Игрушка беглецов

ГЛАВА 1. НАСЫПЬ, УСЕЯННАЯ ЦВЕТАМИ

Габриэлла

Я появилась на свет дважды.

Во второй раз главным правилом стало не думать о прошлом. Быть здесь и сейчас — нерушимый закон. Однако я преступаю его, ведь в Аметистовой аллее принципы жизни не властны. В ней распоряжается Смерть.

Насыщенный древесный запах кружит голову, но даже ему не затмить тонкий, нежный цветочный аромат, который обещает вечное лето, богатый урожай и несколько минут одиночества.

Из-за обилия фацелии все деревья, кустарники и цветы в Аметистовой аллее пылают десятками оттенков розового и фиолетового. Лишь местами это полотно разбавляют светло-рыжие стволы, зелёная трава и маленькие разноцветные цветы на могилах.

Наверху высоких, сильно разветвлённых стеблей в соцветия в форме причудливых завитков собраны мелкие цветки. Венчики фацелии, каждый из пяти лепестков, создают хрупкую красоту, и сложно поверить, будто совсем скоро некоторые бутоны заметно увеличатся и буйно распустятся. Длинные тычинки выйдут за пределы пористого венчика, похожего на соты персикового и лилового оттенка.

Фацелия — ценный медонос. Она будет цвести сто дней, и через одну двенадцатую оборота вокруг Солнца с лепестков заструится мёд насыщенного аметистового цвета.

С изогнутого ствола, на котором я сижу, отлично видно насыпь, густо покрытую мелкими цветами, что сообща изображают два лица.

Если верить цвету бутонов, у моего папы были рыжие волосы, а у мамы светились золотом, как у меня. Хоть ей так и не суждено было стать одной из нас.

Что родители подумали бы о моём призвании? Согласились бы с выбором или предложили другой путь?

Никогда не узнаю.

Я обхватываю себя руками. Глаза щиплет, поэтому я закрываю их, поднимаю лицо и чувствую, как кожу щекочут солнечные лучи. Шёпотом, утопающим в шелесте трав, произношу молитву:

— Ни оправдания, ни наказания отступившим не ищу. Виной себя не обременяю. Скольким оборотам вокруг Солнца я свидетель, столько же — и ещё дольше Ты освещай мой Путь. Не возвращай к прошлому, но убереги от забвения знание, что искусственный мир обречён. Благодарю за Великий Пожар — за претворение в эдемов. Служению стихиям послушна, до предельного выдоха земного верить буду в скорое Исцеление. Сердце моё пускай стучит в одном ритме с сердцами ближних. Дорогой Солнца меня проведи и направляй, Иоланта, от первой молитвы до последней во имя Твоё и во благо всего живущего.

Голову пронзает боль. Перед внутренним взором возникает силуэт — высокий мужчина с широкими плечами. Он начинает медленно поворачивать лицо. Подползающий луч света обещает раскрыть, кого я вижу, но в последнюю секунду всё тонет во мраке, и тайна остаётся неразгаданной.

Сквозь шум крови в ушах доносится звук приближающихся шагов.

— Я знала, где тебя найти, — сообщает родной голос.

Обычно звонкий и крепкий, здесь он звучит непривычно тихо.

Молча киваю, ощущая, как тёплая рука Ноны ложится на моё плечо.

Девушка садится рядом. На ней простой топ и шорты бежевого цвета, лишь немного украшенные цветами и листьями.

Нона ниже меня, и пусть сейчас мы сидим, я всё равно смотрю немного сверху. У неё яркая, запоминающаяся внешность: непривычно желтоватая кожа словно поцелована Солнцем, короткие кудрявые волосы отливают не золотом, а перламутром, а в ярко-зелёных глазах зрачок стоит почти вертикально.

Такой внешности остаётся только позавидовать.

— Тоскуешь, — Нона проницательно смотрит на меня.

Будь на её месте кто-то другой, я уже покраснела бы от стыда, ведь позволяю себе изнывать от ускользающих воспоминаний на кладбище, в одиночестве. Я старалась бы приветливо улыбаться, интересовалась бы душевным состоянием и желала душистой фацелии. Спрятала бы собственные чувства так, чтобы никто не смог их уловить.

— Можно поговорить с бабушкой, — начинаю я, пытаясь оправдаться хотя бы перед собой. — Но знаю, что она ответит. Родители умерли в священных лучах Солнца. Оно освободило их и сделало частью Вселенной…

— Теперь родители наблюдают за тобой, — подхватывает Нона: — Ты можешь почувствовать их дух в цветах фацелии и каплях росы по утрам.

