Имя моё - любовь

Глава 1

Имя мое – щемящая в сердце боль,

Коли лечить, то буду уже не я.

Ветром лихим заброшенная в юдоль,

Где уже больше нечего потерять.

Имя мое – тонкой надежды свет,

Ласковый, теплый, словно в реке вода.

Дам себе в жизни только один обет:

Все, что нашла, больше я не отдам.

Имя мое – тернии и пески,

Имя мое – и молоко и кровь.

Имя мое, больше не знать тоски.

Имя мое?

Имя мое: любовь.

Марьяна Брай

Глава 1

Ощущение холода на лице было не терпимым даже, а приятным. Так прихватывает щеки, когда выйдешь в солнечный морозный день. Мороз имеет запах, и я помню его с самого детства. Смешанный с дымом от березовых дров, который канатом тянется от каждого дома в небо. Это один из любимых запахов.

То ли сон слишком уж объемен и реален, то ли я запуталась в этом сне, и сейчас не весна, а самая настоящая зима. Потому что лютый холод уже пробрался под одежду.

Я открыла глаза и ошалела: темное холодное небо, усыпанное звездами, то и дело перекрывала дымка. И когда я поняла, что это пар от моего дыхания, стало страшновато.

Если я вижу небо до окоёма, значит… я лежу на земле? Повернула голову в одну сторону, потом в другую. Сугробы, темнота, лай собак и запах дыма. Но не того, привычного и родного из детства, а смешанного с запахом готовящейся пищи. И это не пироги. Больше похоже на копченое пригоревшее мясо.

Перевернувшись на бок, поняла, что сильно замерзли ноги. Мороз щиплет голени и колени, пробирается к бедрам. Во рту привкус крови. Я встала на колени и чуть не запуталась в подоле. Ощупала себя и обнаружила, что под юбкой нет ни колготок, ни вообще каких-либо штанов.

— Что за чертовщина? – только и смогла выговорить я, но, услышав свой голос, замерла. Он был тоненький, слабый, словно девчоночий. - Кхе- кхе, - прокашлялась я, но в горле ничего не мешало. Мой голос изменился до неузнаваемости.

Осмотревшись и привыкнув к темноте, увидела глубокую тропку в снегу, возле которой я и лежала. Вдали несколько темных домов. Света не было ни на улице, ни в окнах. Дома больше походили на странные кособокие развалюхи. Присмотревшись, разглядела подобие трепещущего огонька. Свеча? Может, электричество отключили?

Я встала и на замерзших ногах побрела по тропке. Когда чуть отвлеклась от ледяных ног, поняла, что болит грудь: дышать так тяжело, словно грудь закована в латы. Провела ладонью по груди, обнаружила, что на мне одежда, похожая на зипун. Я никогда не видела зипуна, но сейчас была твердо уверена, что это именно он: стеганая, как фуфайка, куртка, завязанная на три пары веревочек. Под ней я то ли туго обмотана шарфом, то ли еще чем-то. Видимо, для тепла.

В голове было ясно, но я напрочь не понимала, где я и что случилось. И не могла вспомнить, что было до этого.

Куцая собачонка выбежала навстречу и виляла не только хвостом, но и своим тощим задом, прыгая на меня, пытаясь лизнуть в лицо. Я поняла, что кусать она меня явно не собирается, но все же убавила шаг. Ведь это на улице они такие ласковые, а зайдешь на территорию дома и все: добрая животинка становится яростным алабаем.

Но собака не собиралась менять своего ко мне отношения и даже отстала, когда я по тропке пришла прямо к двери. Пахнуло сытной горячей едой. Желудок сжался так, что казалось, не ела пару недель.

Осмотрелась еще раз и, решившись, забарабанила по двери. Внутри грохнулось что-то, будто человек запнулся о железную бадью. Потом раздались недовольные голоса. Дверь распахнулась с такой силой, что будь я на пару сантиметров ближе, мне снесло бы половину лица тяжелой железной щеколдой.

— Я уж понадеялась, что ты подохла в лесу, - голос женщины был горловым, злым и еще… ненавидящим.

— Я? – только и смогла спросить, пытаясь рассмотреть ее лицо. Она была крупной, с огромной грудью, какие любил изображать Кустодиев. Платок или тонкое одеяло, накинутое на голову, закрывало лишь плечи. Грудь, того и гляди должна была выпасть из щедрого выреза на платье или кофте, я не разобрала в темноте.

— Либи явилась. Только без дров! - крикнула женщина куда-то внутрь дома, и за ее спиной возникло мужское лицо, а потом и вся его тушка. Он был тощий, высокий, с нечесаной бородой и такой же шевелюрой. Серая рубаха висела почти до колен, а вот широкие штаны были ему явно коротковаты. Выглядел он как деревенский сумасшедший из какого-то фильма.

— Я замерзаю. Впустите меня, - прошептала я. - Дайте остаться до светла. Утром я уйду, - продолжала я, борясь со страхом. Бояться было чего! Эти двое, словно персонажи какого-то странного фильма, называли меня еще более странным именем и выглядели как черт пойми кто.

— Иди, - мужчина отстранил женщину, чтобы я могла войти. - Сам схожу. Там убрать надо, - он махнул куда-то вглубь темного жерла дома, и я сделала шаг, потом второй. Запах пота от них был просто сумасшедший. Несмотря на то, что я вошла во все еще холодное помещение, этот мерзостный «аромат» заполнил мои ноздри. За открывшейся второй дверью был свет. Именно его я видела, лежа в сугробе. Две свечи в разных сторонах вонючего помещения освещали его быт. Вернее отсутствие оного.

— Я уж думала, мы повольготней спать будем, - новый голос раздался справа из-за занавески, и после оттуда вышла женщина. Лицо в жирных прыщах, потрескавшиеся губы, спутанные волосы цвета соломы. На груди у нее висел голый годовалый карапуз. Когда я опустила глаза, увидела еще двоих, лет трех от силы. Рубашки не скрывали их пола, и я поняла, что все трое мальчики.

— Простите. Я только на ночь. Утром уйду. Мне надо найти телефон, чтобы позвонить. Я не помешаю вам, - очень тихо сказала я своим невыносимо тонким голосом.

— Уйдешь? – из-за той же занавески вывалила еще одна персона. Эта была такой же огромной, как баба, встретившая меня у двери.

— Уйду, - подтвердила я. - Можно от вас позвонить?

— Чего? – прыщавая, ростом пониже, но с такой же мощной грудью, что и две других, уставилась на меня так, словно я заговорила на японском. - Совсем выжила из ума? Раздевайся и корми его, - не дав мне раздеться, перевалила малыша мне, и он заорал.

Глава 2

Страхов в моей жизни было не много. Но те, которые мне удалось испытать, не закалили меня. Продолжая верить людям, продолжая надеяться, что жизнь повернется ко мне лицом, я снова и снова наступала на грабли. Выросшая в детском доме и хорошо знающая, что правда не всегда полезна, я научилась притворяться. Мастерски, буквально вживаясь в то состояние, которое и требовалось изобразить. По мне плакал и «Оскар» и все подобные премии. Но не плакала я. Никогда. Потому что «ревунов» бьют, травят и причисляют к стукачам.

Не плакала я: когда меня обманул любимый, оставив «на полянке». Не плакала, когда под нажимом тетушки сделала аборт. Не плакала, когда оказалось, что детей иметь не смогу. Да, сердце разрывалось на тысячу осколков, ранящих каждый уголок души. Да, казалось, хуже уже не будет, но становилось. И я снова не плакала.

Плакали только мои денежки, мое здоровье и моя вера в людей. К сорока годам у меня не осталось ничего из этого списка. Родная тетка, которая «не имела возможности забрать к себе по причине плохого здоровья» после смерти родителей навестила меня в детском доме пару раз: когда нужно было сделать фото со мной для умирающей в далеком Хабаровске бабушки. И в день, когда я получала комнату в убогом общежитии.

Потом она ворвалась в мою жизнь, как ураган, потому что лишние руки в саду пригодятся. Я отшила ее через пару недель, когда она принялась приговаривать меня к церкви. Сначала я соглашалась и даже находила успокоение в этом. Но когда она начала агитировать за передачу комнаты этому приходу, хозяином которого был толстогубый, рыхлый, хоть и молодой еще поп.

— Поживешь и у меня. Квартира тебе отойдет, а вместе повеселее. Так и эдак, как ни крути, Анюта.

— Я не Анюта, тёть Надь. Я Аня, - недовольно бурчала я и получала от нее недобрый взгляд и очередное: «Бог дает смиренным.».

