Лето в монастыре Святого Дициуса дышало пылью и тишиной, нарушаемой лишь мерным гудением пчел в зарослях ракитника да перекличкой голубей на черепичных крышах.
Одиннадцатилетняя Айрин неслась сквозь этот застывший воздух, долговязая тень в грубой монастырской робе. Повязка из небеленого холста туго стягивала голову, скрывая под собой пестрый лес волос - вечное напоминание о том, кто она, и почему здесь ей никогда не быть своей.
Монахи, копающиеся в огороде или шествующие по галереям, замирали, следя за ней настороженными, быстрыми взглядами, которые она ловила спиной. Они не кидали в нее камни, не кричали вслед оскорблений. Они просто… избегали. Отводили глаза, спешили закончить разговор, отмаливали двери келий, когда она проходила мимо. Ее существование здесь было молчаливой договоренностью между Абалланом и остальными, шатким перемирием, которое могло рухнуть в любой миг.
Одиночество стало ее единственной постоянной спутницей. Ее ровесниками были пыльные фолианты в библиотеке и тихие, уставшие от жизни стены. Иногда она ловила себя на том, что ведет беседы с воробьями на подоконнике, просто чтобы услышать хоть какой-то отклик, кроме собственного дыхания.
Абаллан - ее защитник и учитель был стар и погружен в постоянные молитвы да ученые споры. Его любовь казалась строгой и усталой. Ей же хотелось смеха и глупых шуток. Того, чтобы кто-то дразнил ее не со злобой, а с дружеской усмешкой.
Им стал Ян.
Айрин встретила его прошлой осенью. Когда забралась на кривую яблоню в заброшенном саду за южной стеной, чтобы собрать для кухни хоть немного кислых, невзрачных яблок. Она сидела на ветке, жуя яблоко и вдруг услышала снизу насмешливый голос:
- Эй, монашка! Сидишь там как сова. Долго караулить яблоки собираешься?
Внизу, прислонившись к стволу, стоял светловолосый парень лет четырнадцати, с дерзкой ухмылкой. Он смотрел на нее без опаски или брезгливости. Его взгляд блестел живым любопытным и каким-то озорным вызовом.
Айрин едва не свалилась от неожиданности, но, ухватившись за ветку, нашлась быстрее, чем испугалась.
- А тебе какое дело? Не твои же.
- Любое дерево мое, если я первый под ним встал. Так что делись, - его ухмылка стала еще шире.
- Наглость - тоже твое имущество?
- Ага. Как и яблоки с этого дерева.
Он сделал вид, что ползет вверх, но Айрин тут же запустила в него надкушенное яблоко. Оно едва не угодило ему в лоб, но он ловко увернулся и поймал его. Заслышался нарочито громкий хруст.
- Кислое. В самый раз под твою рожицу.
- Хочешь еще? В лоб точно попаду! Теперь не промахнусь!
- С таким характером мы с тобой поладим.
- Я не хочу с тобой ладить, - выпалила она.
Он равнодушно пожал плечами.
- Отлично. Тогда я пошёл. Развлекай дальше своих молчунов.
Он уже отвернулся от ствола, как вдруг Айрин поняла - это был её первый живой разговор за месяцы молчания в монастыре. Первое слово, в котором не было ни жалости, ни брезгливости. Она почувствовала, как вместе с ним уходит что-то важное.
- Постой! - вырвалось у неё, громче, чем она хотела.
Парень обернулся. На губах все та же дерзкая ухмылка, но в глазах блеснул азарт.
- Вот это уже интереснее.
С той минуты он стал окном в другой мир. Тайком пробирался к стенам монастыря, свистел под ее кельей, принося с собой дух приключений, опасности и настоящей жизни.
Он таскал ей украдкой книжки - не духовные трактаты, а захватывающие повести о путешествиях и любовные романы, чтение которых в монастыре строжайше запрещалось. Айрин, проглатывая их запоем при свете огарка, иногда ловя себя на мысли: «А не своровал ли он их?». Но мысль эта тонула в стыдном волнении, ведь другого шанса узнать такой мир у нее бы не получилось.
В ней он видел не найда или проклятое семя, а просто Айрин. И этого было достаточно, чтобы ослепнуть от счастья и не замечать холодных искорок, порой мелькавшие в его прозрачных глазах.
И сейчас она бежала на их встречу, нарушая запрет Абаллана.
