Это невозможно! Нет! Нет!
В сотый раз я повторяла эти слова, пытаясь отогнать от себя навязчивое видение, которое беспрестанно прокручивалось в моей голове, заставляя бежать куда-то, не разбирая дороги.
Ноги уносили меня прочь от дома, который в одну секунду стал для меня чужим и страшным местом.
А ведь всего несколько минут назад я летела на крыльях любви в уютное гнёздышко, созданное своими руками, в котором надеялась счастливо прожить всю жизнь с моим возлюбленным.
Я отпросилась с работы пораньше, чтобы приготовить сюрприз моему любимому и отметить ту важную новость, которой весь день мечтала с ним поделиться. Праздничный ужин в романтической обстановке, ароматические свечи, шампанское должны были стать приятным дополнением к чудесному известию.
Положив пакет с купленной провизией на столик в прихожей, я бросила взгляд в зеркало, висевшее у входа. Оттуда на меня смотрела самая счастливая в мире женщина с сияющими глазами и лучезарной улыбкой. Несколько секунд я любовалась этой светлой радостью.
Вдруг моего слуха коснулась тихая музыка, донесшаяся из глубины квартиры.
«Ну вот, сюрприза не получится, – на секунду огорчилась я, − но ничего, значит, проведём вместе больше времени».
Захотелось пошутить, тихо подкрасться к двери, а потом неожиданно выскочить и напугать. Такие детские выходки, игры и шутки делают нашу совместную жизнь шумной, весёлой и разнообразной. Хотя со стороны такие дурачества двух взрослых людей кажутся, наверное, глупыми. Ну и пусть.
На цыпочках я приблизилась к закрытой двери, предвкушая удовольствие от своей шалости.
Бесшумно приоткрыв дверь и заглянув внутрь комнаты, освещенной неярким светом ночника, я застыла на пороге, словно парализованная. Моё сердце тоже замерло.
На нашей огромной кровати, покрытой белыми накрахмаленными простынями, лежали два обнажённых тела. Вернее, они не лежали, а двигались, соприкасались, сплетались, будто исполняя какой-то замысловатый танец под негромко звучащую музыку.
По загорелой мускулистой спине мужчины стекал пот, женщина тихо стонала. Ее лицо выражало блаженство и муку, оно пугало какой-то дикой, почти дьявольской красотой и в то же время завораживало так, что невозможно было отвести от него взгляда. Глаза красавицы были закрыты, а тени от ее бесконечных ресниц падали на белые, почти бескровные щеки. Длинные волосы чёрными змеями расползались по белоснежной подушке.
«По моей подушке! − вдруг обожгла меня мысль, выводя из оцепенения. − Кто это? Что они делают в моём доме?»
Растеряно переводила я взгляд с кровати на мебель, занавески, предметы вокруг, пытаясь понять, действительно ли я в своём доме, не ошиблась ли я квартирой.
Моё ошеломленное сознание отказывалось узнавать лежащего передо мной мужчину. И тут он повернул ко мне разгорячённое, ничего не видящее лицо…
«Это невозможно! Нет! Нет!» − взорвалось в моём мозгу, ослепив ужасом. Я пятилась от двери спальни, хватаясь за стены, словно искала в них опору. Дрожащими руками открыла замок на входной двери и бросилась бежать, боясь, что кто-нибудь попытается вернуть меня назад.
Не знаю, сколько продолжалось моё бегство.
Мелькали дома и деревья, какие-то люди обращали ко мне испуганные лица, чьи-то руки тянулись ко мне, пытаясь остановить, но я неслась вперед, не замедляя бега. Рыдания душили меня, сотрясая тело. И только когда уже не было ни сил, ни слёз, я обнаружила себя сидящей на скамейке в каком-то старом запущенном парке.
Вокруг было тихо. Во мне тоже стояла тишина.
Я чувствовала себя полностью опустошённой и безразличной ко всему. Ничего не хотелось: ни думать, ни говорить, ни плакать, ни принимать решение, … ни жить.
Так я просидела несколько часов или лишь несколько минут. Время остановило свое движение.
Где-то вдали спешили по своим делам люди, автомобили развозили по домам пассажиров, звенели весёлые детские голоса, но здесь, в моём мире, царила пустота и безмолвие.
Неожиданно что-то ударило меня по плечу.
Очнувшись, я оглянулась и увидела в ярко-зелёной траве жёлтый мячик. Он лежал там весёлый и дерзкий, явно насмехаясь надо мной и моей бедой, не веря в мою печаль.
Я посмотрела вокруг.
Сквозь юную зелень ветвей проглядывало ласковое солнце. Играя изумрудными листочками, дрожа и искрясь, оно наполняло пространство светом и жизнью. Весело чирикали птицы, перелетая с ветки на ветку. Вместе с солнечным светом и пением птиц в мой мир постепенно возвращались звуки и краски. С удивлением обнаружила я в себе способность воспринимать эти чудесные явления жизни.
Рядом со мной на скамейку уселась бабочка-капустница, напомнив о детстве.
Память в одно мгновение перенесла меня в такой же ясный июньский день двадцать лет назад. Также сияло солнце, голубое небо весело играло облаками. Зелёные листья взволнованно трепетали от дуновения легкого ветерка. Воздух был наполнен свежестью и надеждой на счастье. Белые бабочки порхали с цветка на цветок, а мы с подружками бегали за ними, смеялись и были абсолютно счастливы.
