Игра с моим сердцем

Глава 1

— Николь, ты видела девушку Левицкого? — раздался звонкий, чуть язвительный голос моей заклятой подруги, Леси.

Она заглядывала мне через плечо, пока я лихорадочно роюсь в своей новой сумочке от парижского известного дизайнера, пытаясь найти тот самый коричный блеск, что я купила в ЦУМе пару дней назад.

— Нет, — мрачно отзываюсь я, не поднимая глаз.

Где же он, чёрт возьми?

Мне так шел этот оттенок, идеально подходил под загар, полученный на частной вилле в Ницце.

В груди нарастало раздражение — неужели выронила?

— Вот, смотри, — Леся с триумфом сует мне под нос свой айфон в розовом чехле с глиттером.

На экране — профиль какой-то неизвестной девушки.

Подпись под ее последним постом: «Сердце занято» — и геометка: «ВДНХ, Летний фест».

Та самая, у которой, по слухам, получилось околдовать Левицкого — короля вечеринок, главного сердцееда и самого популярного мажора в нашем вузе.

Губы у девушки бледные, глаза — выцветшего голубого оттенка, рыжие волосы уложены в какую-то деревенскую косичку.

— Что ж, вполне было ожидаемо, — фыркнула я про себя.

— И как тебе она? — Леся чуть приподняла свою идеально накрашенную бровь, над которой старались визажисты несколько часов. — Не боишься, что она займет твое место королевы?

— Нашла! — радостно воскликнула я, доставая блеск, и сразу же начала наносить его на губы, глядя в крошечное зеркальце с подсветкой. — Надо было купить этот чехол с отверстием под блеск, дура, блин.

— Николь, ты меня вообще слушаешь? — уже нервно сказала Леся, резко поправляя свои локоны, завитые в модные голливудские волны.

Я наконец посмотрела на нее — надутые губы, скучающее лицо.

Всё при ней.

— Нет. Но она довольно милая, — я спокойно улыбнулась, ловя ее раздражение.

Это мгновенно подняло мне настроение.

Снаружи, сквозь полупрозрачные окна, пробивались неоновые лучи от яркой вывески «GOLDEN CAGE».

Легендарный московский клуб, который принадлежит одному из наших близких друзей, открывал свои двери в последний вечер лета.

Последний день беззаботности перед тем, как настанет последний курс, государственные экзамены и защита дипломов, от чего мы все отчаянно пытаемся отмахнуться.

Черный Mercedes-Maybach, подаренный мне на двадцатилетие, плавно подкатил к входу. Мой водитель, Сергей Павлович — человек с лицом, которое могло бы украшать постер фильма о тайных службах, — повернулся ко мне, сдержанно сказал:

— Николь Дмитриевна, ваш отец просил напомнить — к двум часам ночи вы должны быть дома.

— Спасибо, что напомнили. Хорошо.

Я мягко кивнула, поправила объемную прическу, быстро глянула еще раз в зеркальце — стрелки не поплыли, бронзер на месте.

Отлично.

Водитель обошёл машину и открыл нам двери. Я аккуратно вышла, поддерживая короткую синюю юбку, чтобы она не задралось. Леся, которая уже стояла на летнем ночном воздухе, чуть позади меня, уже начала листать сторис в поисках компромата.

Очередь у входа была длинной, но для нас, разумеется, существовали другие правила.

У дверей нас встретил Лева. Вечно ухмыляющийся, с сигаретой в руке, на плече — блондинка со смазливом лицом, будто вырезанным из инстаграм-фильтра.

— Николь, Леся… Девочки, вы выглядите шикарно. — приторно-сладкий голос Полины, третьей из нашей триады, раздался рядом.

Она окинула нас внимательным, оценивающим взглядом, будто выбирая, кого первой съесть.

— Ты тоже ничего, girl! — засмеялась Леся и обняла ее на публику.

Театрально, конечно, как всегда.

— Какие люди, — Лева усмехнулся, обратив взгляд на меня. — А Левицкий, случаем, знает, что ты пошла в клуб?

Твою мать.

Второй раз за вечер.

Меня начинало тошнить от этой фамилии.

