Империя страсти, Империя чувств...

... И пошла я...

Звезды застывали в небе. От мороза и сильного ветра.

Большие и мохнатые, они сопровождали всю дорогу от дома до остановки. В конце пути становились колючими и льдистыми, потому что замерзало все тело. Не только ноги, лицо, щека…

Женщина бежала, закрываясь от ветра и мороза к деревенской площади, магазинам и автобусной остановке, притулившейся к старенькому продуктовому магазину. И думала что…

… Этот маленький мужчинка держит всю огромную Загарьинку жесткой рукой, как невидимым железным поводом.
И рассматривал он ее сегодня днем, как будто выбирал при покупке лошадь, решая что-то свое, определяя профпригодность ее, как нового своего приобретения. И полезности для будущей работы.

А в моем читанном - перечитанном романе, - думала женщина и уклонялась от порывов ветра, его попыток встряхнуть ее за воротник, пробраться внутрь и вытянуть тепло. - Главврач Больницы оказался бы Главным Героем. И уносилась бы я ветрами знойного юга, как Скарлетт О Хара, в хорошую новую жизнь...

В реальной же моей жизни, меня если и снесет, то холодным ветром до ближайшего сугроба, где поскальзываясь на скользком льду улечу я еще подальше.

И выбираться тоже буду сама. А с главным врачом больницы больше никогда пересекаться не буду. Обычная у меня, совсем не романная жизнь…

Она не знала, насколько правильно сейчас предполагала…

Мохнатые снежинки звезд спускались к земле, становились все ниже. Это подсвечивалась фонарями и приближалась автобусная остановка.
На остановке собирались люди. И больше, кроме нее, на звезды никто не посмотрел.

Кроме нее, героини нашего рассказа, для которой весь этот вечер был незнакомым, новым и интересным жизненным опытом. Потому что был он первой рабочей ночной сменой в ее новой работе.

Автобус приехал вскоре. И оказался он старым Икарусом, уютным и теплым. С небольшой вонью свежего бензина и свежего бензинового перегара. С запахами пригорелого машинного масла тоже. Но кто же обращает внимание на эти мелочи, если замерз и хочет отогреться в тепле?

Приседая задними колесами, автобус двинулся вперед, расталкивая по пути сугробы, которые успел намести неугомонный ветер на сельскую шоссейную дорогу, что выводила на большой междугородний асфальт.

И там ветра не угомонились тоже. Призрачной и белесой, прозрачной конницей поземка струилась, перебегая дорогу, старалась и наметала заструги и снежные метиги.

Автобус вздрагивал тогда, привставал на задних колесах, заносы снега успешно преодолевал. И напоминал усталую лошадь, в скачке преодолевающую барьеры.

Откуда-то вылезла луна. И стала соревноваться в беге по сугробам с автобусом. Но знала она, что сегодня ей, луне, принадлежит половина неба. И не стремилась поэтому луна, автобус на узенькой дороге к Бестужево - Загарьино обгонять.

В мягком кресле было уютно. И поэтически правильным казалось мечтать о чем-то, хорошем и романтическом. И отдаленном от места новой своей работы.

Потому что через полчаса приятной езды, двадцать пять минут, двадцать, пятнадцать, десять, ее ожидала первая смена и новая работа, думать о которой с удовольствием, она пока не могла…

Сегодня днем на эту работу устроилась. На разных перекладных, с попутным транспортом, добиралась до города, то расплачиваясь за проезд историей о безнадежной и безденежной жизни на Станкозаводе, который последние три – пять лет банкротился, поэтому зарплату никому не платил.

То отдавая за дорогу ту последнюю мелочь, авансированную ей матерью, с условием, что деньги пойдут на целевое трудоустройство на эту работу. А не на разгул и разврат. То есть не будут потрачены на покупку мороженого или бутылку лимонада для маленькой дочери. Что же, доченьке придется до ее первой зарплаты подождать…

Ее поиски работы их общая с дочерью мать и бабуля активно не одобряла.
Но что же делать? Завод встал. Он отпустил, а скорее, выкинул своих ненужных больше ему работников в неоплачиваемый административный отпуск. Активно готовился к банкротству.

