Игры богов Нелита

Спасти Тёмного бога

Аннотация:

Иногда жизнь подкидывает сюрпризы. И вот ты — неудачник из неудачников — вдруг оказываешься перед выбором, который сделан за тебя.

Шутка ли, когда в твоих руках оказывается нечто, что способно спасти не просто кого-то, а самого Тёмного бога Далина! Верховного бога зла, отца всех бед, повелителя Первородного пламени и самого мрачного и страшного из всех богов.

И нужно ли его спасать или лучше отказаться? Ведь тогда мир избавится от зла! Тем более когда рядом та, ради которой и хочется сделать этот мир лучше.

# Приключения

# Романтика

# Роуд-стори

# Yang adalt

18+ (за табак)

-

Металлический звон резанул по ушам, заставив паренька охнуть. Рукоять больно дёрнула старую мозоль на влажной ладони и выскользнула из скрюченных растерянных пальцев. Нарел приготовился. Вжал голову в плечи и зажмурился. Он знал, что это конец.

За спиной раздались негромкие победные шаги, короткий смешок, а вслед за этим задница вспыхнула болью. Но даже эта боль не была сильна так, как жгучий стыд от того, что он опять облажался!

— Мужчины не плачут! — презрительно бросил Вастер и отвесил парню подзатыльник. — Даже неудачники!

— Сам ты… — зашипел Нарел, но не договорил.

Рослый сын местного трактирщика, самый старший из группы сдающих на меч, подловил момент и щёлкнул того по носу, из-за чего слёзы, которые Нарел пытался удержать, всё-таки брызнули по щекам.

Какой же стыд! Ещё и Вэри смотрит, а он разрыдался как девчонка! Прав Вас, такому неудачнику меча не видать!

Нарел не выдержал, со всей силы толкнул соперника так, что тот пошатнулся, и опрометью бросился прочь со сборного двора, где сегодня в последний раз провалил испытание.

Как бежал — не помнил. Мимо заборов, мельницы, хижины старого свихнувшегося колдуна и часовенки рогатого Белерана у загонов на опушке леса. Голыми пятками по грязи, камням и сучкам. Вот так, сильнее, чтобы в кровь! Чтобы больно было, и эти дурацкие слёзы уже вылились до конца, сколько их там есть! И когда бежишь на пределе, не слышно от чего задыхаешься. То ли ревёшь, то ли воешь. И только руками лицо закрываешь, чтобы не ободрало ветвями.

У дальнего оврага он остановился и долго пытался отдышаться, поэтому не сразу услышал знакомый девичий голосок, выкрикивающий его имя.

— Вэри?! — откликнулся Нарел.

Последняя, кого он хотел бы видеть сейчас — это дочка гончара. Русокосая подруга детства, которая с каждым годом становилась всё милее, отчего дружба со стороны Нара давно превратилась в неловкое, как дурной, ещё лысый птенец, чувство, так и норовившее вывалиться из гнезда раньше времени, чтобы раз и навсегда дружбу разбить. Но ей в лесу не место в своём праздничном платье, тем более что вечереет. Это Нарелу уже всё равно. Он народич конченый, можно смело вычёркивать его из списка мужчин и записывать в очередь к старому Хархеру — танцы посередь дороги в простыне плясать.

— Нарел? — запыхавшаяся девушка показалась среди деревьев. — Еле догнала тебя! Ты зачем убежал? Там уже вечерник собирают, дядька Рук целого быка зажарил в честь праздника!

— Да какой мне праздник?! — с отчаянием спросил Нарел. — Мне там не место, я — неудачник!

— Да получишь ты меч, Нар! — расстроенно всплеснула руками девушка и убрала со лба выбившуюся из косы прядь.

— Вэри, — чувствуя, что вот-вот опять слёзы подкатят, сказал он, — мне шестнадцать на прошлой неделе минуло. Всё уже, не будет больше испытаний. Мне теперь дорога на конюшню какую-нибудь — навоз выгребать до скончания дней! Нет у меня больше шансов.

— Да разве так важно-то, Нар?..

— Важно! — отрезал он, но потом смягчился, видя, что обидел девушку: — Важно, Вэри. Я не прошёл испытания, а теперь могу хоть целыми днями и ночами заниматься, но своего меча мне не дадут никогда. И в бой не пустят. Так и буду сидеть, как баба, пока Вастер с дружками в гарнизоне делом настоящим занимаются!

Вообще, Нарел хотел промолчать, горько усмехнуться и отправить подругу домой. Вон, Вастер тоже на неё смотрит, а уж он настоящий мужчина, заслуживает её. Но дурацкая детская привычка делиться с подругой чувствами искренне, без утайки, сама развязала язык, и теперь Нарел жалел, что дал ему волю.

Вэри смотрела на него с грустью и сочувствием — видела, как он занимался каждое утро, ещё до рассвета, чтобы не провалить испытание на меч. Но боги решили так.

— Вот Далин! — злобно ругнулся парень и пнул ком земли в овраг.

Тот сначала покатился по пригорку, но потом рассыпался и ко дну дошуршал отдельными катышками, оставив мелкое крошево выше.

— Нар, а что это там? — боязливо спросила Вэри, глядя вслед полетевшей земле, и подошла ближе, чтобы вцепиться рукой в его локоть.

Ей бы за других цепляться, а он всё равно защитить её не в состоянии! Самому пора платье надевать и сидеть с девками пряжу разбирать.

Асуня

Аннотация:

Быть брошенным, безусловно, больно. Отвернувшиеся друзья, неудачи с девушкой — всё это ранит душу.

Но когда тебя бросает самогон — вот что поистине страшно!

Проклятье, с которым пришлось столкнуться простому деревенскому парню, сломало всю его жизнь, и теперь герою с гордым именем Асуня предстоит отправиться в путешествие, чтобы снять его или погибнуть.