Я подошла ближе, нагнулась к Леве и тихо, ядовито прошептала:

— А Рита с ВЭП-22 в курсе, что ты сейчас спишь с Полиной?

Улыбнулась, показывая идеально белые зубы.

Лева поморщился, как будто я вылила на него ледяную воду.

Имя Риты всё еще имело силу проклятия.

— Сука ты, Полякова, — процедил он, в его глазах виднелись искры негодования, — Вспомнила же эту сталкершу, аж испортила вечер.

Я фыркнула.

Победа.

— Ладно, дамы, вперёд, — открыл мне дверь Лева, придерживая одной рукой Полину, которая мило щебетала с Лесей.

Я прошла внутрь первая, каблуки с красной подошвой отбивали ритм на мраморном полу.

За мной — Леся, Полина и Лева. Стены вибрировали от басов. Свет мигал, как в кино про богемную decadence.

Внутри — толпа, дым, алкогольный аромат и музыка, от которой сердце начинало биться быстрее. У диджейского пульта — новый резидент, американец с сэтами, которые уже обсуждали в телеграмм-каналах.

Он заметил меня и подмигнул.

Я прикусила губу.

Всё по сценарию.

— Николь, идем. — Лева опять оказался рядом, голос его почти касался уха.

Я кивнула, и мы направились на второй этаж — в VIP-зону с панорамным видом на танцпол, где безудержно танцевали те, кому не нужно было просыпаться завтра на работу.

Глава 2

Поднимаясь по широкой лестнице на второй этаж, я уже издалека уловила знакомый гул голосов, смеха, тонкий аромат кальяна с ананасом и мятой и легкий налет Le Labo в воздухе. Здесь всё было по-прежнему — уютный полумрак, разлитый под неоновыми лампами, дизайнерская мебель.

Наш столик был в углу, с панорамным видом на танцпол и часть барной стойки. Именно там сейчас располагалась наша тусовка — как всегда, уверенно, громко.

Парни, мои однокурсники, — каждый с модной стрижкой, будто вымеренной под угольник, с челюстями, словно выточенными вручную, и аккуратной щетиной, придающей нужную дозу дерзости — оживлённо спорили.

Их голоса звучали глухо, с лёгкой усмешкой в каждом слове, как у тех, кто уже всё видел, но всё ещё играет в интерес к происходящему. Взгляды бегали, движения были быстрые, точные, чуть резкие — будто воздух в их компании всегда вибрировал на частоте адреналина и недосказанных амбиций.

Один из них, мой одногруппник, сидящий чуть наискосок, в обтягивающей тёмной футболке, словно нарочно подчёркивающей его форму, подался вперёд. Его рука взлетела в воздух с энергией театрального жестикулятора. Пальцы указали на бокал, в котором янтарная жидкость плавно колыхалась, отражая свет потолка. Он усмехнулся краем губ, так, чтобы это увидели все.

На запястье что-то сверкнуло — дорогое, сдержанное, нарочитое. Новые часы, которые хотел мой приятель, но у него получилось их купить, так как их быстро раскупили.

Девушки, напротив парней, были как ожившие кадры из фотосессии: пластичные, с идеальной осанкой, в нарядах, игравших насыщенными оттенками — глубокими, тёплыми, летними. Они будто дышали в ритме музыки, и каждый их жест — будь то поправить локон или взять бокал — был частью общего спектакля, в котором всё выглядело легко, но стоило усилий и привычки быть идеальной.

Одна из них медленно протянула руку за мундштуком кальяна. Тонкие пальцы, свежий маникюр, лёгкая задержка перед тем, как сделать затяжку. Дым поднялся вверх, густой и ароматный, закружился в воздухе и исчез, как исчезает искренность в длинных ночных разговорах. Они смеялись — чуть громче, чем надо, но не настолько, чтобы это стало вульгарно. Их взгляды перекрещивались, передавая какие-то внутренние шутки, едва уловимые нюансы.

И тут — мы вошли.

Нас заметили мгновенно, как будто появление новых фигур должно было случиться именно в этот момент. Поворот голов — одновременно, синхронно, с тем самым выученным интересом, где больше оценка, чем удивление.

Улыбки наших одногруппников — отточенные годами светских вечеров — тянулись к лицу медленно, будто давали время рассмотреть: кто вы и зачем пришли.

