Иллюзия конца

Часть 1 Чье имя ты носишь?

— Как тебя зовут? — незнакомая женщина крепко сжимает плечо. — На вид ей не больше четырнадцати, — задумчиво произносит она высокому юнцу в форме младшего патрульного солдата. — Девочка, ты что-нибудь помнишь?

Наблюдая, как глаза напротив наполняются жалостью, я с ужасом отрицательно качаю головой.

— Вставай, — протягивает она смуглую руку, — ну же, чего лежишь? Вставай!

Встреча с оборотнями — не то воспоминание, с которого жизнь начинается, чаще наоборот, но тут уж кому как свезёт. Я едва приоткрываю глаза и замечаю склонившуюся над лицом фигуру. Будто продолжая воспоминание, она хочет сказать: «Вставай!», но замечает мой взгляд и восклицает:

— Да ты не спишь!

По ушам неприятно бьёт высокий голос Лины, вызывая последовательно гнев, потерянность и, в конечном итоге, глубокое расстройство. Я болезненно жмурюсь.

— Снова снилось, как Ксора и Иссур тебя в лесу нашли? — с сочувствием произносит подруга. Раньше переживала сильнее, но с годами будто уже и привыкла… А вот я, судя по заезженной картинке в голове, вряд ли когда-то смогу.

— Каждый год в этот день повторяется, — отвечаю я скорее потому что так положено: с тобой общаются и ты в ответ что-то да говоришь.

На самом деле уж перед кем, а перед Линой можно и не отчитываться. Она и сама прекрасно знала ответ на свой вопрос. С тех пор как меня шесть лет назад впервые привели в приют, больше мы с ней и не расставались. Не знаю, можно ли сказать, что мы любим друг друга, ведь никто не рассказывал мне каково это, но когда пришел черёд покидать, будем честны, не очень-то и радушные стены сиротского дома, привязанность и страх перед неизвестным вынудили сплотиться вместе и пытаться выживать рука об руку.

Заметив, как выжидательно Лина уставилась на меня большими чайного цвета глазами, сонно вздыхаю…

— Давай ты поздравишь меня с Днём рождения где-то ещё через часик? Я ужасно хочу спать…

Она показательно фыркает, пытаясь создать иллюзию раздражения, но я слишком хорошо знаю её характер. Приподнимаю левое веко и почти без интереса смотрю на то, как складываются в замок её руки, как недовольно стройная ножка стучит пяткой с каблучком по деревянному полу, как темные брови хмурятся. В конечном счете, она не выдерживает и с визгом прыгает прямо поверх одеяла. Вот ведь неугомонная!

— Лина, ну монсман тебя дери! Я до полуночи вчера проработала, — начинаю хныкать, когда тёмноволосая бестия решает пустить в ход щекотку.

— Вот так вот… Дожили! — она картинно хватается за грудь, и я едва сдерживаю ехидство. Наша актриса забыла, что сердце с левой стороны. — Не ожидала, что спустя столько лет семейной жизни моя почти сестра, — с наигранным ужасом Лина подносит вторую руку к потолку, — пожелает мне расправы от лап трехметрового человекоподобного чудища!

— Про монсмана — это всего лишь выражение такое, — оправдываюсь я, будто кто-то в этой комнате действительно оскорбился от моих слов.

— А я — всего лишь пошутила, — спокойно отвечает мне Лина лукавым взглядом.— Так! Ничего не знаю! Бор в честь твоего Дня рождения выписал выходной нам обеим, ты слышишь меня? — она прижимается ртом вплотную к моему свободному уху и со злорадством громко визжит по слогам: — О-бе-им!

Иногда — лишь иногда — когда я пытаюсь помечтать, какая у меня была семья до потери памяти, я представляю себе младшую сестренку, очень похожую на Лину. Не лицом, нет, только по характеру. Внешне мы с ней совсем разные: она — невысокая, но очень фигуристая, с оливкового цвета кожей, огромными карими, даже янтарными, глазами и волнистыми чёрными локонами.