Мы долго молчим.

— На что похожа твоя грусть? — спрашивает Нона, и я невольно улыбаюсь: мы всегда играем в эту игру, когда тоска становится давящей.

— На бабочек. Они порхают вокруг, их так много, что некуда деться.

— Тогда моё сочувствие, как пыльца, — говорит Нона спустя несколько минут. — Она крохотная, но по воздуху разлетается со скоростью света.

Молчание вновь затягивается.

— Как рука?

Поднимаю ладонь и задумчиво разглядываю её в лучах Солнца.

Ничего не указывает на то, что ещё вчера вечером я никак не могла исцелить саму себя, и хотелось плакать от стыда и бессилия.

В груди ощущаю мимолётный укол от обиды. Ведь именно из-за Ноны я оказалась в таком положении.

Но уже в следующую секунду я стыжусь собственной бурной эмоции и заставляю себя протяжно выдохнуть.

ГЛАВА 2. КРИК ВЫПИ

Габриэлла

Иоланта послала мне двоих друзей. И оба с яркой внешностью. В насмешку, наверное.

Вместо волос — иглы, как у ежа, только белые. Такие же, но меньше, на плечах и руках. Острые скулы, прямой нос и грозно нависающие брови. Высокий рост и крепкое телосложение. Всё это вместе придаёт угрожающий вид. Но если внешность Ноны соответствует её характеру, о Фортунате можно сказать только обратное.

На груди и предплечьях — изящные узоры, едва заметные днём, однако я помню, как ярко они сияют ночью, напоминая мерцающую паутину, которая усыпана росой.

— Гилар отпустил меня на несколько часов.

Застигнутая врасплох за разглядыванием Фортуната, я задерживаю дыхание. Хорошо, он хотя бы в рубашке, а не с обнажённым торсом, как любят ходить многие юноши во Фрактале. Правда, полупрозрачная ткань едва ли прячет крепкие мышцы.

Я поспешно поднимаю взгляд, и это ошибка, потому что тут же наталкиваюсь на янтарные глаза.

Редкий цвет никого не оставляет равнодушным — я не раз слышала комплименты в адрес друга. Но сейчас к моим щекам кровь приливает не из-за внешней привлекательности Фортуната, а из-за того, что в его глазах пляшут озорные огоньки.

Меня поймали с поличным.

— Мы идём к Гористому венку?

Несмотря на улыбчивый взгляд, голос Фортуната звучит ровно и спокойно, а вопрос служит для меня спасительной соломинкой, за которую я хватаюсь с одержимостью утопающего:

— Когда ещё у тебя будет несколько свободных часов? Стоит потратить их с пользой.

— Покажешь того, о ком все говорят? — Фортунат заговорчищески улыбается, и я отвечаю ему тем же.

Вдоль горной гряды мы проходим мимо школы. Прямо над нами, на верхнем ярусе большого дерева, из бушующей листвы выглядывает терраса, на которой проводятся общие уроки, а ниже могучий ствол покрывают небольшие домики, в которых проходят занятия группами.

Следующий домик на дереве принадлежит художникам. У него большое число открытых и полузакрытых балконов. Он окружён паутиной, из которой мастера создают одежду и даже украшения. Ставни покрыты изысканной резьбой, балконные ограждения густо укрыты плющом, а вниз ведёт роскошная винтовая лестница из более тонкой ветви, закрученной вокруг мощного дерева.

Дом ювелиров с его округлыми формами выглядит так, будто растолстел. Стол, похожий на гриб, усеян дверями и окнами. Из-под земли выглядывают витиеватые корни. Говорят, подземные туннели из этого дома ведут прямо в горные пещеры, где ювелиры добывают драгоценные камни, а после создают из них чудесные украшения. Работа овеяна не меньшей таинственностью, чем медитации, однако кто знает, что из историй правда.

По сравнению с другими хижинами, дом строителей кажется самым простым — большим и прямолинейным, сплошь линии и углы. Только часть сооружения располагается на дереве, а другая — на земле: слишком много у строителей сырья и заготовок, и места постоянно не хватает.

Целительство так же, как медитации или мифы о туннелях ювелиров, — тайна за семью печатями, но, глядя на два маленьких, простеньких дома на дереве, трудно поверить, будто это настоящее таинство.

