтягиваю к груди колени и снова погружаюсь в содержание брачного договора, копию которого мне предоставил Звягин.

Вчера я встречалась с ним, и мы заключили юрсоглашение. У меня до последнего рука не поднималась подписывать, но, вспомнив, с каким презрением на меня смотрел Баровски перед побегом из номера, всё встало на свои места, и я чиркнула подпись. Звягину же было до лампочки, с кем, где и что заключать. Он выглядел так, будто внизу его ожидал личный джет на Бали, а я тут приперлась со своими проблемами.

Звягин пихнул мне документы, оставшиеся от прошлого юриста, у которого вести дальше процесс не хватало компетенции, и сделал мне ручкой. Я даже не успела ни о чем его расспросить. А вопросов много. И прежде всего их желательно, да и по факту, получить от самой Алины, но у меня блок. Я малодушно оттягиваю момент, чтобы позвонить Князевой. Не думаю, что в мире найдется большое количество женщин, которых трахал один и тот же мужик, готовых вот так запросто завязать разговор. Кого угодно можно обманывать в беспристрастности, но только не себя. Адвокат — человек без эмоций и чувств, это всё понятно. Но когда ситуация такая щекотливая, сложно оставаться бесстрастным. Это как раз то, о чем я талдычила Айматову. Мне неприятно. А позавчера оказалось, что еще и больно расчехлять свои старые чемоданы и копаться в чужих.

«Но ты же профессионал!» — скажет Айматов. Профессионал, да. А еще женщина. А это всегда противоречиво.

Алина тоже не торопится со мной связаться. Закрадывается впечатление, будто она чувствует то же самое. С другой стороны, может, я слишком её идеализирую, ведь, кроме приятной внешности, я о ней толком ничего не знаю. Ее соц-сети — сплошной карнавал. Модные показы, шмотки, бьюти-тусовки, макияжи, распаковки, реклама и прочее. В общем, всё то, что свойственно модели и блогеру и ни одной фотки с мужем. Так что приходится довольствоваться той информацией, которую имею. А имею, на первый взгляд, не так уж и мало. Предыдущий юрист, к моему счастью, смотрел в правильном направлении и подготовил часть необходимых документов, а оставшуюся часть я заказала сама.

Сунув ладонь в пакет с чипсами, загребаю приличную пригоршню и сую в рот. Сажусь по-турецки.

Смотрю на свои пометки на полях копии контракта.

Они были в браке два года. Два. На полтора года больше, чем мы. Это что-то значит? Да. Значит, с ней ему было лучше. Настолько, что не возникло желания через полгода праздновать успешный исход матча между ног у какой-то футбольной фанатки.

Сглатываю привкус назойливой желчи во рту. Концентрированной. По-особенному гадкой и мерзкой. Привкус, который гасила долгие годы. Лечилась и вылечилась, и сейчас я ненавижу Баровски. Ненавижу Айматова. Потому что мне снова приходится отплевываться от этой горечи.

Вспыхнувшие воспоминания мешают сосредоточиться. Мутят текст перед глазами, делают содержание контракта белой простыней, с рассыпанными по ней черными буквами.

У нас не было никакого контракта. Мы нырнули в брак с разбега. Не зная друг о друге практически ничего, врезались на полной скорости. Одно свидание, и через месяц я стала Баровски. Нам было по двадцать два. Я — студентка магистратуры, он — вспыхнувшая на футбольном небосводе новорожденная звезда, потерявшая голову от обрушившейся на нее славы.

К черту…

В кипе бумаг, разбросанных по постели, отыскиваю исковое заявление, поданное Алиной.

«Отсутствие желание продолжать совместную жизнь у обоих супругов» — гласит описательно-мотивировочная часть заявления в качестве причины развода.

Нервно смеюсь.

Что, Баровски, снова не сумел удержать член в штанах?

Ощутив прилив знакомого разочарования, подтягиваю к себе ноутбук. Забиваю фамилию. За семь лет делаю это впервые — ищу профиль Баровски. Поисковик предлагает его первой строкой. Открываю.

Не раздумывая жму на последнее видео. Это небольшой ролик с матча. Баровски триумфально бежит вдоль ликующей, сходящей с ума от своего фаворита трибуны. Крупный план. Капли пота стекают по его напряженному лицу, волосы влажные и слегка вьются.

Сглатываю.

Сердце пинается. Как ребенок в утробе. Толкается, напоминая о себе, предупреждая, что оно не забыло. Оно всё ещё помнит, когда смотрю на бывшего мужа. Вытянув из выреза форменной футболки цепочку, он целует подвеску в виде монетки…

Глава 10.

Ольга. Восемь лет назад

Неглубоко затягиваюсь сигареткой. Курение убивает. Ага. То, что надо, чтобы убить хотя бы пять минут смертной скуки на этой тухлой вечеринке.

Я не обладательница вредной привычки, но иногда могу побаловаться. Вот как сегодня. Когда уже ничего не жду от этого вечера, кроме скорейшего завершения.

На черта Айматов притащил меня сюда?

Какой-то унылый квартирник в компании таких же пресных придурков. Они смотрят трансляцию матча на плазме и пьют пиво. Даже музыку не включают. Дамиру нормально, а мне ловить нечего несмотря на то, что других девчонок всё устраивает.

Не знаю, кому принадлежат эти хоромы на двадцать втором этаже.

Перегнувшись через перила балкона, стряхиваю пепел и смотрю вниз — море мерцающих фонарных огней, отраженных мокрым асфальтом после дождя. Припаркованные тачки словно игрушечные машинки. Подо мной завораживающая высота, и дыхание снова сбивается. Скоро будет год, как я живу в столице, а так и не привыкла к её высотам. Но страха нет. Есть будоражащий восторг и ощущение себя парящей птицей над землей.

Сентябрьский сырой ветер подбрасывает мои волосы, забивается под тонкую кожаную курточку, запуская по телу волну легкой дрожи, которую гашу очередной затяжкой.

— Мне не нравятся курящие девушки.

Я вздрагиваю от скучающего глубокого мужского голоса с акцентом из-за спины.

Рука с зажатой между пальцами сигаретой замирает.

На балконе я одна, а значит, эта то ли претензия, то ли заявочка адресована мне.

Медленно оборачиваюсь.

Передо мной парень, и мне приходится запрокинуть голову, чтобы посмотреть в его лицо. Он очень высокий. И крупный. Настолько, что на балконе становится тесно. Концы его темных волос обесцвечены. На нем брюки-милитари болотного цвета и распахнутая синяя ветровка, из-под которой проглядывается белая футболка или что-то вроде того.

Его ладони спрятаны в карманы куртки, ноги широко расставлены. Поза лениво-основательная. Он смотрит на меня сверху-вниз с внимательным выражением на интересном лице. Не типично симпатичном лице. Плюс акцент. Иностранец?

— Ваше мнение очень ценно для нас. Спасибо, что поделились, — имитирую интонацию автоответчика, замечая, как едва заметно дергаются губы незнакомца.

Отворачиваюсь, выразительно намекая, чтобы шел лесом. Будто его кто-то спрашивал, что ему нравится, а что нет.

Словно назло делаю затяжку. Глубокую и удушливую. Оседающую горечью в горле так, что хочется закашляться, но я держусь изо всех сил, чтобы не выглядеть лошком перед этим громилой, ведь лесом он не пошел. Он здесь — я чувствую это затылком, спиной, по тому, как внезапно колеблется воздух, от которого тело пробивает искристым ознобом.

— Если женщина курит, значит, она несчастна. Грустно смотреть на несчастную женщину, а ты не выглядишь несчастной, — прилетает из-за спины, рассыпая по моим плечам мурашки от тягучих, словно карамельная ниточка, гласных.

Я все-таки давлюсь дымом и закашливаюсь.

— Постучать?

Резко оборачиваюсь и демонстративно окидываю незнакомца быстром взглядом с ног до головы. Он стоит в прежней позе. С тем же невозмутимо-ленивым фейсом.