Потом появился Киря. Он тоже был детдомовский. Появился он не потому, что я раньше его не знала, а потому, что старше был года на три. Его знал весь наш лихой коллектив этого страшного места, где дети должны вырасти, получить минимальные знания о жизни и выйти в мир если и не полноценными, но все же членами общества.

Он вышел, но членом не стал: сразу попал на несколько годков в другое общественное место специального воспитательного характера. Только я об этом не знала.

Киря был красавчиком, балагуром и душой любой компании. Он даже мог не материться, если судьба закидывала его в приличное общество. В него влюблялись девочки из хороших семей, но он, еще не умея тогда отсеивать послушных, нарывался на их отцов и терял то зуб, то палец, то пару лет жизни.

Ко мне он заявился с цветами. Рассказал, что сдает свою комнату, а сам хочет переехать в Англию. К слову, одет он был как приличный тип из сериала, который ходит на работу, исправно платит налоги и играет по вечерам с парой карапузов.

Недолго я выбирала между ним и тетей Надей с ее смирениями. Продали мою комнату, переехали к его знакомому на пару дней, пока продастся его угол. И все. Больше я его не видела.

Зато увидела, как выглядят тесты на беременность, купленные на последние деньги. Два. Разных, как научила аптекарша. И, посетив туалет на вокзале, уселась на лавочку у церкви, чтобы принять Бога в сердце, а также надежду на эту самую Надежду.

Тетка молча отвела к врачу, и после недолгого осмотра и анализов проблему решили. Это потом я сложила два и два, получив в результате, что грехи – они кого надо грехи, а не всех. И тем более не Наденьки, приведшей меня на «богоугодное» дело.

Жила я потом в ее садовом домике. Приходилось лопатить землю, все лето содержать ее кур и свиней, которые, к моему удивлению, осенью переезжали в тот же храм, а далее, видимо, “во чрево коллектива заведения”. Зимой я жила там же. Для этого тетушка пригласила печника, чтобы поправил небольшую печурку, обшила дом утеплителем и, перекрестив меня и себя, вернулась в город.

Я научилась пилить и рубить дрова, воровать с дальних участков заготовки и даже вязать. Благо журналов по вязанию и шитью было предостаточно на чердаке. Из развлечений у меня было радио, украденное там же, где клубничное варенье, дрова, чужие кофты и свитера, распускаемые мною для будущего вязания.

Раба Божья Наденька приезжала ко мне раз в месяц, и мне полагалось для этого прочистить дорожку до основной дороги к станции, ибо она везла «несметное количество снеди» в виде пары куриц, пяти килограммовой упаковки макарон типа «ракушка» и кило сахара. Я встречала ее у вагона в одно и то же время, несла груз, угощала ее дома пустым чаем из листьев смородины, поскольку о богатстве в виде варенья она знать была не должна, иначе пришел бы мне трындец.

Потом провожала, выслушивая наставления, и, выдохнув, возвращалась в свой домик. Радуясь чахлой куре на ужин и доставая новый журнал, слушала по радио очередной аудиоспектакль.

Потом как-то резко закончились «девяностые». Приехав в Москву, я нашла ее не такой стервой, как привыкла о ней думать. Москва вдруг распахнула передо мной свои объятия: на магазинах висели объявления о найме, люди приоделись, запахло духами.

Я привезла на рынок свои свитера, связанные по журналам и по собственным рисункам, и, продав пять штук, присвистнула. Жить было можно!

Случайно нашла вакансию уборщицы на трикотажной фабрике. Еще на пороге, не дойдя до собеседования, поняла, что работать буду только здесь. Обрывков и обрезков нити, срезанных углов от полотна было столько, что на помойку их выносили огромными картофельными мешками.

Я не стала снимать комнату, продолжая жить на садовом участке. Но теперь у меня было немного денег, постоянно была курица, а главное, у меня была пряжа. Да, приходилось распускать обрезки, связывать ниточки, но я так привыкла к этому одинокому процессу, что не считала себя обделенной.

Мои пестрые кардиганы и свитера разлетались, как горячие пирожки в мороз. Все деньги я тратила на журналы по вязанию, семена цветов и еду. Через пару лет я по-хозяйски починила дачу, вставила хорошие окна, купила телевизор. Но мой старый краденый радиоприемник оставался основной связью с миром. На работе я считалась блаженной. Даже ходили слухи, что в моей комнате все забито обрезками, которые уношу. А кто-то добавлял к этому, что не гнушаюсь мусором с помойки.

Глава 3

Резко вдохнув и вздрогнув, я проснулась. В той же темноте и вони, где уложила меня Фаба. У входной двери на лавке. И я вспомнила свой последний день там… дома. Вернее, ночь, когда, выпив горсть таблеток, прописанных разными докторами, выключила свет, легла и уставилась на квадрат маленького радио, висящего с самого первого дня на раме окна. Я не помнила, заснула ли я тогда или даже проснулась утром. Последним моим воспоминанием была моя истерика, мои слезы и мое стенанье об этой самой любви.

Храпели в этой избе все. За стеной изредка всхрюкивали свиньи, которым меня грозились скормить. На улице начиналась вьюга. Судя по серой полосе в мутном окне, занимался рассвет.

Я неслышно встала и уселась на лавку. Сначала ощупала свои руки, потом дряблый и тощий живот. Тоненькие ноги и колени. Грудь наливалась снова не пойми откуда взявшимся молоком. Давило так, что при всей этой усталости и нервном потрясении думалось только о приходящем молоке.

«Ладно, даже если все это правда… откуда у меня молоко? Для этого я должна была родить. Неужели этот орущий мальчик, которого почти бросила мне Марика, мой сын?» - старалась последовательно думать я, но мысли возвращались все к одному: это не мое тело. «Я выше, крепче. Даже если исхудаю, у меня остаются бедра, не очень красивые полные щиколотки. Верх у меня миниатюрный, а нижняя часть тела грузная. Как груша. А это… Это тело даже не худенькой женщины, а девчонки».

Я подняла руки к голове, нащупала запутавшиеся, как пакля, волосы. Они ощущалист недлинными, но вьющимися. Мои же были прямые и жесткие, как щетка. Я носила всегда что-то вроде карэ с челкой, а тут и намека ни на какую челку нет.

Сначала недовольно закряхтел ребенок. Храп затих. Потом малыш заплакал. Через минуту Марита вынесла его и, бросив мне на руки, утопала обратно. Следом за ней вышли двое зубастых близнецов, понявших уже, где теперь базируется кормушка.

На этот раз я сама и с превеликой радостью дала ребенку грудь. Из второй полилось рекой. Я подозвала сонных, еще трущих глаза карапузов и позволила одному сесть ко мне на колени.

Боль стихала, сменяясь болью от острых мелких зубов. Младенец заснул, все еще продолжая сосать, а потом отвалился. Второй парнишка мигом сообразил, что грудь свободна и, притянув меня за шею, стоя, как теленок, принялся сосать.

Я не знала, чего во мне было больше — страха или боли. Мне казалось, я попала в какую-то страшную сказку, где меня сделали дойной коровой. И что мне еще здесь грозило, можно было только догадываться.

— Иди за снегом, - Фаба проорала из-за печи.

Ночью у меня была идея сбежать. Но в изорванном зипуне, с голыми ногами и в разорванном на груди платье - это мог сделать только полный псих. Убивать и скармливать поросятам меня явно не собирались. Я нужна была для другого.

— Иди, хватит сидеть, - повторила Фаба уже криком, и я осмотрелась. Старшие отпрыгнули от меня и скрылись за занавеской, чем вызвали недовольство Марики. А маленького мне просто некуда было положить. На стол или лавку я не решилась, потому что он мог повернуться и упасть, а на полу было так холодно для голого малыша…

— Марика, забери его. Мне некуда положить… - промямлила я.

— Неси, - заорала та. Ребенок взмахнул ручками и заревел от ее крика. Я принесла его в тот угол, который еще не видела. Там стояла широкая, сколоченная из кривых досок, даже не кровать, а настил. Сверху были наложены матрасы, одеяла, подушки. Их было так много, что ее тощего мужа я увидела не сразу.

Когда я подала ребёнка, она с размаху врезала мне по лицу.

— Ты принесешь снега или нет? – снова заорала Фаба. Мне захотелось найти тот нож, которым мне вчера угрожала ее дочь, и прирезать эту тварь. Но их было много, и меня тут же убили бы саму. Злость, кипящая внутри, напугала меня. Ведь я и правда готова была взяться за оружие.

— Иду, - перемотав расхристанную грудь платком, который служил мне ночью подушкой, я накинула свой зипун, взяла от печи ведро, почти пустое после ночи, и вышла на улицу.

