Император из стали

Глава 1. Баку. ПетроВилла. Последние дни 1900

«Никогда не верьте, если вам скажут, что горстка неравнодушных не в силах изменить мир, потому что только они это и делают.»

(Маргарет Мид)

-Как же всё-таки тут стремительно темнеет, совсем не так как в Петербурге, - покачал головой генерал, кутаясь в свежую, еще не ношенную шинель. - Вечереет - это выражение как раз про Северо-Запад Руси, никак не подходящее к Югу. В Баку, поближе к экватору, всё быстрее и незаметнее. Не успеешь договорить это слово, а вечер уже закончился, сменившись вязкой непроглядной ночью.

Командировка в южную губернию оказалась на редкость богата событиями и эмоциями. Направляясь сюда, обер-полицмейстер Москвы настраивался на негативную, максимум - нейтральную оценку своей работы. Поводов для этого было предостаточно. Инициативы, воплощаемые Зубатовым, встречали весьма сдержанную оценку в высшем свете, а его, Трепова, собственный стиль работы уже стал предметом салонных насмешек и ядовитых анекдотов коллег. (*)

Генеральские погоны, упавшие на плечи всего полгода назад, Дмитрий Федорович считал авансом, который необходимо отработать, чем он и занимался неистово и самозабвенно. Особенно теперь, когда, вместо ожидаемого разноса, он получил высочайшее одобрение императора и повеление сформировать особую службу лейб-жандармерии с задачей - целенаправленно выявлять неблагонадежных, нелояльных купцов и чиновников.

Само по себе желание усилить контроль над этим адовым племенем было не в новинку. Сначала Пётр, а потом Николай Первый тщился поставить хоть в какие-то рамки аппетиты промышленников и своеобразное понимание долга чиновниками. Однако сейчас обращали на себя внимание немногочисленные, но многозначительные нюансы.

Император впервые определил недостойное, незаконное поведение чиновников и заводчиков, как действия, подрывающие авторитет престола и провоцирующие недовольства и бунты. А это уже совершенно иная статья уголовного уложения и другие наказания, где виселица - не экзотика, а пугающая злободневность. Одно дело - неудачно позолотив ручку, загреметь на пару лет за растраты и мздоимство в острог. И совсем другое - быть зачинщиком антигосударственных выступлений. При таком обвинении каторга - очень гуманный исход, который будет со скамьи подсудимых встречаться аплодисментами.

Второй нюанс касался методики вскрытия преступлений, где фигурировало такое новое доказательство вины, как “жизнь не по средствам”. Оценивать предлагалось не только жизнь подозреваемого лица, но также его ближайших родственников и даже друзей. Такая методика требовала привлечения в штат огромного количества специалистов по учету. Заставлять офицеров копаться в счетах и накладных - дело неблагодарное и малопродуктивное.

Император и тут соригинальничал, предложив приглашать на службу женщин, посулив открыть для них специальный курс государственных ревизоров. Женщина-полицейский! Немыслимо! Хотя это выход. Свою внимательность и усидчивость дамы доказали за вышивкой и вязанием. Надо будет попробовать.

Сегодня новоиспеченный руководитель лейб-жандармерии вместе с министром внутренних дел Сипягиным сами весь день “высиживали” штатное расписание, бюджет и инструкции новой структуры и только когда стемнело, решили выйти на крыльцо флигеля, вдохнуть свежего воздуха и размять кости.

Впрочем не одни они такие. Император, проведя с ними весь день, закрылся в гостиной виллы с этим заводчиком Нобелем, которого жизнерадостные поручики Спиридович-Герарди уже прозвали за глаза Шнобелем, и секретничает с ним с глазу на глаз уже третий час.

Генерал Трепов потёр воспаленные глаза, расправил плечи и с силой потянулся так, что хрустнули суставы… Аж в ушах зазвенело, потом раздался противный, знакомый с войны протяжный свист, глухой удар... крыльцо под ногами вздрогнуло, как живое, а в грудь и лицо больно толкнуло взрывной волной, отбросив с крыльца обратно в коридор. Горохом на пол посыпались битые стёкла, смачно треснулась о косяк распахнутая дверь и через мгновенно заложенные уши приглушенно донеслись такие знакомые всем, побывавшим под обстрелом, шлепки падающих кусков земли после взрыва снаряда.

-А-ах! - заскрежетав зубами, генерал перевернулся на живот, подтянул ноги и поднялся на четвереньки… Вроде не задело… - Э-эх! - Поелозив рукой по стене, он нащупал косяк, уцепился за него мёртвой хваткой и поднялся на ноги, боднув закрывшуюся дверь, с жалобным скрипом отвалившуюся в сторону.

Прямо перед окнами гостиной, где только что шли переговоры императора с Нобелем, клубился дым и оседал столб пыли, а сама гостиная зияла глазницами выбитых окон и щербинами содранной до кирпичной кладки штукатурки. Секундное замешательство, тем временем, сменилось топотом множества ног, испуганными криками, матом, короткими командами “В ружьё!” “Поберегись!” и прочей суматохой, характерной для первых, послешоковых мгновений.

-Кхм! - с трудом пару раз хватанув воздух, прочистил горло Трепов, - господа офицеры! Ко мне! Герарди - к императору. Ратко - осмотреть место происшествия, Спиридович…. - генерал внезапно замолк, тревожно прислушался и вдруг заорал уже во весь голос, - “Ложись!!!”