Страшилки, что рассказывали знакомые по семейному общежитию, говорили о том, что новый завод потихоньку продает новые станки, которые ему поступали бесплатно по лицензии на оборудование, по цене металла. И выплачивает зарплату работникам. Не всем, только нужным. Остальные получали зарплату виртуально - начисленную в ведомости. Поэтому, привычно голодали.

Так, из удачного экономиста, которым гордилась мать и вся семья, потому что «устроилась удачно» на новый профильный завод. И должна была вот-вот получить квартиру с удобствами в городе, она мгновенно превратилась в сельскую парию.

Потому что села на ящике у сельского магазина и стала торговать жвачкой. Продавала детям или их родителям. И жвачка приносила удивительно хороший доход…
Но как же возможно объяснить семье и односельчанам, занятым все теми же делами. полезными и привычными, что жизнь меняется.

Уже изменилась.
В деревню изменения приходят позже. Все также заняты выращиванием картофеля на огородах, коров и телят, ее мать и соседи. Другие деревенские жители. И невозможно было объяснить соседям. И невозможно рассказать им было историю о том, как завод вдруг встал.

Любые заботы, не относящиеся к отелу коров или раздаиванию коровы после отела, умами деревенских жителей отвергалась, как не имеющие отношения к обычной повседневной жизни.

Зато любая история становилась интересной для добродушно похохатывающих водителей, которые слушали с интересом и удовольствием. Главным образом потому, что опасались задремать в дороге, среди однотонной снежной белизны, однообразных кюветов, оврагов, сугробов.

И поземки упрямо бегущей перед капотом, как стаи снежных, злых и гривастых вихревых лошадей, успевающих эту дорогу под самыми колесами перебегать.

- Но эту бы мою историю никакие шоферы - водители попутного транспорта не оценили бы, - думала женщина получасом позднее ее приезда на новую работу.

Она получила большой универсальный ключ, что открывал все двери блока. Свободный вход –выход и проход внутри отделения был только у персонала: врачей, медсестер, санитарочек.

В поисках атрибута...

Или «До Нового Года остались еще три ночные смены».

Банка была большая, стеклянная, трехлитровая...

Налитая на одну треть компотом. Быть может, компота из слив было чуточку больше. Но и до половины банки розовая жидкость, с пузатыми сиреневыми фруктами, вольготно плавающими в сиропе, не доставала…

- Лягушки пузатые, - подумала женщина, окидывая взглядом всю обстановку сразу: большое окно палаты десятого отделения, жиденький снег под окном, банку с крышкой в своих руках, разваренные фрукты, что трепыхались в банке и раннее светлое утро.

И солнце зимнее всходит над котловиной комплекса старых зданий психиатрической больницы, вот - вот взойдет… Женщина торопилась. Банку с компотом ей дали только что. Вручили. Сказали:

- Домой возьмешь. - Велели спрятать понадежнее, пока медсестра старшая не пришла. Остальные санитарки делили другой доппаек. Из тех продуктов, что вынесла Наталка, буфетчица.

Особо приближенные к буфетчице получали по буханке хлеба. И разливали из молочного ведра по баночкам своим нечто молочно – белое: сметану или кефир.

Высокой и худоватой, немного пучеглазой, но, кажется, добродушной медсестре, ее паек в сестринскую комнату принесли отдельно. И вызвали медсестру.

Вручили ей в пакете доппаек. Медсестра улыбалась смущенно. Продукты все взяла.

А женщине, как новой здешней санитарочке, пояснили, что старшая их медблока медсестра, увидеть банку с компотом никак не должна. Предупредили, а не то вылетишь с работы в два счета.

И женщина очень заторопилась. Собиралась банку спрятать. Стояла она на месте, неподвижно. И очень сильно торопилась в душе…

Она же не вчера родилась и знала, что несуны существовали всегда. И будут существовать еще долго, пока есть государственные или частные предприятия.