— Твари, какие же вы все твари. Я не знаю, где я и кто я, но. Но если я не проснусь, вам хана. Я клянусь: вам всем, за исключением детей, крышка! - шипела я, боясь закричать, поскольку меня могли услышать.

Я стояла и пинала снежный сугроб растоптанными до ужаса тонюсенькими кожаными сапогами, надетыми на голую ногу. Потом взяла снег в ладони и протерла лицо. Попыталась мокрыми руками пригладить волосы. Но то гнездо, которое там свилось, похоже, поддастся теперь только ножницам.

Сходив за угол, справила нужду, как могла, поправила одежду и набрала снега. Фаба растапливала печь. В доме было уже очень холодно. Особенно на моей лавке у входа. Ведро я поставила туда же, где оно стояло. Снег со дна рассыпался по полу. Хозяйка, завидев это, пнула по ведру с такой силой, что оно влетело в ножку лавки, вернулось к ее ногам и ударило по ним. Она заорала и, подняв деревянную бадью весом не меньше пяти килограмм, бросила ее в меня. Как я успела пригнуться, не знаю, но бадья просвистела над моей головой, сбила шторку в комнату Марики и упало прямо перед ее «ложем». Заорали дети. Кто от страха, а кто за компанию. Заорала третья баба, выскочила, чтобы понять, что произошло, и кинулась на меня. Я выбежала на улицу, пробежала по тропке вдоль дома и, увидев еще одну тропинку за угол, забежала туда. Там тоже была дверь, за которой был сеновал. В сено я и села. Слез снова не было. Как и сил. Это просто не могло быть правдой! Не могло и все!

— Иди, иначе она тебя за волосы притащит и побьет вдобавок, - мужской голос, последовавший за скрипом снега под ногами, заставил затаить дыхание. Это был тощий муж Марики, которого она называла Киром.

— У меня нет сил. Я хочу уйти. Скажите мне, куда идти? – шепотом спросила я. За закрытой дверью было тихо. Видимо, он ушел. – Понятно.

Я вышла и осмотрелась. Снег еще не валил сильно, но ветер гнал его по сугробам, заворачивая в поземку, поднимая ее в воздух. Чуть поодаль я увидела еще несколько таких же невзрачных построек, как и эта. Гористая местность, густые зеленые леса – все было сейчас как в молоке. Когда вдали кто-то завыл, по моей спине побежали мурашки.

Глава 4

Бартал спокойно показал кусок старого покрывала, в котором носят солому и сено. Я поняла, как им пользоваться, и сходила раз пять с этим узлом на спине от сеновала до загона. Потом он принимал от меня ведро со снегом в дверном проеме, когда я набирала одно за другим, и, видимо, отнес меня в дом, когда упала без сознания.

Очнулась я на своей лавке. Все сидели за столом и ели. Орал младенец на руках Марики. Видимо, он меня и разбудил.

— Иди покорми его, - тихо сказала мне хозяйка дома.

— Я падаю от голода. Хотите, чтобы выронила его?

— Накорми его, потом поешь сама. Сколько влезет, - ответила она, теряя терпение.

Я взяла ребенка от пустой груди Марики. Та сунула ее в платье и принялась махать ложкой быстрее прежнего. Я прошла с ним в ее спальню. Когда она начала верещать, раздался рык Фабы, и все притихли.

Откуда в этом еле живом тельце берется молоко, я не понимала. Если считать, что я встала в восемь часов, то сейчас должно было быть часов одиннадцать. Меньше быть просто не могло. Зимой рассвет не начинается раньше.

Утром эти дети опустошили меня досуха, а сейчас, как только малыш принялся за грудь, из второй полилось рекой. В комнату один за другим прошла пара близнецов, залезли на кровать и принялись драться за вторую грудь. Становилось легче. Когда все трое уснули, я завязала шнуровку на платье, вынула из кармана расческу, с огромным трудом расчесала волосы. Вьющиеся, светлые, чуть ниже плеч. Завязала их полоской ткани, оторванной от тряпки, и вышла в кухню. Все пили из огромных глиняных чашек дымящийся отвар в прикуску с грязными от угля лепешками.

Я посмотрела на котелок, стоящий в центре. Фаба движением руки подвинула мне свою железную миску с ложкой. Я встала и выложила из котла деревянным половником остатки чего-то среднего между кашей и мясным рагу с овощами. Раньше я ни за что не стала бы есть из чужой миски, но не сейчас.

Незаметно отерла ложку о платье под столом и зачерпнула первую ложку. Жадно, не чувствуя ни вкуса, ни запахов, к которым нос уже привык, не испытывая отвращения и страха к этим людям. Молодой организм хотел жить, кормить ребенка и продолжать род. Только когда меня оставили мыть посуду, я поняла, что ела сваленные в кучу остатки. Была отдельно каша и отдельно рагу.

Храп начался через несколько минут после того, как все разошлись по своим углам. Я устала, но была рада, что осталась одна. Вытянула из печи большой котел, стоящий на чем-то, похожем на крышку. Благодаря этому его можно было подтянуть к себе, а не вытаскивать ухватом.

Налила воды в бадью, бросила туда обе свои рубахи, низ от изорванного платья и помешала палочкой, похожей на веселку для теста. Хорошо бы было вскипятить все это, но было не до жиру. Пока мыла посуду, скоблила жирный и липкий стол, отмывала котлы, вода в бадье с бельем остыла. Насколько смогла, постирала все руками, отжала и вынесла на улицу. Развесила рубахи за сараем, проверила, чтобы их не унесло ветром, вылила грязную воду. Набрала снова снега и вернулась в дом. Все спали, как будто позади была бессонная ночь. Даже взрослые дети Сирены. Или они сидели так тихо, что не было слышно даже шепота.

Я осмотрелась и нашла за печью корыто. В нем, скорее всего, стирали и мылись. Решила, что это я сделаю завтра, в очередную «сиесту». А пока налила еще горячей воды, взяла с печи то ли полотенце, то ли небольшую простыню и вышла на улицу. Разбавила кипяток снегом, сняла платье и, стоя на соломе, поливала себя из ковша, стараясь не успеть замерзнуть. Голова, конечно, не промылась, но стало настолько легко, что жизнь показалась почти сносной.

Вытерлась насухо, натянула одежду и вернулась в дом.

За столом Бартал наливал из котелка отвар. Я поставила пустую кружку. Он налил и мне. Надеясь, что мне не настучат по рукам, достала из-под тряпки две неаккуратных лепешки из трех и ушла на свою лавку. Там принялась жадно есть. Казалось, я никогда не наемся, и эти вечно голодные дети оставят от меня в скором времени сухую мумию.

Из угла вышла старшая девочка и присела рядом со мной. Она смотрела на лепешку, но я только ускорилась и даже не подумала делиться. Оставшуюся съел ее отец за столом.

— Альби сейчас у нежити? – вдруг негромко спросила она.

— Кто? - переспросила я.

— Маленький Альби, которого ты не могла родить, - уточнила девочка, и у меня по спине поползли мурашки.

— Но он же родился? – аккуратно и очень тихо спросила я в ответ.

— Да. Ты так кричала, что в загоне метались свиньи, - девочке, судя по всему, нравилась эта тема. Или она просто нашла наилегчайший путь к моему унижению, поскольку бить меня пока не смогла бы.

— Все кричат, - ответила я. Послать бы ее ко всем чертям, но она оказалась носителем той информации, которую никто мне не мог здесь дать. А скажи я, что не помню, так они свалят на меня всех собак.

— Марика так не орала, когда рожала Фреда, - хмыкнув, вывалила девочка важнейшую информацию.

— Она больше меня в три раза, и это ее третий ребенок, - я даже улыбнулась, чтобы эта маленькая дрянь не поняла, что я сейчас не обороняюсь, а вытаскиваю из нее нужные мне сведения.

— Так он у нежити?

— Я не знаю никакой нежити, - скривив рожицу, ответила ей.

— Вы с Фабой отнесли его в замок нежити. Продали его за тёлочку. Осенью, когда она вырастет и отелится, у нас будет молоко. Тогда и тебя тоже можно будет продать. Только вот что за тебя дадут… - девочка с лицом своей матери слезла с лавки и направилась к столу.

— А ты не думала, что тебя тоже отдадут замуж. И спать ты будешь на лавке? – не удержалась я с ответом.

Бартал посмотрел на меня свирепо и стукнул по столу кружкой. Заорал Фред. Теперь я знала, что младшего сына Марики зовут Фред. А моего… моего зовут Альби. И я его обменяла на теленка. Эти мысли еще больше делали происходящее невозможным.