Один из парней кивнул, не отрывая взгляда, и в этом движении было всё: признание, интерес, лёгкое одобрение. Второй поднял бокал, лениво, как будто на автопилоте, и игристое вспыхнуло в бокале — иглой света по хрустальной грани.

Но я не прошла тихо.

Я вошла.

Как должна входить Николь Полякова — не громко, не демонстративно, но так, чтобы сразу стало понятно: я пришла.

Спина ровная, подбородок чуть выше нормы, взгляд прямой, но не вызывающий.

Это была моя привычка.

Привычка к вниманию, к восхищённым взглядам, к шепоту за спиной. Я не смотрела по сторонам — не нужно было.

Я знала, что внимание всех принадлежало мне.

Аромат духов тянулся шлейфом, будто сообщая о моём присутствии чуть раньше, чем я сделала шаг. Каблуки звучали уверенно, будто чеканили ритм вечера.

— Мы вас заждались! — крикнул кто-то из ребят, откидываясь на спинку дивана с таким видом, будто весь вечер был просто разогревом перед нашим появлением.

Я села рядом с Элеонорой Романовой, окунувшись в мягкую, будто обволакивающую глубину дивана, который стоил, вероятно, как месячная аренда квартиры в центре.

Моя лучшая подруга детства выглядела, как живая реклама глянца. Настоящая картинка из подборки «роскошные подруги миллиардеров» — с тем утончённым лоском, который не купишь ни за один абонемент в салон красоты.

Прямые короткие тёмные волосы, идеальная линия скул, глаза — карие, блестящие, с той хищностью, которую можно спутать с добротой только в первый раз. На губах — чуть размазанная светлая помада, будто она только что кого-то поцеловала.

Или собиралась.

У Эли всегда был талант — быть на грани, давать почувствовать себя избранным, но не позволять до конца поверить в это ощущение.

Рядом с ней сидел Кирилл Акимов — её новый парень. Из тех, кого можно описать одной фразой сразу после первого взгляда: «сын тех самых, из списка Forbes».

Он был идеален до отвращения.

Этот типаж — выведенный, отполированный, идеальный.

Черты лица, как будто собраны вручную: чёткий нос, острые скулы, пухлые губы.

Если бы его лицо оказалось на обложке Tatler или Forbes Young, подпись внизу читалась бы: «Наследник династии. Новая кровь Москвы».

Кирилл держался спокойно, лениво. Манера движений — неторопливая, но точно выверенная, словно за него уже всё решили.

Он не сидел — он лежал полубогом, раскинув руки по спинке дивана, будто этот зал, с его дорогими кальянами, стеклянными столами и девушками в дорогих вещах, принадлежит ему.

Но на самом деле он и был владельцем клуба.

Глаза — полузакрытые, томные, но в них скрывалась та же опасность, что у хищника после плотного ужина. Насытился — но всё ещё смотрит, не появился ли кто-то сочнее.

Он встретился со мной взглядом, коротко кивнул.

Без улыбки.

Без слов.

Как будто этого достаточно.

Да, я тебя знаю. Да, я в курсе, кто ты такая. Но ты — просто элемент декора в моём вечере.

На нем была рубашка — белая, из тончайшего хлопка, ворот расстёгнут, чуть ниже допустимого. Часы — редкая модель, которую обычно не носят в клубы.

Но Кирилл носил.

Потому что мог.

И хотел.

Глава 3

— Кирилл, а Левицкий со своей не приедет? — брошенное вскользь, как будто между глотком вина и обсуждением новой тачки.

Время будто замедлилось.

Липко. Тяжело. Тягуче.

Словно кто-то аккуратно — с холодной расчетливостью — вылил на меня ведро густой тревоги. С привкусом дежавю, старых ран, липкой зависти и какой-то безысходной злости.

Я замерла.

Моргнула.

Медленно, как будто ресницы — единственное, что еще можно контролировать. Хотелось стереть этот момент, вытереть его из воздуха, как неудачное селфи до загрузки в сторис в социальные сети.

Вот объясните мне.