Опять свист, глухой удар, землетрясение… На этот раз столб дыма и пыли поднялся за гостиной, взметнув в воздух ошмётки садовых насаждений…

-Чёрт возьми! - скрипнул зубами Трепов, - да это же артобстрел! Классическая вилка! - Спиридович, Ратко, отставить осмотр! Определить, откуда бьёт орудие! Герарди - императора эвакуировать из виллы! Быстро!

Одновременно с последними словами на склоне ближайшего пригорка в полуверсте от виллы красочно расцвел и сразу же опал огненный цветок, и через мгновение донеслось еще одно “Крррах-х-х-х”, слегка приглушенное расстоянием.

-За мной! - скомандовал Трепов и рванул в гору, забыв про раненую в деле под Телишем ногу, и про то, что из оружия у него - только обломок косяка, оставшийся в руках после бодания с дверью. Не рассчитывающие попасть на войну, молодые офицеры растерялись, засуетились, но видя, что обстрел вроде прекратился, а командир “пошёл в атаку”, споро рванули за генералом.

Глава 2. Январь 1901. Тифлис. Дворец в Ликани

Александр Иванович Гучков (*) никогда не любил ждать. Его страстная деятельная натура ненавидела паузы, зато обожала активность и натиск. Общественник до мозга костей по призванию и экстраверт по натуре, представитель богатейших семей империи -Гучковых-Боткиных-Третьяковых, финансист Александр Иванович каждым своим движением опровергал крылатую фразу “Деньги любят тишину”. Его деньги тишину не любили. Может быть потому, что он всегда считал их средством, а не целью.

Александр Иванович Гучков был как раз тем самым рычагом, с помощью которого Архимед обещал перевернуть весь мир. Неравнодушный и переполненный кипучей энергией настолько, что периодически срывало крышу, к 38 годам - именно столько ему стукнуло в 1900 - он уже успел прожить жизнь, которой в начале ХХ века хватило бы на четверых.

Успел поучиться на историко-филологическом факультете Московского университета, где слушал лекции Герье и Ключевского. Оставшись неудовлетворённым качеством своего образования, отправился за границу, где изучал историю, государственное и международное право, политическую экономию, финансовое право и рабочее законодательство в Берлинском, Венском и Гейдельбергском университетах.

Находясь за границей, узнал про голод в России. Не закончив учебный курс, выехал в наиболее пострадавший от голода Лукояновский уезд Нижегородской губернии и возглавил организацию помощи голодающим, причём делал это настолько эффективно, что был замечен и даже награждён орденом Анны III степени.

Будучи избранным почётным мировым судьёй, товарищем Московского городского главы, а потом - гласным городской думы, занимался призрением бесприютных детей и страхованием наёмного труда. 33 летним он оказался на посту, которого другие добивались в очень зрелые годы. Казалось бы, радуйся и делай карьеру чиновника. Любому за счастье. Но только не Гучкову.

Узнав про резню армян в Османской империи, немедленно выехал в Турцию и собрал материалы, уличающие власти в потакании геноциду. Затем предпринял рискованное путешествие в Тибет и стал первым русским небуддистом, принятым далай-ламой. В 1898 году уехал на Дальний Восток, где поступил на службу казачьим офицером охраны на строительстве Китайско-Восточной железной дороги, но, вскрывая злоупотребления на местах, в пух и прах рассорился с С. Ю. Витте и подал в отставку…

Возвращался он обратно в Европейскую часть России не как все нормальные люди - с комфортом по железной дороге, а верхом, по населённым воинственными кочевниками территориям Китая, Монголии и Средней Азии. Вернувшись, узнал про англо-бурскую войну и, не задумываясь, рванул в Африку. Воевал на стороне буров. Был тяжело ранен в бедро и захвачен в плен, но отпущен англичанами, восхищенными его храбростью, в обмен на обещание больше не воевать в Африке.

С недолеченной раной воротился в Россию и практически тут же сорвался на Дальний Восток - там началось восстание ихэтуаней. Гучков решил, что действующая армия без него точно не обойдётся. Вот в Китае его и нашло личное приглашение великого князя Николая Михайловича прибыть “по делам государственной важности” в имение «Боржоми».

Две недели, проведенные за составлением подробных отчетов о замеченных в ходе англо-бурской войны инновациях, с предложениями о том, что из увиденного надо внедрить в отечественной армии, взбесили деятельного Гучкова больше, чем все расхитители КВЖД, вместе взятые. И только заботливая атмосфера, созданная в имении, и личное радушие великого князя, искренне интересующегося событиями в Африке, удерживали его в этой сонной дыре.

Слухи о покушении на императора в Баку привели собравшихся в княжеском имении ветеранов англо-бурской войны в страшное возбуждение. Целыми днями в салонах и гостиных, в садовых беседках и на прогулочных аллеях строились гипотезы и предположения, одно зловещее другого. Но в одном собравшиеся были едины - без коварной Британии дело не обошлось, а уж кто был исполнителем - не так и важно. Гучков не был так категоричен. Англия Англией, но и внутри империи хватало тех, кто почитал за счастье войти в историю, укокошив какую-нибудь значимую персону.

Когда же стало известно, что именно сюда - в Ликанский дворец - государь будет доставлен для восстановления здоровья после покушения, ветераны англо-бурской войны единогласно постановили сформировать добровольческую охранную дружину, которая возьмёт на себя заботу о безопасности Его Императорского Величества, если царю будет угодно. А вот это уже было конкретное и серьезное дело, и Александр Иванович с удовольствием вместе с остальными ветеранами лазил по окрестным горам и ущельям, выставляя посты и секреты в наиболее удобных для терактов, местах.