«Нет, это не я его обменяла. Это Фаба обменяла», - пронеслось в голове.

Я легла на свою лавку, подложив под себя зипун и платок. В доме было тепло, и меня начало клонить в сон. Не знаю, сколько я спала, но когда Марика беспардонно подняла меня за плечо и сунула мальчика в руки, на улице начало темнеть. Фабы не было. Мужчины носили из дома ведра, которые им подавала Сирена. Видимо, кормили скот.

Глава 5

Каждый день я гуляла все дальше и дальше, чувствуя, как тело начинает набираться сил. Прогулки, ежедневный физический труд и сон делали свое дело: я начинала чувствовать себя здоровой и сильной. Дети больше не были мне в тягость, да и, проводя со мной столько времени, научились слушаться.

Беспардонная Таис вроде чуть больше встала на мою сторону: начала тайком повторять за мной мои банные процедуры, за что была бита матерью. Мужчины были нейтральны и, казалось, просто ждали весны. Вся их жизнь сводилась к ежедневному одинаковому труду и сну. Со мной иногда говорил Кир.

В очередной день, когда Бартал запряг лошадь в сани и уехал в лес по сильно просевшему, а потом подмерзшему снегу, мы с Киром кормили живность.

— Как ты думаешь, Жак может оказаться живым и вернуться? – тщательно обдумав вопрос, спросила я.

— Сказали же, что его закопали там. Вместе с остальными солдатами, - сначала Кир говорил нехотя, но потом его будто прорвало. Ему словно хотелось поделиться своим мнением. - Молодой король не больно умен был. Если бы его дядя не забрал трон, то и нам пришлось бы воевать.

Я долго молчала, ожидая, что Кир продолжит, но тот замолчал. Прекращать этот диалог было ни в коем случае нельзя.

— А правда: лорд, что покупает детей, продает их потом, как воинов или на съедение медведям?

— Как воинов, правда. А вот про медведей… сам не видел, а значит, не знаю. Врать не стану. Только вот никого в его деревне нет из наших, - Кир многозначительно цыкнул.

— Из ваших? Это кого? – уточнила я.

— Возле замка живут те, кого он привез сюда, когда король Стефан занял престол вместо молодого короля. Стефан дал ему эти земли. Люди приехали с ним. Никто не знает, что творится за стенами этого страшного места. Только вот известно, что гонцы от него объезжали все земли и велели не убивать нежеланных детей. Хоть здоровых, хоть уродов. Он обещал давать за них пятьдесят золотых.

— Телка так дорого стоит? – не удержалась я.

— Зима. Осенью будут дешевле. Да и снега было так много, что везти ее издали не смогли бы. А люди в округе знают, что все равно нам придется купить. Вот и загнули цену, - Кир сплюнул и продолжил скидывать сено с сеновала, ловко орудуя деревянными трехрогими вилами.

— Значит, мой сын там не голодает? – зачем-то спросила я.

— Не знаю, Либи, - он остановился и посмотрел на меня с жалостью.

День стирки я запомнила на всю жизнь. Дома была баня в прямом и в переносном смысле. Дверь не открывали, чтобы помыться и помыть детей. Воды на полу было столько, что мы ходили по ручьям. В трех корытах женщины стирали вещи, тут же мыли детей, а потом мылись сами. Потом я помыла полы, и мне велели идти на свою лавку и отвернуться. Помылись мужчины, и мне снова пришлось затирать полы. Но плюсы были – дома стало свежее. Правда, сырость никак не хотела покидать помещение, и пару дней было отвратительно. Мокрая спина и голова от влажности, плохо спящие и чешущиеся дети.

К моменту, когда все по новой начали пахнуть потом, стало сухо. Я продолжала мыться ночами. Со мной теперь мылась и Таис. Она лично поделилась со мной страшной тайной Фабы о мыле. Оно было, но его берегли на лето. Считалось, что зимой замараться негде. Жутко вонючие, замерзшие куски она хранила в большом сундуке в холодном тамбуре. Мы научились мыться так, чтобы никто не заподозрил нас в воровстве. Просто намыливались каждый раз разными кусками, и они все оставались примерно одинаковыми.

Оказалось, что у семьи были еще овцы и козы. Тогда я поняла, где пропадал часто Бартал. Под горой был еще один дом. Меньше, но с хорошим загоном за стеной. Он обогревался вместе с жилищем. Я не понимала, какого черта все жили в такой тесноте, если был дом. Пока не узнала, что это дом мой и моего мужа, а также моего сына, которого продали. Поднимать крики и воевать с ними я точно не могла. Жить отдельно мне просто никто бы не позволил, да и запасов у меня нет. Дрова из леса я точно не привезу сама и даже не срублю ни единого дерева.

В один из сон-часов я дошла до того дома. Из трубы шел дымок. Бартал прямо перед обедом сходил и затопил печь. Я проследила его прямо до дверей. С горки хорошо видна вся эта ложбинка между высокими соснами.

Дверь была заперта на засов. Неужели они не боятся, что кто-то залезет туда и сворует овец или вещи? Я с трудом открыла засов, аккуратно вошла, и в тамбуре меня встретила та самая собака, что и в первый день возле дома. Вот отчего она так радовалась. Эта собака жила у нас!

— Милая, я-то думала, ты нас бросила, а ты вот где! – я присела и потрепала ее по загривку, а псинка, изгибаясь восьмерками, лизала мне лицо, - Я приду еще и принесу тебе что-нибудь.

Прошла в теплую часть. Такая же печь, стол и лавка. Малюсенькое оконце с толстенным матовым стеклом, плохо пропускающим свет. За печью небольшая комната с простецким высоким настилом, пара табуретов и две большие корзины с тряпками. Рассмотрев, я поняла, что это приготовленные пеленки. Сердце заныло. Девочка ждала этого малыша, готовилась к его рождению! Когда узнали, что ее муж умер? Явно до его появления. И свекровь решила сжить ее со свету. А тут такая вот засада с коровой?

Корзина должна была стать люлькой для младенца. Я посидела там несколько минут, пытаясь понять, как Либи жила, не обижал ли ее муж. Потом встала и пошла к выходу. Еще за одной занавеской была маленькая комнатка с грубым лежаком и пара деревянных, окованных железом сундуков. Я открыла один и обнаружила там платья, отрезы ткани и платки.

— Какого черта они хранят это все, не позволяя мне это носить? – сказала я вслух.

— Это мое приданое, - голос от двери испугал меня не на шутку. Это была Таис.

— Таис, но это ведь мое, - словно надеясь, что хоть в ком-то здесь проснется стыд, ответила я.

— Ты больше никто нам. Так сказала Фаба, так сказала моя мать, - совершенно без каких-либо эмоций ответила девочка. - Пойдем, а то матушка тебя всю исполосует за то, что ты пришла сюда.

Глава 6

Таис словно что-то почувствовала и теперь следовала за мной везде, как тень. Было странно, что она не выдала меня: не заикнулась о мыле, о наших прогулках и о том, что я была в своем доме. Я надеялась, что это не тактика, а просыпающаяся в девочке человечность.

Я, наконец, смогла рассмотреть себя, обнаружив перед стиркой в корзине с грязными пеленками малюсенькое, размером с абрикос, зеркало. Оно было в деревянной оправе с обломанной ручкой. Видимо, дети играли им, и оно попало в корзину случайно. Забрать себе такую редкость здесь было нельзя. Поэтому я вышла с ним на улицу в надежде познакомиться с девушкой, тело которой теперь принадлежит мне. На время мне оно было предоставлено или до его смерти, я не знала. И обдумывать это не собиралась, потому что после таких мыслей начинало казаться, что я схожу с ума.

День был пригожий. С крыши, крытой прелой соломой, капало. Я развесила пеленки, которые обычно сушились возле печи. Но сегодняшнее солнце и ветерок должны были справиться с этим гораздо лучше.

Мимо, просвистев что-то на своем, пролетели две птички. Я спустила с головы шаль и выдохнула.

— Вот она, моя весна, - улыбнувшись, прошептала я и поднесла зеркало к лицу.

Да, отражение в окне было кособоким. Сейчас я видела очень привлекательную белокурую девушку с темно-серыми глазами, красиво очерченными бровями. Губы ее улыбались, и меня что-то насторожило. Потом поняла, что глаза не отзываются на эту улыбку. Они словно живут своей отдельной жизнью, полной горечи и обиды.

— Не дрейфь, Либи. Мы и не в такое проходили. Найдем мы твоего Альби. А эти твари ответят за все, - совершенно уверенная, что я это смогу, пообещала девушке в зеркале.