Просто объясните, по логике, по математике, по статистике — как в этом переполненном городе, где каждый день сталкиваются миллионы незнакомых людей, где можно жить годами и не встретить соседа по подъезду, — как парень моей лучшей подруги оказался лучшим другом моего негласного, но ярко выраженного врага?

Левицкий.

Имя, от которого хочется морщиться, даже если оно произнесено с восторгом.

А его всегда произносят с восторгом.

Самый лучший студент.

Лучший спортсмен.

Лучший во всем.

Известный бабник, мажор и идеальный представитель столичной элиты.

Он — как роскошная машина без руля: дорогой, блестящий, впечатляющий… и абсолютно неуправляемый.

Парни обожают его.

Уважают.

Завидуют — но по-доброму.

Девушки влюбляются, даже если просто пролистнули его фото в общем альбоме с мероприятия.

Он — недостижимый, и именно в этом весь кайф для них.

А у него есть всё.

Расчетливый ум.

Внешность бога.

Характер — безупречный. Или просто хорошо выдрессированный.

Харизма — в каждом движении, даже когда он просто молчит.

Деньги. Связи. Родословная.

Он — как вирус в академической среде: быстро распространился, и от него невозможно избавиться.

Три года.

Целых три курса он — король нашего вуза.

Любимчик всех.

Коронованный смехом, вниманием, и этим ленивым взглядом, в котором — "я всё уже получил, но пусть мир ещё немного поиграет в попытки".

А я?

Я — вторая.

Всегда вторая.

Но, чёрт возьми, почти первая.

Та, которая дышит ему в затылок.

Та, кто знает, сколько стоит быть «идеальной», не просто родиться в этой позиции.

Красота? Есть.

Ум? Ещё какой.

Я вторая в рейтинге успеваемости.

Хитрость? Я — её мать.

И я, в отличие от него, не только учусь и побеждаю в конференциях, я ещё и подрабатываю.

Я — королева.

Но, увы, в глазах большинства королева — это второстепенная роль.

Король всегда главнее.

Так было всегда.

Проблема? Да.

И не только в патриархате.

Проблема в том, что короли и королевы, по всем шаблонам, должны быть вместе.

Классика жанра.

Фильмы. Книги. Сериалы. Фанфики.

Популярный мальчик и популярная девочка. Идеальная пара. Бал. Закат. Финальные титры.

Вот только в реальном мире так не работает.

В жизни я терпеть его не могу.

Мне хочется выключать звук, когда он говорит.

Уходить, когда он заходит.

И, если честно, я бы написала петицию, чтобы его отчислили. И добавила бы туда двадцать пунктов — почему это будет полезно для системы образования.

И знаете, как я была рада, когда он наконец-то объявил, что находится в отношениях.

Официально.

Публично.

Чтобы все эти глупые слухи — «Левицкий и Полякова встречаются втайне», «Они идеально смотрятся вместе», «А почему они до сих пор не вместе?», «Какие у них будут дети?» — чтобы это всё наконец-то исчезло.

Мы?

Вместе?

Вы в своём уме?

Я бы скорее вышла замуж за Excel-таблицу. Там хотя бы всё по формуле.

Глава 4

— Я слышала, что они всё ещё в Монако отдыхают, — щебечет Полина, вытягиваясь, как кошка на солнце, и кокетливо опуская голову на плечо Лёвы.

В её бокале — что-то неестественно синее, как будто бармен вдохновлялся молекулярной кухней. Пузыри лениво ползут по стеклу, в воздухе сладко пахнет мятой, сахаром и деньгами.

Полина выглядит идеально. Даже ресницы, кажется, колышутся по инструкции. Словно она родилась не в роддоме, а на съёмочной площадке рекламного ролика: изящно, гламурно, с нужным фильтром.

А вот Лёва…

Лёва Корнеев — другой разговор.

Он сидит напротив меня.

Ровно.

Спина прямая, плечи напряжены, будто он вот-вот встанет и начнёт давать показания.

Только не в суде, а перед Священным Орденом Левицкого.

Он смотрит.

Прямо.

В глаза.

В душу.

Как прожектор.

Как охранник в ЦУМе, уверенный, что ты хочешь украсть клатч.

Не флирт.

Не интерес.

Он как будто читает мои мысли, и по лицу у него — минус десять баллов за каждый.