Ее путь преградила группа монахов. Сгорбленный, лысоватый старичок отделился от них. Его серые глаза под мохнатыми бровями смотрели строго.
- Айрин, - голос его прозвучал резко, - ты еще не закончила изучать труды Дициуса. Я тебя не отпускал.
- Я закончила! - соврала она, избегая его взгляда. Мысль о том, что Ян будет ждать ее у вяза, а она не придет, заставляла сердце сжиматься от паники.
- Стой!
Одно слово, произнесенное тише, но с такой силой, что ноги Айрин сами собой приросли к плитам. Абаллан мягко, но неумолимо взял ее за плечо, уводя в тень арочной галереи.
- Куда? - спросил он, наклонившись, - я же строго-настрого приказывал не покидать стен монастыря. Разве ты не понимаешь, дитя? Город для таких, как ты… опасен.
- Да брось, Абаллан, - она попыталась бравировать, - я уже не первый раз… - она осеклась. Рот остался приоткрыт. Проболталась.
Старик вздохнул, усталость легла морщинами еще глубже.
- Не первый? Ох, Айрин…
- Я очень осторожна, - поспешно добавила она.
- Это из-за него ты так рискуешь? - голос Абаллана стал жестким, как точильный камень, - из-за того мальчишки? Ян? Не нравится он мне. Только пусть попадется у этих стен, я ему уши оборву!
Неожиданный смех вырвался у Айрин, звонкий, как у воробья.
- Не попадется! - крикнула она через плечо и рванула прочь, оставив Абаллана стоять с вытянутым лицом.
Айрин выскользнула за массивные, окованные железом ворота. Воздух, густой монастырской тишиной, лопнул. Ее сразу обдало потоком иного мира - вольного, опасного и такого манящего.
Она стояла на каменистой площадке перед монастырем, на небольшом уступе холма. Внизу, за крутым склоном, поросшим колючим кустарником, раскинулась оживленная окраина города. Отсюда город казался пестрым, дымящимся ковром из рыжих черепичных крыш, кривых улочек и глинобитных заборов. Дальше, ближе к гавани, клубился настоящая клоака.
Шторм яростно рвал небо. Волны швыряли их на валуны, торчащие из кипящей воды, а откатывающая пена тянула обратно в пучину. В пене мелькала мертвая рыба. Каждый вдох давался с боем. Брызги секли лицо тысячами игл, слепили, забивали горло. Сквозь вой и грохот прорвался отчаянный крик Лукаса. Или то был лишь ветер?
Гек исчез. Белая пена сомкнулась над его головой. Айрин, не думая, нырнула следом. Течение швыряло ее, как щепку, слепило солью. Руки нащупали скользкий камень, оттолкнулась, но тут же волна накрыла с головой и бросила вниз. В мутном мраке мелькнуло что-то бледное. Инстинктивно она рванулась в сторону, пальцы впились в грубую ткань.
Это был Гек. Его безвольное тело тянуло ко дну. Оттолкнувшись ногами от валуна, она рванула наверх. Они вынырнули, захлебываясь воздухом, смешанным с пеной. Лицо Гека исказилось из-за оглушения от падения с высоты, глаза заволокло паникой.
Следующая волна, огромная и неподъемная, накатила на них и швырнула вперед. Айрин ударилась о камень, боль пронзила грудь, но она не разжала пальцы, вцепившиеся в Гека. Вода отхлынула, обнажив узкую полоску скалы прямо перед ними. Обессиленные, они рухнули на жалкий уступ под отвесной скальной стеной. Площадка шириной в несколько шагов - вот все пространство между вечностью черной воды и черного камня.
Волны, как разъяренные псы, продолжали хлестать по ним тяжелой, обледенелой массой, усыпанной бурыми водорослями и острыми раковинами мидий. Руки Айрин покрылись сплошной, пылающей раной. Каждый удар о сбитые в кровь пальцы отзывался тупым эхом во всем измученном теле.
Она рванула Гека за собой, пытаясь отползти выше, но черная и тяжелая волна вдруг вырвала его из ослабевшей хватки и отбросила назад в пенную пасть.
Рядом о скалу с грохотом ударился обломок шпангоута, торчащий, как ребра чудовищного скелета. Обломки мачты и сгнивших досок швыряло о камни.
Место по ту сторону гряды оказалось настоящим кладбищем кораблей и лодок, жаждущих новых жертв.