Несколько минут я то отводила зеркальце от лица, любуясь лесом вдали, то снова принималась рассматривать себя. Когда в очередной раз подняла глаза на лес, поняла, что за ним не облака. Огромной грядой за лесом простирались горы.

— Так вот о каких горах говорила Таис. Судя по тому, что я вижу их отсюда, идти туда не больше дня, - пробормотала я себе под нос.

Но идти туда я так и не решилась. Даже когда я шла гулять одна, мне казалось: сделай шаг в сторону проторенной дороги, и Таис окажется за моей спиной. Вот тогда-то она точно не промолчит. Я не умела запрягать лошадь, не умела ею управлять. А еще меня пугала мысль, что меня в замок просто не пустят и придется жить на улице. Летом это еще куда ни шло, и даже можно найти или украсть еду. А вот зимой такой шаг больше похож на самоубийство.

Когда «налоговая» приехала в следующий раз, мужик с меховым воротником вошел в дом. Быстро одеваться я уже научилась и просочилась к двери мимо всех, как мышка. На улице стояли сани. Изнутри они походили на внутренности лодки: две лавки в коробе, заваленном сзади какой-то рухлядью из меха.

Возницы не было. Может, он отошел по нужде, а может, в это время осматривает хозяйство. Я выяснять не стала. Идея охватила меня моментально, и я просто не смогла бороться со своим чутьем.

Места под шкурами мне хватило. Я забилась на самое дно, навалив на себя все, что там лежало, огромной грудой. Стало душно, но я побоялась шевельнуться.

— Вы нелюди, - заорала Фаба. Сани качнулись.

— В следующий раз мы заберем весь скот. Я не привык приезжать по два раза, - спокойно сказал мужчина. Сани качнулись еще раз и… тронулись. Мне было и страшно, и радостно оттого, что эта ужасная жизнь, ставшая отчасти уже привычной, меняется. Я вдруг подумала, что хуже того, что я переживала здесь, быть уже не может.

Успокоив себя тем, что коли прижмет, смогу вернуться, я чуточку раздвинула шкуры над головой, чтобы было чем дышать и хоть немного видеть белый свет. Обещала себе выдержать побои от этих жутких баб, коли придется, а потом убежать весной. Не могло быть, чтобы все люди в этом мире были как они. Он бы давно уже погиб.

Прикинув, что мы уже выехали на ту самую дорогу в лесу, я начала мерно считать секунды. Чтобы хоть чуточку понимать время. Скорость я обозначила в отрезке от двадцати до тридцати километров в час. Они или не торопились, или ехать быстрее было просто невозможно.

Проснулась я, когда сани резко остановились. Мужик, который входил в дом Фабы, начал раздавать указания. Голосов было много. Я корила себя за то, что заснула и не проконтролировала ситуацию, но успокоила тем, что выпрыгнуть я все равно не смогла бы незаметно.

«Теперь будь что будет», – решила я и принялась ждать развязки.

Меха с меня подняли, когда лошадь заехала с санями под навес.

— Эт-то еще кто здесь? – я даже не смогла определить, сколько лет этому человеку, вылупившемуся на меня. Судя по голосу, не больше шестидесяти, а вот внешне все восемьдесят. Справная, но старая, вытертая шапка на голове, зипун, как у меня, но толстый. Видимо, шерсти в нем было куда больше, нежели в моем, на рыбьем меху.

— Тише, прошу вас. Не кричите. Я не наврежу…

— Навредишь? – переспросил он удивленно, а потом начал хохотать так, что шапку приходилось держать руками, чтобы та не свалилась от его конвульсий. - Да тебя три комара с ног собьют, а еще пять унесут за белые горы.

— Ну вот видите, а в хозяйстве я такая ловкая, что диву даешься. Я и воду принесу, и дрова, и постираю, и сготовлю чего надо, а если кому грустно, то и станцевать могу, - выбираясь из своего убежища, тараторила я. - Только не выгоняйте, я там умру. Видит Бог, умру. Не берите грех на душу.

— Откуда ты? – все еще улыбаясь, спросил дед.

— Я не знаю. Только мне надо к лорду. К лорду, который покупает нежить.

— Ох, - лицо дела стало серьезным, а мне стало страшно.

— Пойдем, замерзла ведь, - он осмотрел меня и махнул рукой, велев следовать за собой. Я быстро осмотрелась, отметив ворота, в которые мы, судя по всему, въехали. Высотой они были метров пять, если не больше. Такими же высокими были каменные стены, сложенные из камней.

Когда мы вышли из-под навеса, я увидела то, что поразило меня больше всего. Сильнее я офигела бы только если увидела дракона. Внутри каменной стены стоял огромный замок. Он был выше забора и, казалось, упирается в небо. Горы были прямо за ним. Вернее замок был частью этих гор.

Глава 7

Как бы это не было странно, но из этого коридора мы снова вышли на улицу. И я впала в еще больший ступор, чем настигший меня при обозрении замка в первый раз.

Это был внутренний двор. Огромная башня имела пустую сердцевину. Здесь, в отличие от места, где стоял навес и шлялись люди, было тихо. Снега почти не было, и тот был засыпан соломой. Миновали по прямой двор диаметром метров пятнадцать, не меньше, и вошли в дверь в противоположной стене. Снова коридор, холод от стен и ужас. Вдруг идущий впереди мальчик наклонился вправо и плечом открыл небольшую, как и на входе, дверь. Ильза последовала за ним, даже не обернувшись, чтобы проверить, иду ли я туда, куда следует.

Там началась лестница. Самая настоящая винтовая, каменная, как и стены. Узкая и от этого страшная для меня, как извращенная версия гроба.

Круга через три мы снова вышли в коридор, который закончился дверью. Мальчик постучал, дождался, когда откроют, и отошел, чтобы впустить нас.

Пахнуло теплом, молоком и детьми. По шее и груди поползли предательские мурашки. Я сглотнула, чтобы хоть как-то промочить пересохшее горло. Когда Ильза отошла, открыв мне обзор, остолбенела: очень большой зал с высокими потолками, небольшими окнами выше головы, двумя большими каминами, в которых полыхал огонь, был заставлен корзинами.

Сразу я насчитала штук двенадцать маленьких лысых головок, торчащих из них. И это только те, кого я увидела. Некоторые корзины стояли на деревянных полках, какие мы мостим для рассады перед окном. Полки эти располагались в нескольких метрах от камина.

Тут и там совершенно рандомно расставленные топчаны с подушками и покрывалами тоже заставлены корзинами. Четыре девушки кормили младенцев грудью. Одна просто качала спящего на руках.

— Севия, это к вам. Пусть накормит, а потом помойте ее, проверьте голову, накормите и переоденьте, - коротко распорядилась Ильза куда-то прямо перед собой и вышла, не сказав мне ни слова.

Девушка, качающая спящего малыша, встала с топчана, поклонилась Ильзе, положила младенца в корзину и подошла ко мне.

Серая, как у всех тут, ткань, из которой было сшито платье, нисколько не портила ее, как и других четверых. Здесь пахло чистотой. Передник тоже не был белым, но я была уверена, что он не грязный.

— Севия, - девушка сложила ладони на животе и, чуть поклонившись мне, назвала свое имя.

— Либи… - начала я, но решила добавить созвучную ее имени букву к моему имени: - Либия.

— Идем, только оставь это тут, - она указала на мою верхнюю одежду, и я скинула ее возле двери. Мы подошли к каменному столу возле одного из каминов, жерло которого высотой было мне ровно по плечо. Там стояли ведра с водой. Она налила из одного в кувшин, поставила на стол таз и попросила меня наклониться. Теплой водой полила мне на шею, потом на руки. После этого попросила снять платье и дала большой отрез ткани, похожий на простыню.

— Это зачем? Мне нужно помыться? – спросила я.

— Нет, это сейчас, чтобы ты накрылась, пока кормишь, - объяснила Севия.

Она усадила меня на один из топчанов и принесла пару младенцев. Мы вместе распеленали их, и я залюбовалась крошками, потягивающимися после сна. Когда я поняла, что один из них может быть моим сыном, сердце забилось с такой частотой, что мне стало не по себе. Взяв себя в руки, я дождалась, когда она подаст мне одного за другим и приложит к груди.

Облегчение наступало с каждой минутой, но эти малыши были куда младше Фреда и тем более его братьев-близнецов. Сосали они медленно и мало.

Когда Севия увидела, что молоко все еще сочится из моей груди, она принесла еще пару. Девушки, что кормили по одному младенчику, подошли к нам.

