Игры на грани: Мы невозможны

Глава 1: Дикий Ветер и Золотая Клетка

Руслан

Адреналин – это не просто слово. Это пьянящий газ в крови, ревущий мотор под капотом, вибрация руля, отдающаяся в костяшках пальцев. Это ночь, рвущаяся на клочки в лобовом стекле, и черная лента асфальта, зовущая вперед, прочь от этого дерьма. Прочь от «Паука», его вечных долгов и липких паутин. Прочь от промзоны, отворачивающейся от тебя ржавыми боками заброшенных цехов.

Моя «Тойота» – не красавица. Перекрашенная кое-как, с подозрительно чистыми номерами на вчерашней грязи, но сердце у нее бьется ровно и мощно. Она слушается меня, как боевой конь. Мы понимаем друг друга без слов. Сейчас – только скорость. Только ветер, свистящий в приоткрытое окно, и мой собственный, дикий смех, заглушаемый ревом двигателя. Я жму на газ. Стрелка тахометра ползет в красную зону. Вот он, кайф! Чувство, что ты можешь обогнать саму свою проклятую судьбу.

Вырвусь. Обязательно вырвусь. Скоплю на билет куда угодно. Море увидеть. Настоящее. Голубое...

Мысли обрываются. Резкий, слепящий свет как прожектор тюремной вышки. Блин! Откуда здесь, в этой промышленной дыре, такая махина? Роскошный внедорожник, черный, как смоль, мчится навстречу, вынырнув из бокового проезда не снижая скорости. Как будто дорога принадлежит только ему.

Сука!

Инстинкт бьет раньше мысли. Руль – резко вправо. Тормоза – в пол. Резина воет по асфальту, пахнет гарью. Мир превращается в карусель. Стекло – в паутину трещин. Голова – о руль. Глухой удар, скрежет металла. Тишина. Давящая, густая. Пахнет пылью, бензином и... страхом. Моим? Нет. Я не боюсь. Я в ярости. Кровь солоноватым теплом стекает по виску. Черт возьми! Это конец всему. Свободе. Мечте о море. «Паук» сожрет меня за такую лажу. Особенно если менты придут...

Алиса

Чертова скука! Эти посиделки у Лизы... Вечно одни и те же сплетни, один и тот же дешевый коньяк, который они выдают за элитный. И Максим... Его навязчивые смс: «Где?», «С кем?», «Во сколько?». Как будто я его собственность. Как будто помолвка – это кандалы. Хотела прокатиться, прочистить голову. Выбрала самую глухую дорогу, чтобы никто не видел, как дочь депутата несется ночью как угорелая.

Музыка грохочет, ритм бьет в виски. Я жму на газ, будто могу убежать от этого душащего золота и фальши. От ожиданий папы. От пошлых ухмылок Максима. От себя самой, которая устала быть идеальной картинкой.

Еще быстрее!

И тут... Из темноты, из этой промышленной грязи, вылетает какая-то развалюха! Старая «Тойота». На бешеной скорости! Идиот! Куда он прет?!

Не успеваю!

Руль вырывается из рук. Тело бросает вперед, ремень безопасности впивается в грудь. Удар! Грохот! Как будто мир рухнул. Голова звенит. Сердце колотится где-то в горле. В авто пахнет дорогим кожаным салоном и... страхом. Моим. Настоящим, диким страхом. Камера! Регистратор! Он все записал!

С трудом отстегиваю ремень. Дверь скрипит, открываясь с усилием. Каблуки неуверенно стучат по грязному асфальту. Моя Ауди... Бок помят, фара разбита. Тысячи долларов ремонта! Идиот! Грязный, небритый идиот с окраины!

И он... Вылезает из своей развалюхи. Высокий. Сильный. Лицо в крови и грязи, но... не испуганное. Опасно спокойное. Словно привык к таким ударам. Яростное. Как у зверя в капкане. Татуировка на шее выглядывает из-под рваной майки. Глаза... Темные, горящие. Смотрят на меня не с раболепием, как все. С ненавистью. С вызовом. В этом взгляде что-то... криминальное. Интуиция шепчет: этот парень не просто так гоняет ночью по промзоне на этой колымаге.

Руслан

Она вышла. Как из глянцевого журнала. Рыжие волосы, будто пламя в лунном свете. Дорогущий костюм, теперь помятый. Лицо – красивое, но холодное. Злое. В глазах – не страх, а презрение. Такое знакомое презрение «центровых» к таким, как я.

Богатенькая стерва. Из-за нее сейчас все...

Она подходит, не боясь. Высокая. Гордая. Пахнет дорогими духами и безнаказанностью.

– Ты... ты совсем ебнулся? – Голос дрожит от адреналина, но в нем сталь. – Глаза есть? Или в твоей помойке их не выдают? Куда ты летел, как последний...

Я стираю кровь с губ. Злость клокочет внутри. Не время скандалить. Надо убраться, пока менты не приехали.

– Сама неслась как угорелая, принцесса! Дорога не твоя личная! – бросаю, оглядываясь по сторонам. Темно, тихо. Пока.

Она фыркает. Подходит к своей машине, тычет пальцем в регистратор. Маленькая, но смертоносная камера с красным огоньком. Мое сердце леденеет.

– Видишь это? – Голос становится ледяным, опасным. – Здесь все. Твой драндулет. Твое лицо. Твоя скорость. Доказательства – в одном клике от полиции. Или от папочки, который очень не любит, когда портят его дочке машину.

Алиса

Вижу, как его глаза резко сужаются. Вижу, как взгляд метнулся к регистратору, потом к темноте за моей спиной, будто ищет путь к отступлению. Вижу тень настоящей, животной паники под маской злости. Попался. Что-то есть за этим взглядом. Что-то серьезное. Инстинкт хищницы просыпается. Скука мгновенно испаряется. Вот оно! Настоящее. Опасное. Власть. Не просто над ситуацией – над ЭТИМ.

Я делаю шаг ближе. Смотрю в эти горящие, дикие глаза. Чувствую, как дрожь от столкновения сменяется странным, сладковатым возбуждением. Адреналин теперь принадлежит мне.

– Тебе грозят очень крупные неприятности, – говорю четко, наслаждаясь каждым словом. Вижу, как напрягаются мышцы его челюсти. – За нарушение ПДД. За причинение ущерба. За создание аварийной ситуации. Мой адвокат разорвет тебя, как тузик грелку.

Пауза. Ночь вокруг замерла. Слышен только мой голос и его тяжелое, сдавленное дыхание.

– Или... – улыбаюсь улыбкой охотницы, нашедшей редкую дичь. – Ты будешь работать на меня. Исполнять мои поручения. Когда я скажу. Без вопросов.

Он вздрагивает, будто его ударили. Ненависть в его глазах вспыхивает с новой силой. Глубокая, первобытная. Идеально.

Визуализация героев

Алиса "Лиса" Безрукова (20 лет)

Студентка МГИМО. Дочь депутата и актрисы. Рыжая, красивая, избалованная, привыкла все контролировать. Живет в центре (Остоженка). Скрывает внутреннюю пустоту и жажду настоящих чувств за маской идеальности.

Какой видит ее Руслан:

«Она — огонь, в котором я сгораю и которым дышу. Мой самый опасный гонок и мое единственное успокоение.»

«Все видели в ней хрустальную вазу — дорогую, пустую и хрупкую. А она оказалась клинком. Острым, отточенным в тишине своих мавзолеев-особняков. И когда она резала, это было так красиво и так смертельно, что дух захватывало. Я ненавидел её за эту холодную сталь в глазах, пока не понял, что это единственное, что спасло нас обоих.»

«Она думала, что играет роль принцессы, сбежавшей в мир грязи и опасности. Но я видел другое. Я видел, как эта маска идеальности трескается, и из-под неё является её настоящее лицо — дикое, яростное, голодное до жизни. И это было в тысячу раз прекраснее любой её фотографии в журнале. Она не падала в мой мир. Она возвращалась домой.»

Руслан "Дикий" Белозеров (25 лет)

Сирота, выросший в банде. Занимается угонами, подпольными гонками и боями. Мечтает вырваться. Живет в промзоне на окраине. (татуированный, харизматичный, опасный). Не признает чужих правил.

Каким видит его Алиса:

«Он мог одним движением руки усмирить разъяренный мотор и в следующую секунду таким же точным движением сломать челюсть обидчику. В его прикосновении была та же двойственность: они помнили и боль, и нежность, и могли заставить меня забыть обо всем на свете. Он был и коварным течением, и спасительным берегом.»

«Он вошел в мою жизнь не как человек, а как стихия. С запахом бензина, металла и ночной прохлады. Он не вписывался в рамки моего идеального мира — он ломал их одним лишь взглядом своих слишком спокойных, слишком всё понимающих глаз. Он был хаосом, в который мне отчаянно захотелось броситься.»