Я же, не в пример своей закадычной подруге, неприлично для девушки высокая, из-за слабого аппетита очень худая. Светлые волосы отрезаю по самый подбородок, а бледная кожа постоянно сгорает до алого цвета, если приходится провести время под палящим солнцем. Но самая обидная разница между нами — глаза. Её всегда искрятся жизнью, радостью, энергией, они напоминают огонь, который Лина умеет зажигать небольшими облачками в бытовых целях. Мои же, как часто говорили другие девочки в приюте, хуже, чем у мертвой рыбы: бесцветные и бездушные. Сын главной воспитательницы однажды даже выкрикнул во время нашей с ним драки, что родители меня бросили без дома и памяти, потому что я их своими бесцветными глазами пугала.

— Ну что с тобой? — уже гораздо тише прежнего спрашивает Лина, наверняка заметив печаль, отразившуюся в моих проклятых, будь они неладны, глазах.

— Ничего, — я стараюсь дышать ровно, запрещая себя пролить даже одну единственную слезинку, но воспоминания о жестокости сирот и работников, с которыми я прожила три года, а Лина и то больше, таранят в самое сердце. Каждый год в этот день задаюсь вопросом: «Почему я?»

— Хватит, — ласково шепчет она, стирая короткими пальцами дорожки слёз с моих щек. Не сдержалась всё-таки. — Давай хотя бы один твой день рождения мы проведем без слез, м?

Я киваю, не в силах сказать хоть слово из-за вставшего кома в горле. Лина тянется мне за воротник и подставляет под утренний луч света из приоткрытого окна медальон.

— Однажды, я уверена, ты что-нибудь вспомнишь о себе, — утешает меня подруга, так же как я, рассматривая моё украшение.

С лицевой стороны он украшен голубым камнем с золотой окантовкой, но когда в руках Лины подвеска начинает вращаться, то с обратной стороны мелькает рельефная гравировка с моим именем. Если, конечно, этот медальон мой и меня действительно так нарекли при рождении.

Я начинаю быстро успокаиваться и ещё пока что слабо улыбаться, просто потому что вижу такую же улыбку на лице Лины. Не то чтобы её энергетика привела меня в чувства, но лишний раз волновать подругу не хотелось — к середине дня я окончательно приду в себя, как это обычно и бывает в мой День рождения, или, правильнее сказать, День появления?

— Ну а если ты наконец перестала хандрить, может, немного поможешь нам убрать в комнате, чтобы поскорее начать праздновать твой день? — её глаза сияют хитростью, но даже так у меня не получается отказать.

Часть 2 Кто ищет, тот найдет, но к добру ли?

Белый цвет. Сколько себя помню, из вороха пожертвованных беспризорникам тряпок мне всегда доставалась белая одежда, как в насмешку бледно-серой коже и практически бесцветным глазам. Про волосы вообще молчу. И тем не менее, даже зная, что этот цвет я могу носить только в жару, Лина натягивает на меня своё светлое платье, аргументируя тем, что именно этот цвет как нельзя лучше подчеркивает мою индивидуальность, но уж точно не уродует. Оно достаточно открытое — амулет отныне не позволит солнцу навредить моей коже, да и к тому же оно давно скатилось к горизонту — в стиле моей подруги.

Вот только на её фигуре широкие ленты и глубокий разрез на ноге смотрелись бы куда привлекательнее. Из-за разницы в росте платье не прикрывает икры, но моя жгучая бестия убеждает, что только нам вдвоем известно, как сие творение должно сидеть на женщине. В конце концов есть наряды пооткровеннее и покороче, кого могут взволновать мои бледные икры или тощие бедра?

— Это ведь точно не сватовство? — я должна сдерживать раздражение хотя бы из-за самого дорогого подарка в жизни, преподнесённого сегодня Линой, но от мысли, что она решила подсунуть мне жениха, по коже моментально прокатывается волна зуда.