— Ты родила тройню? Такая маленькая? Откуда столько молока? – посыпались вопросы.

— Просто мне сразу приходилось кормить троих. Видимо, от этого и прибывало, - ответила я. Мне предстояло что-то рассказать о себе, но я просто вглядывалась в маленькие личики, стараясь узнать своего, почувствовать сердцем, душой или как там матери узнают своих детей. Я больше не отвечала на вопросы, дав понять, что очень устала.

Когда я накормила четверых, Севия отвела меня в другую комнату с камином. Там стояли два топчана, большая железная ванночка, два ведра воды, от которых шел пар. И самое главное: на столике с тряпочкой для мытья лежало мыло и расческа. А на стуле рядом — белоснежная сорочка и такое же, как у девушек, платье. Еще там были тапочки. Из войлока. Это была настоящая шерсть! Радовалась я им, наверное, даже больше, чем грядущей чистоте. Ноги мерзли постоянно.

С каменными полами, наверное, невозможно было бы ходить в чем-то другом и не болеть.

Я мылась больше часа. Когда Севия заглянула и спросила, нужна ли еще вода, я удивилась, но согласно кивнула. Я начисто, до скрипа, отмыла тело, промыла голову и расчесала волосы. Пахнущая морозом сорочка, словно ангел, обняла мое тело.

Вернувшись в зал к девушкам, я нашла там лишь одну Севию.

— Идем, я провожу тебя. Все уже собираются к ужину, - она подтолкнула меня за плечо, и я поняла, что этот жест значит: нужно двигаться побыстрее, делать все побыстрее.

Мы быстро спустились по лестнице, прошли дальше по коридору, вошли в дверь, за которой я снова готова была увидеть лестницу. Но это был зал размерами, как тот, в котором жили младенцы.

Два длинных стола, лавки по обе стороны от них и полный зал людей. Женщины в таких же или чуть других платьях, какие были надеты на нас, мужчины в серых рубахах и безрукавках. Разновозрастной народ молча ел что-то из мисок.

Севия подвела меня к месту, где сидели девушки. Между ними оставался занятый для меня промежуток, куда я быстро присела. Передо мной стояла миска, полная каши. Сверху на ней озерцо растаявшего масла. В кружке молоко, а на общей тарелке огромные ноздреватые ломти черного хлеба.

Я посмотрела чуть дальше, где ужинали мужчины. В их мисках была не каша, и в кружках было не молоко.

«Вот тебе и кровожадный лорд», - подумала я, вгрызаясь зубами в хлеб. Топленое масло, которое не хотелось перемешивать, а просто обмакнуть в него хлеб, было свежайшим, без намека на залежалость и тем более на плесень.

Глава 8

— Она великолепно справляется. Если бы не она, нам пришлось бы некоторых поить козьим молоком, а это занимает так много времени, - отчитывалась Севия перед Ильзой рано утром следующего дня.

Женщина так же царственно смотрела на всех из-под приопущенных век, оценивая не только нас, стоящих по струнке смирно, но и, по всей видимости, порядок в зале.

Снова, только мотнув головой, она вышла, и девушки выдохнули. Я больше ничего не спрашивала при Севии. Старалась кормить тех, кого еще не кормила, я запоминала корзины своих сегодняшних «питомцев», но сердце молчало. Отчаяние захватывало на несколько минут, но потом, когда я уговаривала себя тем, что я все же рядом с ним и еще не дома у Фабы, оно меня отпускало.

Через неделю я обвыклась, и все действия стали просто машинальными. Как раньше на работе: ни с кем не разговаривала особо, повторяла один и тот же монотонный круг дел, за отдыхом обдумывала свою жизнь. Не хватало мне пары пустяков: какого-то занятия, чтобы отвлечься, и моего радио.

А еще хотелось на улицу. Скудный свет из окон-бойниц, до которых можно было дотянуться, только встав на табурет, мало радовал. Из окна была видна лишь верхушка стены и горы. Прямо перед закатом солнце касалось наших окон на несколько минут, и тогда пляшущие на стенах лучики доставляли радость.

Я ругала себя, что все мне не то и все мне не так. Живя в доме свекрови с ее кровожадными дочками и внучкой, я могла хотя бы гулять.

Еще через неделю я знала каждого младенца в лицо. Я давала им смешные имена вроде Ворчуна и Говоруна. Одну девочку я называла Белоснежкой, потому что ее почти прозрачные волосы и брови, казалось, сделаны изо льда. Еще одну я называла Пуговкой. Эта милаха вовсе не была маленькой, ведь сразу возникает ощущение, что пуговки и бусинки – очень мелкие детали. Она была пухлой зеленоглазой пампушкой. Имя ей выпало благодаря родинке, очень похожей на пуговицу. Увидела я ее, когда купала. Между лопатками. Сначала думала, что что-то прилипло, но это была родинка. Девушки ругали меня, когда я беседовала с малышами перед кормлением: нельзя было давать им имена, но это было сильнее меня.

— Севия, а детям разве не нужно гулять? Ведь свежий воздух и солнце полезны, как ничто, - аккуратно начала я беседу с искусственно улыбчивой «начальницей».

— Только когда станет тепло, - коротко ответила Севия и пошла дальше по делам. Она дорожила этим местом и, как опытный руководитель, не водила дружбы ни с кем. И Севия точно знала больше остальных. Разговорить ее я даже не пыталась, ведь меня, прожившую здесь без году неделя, могли просто выставить за ворота.

Я решила дождаться тепла. До этого момента что-нибудь да изменится, кто-то проболтается.

Нита заболела вечером. Сначала погрустнела, потом начала прикладываться на топчан в любую свободную минуту, а к закату просто слегла с жаром. Ее отправили спать в нашу комнату, которую я называла кельей. Там стояли три таких же топчана, как в зале, пара стульев, потому что больше двоих спать никогда не уходили или спали в зале.

Я ходила к ней так часто, как могла. Протирала лицо мокрой салфеткой, накрывала вторым одеялом или раскрывала, когда был жар. На третий день ей стало легче, но она боялась чего-то так сильно, что притворяться здоровой начала раньше реального выздоровления.

— Ты должна долежать. Тебе еще тяжело, Нита, - уговаривала я девушку, пытающуюся дойти до уборной, чтобы помыться и одеться.

— Нельзя, Либия, иначе пропадет молоко. И я здесь больше не буду нужна! – сипя, ответила Нита.

— Значит, сцеживай.

— Все совсем не так, как ты думаешь, Либия, - она осмотрелась, - если я уйду, никогда больше сюда меня не впустят. И я не найду ее.

— А как ты ее потеряла? – спросила я, понимая, о ком она говорит.

— Муж умер на войне. У меня есть старший сын. Когда родилась Эби, тетка мужа заставила отдать ее, чтобы я смогла еще раз выйти замуж. Она забрала старшего сына к себе, а потом велела мне пойти сюда кормилицей. Так у нее меньше ртов, а я сыта. Не знаю, как согласилась отдать мою малышку. Словно кто-то околдовал меня, - она присела на табурет в уборной и горько зарыдала.

— Нита, реветь сейчас нет смысла. Это горю не поможет. Если ты мне все расскажешь, я помогу. Обещаю, не выдам тебя, - я обняла девушку и помогла подняться.

— Я надеялась, что заберу ее, потом своего сына и увезу их в Эристон.

— Эристон? Что это? – я свела брови, пытаясь вспомнить это название, но на ум ничего не приходило.

— Это большой город возле королевского замка. Там я всегда найду место прачки или белошвейки.

— А как называется эта страна? – набравшись смелости, спросила я.

— Что? – не поняла меня Нита.

— Королевство. Как оно называется? – уточнила я, но была уверена, что все равно что-то не так.

— Виссария, конечно. Ты что, не знаешь, где живешь? – Нита даже засмеялась.

— Знаю, конечно. Но ты вот засмеялась, значит, и правда выздоравливаешь. И помнишь название города и королевства, - я засмеялась вместе с ней.

Она пыталась снять прилипшую к спине рубашку и попросила помочь. Вот тогда-то я и разгадала тайну одной из нас. Между лопаток у нее красовалась точно такая же пуговка, как у моей любимицы. Я хотела было уже объявить о победе, но решила подождать ночи, когда мы останемся вдвоем.

Нита притворялась здоровой и счастливой ровно до того момента, когда девушки ушли из зала. Мы лежали и болтали о чем-то, потому что силы у моей подруги закончились. Дети спали, а с пеленками я могла разобраться позднее.

— Слушай, а ты сама не можешь предположить, кто из них твоя дочь? Девочек тут всего восемь, Нита.