Я приподнимаю бровь. Немой вопрос: что?

Он отвечает взглядом: ничего.

Ага.

Так я и поверила.

Из категории «ничего, просто я знаю, что ты кое-что скрываешь, и сейчас вытащу это на свет».

Странно это всё.

Лёва всегда был… ну, Лёвой.

Мальчик-прилипала.

Голос с задней парты.

Пиджак Левицкого.

И тут до меня доходит. Он наблюдает за мной. Выискивает. Как дрон, посланный на разведку, пока его хозяин отдыхает. Шпион 007: Мажорная миссия.

Конечно.

Они хотят поймать меня на чём-то.

На любом движении, которое можно превратить в пост, слух, шепот в курилке.

По типу: «Вы знаете, что Полякова ...».

Ну-ну.

Держитесь, мальчики.

Я теперь в курсе. И на лабутенах.

— Что ж, если нашего короля нет, — звучит голос Леси, звонко, как бокал по мрамору, — Предлагаю выпить за последний день лета!

Она встаёт.

Платье — как влитое, как кожа, как будто его на подруге заливали, а не надевали. Голос — с вызовом и тонкой надеждой, что дверь сейчас распахнётся, и на фоне света и пафоса войдёт он.

Левицкий.

(Спойлер: не придет.)

— Спасибо всем вам за это прекрасное время! — тост с оттенком драмы. И чуть-чуть с безумием.

— Ура! — отзывается Миша Смирнов, тот самый, у которого эксклюзивные часы, поднимает бокал, как будто сейчас объявит: «А теперь танец с саблями и огнём!».

Он смотрит на Лесю.

Как на рассвет в Тоскане.

Как на стабильное будущее.

Как на девушку, которую он никогда не получит.

А она, в ответ, смотрит в точку. Прямо мимо него. Потому что в её голове тоже только один мужчина.

И этот мужчина — в Монако.

Мы все встаём, чокаемся, звучит смех, хруст бокалов, чуть фальшивые и чуть пьяные крики.

Кроме Кирилла.

Друг Левицкого сидит.

Как будто встать — это унизительно.

Как будто чокаться с простыми смертными — это уже слишком массово.

— Что ж, я пошла танцевать, — говорю, ни на кого не смотря.

В голосе — свобода и вызов.

В шаге — независимость.

В движении — лёгкая демонстрация.

Ну, знаете: «Вы меня не посмеете тронуть — я делаю то, что захочу.»

— Я с тобой! — кричит Эля и хватает меня за руку. Мы идём, переплетя пальцы, как в детстве. Только теперь — вместо "чур я принцесса" у нас "чур я не стану жертвой этого вечера".

— Мы тоже! — восклицает Полина. Её синий коктейль переливается под светом ламп, будто в нём живёт фея.

Токсичная, но модная.

Леся идёт рядом — будто королева бала, у которой чуть треснуло сердце.

— И мы! — хором Маша и Вера, староста и её верный дубль. Слаженно, отрепетированно, как будто за ними камерный хор из Гнесинки.

И тут:

— Эля, я буду смотреть, — произносит Кирилл.

Тихо.

Но с таким «я», что всё в комнате слегка замедляется.

Он берёт её за руку. Целует женскую ладонь. Прямо в центр. Как будто туда надо активировать её чувства.

Господи, это не поцелуй — это трейлер к эротической драме на “Каннском кинофестивале”. Он смотрит на неё, как будто в этом взгляде вся философия: и страсть, и контроль, и "запомни, кто тебя трахает".

А я смотрю на это и понимаю:

— Я сейчас вырву.

Желательно — на его белоснежные кроссовки.

Глава 5

— Николь, перестань, — укоризненно говорит Эля, слегка наклоняясь ко мне и бросая взгляд из-под длинных ресниц.

Голос у неё мягкий, как зефир в глянцевой обёртке, но за ним — предупреждение. Она знает, что я недолюбливаю её бойфренда. Знает, что я едва сдерживаюсь, чтобы не фыркнуть каждый раз, когда он открывает рот.

Я закатываю глаза.

Молча.

Красиво.

Так, как это делают только девушки, выросшие среди раздражающих людей с деньгами.