— Нет, говорю же, он приехал из Мелиуса, чтобы найти твой амулет, — в сотый раз убеждает меня подруга, едва ли не закатывая глаза, пока пытается аккуратно высушить мои короткие волосы крошечной сферой огня. Будь на её месте кто-то другой — в жизни не подпустила бы зажигать пламя рядом со своей причёской, пусть даже и мокрой.

Я знаю, какую боль может принести мой вопрос, и долго не решаюсь заговорить, пока Лина не отодвигается от меня на шаг и наши взгляды — бесцветный и сияющий золотом — не встречаются в отражении. Сегодня её глаза почти не возвращались к карему.

— Ну? Если боишься, то знай, что я буду совсем недалеко. Мы ведь уже в сотый раз обговорили план — если ты не вернешься спустя полчаса, я возьму лошадь и отправлюсь за вами, — неверно толкует она моё выражение лица. Я могу лишь обречённо вздохнуть, перед тем, как сделаю нечто нетактичное.

— Ты думаешь, у меня тоже может быть чистокровный родственник из Мелиуса?

Она коротко морщит лоб, а затем на лице отражается понимание. Лина поспешно качает головой, отбрасывая возможное сходство наших судеб. Я чувствую себя просто омерзительно, будто кто-то вылил из окна на мою бедовую голову помои. Сколько раз в жизни моя подруга задумывалась о другом существовании, если бы только её отец, мелиусовец, знал о её рождении? Завидует или радуется за меня?

Но она молчит, приводя в порядок мои волосы уже в полной тишине. Будь я чуть умнее и чувствительнее — промолчала бы. А теперь вынуждена пожинать плоды своего невежества. Пока её свободная от огня рука перебирает мои белёсые отростки, именуемые волосами, я фокусируюсь на собственном лице и погружаюсь в воспоминания из благотворительной школы.

Леди Брит ненавидела нас — и не она одна — в основном потому, что за учебные часы, посвящённые несчастным безотцовщинам, никто не платил. Служащие короля каждый год отбирали по несколько подходящих учёных и преподавателей на приюты по всей стране, а затем государственной бумагой обязывали отработать дни. И дважды в неделю на протяжении года наставник должен был приезжать по месту отбывания службы.

За неисполнение их жестоко наказывали, благо экзамены были устроены им на руку — слишком простые. С ним бы не справился лишь тот, кто в жизни не видел человека и не говорил с ним.

— Таким образом народ Марэ около четырёхсот лет назад был колонизирован, их культура подверглась абсолютному забвению, а каждая особь с кровью морского народа стоит на строгом учёте в государственном реестре страны-завоевателя — Мелиус. — голос старой женщины мог бы с лёгкостью убаюкать своей монотонностью, если бы только обделённые книгами сироты не были бы столь любознательны.

Преподаватели являлись их единственным окном во внешний мир, и ребята старались не упустить ничего из того, о чём леди ленилась рассказывать.

— Но почему Мелиус их подчинил себе? Что такого было у Марэ, чего нет в Сангусе? — Лина уважительно поднялась с места, за что сразу же оказалась под прицелом жестоких глаз. Брит была расисткой из расы оборотней и каждого, кто обладал чертами магов, ненавидела. Если о происхождении любого из нас можно было лишь догадываться — Сангус страна полукровок и «обыкновенных», в жилах коренного населения уже давно перемешались и левые, и правые — то о происхождении подруги знали даже младшие дети, не говоря уже о леди Брит, преподававшей когда-то в том числе и у матери Лины.

— Потому что в Сангусе слишком много слабых, потерявших свои родовые способности, людей. В любой чистокровной стране индивид без способности встретится крайне редко, но даже так у таких граждан будет шанс пробуждения сил у следующего потомства, чего уже никак не скажешь о полукровках, чья кровь будет слабеть с каждым поколением, — она с жирным намёком окинула Лину с ног до головы ехидным прищуром.

— Марэ обладали своими отличительными способностями, информация о которых стёрлась в первый же год завоевания. Не без жёсткого усердия Короля Мелиуса, конечно.