«Максим дарил бриллианты, а Руслан одной лишь своей молчаливой верностью заставлял чувствовать меня самой драгоценной женщиной на свете. Он был груб, неотесан и опасен, но в его мире не было ни капли фальши. Он был настоящим. И в моей позолоченной клетке это было самой редкой валютой.»

Максим Воронцов (32 года)

Жених Алисы, из ее круга. Богатый, высокомерный. Главный антагонист. Жестокий и властный. Ревнивый собственник. Сын друга отца. Совладелец строительной компании (через отца получает госзаказы).

Глава 2: Игрушка в Золотой Клетке

Руслан

Вечер следующего дня

Особняк. Сука, особняк. Не дом – крепость. Белый камень, кованые ворота, высоченный забор – как будто от меня отгораживаются. От моей грязи, моих татух, моего дерьмового прошлого. Охранник – здоровый мужик в форме, что сидит как натянутая струна – осмотрел меня сверху донизу. Взгляд – как сканер: рваная косуха, засаленные джинсы, стоптанные ботинки. Видно, сразу проставил галочку: «мусор». Пробормотал что-то в рацию, ворота заскрежетали, разъехались.

Двор. Пиздец какой чистый. Плитка, кусты, подстриженные под идиотских зверюшек. Фонтанчик булькает – тихо, как в морге. Тишина давит. Не та благословенная тишина промзоны перед ревом моторов, а мертвая. Удушающая. Провели через дверь – тяжелую, дубовую, в три меня ростом.

И вваливаюсь внутрь.

Дыхание перехватило. Не от красоты. От пиздеца какого-то нереального. Потолки – до неба, с гипсовыми завитушками. Пол – мрамор, блестит, как слеза. Хрустальные люстры – сотни лампочек, слепят, как прожектора на зоне. Картины в рамах – золотых, блять. Какая-то белая фигурка девки в углу – голая, хрупкая, как из снов алкаша. Все орет: «ДЕНЬГИ!» Но не те, что пахнут потом, машинным маслом и страхом. А стерильные. Безжизненные. Пахнет здесь пылью, дорогими духами и… тоской. Роскошной, вылизанной тоской. Мерзко.

Бросили в холле одного. Как муху в банке со сгущенкой. Каждый мой шаг – гулкий, как выстрел в тишине. Руки не знают, куда деться. В карманы? Выглядит по-уркагански. На грудь скрестить? Как будто защищаюсь. От чего? От этого вырви глазного блеска? От запаха ее духов, который уже въелся в ноздри?

И вот она. Спускается по лестнице. Рыжая. «Лиса». Медленно, как на подиуме. В каком-то шелковом облегающем платье. Волосы – идеально уложенные, ни один рыжий волосок не выбился. Лицо – маска. Спокойная. Надменная. Но глаза… глаза сканируют меня. Быстро. Остро. Удовольствие? Видит мой дискомфорт. И ей, суке, это нравится.

– Ну что, Дикий, – голос как лед, мелодичный и режущий. – Осваиваешься? Добро пожаловать в твою новую… конуру. Только не гадь здесь. И дыши потише. Гости пугаются.

Остановилась прямо передо мной. Задрала подбородок. Смотрит свысока. Я челюсть сжал, будто орех. Каждое ее слово – плевок.

– Вот, – протянула тонкий листок, будто подачку. Я взял. Рука у нее холодная, как у покойника. – Правила. Читай. Вбивай в башку. И выполняй. Твой телефон – теперь мой. Отвечаешь после первого гудка. Приезжаешь туда, куда скажу, когда скажу. Максимум через двадцать минут. День, ночь – похуй. Выполняешь поручения. Любые. – Пауза. Глаза сузились, настоящие лисьи. – Без вопросов. Без возражений. Без твоего… дикого нрава. Ты теперь моя игрушка. Усвоил?

«Игрушка». Слово впилось в мозг, как гвоздь. Ярость, знакомая, черная, подкатила к горлу. Заставил дышать глубже. Шрамы под футболкой напомнили – настоящие битвы вон там, на улице. Тут битвы другие. Подлые.

– А если не усвоил? – выдавил я, впиваясь взглядом в ее холодные зрачки. Вызов. Видел, как на идеальном лбу нахмурилась складочка.

– Тогда жми красную кнопку, – сладко улыбнулась, но в глазах – ноль тепла. – И твоя свобода, какая есть, кончится. Надолго. Тюрьма, Руслан. Или мои правила. Выбор ты сделал.

Развернулась, шелк зашуршал. – Сегодня тебе повезло. Мой вечер занят гостями – Слово произнесла с нажимом. – С завтрашнего дня по звонку ждешь в машине. На улице. Не отсвечивай. И запомни: никогда не лезь в дом без спроса. Ты здесь не гость. Ты – обслуживающий персонал.

Я скомкал бумагу, чувствуя, как гнев рвет меня изнутри. «Персонал». «Игрушка». Посмотрел на свое отражение в зеркале – чумазый, татуированный зверь в мире хрусталя и позолоты. Чужой. Враг.

Хорошо, принцесса, пронеслось в голове, пока я разглаживал смятый листок, делая вид покорного. Игра началась. Посмотрим, кто кого приручит. Кто кого сломает. Сунул правила в карман косухи. Саботаж. Сейчас. С молчаливого «пошел нахуй». С обещания себе: эту позолоченную клетку я либо сломаю, либо вырву этой лисе глотку. Адреналин снова заиграл в жилах. Но теперь это был адреналин новой, пиздец какой опасной игры. Игрушка? Щас, блять.

Алиса

Он стоял посреди холла. Как медведь в лавке хрусталя. Огромный, неуклюжий, в потертой одежде и этой… этой звериной уверенности, что прёт из каждой поры. Его косуха, джинсы, ботинки – всё кричало о помойке, с которой он свалился. Татуировки на шее, руках – как клеймо чужого, опасного мира. И этот взгляд. Все тот же. Ненавидящий. Оценивающий. Словно сканирует слабости в моих стенах, в моей позе, в моем голосе.

В моем доме. В моей крепости.

Я почувствовала мурашки по спине. Не страх. Раздражение. Гнев. Как он СМЕЕТ вносить сюда этот хаос, этот запах гари, пота и чего-то дикого, мужского? Как он СМЕЕТ смотреть на меня так, будто я здесь лишняя? Я – Алиса Безрукова. Лиса. Я контролирую. Всегда.

– Ну что, доволен интерьером? – бросила я через плечо, стараясь, чтобы голос звучал ледяным, как клинок. Достала сигарету, щелкнула золотой зажигалкой. Глубоко затянулась. Горький дым – мое спасение. Успокаивал дрожь в пальцах. Контроль, Алиса. Контроль. – Или привык к видам помойки?

Он медленно огляделся. Нарочито медленно. Презрительно.

– Интерьер-то ничего, – процедил он, голос – как наждак по стеклу. – Только воняет… фальшью. И твоими сигаретами. Воняет, блять.

Я почувствовала, как кровь ударила в щеки. Дикарь! Я выдохнула дым ему прямо в лицо. Нагло. Пусть знает свое место.

– Ты здесь не для критики, – голос зазвенел, острее задуманного. Проклятье. – Ты здесь, потому что твоя тупая езда чуть не угробила нас обоих. И теперь ты – моя проблема. Моя… собственность. На время. – Слово «собственность» сорвалось само. Точное. Унизительное. Идеальное.

Он вздрогнул, будто его хлестанули. Ненависть в глазах вспыхнула ярче. Я почувствовала странный укол… удовольствия? Да. Именно. Видеть, как этот дикарь корчится от унижения.

Глава 3: Испытание на прочность

Руслан

Швабра. Ведро. Тряпка. И полтора квадратных метра мраморного пола, который я, оказывается, «засрал» своими ботинками. Чистое, блять, издевательство. Конура, говорила? Скорее псарня, где меня заставили лизать пол. Я окунул швабру в ведро с вонючей химией, которую нашел под раковиной. Запах ударил в нос – едкий, искусственный, как и все тут. Вода тут же стала грязной. Как и я. Похуй.

Я драил этот проклятый мрамор, вкладывая в каждый толчок швабры всю свою злость. На нее. На этот дом. На свою дурацкую судьбу. Представлял, как бы ее идеальный пол выглядел, если б я проехал по нему на моторе. Или прошелся грязными ботинками от края до края. «Пока не заблестит». Сука. Блестит он, блять, как жопа у мартышки. Я бросил швабру, выжал тряпку так, будто это ее шея. Вода брызнула на мрамор. Отлично. Пусть еще раз протрет.

И тут – шум. Смех. Голоса. Много голосов. Легкомысленных, громких, сытых. Дверь открылась, и в холл ввалилась толпа. Девчонки в платьях, которые стоят как моя разбитая «Тойота». Пацаны в дорогих джинсах и рубашках, с самодовольными рожами. Они несли с собой волну дорогих духов, алкоголя и этого... этого запаха беспечности, который мне претил.