— А, я поняла. Ты из этих… как их там… — щелкаю пальцами, вспоминая, — масонских общин? Не знала, что здесь моралисты тусуются. Видимо поэтому вечеринка такая нудная, — кривлюсь я.

— Я футболист, — отзывается он, беспечно пожав плечами.

Серьезно?

Изумленно выгибаю брови.

И каким ветром его сюда задуло?

— Какой-то ты очень странный футболист, — фыркаю я. — Откуда ты взялся? Я тебя не видела.

Такого не заметить постараться нужно. Я бы точно на него обратила внимание.

— А я весь вечер за тобой наблюдаю, — признается футболист.

Надо же. И это откровение вроде и бесит, а вроде и цепляет. Настолько, что, как примагниченная, стою и позволяю ему себя бесцеремонно разглядывать. Не стесняясь, сосредоточенным взглядом он плавно очерчивает овал моего лица, прикасается к волосам, лбу, носу, щекам, которые вспыхивают янтарным огнем, когда задерживается на губах.

Мне становится жарко и волнительно.

— Выброси сигарету. Нам еще целоваться, а от тебя несет пепельницей.

Что? Да что он …

Пораженная такой самоуверенной заявочкой, я ошарашенно распахиваю рот, намереваясь надавать ему словесных лещей, но тут же его закрываю. Моему возмущению не хватает места в груди, и оно вырывается с нервным смехом, а потом с очередным кашлем.

— Постучать? — снова интересуется этот болван и тянет ко мне свою длинную клешню, которую, взъярясь, сразу отталкиваю.

— Слушай, мне тоже здесь скучно, но я же не пристаю ни к кому. Ты че ко мне привязался? — вколачиваю в него прищуренный разъяренный взгляд под свое взбунтовавшееся сердцебиение.

— Хочешь уйти? Я не против. Пошли? — кивает себе за плечо по-прежнему невозмутимо, когда меня словно блендером взбили.

Глава 11.1

Ольга. Наше время

Стоя в холле отеля, пытаюсь вызвать такси. За панорамными окнами ливень образовал непроглядную стену, вероятно, по этой причине мне один за другим отказывают в заказе машины.

В очередной безрезультативный раз обновляю Приложение, и, глядя, на сколько возросла стоимость поездки по сравнению с тем, что было минуту назад, у меня дергается глаз. Не удивительно, ведь даже Шанхайская фондовая биржа могла бы позавидовать такому астрономическому росту. Однако я злорадно посмеиваюсь внутри себя по двум причинам. Во-первых, я непременно заложу в сумму гонорара затраты умноженные на два. А, во-вторых, я крупно опаздываю. Эта моя маленькая месть Лебедеву. Как ни в чем не бывало он написал мне сегодня в обед сообщение, привычно нафаршировав их дурацкими смайлами, и предложил встретиться.

Я приняла его предложение, потому что у меня миллион вопросов, ответы на которые надеюсь заполучить у него, поэтому стратегия — обнять и накормить остается в силе.

Моя шелковая молочная блузка под удлинённым классическим пиджаком успевает прилипнуть к спине и животу прежде, чем Приложение оповещает о подъезжающей через семь минут машине. А через полтора часа такси останавливается прямо под запрещающим знаком у стеклянного офисного здания, в котором была четыре дня назад.

Щелкающий звук включенной аварийки очень настойчиво намекает, что мне пора выметаться.

До центрального входа — метров пятьдесят, но они кажутся непреодолимыми. Дождь за окном хлещет так, будто погода и правда слетела с катушек.

Благодарю водителя и, забрав с сиденья великодушно предложенный отелем зонт, с внутренним визгом выскакиваю наружу. В ту же секунду кожу обсыпает мурашками. Сжимаюсь как молекула газа, когда под полы пиджака пробирается пронизывающий до костей ветер.

В задницу! Этот дождь, этот город! И Айматова с Баровски туда же.

Каблуки моих туфель утопают в лужах, пока, тесно прижав к себе сумку, бегу к центральному входу. Ветер выдергивает из моей ладони зонт. Я готова проиграть за него битву и позволить утащить ветру, ведь пользы никакой — я промокла насквозь.

К черту! Наплевав на всё, даже не стараюсь перепрыгивать через океаны луж, а прямо по ним гребу до гигантских вращающихся стеклянных дверей, в которые влетаю одновременно с двумя мужчинами в деловых костюмах.

Тепло помещения запускает новую волну мурашек по моей влажной коже.

Собираю зонт и отхожу в сторону от выхода, осматриваясь по сторонам. В холле дорого-богато и очень светло за счет подсветки и множества экранов, транслирующих рекламные ролики.

С меня стекают ручьи. В моих туфлях вода. Желание извлечь ее оттуда огромное, и, когда замечаю указатель WC, несусь туда на максималках.

В женском туалете, к счастью, я одна. По крайней мере все раковины свободны, и первым делом я с полминуты грею ледяные руки под теплой водой.

Зрелище в зеркале не утешительное — я выгляжу как мокрая мышь.

Прикинув, что пять минут относительно моего сорокаминутного опоздания ничего не решат, выдергиваю из диспенсера бумажные полотенца и быстро протираю лицо, этими же салфетками обтираю сумку, в которую не забыла закинуть оставленную в моем номере бейсболку Баровски. Вручу ее Лебедеву, пусть делает с ней, что хочет, а я и так за прошлые два дня с ней намучалась, не зная, куда присунуть, чтобы не напоминала о ненавистном хозяине.

Волосы свисают соплями, и, пока никого нет, сую голову под сушилку для рук. То же самое проделываю с туфлями.

Когда удается привести себя в относительно божеский вид, посылаю своему отражению в зеркале кривую улыбку и выскакиваю за дверь.

В приемной офиса Лебедева секретарша узнает меня с первого взгляда, и это позитивный знак того, что с моим внешним видом удалось договориться,, но сегодня меня никто не встречает. Следуя инструкциям недовольной женщины, направляюсь в тот же кабинет, где в прошлый раз проходила наша недовстреча с ВэВэ.

Делаю несколько предупреждающих стуков в дверь, после чего толкаю ту от себя.

Зайдя внутрь, я проживаю дежавю — прищур карих глаз впивается мне в лицо, сердце заходится в каком-то совершенно ненормальном ритме, дыхание проседает, и это всё со мной уже было, но лишь с той разницей, что задница бывшего мужа сегодня пристроена на стул, а не подпирает подоконник.

— Опаздываете, Ольга Валерьевна. — Вальяжно вытянув километровые ноги, выглядывающие из-под стола, Баровски фальшиво приветливо улыбается, купаясь в лучах самодовольства от произведенного эффекта своего неожиданного присутствия.

Закатываю глаза и тяжко вздыхаю. Наученная опытом, больше не задаю вопросов касательно его нахождения здесь, потому что заведомо знаю, что ничего вразумительного не получу, но не отказываю себе в удовольствии кольнуть бывшего жалящим взглядом, давая понять всё, что думаю. А думаю до черта чего, но говорю лаконично:

— Не опаздываю, а задерживаюсь. — Подхожу к свободному стулу и бросаю на него сумку. — А где Лебедев? — подняв глаза, спрашиваю у Баровски.

Я звучу ровно и устойчиво, пытаясь показать тотальный контроль над ситуацией и на то, что присутствие бывшего мужа ни коем образом не пошатнуло мой профессионализм.

Не сводя с меня глаз, Баровски отвечает не без иронии в голосе:

11.2

— Ольга Валерьевна, рад встречи! — светится ВэВэ, пока, прикрыв за собой дверь, следует к столу, за которым сидим я и Баровски.

Повернув голову и глядя на сияющий лик Лебедева, я понимаю, что снова поторопилась с выводами касаемо «обнять и накормить». В данный момент желание только одно — хорошенько поставить его на место и сбить светящийся нимб с его головы, с чем и говорю:

— Взаимно, Владимир Владимирович, — вымучиваю из себя приветливую улыбку, — однако я попрошу вас впредь приходить на подобного рода встречи лично. Не заставляйте меня сомневаться в вашей компетенции, — доношу с той же улыбкой и слышу в ответ приглушенный смешок. Со стороны Баровски.