Приезд императора прошёл крайне буднично. Два экипажа, куда уместился сам самодержец с великим князем Николаем Михайловичем, адъютант, пара жандармов и доктор в сопровождении казачьей полусотни напрочь сбивали стереотипы, почерпнутые из прессы. Гучков тоже был удивлён столь немногочисленной свитой, как впрочем и внешним видом императора, больше похожего на египетскую мумию - как потом выяснилось - следствие многочисленных мелких порезов от снесенной взрывом хрустальной люстры.

Следующий день тоже начался вполне обыденно, если не считать решительное заворачивание жандармами многочисленных вельможных визитёров, прибывших засвидетельствовать почтение и выразить поддержку. “Его Императорское Величество никого принимать не будет в связи с плохим самочувствием”, “ЕИВ дополнительно информирует, когда будет возобновлен приём”, “Вы можете письменно сообщить всё, что считаете действительно важным для внимания ЕИВ” - Александр Иванович и сам к концу дня заучил стандартные отговорки, которыми сопровождались отказы в аудиенции.

Как позже оказалось, отказывали не всем. Были такие , на встрече с которыми император даже настаивал. И в первую очередь это относилось к ветеранам англо-бурской войны. Первое рандеву Гучкова с императором состоялось уже во время утренней прогулки, когда его окликнул незнакомый глухой голос:
-Александр Иванович! Не составите компанию?

Глава 3. Проклятое одиночество стоящего на вершине…

Оставшись один, император тяжело опустился в кресло. Гучков - Enfant terrible, его необходимо было поставить под контроль и постараться использовать в мирных целях. Информация о месторождениях алмазов - домашняя заготовка на контроле Трепова, отслеживающего, где упадет флажок. Откуда и к кому уйдёт информация? Как вообще у товарища Гучкова насчет умения держать язык за зубами? Ещё бы поставить на контроль самого Трепова...

Какой же “товарищ” Гучков ершистый! Взведённый, как сжатая пружина! Но это даже хорошо - опереться можно лишь на то, что сопротивляется… При этом - обязательно держать в поле зрения и ни в коем случае не допускать простоя. Такие норовистые скакуны не терпят бездействия, как и забвения. Не удовлетворив свои амбиции в действующей системе, сносят всё целиком, в выборе средств не стесняются, не морализируют и не комплексуют. Что там этот “товарищ” себе позволял перед революцией 1917? Распространение фальшивых писем императрицы? Чудный мальчик! Осталось только правильно его использовать… Собрать бы всех этих “парвеню” и закинуть, как гранату, в великосветский петербургский салон… Да, кстати, не забыть про гранаты, как про пушечные, так и про “ручную артиллерию”....

Император встал, потянулся, прислушиваясь к поведению совсем недавно контуженного тела, поморщился, ощутив тупую боль в затылке и шейных мышцах, прошелся по кабинету, проверяя двигательные рефлексы, вернулся к столу и размашистым почерком дописал в столбик еще несколько фамилий…

-Это всё не то, - пробормотал он, барабаня пальцами по столешнице.- Нужен оперативный, компактный, работоспособный и главное - полностью подконтрольный орган власти, куда можно потихоньку перетаскивать распорядительные полномочия… Так, посмотрим, на что царь у нас вообще имеет право?

Император вытащил справку, заботливо подготовленную становящимся незаменимым Ратиевым, и углубился в изучение законодательства империи, качая головой и подчёркивая красным карандашом список полномочий, имевшийся в наличии у российского самодержца:

«Императору Всероссийскому принадлежит Верховная Самодержавная власть. Повиноваться власти Его не только за страх, но и за совесть, Сам Бог повелевает» - статья 4… - Ишь ты! Сам Бог!...Невольно сразу ищешь соответствующую надпись в правом верхнем углу: “Согласовано! Бог!”...

«Государь Император утверждает законы, и без Его утверждения никакой закон не может иметь своего свершения» - а вот это уже по делу - отметим - статья 9.

«Власть управления во всём её объёме принадлежит Государю Императору в пределах всего Государства Российского…” бла-бла-бла “и лицам, действующим Его Именем и по Его повелениям”.

-Сказано хорошо, но уж больно запутано, - нахмурившись, опять пробормотал император, переворачивая страницу, - ну что тут еще?

“... в порядке верховного управления издаёт указы…” бла-бла-бла... “а, равно, повеления, необходимые для исполнения законов..”.

“Он же - верховный руководитель всех внешних сношений с иностранными державами... объявляет войну и заключает мир, а, равно, договоры с иностранными государствами” - статья 13 - несчастливая...

Следующую - 14-ю статью император подчеркнул всю:

«Государь есть Державный Вождь российской армии и флота. Ему принадлежит верховное начальствование над всеми сухопутными и морскими вооружёнными силами Российского Государства. Он определяет устройство армии и флота и издает указы и повеления относительно: дислокации войск, приведения их на военное положение, обучения их, прохождения службы чинами армии и флота и всего вообще, относящегося до устройства вооружённых сил и обороны Российского Государства»

Статья 15 - объявляет местность на военном или исключительном положении.

16 - право чеканки монеты и определение внешнего её вида.

17 - и увольняет Председателя Совета министров, Министров и Главноуправляющих отдельными частями, а также прочих должностных лиц...

Ну и, конечно же, “помилование осуждённых, смягчение наказаний и общее прощение совершивших преступные деяния, и прекращение судебного против них преследования, и освобождение их от суда и наказания ... и вообще дарование милостей”.

