Игрушка безумного шута

Глава 1. Королева, Шут и Северный Волк

Корона была слишком тяжёлой.

Не та, что покоилась в сокровищнице — отцовская, с драгоценными камнями размером с перепелиное яйцо. Та ждала коронации, которую откладывали уже не первый месяц. То «казна пуста, мы не можем позволить себе праздник», то «нужно дождаться благоприятного знамения», то «в стране беспорядки, пока что не время».

Пенелопа носила другую корону: траурный венец с чёрными жемчужинами — символ её неполноценной власти.

Сейчас она сидела в Зале Совета, который пах старой бумагой, воском и гниющими амбициями. Одиннадцать кресел вокруг дубового стола, вытертого локтями поколений, и она — единственная женщина среди них. Единственная, кто носил траур. Единственная, чьё мнение не спрашивали.

— …таким образом, дефицит казны требует немедленных мер, — голос лорда-регента Мортимера Вейна звучал как скрип телеги по гравию. — Мы вынуждены поднять налог на зерно с одной восьмой до одной пятой урожая

Пенелопа почувствовала, как под слоями траурного бархата у неё холодеют пальцы. Она знала, что это значит. Это не просто цифры в гроссбухе. Это пустые амбары в Нижнем городе. Это бунты, которые подавят кнутами. Это голодная зима.

Она разжала губы. Воздух в зале был спёртым, словно все десять советников выдыхали яд.

— Лорд Мортимер, — её голос прозвучал твёрдо, хотя сердце колотилось где-то в горле. — Народ едва оправился от прошлогодней засухи. Если мы поднимем налог сейчас, мы не наполним казну. Мы наполним кладбища.

Скрип пера писца прекратился. Десять пар глаз, мутных и скучающих, обратились к ней. В них не было уважения, только усталое раздражение, с каким взрослые смотрят на ребёнка, прервавшего важный разговор просьбой о сладостях.

Регент медленно повернул голову. Его лицо, рыхлое и бледное, напоминало тесто, брошенное на стол.

— Ваше Высочество, — протянул он, даже не пытаясь скрыть покровительственную улыбку. — Милосердие делает честь вашему нежному возрасту. Но государственная экономика — это не вышивание. Здесь нужны... жёсткие решения. Мужские решения. Ваш покойный батюшка понимал это. Со временем поймёте и вы.

Со временем. Любимые слова Совета. Со временем она научится. Со временем она повзрослеет. Со временем она выйдет замуж за того, кого ей укажут, и родит наследника, и тогда можно будет вовсе перестать притворяться, что её голос что-то значит.

— Мой отец никогда бы не позволил морить голодом собственных подданных ради покупки шёлка для двора, — парировала Пенелопа, сжимая подлокотники трона.

Взгляд Мортимера мгновенно похолодел. Улыбка исчезла, уступив место скуке. Он взял со стола пергамент и пододвинул его к Пенелопе.

— Ваш отец мёртв, дитя моё. А армия требует своё жалованье. Если солдатам не платить, они начнут грабить тех самых крестьян, о которых вы так печётесь. Вы ведь не хотите хаоса? Не хотите крови на своих белых ручках?

Он протянул ей перо. Чёрное, лоснящееся, с острым, как игла, концом.

Это был не вопрос. Это был приказ, завёрнутый в обёртку придворного этикета.

— Подпишите, Пенелопа, — сказал он тише, но в этом шёпоте лязгнул металл. — Не утомляйте советников. У нас впереди ещё подготовка к вечернему балу. Вы должны выглядеть отдохнувшей. Вы ведь символ этого королевства.

Символ.

Красивая кукла на троне.

Пенелопа смотрела на пергамент. Буквы расплывались. Ей хотелось схватить тяжёлую бронзовую чернильницу и размозжить это самодовольное лицо из теста. Ей хотелось встать и приказать страже арестовать его.

Но стража у дверей носила доспехи Мортимера.

Министры получали золото из рук Мортимера.

А она... Она была всего лишь восемнадцатилетней девочкой, которой даже корона не полагалась.

Могла ли она отказаться? Теоретически — да. Но что тогда? Объявят душевнобольной? Запрут в башне, как безумную, и будут править от её имени, подделывая подпись? Сейчас, ставя своё имя на пергаменте, она покупала себе ещё один день безопасности. Это была иллюзия контроля, жалкая сделка с совестью, но пока она полезна — с ней ничего не случится. По крайней мере, юной королеве хотелось в это верить.

Пенелопа взяла перо. Её рука не дрогнула — годы муштры сделали своё дело. Перо царапнуло пергамент с противным звуком.

Пенелопа де Хоук.

Чернила на бумаге блестели, как кровь.

— Вот и умница, — Мортимер ловко выдернул пергамент из-под её пальцев, прежде чем чернила успели высохнуть. — Видите? Ничего страшного не случилось. А теперь ступайте, Ваше Высочество. Фрейлины уже заждались. Вам нужно выбрать платье, которое затмит всех.

Он тут же отвернулся, потеряв к ней интерес, и махнул рукой казначею.

Пенелопа встала. Ноги казались ватными. Она шла к высоким дверям, чувствуя спиной их равнодушные взгляды.

«Клетка, — подумала она, толкая тяжёлые двери. — Они построили вокруг меня красивую клетку, и я задохнусь в ней, пока они будут грабить мой дом».

В коридоре было прохладно, но Пенелопу бросило в жар. Ярость, бессильная и горькая, жгла горло. Она посмотрела на свои руки. На пальце темнело пятнышко чернил.

Она начала тереть его большим пальцем. Сильно. До красноты. До боли. Но пятно не исчезало.

Сегодня вечером будет бал. Музыка, вино, фальшивые улыбки.

А завтра в Нижнем городе начнут умирать дети.

Пенелопа закрыла глаза и впервые в жизни взмолилась не о мудрости и терпении.

— Пошли мне кого-нибудь, — прошептала она в пустоту коридора. — Кого-нибудь, кто сможет противостоять им.

Никто не ответил. Эхо её мольбы растворилось в высоких сводах коридора, оставив после себя лишь тишину. И пустоту.

Мортимер сказал: «Фрейлины заждались». Лгал, как дышал. В коридоре не было ни души. Ни шелеста юбок, ни почтительных поклонов, ни даже дежурной стражи, которая должна была сопровождать наследницу престола.

Пенелопа усмехнулась, и эта усмешка вышла кривой, болезненной. Конечно. Зачем ждать ту, чей приказ весит меньше, чем пыль на сапогах регента? Уважение — это валюта, которой расплачиваются за силу. А она банкрот.