Я замер у ведра, как придурок. Швабра в руке. Тряпка капает на только что вымытый пол. Они заметили меня не сразу. Пока галдели, целовали Алису в щечку, орали что-то про «огонь вечеринки». Алиса – в центре. Улыбается. Легкая, сияющая. Совсем не та злобная фурия, что орала на меня пять минут назад. Лицемерка.

Потом один из пацанов, этакий блондин с накачанными плечами и тупым взглядом, тыкнул пальцем в мою сторону.

– Опа! А это что за экспонат, Лиса? – заржал он. – Новый дворник? Или перформанс такой – «гопник в золотой клетке»?

Смешки. Взгляды. Десятки глаз уставились на меня. На мою косуху. На татухи. На швабру в руке. Унижение, острое и жгучее, ударило по горлу. Я почувствовал, как закипаю. Как волчонка, которого выставили на посмешище.

Алиса обернулась. Ее взгляд скользнул по мне – быстрый, оценивающий. В глазах мелькнуло что-то… удовлетворенное? Злорадное? Она добивалась этого? Чтобы меня выставили шутом?

– Не обращай внимания, Сереж, – сказала она легко, но громко, чтобы все слышали. – Это… Руслан. Временная помощь. Разбирается с последствиями своего вторжения. – Она кивнула на мокрый пол.

«Временная помощь». «Вторжения». Блядь. Она играла на публику. Унижала меня перед своим бомондным стадом. Кровь ударила в виски. Я сжал швабру так, что пальцы побелели.

– Помощь? – фыркнула какая-то блондиночка с розовыми губами. – Похож на уголовника, сбежавшего с зоны. Смотрите, татухи! Дикарь!

– Может, он и машину твою угнал, Алис, не видел ее во дворе? – подхватил другой, поумнее видом, но с таким же тупым ехидством. – И теперь отрабатывает? Ха! Классно!

Смешки стали громче. Наглее. Они обступили меня полукругом, как зеваки у клетки. Показывали пальцами. Шушукались. «Дикарь». «Уголовник». «Дворник». Каждое слово – как плевок. Я стоял, опустив голову, но чувствовал каждый их взгляд, как укол. Алиса смотрела. Молча. Я видел ее периферией – она ждала. Ждала, что я сделаю? Взорвусь? Унижусь еще больше?

Алиса

Он стоял там. У своего ведра. Со шваброй. Как приговоренный к позорному столбу. Мои «друзья» – сразу набросились. Как псы на диковинную дичь. «Дворник». «Уголовник». «Дикарь». Каждое слово било точно в цель. Я видела, как он напрягся. Как сжал эту дурацкую швабру. Как опустил голову, но в его позе читалась готовность к прыжку. Зверь, загнанный в угол.

Внутри что-то ёкнуло. Не жалость. Нет. Что-то острое. Возбуждение? Удовольствие от власти? От того, что он сейчас здесь, на моей территории, под перекрестным огнем презрения, и я могу наблюдать, как его дикая гордость трещит по швам? «Временная помощь». «Вторжение». Я специально подобрала слова. Унизительные. Чтобы он понял свое место. Чтобы все поняли – он здесь никто. Прислуга. Пятно на моем идеальном мире.

Он молчал. Терпел. Это злило. Почему не огрызается? Почему не показывает этим мажорам, кто он на самом деле? Или… боится? Боится меня? Моей записи? Мысль согрела. Да, боится. И это правильно.

И тут вошел Максим. Опоздал, как всегда. Зато в идеальном темно-синем костюме, с безупречной укладкой. Его голубые глаза сразу нашли меня, потом скользнули на Руслана. На швабру. На ведро. На моих хихикающих друзей. Понимание мелькнуло в его взгляде, сменившись холодным презрением и… одобрением. Он подошел ко мне, небрежно обнял за талию – жест собственника.

– Что за зверинец, дорогая? – громко спросил он, целуя меня в висок. Его губы были холодными. – Привезла нам живую диковинку для развлечения? – Он отпустил меня и сделал пару шагов к Руслану. Рассматривал его, как неодушевленный предмет. С высоты своего роста и положения. – И что же этот… экземпляр… умеет делать, кроме мытья полов? Лаять? Кусаться? Или только вонять?

Хохот стал громче. Наглее. Максим всегда умел ударить точно и больно. Руслан поднял голову. Его глаза. Боже. Темные. Горящие. Не ненависть. Хуже. Холодная, животная ярость. Та, что предшествует убийству. Я почувствовала внезапный укол страха. Не за Максима. За… за что-то. За порядок. За свой контроль.

Руслан

Этот ублюдок. Этот прилизанный, дорогой ублюдок в костюме. «Жених». Максим. Он подошел. Пахло от него дорогим одеколоном и дерьмом. Обнял ее. Поцеловал. Как свою вещь. Потом пошел ко мне. Смотрел сверху вниз. Как на говно. «Экземпляр». «Лаять? Кусаться? Вонять?»

Хохот. Громкий. Надрывный. Как визг гиен. Эти рожи. Ее лицо – красивое, холодное, с едва заметной ухмылкой. Она позволила этому. Она наслаждалась этим.

Что-то внутри лопнуло. Тот самый тугой шнурок, что сдерживал всю мою ярость, всю боль, всю горечь от этого пиздеца. Звук смеха, слово «вонять», ее лицо – все слилось в одну белую вспышку. Разум отключился. Остался только инстинкт. Зверя. Уличного бойца.

Глава 4: Тень Зверя и Ультиматум Павлина

Руслан

Тишина после ее крика была гулкой, как в склепе. Ее гости – эти мажорные сопли – разбежались, как тараканы от света. Кто-то запинаясь бормотал про «вызов скорой», кто-то просто свалил, шаркая дорогими ботинками по полу. Похуй. Пусть бегут.

Остались мы трое. Я. Она. И он.

Он – Максим – все еще копошился на полу, как подраненная птица. Хрипел, давился слюной, пытался вдохнуть полной грудью и не мог. Лицо – багровое, перекошенное от боли и дикой злобы. Слюна и, кажется, слезы, смешивались с пылью на щеке. Его идеальный костюм – помятый, мокрый от брызг из ведра. Жалкое зрелище. Удовлетворение, острое и дикое, все еще пульсировало у меня в груди. Вот тебе, сука, за «вонять». За «экземпляр». За все.

Алиса стояла между нами. Бледная. Дрожащая. Но не от страха за него, нет. Ее зелень глаз пылала яростью, направленной на меня. Чистой, неразбавленной. Как спирт. Она смотрела на меня так, будто хотела сжечь взглядом. Пальцы все еще были сжаты в кулачки.

– Посмотри, что ты наделал! – ее голос был хриплым, сдавленным. – Посмотри на него! Ты… ты животное! Неуправляемое!

Я пожал плечами, нарочито медленно. Смакуя ее бешенство.
– Сам лез. Нарывался. Я предупреждал – игрушки кусаются. Особенно когда их тычут мордой в дерьмо.

Она аж подпрыгнула.
– Как ты посмел?! В моем доме! Перед всеми! Теперь… теперь что? Полиция? Ты доволен? Добился своего, ублюдок?!

Полиция. Слово повисло в воздухе. Липкое. Опасное. Но я видел в ее глазах – она не хочет полиции. Слишком много вопросов. Про промзону. Про то, что делала там ночью. Про меня. Ее страх перед скандалом был моей защитой. Пока.

– Зови, – бросил я вызов, шагнув ближе. Видел, как она инстинктивно отступила на полшага. – Звони. Расскажи им, как твой мажорный кобель оскорблял «временную помощь», а та не стерпела. Будет весело. Особенно для папочки-депутата. И для твоей помолвки. – Я кивнул в сторону Максима, который наконец перекатился на спину, все еще хватая ртом воздух, но уже с ненавистью глядя на меня.

Алиса
Он стоял. Спокойный. Огромный. Опасный. Как скала посреди рухнувшего мира. Его слова о полиции, о папе, о помолвке били точно в цель. Как ножи. Он знал. Знает мои слабые места. И пользуется этим. Цинично. Беспощадно.

Страх перед скандалом сковал горло ледяным обручем. Папа… Максим… Репутация… Все это рухнет из-за одного удара этого… этого дикаря! Я не могла допустить полицию. Не могла.

– Ты… ты чертов манипулятор! – выдохнула я, чувствуя, как слезы злости подступают к глазам. Я не дам им пролиться. Ни за что. – Ты все просчитал, да? Знаешь, что я не позволю тебя посадить! Потому что тебе нехуй терять! А у меня – все!

Он усмехнулся. Коротко. Жестко.

– Умная Лиса. Раскусила. Так что успокой икоту своего принца и выгони меня к хуям. Пока я не наломал еще больше дров. Или не разбил еще одну твою игрушку. – Он кивнул на Максима.