Рассказывали в деревне, повторяли как страшную сказку, как умер Опанасов –Старший, что работал ночным охранником, старшим над всей ночной сменой сельской птицефабрики. И умер он в тот момент, когда напрягался сильно.Украденную коробку яиц через забор сыну передавал.

Не вынесло напряжения сердце. И умер пожилой мужчина мгновенно, перенервничав от напряжения нервов, перенапрягшись от чрезмерной физической нагрузки. Через забор полутораметровый он собирался сыну, что его ждал на машине, целую коробку отборного яйца, двенадцать полных кассет передать…

И вот теперь должна она, санитарочка, что отработала свою первую ночную смену, исхитриться и спрятать огромную трехлитровую банку с компотом от глаз старшей медсестры. А потом забрать ее незаметно. И не привлекая ничьего внимания, скрытно отвезти домой.

- А психи, между прочим, голодают, - грустно вспомнился ей из утреннего завтрака инцидент. Буфетчица Наталья, деваха молодая, крупная. Назвать ее дебелой или матерой ни у кого бы не повернулся язык, настолько она была пригожа. С румянцем во все щеки. Пушистой и светлой косой. И большими глазами.

Которыми Наталка в то утро, все время завтрака метала молнии…

И санитарочки шептались, это оттого, что случилась у нее размолвка с женихом, санитаром из другой смены, Олежеком…

- Тот псих, что сглупил и полез к буфетчице попрошайничать добавку, вдруг получил. Летающей тарелкой. Порционная и металлическая, доверху наполненная кашей, тарелка летела, вращаясь в полете и брызгалась горячим варевом.

Запущенная сильной рукой буфетчицы от угла раздаточного окошка, рукой привычной к кастрюлям и черпакам, тарелка пролетела через обеденный стол. И, чудом никого не задевая, ударилась в косяк двери. Затем отскочила от косяка, упала на пол, подпрыгнула два раза и затихла.

Буфетчица Наталья захлопнула дверцу раздаточного окна и ушла рыдать в подсобное помещение.

К ней потом успокаивать делегация доверенных санитарок ходила.

Буфетчица успокоилась. С женихом Олежеком по телефону сотовому помирилась. И выдала всей смене дополнительный паек продуктами.

- А психи голодают, - подумала вновь санитарочка, отыскивая глазами укромный уголок среди сугробов снега для трехлитровой банки.

Одернула себя, - не психи надо говорить и думать, а больные психиатрического отделения.

Но голодают они все равно, - додумывала женщина и вспоминала вчерашнюю помывку больных…

Все оказалось не так страшно. Вернее, совсем не страшно. Больные мылись сосредоточенно. Справлялись с мытьём сами. В обязанности санитарок входил только надзор. За больными и горячей водой.

После помывки, быстренько переодевшись, она сторожила своих психов в предбаннике. ( Поправилась: не психов, а больных психиатрического отделения)...

И ощущала противную липкость влажного белья под одеждой, которое сохло медленно, Но в предбаннике было тепло. Белье понемногу высыхало. Сама она согревалась.

И слушала зычный голос опытной Елизаветы, которая подбирала остаток больных из банного отделения и торопила их же с домыванием. Сердилась Елизавета, что моду взяли подолгу купаться.

Дождутся пока остальные больные намоются и из бани, помывшись уйдут. И тазик– шайку свободные под себя подгребают. В одной теперь шайке задницей сидят.В другой ноги купают.

А ей, Елизавете, шайки пора по списку учета – выдачи сдавать. И все неразумные должны уже поторапливаться!

Рядом с женщиной – санитарочкой сидел и обсыхал пожилой мужчина. Она уже знала, что Григорий выделяется среди других больных. Большой государственный организм больницы каждый день съедает много продуктов. Продукты находятся на продуктовых базах и складах города. За ними нужно ехать. Их получить, погрузить, привезти.

И две – три женщины санитарки не смогут загрузить тяжести для всей больницы или своего отделения. Для этих целей выбирают спокойных больных.

С ними выезжают в город. Им выделяют добавку в столовой. Только они, выездные больные, рискнут попросить добавку у буфетчицы. С больными расплачиваются за услуги еще и сигаретами.