Снова, с тихим стоном из самой глубины изуродованной воли, она оттолкнулась от камня обратно в хватку ледяной пустоты.
Рука, не чувствующая уже ничего, кроме огня, метнулась вслепую, нащупывая в мутной взвеси соломенные пряди и скользкую кожу. На этот раз пальцы сами по себе сомкнулись мертвой хваткой, впившись в мышцы его плеча. Гек уже не сопротивлялся.
Из последних сил, на чистом отчаянии, чувствуя, как каждый мускул горит и рвется, она подтянула его к скале, найдя ногтями крошечный выступ для своей левой руки. Правой она с силой втолкнула его кисть в глубокую трещину в камне, сжала его пальцы вокруг шершавого камня.
- Держись!
Сама же, ища опору для ног на скользкой поверхности, начала медленно двигаться, таща его за собой.
Лишь увидев, что его пальцы сжали камень с отчаянной силой утопающего, она отпустила его и начала свой мучительный путь. Ногти, истерзанные до мяса, впивались в малейшую щель, колени скользили по покрытому слизью камню.
Она перевалилась на чуть более широкий уступ и повисла, цепляясь последними силами. Мышцы спины и плеч кричали от непосильного напряжения. Собрав волю в кулак, она помогла Геку взобраться на новую высоту. Он рухнул рядом, как мешок, издав лишь бессловесный стон. Его зубы стучали, губы посинели до черноты. Холод убьет раньше, чем море или голод.
Сзади была лишь слепая стена скалы, впереди - бескрайняя, ревущая черная пучина. Настоящий шторм только приближался.
Сверху, сквозь вой ветра и раскаты грома, на них летели камни, как снаряды. Единственная ниточка - узкая, скользкая тропа, бегущая по самому краю пропасти вдоль стены.
Ветер рвал промокшую одежду, пытаясь стащить вниз. Каждый шаг по этой тропе смерти требовал нечеловеческой воли и удачи. Местами тропа сужалась до ширины ступни, и тогда приходилось вжиматься всем телом, чувствуя, как пена бьет по голеням, угрожая сорвать в кипящую бездну. Айрин оглянулась.
Гек брел следом, шатаясь, как пьяный, лицо пепельно-серое, силы явно на исходе. На редких уступах они цеплялись за голые кусты да корявые сосенки, пригнутые к породе вековым напором стихии. Воздух густел от запаха разбуженной штормом смолы и всепроникающей морской соли.
***
После мучительного пути они нашли расщелину. Неглубокий каменный карман, темный и влажный вход, обещавший хоть какую-то защиту от прямого бешенства стихии. Внутри, в полумраке, белел истлевший в лохмотьях одежды скелет, скрюченный в неестественной позе. Немой свидетель того, что они не первые, кого это проклятое место приютило на пороге смерти.
Под ногами хрустел песок, смешанный с мелкими щепками. В углу темнело старое собранное кострище - наследие того самого бедолаги. Рядом валялась горстка мха и сухих водорослей, собранных в кучку, но так и не спасших его.
Айрин обессилено упала на колени, чтобы отдышаться. Гек рухнул рядом как подкошенный, распластавшись на камнях. Его грудь тяжело вздымалась, а тело выгибалось в судорожных конвульсиях, будто по нему били плетью. Зубы выбивали такую дробь, что казалось вот-вот раскрошатся. Он судорожно, с трудом разжимая посиневшие пальцы, попытался стащить с себя рубаху, но ткани прилипли к коже, а мышцы не слушались, дергаясь в бессильных спазмах.
- Он умер… от холода, - вдруг процедила она дрожащим от озноба голосом, - и мы тоже умрем. Если… не развести… огонь.
Взгляд выхватил истлевшие кости. Она мотнула головой в сторону костра.
Гек кое-как сел и растирая окаменевшие мышцы, уставился на кострище:
- Но… он же пытался… Видишь… костер собран. Почему… не получилось зажечь?
Айрин, не отвечая, подползла к мертвецу. Её онемевшие пальцы, ободранные в кровь, обыскали песок у костяной кисти. Ни кресала, ничего, что хоть отдалённо напоминало бы сталь или огниво.
А потом она заметила. У полуистлевшего рукава лежало два невзрачных серых камня с блестящими прожилками, присыпанные пылью. Один чуть темнее другого. В груди зажглась надежда, на миг отогревшая тело.