Максим! Я обернулась к нему. Он сидел теперь, опираясь на локоть. Лицо все еще багровое, но дыхание ровнее. Глаза… Боже, его глаза. Это была не просто боль. Это была уничтожающая, ледяная ярость. И направлена она была не только на Руслана. На меня тоже. Он видел наш разговор. Видел, что я не зову полицию. Видел мой страх. И его силу.

– Алиса… – его голос был хриплым, как наждак. Каждое слово давалось с усилием, но было острым, как бритва. – Этот… грязный… ублюдок… Он ударил меня. В твоем доме. И ты… – он перевел на меня взгляд, полный предательства и боли, – …ты с ним договариваешься?!

Максим

Боль. Адская, разрывающая боль под ребрами. Унижение. Жгучее, сжигающее все внутри. Я сидел на холодном мраморном полу ее дома, чувствуя, как слюна и грязь прилипли к щеке. Мой костюм – помятый, мокрый, воняющий химией. И он… этот зверь, эта грязная тварь с окраины… стоял там. Надменный. Победитель. И она. Моя Алиса. Моя невеста. Она не бросилась ко мне. Не закричала на него по-настоящему. Она… говорила с ним. Спорила. Боялась его угроз больше, чем моего унижения!

Ревность. Холодная, ядовитая змея, что дремала внутри, проснулась. Не просто подозрение. Уверенность. Он – не просто слуга. Не просто уголовник. Он – угроза. Настоящая. Физическая. И… что хуже всего… мужская. Я видел, как она смотрела на него после удара. Миг. Но я поймал. Не только ужас. Что-то еще. Что-то первобытное. Отталкивающее и… притягательное. Для нее. Для моей Алисы.

Этот миг сжег меня изнутри сильнее удара.

– Алиса… – я выдохнул, заставляя голос звучать, сквозь боль, сквозь хрип. – Этот… грязный… ублюдок… Он ударил меня. В твоем доме. И ты… – я перевел на нее взгляд, вложив в него всю боль, все предательство, всю ярость, – …ты с ним договариваешься?!

Она вздрогнула. Отпрянула от него, ко мне. Но не присела. Не прикоснулась. Просто стояла. Виновная. Застигнутая.

– Макс… я… Полиция… Папа… Скандал… – она замялась, ища слова, оправдания.

– Скандал?! – я закашлялся, боль пронзила ребра, но я заставил себя подняться. Медленно. С трудом. Опираясь на тумбу. Каждый мускул кричал. Я выпрямился перед ней. Не до конца. Но достаточно, чтобы смотреть сверху вниз. Чтобы видеть ее страх. Ее вину. – Ты думаешь о скандале?! Он, – я ткнул пальцем в Руслана, не глядя на него, боясь, что сорвусь и попробую ударить, а он меня просто добьет, – он только что сделал меня посмешищем! Нас посмешищем, Алиса! Перед всеми! И ты переживаешь за репутацию?!

Алиса

Он стоял передо мной. Не мой сильный, уверенный Максим. А раненый зверь. Униженный. Озлобленный. Его голос, хриплый от боли и ярости, резал слух. Его глаза… в них было столько обиды. На меня. Больше, чем на Руслана. Потому что я не встала на его сторону сразу. Потому что я испугалась последствий.

– Я… я пыталась решить без скандала… – пробормотала, чувствуя себя предательницей. И перед ним. И перед собой. Почему я не могу просто выгнать Руслана к черту или вызвать полицию? Почему его угроза о папе и помолвке так страшна?

Глава 5: За Кулисами Картонной Империи

Руслан

Неделя. Целая неделя тишины. Ни звонков. Ни смс. Никаких весточек с Остоженки. Как будто тот пиздец с машиной, домом и ударом по мажору был дурным сном. «Паук» покрутил у виска, узнав про аварию и шантаж, но отгремело – и ладно. Работа – угон старого «Мерседеса» для перепродажи на запчасти – отвлекла. Деньги – вот что важно. Деньги на билет. На море. На настоящую свободу. Подальше от Москвы. От «Паука». От нее.

Но судьба, старая стерва, любит подкидывать сюрпризы. Когда я завозил угнанный мотор в подпольный сервис на окраине, наткнулся на разрисованную афишу, прилепленную к ржавому забору: «Благотворительный Вечер в поддержку Детских Инициатив. Прием у Депутата Безрукова. Престижный Клуб ‘Эверест’. 19:00». И мелким шрифтом внизу: «Ведущая вечера – Анжелла Безрукова».

Ее мать. Значит, и она там будет. Со своим женихом-калекой. В своем идеальном мире.

Яркая вспышка ярости ударила в виски. Шантажистка. Выставила меня как собаку. И теперь будет светиться на каком-то благом вечере? Интересно, гости знают, как она шантажирует людей тюрьмой?

План созрел мгновенно. Глупый? Опасный? Да. Но я не мог удержаться. Не для того, чтобы к ней лезть. Ни в коем случае. Чтобы посмотреть. Увидеть этот ее мир своими глазами. Убедиться, что он такой же фальшивый, как она сама. И, может, найти козырь. На всякий случай. Вдруг она передумает насчет записи?

Оделся чисто, но скромно – темные джинсы, черная водолазка, кожаная куртка без лого. Лицо – в тени капюшона. Пробрался в клуб «Эверест» не через парадный вход, сияющий хрусталем и ливреями, а через черный ход, куда таскали ящики с шампанским. Дал охраннику-алкашу, которого знал по промзоне, пару тысяч. Он кивнул, махнул рукой в сторону зала: «Только не отсвечивай, Дикий».

И я увидел. Увидел ее мир.

Алиса

Вечер был адом. Идеально организованным, сверкающим, дорогим адом. Я стояла рядом с отцом на небольшом возвышении, улыбаясь во весь рот, как хорошая дочь депутата. В платье от Elie Saab, которое сдавливало грудь. С бриллиантовыми сережками, которые кололи мочки. Максим стоял чуть позади и слева от меня, его рука лежала на моей талии чуть ниже спины – властно, тяжело, как наручники. Он был безупречен в смокинге. Только в глазах, когда он скользил взглядом по мне, читалась холодная обида и недоверие после той ночи.

Мать парила по залу в облаке красного шелка и дорогих духов внизу, играя роль счастливой жены и заботливой благотворительницы. Ее улыбка была выточена годами в кино. Она ловила восхищенные взгляды мужчин и отвечала на них томным взглядом. Отец, стоявший справа от меня, видел это. Я почувствовала, как его рука, покоившаяся до этого на моем плече для "семейного фото", вдруг напряглась, пальцы впились в шелк моего рукава. Он ненавидел ее флирт, но терпел – для имиджа. И эта ненависть витала холодным облаком вокруг нас.

– Алисочка, ты просто очаровательна! – визгливо пропищала какая-то жена олигарха, обдавая меня волной дорогого парфюма. – И Максим такой молодец! Идеальная пара!

Я улыбнулась шире, показав все зубы. «Спасибо, Ирина Петровна, вы слишком добры». Внутри – тошнота. Фальшь. Все вокруг – фальшь. Разговоры о деньгах, прикрытые маской благотворительности. Похлопывания по плечу от папиных «друзей» с липкими руками. Взгляд Максима, сканирующий меня на предмет "неверности". Материнская игра в счастливую семью. Отцовский ледяной контроль и гнев.

Единственный островок реальности – злость. На себя. За ту ночь. За Руслана. За его дерзость, его удар, его наглость посмотреть мне в глаза после всего! За то, что он заставил меня бояться скандала. За то, что он... существовал. Нарушил мой порядок. И теперь я должна улыбаться этим идиотам.

Руслан (Наблюдает из тени колонны)

Цирк. Настоящий цирк уродов. Мужики – сытые, лоснящиеся, с часами дороже моей жизни. Бабы – раздутые силиконом и самомнением, в платьях, которые кричат «Смотрите, я стою как ваш годовой бюджет!». И все это – под флагом «помощи детям». Пиздеж. Чистой воды. Видно же по лицам – им плевать на детей. Им важно потусоваться. Показать себя. Закрепить связи. Понюхать друг другу жопы.

И вот они. Семейка Безруковых. Депутат – высокий, холодный, как айсберг в смокинге. Стоит рядом с дочерью на показухе, рука на ее плече – жест скорее формальный, чем отеческий. Смотрит на жену внизу, которая кокетничает с каким-то старым козлом в орденах, с таким презрением, будто видит говно на ботинке. А она – актриса – парит, улыбается, но глаза... глаза пустые. Стеклянные. Как у куклы. Ни капли тепла к мужу. К дочери. Ни к кому.

И она. Алиса. Рыжая. В каком-то блестящем платье. А рядом с ней, чуть сзади – Павлин. Его рука на ее талии – не ласка. Захват. Пометка территории. Смотрит на нее не как на невесту, а как на подозреваемую.