— Девочки, идём! Мне так нравится этот трек! — внезапно визжит Леся, срываясь с места, как с глянцевой обложки — прямо на танцпол. Каблуки стучат по мрамору, платье развевается.

Полина, Маша и Вера не отстают — следуют за одногруппницей в строю, как мини-армия миньонов, только в пиджаках Jacquemus, блестящих босоножках и с телефонами в руках, будто это не смартфоны, а священные скрижали.

У кого-то волосы уже слегка растрепались — локоны больше напоминают побитую градом глянец-рекламу шампуня, у кого-то блёстки на щеках осыпались вниз, оставляя после себя сверкающие следы, как у поп-звезды после тура по Азии.

Но всех объединяет одно: они кричат, смеются и бегут, как будто впереди не просто лестница, а портал в рай. Или хотя бы в вип-зону, где диджей принимает заявки лично, но только если у тебя больше 10 тысяч подписчиков и фамилия заканчивается на «-ская».

— М-да уж, — цокаю я, опираясь на перила и глядя им вслед. Всё это выглядело бы мило… если бы не было так пискляво. И глупо.

— Им весело, Николь, — Эля поворачивается ко мне, уголки губ приподняты в мягкой, почти детской улыбке. — А тебе нет. Почему?

Я не отвечаю сразу. Просто смотрю на Элю. Долго. С прищуром.

Таким взглядом, каким обычно смотрят завучи на девятиклассников с вейпами. Или преподаватель литературы, у которой только что сорвался урок по "Преступлению и наказанию", и она готова всадить «секир-башка» любому, кто перепутает Достоевского с Толстым.

Подруга дёргается. Ну конечно, она уже знает этот взгляд. Он у меня в арсенале рядом с любимым блеском для губ — универсальное оружие массового уничтожения на тусовках.

И — как по заказу вселенной, Spotify, кармы, богини мести Немезиды и тупо злого совпадения — из колонок вылетает припев.

Тот. Самый.

Я даже не сразу понимаю, как резко у меня скривилось лицо — будто лимон вприкуску с предательством.

Да эта же песня… ТА песня.

Которую Левицкий недавно выставлял в сторис. Со своей пассией. В сторис они мило улыбаются, смотрят друг на друга, как будто вот-вот начнут кормить друг друга устрицами, заказывают дегустацию всего меню, и делают вид, что не замечают логотип Michelin на каждом втором блюде.

А он, гнида, ещё и трек наложил мой. Из того самого любимого альбома.

Да с теми нотками, от которых у меня мурашки не только по коже, но и по банковскому счёту.

Потому что я не просто люблю The Weeknd. Я живу им.

У меня к нему отношение, как у фанатки Prada к лимитированному выпуску — с дрожью в коленках и предоплатой за год.

Концерты в Лос-Анджелесе? Конечно. Каждый год. У меня всегда куплены заранее лучшие билеты, есть свои места в первом ряду и приготовлены свои личные страдания.

Левицкий, простите, с деревенской версией «инфлюенсерки» вдруг решил лишний раз напомнить мне о своём существовании?

Перед четвёртым курсом?

Когда у нас и так сессии, зачеты, государственные экзамены, диплом?

Я скривилась.

Да, я до сих пор подписана на него.

Позор. Моральный харакири. Цифровой стокгольм.

Была бы возможность — я бы отписалась, заблокировала, пожаловалась, и, желательно, оформила заявку на удаление его из интернета.

Желательно с таким уведомлением: «Этот пользователь больше не соответствует стандартам сообщества. Ни единого».

Но нет.

Вместо этого я — жертва своего мазохизма, гордости!

Сторисы Левицкого вылезают в мою ленту чаще, чем Ozon предлагает мне «товары, похожие на платье, которое я купила три месяца назад и давно вернула».

— Из-за Левицкого? — осторожно, почти на цыпочках, спрашивает Эля. Будто прощупывает почву. Или минное поле. Хотя с моим настроением — разница минимальна.

Я резко поворачиваюсь к ней, сжимаю бокал — хрустальное стекло звенит, шампанское чуть плескается, но остаётся внутри. Даже оно, это дорогое, пузырящееся, знает: не стоит сегодня нарываться.