# Юмор

# Приключения

# Роуд-стори

18+ (за алкоголь)

-

-Дверь-

Асуня смотрел на дверь. Уже почти неделя, как он бросил пить. Даже не бросил! Это «пить» само бросило его! Уж кто бы подумал, что на солнышке так припечёт, что с тех пор ни капли в рот, ни пальца закуси в брюхо.

— Чаво страдаишь-то? — подала голос Асунина бабка Идалья. — Толку с тебя того, шо нету ничего! Так хотя б у город сходил, што ли, штоб работы сыскать-то? Как сидел пень-пнём, так и сидишь! Тьху!

Асуня потупился и вперился взглядом в сцепленные замком руки на чуть грязноватой льняной рубахе.

— Так этыть… — неуверенно начал он, — баб Ид, как мне им на глаза-то показаться? Они ж меня с тех пор метелють, как я на танцах, этоготь… Ну, того самого!

— Та пущай хоть посмотрють на тебя! Хоть на народича похож стал, а так скотина скотиной был!

Бабка подошла к парню и с улыбкой провела большими пальцами по пухловатым скулам:

— Щёчки-то какие таперь, глянь-ка! Глазки светлыя, румянец здоровый-то! Как есть — жаних!

— Та какой жених! — выкрутился Асуня и пересел на другую сторону лавки подальше от собеседницы. — Меня ж вся деревня на смех подняла, когда меня рвать-то с пива начало! Та даже не с самогону-то, а с пива простого! Шагу теперь не ступишь без их «гы-гы»! Што ж я за мужик-то, коли даже пива выпить не могу?!

— Красавец! — уверенно заявила бабка Идалья. — Да за тебя такого люба девка таперь пойдёт! Ну чаво? Рукастай, сильнай, красивый — в деда весь! И щёчки, и плечи, и брюшко даже как у него — покатое, не как энти все отощавшие, смотреть тошно! А таперича ещё и не пьёшь! В нашей-то деревне непьющих, разве что, дед Гляв! Так тот уж помирать скоро собрался — силушек поднять стакан-то нету уж.

— Ну дык про то ж я и толкую! — упрямо заявил Асуня, уворачиваясь от бабки, которая прилаживала к нему шнурок, снимая мерки на новую рубаху. — Все пьют, а я один таперича как энтот…

— Хто?

— Да хворый какой-то! Мне Жорвель ещё в двенадцать годков говорил, что мужику…

— Та плюнь ты на того Жорвеля! — осерчала бабка. — Он сам ужо дальше кружки и не видит-то! А ты таперича у нас нарасхват будешь! Ах, жаних-то какой! Бабы-то ой как не любять, когда муж пьяный под стогом валяется, а ты…

Но Асуня уже не слушал. Махнул рукой и вновь вперился в сцепленные на коленях пальцы.

За окном полдень уже часа два как миновал и начал катить солнце к западу. Скоро, как сумерки упадут, к бабке явятся ученицы, что прясть с ней каждую пятницу устраивались. Притащат хлеб, соленья, пироги да каши. Идалья-то и радуется, горя не знает, а ему — Асуне — опять сидеть в углу и смотреть, как Улька пальчиками ловко пряжу ведёт. Да только раньше-то он самогону «хлоп» — и улыбался ей, даже бороды редкой не стеснялся, усы подкручивал. И пусть, что отворачивалась — робкая девка-то. А теперь ему духу не хватит даже ухо в её сторону повернуть, чтобы как поёт, послушать.

Асуня смотрел на дверь. Быть этой пятнице самой ужасной за всю его жизнь. Ведь коли выйдет — не миновать насмешек дружков бывших, которые давеча братались с ним, покуда хмель не сваливал под лавку, а теперь потешаются, бабой зовут, в брюхо пальцами тычут да дразнят, что на сносях уж, раз дурнеет ему со всего мужского. Но ежели остаться — гореть ему со стыда перед Улькой. Хоть садись да пряжу с ними тяни!

Нет, нельзя оставаться! Уж предательство он переживёт как-то, а вот взгляд девичий жалостливый да укоризненный не вынесет. Может, и к лучшему… А если драка будет, так, может, хоть убьют его, да и дело с концом? Бабке Идалье меньше мороки — рубахи ему шить, кашеварить на двоих… Права она, нет от него толку.

— Што, собрался-таки? — в уголках глаз бабки побежали гусиными лапками лучики морщин.

— Собрался, — понуро кивнул он, вставая.

— К ужину-то ждать? Али завтра ужо?

Асуня вздохнул, сжал ручку пальцами и, прежде чем решительно отворить дверь, ответил:

— Не жди.

-

-Дед-

Дурацкое солнце так и не село за пригорок. Асуня вскинул руку и поморщился. После сумрака избы снаружи всё сияло особенно отвратительно. И простирающиеся докуда хватает глазу покрытые житом поля, и рощица справа, и обвешенный плодами яблоневый сад слева. Две соседние хаты, что также на отшибе вковырялись в жирную землю, будто дразнили зрение соломенными крышами, делая солнечные лучи ещё ярче.

Асуня поморщился и переступил через развалившегося на пороге кота. Бабка ещё что-то говорила за спиной, да он не слушал. Огляделся, радуясь, что остальные народичи пока в полях, и заспешил прочь через двор к раскорчёванной колёсами телег дороге. У самого плетня по привычке дёрнулся, уже набрал в грудь воздуха побольше, чтобы рявкнуть, но с разочарованием замер, видя, что шавка вылезла из будки и остервенело лупит себя хвостом по бокам, заглядывая хозяину в лицо и приподнимая нос, чтобы были видны передние меленькие зубки.