А она... Она улыбается. Во весь рот. Сверкает зубами. Говорит что-то слащавое толстой бабе в брильянтах. Но я вижу. Вижу, как напряжены ее плечи под блестками. Как жестокая искорка мелькает в глазах, когда она смотрит в сторону. Как пальцы сжимаются в кулачок, когда к ней подходит пьяный мужик и что-то лопочет, тыча пальцем в ее декольте. Лицемерка. Идеально играет роль. Принцессы. Невесты. Дочки. Но внутри – все та же злая, избалованная стерва, которая шантажировала меня тюрьмой. Только теперь она заперта в своей собственной клетке. Роскошной. Душной. И такой же фальшивой, как ее улыбка.

Алиса

Максим отошел поговорить с отцом о каких-то инвестициях. Отец снял руку с моего плеча и спустился с возвышения к группе важных мужчин. Я осталась одна. Вернее, окруженная фанерой. Улыбка застыла на лице маской. Внутри кипело. От пьяного идиота, который только что лез ко мне. От фальшивых комплиментов. От взгляда отца, который только что бросил на меня: «Держись, дочь. Не подведи». Как будто я вещь. Экспонат.

И тут я увидела его.

Глава 6: Два Зверя в Одной Клетке

Алиса

Двадцать. Круглая дата. Папин подарок – чек на неприличную сумму («Купи что душе угодно, дочка, но не забывай про имидж»). Мамин – дорогущие часы, привезенные курьером из Милана («Сорванный график, милая, ты же понимаешь»). Максим превзошел всех – ключи от нового «Порше Кайен» в коробке, обернутой шелком. Идеальный подарок для идеальной невесты. Он вручил их с торжественным видом, целуя руку. Его рука на моей талии была тяжелее свинца. Его глаза – холодные, наблюдательные. Он не забыл. Не простил.

Вечеринка в нашем особняке. Весь «нужный» свет. Музыка. Шампанское. Смешки. Сплетни. Лица. Столько лиц. Я улыбалась. Целовала воздух у щек. Благодарила за комплименты. Внутри – пустота. Звенящая, как хрустальный бокал. Все было правильно. Идеально. Как всегда. И так же невыносимо.

Идея пришла внезапно. Острая. Опасная. Как бритва. Он. Дикий. Его наглое вторжение на прием. Его слова о фальши. Его уверенность, что я боюсь его больше, чем он меня. Злость клокотала. Я не боялась! Я… контролировала ситуацию. До сих пор контролировала.

Отошла в тихий угол зимнего сада за гигантский фикус. Достала тот телефон. Грязный, дешевый, купленный когда-то на случай «особых» поручений. Набрала единственный сохраненный номер. Он ответил после второго гудка. Молчание в трубке. Тяжелое. Ожидающее.

– Я знаю, где ты живешь, – начала без предисловий, голос низкий, ровный, ледяной. – Промзона. Гаражный кооператив «Восход». Бокс 17. Рядом с развалинами завода «Красный Октябрь». – Пауза. Пусть переварит. Пусть почувствует, что его копыта тоже в грязи. – Сегодня мой день рождения. Вечеринка. Мне нужен водитель. Трезвый. Надежный. Ты будешь за рулем моей Audi Q7 (новый «Кайен» Максим не отпустит). Будешь здесь через час. Ждать у машины. До конца вечера. Без вопросов. Без твоих выходок.

Молчание. Потом его голос, глухой, злой:
– Или что? Шантажом записи уже не хватает? Теперь угрожаешь навестить в конуре?

– Или я пришлю туда Максима, – отрезала я четко. – С его друзьями. И с вопросами. Очень неприятными вопросами. Выбирай: час у машины под дождем или визит, после которого твой гараж превратится в решето, а ты – в фарш. Понял, «Дикий»? Час. И точка.

Я отключилась. Не дав ему ответить. Рука дрожала. От злости? От адреналина? Неважно. Главное – он приедет. Он должен был приехать. Чтобы помнил, кто тут главный. Чтобы я видела его унижение – ждать как собака хозяина, пока я праздную. Чтобы доказать себе... что не боюсь.

Руслан

Час. Ровно. Я стоял у серебристой Audi Q7 – той самой, в которую я врезался той ночью. Теперь она сияла, как новенькая, без единой царапины. Дождь моросил, холодный, противный. Я замерз. В джинсах, косухе, под моросящим дождем. Она специально заставила ждать на улице. Унижение. Часть спектакля.

Из окон особняка лилась музыка, смех, свет. Запах дорогой жратвы и духов доносился даже сюда. Я видел тени гостей, силуэты в окнах. Ее силуэт? Неважно. Я смотрел на ее машину. Крутая тачка. Мощная. Но ухоженная, как музейный экспонат. Не для гонок. Для понтов. Жаль.

Время тянулось. Тупо. Я засунул руки в карманы, прячась под козырьком крыльца, но не слишком близко к дверям – чтоб охрана не занервничала. Мысли крутились вокруг ее угрозы. Она знала адрес. Точный адрес. Как? Вычислила? Навела справки? Или «Паук» проболтался за лишнюю сотню баксов? Мысль, что этот мажорный ублюдок Максим может нагрянуть к Костяну в гараж, к братве, ко мне… сжимала глотку. Я не мог этого допустить. Пришлось ползать. Еще раз.

Наконец, дверь распахнулась. Грохот музыки, смеха, теплый воздух, нагруженный духами, вырвался наружу. И она. Алиса. В каком-то серебристом платье, обтягивающем как вторая кожа. Блестки. Рыжие волосы уложены сложно и идеально. Но лицо… лицо было бледным под слоем макияжа. Глаза – усталые. Злые. Она шагнула на крыльцо, оглянулась. Увидела меня. Взгляд – как укол иглой. Презрительный.

– Заводи, – бросила она, не здороваясь, спускаясь к машине отдав мне ключи. Пахло от нее шампанским и чем-то резким, нервным. – Отвези меня… – она запнулась, словно не знала куда, – …просто езжай. Куда-нибудь. Пока не скажу стоп.

Я открыл ей дверь. Она швырнула свою крошечную сумочку на заднее сиденье и плюхнулась на пассажирское кресло, откинув голову. Я сел за руль. Завел двигатель. Тяжелый, ровный рокот. Хороший звук. Машина послушная. Я тронулся. От особняка. От света. От ее мажорного ада.

Первые минуты ехали молча. Дождь стучал по крыше. Дворники монотонно шуршали по стеклу. Она сидела, смотря в темное окно. Напряженная. Как струна.

– Что, принцесса? Праздник не удался? – не удержался я, глядя на дорогу. – Или жених опять облажался? Не тот подарок вручил?

Она повернула голову. Медленно. Ее глаза в полумраке салона горели холодным зеленым огнем.
– Заткнись, – прошипела она. – Просто вези. И не отсвечивай.

Я фыркнул.
– Как скажешь, хозяйка. Твоя воля. Хочешь – катаемся всю ночь по кругу. Как пони. Только бензин твой. – Я резче нажал на газ. Машина рванула вперед. Она вскрикнула от неожиданности, вцепившись в подлокотник.

– Ты совсем ебнулся?! Сбавь скорость!

– А чего бояться? – я сбросил газ, но не сильно. – Машина надежная. Дорогая. Не то что моя развалюха. Или ты не доверяешь своему «идеальному» выбору? Как и всему остальному в твоей «идеальной» жизни?

Алиса

Его слова ударили больнее, чем рывок машины. «Идеальный выбор». «Идеальная жизнь». Фальшь. Сплошная фальшь. Максим, который следит за каждым шагом. Отец, для которого я – витрина. Мать, которой нет дела. Гости, которые презирают за спиной. И этот… этот зверь за рулем, который видит сквозь все.

– Заткнись! – вырвалось у меня, голос дрогнул. – Ты ничего не знаешь! Ни-че-го! Сидишь в своей промзоне, воруешь тачки, и думаешь, что понял жизнь? Ты понял только грязь! А мой мир… ты даже представить не можешь, каково это! Когда каждый твой шаг – под микроскопом! Когда ты должна улыбаться тем, кого ненавидишь! Делать то, что от тебя ждут! Быть идеальной куклой! День за днем! Год за годом! Это душит! Понимаешь?! ДУШИТ!

Глава 7: Первый Прорыв Плотины

Алиса

Дождь. Холодный, пронизывающий, августовский ливень, обрушившийся внезапно, как и все в этой проклятой ночи. Мой Audi – моя надежная крепость, моя свобода на час – предательски захлебнулся и заглох посреди темной, узкой улицы в районе, который на карте Москвы значился как "перспективный", а в реальности был сборищем обшарпанных хрущевок и мрачных подворотен. Где-то здесь, в этой промозглой сырости, жил он. Мысль заставила сжаться внутри. Не от страха перед ним сейчас. От страха перед этим местом. Перед грязью, темнотой, незнакомыми тенями.

