Императрица по расчету или Счастье для попаданки

Пролог или «Почему волки не едят бабушек? Потому что они вяжут во рту!»

Грязный, рыхлый снег, пропитанный городской копотью, противно хлюпал под ногами, разбрызгивая мутные капли на ботинки. Мир вокруг тонул в безрадостной серости — свинцовое небо нависло низко, словно придавливая к земле; тротуары, изъеденные солью и реагентами, выглядели так, будто их изгрызли невидимые звери; воздух, тяжёлый и вязкий, казался пропитанным непраздничным, предновогодним унынием, будто сама атмосфера отказалась участвовать в иллюзии зимнего волшебства.

Год назад у меня было всё: любящий муж, стабильный доход, планы на будущее, яркие, как новогодние гирлянды. А потом — словно карточный домик, всё рухнуло в одночасье, рассыпалось в прах, как от лёгкого дуновения ветерка.

Поморщилась и не ощущая холода уселась на мокрую от растаявшего снега скамейку.

Мы с мужем давно пытались завести ребенка. Всеми способами.

Бесконечные обследования, походы к врачу, подготовки, гормональная терапия, ЭКО. И у нас уже всё получилось. Третий месяц беременности. Счастье до небес.

А потом новость, как гром среди ясного неба.

Мой муж мне изменяет. Как узнала? Нелепая случайность. Женский голос в трубке под именем контакта: Валерий Александрович.

Он умолял простить, ползал на коленях, рвал на себе волосы. Клялся, что такого больше не повторится.

И я простила.

Дура.

Вскоре — замершая беременность. Чистка. Новые попытки — безрезультатно, словно судьба насмехалась, швыряя мне в лицо горькие «нет».

Затем постановка диагноза рак матки и придатков.

«Причина?» — спросила я врача, сжимая кулаки так, что ногти впивались в ладони.
«Установить точно не удалось», — ответил он, отводя взгляд, будто боялся встретиться со мной глазами.

Лечение. Удалось остановить метастазы. Ремиссия. Но цена оказалась непомерной: бесплодие. Врачи назвали это «инфертильностью» — сухим медицинским термином, перечёркивающим всю мою жизнь, словно кто‑то взял красный маркер и безжалостно вычеркнул целую главу.

И новый удар: любовница мужа ждёт ребёнка. Он уходит к ней, оставляя после себя лишь эхо прощальных слов и пустоту, густую, как ночной туман.

Скандал. Развод. Делёжка имущества — унизительная, как раздевание на глазах у толпы.

Операции. Химиотерапии. Бесконечные процедуры — и ни малейшего результата, будто ты бьёшься головой о каменную стену, а она лишь ухмыляется в ответ.

Врачи установили срок - от силы полгода. Поместили в хоспис.

Взглянула на дверь подъезда уютного ЖК, где мы не так давно приобрели квартиру с уже “бывшим” мужем, но так и не решалась зайти внутрь.

Уже несколько месяцев после всего случившегося я находилась в состоянии некого анабиоза. Нервная система, защищая организм от перенапряжения, просто ввела его в ступор, не позволяя еще больше углубляться в собственное несчастье.

Или я просто не осознавала, что все происходящее может быть реальностью.

Сегодня я подписала отказ от лечения. Не хочу проводить последние дни в палате, где стены пропитаны запахом безысходности и смерти, где каждый вздох напоминает о том, что время тает, как снег на ладони.

— Детонька, что ж ты такая смурная? - неожиданно раздался голос сбоку, тихий, но пронзительный, как скрип старой двери. Как-то незаметно для меня слева подсела бабулька. Типичная «бабка с лавки»: худощавая, с хрупкими, как птичьи косточки, плечами; невысокая, с согнутой спиной, будто годы навалились на неё тяжёлым мешком; в старой вязаной кофте, потрёпанной временем, с подоткнутой юбкой, обнажающей худые, в синих венах ноги; с ярко‑рыжей «гулькой» на голове, словно клочок осеннего пожара среди зимнего уныния. Без куртки. И это в плюс шесть на термометре. Ладно, кто знает, может закаляется так, а может моржиха и у нее такие тренировки.

В ответ на вопрос бабульки лишь грустно улыбнулась и вдохнула, потеплевший от климатического изменения, воздух. Он пах сыростью, асфальтом и чем‑то неуловимо горьким.

Могу представить, как ужасно выглядела со стороны. Впалые щеки, осунувшееся лицо, черные круги под глазами и практическое отсутствие волос на голове, прикрываемое вязаной несуразной шапкой.

За год я постарела и выглядела не на свои положенные тридцать пять, а скорее на пятьдесят. Превратилась из цветущей женщины в тень самой себя.

В общем картина маслом такая, что жалость я могла вызвать не только у окружающих, но и у самой себя.

Бабуля в это время пристально до неприличия разглядывала меня. И такой этот взгляд был не по-старушечьи зоркий, что мурашки пробежали по позвоночнику заставив вздрогнуть.

А когда я повернулась с претензией: “Мол чего пялимся, старушенция?”, то замерла, наткнувшись на необыкновенные глаза бабульки. О нет, они были совсем не бабульческими с поволокой плохого зрения, какие обычно можно увидеть у бабок.

Глаза были живыми, если бы не морщины, глубокие, как трещины на старом дереве, и старомодная одежда, я бы подумала, что передо мной молодая женщина, чья душа ещё не успела состариться. Настолько неправильной казалась эта старость.

Кроме самой необычности глаз привлекал внимания их цвет. Ярко зелёный, даже изумрудный с небольшими вскраплениями, будто солнечных зайчиков. Старушка загадочно улыбнулась от чего уголки глаз украсили лучики морщинок.

— Знаем мы твою беду... - прокрехтела бабка, голос её звучал, как шелест сухих листьев под ногами, но в нём таилась странная сила, заставляющая прислушиваться.

В этот момент на её колени прыгнул огромный рыжий кот — пушистый, словно из сказки, с шерстью, переливающейся, как пламя в камине. Он уютно замурлыкал, а у меня брови невольно поползли вверх. «Кот Бегемот, только рыжий», — мелькнуло в голове, и на секунду мне показалось, что мир вокруг стал ещё более нереальным, будто я провалилась в сон, где реальность смешивается с фантазией.

Старуха меж тем что-то неразборчиво шептала себе под нос, поглаживая котейку по большой пушистой голове. Кот своими размерами и внешним видом напоминавший Мейн Куна довольно щурился и занимал, не только колени бабульки, но и половину лавки.