Детское счастье беззаботно, так как дети точно знают, что всё в мире прекрасно и гармонично, что не может быть горя и зла там, где светит солнце и летают бабочки. А несчастье – только иллюзия, фантазия взрослого ума.
День прошел в обычной суете.
Звонил телефон, приходили люди, заставляя отрываться от бумаг и документов. Был обычный рабочий день бухгалтера небольшой московской фирмы. Такой же, как всегда.
Милана не очень любила свою работу, хотя добросовестно выполняла ее, как и всё, за что бралась. Единственным развлечением за весь день был звонок любимой подруги.
С Леной Малининой (примечание автора: Елена Малинина − героиня романа «Сны в Барселоне») они познакомились несколько лет назад, когда Милана начинала свою бухгалтерскую карьеру в журнале, в котором работала Елена. И хотя между девушками была довольно значительная разница в возрасте, это не помешало им подружиться. Теперь же они и вовсе не могли прожить без общения ни единого дня.
Милана уважала мнение старшей подруги, прислушивалась к ее суждениям о жизни и совершенно не понимала, почему такая красивая, умная и успешная женщина до сих пор не замужем. Впрочем, как раз сейчас у подруги наметился роман, который мог привести к желанной свадьбе.
- Сергей потрясающий! − восхищалась Елена новым другом. – Он умный, смешной, а главное, понимает меня с полуслова и, кажется, действительно влюблён. А ты как? Когда едешь к Лёшке?
- Пока не знаю. Жду, когда он пришлёт приглашение. Как раз сегодня мы должны решить этот вопрос, – бодро отчиталась Милана подруге, предвкушая вечерний разговор с возлюбленным. − Я тебе позвоню, когда всё решится. Хорошо?
- Да, конечно. Звони! – согласилась Елена и, попрощавшись, положила трубку.
«Как было бы здорово сыграть две свадьбы одновременно!» – размечталась Милана, рисуя в своем воображении, как они с Еленой вместе ходят по магазинам, выбирая платья для свадебной церемонии, заказывают цветы и ресторан, а затем нарядные и красивые входят в зал регистрации брака под руку со своими избранниками. Играет марш Мендельсона и все счастливы.
Эти мечты, однако, не мешали девушке выполнять свою привычную работу: выписывать счета, посылать платёжки и отвечать на вопросы сотрудников.
Но ровно в шесть Милана подхватила сумочку и, пожелав сотрудникам счастливого вечера, бросилась к выходу.
В семь она уже входила в свою квартиру. Милана жила в этой большой московской квартире на Войковской с самого детства. Она привыкла к сумрачной прохладе ее комнат, высоченным, украшенным лепниной потолкам, узкому длинному коридору, в который выходили двери всех помещений.
Когда-то эта трёхкомнатная квартира была коммунальной, в ней жили три семьи, занимавшие по одной комнате. Самая просторная комната принадлежала семье Миланы. Ее дали отцу на заводе, на котором он много лет работал инженером. Из высокого узкого окна открывался приятный вид на крошечный скверик, где гуляли соседские ребятишки и сплетничали местные старушки.
Хотя соседей было много, жили мирно и дружно. Дети вместе ходили в школу, а по вечерам играли во дворе. После рабочего дня матери занимались домашними делами, а отцы засиживались за полночь в большой общей кухне, потягивая пиво и обсуждая непростую политическую ситуацию в стране или спортивные новости.
Иногда обсуждение перерастало в жаркие споры, и тогда усталые женщины разгоняли разгорячённых мужчин по своим комнатам. Постепенно соседи получали квартиры в новостройках и уезжали. А семье Миланы досталась вся квартира, хранившая в своих стенах воспоминания о трудном, но почему-то счастливом времени.
Отец давно не жил с ними. Когда дочери было тринадцать, а сыну десять, он ушел из семьи.
С тех пор Милана его не видела несмотря на то, что жили они в одном городе. Ее брат иногда встречался с отцом, но всегда на нейтральной территории. Не то чтобы мать запрещала детям видеться с ним, но они берегли несчастную, тяжело пережившую уход мужа к другой женщине, стараясь не упоминать об отце без особой необходимости.
Дети любили и жалели маму, ничем не заслужившую предательства.
Милана тоже болезненно перенесла расставание с любимым папой, ей трудно было понять, как он мог оставить ее, свою маленькую принцессу, ради какой-то чужой тётки. Вначале она отвергала все попытки отца поговорить с ней, боясь, что не сможет сдержать слёз и слов упрёка, а потом он сам перестал искать с ней встреч.
Милана замкнулась в своём горе, не желая ни с кем делиться, и осуждала брата за его тайные встречи с «гнусным предателем», как она называла отца.
Через много лет душевная рана, конечно, затянулась, но желания увидеться так и не появилось. Неприязнь сменилась полным безразличием, и если бы им довелось где-нибудь встретиться, то Милана пережила бы это событие безо всякого душевного трепета.
- Привет, солнышко! Ужин готов, – из кухни вышла мама Миланы Людмила Петровна, вытерла мокрые руки о цветастый фартук, подарок сына на Восьмое марта, чмокнула дочь в подставленную щёку.
В молодости Людмила Петровна слыла красавицей, и время не смогло уничтожить ее красу. Высокая статная женщина с крупными правильными чертами лица, выразительными зелёными глазами, переданными по наследству детям, и тщательно уложенными в высокую прическу седыми волосами казалась олицетворением материнской силы и надёжности. Многочисленные морщины, избороздившие ее высокий лоб, хотя и придавали лицу вечно озабоченное выражение, но не портили его.