– Заведи! – резко бросила я Руслану, тыча пальцем в замолкшую приборную панель. – Немедленно! Что ты стоишь?!

Он не шевелился. Сидел за рулем, смотря в лобовое стекло, залитое потоками воды. Его профиль в полумраке салона казался вырезанным из камня. Хмурым. Злым. На меня? На машину? На весь мир?

– Не заводится, – ответил он наконец, голос глухой, без эмоций. – Топливный насос, наверное. Или электрика. Промокло что-то.

– Не может быть! – вырвалось у меня, паника тонкой струйкой поползла по спине. – Это же новая машина! Точнее, почти новая! После ремонта... Ты просто не умеешь ею пользоваться! Попробуй еще раз!

Он повернул голову. Его темные глаза в отблеске уличного фонаря горели холодным презрением.

– Я угоняю машины, принцесса, а не чиню их по мановению волшебной палочки. Особенно в лужах по ступицу. – Он кивнул за окно, где вода уже поднималась к бордюру. – Звони своему мажору. Пусть присылает эвакуатор. Или спасает принцессу из лап страшных окраин.

Руслан

Она сидела рядом, вся напряженная, как струна. Пахло от нее страхом. Настоящим, животным страхом. Не перед сломанной машиной. Перед местом. Перед этой промозглой грязью, мокрыми стенами домов, темными подворотнями. Я видел это по тому, как она вжалась в кресло, как глаза метались по сторонам. Страх бедности. Страх грязи. Как в плане. Ее золотая клетка была далеко, а тут – реальность. Моя реальность.

Я полез за своим древним, залатанным телефоном. Не для Максима. Для Костяна Он рядом, в гараже. Подъедет, подтолкнет, довезет до "Восхода". Но прежде чем я набрал номер...

Тень отделилась от стенки ближайшего дома. Большая. Неустойчивая. Пьяная. Мужик в растянутом свитере, с бутылкой в руке. Шел прямо к машине. Шатаясь. Глаза – мутные, агрессивные.

– Опа... – прохрипел он, постучав костяшками пальцев по стеклу со стороны Алисы. – Тачка... Ничё так... А девчонка... – Он прильнул к стеклу, разглядывая ее. – Симпатичная... Че сидите? Гулять... пошли... Я тут... местный... Покажу... – Он дернул ручку двери. К счастью, я ее заблокировал. – Открывай! – заорал он внезапно, ударив кулаком по стеклу. – Я тебе сказал, открывай, стерва! Или сама вылезешь?!

Алиса

Стекло дрогнуло под ударом. Грязное лицо пьяного урода прилипло к нему. Его пьяное дыхание затуманило стекло. Его слова... Грубые. Грязные. Обещающие боль. Паника накрыла с головой. Холодный пот выступил на спине. Я вжалась в кресло, словно пытаясь провалиться сквозь него. Грязь. Насилие. Опасность. Все, чего я боялась больше всего. Все, от чего мой мир был призван защитить. И вот оно. За стеклом. В двух сантиметрах.

– Руслан... – прошептала я, голос предательски дрожал. – Сделай что-нибудь... Прогони его... Пожалуйста...

Я не узнавала свой голос. Слабый. Испуганный. Униженный. Как у ребенка.

Руслан

Ее "пожалуйста" прозвучало как нож по сердцу. Не просьба хозяйки. Мольба загнанного зверька. Я видел ее страх. Настоящий. Не тот театральный ужас перед скандалом. Первобытный страх жертвы. И это... это вывело меня из себя. Ярость, черная и горячая, залила все внутри. Не за нее. За то, что этот пьяный ублюдок посмел? На моей территории? Пусть я здесь по ее милости. Но это все равно МОЙ район. Мои правила. И здесь не ебут мозги пьяницы беспомощным девчонкам. Даже если эта девчонка – стерва Алиса.

Я резко распахнул свою дверь. Вышел под дождь. Холодная вода мгновенно промочила волосы, куртку. Неважно.

– Эй, мудило! – крикнул я, шагая к нему. – Отойди от машины. И убирайся к хуям. Пока цел.

Пьяный обернулся. Качнулся. Увидел меня. Не испугался. Оскалился в пьяной ухмылке.

– О... защитник... – забормотал он. – Самый... умный? Иди... нахуй... – Он размахнулся бутылкой. Глупо. Медленно.

Я не стал ждать. Один шаг вперед. Короткий, резкий удар ребром ладони в горло. Точный. Жесткий. Как учил "Паук". Пьяный захрипел, выронил бутылку, схватился за горло. Закашлялся. Глаза полезли на лоб от боли и нехватки воздуха. Я схватил его за воротник свитера, развернул и толкнул что есть силы в сторону подворотни. Он шлепнулся в лужу, захлебываясь кашлем и грязной водой.

– Следующий раз – сломаю, – бросил я ему, не повышая голоса. – И запомни лицо. Это мой район. Здесь я устанавливаю правила. Теперь катись.

Он не спорил. Заковылял прочь, спотыкаясь, хрипя. Я повернулся к машине. К Алисе. Она сидела, прижав ладони ко рту. Глаза – огромные, полные ужаса. Но не передо мной. Перед тем, что только что было. И перед тем, что я сделал. Так быстро. Так жестоко. Эффективно.

Алиса

Он стоял под дождем. Мокрый. Грозный. Как мстительный дух этой промзоны. Он не дрался. Он... нейтрализовал. Как опасность. Без лишних слов. Без шума. Его удар... он был страшен своей точностью, своей смертоносной простотой. И в этом была... дикая, первобытная сила. Та, которой не было у Максима с его наемниками. Та, которая спасла меня.

Он открыл дверь, сел за руль. Вода с него текла ручьями на коврик. Запах мокрой кожи, дождя и чего-то мужского, дикого, ударил в нос. Он не смотрел на меня. Завел зажигание. Машина, к моему изумлению, с третьей попытки заурчала.

– Повезло, – пробурчал он. – Контакты подсохли. Поехали. Быстро, пока снова не хлопнуло.

Глава 8: Мир Дикого

Алиса

Тишина в салоне машины была оглушительной. Гулче, чем стук дождя по крыше. Гулче, чем наш недавний бешеный пульс. Мы сидели, не глядя друг на друга, дыша прерывисто, как после марафона. Мои губы горели. Они пульсировали – то ли от укуса, то ли от дикого натиска того... поцелуя. Это слово казалось слишком нежным для того, что произошло. Это была схватка. Биохимическая война. И я... я не просто участвовала. Я атаковала в ответ. Со всей яростью, что клокотала во мне годами. Теперь эта ярость сменилась ледяным стыдом и оглушительным шоком.

Я целовала Руслана. Грязного уголовника с промзоны. В его машине. В его районе. Со злостью. Со страстью. Мысль вызывала тошноту и... странное, запретное возбуждение одновременно. Я сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Никогда. Никто не должен узнать. Особенно Максим. Особенно папа.

– Заведи, – мой голос прозвучал хрипло, чужим. – Отвези меня... домой. Сейчас же.

Он не ответил. Не спросил. Не усмехнулся. Просто повернул ключ. Двигатель ожил послушным рычанием. Он вырулил из проулка, обратно на уличный свет, бледный в завесе дождя. Мы ехали молча. Напряжение висело между нами плотной, невидимой стеной. Каждый поворот, каждый свет фар высвечивал его профиль – жесткий, непроницаемый. И след моих зубов на его нижней губе. Темный. Кровавый. Моя метка. От этого зрелища сжималось все внутри.

Через два дня звонок на тот телефон разорвал тишину моей спальни. Голос Руслана был ровным, без эмоций, словно ничего и не было.

– Ты хотела чехол для ключей? Из той мастерской? Готов. Забирай сегодня. Самовывоз. Я тебя встречу у въезда в «Восход». В семь.

Он бросил трубку, не дожидаясь ответа. Приказ. Но в его тоне не было прежнего презрения. Была... усталость? Или что-то еще. Я долго сидела, сжимая телефон. Чехол. Предлог. Глупый. Я заказала его через Русалана в какой-то подпольной кожевенной мастерской в промзоне – исключительно для того, чтобы иметь рычаг, чтобы снова затащить его в свою игру после приема. Теперь этот чехол казался якорем, тянущим меня в пучину.

Но не поехать я не могла. Он знал мой страх. Знает адрес. И после того поцелуя в машине... я должна была сохранить лицо. Показать, что это ничего не изменило. Что я все еще контролирую. Хотя внутри все кричало, что контроль потерян навсегда.

Руслан

Она приехала. На своей Audi, но без водителя. Сама. Смелость дурацкая. Или отчаяние. Лицо – закрытое, как маска. Глаза – избегали моих. В джинсах и простой черной куртке, без блеска, но все равно кричащие "не отсюда". Я махнул головой в сторону узкой улицы, уходящей вглубь промзоны.
– Дальше пешком. Машину здесь оставляют. Если хочешь обратно на колесах.