Слава Иоланте, сегодня все ближние здоровы, и делать здесь нечего.

Мы огибаем дерево и отправляемся на северо-запад — к самому подножью, где горы, покрытые лесами, выстраиваются полумесяцем. Они создают почти идеальный круг. Внутри озеро, с трёх сторон окружённое камышом.

Отличное место, если ты ранен и хочешь спрятаться от всего мира.

Зяблики, щеглы и канарейки поют наперебой. Отчаянный стук дятла разносится по всему Гористому венку.

Мы приближаемся к озеру и останавливаемся. Расставленные поблизости корыта наполнены кормом. Значит, кто-то из целителей уже приходил сегодня.

По камням возле озера бегают ящерицы. Над кустами роз раздражённо ворчат жуки. Бабочки, среди которых больше всего кавалеров и белянок, никак не найдут подходящее место, чтобы присесть. Несколько черепах выползли на корень дерева, выступающий из-под земли, подставили свои панцири солнечным лучам и вытянули головы, наслаждаясь теплом. Два енота на другой стороне озера с остервенением полощут что-то в воде, но замирают, почувствовав чужое внимание, и недовольно на нас смотрят. Однако их беспокойство непродолжительное, и очень скоро они возвращаются к своим важным делам.

Недалеко от озера из густой травы показывается симпатичная мордашка ихневмона. У него маленькие уши и круглые глаза. Зверёк встаёт на задние лапки, показывая своё приземистое тело с очень пушистым хвостом, и с подозрительностью оглядывает окрестности.

Увидев лакомство, он выбирается из укрытия и крадётся к корытам. Ножки такие короткие, что, когда он передвигается, их почти не видно под длинной шерстью. Кажется, что ихневмон двигается не на своих четырёх лапах, а под воздействием какой-то невидимой силы. Зверёк хватает корм и бегом мчится обратно, вновь скрываясь в зарослях.

Я поднимаю взгляд и замечаю вдалеке стадо пятнистых оленей. Они беззаботно щиплют травку, и только вожак с красивыми витиеватыми рогами на мгновение обращает на нас внимание.

— Сказочно, — тихо говорит Фортунат, и мы переглядываемся.

ГЛАВА 3 (Габриэлла). ВЗГЛЯД ВОЖДЯ

Фортунат едва скрывается за грядой, как силуэт, затерявшийся среди теней, ступает на поляну, и его озаряет солнечный свет. Мы одновременно срываемся с места. Ноги сами несут меня к Ноне, а она бежит ко мне, и мы почти налетаем друг на друга.

— Надеюсь причина достаточно серьёзная, — строго начинаю я, — если ты нарушила момент, которого я так ждала…

Девушка даже не даёт мне договорить.

— Тише, прошу, — испуганно шепчет она, но я слишком обижена, чтобы промолчать:

— Не знала, что ты теперь с радостью разносишь откровенную клевету.

Нона сходит с лица, и взволнованность сменяется замешательством. Она хмурится, не понимая, о чём я. Или делая вид, что не понимает…

— Я догадываюсь, кто надоумил Мелиссу вести такие речи, — упрекаю беззастенчиво, намекая на виновность подруги.

«Ты можешь быть полезна и в другом». При воспоминании о неясных намёках Мелиссы хочется умыться, а лучше вообще встать под водопад, чтобы смыть неприятное чувство, которое, будто грязь, впиталось в кожу.

Лицо Ноны проясняется, и она криво усмехается, а я вся холодею от её реакции.

— Намёки? Они оскорбили и уязвили тебя?

— Слишком громкие слова для выходки Мелиссы, — откликаюсь автоматически и растерянно смотрю на подругу, пытаясь понять, не сон ли это.

— Ты напрасно огорчаешься, — говорит она убеждённо, всё так же улыбаясь. — Мелисса хочет тебе добра.

Вероятно, всё-таки сон…

— Говоря гадости? — не верю своим ушам. — Я в этом очень сомневаюсь.

— Прошу тебя, тише, — повторяет Нона, тревожно оглядываясь.

Когда-то прошёл слух, что моя бабушка якобы намеренно не позволила мне учиться медитации. Мало кто осмеливался строить догадки, однако Нона сказала, что слышала разговоры эдемов, будто быть просто целителем мне не к лицу и я могла бы быть полезна как будущая авгура…

«Ты можешь быть полезна и в другом».