“ Вот уж точно, государство - это я,- император улыбнулся.- И как это товарищ Романов умудрялся всем этим заниматься, не имея даже секретаря? Но зато полный простор для творчества - можно совершенно легально дублировать любой орган управления, изобретать новые и ликвидировать старые, без соблюдения каких-либо процедур… Хоть Советскую власть провозглашай - всё будет легитимно, - покачав головой, он взял трубку, не спеша набил душистым табаком, но так и не зажёг спичку, улетев в воспоминания про становление первого государства без царя и министров-капиталистов.”

1917. Революционный Петроград. Вся власть советам!

Лопоухий и близорукий, с академической профессорской бородкой, Григорий Иванович Петровский абсолютно не соответствовал образу шефа НКВД, тем не менее был тем самым первым (если не считать десяти дней Рыкова), кто возглавил народный комиссариат внутренних дел, хоть и не очень стремился к этому. Он просил Ленина:

- Владимир Ильич! Назначьте другого товарища, а я буду его помощником.

- Во время революции от назначений не отказываются, - заметил Ленин и, шутя, весело усмехнувшись, добавил, - дать Петровскому двух выборгских рабочих с винтовками, они отведут его в помещение Министерства внутренних дел, и пускай тогда попробует отказаться!

Сталин нашёл руководителя НКВД в кремлёвском буфете, где он загружался крепчайшим чаем, водя красными от недосыпа глазами по каким-то сводкам и справкам.

- Коба, как думаешь, сколько у нас советских республик? - спросил Григорий Иванович с плохо скрываемым сарказмом, не отрывая глаз от бумаг.

- С утра была одна, - осторожно подыграл ему Сталин.

Глава 4. Мичман.

Глупая муха билась о стекло с каким-то религиозным фанатизмом. В полной тишине яростное жужжание сопровождалось гулкими шлепками. На некоторое время наступало затишье, очевидно, вследствии контузии всей мухи, но вскоре неистовство возобновлялось. Вся комичность ситуации заключалась в том, что чуть выше места сражения находилась распахнутая настежь форточка. Но муха, видимо, была слишком увлечена борьбой с прозрачной преградой, поэтому ни на что отвлекаться уже не могла и не хотела.

Человек, лежащий на жёстком, неудобном топчане, пришел в себя как раз во время очередной битвы с оконным стеклом. Руки его были крепко стянуты за спиной и, давно затёкшие, уже даже не болели. Зато страшно болела и кружилась голова, щипало глаза, а в носоглотке и горле поселился противный жгучий привкус и навязчивый своеобразный запах эфира. Впрочем, сейчас всё это было не так уж и важно. Как только он очнулся и осознал, в каком положении находится, вселенская тоска и досада вытеснили все остальные чувства, как тело, погружённое в жидкость, вытесняет ее из ёмкости.

Так глупо попасться! Вот тебе и азарт, вот тебе и погоня! Мальчишка! Лежи теперь, как куль с мукой в ожидании печальной, но зато закономерной развязки!

-Ну что, мичман, оклемался, значится? Это хорошо! - раздался сбоку такой знакомый и такой противный скрипучий голос. Визг половиц известил связанного человека о приближении хозяина этого помещения и всего его положения в целом. - Наконец появится возможность побеседовать, а то всё недосуг было.

Связанные руки за спиной дёрнули и они поползли вверх, выворачивая суставы и заставив мичмана сначала встать на колени, а затем и на цыпочки.

-Вопрос у меня всего один и он простой, - проскрипел вопрошавший. - Вы кто?

-А вы не слишком торопитесь, примеряя ко мне свои навыки заплечных дел мастера? - прошипел мичман, стараясь удержать равновесие.

-Просто демонстрирую серьёзность своих намерений, - усмехнулся хозяин положения. - Повторяю вопрос - кто вы? Кому служите? Какую цель преследовали, следя за мной на яхте и на побережье?

- Ваши вопросы размножаются почкованием… Хотите проверить, не потерял ли я память, после того, как вы шарахнули меня по затылку?

-Бросьте валять дурака, Головин, - лениво ответил голос. - Я мог поверить, что вы - неудачник, залезший в карточные долги, ровно до того момента, пока не увидел вас на берегу в рыбацкой халупе. Или будете мне сейчас рассказывать, что вы гуляли-гуляли и случайно оказались за городом на ночь глядя именно в этом месте в это время?

-Не поверите, но именно так оно и было…

-Эх, не получается у нас беседа.

Мичман почувствовал, как нестерпимо обожгло бок, а по комнате пополз запах горелой кожи…

- Зачем же так ругаться и орать? - брезгливо вытирая руки и ставя на столик свечу, проскрипел мучитель через четверть часа “разговора”. - Ну право же, неловко, будто не дворянин, а портовый грузчик! А мне ведь вас рекомендовали, как вежливого и воспитанного юношу. Стыдно! Даже собак напугали, вон как заливаются... Скучно мне с вами, мичман, бесконечно тяжко и неинтересно… Вы вот что - повисите тут до утра, подумайте, стоит ли так кочевряжиться, а с рассветом продолжим. Стоять так на цыпочках, вы сможете еще максимум час, а потом пальцы ног затекут и начнется самое неприятное, но вы сами себе всё устроили, так что не обессудьте… Я зайду после ужина и кто знает, может, вы передумаете...