— Потому что вы, — произношу с ледяным спокойствием, — Напоминаете об этом уродце каждую грёбаную секунду.

Тишина.

Неловкая, как первая пара после вечеринки.

Секунда.

Другая.

— Лаааадно, прости, — тянет Эля, натягивая свою фирменную примиряющую улыбку. Мол, «давай не будем ругаться, я принесла печеньки».

И берёт меня за руку.

Как в старые времена, когда нас волновали только оценки по алгебре и кто кого поцеловал на «бутылочке».

Мы начинаем спускаться по лестнице — медленно, грациозно, как будто участвуем в показе новой коллекции «Мисс Недотрога и Её Психо-Тень».

В этот момент диджей переключает трек.

И начинается.

Моё любимое.

Бас пробирает до костей, подсветка пульсирует, как чужое сердце, и я… отпускаю всё.

Медленно начинаю трясти головой — шелковистые волосы разлетаются, как в рекламе шампуня. Поворачиваюсь бедрами — вправо, влево, будто издеваюсь над гравитацией.

Эля подходит сзади. Мы ловим ритм. Синхронность — как у пары в клипе: мы двигаемся одинаково, точно, уверенно. Смех вырывается сам собой — звонкий, настоящий, без надрыва.

Подруга берёт меня за левую руку, опускается на корточки — плавно, как будто она всегда танцевала в TikTok и Vogue Runway.

Я же обхожу её кругом — медленно, с той самой походкой, которую тренируют у зеркала под ремиксы в наушниках. Бёдра качаются так, будто у меня за спиной Beyoncé лично дышит в затылок.

Вокруг нас начинает сгущаться мужское внимание. Ну, конечно. Танцуют две стройные девчонки, с ровной осанкой и в одеждах за всю зарплату менеджерах — тут хоть песни перестанут играть, но мальчики всё равно подползут.

Глава 6

Что-то холодное и липкое — прямо на мою новую джинсовую юбку голубого оттенка.

Я замираю. Поднимаю глаза.

Передо мной — Лёва Корнеев. Выглядит, как обычно: будто случайно оказался в кадре, хотя заранее выбрал лучший ракурс.

— Прости, я… нечаянно. Не увидел тебя, — произносит он, даже не глядя мне в глаза.

И тут же:

— Не знаешь, где Полина?

Я просто смотрю на него. Без слов. Потому что, если я сейчас открою рот — из меня вылетят грубые слова.

— Рядом с Элей, придурок, — бросаю я сквозь зубы и поворачиваюсь, не дожидаясь его реакции.

Моя юбка испорчена.

Мой выход — похоронен.

Моё настроение — в коме.

И снова из-за очередного друга Левицкого.

Иду в дамскую комнату, на ходу доставая телефон.

Я, конечно, не плачу.

Королевы не плачут.

У них подводка для глаз дороже чужих чувств.

Но кто-то сегодня точно получит сообщение. Короткое. Как выстрел. Просто факт, завернутый в бархат угрозы:

«Если ты взялся за старое — мне жаль твою девушку.»

Отправлено. Читаю статус «доставлено» — и сразу на душе легче.

Ответ прилетает почти мгновенно.

Что, скучно стало на своей яхте, придурок?

Я как раз стою у зеркала в дамской комнате, освещение там — как в исповедальне, будто сюда приходят не подправить макияж, а отплакать за все ночи с мартини и бывшими.

Зеркало — от пола до потолка, очень эффектно. Особенно когда у тебя на джинсовой юбке Dior цвета «голубой ледник» мокрое пятно от виски, оставленное, между прочим, не кем-нибудь, а приспешником Левицкого — вечно случайно-присутствующим где-то поблизости и, кажется, безработным по призванию.

Я пытаюсь спасти ткань бумажными салфетками. Смываю пятно, как будто могу смыть сам факт, что моя новая вещь, купленная на свои заработанные деньги, испорчена.

Девчонок в туалете нет.

Ни одной.

Ни плачущих после расставания, ни танцующих в зеркале, держа в руках телефон — тишина, как в библиотеке, где я, кстати, нахожусь каждую пятницу.

Словно мир понял: Николь Полякова сейчас в драме — отойдите на безопасное расстояние.

