Иллюзионист, или Пророчество дьявола

Глава 1

Шелк был холодным, как первый лед на осенней луже. Кира ощутила его знакомую, отстраненную прохладу сквозь тонкую ткань ночной сорочки, еще не до конца вынырнув из вязких глубин сна. Это было первое, что она чувствовала каждое утро на протяжении шести лет. Первое напоминание о том, где она, и кем стала. Неизменный ритуал пробуждения в новой, чужой жизни.

Но сон был жарким и пыльным. Он все еще цеплялся за края ее сознания, не желая отпускать свое удушающее тепло. Во сне она снова была там, в своем полуподвале в Пуртивиле, городе-призраке, который стал единственным призраком, по-настоящему преследовавшим ее. Она снова чувствовала жесткость скрипучего ложа под спиной, вдыхала затхлый, сладковатый запах тлена и сырости. И она снова смотрела на неподвижную фигуру под старым, штопаным-перештопаным пледом. Только теперь она знала. Знала, что под пледом не бледное безмятежное лицо матери, а хищный, вечный оскал черепа. Знала, что протягивает щербатую деревянную ложку с яблочной похлебкой не сомкнутым губам, а пустым провалам челюсти. Знала, что ее тихие, выдуманные сказки о Луговых Феях и солнечных землях слушает лишь вековая пыль, осевшая на хрупких, пожелтевших костях.

Кошмар не менялся. Он был ее вечным, неизменным спутником, напоминанием о том, что ее мир однажды уже рухнул, построенный на фундаменте из отчаянной любви и спасительной лжи.

Кира резко села в кровати, одним усилием воли обрывая последние нити сновидения. Сердце бешено колотилось в груди, как пойманная птица. Она сделала глубокий, рваный вдох, и морозный воздух комнаты обжег легкие, прогоняя остатки сна. Она обвела взглядом свои покои, и контраст, как и каждое утро, ударил по ней с почти физической силой.

Здесь не было потрескавшихся каменных стен, исчерченных картами несуществующих миров, и паутины в темных углах. Стены ее комнаты были увешаны тяжелыми, сотканными из серебряных и синих нитей гобеленами, изображавшими сцены из древних легенд Вэйлайза: заснеженные леса, охоту на мифических лунных зверей, строительство самого замка на вершине мира. Вместо единственного мутного оконца под потолком, сквозь которое виднелись лишь растрескавшиеся камни мостовой, — огромное, от пола до самого свода, стрельчатое окно из цельного кристалла, сквозь которое лился холодный, кристально-чистый свет северного рассвета. За ним простирались не руины мертвого города, а захватывающий дух вид на заснеженные пики горного хребта, которые казались высеченными из гигантских сапфиров и сейчас окрашивались в нежно-розовые тона.

Тихий шорох заставил ее вздрогнуть. Служанка, юная девушка по имени Лина с глазами испуганной лани, беззвучно вошла в комнату с серебряным подносом. Она двигалась с той отточенной грацией, которой учат годами, стараясь не нарушить утренний покой своей госпожи. На подносе стояла фарфоровая чашка дымящегося шоколада, густого и ароматного, и несколько миндальных печений, присыпанных сахарной пудрой, похожей на снег.

— С добрым утром, Ваше Высочество, — прошептала Лина, делая низкий, почтительный книксен и не смея поднять глаз. — И с днем рождения.

Восемнадцать. Сегодня ей исполнилось восемнадцать. День, которого с замиранием сердца ждали два королевства. День, которого она, если быть честной с самой собой, боялась.

— Спасибо, Лина. Можешь оставить на столике.

— Как прикажете, Ваше Высочество.

Девушка повиновалась и так же беззвучно, пятясь, удалилась, прикрыв за собой тяжелую дверь из белого дерева. Кира осталась одна в этой огромной, гулкой тишине, нарушаемой лишь потрескиванием поленьев в камине из лазурита. Ее все любили. Ее все почитали. Ледяные стражи Вэйлайза, безмолвные гиганты в сверкающих доспехах, склоняли перед ней головы. Суровые воины Файрфлейна, приезжавшие с донесениями, смотрели на нее с благоговением. Принцесса Кира, Наследница Двух Тронов, Дитя Пророчества. За шесть лет в этом замке, в этом ледяном великолепии, она так и не нашла ни одного друга. Ее окружали слуги, учителя, стражники и придворные. Они видели в ней не Киру. Они видели Принцессу. Символ. Знамя, которое однажды поведут в бой.

Она встала с кровати, утопая босыми ногами не в ледяной каменной крошке, а в мягком, густом ворсе белого ковра, похожего на мех снежного барса. Подойдя к окну, она приложила ладонь к прохладному, идеально гладкому кристаллу. Внизу, во внутреннем дворе, уже кипела жизнь. Ледяные стражи сменяли караул, их движения были синхронными и безмолвными, как танец замерзших духов. Кузнецы в королевских мастерских уже били молотами по раскаленному металлу — их перезвон доносился сюда глухим, приглушенным эхом, словно биение далекого металлического сердца. Все готовились. К ее дню рождения. К военному совету. К войне.

Шесть лет. Целая жизнь. Война, начавшаяся так яростно, замерла, превратившись в долгое, изматывающее противостояние. Армии ее дедов, Амадея и Миракля, и орды Иллюзиониста стояли по разные стороны Мертвых болот, словно два хищника, застывшие перед решающим прыжком. Ждали. Ждали, когда она будет готова. Когда оружие созреет.

Кира отвернулась от окна и подошла к своему туалетному столику из резной слоновой кости, инкрустированному лунным камнем. Она не стала смотреть в зеркало, обрамленное в серебро. Вместо этого она протянула руку над стоявшей рядом хрустальной вазой с чистейшей талой водой, в которой плавал один-единственный бутон белой розы. Закрыв глаза, она сосредоточилась.

Воздух в комнате неуловимо похолодел, дыхание превратилось в облачко пара. Влага из вазы и даже из самого воздуха начала собираться над ее ладонью, формируя крошечные, едва заметные кристаллики льда, похожие на алмазную пыль. Они сплетались друг с другом, послушные ее безмолвной воле, танцуя и выстраиваясь в сложный узор. Через мгновение в ее руке лежала идеальная ледяная роза. Каждый лепесток, каждая прожилка, каждый острый, как игла, шип на стебле были выполнены с ювелирной точностью. Это было не просто заклинание, которому ее учили седовласые маги. Это было искусство, рожденное из одиночества и бесконечных тренировок. За шесть лет она научилась не просто управлять своей силой. Она научилась ее чувствовать, придавать ей форму, вдыхать в нее подобие холодной, хрупкой жизни.