Визг половиц, кряхтение и хлопнувшая дверь снова погрузили окружающий мир в тишину, только упрямая муха изо всех сил всё ещё долбилась в оконное стекло… “Да что ж она, дура, даже посмотреть вверх не может?” - сквозь боль подумал мичман и отчаянно скосил глаза в сторону окна…. Посмотреть вверх, какая хорошая мысль…

Извернувшись так, что хрустнули шейные позвонки, в темном оконном стекле мичман увидел своё совсем не привлекательное отражение, с руками, задранными за спиной к потолку, набранному из простеньких двухдюймовых слег, через одну из которых, как через блок, была перекинута веревка, на другом конце которой он изволил висеть. Но главное, что узрел пленник - это крюк, которым были подцеплены его связанные руки. Это был шанс! Слега, не предусмотренная для таких тяжестей, как его тело, слегка прогнулась и зазора вполне хватало, чтобы просунуть туда ступню. Надо только изловчиться, чтобы задрать ноги к потолку и не промахнуться. Мысленно поблагодарив преподавателей морского кадетского корпуса за многие часы, проведенные на вантах, развивающие у гардемаринов поистине цирковые акробатические способности, мичман глубоко вздохнул и со всей силой оттолкнулся от топчана.

Слега скрипнула, приняв на себя уже всю массу тела. Зазор между ней и потолком стал ещё больше и мичман, зацепившись за дерево обеими ступнями, смог наконец-то расслабить затекшие мышцы плеча. Так, теперь аккуратно прогиб назад, чтобы крюк выскочил из опутавшей кисти веревки. После пятиминутных трепыханий получилось… А теперь как-то спуститься вниз… Легко сказать, когда висишь под потолком в позе летучей мыши…

Уже бесполезная веревка с крюком болтается в нескольких люймах от лица, а уцепиться за нее решительно нечем… Хотя впрочем, почему же? Мичман вспомнил, как он какое-то время удерживал во время шторма зубами таль, потому что руками намертво схватился за поручни, не давая волне снести себя за борт… Ещё несколько “па” из индийских танцев живота и пенька плотно зажата во рту. А теперь постараться выполнить кувырок так, чтобы приземлиться на ноги ну или вообще на любую часть тела, кроме верхней… И-и-и…

Сколько пленник пробыл без сознания, он не знал. Болело ушибленное при падении плечо и мышцы шеи. Саднили щека и бок. “Как это я умудрился приложиться и тем и другим, - подумал мичман, сползая с топчана и пытаясь встать на ноги. - Теперь срочно к свече… аккуратно, чтобы не затушить пламя, но прожечь веревку. Хорошо, что тёмное окно работает, как зеркало.”

Освобожденные от пут руки плетьми повисли вдоль тела. Удивительно - так обжечь пальцы и ничего не почувствовать… Прошло еще не меньше пяти минут, когда сначала покалывание, а потом дикая боль вернула мичману контроль над конечностями. За это время он успел осмотреть каморку, задуть свечу и попытался разглядеть двор…. Тьма непроглядная.. А надо бы понять где он и как отсюда выбираться?

Глава 5. Маша.

«Это невозможно» — сказала Причина. «Это безрассудно» — сказал Опыт. «Это бесполезно» — отрезала Гордость. «Попробуй...» — шепнула Мечта...

Если бы еще год назад Маше сказали, что она окажется в тысячах километров от своей родной смоленской губернии и что к ней полностью относятся слова Некрасова про русскую красавицу, которая “коня на скаку остановит, в горящую избу войдет”, она бы посмеялась и назвала такого человека фантазёром и шутником.

Частное образование, салонное воспитание и знание в совершенстве трех языков - французского, немецкого и английского, никоим образом не давали возможности подозревать в хрупкой синеглазке склонности к авантюризму и жажде приключений. Но из песни слов не выкинешь, и спустя 12 месяцев - в январе 1901 года Маша прогуливалась уже не по ярмарочной площади Смоленска, а по берегу Лаккадивского моря, проделав путь почти в 20 000 вёрст - немыслимое расстояние по меркам начала ХХ века.

Всё началось с того, что Мария обиделась. Через полгода счастливой семейной жизни, будучи замужем за гвардейским офицером, она узнала… Точнее “злые языки” ей нашептали про развесёлые застолья, которым регулярно предаётся её благоверный c сослуживцами и полным букетом удовольствий, включая самые нескромные, в компании с кокотками и шансонетками. Когда Маша со смехом рассказала мужу про всю эту нелепость, Николай спокойно и как-то буднично подтвердил абсолютную верность сплетен. Самое ужасное, что он вовсе не смущался и даже не пытался оправдываться или отнекиваться. Сослался на традиции людей его круга, от которых он не мог отказаться, чтобы не стать изгоем в собственном полку. И это Машу убило больше всего.

Как от змеи, она отскочила от супруга.

– Николай, я не могу с тобой оставаться более ни одной минуты.

Он не удерживал её, сказал только, что всё равно любит и она ушла… Больше полугода Маша не видела его, а потом узнала, что муж воюет у буров.

Что должна была подумать жена офицера? Маша подумала, что Николай, страдая от разлуки, выбрал такой путь самоубийства. Естественно, она должна его остановить! Как? Конечно же лично! Надо поехать в Африку, найти Николая и рассказать, что вся её ревность - глупость и не стоит его жизни! Через десять дней Маша уже была на корабле, идущем в Марсель, а оттуда - в Диего-Суарец на Мадагаскаре, и далее - на пароходе “Жиронда” в Трансвааль!