Резко поворачиваю к нему голову и, строго нахмурившись, награждаю взглядом – «а тебя вообще никто не спрашивал».

Сидит тут, усмехается.

Какого черта вообще притащился?

Знамо дело зачем — изводить меня своим присутствием, но я не доставлю ему такого удовольствия, пусть закатает губу.

В отличие от своего доверителя Лебедев беспристрастен. Кажется, моя отповедь его никак не задела. Даже возникает мимолетное желание поинтересоваться, каким образом он достиг такого ментального здоровья для своей психики.

С неизменной улыбкой на лице он произносит:

— Ольга Валерьевна, я прошу прощения, но законодательство не запрещает присутствие…

— Не запрещает, — забив на нормы приличия и привила ведения медиации, перебиваю его. Моя менталочка, очевидно, сбоит. — Но давайте заранее предупреждать об этом друг друга, — смотрю в лицо Лебедева, пока тот присаживается за стол.

Идиот какой-то. Он вообще, что ли, не в теме ведения переговоров? Без группы поддержки никак?

— Тогда будь готова к тому, что я собираюсь присутствовать на каждой встречи с моим адвокатом, — вмешивается Баровски.

С дрожащим шумом втягиваю в себя ароматизированный кардамоном воздухом. Мое тело превращается в один сплошной сгусток ядерной энергии, которую с каждой оброненной фразой бывшего мужа держать в себе становится трудно.

До скрежета зубов стискиваю челюсти и, игнорируя заявление суфлёра, обращаюсь к Лебедеву:

— Владимир Владимирович, будьте любезны, попросите вашего клиента… — «заткнуться», — не вмешиваться в разговор двух адвокатов.

— Ольга Валерьевна, но вы же сами попросили предупреждать вас о моем присутствии, — как ни в чем не бывало отзывается Баровски. — Вот и предупредил.

Ненавижу!

У меня вскипает в венах кровь, которую, очевидно, в этом бракоразводном процессе жаждут все участники процесса. Впервые в моей практике беспрецедентный случай — адвокат истца до трясучки жаждет крови ответчика и его адвоката.

Изобразив на лице приторно-тошнотворную улыбочку, поворачиваюсь к Баровски:

— Дмитрий Янович, — я подаюсь корпусом вперед, вперяясь взглядом в самодовольное лицо бывшего мужа, — вы так прекрасно справляетесь с ролью адвоката. Может, вам стоит сэкономить на его услугах? — намекаю на бесполезного Лебедева, который молча сидит и наблюдает за нами как за спектаклем на сцене. — Тем более тогда, когда в моих планах помочь моей клиентке…

— Раздеть меня до трусов, — продолжает за меня Баровски, — я помню. И прежде, чем это сделаете, Ольга Валерьевна, прошу подписать соглашение. Володя… — обращается к Лебедеву, на что тот активно кивает и лезет в папку с документами.

— Какое соглашение? — веду бровью, опуская глаза в бумаги, подсунутые ВэВэ.

Быстро пробегаюсь по ним взглядом и понимаю смысл содержания еще до того, как Лебедев поясняет:

— О полной конфиденциальности информации, полученной вами в ходе бракоразводного процесса.

Я получаю толчок в грудь.

Мои нервы, вибрирующие все это время, рвутся как струны, пуская по мышцам злой, разрастающийся до космических размеров ток, ведь это соглашение — настоящая пощечина мне как адвокату. Личная, именная, искусно выгравированная специально для меня пощечина, которую невозможно проигнорировать. Только не в этот раз, когда меня буквально обвинили в недобросовестности и нарушении принципа адвокатской тайны.

Мои глаза взмывают вверх и со всего размаха сталкиваются с языками пламени карих глаза бывшего мужа. Сложив на груди руки и откинувшись на спинку стула, его лицо мерцает триумфальным блеском, и я до хруста в пальцах сжимаю в ладони шариковую ручку, мечтая воткнуть ее бывшему мужу меж глаз.

Он и восемь лет назад был зациклен на приватности, но сегодняшнее подсунутое дерьмо не сравнимо ни с чем, ведь оно задевает и унижает мой профессионализм, который я методично выстраивала по кирпичику все эти годы.

Зудящее под кожей желание защитить себя и свою компетентность зашкаливающее, как и бешенное раздражение, с которым готова залепить ответную физическую пощечину, но я не иду у этих провоцирующих эмоций на поводу.

Подняв подбородок и глядя Баровски в глаза, цежу сквозь зубы Лебедеву:

— Владимир Владимирович, очень прошу разъяснить вашему клиенту, что в подобном соглашении нет необходимости.

Дестабилизация у меня внутри десятибалльная, зашкаливающая, до трясучки.

Глава 12.

— Господа. Ольга Валерьевна, Дмитрий Янович… — напоминает о себе Лебедев, что тщетно. Его голос тихий и немного взволнованный, и эта шаткая попытка достучаться до нас с Баровски все равно что попасть дротиком в сердцевину мишени с километрового расстояния.

Спортивное упрямство у бывшего мужа в крови. Вкупе с раздутой самонадеянной дерзостью он смотрит мне в глаза, пока в ответ спиральным взглядом я высверливаю дырку на его лбу, чтобы иметь возможность залезть ему в голову.

О какой правде он говорит? Что творится в его черепной коробке?

«Грустный» опыт? Слив личной информации, утечка персональных данных?

Только я здесь причем? Это не мои проблемы, и уж точно заботиться о психологическом состоянии ответчика — не в моей компетенции при условии, что о моем состоянии явно никто не переживал, когда подсовывал соглашение. Так что ариведерчи.

Отодвинув от себя документ и повернувшись к Лебедеву, произношу довольно ровно для своего взболтанного внутреннего состояния и, надеюсь, убедительно:

— Владимир Владимирович, мне стоит принимать эскападу вашего доверителя как средство давления на адвоката? То есть меня.

— Ольга Валерьевна, что вы… что вы! — открещивается он.

— В таком случае я отказываюсь давать подписку. Считаю это соглашение нарушением моих адвокатских прав. С учетом того, что подготовленный вами документ не содержит разъяснений — в связи с чем и по каким причинам я должна ставить свою подпись. Таким образом создаётся ситуации, попирающая мои адвокатские права и обязанности.

Давящим взглядом смотрю на ВэВэ.

Ну и? Какие вопросы?

У него, как и полагается, вопросов нет. Откуда им взяться, если я по всем пунктам права. И, если он хотя бы мало-мальски шарит, то непременно должен это понимать. Молчание Лебедева расцениваю за понимание. Закрадывается тоненькая, но всё же надежда, что не дурак даже несмотря на то, что выражение его лица остаётся на прежнем блаженном уровне. И пусть я не вижу на нем аплодисментов, но собой я довольна. Потому мысленно добавляю себе бал, триумфально признавая тот факт, что этот раунд остался за мной.

Азарт будоражит кровь. Ловлю это состояние и на его волне продолжаю:

— Раз возражений нет, предлагаю приступить к основному делу.

Глаза Лебедева скашиваются в сторону Баровски. Будто ждет отмашки от своего хозяина, который, к слову, уже как минуту молчит и никуда не вставляет свои ненужные три копейки, что удивительно.

Метнув глаза на бывшего мужа, ловлю его за нахальным дерзким взглядом в области моей груди.

Опускаю лицо, подмечая, что влажная ткань блузки прилипла к телу, предоставляя на всеобщее обозрение очертания бюстгальтера. Всеобщее обозрение конкретно одного носорога с мерцающим проблеском в глазах цвета кофейных зерен. Вспыхнув, давлюсь опаляющим щеки и покалывающим кожу возмущением.