— Некоторые люди хотели бы этого, — голос Ноны возвращает меня к реальности. — Да, вопреки решению авгуров, — добавляет она, безошибочно угадывая мои мысли. — И таких людей больше, чем ты думаешь. Они любят тебя и доверили бы тебе жизнь. Однако по каким-то причинам верховная авгура этого не хочет. Тебе самой не кажется по меньшей мере странным то, что ты не учишься с другими и не похоже, чтобы тебе когда-нибудь доверили медитацию?

Я никогда и не грезила тем, чтобы стать авгурой, но, признаться, меня задевало недоверие бабушки, ведь чем ещё можно объяснить её нежелание отдать меня учиться вместе с другими детьми? Возможно, однажды я могла бы стать медиумом? Однако я всегда гнала прочь эти мысли и утешала себя тем, что просто не ведаю, почему бабушка приняла такое решение.

Но теперь слова Ноны — наглые и унизительные — заставляют меня крепче сжать губы, чтобы не было видно, как они трясутся.

— А ты и рада, что Мелисса завела со мной подобный разговор? — ощетиниваюсь я, пытаясь отвлечься от грустных мыслей и чувствуя раздражение при виде того, как Нона продолжает снисходительно улыбаться.

Вспомнив, как садовница с неменьшим воодушевлением говорила об энергосберегающих лампах и вообще о прошлом, прямо как Нона, я…

Как Нона…

Картинка собирается воедино.

— Нет, — шепчу я растерянно, отказываясь верить собственным догадкам. — Мало того, что ты сама идёшь по опасной тропинке, — шепчу я шокировано, — так ты и других подбиваешь.

— Едва ли я могу на кого-то повлиять, — говорит Нона с готовностью, как будто моё обвинение её даже не удивляет. — Я говорю тебе: людей, чьё мнение не совпадает с решение авгуров, гораздо больше, чем ты можешь себе представить.

Я отказываюсь верить её словам, отказываюсь задумываться, почему подруга так уверена в собственной правоте.

— Послушай... — начинаю я, часто моргая, но следующие слова повергают меня в шок, и я моментально забываю, что хотела сказать.

— За мной следят, — выпаливает Нона, пару секунд молчит, внимательно вглядываясь в моё лицо, а потом добавляет: — Я пришла, чтобы попрощаться.

Кажется, я ослышалась.

— Что?!

— Габи, я должна уйти из Фрактала!

— Что? Куда?

Это вопрос, навеянный растерянностью, но подруга воспринимает его всерьёз и отвечает:

— На север нельзя. Поэтому на юг!

Мой взгляд бегает по её лицу в поиске подсказок: в чём заключается шутка? Нона остаётся сосредоточенной. И тут до меня запоздало доходит смысл её слов.

— В Дикие земли?! — восклицаю я, и Нона поспешно прикладывает палец к губам, упрашивая вести себя тише. — В Белые горы?! — произношу шёпотом, но получается всё равно громко. — Ты с ума сошла?!

— По-другому мне не избежать позора.

— Если это должно что-то объяснить, то знай: не работает, — отрезаю я.

Она оценивающе смотрит на выражение моего лица. В её же глазах я замечаю страх. Этот затравленный взгляд я видела и прежде...

— Позора большего, чем обычно, — словно отвечая на мои мысли, добавляет Нона.

— Мы всё решим, — обещаю я, ни секунды не раздумывая, но подруга качает головой:

— Не в этот раз.

— Что случилось?! — требую я ответа. — Ты снова пыталась покинуть Фрактал?

Нона молчит несколько секунд и смотрит на меня напряжённо, прежде чем ответить:

— Хуже.

Энергосберегающие лампы, виртуальное кресло, артифики и роботы… Я прокручиваю в голове все запретные слова, какие когда-либо слышала от Ноны, пытаясь угадать, какое из них могло послужить причиной неприятностей. И вдруг внутри всё сжимается.

— Твой тайник нашли? — На этот раз я так понижаю голос, что сама едва слышу собственные слова.

Нона улыбается — вымученно, но с намёком на гордость:

— Его никто не найдёт.

— Тогда в чём дело? — требую я ответа, прилагая усилия, чтобы говорить шёпотом.

— Лента. — Это всё, что произносит Нона, и сразу замолкает, тяжело вздыхая, но одно-единственное слово вызывает в моей душе ураган.

— Лента?! — восклицаю я. — Ещё вчера ты пообещала, что больше не будешь искать вещи тальпов!