Она кивнула, молча. Вышла. Заперла машину. Пошла рядом. Держалась на расстоянии. Пахло ее духами – дорогими, чужими – и страхом. Настоящим. Она озиралась на каждую тень, на каждую обшарпанную стену, на каждую лужу мазута. Ее брезгливость была почти физической. Страх бедности. Как в плане. Видел это по подергиванию ноздрей, по тому, как она подбирала ноги, чтобы не наступить в грязь.

– Добро пожаловать в рай, принцесса, – пробурчал я, отпихивая ногой ржавую банку с пути. – Не улыбайся местным – подумают, что слабоумная. И кошелек крепче держи. Хотя... – я оглядел ее, – ...здесь твои шмотки все равно никто не оценит. Продадут за копейки на толчке.

Она не ответила. Только сжала губы. Мы шли мимо гаражей с воющими за дверями дрелями, мимо развалов запчастей, мимо компаний мужиков в промасленных спецовках, которые провожали Алису долгими, оценивающими взглядами. Шептались. Ухмылялись. Я ловил их взгляды и отвечал жестким, предупреждающим кивком. Моя. Не трогать. Зачем я это делал? Не знаю. Инстинкт.

Мастерская по коже оказалась в полуподвале. Темно. Душно. Пахло кожей, краской, потом и... опять же, табаком. Старый мужик с татуированными пальцами и хитрыми глазками протянул Алисе чехол для ключей – грубой работы, с выжженным знаком.

– Красота, да? – он ухмыльнулся, показывая гнилые зубы. – Эксклюзив. Для особой клиентки Дикого. Платишь?

Алиса молча достала пачку купюр. Отдала, не глядя. Ее пальцы слегка дрожали. Она торопилась уйти. Я видел.

– Теперь в тату-салон, – сказал я, когда мы вышли на воздух. Это не входило в ее планы. Но я решил.

– Зачем?! – в ее глазах мелькнула паника. – У меня все!

– «Паук» хочет тебя видеть, – ответил я просто. Прямо. Не давая выбора. – Узнал, что ты тут будешь. Приказал привести. Если не пойдешь – сам придет. К тебе. На Остоженку. Выбирай.

Она побледнела. Исчезли последние остатки напускной уверенности. Страх перед «Пауком» был другим. Холодным. Предчувствием беды.

– Веди, – прошептала она.

Алиса

Тату-салон. Название «Игла и Боль» светилось неоном над дверью в еще одном унылом здании. Внутри – яркий свет, жужжание машинок, едкий запах дезинфекции и... крови? Нет, наверное, антисептика. Но ощущение было стерильно-пугающим. На кушетках – мужики с голыми торсами, терпящие, пока иглы вбивали под кожу синие и красные узоры. Девчонка с розовыми волосами и кольцом в носу лениво набивала дракона на лопатке здоровенному детина. Музыка – тяжелый, давящий металл.

И он. «Паук». Сидел за стеклянной перегородкой, в кресле, похожем на трон. Высокий. Худощавый. В дорогой, но неброской черной рубашке. Волосы – темные, аккуратно уложенные. Лицо – с правильными, холодными чертами, как у актера Панфилова. Но глаза... Глаза были как у настоящего паука – многослойные, ничего не выражающие, но видящие все. Он чистил апельсин длинным, острым ножом. Движения – плавные. Смертоносные.

Руслан подошел к нему. Кивнул.

– Привел, Павел. Это Алиса.

«Паук» поднял глаза. Не на Руслана. На меня. Его взгляд скользнул по мне – от кед до рыжих волос. Оценивающе. Как товар. Или угрозу. Ни капли интереса. Ни капли эмоций. Холодный расчет.

Глава 9: Цена Вторжения

Алиса

Тишина особняка обрушилась на меня, как тяжелый саван. После промзоны, после Паука, после того поцелуя в машине, который все еще жёг губы, эта роскошь казалась чужой, фальшивой. Я сбросила куртку у входа – последний щит от своего же безумия – и потянулась к лестнице. Нужен был душ. Нужно было смыть запах гари, страха и... его. Руслана. Нужно было забыть холодные глаза Паука и его слова: "Мир липкий. Возвращает с лихвой". Забыть, как он смотрел на меня, будто видел все мои грязные маленькие тайны.

Тень отделилась от колонны. Максим.

Он стоял там, в темных брюках и белой рубашке с расстегнутым воротом. Рукава закатаны, обнажая мощные предплечья и шрамы – бледные молнии на загорелой коже. В руке – мой смартфон. Экран светился мертвенным светом. Его лицо было маской спокойствия. Слишком идеальной. Опасной. А глаза... его пронзительно-голубые глаза, обычно похожие на летнее небо, сейчас были ледяными осколками арктики. Он смотрел на меня. Молча. Оценивающе. Как на улику.

– Интересная... деловая прогулка, дорогая? – Голос – шелковистый, как лезвие, обернутое в бархат. Он поднял телефон, и я увидела на экране свои же сообщения: "Чехол готов. Самовывоз. Восход. 7 вечера". – "Восход". Гаражный кооператив. Глушь промзоны. Очень... специфичное место для поиска эксклюзивного чехла. Особенно для моей невесты. Особенно в компании того... дикаря. Руслана Белозерова.

Он знает. Сердце упало в пятки, потом рванулось в горло. Взломал. Опять. Пальцы похолодели. Старый, знакомый страх перед его гневом, перед папой, перед скандалом сжал горло. Но поверх него, яростным, позорным пламенем, вспыхнула злоба. На его контроль. На унижение. На эту его уверенность, что он владеет мной.

– Я уже взрослая, Максим, – выдавила я, заставляя голос звучать ровно, ледяно. Маска Лисы. Непробиваемая. Подбородок вверх. – Могу съездить куда захочу. И с кем захочу. За чехлом. Или просто подышать воздухом, свободным от твоей слежки.

Максим рванулся вперед. Один шаг – и он заполнил все пространство, нависая надо мной. Его рост, его сила – физический гнет. Ледяные голубые глаза впились в мои изумрудные, выжигая дотла.

– С кем захочу? – Голос сорвался на низкий, опасный рык. Тишина холла треснула. Его рука – молния. Железные пальцы впились в мое запястье. Боль. Острая, жгучая. Я вскрикнула. Он притянул меня так близко, что почувствовала жар его тела, запах его дорогого яда и дикую, неконтролируемую ярость. – Ты МОЯ, Алиса! Понимаешь?! Моя невеста! Будущая жена! Ты принадлежишь этому дому, этому кругу, МНЕ! А не какому-то грязному уголовнику с окраины! Что ты там искала, а?! Его татухи? Его бандитскую "романтику"? Его грубые руки?! – Он тряхнул меня. Голова откинулась. Зубы клацнули. Боль в запястье пылала, но боль от слов – "принадлежишь", "моя" – жгла изнутри сильнее. В его ледяных глазах я увидела не ревность. Манию. Темную, всепоглощающую. И... страх. Страх потерять контроль. Надо мной. Над его безупречным миром. – Он уже слишком много себе позволяет! Слишком близко подобрался к тому, что мое!

Он рванул мою руку – новый вскрик – и ткнул пальцем мне в лицо. Его голубые глаза горели адским холодным пламенем.

– Вот твой выбор, – прошипел он, голос стал тихим, смертоносным. – Цена твоего... вторжения в его мир. Избавься от него. Окончательно. Жестко. Покажи ему. Покажи этому дикарю его настоящее место. Покажи ему, что ты – моя. Что он для тебя – грязь под ногами. Что его прикосновения, его взгляды, его... наглость – вызывают у тебя омерзение.

Он наклонился. Его дыхание обожгло щеку.

– Сделай это. Сама. Публично. Унизи его так, чтобы он сдох от стыда. Чтобы никогда не поднял глаза на тебя. – Пауза. Взгляд – ледяная буря. – Или я это сделаю за тебя. Но по-своему. Через его Паука. Через его грязную банду. Через его криминальные тайны. Я знаю, где искать. Я знаю, как давить. Я сломаю ему руки. Ноги. Вышвырну на помойку, откуда он выполз. И ты будешь смотреть. Поняла, Алиса? Ты будешь смотреть, как уничтожают твоего "дикаря". Выбирай. Твоя игра. Твои правила. Или мои. Но он уйдет. Навсегда.

Он отпустил запястье так резко, что я едва устояла. На тонкой коже – багровые отпечатки его пальцев. Метка. Клеймо. Обещание. Он развернулся. Ушел вглубь дома. Его шаги гулко били по мрамору. По моим нервам.