— Значит чистокровные маги поголовно рабовладельцы и аморальные узурпаторы? — вредно спросил Исаак — сын главной воспитательницы. Он посещал обычную школу, а в наш класс приходил лишь с целью унизить своими знаниями, льющимися в его голову без каких-либо препятствий.

— Именно, — с одобрением ответила леди.

Во мне вскипело недовольство — она преподаватель! Она не имеет права навязывать нам свое расистское мышление! Наше королевство по своему укладу и сути создано как раз для того, чтобы стать укрытием и домом представителю любой расы. Я едва не подскочила со стула, но вовремя ощутила давление на плече. Лина удерживала меня на месте, низко опустив голову.

— Значит, Стис, Кристофер и наша прекрасная Ли-и-ина, — имя моей подруги забияка протянул с особым наслаждением, — отродья аморальной расы?

Часть 3 Выть хочется, да только глотку кровью затопило

Ненавижу ночные. Сыро, опасно, приходится топтаться в облике волка, терпеть перестройку костей и рвущуюся кожу. Днём-то и на двоих можно. А ночью никак. Оборотень? Перекидывайся, остальной отряд защищать будешь. Ещё и с Ксорой разделили, монсманы.

Дитрик, небось, сейчас бухает где-то или с девкой какой развлекается. Ему за облаву на нелегальную лавочку с рынка привалило неслабо... Можно и двух куртизанок сразу снять. А кто на покупателя наткнулся? Ходил по рынку, причитал, что его чуть не обдурили. Кто мыло из ишачьего жира в телегу грузил? Ага.

Работы у него всегда меньше. И монет больше. Оно-то и конечно — главный отряда. «А ты, Иссур, сходи на ночную, ничего с тобой от одной лишней смены не станется. Что-что ты там своими руками показываешь? Извини, дружище, я язык жестов не того...»

Мог бы — этими же руками вместо языковых знаков за массивную шею взялся бы и пару позвонков передробил. Но тогда в одну из камер кинут. А там уж лучше сразу сдохнуть, чем остаться. Ксора с ума сойдет.

С напарником повезло. Леон умный, из Инфармуса. Раса заклинателей духов. Полукровка, конечно, призвать никого не может — кровь слабая. Но пока отец жив был, столько всего ему пересказал из прошлого, из интересного — от духов. С Леоном некогда скучать. Он на всё ответы знает, всегда найдет чем развлечь. И сейчас травит что-то про древние обычаи своего народа. Слушаю. А что ещё делать?

Ночь, на удачу, тихая.

Подошли почти к границе города. Вроде едет кто-то. Рядом конная тропа, но пара в лес уходит. Подозрительно. Мотаю мордой, чтоб напарник сходил проверил. Я если в облике волчары выйду, как обычно, визг поднимется. Судя по комплекции, кто-то девчонку в чащу уводит.

Леон подходит к этим двоим. А девка его и не видит будто, как во сне. Он ей перед лицом рукой машет — никакой реакции. Подхожу ближе. Со спины лица не видно — жаль. Фигура знакомой кажется.

Ну что там? Вопросительно вскидываюсь, когда Леон возвращается. По лицу вижу, что недовольный. Толкаю головой в груди и тихо рычу. Так — для сговорчивости.

— Да под магией она. Не лезь, — отрешённо говорит он и быстро разворачивается. Нет, так дело не пойдет. Он с ней что-то сделает, а нас виноватыми выставят. Цепляю его клыками за край куртки. —Да что ты не уймёшься всё?

Злится. Я тоже злиться буду, когда на опушке найдут мёртвую девчонку после надругательств. Не хочешь говорить — сам разберусь.

— Да стой ты! Иссур! — догоняет. Быстро для двуногого. Видать, знает, что делает. — Он мне медальон её показал. И своё кольцо. Знаешь, что это значит?