На корабле удивительным образом соседствовали, мирно уживались и даже водили дружбу добровольцы обеих воюющих сторон. То, что абсолютно не укладывается в логику начала ХХI века, вполне допускалось и даже приветствовалось в конце XIX. Люди, которые знали, что они завтра разойдутся по разные линии фронта и будут убивать друг друга, сегодня вместе выпивали, веселились, оказывали уважительные знаки внимания. Однажды, после качественного возлияния, несмотря на то, что было уже глубоко заполночь, шумливая компания и не думала уходить с палубы первого класса. Явился комиссар и попросил пассажиров разойтись по каютам. Его тон был дерзок и суров, а публика была весела и игрива, и он получил отпор. Вышел капитан, жалкий старикашка, с каким-то птичьим визгом схватил за руку одного из наиболее веселых и приказал матросам запереть его в каюту. Тут впервые обнаружился необузданный характер одного американского офицера, который до тех пор ловко драпировался в тогу английского шпиона.

– Господа, – обратился он ко всем, – мы разных наций, но все мы джентльмены, мы должны освободить наших товарищей и нагнать страху на капитана!

Охмелевшие от вина и расхрабрившиеся не по разуму, добровольцы забрали из кают свои револьверы и под предводительством американца бросились на палубу. Капитан и собравшиеся в первом классе пассажиры действительно пришли в ужас при виде револьверов, заткнутых за пояса ночных кальсон...

Маша признавалась себе, что не помнила ничего в своей жизни трогательнее, чем прощание пассажиров в Лоренсу-Маркеше. Вечером человек сорок сошлись в одном ресторане. Перед братоубийственной войной трансваальские добровольцы прощались с английскими.

“Мы ещё не были окрещены кровью, поэтому у нас не было жажды мести и нам было грустно расставаться с дорожными друзьями, чтобы через несколько дней, быть может, стать их убийцами, - записала она в своём дневнике, - Стараясь заглушить голос сердца вином и музыкой, мы пели национальные гимны Трансвааля и Великобритании, затем других представленных здесь наций, неизменно оказывая каждому уважение, вставая и снимая шапки. Несмотря на опьянение, я уверена, никто из нас никогда так не чувствовал безумие войны, как в ту минуту. Но жизнь оставалась жизнью. В полночь все расстались. Англичане уехали в Дурбан, а мы в Преторию”.

Потом были долгие вёрсты войны, сражения, в которых пришлось участвовать, кровь и грязь, постоянно сопровождающие любые побоища. Поиски своего благоверного и полное отчаяние, безысходность из-за отсутствия хоть какого-нибудь результата. И вот когда уже всякая надежда на встречу была потеряна, в дело вмешался “Его Величество случай”.

“Обогнув небольшой холмик, я с удивлением заметила огонь в окнах оставленной обитателями фермы. Было воскресенье, когда буры патрулей не посылали. Странно, не слышно никаких голосов. Я хотела уже заглянуть в окно, как вдруг послышались нежные, тихие звуки музыки. Я замерла. Эти звуки вырывались из окон и плавно таяли в ночном воздухе, улетая ввысь как мечта. Я поднялась на цыпочки и увидала за пианино бура, так великолепно импровизировавшего. Его шляпа, перевитая лентой, лежала тут же на инструменте. Его большой «Маузер» был прислонен сбоку, а спина перекрещивалась парой прекрасных патронташей – таких, о каких я сама могла лишь мечтать. Голова его обросла длинной шевелюрой, а лицо было обрамлено большой бородой. Вдруг он запел под собственный аккомпанемент. С тех пор, как существует мир, наверное, не было песни нежней, не было музыки мелодичней. Ведь певший голос был так мил и знаком мне. Всем дорогим клянусь, что за миг такого счастья, я не задумалась отдать бы жизнь. Я трепетала, я умирала от радости и вместе с тем боялась громко вздохнуть, чтобы не испугать певца. Игра прекратилась и в окне я увидела моего дорогого Николая.

Глава 6. Господа - дальневосточники

Нет человека, который ощущал бы себя более ничтожным, чем художник, любующийся первобытным буйством природы. Все средства выражения, придуманные человеком: краски, звуки, слова — для него являются невыразимо убогими, чтобы передать ту исполинскую красоту, которой поклонялись, как божеству, его предки и которую он жаждет воплотить в образы искусства. Особое трепетное отношение к первозданной красоте у военных, понюхавших порох. Они знают, как отвратительно выглядит природа и человек, изуродованные войной. Может быть поэтому пассажиры экипажа, только что побывавшие на высочайшей аудиенции, сидели молча, любуясь очаровательными окрестностями Ликанского дворца, подпёртыми снизу стремительной лентой Куры и огражденные сверху махинами Кавказских хребтин.

- Господа, предлагаю остановиться и пройтись, - первым нарушил молчание генерал Гродеков.- Надо немного размять ноги и привести в порядок мысли.

Генералы Грибский и Чичагов согласно кивнули и молодцевато, по кавалерийски, спрыгнули на каменистую дорожку. Последним из экипажа степенно и не торопясь, вышел единственный гражданский - директор новообразованного Восточного института - Алексе́й Матве́евич Поздне́ев, включенный повелением императора в состав Особого Дальневосточного Совещания…

- Красота-то какая! - широко раскинув руки, как будто собрался полететь, басовито гаркнул военный губернатор Приморской области и наказной атаман Уссурийского казачьего войска генерал-лейтенант Чичагов.

- Да, - согласно кивнул больше похожий на преподавателя гимназии, чем на военного, генерал-губернатор и командующий войсками Приамурского военного округа Никола́й Ива́нович Гроде́ков. - Глядя на всё это великолепие, сразу понимаешь, почему оно так пленило и вдохновляло Михаила нашего Юрьевича Лермонтова.