— Тетка мне не показала ее. Увезли, как только родилась. Даже поцеловать не дали. Сказала, чтобы я не страдала. Сейчас ей уже четвертый месяц. Они все примерно подходят под этот возраст, - ответила Нита, оживленно ввязываясь в этот диалог.

— Ну, а сердце? Давай я принесу каждую по очереди? - предложила я, и мы начали шоу «Угадай: кто твоя дочь.». Каждую она держала на руках минуты по три. Прижимала, целовала, смеясь над скривившимися рожицами. Но так и не выделила ни одну.

Глава 9

Ильза пришла поздно ночью и наткнулась на меня, входящую в зал. Я по всем правилам поклонилась и опустила голову.

— Ты только идешь кормить? – спросила она.

— Да, леди, - ответила я. Я не знала, почему она леди, но так обращалась к ней Сивия. Я вспомнила, что тот старик назвал ее просто Ильзой. Но где тут была граница дозволенного, проверять я не собиралась.

— Идешь за мной, - тихо сказала она, и мы вышли.

Она вела меня незнакомыми коридорами. Перед нами, как в прошлый раз, шел мальчика с факелом. Мне не было страшно. Было интересно увидеть что-то еще, потому что почти за месяц я так и не была нигде, кроме нашего крыла. Мы вышли из башни во двор и направились к самому замку. Он представлял собой часть скалы. Вернее, он был встроен в гору. Даже в темноте, при свете луны, я могла оценить его величие: темный камень стен будто продолжал скалу, а шпили так гармонировали со снежными вершинами, что такое мог создать только гений.

Мы вошли в боковую, совсем незаметную дверь. Здесь горели факелы. Стены были утыканы ими на каждом метре. Коридор, в отличие от того, по которому привыкла ходить я, бы достаточно широким: если бы кто-то шел навстречу, мы не помешали бы друг другу.

Подъем по лестнице. Огромный темный зал с таким гладким полом, что я даже подумала, что это плитка. Двери, с обеих сторон которых расставили свечи в подсвечниках. Другой зал, где под ногами я почувствовала ковер. И, наконец, вход в очень светлую комнату. Мне на секунду показалось, что в ней есть электричество. Но, проморгавшись, я увидела массу напольных подсвечников, и на всех горели свечи.

— Ваше Величество, - произнесла Ильза, и я замерла.

— Иди, мы сами разберемся, леди Ильза, - голос женщины, раздающийся с огромной кровати, был таким слабым, что казалось, она вот-вот умрет.

— Поклонись, - прошептала Ильза, проходя мимо меня к выходу, и ушла в темный дверной проем.

Я поклонилась, но не видела, кому.

— Иди сюда, - в перине что-то задвигалось, и я увидела тонкую, как ниточка, руку.

Подойдя и рассмотрев среди пуховых перин и одеял тощее, как скелет, тельце, постаралась сделать вид, что не шокирована.

— Ваше Величество, - повторила я сказанное Ильзой и на всякий случай еще раз поклонилась.

«Черт бы побрал все это. Какое к собакам Величество? Здесь ведь лорд живет. Не король, не герцог или как их там. Откуда тут королева?» - билось в голове.

— Там, - женщина говорила с огромным трудом и указывала на укрытый легким, почти прозрачным, как фата, покрывалом колыбель. Такого я не видела даже в моем прошлом цивилизованном мире. Колыбель была вырезана так искусно, что каждый деревянный листик, каждая лоза в решетке были как живые.

Я подошла к кроватке и посмотрела в нее. Там спал младенец. Милейшее создание. Пухлощекое, с красиво очерченными губами, ресницами, почти лежащими на этих самых щеках.

— Возьми его. Принеси сюда, - снова с огромным трудом сказала Королева непонятно какого королевства.

Я раскрыла вуаль, вынула младенца и чуть не запищала от восторга. Невозможно ребенку быть таким красивым! Просто невозможно! Я видела-перевидела малышей за последние пару месяцев. Но этот был как с картинки. Видимо, королевская кровь имеет какой-то пигмент, заменяющий фотошоп.

— Ты будешь кормить принца. А когда я буду в силах, приносить его мне. Там, - она махнула рукой в сторону стены, - там уборная. Никуда не выходи отсюда. Спать будешь тоже тут, - видимо, силы ее покинули, и рука ее безвольно упала. Она тяжело задышала, закрыла глаза. Мне показалось, что она умрет прямо сейчас. Но грудь ее вздымалась.

Присев на добротный стул с великолепной резной спинкой, я распеленала возящегося карапуза и погладила, как привыкла уже делать, по животику. Он потянулся, мило надув губки, открыл и закрыл глазки. Потом попытался нащупать ртом хоть что-нибудь и завопил.

Я спешно дала ему грудь, и он моментально присосался, суча ручками так, словно показывал: «вот погоди, поем и доложу куда надо, что моё величество довели до голодного обморока и чуть со свету не сжили.».

— Привык получать все сразу? – прошептала я и коснулась малюсенького носика. Он недовольно задрожал и принялся сосать еще быстрее. Это смешило, но я старалась не издавать ни звука.

Проверив, спит ли королева, я встала и прошлась по комнате. Когда поняла, что за толстенной портьерой огромное окно, чуть не завизжала от восторга. Представив, как завтра утром свет зальет комнату, душа моя готова была выпорхнуть в это окно.

Королева и принц спали, когда служанка принесла мне положенный ужин. Непривычно было видеть девочку в белоснежном фартуке и синем платье. Серые цвета, как краска, въелись в мое сознание, и мозг торжествовал от такого разнообразия.

Запах болезни, казалось, никогда не выветрится из тяжелых занавесей, балдахина над кроватью, этих пуховых перин и ковров под ногами. Я сидела на стуле и рассматривала спящую женщину до тех пор, пока в зале не раздались голоса. Сначала вбежали две служанки. Они велели забрать ребенка и уйти в комнату за уборной. Видимо, это была комната личной служанки, которая должна быть под рукой днем и ночью. Но королева не хотела, чтобы ее сына уносили из ее покоев.

Я с мальчиком на руках осталась в уборной, чтобы узнать об этом месте и его жильцах хоть что-то.

— Ваше Величество, вас осмотрит лекарь, - мужской голос прозвучал строго, но довольно заботливо. В ответ королева зашлась кашлем, потом что-то пробормотала и застонала.

— Ваше Величество, вы спали сегодня днем? – задал вопрос второй голос. Дрожащий старческий фальцет казался чуточку смешным. Я даже попыталась представить себе его владельца, но выходило плохо. «Он должен быть сух, сгорблен, но в то же время проворен», - решила я.

— Утром она говорила и даже подержала на руках ребенка, - первый мужчина, судя по твердым шагам, ходил по комнате от окна к двери, разворачивался на каблуках и шел обратно. Этот скрип возникал строго в моменты, когда он останавливался. Я представляла его как Вячеслава Тихонова, сыгравшего Андрея Болконского в фильме «Война и мир».

Глава 10

Опустив голову, я ждала сейчас чего угодно. Надеялась только на принца, который мирно спал. Не станут же меня колотить с ребенком на моих руках. Или он просто отложит его? Или вздумает продать меня или скормить медведю…

— Ты кто? – спросил лорд. Я аккуратно подняла глаза. Мужчина был выше на голову. Моя голова доставала ему максимум до плеча, и чтобы посмотреть в его глаза, мне пришлось поднять голову, прямо как леди Ильзе с ее веками.

— Кормилица, - голос у меня теперь и так был не ахти, а сейчас и вовсе практически пропал.

— Кормилица? Да ты же прозрачная, как стекло, - ответил он и, отвернувшись, подошел к Королеве.

Я, пользуясь случаем, села в уголочке на стул и надеялась только на одно: что он забудет о моем существовании, а малыш не проснется и не подаст голос.

Украдкой поглядывая на стоящую над кроватью королевы мужчину - гору, я раздумывала обо всей этой честной компании. Какого черта королева не дома, а в замке у лорда? Чего он к ней шляется и так переживает? Боится, что Король за ее здоровье разжалует его? Ничего у меня не выходило, пока он не заговорил.

— Ваше Величество, вам лучше? Вы сегодня выглядите прекрасно. Думаю, скоро вы пойдете на поправку, - говорил он уверенно. Но я час назад видела страдалицу и готова была дать руку на отсечение, что она отдаст концы не позднее, чем через пару дней. Круги под ее глазами стали почти черными. Потрескавшиеся губы кровоточили, а нос напоминал нос сухой мумии.