ГЛАВА 4 (Габриэлла). ЗА ГРАНИЦАМИ МИРА

— Народный суд? — шёпот Фортуната я слышу, словно издалека.

Что ожидает Нону? Общественное осуждение? Наказание? Нечто страшнее?.. А что ждёт меня?..

Народный суд…

Если человек совершил незначительный проступок, к нему на определённое время могут приставить фантома другого эдема, который будет наблюдать за провинившимся. Это должно помочь стать лучше. Но если Народный суд посчитает недостойное поведение систематичным, эдему могут пригрозить временным отстранением от Истинной молитвы и праздников. Уже такого общественного порицания всегда оказывается более чем достаточно. Но существует и настоящее наказание…

За все годы, прошедшие после Великого Пожара, такое случилось лишь однажды. Народный суд признал одного эдема настолько виновным, что его изгнали из Фрактала. С тех пор обвинение «Ты служишь мраку прошлого» негласно стало самым страшным из всех возможных.

Надеюсь, Иоланто убережёт нас, и сегодня эти слова не прозвучат вновь…

Эдемы окружают плотным кольцом, их взгляды и мысли врезаются в наши биополя. Шёпот, реальный и мысленный, окутывает со всех сторон. К горлу подкатывает ком, кружится голова, земля подо мной раскачивается.

Рядом с Авреей и Фликой появляется Гилар. Хоть его глаза и кажутся такими же хитрыми, как обычно, в них нет оживлённого блеска, к которому я привыкла. Лица старейшин не выражают никаких эмоций: черты словно застыли, не двигается ни одна мышца. Так хочется почувствовать их настроение, но они молчат, лишь переводят взгляды с Ноны на меня, а потом на Фортуната.

На лице моей бабушки вдруг появляется мимолётная эмоция, но я не успеваю разобрать, какая именно, как Флика плавно оборачивается к эдемам, и в кольце гор раздаётся властный голос:

— Мы сердечно благодарны за помощь каждого. Более мы не смеем задерживать, ведь у вас достаточно не менее важных дел.

Брови Авреи удивлённо поднимаются, но авгура быстро берёт себя в руки. Гилар задумчиво шевелит губами, отчего в движение приходит его борода. По толпе проходит шёпот.

— Поэтому прошу вас к ним вернуться, — непреклонно продолжает Флика, игнорируя всеобщее изумление.

Наступает неприлично долгая тишина. Эдемы переглядываются в нерешительности. Едва ли не физически я чувствую, как взгляды, обращённые к нам, вопрошают: «Как это — вернуться к делам, когда тут… такое?» Все прекрасно ощущают: произошло нечто ужасное и постыдное, но никто не решается произнести хоть слово.

Если и случается Народный суд, рассмотреть все обстоятельства и принять решение выпадает не только авгурам, но и жителям Фрактала. Однако у моей бабушки, похоже, иные планы…

Спустя, казалось бы, целую вечность несколько человек неуверенно переступают с ноги на ногу, словно надеясь, что им позволят остаться. Флика молчит и терпеливо ждёт, когда её просьбу исполнят. Кто-то в толпе наконец первым отправляется во Фрактал. Будто жучки, которые не хотят покидать ароматный цветок и раскрывают крылья нарочито медленно, эдемы неохотно расходятся.

Я испытываю облегчение, но одновременно с этим сердце сжимается от гнетущего предчувствия. Несколько эдемов оборачиваются, прежде чем исчезнуть в туннеле среди гор. Каждый взгляд, с которым я встречаюсь, — это смесь растерянности и страха — чувств, слишком непривычных и чересчур сильных для эдемов.

В одно мгновение я теряю все силы, в висках пульсирует кровь, ноги не слушаются, и, если бы не сильные руки Фортуната, которые подхватывают меня, поддерживая, я, наверное, упала бы без сознания.

— Что с тобой? — в шёпоте парня звучит тревога, но я лишь отстранённо бормочу, что всё в порядке.

Это далеко не так. Судя по тому, как губы Фортуната сжимаются в тонкую линию, он это тоже понимает. Но вот в кольце гор остаются только авгуры, Нона, Фортунат и я, и напряжение, которое прежде казалось лишь смутным предчувствием, превращается в почти осязаемую тяжесть на плечах.