— Дмитрий Янович, всё в порядке? — интересуюсь хрипловато, сжимая под столом бедра и внутренне краснея от того, что что-то тягучей патокой растекается под кожей, на коже и по волосам, заставляя шевелиться их корни.

Бессовестно возмутительно!

В этом явлении бессовестно возмутительно всё. Баровски, с его наглым развязным поведением в присутствии двух адвокатов. Я, что хуже всего, потому что чувствую ненужные, непрошенные и пугающие меня шевеления в тех местах, куда Баровски строго настрого запрещено.

Он поднимает ко мне глаза. Борзая наглеца в них устраивает во мне мятеж и бурю протеста всему его существу, когда, произносит развязно:

— Всё в отличном порядке! — улыбнувшись так, будто очень доволен, бросает быстрый, но красноречивый взгляд на мою грудь.

Не знаю, понял ли Лебедев подтекст в словах своего бессовестного, невоспитанного и беспардонного клиента, но меня буквально захлёстывает в запредельном стыде, негодовании и смущении. Однако я не иду на поводу у зудящего желания прикрыть себя руками, чтобы не заострять на приклеенной к телу блузке еще и внимание ВэВэ.

Какого черта я надела её? Хотя с учетом того, что выбор в моем командировочном гардеробе невелик, прощаю себе эту глупость.

Стреляю в Баровски убийственным взглядом.

В ответ он подмигивает.

Это что за фривольности?

— Господин адвокат, пожалуйста, проинформируйте своего доверителя, как нужно вести себя на подобного рода встречах. Хм… — откашливаюсь, обещая себе больше не вестись ни на бывшего мужа, ни на его провокации в виде глупых смешков. — И предлагаю начать, — притягиваю к себе копию брачного договора. — Владимир Владимирович, отношения между нашими клиентами четко регулируются контрактом и никаких взаимных претензий быть не должно, — начинаю с простого и очевидного в качестве затравки.

На самом деле контракт до неприличия примитивный, над ним словно не заморачивались. На первый взгляд всё прозрачно — добрачное имущество после развода остается в собственности каждого из супругов и не может быть признано совместной ни при каких обстоятельствах. Такая же петрушка с банковскими счетами и денежными средствами. Подарки и предметы роскоши забирает тот супруг, кому они были подарены. А вот имущество, приобретённое в браке, делится в равных долях. Но… Чтобы развить мысль дальше, мне нужны ответы. Много ответов!

Глава 13.

Ольга

Если бы не присутствие Лебедева, который с энтузиазмом греет уши, я бы вслух послала Баровски ловить кузнечиков, а так… лишь посылаю зрительно, что раззадоривает его еще больше. Растянув улыбку от уха до уха, провожает мои суетливые движения внимательным взглядом, пока пихаю свои вещи в сумку.

Бесячая наглость — даже не приглашать, а звать меня на ужин. Но больше всего бесит то, что я прекрасно понимаю — всё, что извергает его рот, — провокационная издевка и, казалось бы, ну воспринимай ты его как цирковую мартышку, ан нет… раз за разом ведусь как идиотка.

— Ольга Валерьевна, вас проводить? — участливо интересуется ВэВэ.

— Не беспокойтесь. Я знаю где выход, — вымучив из себя полуулыбку, встаю со стула. — До встречи, — говорю, не смотря определённо ни на кого.

— До свидания, Ольга Валерьевна, — получаю в ответ от Лебедева, игнорируя молчание Баровски.

Запрыгнуть в пиджак и не забыть зонт удается, на удивление, просто. Покинуть кабинет тоже, но осадочек после эмоциональной болтанки, устроенной бывшим муженьком, никуда не исчезает. И не пойму, что задевает больше, — его передутая самоуверенность, расхлябанность в поведении или периодические макания меня мордой в тарелку с блюдом семилетней давности?
В любом случае, что бы то ни было, оно крепкого градуса.

В фойе замедляю шаг, поймав себя на том, что, плавая в мыслях, не заметила, как здесь оказалась.

На улице стемнело, и, судя по тому, что за окнами подсвеченный миллионами огней вечер отлично различается, дождь прекратился. Когда выхожу наружу, убеждаюсь в этом. Озоновый воздух, вибрирующий над стеклянными лужами, как мираж на трассе, пахнет мокрой листвой и сырой древесиной. Вдыхаю его полной грудью и только тогда расслабляюсь.

Желания возвращаться в волглый, холодный номер нет, а вот что-нибудь перекусить — огромное. Тем более я перенервничала, и эмоционально истощенный организм требует дозаправки.

Оживляю телефон и открываю «Карты». Ищу рейтинговую кафешку в пешей доступности.

— Что ищешь? — звучит рядом с моим левым плечом, отчего слегка вздрагиваю.

И ведь даже не посетуешь и не поудивляешься, какая нелёгкая его принесла.

Вздохнув, поворачиваю голову и поднимаю глаза.

— Как найду, сразу тебе скажу, — сообщаю Баровски.

Он стоит в шаге от меня, широко расставив ноги. Ладони спрятаны в карман-кенгуру объемной толстовки. В его темных глазах отражается глянцевый блик от фонаря, взгляд носится по моему лицу.

— Окей, как найдешь, могу подбросить, — небрежным кивком головы, указывает на припаркованный в паре десятков метров автомобиль.

Я прищуриваюсь, с трудом веря своим глазам и глядя на флагман метросексуальности и оппозиционера брутальности — Мини Купер.

Черт возьми, что?

Тридцатилетние тестостероновые сто восемьдесят с лишним сантиметров и хипстерский миник?

Баровски, ты серьезно?

Хотя, о чем я? С возрастом все недостатки усугубляются, а у него восемь лет назад непредсказуемость уже тогда зашкаливала.

— Няшка, скажи? — мечтательно комментирует он, вероятно, заметив, какой фурор его игрушечная машинка произвела. На лице бывшего мужа выражение благоговейного умиления, и я спешу стереть его своим скептическим:

— Как ты в нее помещаешься? Отстегиваешь себе ноги?

— Обижаешь… — тянет с акцентом, — внутри очень комфортно. Хочешь проверить? — смотрит на меня пытливо.

— Нет уж, спасибо… — открещиваюсь я.

— Как хочешь, — беспечно пожимает плечом. — Я сейчас сяду, в салоне тепло и сухо. А ты будешь стоять здесь и мерзнуть, — звучит нелепо по-детски.

Закатываю глаза.

— В моем случае лучше хорошо стоять, чем плохо ехать.

Тем более в такой компании.

— В твоём случае лучше не привередничать, — Баровски поднимает лицо и, сморщившись, ловит первые сорвавшиеся с темного неба капли дождя, что порывается вновь обрушиться на столицу.

Господи, нет! Сколько можно?

— У меня есть зонт. И приложение такси, — сообщаю и, быстро опустив лицо, ныряю в соответствующее.

— Твое решение… — комментирует бывший муж на периферии, пока жду положительного ответа от любого водителя на мою заявку.

На экран телефона падают тяжелые капли. На мое лицо тоже.

Поднимаю голову, чтобы оценить масштаб надвигающегося бедствия, но глаза выхватывают крупную фигуру, застывшую у водительской двери.

— Мое предложение поужинать еще в силе! — кричит Баровски.

Отвожу взгляд, опускаю его в приложение, извещающее, что все машины мимо. Мимо меня. А дождь разрастается, и свое внезапно вспыхнувшее решение я аргументирую лишь этой совокупностью факторов, когда выкатываю требование:

— Я соглашусь при условии, что ты ответишь на все мои вопросы! — облизываю губы, слизывая дождевую влагу, уже нехило затапливающее лицо.

Задумавшись на секунду, скорее для видимости, Баровски кивает:

Глава 14.1

Дмитрий

Семь лет назад, конец февраля

— Есть ли у вас претензии или сомнения в справедливости назначенного в ваши ворота пенальти?