Я стояла одна. Дрожала. Весь мир сузился до пульсирующей боли в запястье и ледяного кома в груди. В ушах звенело: "Избавься". "Покажи, что ты – моя". "Унизи". "Сломаю". "Через Паука". Картины промзоны смешались с его ледяными глазами и чудовищными угрозами. Страх за Руслана – слепой, животный – перехлестнул все. Максим не блефовал. Он мог. Он знал, как найти Паука. И Паук... Паук отдаст Руслана, если почует выгоду или угрозу от Максима. Руслан будет раздавлен. И я... я должна была смотреть.

Выбора не было. Никакого. Только его условия. Разорвать. Унизить. Показать. Или стать свидетельницей его гибели. Цена моего вторжения в мир Дикого оказалась его жизнью.

Я поднялась в свою комнату. Каждый шаг давался с трудом. Я достала телефон. Тот самый, грязный. Набрала номер. Рука дрожала. Он ответил почти сразу.

– Руслан. Завтра. Кафе "Эспрессо" на Арбате. 12 дня. Будь там. – Голос звучал чужим. Плоским. Холодным. Как у Лисы, которой я больше не чувствовала себя. – Приходи. Это важно.

Я бросила трубку, не дожидаясь ответа. Не позволив себе передумать. Завтра. Я должна буду разорвать. Унизить. Показать ему и всем, кто, возможно, следит (а Максим наверняка устроит слежку), что я – собственность Максима Воронцова. Что Руслан Белозеров – ничто. Грязь. Что тот поцелуй... был ошибкой. Позором. Омерзением.

Мысль вызвала новый приступ тошноты. Но страх за него был сильнее. Я сжала окровавленную губу и уставилась в зеркало. В глазах отражалась не Лиса. Загнанная в угол тварь. Готовая укусить того, кого... кого боялась потерять навсегда. Цена вторжения. Цена его жизни. Я заплачу. Его ненавистью.

Глава 10: Незаживающая Рана

Руслан

Пиздец. Вот просто пиздец. Эта рыжая тварь в своем пафосном кафе... Эти слова: "омерзение", "грязь", "никто"... Как ножом по живому. И этот блестящий камушек на пальце – знак того ублюдка Воронцова. Она принадлежит. Как машина. Как сумка. И мне показали дверь. Публично. Унизительно.

Адреналин после той встречи вылился в гулкий удар кулаком по ржавому борту старой "Волги" в гараже. Металл прогнулся. Боль пронзила костяшки. Хорошая боль. Настоящая. Не то что та херня, что скребла изнутри после ее взгляда. "Паук" тут как тут, тенью возник.

– Красивый хук, – голос как напильник по стеклу. – Машину жалко. Она деньги стоит. – Подошел, осмотрел вмятину. Холодные глаза, как у змеи, скользнули по моему лицу. – А тебя не жалко? Весь на нервах. После встречи с... кем? С той золотой куклой? Слышал, она тебя по-публичному слила. Как мусор.

Я стиснул зубы. Не ответил. Собрал с пола гаечный ключ, который выронил от удара. Рука дрожала. От злости. От унижения. От этого ебучего чувства, что меня обманули. Использовали. Выплюнули.

"Паук" положил мозолистую ладонь мне на плечо. Тяжело. Как гиря.

– Забудь ее, Дикий. Она – из другого теста. Ее мир – яд для таких, как мы. Для тебя. – Пауза. Глаза сузились. – Тем более... у меня для тебя работа. Серьезная. Рискованная. Но оплата... солидная. Хватит, чтобы свалить отсюда. Куда угодно. На море, говоришь, мечтаешь? Так вот шанс.

Он описал задание. Угон. Не просто тачки. Бронированного "Мерседеса" S-Class. С охраной. С риском быть пойманным или застреленным. Но ставки... Да, хватило бы. На билет в один конец и жизнь без оглядки. На свободу от гаражей, от угонов, от его липкой паутины. От нее.

– Думай, – бросил "Паук" и растворился в полумраке гаража, как призрак.

Я остался один. С ключом в руке. С вмятиной на машине. С адом в голове. Мысли путались. Море... Солнце... Свобода... И тут же – ее лицо в кафе. Холодное. Надменное. Губы, которые кривились от "омерзения". А потом... вспышка. Память тела. Не кафе. Машина. Дождь. Темнота. Ее губы на моих. Горячие. Яростные. Не омерзение – огонь. Ее руки, вцепившиеся в волосы. Ее дыхание, сбившееся в такт моему. Пиздец! Откуда это?! Почему этот призрак лезет сейчас, когда надо думать о бронированном "Мерсе", о риске, о свободе?!

Я снова ударил по "Волге". И еще раз. Пока боль в руке не перекрыла боль в груди. Но картинка не уходила. Ее губы. Ее запах. Ее "омерзение". Противоречие рвало мозг. Ярость к ней боролась с... с чем? С тоской? С бредом? Нахуй все это! Надо бежать. Отсюда. От нее. От "Паука". Этот угон – билет. Единственный. Надо сосредоточиться. Но... черт возьми... почему эта тварь не выходит из головы?!

Алиса

Тишина особняка давит. Как саван. После того спектакля в кафе... Кажется, я разучилась дышать. Каждый вдох – как нож. Я сижу перед зеркалом в своей безупречной спальне. Бессмысленно смотрю на отражение. На лице – маска. Только что нанесенная тональным кремом, чтобы скрыть следы бессонницы. А вот губу скрыть не получается. Маленький шрам, царапина. Его зубы. Напоминание. Не об "омерзении". О той ярости. О том, как мы кусали друг друга в темноте салона, воняющего дождем и адреналином. Как это было... настоящее.

Я дотрагиваюсь до шрама. Больно. И стыдно. Стыдно за ту ложь, что лилась из меня в кафе. За эти слова: "грязь", "никто". За этот блестящий камень на пальце – ошейник Максима. Он доволен. После кафе был ласков, как удав перед кроликом. "Молодец, дорогая. Ты все правильно сделала. Теперь он знает свое место". Его рука на моей талии – владение. Его голубые глаза – холодное одобрение тюремщика. А внутри меня... пустота. И эта проклятая память тела. Не его прикосновения. А Дикого. Грубые руки на моей талии в машине. Его губы, жгучие, требовательные. Его запах – кожи, пота, чего-то необузданного. Противоречие сводит с ума. Я должна его ненавидеть! Я показала, что ненавижу! Почему тогда... почему этот призрак тепла лезет в душу, когда я одна? Почему вспоминается не омерзение, а сила того поцелуя? Сила, которой нет у Максима? Никогда не было.

Я встаю, резко. Не могу сидеть. Не могу дышать этим воздухом, пропитанным фальшью и духами Максима. Подхожу к окну. Вижу Остоженку. Чистую, вылизанную, мертвую. И вспоминаю... промзону. Грязь. Запах гари. Опасность. И его. Стоящего под дождем после того как он избавился от того пьяницы. Мокрого. Грозного. Настоящего. Какая я дура! Какой наивной идиоткой надо быть, чтобы... чтобы пустить этот хаос в свою жизнь?! И теперь расплачиваюсь. Пустотой. И страхом. Страхом, что Максим не остановится. Что он все равно достанет Руслана, несмотря на мое "выступление". Страхом, что "Паук" что-то знает. Что-то сделает. Липкий мир...

Вечер. Вечеринка у Лизы. Еще одна клетка. Золотая. Шумная. Идеальная. Я в платье, которое стоило как чья-то жизнь. Улыбаюсь. Смеюсь. Пью шампанское. Пустое. Как пробка. Максим рядом. Его рука – гиря на моей талии. Он помечает территорию. Все видят: она его. Смирилась. Вернулась в стойло. Внутри – тошнота. От шампанского. От его прикосновений. От этой всей мишуры. Я ловлю себя на том, что ищу в толпе... кого? Его? Этого грязного уголовника? На этой вечеринке сливок общества? Идиотка. Он же "никто". Как я и сказала. Надо забыть. Вычеркнуть. Нахуй все это!

Но память... она предатель. Внезапный смех кого-то грубого, громкого – и я вздрагиваю, вспоминая его хриплый смех в гараже. Запах дорогого табака (Максим курит сигару) – и меня чуть не выворачивает, потому что вспоминается не омерзение, а запах его кожи в машине, смешанный с дождем. Пиздец! Когда это кончится?! Когда эта рана затянется?!

Я закрываю глаза. На секунду. Чтобы собраться. Чтобы загнать этого черта обратно в ад. Открываю... и мир рушится.

Он здесь.

В дверях. Не в косухе, а в черной водолазке, подчеркивающей рельеф плеч, и темных джинсах. Стоит. Как скала посреди этого гламурного потока. Не скрывается. Не прячется. Смотрит. Прямо на меня. Его темные глаза – не раскаленные угли ярости из кафе. Они... ледяные. Глубокие. Как колодец, в который смотришь и видишь только свою дрожащую тень. И в них – ни тени "никто". Только вызов. И вопрос. Жгучий, как тот поцелуй. "Правда ли все, что ты сказала, тварь?"