И тут телефон вспыхивает, напоминая об уведомлении.

Сообщение от номера без имени — угадай-те, кто это же.

У нас с ним подписка друг на друга в социальных сетях для публики, чтобы не подумали, что у нас там поствоенная Европа, но в месенжерах я не сохранила его номер телефона.

Открываю.

«Чихуашка интересуется моей личной жизнью? Удивлён.»

Кровь застучала в висках — резко, гулко, как будто у меня в голове внезапно стартовал диджей-сет на бешеных оборотах.

Именно таким образом я всегда реагирую на его тупые, самодовольные сообщения. Особенно когда он использует это своё "чихуашка".

Любимое прозвище придурка.

Уже третий год.

Навязчиво, как фонарики в новогоднем ТЦ, и раздражает примерно так же.

На секунду представила, как могла бы избавиться от Левицкого.

Бесшумно, без следов, может, даже красиво.

В стиле детектива с хорошим стилем и крутым алиби.

Ну правда, кто станет подозревать королеву факультета, отличницу и красавицу?

Но, увы… мне жалко родителей. Я у них единственный ребенок.

Да и марать руки неохота. Маникюр, между прочим, только вчера делала — нюд с френчом.

Зато вот отточенная злость в тексте — всегда пожалуйста.

Пальцы бегают по экрану с точностью, достойной золотой медали и будущего красного диплома.

«Конечно знаю, придурок! Ты выставляешь бедную Надю каждую секунду. Я вижу ваши лица чаще чем своих родных! В блогеры заделался?»

Каждое слово — как укол, чётко в цель.

И пусть в конце я поставила парочку ироничных символов — не потому что смешно, а потому что они читаются как насмешка и отвращение одновременно. Если бы чувства можно было превратить в напиток, получился бы мерзкий коктейль на вкус — как его профиль в соцсетях.

Фотки своих достижений, виды на природу и тусовок.

Настоящий digital-треш.

И на него же подписан миллион людей!

А на меня жалких пятьсот тысяч.

Поставила телефон на режим "самолёта". Всё. Связь с внешним миром — обрублена, как мораль у Левицкого.

Пошёл ты, придурок.

Что, решил, что испортишь мне наряд, и я, как героиня турецкого сериала, с потёкшей тушью и разбитым сердцем, убегу домой рыдать в бархатную подушку?

Держи карман шире.

Я, между прочим, не из тех, кто падает в обморок от одной капли виски на Dior.

Я Николь Полякова.

И плакать в клубе не входит в мой распорядок вечера.

Придурок ведь точно знает, что переодеться у меня времени нет.

Всё расписано по минутам: сфотографироваться у фотозоны, танцы, снять парочку сторис — и, возможно, коктейль с симпатичным диджеем, а потом ехать домой спать.

А юбка? Она эксклюзив, не из тех, что можно купить за двадцать минут в ближайшем ЦУМе.

Спасибо, Лёва Корнеев, твой вклад в вечер бесценен, как и твоя криворукость.

И, конечно же, Леся. Видимо, у неё язык длиннее, чем айфонный кабель. Слила, где я, кому не надо. А те, в свою очередь, передали Леве, тот — Левицкому.

Прекрасно.

У нас тут не тусовка, а целая секта придурков с кошельками родителей и плохими намерениями.

Ладно.

Собираем себя в кучу. Вытягиваем спину, поднимаем подбородок. Натягиваем улыбку королевы факультета — ту самую, которая не просто хорошенькая, а натренированная годами конкурсных выходов, побед и выдержки на шпильках.

Оглядываюсь в зеркало.

Лицо спокойное, румяна ровные, тушь не потекла — слава фиксирующему спрею. Губы чуть подкрашиваю, глубоко вдыхаю и напоминаю себе: я — Николь Полякова.

Отличница трёх курсов, королева красоты и будущий юрист, от чьего взгляда дрожат даже деканы.

Я практически не проигрываю.

Выход из дамской комнаты — почти как дефиле. Бёдра идут в нужном ритме, походка уверенная, будто я не с пятном на юбке, а с новой капсульной коллекцией Balenciaga. В конце концов, у них и не такое за моду считалось. Пусть думают, что это задумка дизайнера.