— В вопросах судейства я беспристрастен, — твердо отвечает тренер Заболоцкий. — Я доверяю системе VAR, поэтому никаких сомнений, — качает головой он. — Пользуясь моментом, хочу отметить великолепную работу нашего вратаря…

Согласен, если бы не Дорофеев, взявший мяч с одиннадцатиметрового, мы бы в очередной раз покинули поле ни с чем. А так — один-ноль в нашу пользу.

Присутствующие в выделенной для пресс-конференции части холла аплодируют. Я тоже присоединяюсь, пару раз стукнув ладонью о ладонь, после чего беру бутылку с водой с логотипом нашего спонсора.

Залпом делаю два больших глотка. Игра закончилась сорок минут назад, а меня до сих пор сушит.

Напряженный матч. И вроде товарищеский, но выжали из себя с пацанами по максимуму.

Быстро и, надеюсь, незаметно смотрю на время, оживив смарт-часы. До конца конференции еще полчаса, а я уже одной ногой на выходе. Я терпеть не могу подобные мероприятия, но это страдание ни в какое сравнение не идет с подбрасывающим предвкушением встречи. Моя жена меня ждет.

При этой мысли вся кровь закономерно и ожидаемо вниз стекает, оттого улавливаю только конец оброненной фразы очередного журналиста:

— …ближе к тридцатой минуте вам удалось полностью поменять ход игры и забить гол. Что вы сделали для этого?

Подавшись ближе к микрофону, Заболоцкий произносит с улыбкой:

— Здесь присутствует «виновник» гола. Думаю, будет правильно задать этот вопрос ему, — поворачивает лицо ко мне.

«Твою мать, ну зачем?» — беззвучно стону.

Понятно, что меня сюда не в качестве «красивого дополнения» к тренеру посадили, но кто б знал, в какие ломы мне здесь находиться.

Бесшумно вздохнув, наклоняюсь к синей поролоновой макушке:

— Еще раз всех приветствую, — начинаю свой спич. Дождавшись окончания короткого ответного приветствия, продолжаю: — больше половины игры у нас не держался мяч. Мы не могли постоянно быть в атаке и её развивать. У соперника был хороший прессинг, в такой ситуации сложно идти вперед через пас. Но по ходу второго тайма этот прессинг начал сбоить, а мы с командой, в свою очередь, стали строить атаки, распасовывать. В этот момент и был забит гол, — пересказываю игру.

— Вы сейчас говорили конкретно про сегодняшнюю игру или про все матчи за последнее время? — откуда-то слева доносится выпад, и я отчетливо слышу в нем колючую насмешку. — Уверен, присутствующие коллеги со мной согласятся с тем, что мяч у вас не держится уже длительное время…

По залу проносятся редкие и едва слышные хохотки и перешептывания, пока мои глаза ищут урода, поливающего дерьмом нашу команду.

После выхода с зимнего отпуска у нас не всё получается, и наши неудачи стали самой обсуждаемой темой среди спортивных обозревателей, которые безусловно «умеют хорошо играть и знают, как это делать».

Я ненавижу журналистов во всех их ипостасях. Они производят дерьмо, а потом разбрасываются им с экранов, в журналах и при любой подвернувшейся возможности. Прямо как сейчас.

Вычленяю ишака с микрофоном. Узнаю его с первого взгляда. Ублюдок, имеющий репутацию «журналистской шлюхи». Пресститутка, распространяющая о спортсменах всякую гадость, копаясь в личном белье. Журнал, которому этот выгребатель грязи приносит миллионы, лидирует среди желтопрессников и посвящен отнюдь не спортивным достижениям, а мутным сплетням о личной жизни спорстменов.

Этот шлюх уже несколько раз пытался со мной связаться. После моей неожиданной для всех свадьбы даже деньги предлагал за подробности, но моя личная жизнь — табу, священный Грааль, спрятанный в бронированный сейф.

— Вы сейчас говорили про команду или конкретно про меня? — возвращаю вопрос, воткнувшись в него прицельным взглядом. Я после игры, еще на адреналине и кураже, так что могу не сдержаться.

— Дмитрий Баровски, добрый вечер! — олень отбивает мой прицел, самодовольно усмехнувшись. — Олег Бочаров, спортивный обозреватель журнала «SportLife» — триумфально представляется он, что глупо. Его гнилую натуру здесь знают все, и сейчас большинство выворачивают шеи и замирают в ожидании очередного перфоманса, которыми не с лучшей стороны может похвастаться упырёныш. — Раз уж у вас микрофон, может, вы просветите обожающих вас болельщиков — с чем связаны ваши безрезультативные выходы на поле в последние месяцы? В самом начале сезона вы показывали лучшие в команде результаты, а потом, если не считать сегодняшнего забитого гола, сдулись. Стоит ли говорить о потере формы, спортивном выгорании или же причина в чем-то личном? — интонационно ударяет по последнему слову. — Из достоверных источников известно, что в декабре вы несколько раз самовольно покинули тренировочную базу, чтобы…

— Уважаемая пресса, давайте не будем отходить от обсуждения сегодняшней игры, — вмешивается Заболоцкий, прежде чем успеваю послать на хрен журналюгу. У него забирают микрофон, мой, кажется, от греха подальше глушат, пока с ним толкаемся взглядами.

Чертов урод.

Кровь зло кипит, и меня распирает от желания свернуть ему шею.

14.2 Продолжение

Точку в завершении пресс-конференции ставит недолгая фотосессия, в течение которой я заставляю себя сбросить напряженное раздражение, чтобы с ним не тащиться к Оле. Однако, когда выхожу из организованной пресс-зоны, нас с Заболоцким облепляет небольшая толпа болельщиков.

Я хочу, но не могу пройти мимо.

Раздаю автографы, изображая дежурную улыбку и ощущая в теле новый прилив раздражающей ряби от тесного контакта с чужими незнакомыми людьми. Потребность — растолкать всех локтями и бежать — едва сдерживаема. Единственный контакт, который мне сейчас нужен, — обнять жену и носом зарыться в ее волосы. Их фантомный запах наполняет грудь, разрастается, мотивируя раскидать подписи на повышенной скорости.

Не сбавляя темпа, прощаюсь, желая всем хорошего вечера, и, минуя центральный выход, ухожу служебными «огородами» через раздевалку, откуда забираю свою спортивную сумку.

Моя команда уже в автобусе, который повезет пацанов сразу на тренировочную базу, я же поеду домой, о чем предупредил главного тренера.

Находу застёгиваю молнию высокого воротника форменной олимпийки, пока быстро двигаюсь по затемненному коридору. Меня несёт со скоростью горной реки — знаю, насколько задержался. Знаю, что моя сейчас будет грозно ворчать, кривить свое красивое личико и беситься, что в следующий раз не дождется, но вся эта внешняя спесь лишь в который раз доказывает, насколько она подсажена на меня. Она будет ждать. Всегда. Столько, сколько потребуется. А я сделаю все, чтобы ее ожидания оправдались.

От промелькнувших образов и картинок того, каким образом сегодняшней ночью я буду замаливать грехи, форменные трико в области паха натягиваются палаткой. Возбуждение забирается под кожу и проходит даже по волосам.

Телефон в кармане мастерки коротко пищит. Не сбавляя шага, достаю трубку и, ожидаемо, вижу сообщение от Оли:

Я ушла

Растягиваю губы в улыбке, видя через экран, как моя злючка кусается. Фыркает взбешенной кошкой. Она у меня — шторм в десять баллов, но мне иного не надо.

Опустив глаза в дисплей, пишу:

А по заднице?

Отправить не успеваю.

— Бл*ть, так и знал… — стопорит меня до боли знакомый голос, который слышать сейчас вот никак не хочу.

С внутренним стоном торможу и поднимаю лицо от экрана.

— Дима, заблудился, дорогой? — наигранно елейно спрашивает Аверин. Бесцеремонно, в свойственной ему манере подхватывает меня под локоть. — Ну пошли, я тебя провожу. Твои-то все уже в автобусе… — тянет меня в обратную сторону.