Как только последний эдем исчезает в туннеле, все трое авгуров заметно преображаются. Флика приваливается к ближайшему большому валуну, устало прикрывает глаза и задумчиво трёт переносицу. Глаза Гилара превращаются в узкие щёлочки. Аврея посылает испепеляющие взгляды, от которых меня тут же бросает в дрожь. Ярко-красные волосы, суровый разлёт рыжих бровей, блестящие глаза — женщина пылает, и что-то подсказывает, что ни один ливень или океан планеты не сможет потушить этот пожар.

— Молодые люди, надеюсь, у вас есть достаточно веские аргументы, чтобы объяснить происходящее, — не открывая от нас взгляда, говорит Флика.

Пока звучит голос моей бабушки, Аврея гордо приподнимает подбородок, а её фигура едва не рвётся вперёд, словно женщине не терпится начать допрос. Раскосые глаза цвета охры смотрят с нескрываемым осуждением, и не только на мою подругу, но даже на нас с Фортунатом. В их желтизне я вижу чёрные вкрапления, похожие на пятнистую шерсть гепарда.

Авгура, призванная оберегать наши устои.

Никто из нас не решается начать. Тяжесть тишины давит на лёгкие, и трудно дышать. Мы молчим так долго, что муравей, за которым я наблюдаю, чтобы не встречаться с авгурами взглядом, успевает дважды добраться до одной и той же кучки веток и утащить несколько в норку.

Я не вижу, но буквально чувствую, как Аврея с Фликой переглядываются, а в следующую секунду слышу голос младшей авгуры:

— Правила Фрактала несложные, — рассказывает она, словно впервые, — уважать и любить ближних, заботиться об их благе, участвовать в Истинной молитве, заниматься той деятельностью, которую ты выбрал. — Она делает паузу, а я так и не решаюсь поднять взгляд. — Запреты тоже нетрудно запомнить. Нельзя играть со своей тенью. Мы почитаем Солнце, а в тени прячутся лишь призраки прошлого. — Вновь пауза. — Нельзя заплывать в океане дальше камней —хорошо известного всем нам места, где под водой находится небольшая платформа. — Аврея снова непродолжительное время молчит, прежде чем продолжить: — Нельзя выходить за пределы Фрактала без особого разрешения, ведь там, как и в океане, можно повстречать корриганов.

ГЛАВА 5 (Габриэлла). ШТОРМ В ДУШЕ

С детства нас учили, что лес живёт. Он дышит, радуется, ему бывает грустно и может быть больно, если мы не относимся к нему с должными уважением и любовью…

Этот лес совсем не такой.

Он жив, как и другие леса Фрактала, но нисколько на них не похож… В этом лесу меня пробирает дрожь. Здесь не слышно птиц. Не видно животных — кроме насекомых и змей. Клопы, термиты и тли, обложив растения, сосут их соки. Чёрные грибы, над которыми витает плотная дымка, густо усыпают стволы деревьев, покрытые гниющей, слоящейся корой. Воздух пропитан запахом плесени и чего-то противно сладковатого. Здесь царит сумрак, и солнечный свет с трудом пробивается к земле. Краски приглушённые, сероватые, словно из самой природы выкачали жизнь…

Я должна признаться себе: я заблудилась.

От этой мысли ещё труднее дышать. Отчаянно хочется бежать отсюда со всех ног, но я, сбивая дыхание, бегаю по кругу, пока не останавливаюсь, уперев руки в колени и пытаясь прийти в себя. Хочется хотя бы залезть на дерево, на самую вершину, и вдохнуть свежий воздух. Но, глядя на ветви, которые словно тянутся ко мне, пытаясь схватить, я не решаюсь даже прикоснуться к стволу. В какой-то момент мне видится, что среди деревьев мелькают тёмные силуэты — люди в длинных плащах. Кожа покрывается мурашками, на лбу выступают капли пота. Боковым зрением замечаю тёмные фигуры и чувствую, как сердце едва не останавливается, а следующего вдоха не хватает, чтобы глотнуть воздуха. Однако стоит резко обернуться, как там никого не оказывается…

Снова брожу между деревьями, с брезгливостью уклоняясь в стороны, чтобы ненароком к чему-нибудь не прикоснуться. Стопам приходится хуже всего, ведь ими я чувствую мерзкую влажную землю и сгнившие листья. А ещё я продолжаю ощущать на себе чужой взгляд, словно кто-то невидимый наблюдает за мной, и боязливо оглядываюсь, из-за чего вновь и вновь налетаю на сухие ветви, что царапают кожу.