- У меня лично, господа, сегодня другая муза, - поддержал разговор Начальник штаба Приамурского военного округа Константин Николаевич Грибский. - Мне, совсем как в юные годы, так и хочется обратиться с нижайшей просьбой о зачислении в студиозы к нашему уважаемому Алексею Матвеевичу…

- Да, - покачал головой Чичагов, переживая разговор, состоявшийся во время аудиенции. - Наверно придётся подавать профессору коллективное прошение. Всего я мог ожидать от государя, но такого категоричного решения по языкознанию в нашей армии - даже помыслить не мог. Это же во сколько казне обойдется такая инвенция, если наша “alma mater” изловчится и обучит всех офицеров маньчжурскому, китайскому, корейскому и японскому, и за каждый из них предётся прибавлять аж треть довольствия, как хочет государь? Казна не обмелеет?

- Не обмелеет, - усмехнулся профессор Позднеев, - даже тройное содержание Вашего штаба, Константин Николаевич, не стоит и половины тех сумм, которые ещё вчера уходили на содержание одного императорского театра. И слава Богу, что государь отменил это непотребство, перенаправив средства на нужды образования…

- Экая Вы язва, Алексей Матвеевич! - покачал головой Гродеков, - не думал, что реформы собственных финансов императора пробудят в Вас вольтерианские взгляды…

- Помилуйте, - всплеснул руками Позднеев. - Совсем наоборот. Именно сейчас и именно благодаря таким шагам моя вера в престол и государя крепка, как никогда. Но мне, полжизни проведшему в экспедициях и вторые полжизни - в библиотеках и аудиториях, горько видеть, как стоимость содержания целого университета тратится на содержание кокотки, выделывающей правильные “па” ногами.

- Раз профессор заговорил о вере в престол и государя, - оглядел Гродеков спутников, - не угодно ли, пользуясь случаем, освежить тезисы нашего разговора с императором. Когда мы доедем до Тифлиса и сядем в поезд, это уже будет делать не с руки…

- Николай Иванович! - удивленно вскинул брови Грибский. - Я вижу вы всерьез прониклись предупреждением Его Величества о соблюдении секретности и об исключении из дорожных разговоров служебных тем.

- И это абсолютно правильно! - подал голос Чичагов, - мы действительно потрясающе беспечны и доверчивы, господа! И именно поэтому о наших планах противнику становится известно раньше, чем нашим подчиненным. Тем более тут, - генерал умиротворенно обвел глазами пейзаж. - Хочется поневоле задержаться и посекретничать… Правда, в другой компании...

- Отставить шуточки, господа генералы, - нарушил игривое настроение Чичагова Гродеков. - Давайте по делу! Нам, сугубо военным людям, государем поставлена политическая задача - привести под его державную руку Маньчжурию, но сделать это так, чтобы во-первых это было не нашей инициативой и во-вторых, чтобы этому решение не противились другие страны, и в первую очередь Китай…

- Когда государь её озвучил, я хотел немедленно подать в отставку, - усмехнулся Чичагов.

- И когда передумали? - наклонил голову генерал Грибский.

- Когда Десино (*) рассказал про эту авантюру с Монголией.

-Да, авантюра, - согласно кивнул Гродеков, - и вполне возможно, что про её подноготную узнают и китайцы, и англичане. Но что это меняет? Монголы, возмущенные бесчинством китайских наместников и ихэтуаней, поднимают национальное восстание, захватывают Цицикар, пользуясь тем, что китайская армия разгромлена, идут победным маршем на Пекин… Кто им сторож? …

- И тут появляется Его Высокопревосходительство весь в белом и предлагает императрице ЦыСи покровительство, защиту и посредничество, - засмеялся Грибский.

- Думаете, сработает? - нахмурился Чичагов.

- Если наши военные агенты правильно разыграют карту жутких монгольских заговорщиков, уже стоящих у ворот Запретного Дворца, а со стороны Монголии и Манчжурии будут приходить правильные панические доклады - должно сработать, - убежденно высказался Гродеков. - С таким-то содержанием, которое государь выделил военным агентам…

- Я что-то пропустил? - встрепенулся Грибский. - Что постигло наших агентов?

- Вогак и Стрельбицкий, - пояснил охотно Чичагов, у которого за спиной была служба начальником корпуса пограничной стражи, - настаивали на ежегодном выделении Главным штабом на содержание своих осведомителей четырнадцати тысяч рублей. Сравнивая эту сумму с выделенными средствами на негласные расходы российским пограничным округам - пять тысяч рублей и русским военным агентам на Западе - до десяти тысяч рублей, полагаю, она была ни чрезмерной, но и не заниженной. Государь, отметив особую важность Китая и Кореи и задач, которые перед нами поставлены, утвердил тройную смету от запрошенной, и это не считая средств, выделенных специальной группе агентов, лично курируемых императором лично. Их финансовые возможности, думаю, на порядок серьезнее...

Глава 7. След на песке

Ротмистра Шершова (*) и поручика Лавро́ва (**), зачисленных в лейб-жандармерию буквально накануне, генерал Трепов оставил при Его Величестве, как ведущих специальное расследование. Остальной личный состав был отправлен императором со специальной миссией в столицу. На скромную группу из двух офицеров легла вся тяжесть работы с полицией и поиск собственных версий последних происшествий, которые никак не хотели выстраиваться хоть в какую-то логическую цепочку и не указывали хотя бы на одно заинтересованное в устранении императора, лицо.