— Ты меня пасешь, что ли? — Стою и не двигаюсь. Смотрю на чужие пальцы, стискивающие мою руку. Я умею это делать так, что у моего агента сразу мозги встают на место.

— Я за тобой слежу, — цедит Аверин, но ладонь с моего локтя убирает, — чтобы глупостей не натворил.

Меня толкает с огромный высоты. После игры тестостерона в моей крови в избытке. Я планировал направить его в иное русло, но, судя по недовольной раскрасневшейся физиономии менеджера, придется с ним забодаться, потому что в последнее время он люто перегибает, забывая, кто в наших «рыночных» отношениях мамочка.

— Боря, я че-то не припомню… когда я успел наделить тебя правами верховного главнокомандующего? — прищуриваюсь, заглядывая в его лощеное, гладковыбритое до тошноты лицо. — По-твоему, мое желание оказаться дома с семьей — глупость? Ты ничего не путаешь?

Я три недели не был дома. Отпахал подряд три матча. Я, сука, не заслуживаю провести законные несколько дней отдыха дома? Уж точно не Аверину это решать.

Его мелкие, словно черные бусины, зрачки лихорадочно бегают, пока снизу вверх смотрит на меня.

— Дима, это ты, кажется, чего-то недопонимаешь, — произносит он едко. — Ты сейчас не об отдыхе должен думать, а как не потерять форму. После сегодняшней нашей победы мне уже два предложения поступило. Дима, тебя снова хотят рекламодатели, — сообщает внушающим тоном. — Так что не пори горячку и возвращайся к команде.

Как интересно получается… Еще пару дней назад мои неудачи на поле были только моими неудачами, а сегодняшний забитый гол — уже наша победа.

Усмехаюсь.

Нет, Аверин, конечно, пиранья своего дела. Даже акула с острыми зубами. Как зарабатывать деньги, он знает, как и свое дело по части продвижения спортсмена и его имиджа. Перед ним все двери распахиваются, а если нет, он, бл*ть, с ноги зайдет, но извините… только не в мою дверь.

Мы с ним девять месяцев вместе работаем. С его помощью у меня появилась своя хата в Москве, куда я смог привести молодую жену. Спасибо, конечно. Я его работу не обесцениваю, но какие трусы мне носить, уж простите, но решать буду сам.

— Я домой еду, — отрезаю решительно и, обогнув Аверина справа, заворачиваю за угол.

Снова чувствую напряжение в теле. Оно поджигает нервы, вынуждая меня стиснуть зубы и обратиться в гранит.

— Ты делаешь ошибку! — бросает мне в спину Борис. — Ту же самую, что в декабре, ноябре и…

Резко оборачиваюсь.

— В октябре? Когда женился? Это ты хотел сказать? — повышаю голос, который сочится лихой предупреждающей агрессией.

Глава 15.

Ольга. Наше время

Воспоминания — те же фотографии, только сделаны они сердцем. Одна оброненная бывшим мужем фраза — и в мыслях я уже листаю альбом.

Не знаю, да и не понимаю, для чего он делает это — намеренно отсылает меня в прошлое. Чтобы что? Какая цель у его напоминаний? Показать, что помнит? Мой любимый кофе, оставленная мною перед уходом из дома монетка, теперь украшающая его шею, тот день семилетней давности, когда после целого ряда неудачных игр мой бывший муж принес команде долгожданную победу, а потом мы отправились домой. Туда, где нас действительно было трое: он, я и кровать в нашей новой пустой, еще необжитой квартире — как бы смешно не звучало.

Да, я тоже всё помню. И что? Зачем это всё? Прожили ведь как-то без претензий к друг другу последние семь лет. Ну встретились неожиданно. Да, при абсурдных обстоятельствах, — ну бывает. Но зачем бередить прошлое, вытягивать из прочно смотанного лубяного клубка по одной тонкой нитке? Здесь и сейчас мы другие, повзрослевшие и чужие друг другу. Сидящий за рулем мужчина — незнакомец. Я не знаю сегодняшнего его. Он не знает меня.

Много вопросов. Слишком много, но я смотрю в окно и делаю вид, что не слышу, ничего не помню и не понимаю. Ведь, если спрошу, потребую объяснений, значит, волнуюсь, значит заботит. А кому это надо? Ответ очевиден.

Сглатываю тугой, горчичный ком. Привкус полыни снова печет на языке, и как бы ни хорохорилась, а в жар все равно бросает. От замкнутого пространства, делая нашу близость неотвратимо безвыходной и острой. От воздуха, испещренного запахом туалетной воды хозяина автомобиля и ароматизированной елочки. От предвкушающей и немного пугающей неизвестности того, куда нас Баровски везет.

В любом случае я не спрошу. Первое правило адвоката — никогда не задавать вопросов, на которые не хочешь знать ответы. Да и к тому же бывший муж каким угодно может быть, но не идиотом. Ни ему, ни мне не нужны слухи, и я полагаюсь на его гипертрофированную зацикленность на привате.

За окном пролетают размытые ливнем вечерние огни и мокрые улицы. Не различаю дорогу, но совершенно точно она далека от того места, где наша семья продержалась чуть больше полгода, не дожив до лета. Мы развелись в последний день весны, такой же дождливый, как сегодня.

Стихия во мне не меньше, чем снаружи. Тесно прижав к груди сумку, сливаюсь с ней в одно, чтобы замаскировать мелкую дрожь в теле и частое дыхание. На периферии зрения замечаю, как Дима прибавляет климат-контроль, и я гоню от себя внезапно вспорхнувшую пугливым воробьем мысль, что это действие осознанно подконтрольное, потому что, черт возьми, помнит, насколько я не люблю мерзнуть.

— Удобно? — звучит его спокойный голос, касаясь мягкими, тягучими как березовая смола, гласными левой половины моего лица.

Поворачиваюсь к нему. Бывший муж невозмутимо смотрит вперед, на подсвеченную встречными фарами топлую дорогу.

Он про что? Из вежливости интересуется, комфортно ли мне стало с включённой печкой, или про салон машины, которую горделиво расхваливал?

С секунду осматриваю обстановку, и что бы он ни имел в виду, отвечаю лаконично:

— Вполне, — пожимаю плечом, стараясь не отставать от внешнего спокойствия Баровски. — Да и твои ноги не выглядят страдающими, — намекаю на их длину, которая, к моему удивлению, умещается под рулем без торчащих коленей. А мне, лилипуту, так вообще здесь как в Бробдингнеге (прим.автора: страна великанов в романе Д. Свифта «Путешествия Гулливера»).

Ближайший ко мне уголок мужских губ приподнимается.

— Я не про Купер, — сообщает Дима, не переставая контролировать ситуацию на дороге.

— Нет? — уточняю.

— Ты сидишь практически на моем лице, — говорит невозмутимо в отличие от вспыхнувшей меня. К щекам словно дровишек подкинули. Они горят, как полено, от пошлого подтекста брошенной реплики, а моя задница только сейчас различает, что под ней что-то есть.

Убегая от ливня, я так быстро запрыгнула в машину, что даже не посмотрела, куда и на что сажусь.

Сглотнув горячую сухость во рту, просовываю руку между попой и сиденьем, нащупывая какой-то предмет, и мне страшно представить, что это может быть.

Достаю… кепку.

Облегченно выдыхаю.

— Открою тебе секрет. Обычно люди носят бейсболки на голове, а не на лице, — замечаю не без упрека и лезу в свою сумку, вспомнив, что в ней находится точно такая же, которую так и не отдала. — Вот, возвращаю, — достаю кепку. — Ты забыл у меня в номере.

Баровски поворачивается ко мне. Приподнимает в неверии брови, завидев свою оставленную вещь.

— Да ладно?! — как-то по-мальчишески радостно меняется он в лице. — Я уже смирился, что безвозвратно похерил любимый кепиш.

— И купил новый? — зачем-то уточняю я.