Нам рассказывали об этом в детстве — леденящие душу истории о Диких землях, что кишат корриганами. В них говорилось о жутких видениях и страхе, пробирающем до костей. Нас пугали ужасающими чудовищами. Но сейчас… сейчас больше всего меня тяготит неестественная тишина.

Я давно потеряла Нону из виду. Не доносятся и голоса ближних. Я видела, сколько эдемов отправилось за нами, но как только ворвалась в этот лес, то сразу же потерялась среди деревьев, и какие-либо звуки просто исчезли. Только ветви неприятно хрустят под ногами, заставляя то и дело оглядываться.

«Никогда не отправляйтесь в Дикие земли».

«Чёрный лес в горах за Фракталом полон корриганов и злобных существ, коим нет названия».

«Если вы оказались среди лишённых красок деревьев и чувствуете, что их невозможно исцелить, бегите со всех ног».

Только вот в каком направлении?..

Остаётся надеяться, что ужасающие истории, которые нам рассказывали в детстве, — лишь мифы, защищающие от глупых поступков. От таких поступков, на какой осмелилась я...

Покинула свой народ. Вышла за границы Фрактала. Достигла Диких земель. И всё из-за Ноны.

«Из-за тебя самой», — возражает внутренний голос, и он прав, но по спине пробегает холодок, и я не готова признаться в собственных ошибках.

Продолжаю бесцельно бродить, тщетно пытаясь вспомнить, откуда пришла, как вдруг моё внимание привлекает ствол дерева, точнее, изображение на коре: в тонком круге изображён цветок фацелии — знак, который есть у многих эдемов на коже, и у меня в том числе. Только обычно он яркий: круг синий, а солнечный диск на фоне пылает жёлтым и фиолетовым. Но это изображение — на коре — как и всё остальное, лишено каких-либо цветов… Из-за этого я даже не сразу заметила знак. А теперь, присмотревшись, вижу его на многих деревьях, которые стоят словно по кругу.

Чувство, что за мной пристально следит чей-то взгляд, становится лишь ощутимее. Не знаю, почему, но от вида выцветших изображений Иоланто моя душа цепенеет, а ноги несут прочь, хотя я не знаю дорогу и вновь бреду наугад, не сразу осознавая, что лес вокруг начинает меняться.

Мурашки больше не покрывают кожу, холод по спине, который я чувствовала прежде, исчезает, пропадает удушающий сладковатый аромат, и я ощущаю только запах влажного мха, что покрывает камни и пружинит под босыми ногами. Моё дыхание выравнивается. Я чувствую если не лёгкость и умиротворение, то хотя бы спокойствие… Хотя нет: покой — вот единственно правильное слово.

Прохожу между деревьями и замираю, глядя на озеро, окружённое кипарисами, изредка среди них встречаются ивы. Стволы первых величественно поднимаются над водной гладью, вторые устало клонят к ней ветви. Над озером стоит густой туман, лишь в нескольких местах он истончается, открывая взору чёрную неподвижную воду, в которой до мельчайших подробностей отражаются стволы деревьев.

В моей голове царит блаженная пустота, когда я безвольно присаживаюсь на землю и склоняюсь над идеально гладкой поверхностью. Провожу пальцами по краю лба, а потом приподнимаю корни волос и растираю их. Смотрю на себя, но взгляд сам собой останавливается на правом ухе. Я вспоминаю, что за ним находится некрасивая инсигния, которая доставила мне немало неприятностей.

Изображение появилось на моей коже меньше одного оборота вокруг Солнца назад. Тогда голову свело от боли, особенно зудело и стреляло за ухом, а потом появился символ — простая, грубоватая инсигния: зелёный круг, похожий на венок, с вплетённой в него золотой лентой, а внутри — странная, угловатая бабочка под раскрытыми ладонями. Такое чувство, что кто-то пытается поймать бедное насекомое и пленить его.

Я узнала, как выглядит инсигния благодаря бабушке. Она описала её побелевшими губами, а потом в отчаянии воскликнула, что такое чудище никуда не годится. Я покраснела до корней волос.

Как бы мы не пытались уничтожить узор, ничего не получалось. Исцелить себя я не смогла, невзирая на то, с какими ранами животных могла легко управиться. Бабушка мысленно проникала в мои клетки, но после нескольких попыток галоклина отказалась мучить и меня, и себя. Рисунок будто въелся в кожу.