-Итак, что мы имеем? - заливая в себя очередной стакан крепчайшего чая, зевнул Шершов, не отрывая глаз от здорового - во весь стол, листа обойной бумаги, украшенного кружочками, стрелочками и самыми разнокалиберными и разноцветными знаками вопросов. В этой паре он был старшим и возглавлял штаб, в отличие от бегунка-поручика. Этот молодой офицер еще месяц назад служил в Тифлисском губернском жандармском управлении, занимаясь организацией оперативно-розыскной работы.

Вооруженный чертежным карандашом, Лавров вздохнул и уже склонился над своим творением.

-Взрывчатка, обнаруженная на яхте Его Величества идентична с найденной у мортиры на Вилле Петролеа - тринитротолуол, произведенный промышленным способом в Германии. Но это слишком слабый повод для предположения, что покушение в Баку является продолжением неудавшегося покушения на яхте. Второе происшествие: связанный с ним яд, примененный во время покушения в Тифлисе, так и не удалось опознать и выделить - такое впечатление, что он химически неустойчив и разлагается под воздействием воздуха… С мортирой конфуз. Сколько их, где и как хранятся, узнать положительно невозможно. Оружие старое. С учётом - бардак. Сравнивая характер этих трех покушений, их способ подготовки и осуществления, беру на себя смелость заявить, что они никак не связаны, то есть готовились и осуществлялись разными людьми и организациями.

-Хорошо,- кивнул ротмистр. - Как версия, принимается. Что у нас по персоналиям?

-Убитых у Виллы Петролеа не опознали. Можно уверенно сказать, что они никакого отношения не имеют к мастеровым - руки ухоженные, без мозолей. Проверили отели - постояльцев, может кто поселился и пропал, таковых не обнаружено. Точнее, таких хватает, но они все в конце концов нашлись… Можно считать, что эти двое добавились к третьему, неизвестному, в форме пехотного поручика, найденному в ходе тушения пожара в доме купца Самсонова у вокзала Тифлиса. Сам купец бывает там крайне редко. Дом регулярно сдает, поэтому соседи не удивились новому постояльцу… Но купчик уверяет, что не имеет к нему никакого отношения, божится, что именно в это время никому ничего не сдавал… Опросили соседей - к “поручику” заходило несколько посетителей - описание прилагается, но опять же - ни одного опознанного. Убийство и попытка поджога случилась в день отправления государя из Тифлиса в Баку... Вполне возможно - это и есть тот самый адъютант, доставивший яд в штаб - подходит рост и телосложение. Но утверждать, что это именно он, нельзя - лицо пострадало при пожаре….

- Опять маскарад, - фыркнул Шершов.

- Да, причем от начала до конца - пехотный поручик такой же липовый, как и адъютант. Личность выяснить не удалось также и у этой загадочной пары в Баку. Выглядят они похоже. Примерно одного возраста. Полное отсутствие каких-то проверяемых контактов, друзей, родственников…

-Иностранцы?

-С таким знанием русского, как у “адъютанта”?

-Надеюсь, это все покойники на сегодня?

-Ещё есть извозчик, который, предположительно, довез террористов до места совершения покушения. Лошадь запуталась в постромках, потому никуда не ушла. А кучеру просто свернули шею… Одним движением.

- Это же какую силу надо иметь!
- Немаленькую, - кивнул Лавров. - Дальше у нас одни загадки: Мичман Головин исчез бесследно вместе с загадочным “артистом”, который непонятно для чего прибыл на яхту и успел побывать и генералом и министром. Это какой-то призрак, у которого нет ни имени, ни фамилии. Есть у нас еще один призрак, имеющий только фамилию и больше - вообще ничего. Кто такой Фальк, какое он имеет отношение к покушениям - непонятно. Очень хочется объединить эти две загадки…

- Для этого не хватает оснований, - кивнул ротмистр, - да и вообще неизвестно, человек это или…

- Или ещё одна какая-нибудь революционная организация или масонская ложа, - закончил мысль поручик.

-Ну что ты мнешься, Владимир Николаевич? Ведь у тебя есть еще что-то?

-Да уж, это покушение в Баку, Сан Саныч… Не стреляют террористы по царям из пушки, точнее до сих пор такого не было. Бомбы, револьвер - предел их фантазии. А тут такое…

- И что надумал?

- Помните, Головин опознал в нападавшем Ширинкина?

- И что?

- Неделей ранее государь еще в Ливадии выговаривал генералу за организацию службы и обмолвился, что стрелять совсем не обязательно из револьвера, на гору можно и пушку затащить при желании… Понимаешь? На гору!… Пушку!…

- Выходит, что сам подсказал? Но как они узнали?

-Но мы же знаем…

- Или сам Ширинкин?

-Давай не будем исключать любую, самую сумасшедшую версию.

-Не будем, но тогда становится совсем страшно…

- Знаешь, что мне всё это напоминает? След на мокром песке на берегу. Вот он вроде отчетливый и понятный, но проходит минута, и контуры оплывают, искажаются, а потом набегает лёгкая волна и от следов остаются еле заметные лунки, уже вообще ни на что не похожие...

----------------------------------

(*) Александр Александрович Шершов - один из основателей русской контрразведки, с крайне ограниченными ресурсами противостоял японской разведке во время русско-японской войны.

(**) Влади́мир Никола́евич Лавро́в - легендарный русский разведчик, организатор службы внешней разведки за рубежом. В 1911 году он, выйдя в отставку в чине генерал-майора, поселился во Франции, где руководил первой организацией агентурной разведки в Западной Европе — так называемой «организацией № 30», действовавшей против Германии. Сведения о его дальнейшей судьбе отсутствуют