— Аха, — отвечает с озорством на губах. Смягчённая акцентом «Х» вместо «Г» так и манит улыбнуться, но я закусываю изнутри щеку и, обернувшись, отправляю обе бейсболки на заднее сиденье.

Не знаю, как так запросто у нас получается разогнаться от желания придушить друг друга до вполне цивилизованного взаимодействия, но это безусловно радует и дает надежду, что на суде мы сможем найти общий язык.

Глава 16.

Баровски переступает порог первым, пока я кручу головой по сторонам, ожидая профессионального «что-то должно случиться». Непременно откуда-то выскочит охранник с фонариком, и нас повяжут. Или же завопит сигнализация с тем же исходом. Однако ни через секунду, ни через две ничего подобного не происходит. Наоборот, пошарив рукой по стене, бывший муж находит выключатель и, ткнув по нему, вынуждает меня сощуриться от бьющего по глазам освещения. Это уверенное ориентирование на местности внушает надежду, что он в своем уме для того, чтобы решиться на сомнительную затею взлома, но даже тогда я не решаюсь войти, глядя на зазывающего меня внутрь Баровски.

Я мешкаю и заглядываю туда, где светло и сухо, но кроме «сухо и светло» за широкоплечей фигурой ничего не видно.

— Мне стоит волноваться? — интересуюсь, удерживая хотя бы лицо, потому что остальное слабо удерживается под толчкообразными приливами адреналинового женского любопытства, что при имеющихся обстоятельствах — проблема, ведь я здесь исключительно по делу, а не для того, чтобы впечатляться.

— Всегда и всё что-то стоит, — отвечает высокопарно.

Мне требуется пара секунд, чтобы найти логику в сказанной им ахинеи, но логика вышла покурить и не вернулась.

— Философия — это не твое, — извещаю с усмешкой и, расправив плечи, делаю шаг внутрь, транслируя железобетонную невозмутимость улыбающемуся Баровски.

Он закрывает за нами дверь, отрезая от шума дождя и разбушевавшегося ветра.

— Где мы? — спрашиваю, осматриваясь. Небольшой пустой коридор, на потолке переплетения массивных вентиляционных труб.

— Варианты? — вопросом на вопрос, что уже даже не бесит.

Оглядываюсь — тишина гробовая, ни одной живой души.

— В морге? — предполагаю.

— Я не настолько романтичен, — хмыкает он, а потом кивает на дверь, — нам туда.

— А почему нет? Вполне оправданное для тебя место, чтобы не быть замеченным, — иронизирую я, снимая кепку и стряхивая с нее капли дождя. Пиджак оставляю на себе, помня, каким неоднозначным эффектом обладает моя влажная шелковая блузка под ним.

На сей раз дверь открывается без ключа. Бывший муж беспрепятственно толкает ее вперед, и внутри снова мрачно.

В том, что все же Баровски здесь не впервые, я убеждаюсь по тому, как ловко и в этом помещение он справляется с освещением.

— Прошу! — приглашает меня войти.

Сделав несколько решительных вдохов-выдохов и одарив Диму предупреждающим взглядом, с дерганным от какого-то затаенно-вибрирующего предвкушения пульсом переступаю порог и оказываюсь в просторной… кухне?

Да, совершенно точно это кухня ресторана или кафе…

Прохожу дальше, попадая в эпицентр стального специализированного оборудования: индукционных плит, гигантских холодильных шкафов, производственного длинного стола и моечных ванн…

Кручусь вокруг себя, осматривая место, куда простому постороннему обычно вход категорически запрещен. Все выглядит новым, будто совсем недавно здесь оказалось, но мелкие детали, вроде разделочных досок, оставленных на столешнице ножей, грязной посуды в раковине и деликатно рассыпанной муки, подсказывают, что кухня активно используется.

— Это ресторан? — обернувшись, спрашиваю у Баровски, который уже успел снять толстовку и остаться в белой футболке, не скрывающей гибкого, фактурного торса под ней.

Я смотрю ему в глаза, не позволяя им скатиться ниже. Но предательская слюна собирается во рту, и я натужно ее сглатываю, что не остается незамеченным от карих внимательных глаз.

— Кафе, — отвечает он.

— Чье кафе? — задаю вполне закономерный вопрос из сотни крутящихся на языке и волнующих меня до тугого комка в горле.

Дима подходит к раковине и включает воду. Моет руки, пока я неотрывно слежу за ним в ожидании ответа, который он не торопится объявлять.

— Ты обещал отвечать на все мои вопросы, — напоминаю твердо.

Стоя ко мне спиной, Баровски отзывается:

— Моих родителей.

Кувырок сердца отдается тупой болью слева под ребрами.

Они здесь, в Москве?

За нашу недолгую совместную жизнь я видела родителей Димы всего один раз. Зимой, во время его зимнего отпуска, когда уже будучи женатыми, поехали знакомиться. Мы погостили у них три дня, за которые я успела узнать ценность семьи и обманчиво поверить, что и наша с Димой будет не хуже.

Теперь его родители живут в столице? Почему? Давно?

Мне до дрожи хочется знать, но позволить себе касаться личного Баровски — слишком кривая и опасная дорожка, куда мне ступать запрещено. Я не должна знать о его жизни больше, чем требуется для бракоразводного процесса. Не должна!

Сглотнув острый, похожий на моток колючей проволоки, ком, усердно молчу.

— Они переехали ко мне полгода назад, — ровным тоном отзывается Дима, подходя к холодильнику. Распахивает его, смотрит внутрь, продолжая впускать меня в личное, и я, как ненормальная, так неправильно и безрассудно, глотаю каждое слово, убеждая себя, что эту информацию мне насильно вкладывают в руки, а не потому, что я малодушно желаю ее знать. — Отец всегда любил готовить, и я подарил ему это помещение. Чем еще, как не любимым делом, заниматься человеку на пенсии в чужом городе… — то ли спрашивает, то ли констатирует он. — Мать ему помогает, — обернувшись через плечо, произносит с улыбкой, — в качестве подай-принеси.

Глава 17.

— Не боишься, что я расценю твои действия как подкуп адвоката истца и доложу об этом куда следует? — задаю провокационный вопрос, глядя на Баровски, бегающего глазами по разложенным продуктам, будто раздумывая над тем, что из них можно состряпать.

— Боишься впечатлиться? — не менее провокационно спрашивает он, изогнув губы в ухмылке и подняв ко мне взгляд. Этот гад понимает, что делает. Ни одна брошенная им фраза не прозвучала просто так. Делать что-то просто так — не в манере Баровски, и он осознает, что каждая из его провокаций находит во мне ту самую кнопку, от которой я зажигаюсь.

Бешенное раздражение вспрыскивается в кровь большой порцией. С ним невозможно разговаривать! Я уже жалею, что согласилась на это всё, потому что его ответы вопросом на мои вопросы, кроме ненужных воспоминаний, ничто не дают. Только за нервы цепляют.

— Я здесь не для того, чтобы впечатляться, — напоминаю, выдерживая его взгляд. — У нас исключительно деловой ужин. Будь добр, не забывай об этом. Свой ироничный флирт оставь для кого-нибудь более впечатлительного, — советую я.

— Считаешь, что я флиртую с тобой? Или тебе хотелось бы этого? — не без тени веселья, словно забавляясь, интересуется он, но мое сердце взвивается так, что его стук я слышу в каждой клетке тела.

Слегка наклонив голову вбок, Баровски смотрит на меня выжидательно.

— Считаю, что ты ведешь себя бесцеремонно, — заявляю, скрипя зубами.

— Исключительно для дела, — пожимает плечом он. — Вроде «держи друга рядом с собой, а врага - еще ближе».

Сощуриваюсь. Ах, вот даже как? Значит, я враг?

Ну отлично.

Находиться в замкнутом помещении наедине с Баровски-мерзавцем куда привычнее и безопаснее, чем с Баровски-заботушка.

— Лук? — кивает он на большую луковицу с ехидцей в глазах, вероятно, ликуя внутри себя, что сумел в этом раунде оставить последнее слово за собой.