Да, конечно, это же меня отец инфармусовец всё детство знаниями предков пичкал. Рычу. Всё-таки хорошо в облике волка — язык отрастает и могу хоть выть, хоть скулить. Или вот как сейчас, когда раздражаюсь.

— Это комплект хозяина и раба, Иссур. Мятежная, видимо, вот он её в бессознанку и ввёл, чтоб послушно себя вела, — говорит вроде твёрдо, а взгляд тоскливый и виноватый. Ещё бы. — Ну как тебе объяснить? Он через кольцо на неё влияет, понимаешь? Он из Мелиуса, беглянку возвращает. Не лезь лучше. Тебя же и накажут, если чистокровного из чужой страны тронешь, — вздыхает. Мерзко ему. И мне мерзко. Но оба знаем, как тепло в подземных камерах принимают тех, кто законы нарушает.

За это оборотни магов и не любят. Я так вообще ненавижу. Наплодят своих артефактов, а потом куда не плюнь: то приворот, то отравление, то — вот тебе, пожалуйста, — кольцо хозяина и медальон раба. А разговаривает он с ней зачем? Забавляется или чтоб бдительность не проснулась?

Уходим. Гадко что-то. Далеко уже ушли. А всё равно нет-нет да уши навострю. Мало ли... Хозяину можно раба убить? И не будет ничего? Нет, проверять не хочу. В мою смену трупов не будет. Поэтому прислушиваюсь. Начнёт кричать, пусть хоть подавится своим кольцом господским, это у себя на родине ему можно что-то делать, раз у них так принято. Принято же?

Если вещи такие делают и на людей вешают — значит, принято. А чему я удивляюсь? Гнилой народ. От силы неукротимой думают, что им всё дозволено. Я вот своей пастью могу человека пополам разжевать. И что теперь? Тоже кого-то запугать и рабом сделать? Был бы в человечьей форме, сплюнул бы от досады. И всё-таки, где я эту спину видел? И волосы вроде знакомые.

Скорее бы утро. Спать охота.

Леон костёр разжёг, сидит, греется. В лесу всегда холоднее. Лицо делает каменное. Думает, что спокойным выглядит. Я же знаю, что ему тоже интересно, чем там тот маг с рабой своей занимается. Прилёг бы на землю, да боюсь уснуть. Привал не долгий, скоро дальше на осмотр вставать придётся. Радость-то какая! Весь день по жаркому рынку в этой униформе шатайся, а ночью хвост в лесу отмораживай. Ну попадись мне завтра, Дитрик...

Крик.

А так спокойно все начиналось, когда на дежурство заступали... Чувствую, как шерсть на холке поднимается, и срываюсь с места. Леон за мной не успеет, даже если попытается. Куда ему? Человек. Считай, совсем обыкновенный, без родовой силы заклинателя. А ещё животного слуха у него нет. Хорошо, что умный. Говорю же — повезло с напарником. Пока я ныряю в чащу, он сразу смекает что к чему и бежит в сторону основного караула.

Может, оно и неправильно. Если я этого мага потрепаю немного, с меня потом три шкуры снимут. И упаси Дух, чтобы в ипостаси волка, когда всё быстрее заживает. А если в человека вынудят перекинуться, то всё: был Иссур и нет Иссура. Одна только мачеха оплакивать и будет. Глупо, конечно, разница у нас всего лет в двенадцать, а всё равно иногда в голове то мамкой, то мачехой называю.

Выбрасываю из головы образ Ксоры и сворачиваю к болоту. Шум с той стороны. Ну не могу я, как эти старики, глаза закрывать. Сердце ещё не такое каменное, чтобы потом всю ночь женские крики по лесу ловить. Раба она или нет, а всё равно живая.

Нашёл. Бежит прямо ко мне навстречу. Белая вся, и дело даже не в одёжке. Кожа только на щеках слабо зарумянилась от бега, а в остальном — с головы до пят бледная как утопленница. Падает. Куда ей бегать-то с такими тонкими конечностями. Как ещё сюда добралась — странно. Жить очень хотела. Понимаю.