Ничего, рано закладывать оружие.

— У меня ногти, — фыркаю я и ловлю всепонимающую улыбку бывшего мужа.

Готовить вместе? Как те влюблённые романтичные парочки из Пинтереста?

Уж точно не для нас с Баровски.

Подтягиваю к себе высокий стул со спинкой. Красиво отбросив полы пиджака, сажусь напротив Баровски, закинув ногу на ногу, и складываю на груди руки, демонстрируя бывшему мужу, что в таком положении собираюсь провести время, пока он будет готовить.

Пробежавшись по мне глазами, Дима понимающе усмехается, но, к удивлению, избавляет меня от своих спорно-философских комментариев.

Берется за томаты, которые предварительно моет, а затем нарезает мелкими ювелирными кубиками. Зачарованно пялюсь на его руки, умело справляющиеся с ножом и помидорами.

И все-таки есть что-то магическое в том, когда готовит мужчина. А если он еще и умеет это делать, да и в фартуке на голое тело, так вообще особый вид визуального искусства. Я не умею готовить, и когда Баровски впервые приготовил для меня завтрак после первой совместно проведенной ночи, я была готова родить ему троих детей сразу. Потому что женщина она такая… на природном, неискоренимо-подсознательном уровне чувствует, что с таким мужчиной размножаться не страшно. С таким и рай в шалаше и от голода не спухнешь.

Стряхнув томатные кубики в миску, бывший муж принимается за красный перец, режет его тонкой соломкой. На глаз, без суеты, выверенными движениями, словно эти длинные ровные пальцы сами знают пропорции.

Еложу на стуле, тесно сжимая бедра, что не остаётся от Баровски незамеченным. Подняв от разделочной доски лицо, он смотрит на меня своим фирменным «всё-знаю-понимаю» - взглядом.

— Ты прямо как семейный психолог, к которому таскала меня Алина, — внезапно произносит он, к чему я, разумеется, была не готова.

Подбираюсь на стуле.

А вот с этого места поподробнее, пожалуйста.

— Вы обращались к психологу? — мой голос тихий, вкрадчивый, крадущийся. — Что-то пошло не так в вашем браке?

На лице Баровски полнейший штиль. Он молча смотрит на меня несколько секунд, за которые я мысленно молюсь всем святым покровителям адвокатов, а потом, чуть запрокинув голову, начинает глубоко смеяться.

— Адвокат Баровски, ваша попытка выпытать из меня информацию засчитана, — сквозь смех произносит гаденыш.

Хмыкаю.

Я знаю, что мой бывший муж – человек, который не скажет больше, чем готов сказать, но, как известно, попытка не пытка.

— Ты обещал отвечать на мои вопросы, — в который раз припоминаю ему.

— Тебе так важно знать, почему мы разводимся? — не глядя на меня, отправляет нарезанный перец к томатам. — Ну окей. Твои предположения…

Арррр! Желание схватить лоток с яйцами и запустить в его ухмыляющуюся физиономию душераздирающее!

Подбадриваемая этим желанием отправляю в задницу принципы дипломатичности, с которыми собиралась вести разговор с Баровски, потому что с ним ни черта не работает!

— По моему авторитетному мнению ты просто мудак, не умеющий хранить верность в трусах! — с обличительным ожесточением бросаю ему прямо в лицо, с которого за мгновение стекает расслабленная непринужденность, делая линию подбородка напряженно-твердой.

Глава 18.

Он смотрит мне в глаза. С пугающей серьезностью и тяжелым дыханием. Не торопится привычно отшутиться.

Я веду себя непрофессионально. Мешаю с котлетами мух — наше прошлое и его настоящее, но я сделала, что должна была, что хотела и о чем молчала семь лет. Высказала обиду! Сделала это, в первую очередь, для себя! Словно грязный, сорванный вдоль пыльной дороги лист подорожника приложила на кровоточащую рану. По факту — бестолку, но, как в детстве, веришь, что поможет, и вроде даже чувствуешь — уже помогает.

С упрямством отвечаю на его взгляд, со злостью, с ненавистью, с нездоровым удовлетворением, которым буквально захлебываюсь, когда вижу, что задела его за живое. Как садистка, до дрожи под коленями наслаждаюсь вертикальной морщиной, секущей его лоб, заострённым подбородком и вздымающейся грудью…

Баровски молчит, будто намеренно продлевая секунды моего упоения, и это раздражает! Его молчаливое «всё-знаю-понимаю». Я не жду от него признаний и уже тем более извинений, но пусть лучше отшутится в своей привычной манере, чем это холодное молчание, с которым принимается за чистку лука и даже не пытается защититься. Не опровергает, не ищет себе оправданий. Как семь лет назад! С тем же хладнокровным молчанием, леденящим каждую клетку и пору в моем теле.

Пусть бы соврал, я бы поверила. Я так любила его, что непременно поверила бы.

— Я права? — не выдерживаю, когда, как ни в чем не бывало, пока меня кромсает на куски, бывший муж кромсает луковые кольца.

— Ты умница. Продолжай…— не поднимая лица, произносит он ровным тоном.

Во мне просыпается злость.

— Ты ничего не ответил, — констатирую с ней же.

— Что ты хочешь узнать? — отбрасывает он в сторону нож. — Трахался ли я с кем-нибудь в браке? — его голос показательно скучающий, но желваки на скулах пляшут, а во взгляде пылает огонь.

Я с усилием воли заставляю себя промолчать и не выкрикнуть, что «да, я и так знаю, что ты трахался в нашем браке, но скажи мне, скотина, в лицо!».

Вместо этого произношу с вызовом:

— Разумеется. Ведь именно от этого зависит твоя перспектива получить дом на Новой Риге. В ином случае я советую тебе закатать губу и разделить совместное имущество согласно брачному договору.

Контракт корявый. Имеет немало проплешин и подводных камней, за которые адвокату можно зацепиться. В договоре между Князевой и Баровски есть доппункт, включающий в себя перечень причин развода, по которым вышеперечисленные пункты по контракту не имеют силы. И первым условием значится измена одного из супругов, а следом — распространение конфиденциальной информации — то, на чем Баровски помешан.

— Дом мой, — заявляет он все тем же невозмутимым тоном, прокомментировав лишь последнюю часть моего спича. Подходит к индукционной плите, включает.

— А это уже как суд решит, — остро вторю ему, глядя, как ловко, с таланным изворотом он вливает масло в сковороду.

— Как решит суд, Алине не понравится. Поэтому мое предложение «квартира взамен дома» действует три дня. А дальше я не планирую продолжать благодетельствовать.

Благодетельствовать? Я же не ослышалась?

Мои глаза изумленно распахиваются. Как это по-мужски. Прямо как все те козлы во время развода, с которыми мне приходилось иметь дело. Когда из некогда любящих мужей они, как мановению волшебной палочки, превращалась в жадных, мечтающих оставить ни с чем жен, эгоистичных ублюдков.

— Ты называешь благодетельностью необходимость разделить с женщиной, с которой прожил два года в браке, совместное имущество? — возмущенно фыркаю я, внезапно встав на сторону всех обиженных жён мира. — Помнится, семь лет назад ты был гораздо щедрее, — не без злорадной усмешки вырывается из меня до того, как осознаю, что необдуманно ляпнула.

Баровски замирает. Я тоже впадаю в анабиоз.

Он смотрит прямо перед собой в течение двух секунд. Потом проводит ладонью по волосам. Шумно выдохнув, оборачивается, и рассыпанные по моей коже мурашки взрываются.

— Семь лет назад я отдал бы ей больше. Больше того, что она забрала. Я отдал бы ей всё, — произносит он хрипло.

Теперь взрываюсь я. Вся! Разлетаюсь на миллион «лживых алчных Оль». От болезненного мутного взгляда, который сдавливает мне горло. Мы оба знаем, о ком и о чем идет речь, и я даже не сопротивляюсь, когда скатываюсь на семь лет назад.