— Да, я удивительно хорошо спала. И принц спал отлично. Сейчас кормилица принесет его, и мы выйдем в сад. Яблони распускаются, мой Король, - пролепетала она, и я поняла, что разум ее покидает.

— Да, моя Королева. Яблони в цвету, - он присел на чуть торчащий топчан, на котором я спала, и уставился на нее такими влюбленными глазами, что мне стало неудобно.

— Скоро закончится война, и я рожу вам еще сыновей, мой король, - бормотала она, и я поняла, что это не безумие, а явный наркотический бред. Бросила взгляд на ее блаженно счастливое лицо и снова опустила глаза.

«Война закончилась. Тот, кого они называли «Молодым королем» свергнут и убит. Молодой! И она молода. Значит… это не королева уже. Это прежняя королева. И она забывается, умирая, а он ей подыгрывает», - пришло мне на ум.

— Не отходи от нее, чтобы она всегда видела ребенка, - встав с топчана, он повернулся ко мне. Я на всякий случай подскочила с кресла. Слуги вообще не сидели при господах. А я тут тоже так себе единица: молочная кухня на ножках.

— Хорошо, лорд. Я…

— Ты правда кормилица? – еще раз уточнил он.

— Да, правда, - подтвердила я. Лорд подошел ближе и внимательно на меня посмотрел. Мне кажется, я видел тебя раньше.

— Да. Здесь, в замке, только я живу в башне, - пролепетала я.

Он развернулся на своих каблуках, как я себе это и представляла вчера, и вышел, не сказав больше ничего. Я боялась этого бессердечного человека, но после истории с Королевой начала путаться. Он, конечно, мог быть ее кузеном, дядей. Да черт их разберет эту королевскую кровь, но его искренняя забота о ней подкупала меня.

Служанки приходили, принося мне обед, потом бульон для Королевы. Следом еще две, чтобы обтереть ее влажной тряпкой. Потом другая, самая важная, с питьем. После чего она снова погрузилась в забытье.

Как только они ушли, я чуть отодвинула портьеру и прижала ее стулом. Королеве было уже плевать, светло здесь или темно. Так я представляла себе больных онкологией на последних стадиях. Ее тошнота, конечно, могла быть и от наркотика, но, скорее всего, так быстро ее скосил именно рак.

— Да, принц. Печальная у тебя судьба. Я тоже росла без родителей, - усевшись на стуле перед окном, я смотрела на закат. - Главное в нашем деле – быть сильным, принц. Твои родители добрались до престола, а это значит, они не были слабаками. Я вижу, что ты будешь очень красивым. И лорд не оставит тебя. Видишь, как он заботится о Королеве, которая уже вовсе не королева?

Я напевала ребенку колыбельную, а сама представляла, что кто-то из кормилиц сейчас кормит моего сына. Мне нужно было узнать, кто он. Все равно должен был вестись хоть какой-то учет. Чтобы знать: кто есть кто. Кто из какой семьи. Но это были только мои предположения. Двенадцать мальчиков, из которых шестеро просто идеально подходили на роль моего сына, не заботили никого ровно до того момента, когда их можно будет продать. А сейчас их кормили, мыли, иногда даже качали на руках. Но не любили, как любила бы мать.

Королева продержалась еще неделю. Она умерла рано утром. Пришла в сознание и даже попросила ребенка. Я подала его, удивившись: как хорошо она выглядит в сравнении с тем, что я видела все эти дни. Она поела, отказалась от лекарства и даже велела подставить под спину подушку.

Лорд пришел на этот раз без лести. Он выслушал ее, оповестил, что еще весна и к лету она точно поправится. Извинился, что есть дела, и вышел.

— Я была не права, лорд, - произнесла она тихо вдогонку, но он уже не слышал ее. - Я уже пожалела, что провела свои последние годы не с вами, - продолжила она. И для меня открылась еще одна тайна «Мадридского двора».

— Хотите еще подержать принца, - предложила я, покормив и перепеленав ребенка. Но, повернувшись, увидела, как ее голова с широко открытыми глазами свалилась на бок.

Представив, что меня сейчас просто отошлют обратно, и я никогда больше не увижу этого мальчика, стало грустно. Я не торопилась звать слуг. Присела с ним в кресло возле окна и не могла насмотреться ни на него, ни на солнечный свет.

Я твердо решила, что не хочу жить в башне и буду стремиться вырваться из неё. Я не могла без солнца. Можно было мерзнуть, уставать, мокнуть, но знать, что солнце выйдет из-за туч, а я увижу его, как только захочу.

Когда все закрутилось и завертелось, за мной пришла Севия, и, на мое удивление, погрузив ребенка в корзину, забрала его с собой. По дороге она предупредила меня, что никто не должен знать о событиях в тех покоях, где я жила последние дни. Этот мальчик теперь простой сирота, как и все остальные. Она остановилась перед входом в зал с младенцами и впервые посмотрела на меня без улыбки.

Глава 11

Здесь, возле этих самых конюшен, я впервые и увидела взрослых детей. Мальчишки примерно лет с семи и до взрослого возраста, который сложно было определить, занимались с мужчинами. В руках каждого был меч.

Да, знаток оружия, а тем более средневекового, я никакой, но меч от сабли или рапиры отличу точно. Это тяжеленная штуковина с необъятной рукоятью, длиной была не меньше двух третей роста каждого паренька.

Мальчишки повторяли за двумя грозного вида мужчинами каждое движение. Это было похоже на подготовку к играм. В этом случае могли готовиться и к войне. Но мне меньше всего хотелось думать об этом. По крайней мере, до того момента, когда я не найду своего малыша Альби.

Чуть дальше, в большом загоне мальчики такое вытворяли на лошадях, что у меня отвисла челюсть. В детстве я видела подобное только в цирке: наездники на полном ходу вставали на ноги на спине животных. Споро садились обратно. Словно живая нитка, просачивались под лошадью и через несколько секунд возвращались в седло.

Самому младшему на вид было не больше шести лет. И все как один занимались, не отвлекаясь. Наш «выводок» то и дело громко давал о себе знать, но мальчишки даже головы в нашу сторону не повернули.

— Эти мальчики тоже были куплены лордом? – я задала вопрос Севии, даже не надеясь, что она ответит. Но она стояла рядом, неотрывно следя за наездниками, и, к моему удивлению, впервые ответила не свысока:

— Да, эти привезены лордом из его прежнего замка. Здесь больше места, больше земель. Король победил в войне благодаря лорду.

— Эти дети? Они воины? – уточнила я, всматриваясь в парнишек, которым сейчас бы пускать воздушных змеев в небо, кораблики по ручьям, читать о приключениях, дергать девочек за косички. Но побоялась озвучить свои мысли, потому что Севия отвечала с восхищением, адресованным явно лорду и всему его делу.

Кормили детей мы прямо на улице, здесь же. Обедали и ужинали по очереди, как всегда. Когда солнце начало садиться, я загрустила. Эта бескрайняя поляна была отрадой для глаз. Замок настолько надоел своими серыми стенами, что когда мы перенесли малышей и закрыли двери в детском зале, стало даже не грустно, а тошно.

— Нита, как думаешь, если поговорить с лордом… Он отпустит нас с сыном? – спросила я, когда мы, наконец, остались вдвоем.

— Либи, ты нашла его? – Нита вскинулась, и глаза ее загорелись.

— Нет еще. Но это кто-то из моей троицы…

— Надо знать точно, Либи, только вот… не думаю, что тебе разрешат, - Нита погрустнела, но дело было, видимо, не только во мне и моей истории с поиском своего чада. Она весь день, пока мы были во дворе, предпринимала попытки пройти хоть куда-то от стены конюшни. Получалось у нее отойти не более чем на сто метров. В этот миг, словно из ниоткуда вырисовывался стражник. Вот у этих мужчин были не мечи, а что-то вроде длинных кинжалов. И висели они на бедре прямо поверх гамбезона. Видимо, чтобы все понимали, с кем имеют дело.

— Я видела, как ты «прогуливалась» с детьми на руках, видела, что лишнего шага нам сделать не дадут, - я присела рядом на топчан, а потом сняла мягкие кожаные тапочки и легла. Оставалось только одно: прощупывать все варианты, а потом принимать решение. Я почему-то была уверена, что если поговорить с хозяином этого места, все могло получиться, хоть и пробирала дрожь от одного только воспоминания о нем.

Лорд Лаверлакс походил на профессионального борца не только своими габаритами, но и лицом: сложно было прочесть по нему настроение хозяина, его эмоции и уж тем более мысли. Но моя надежда была подпитана той самой нежностью, с какой он обращался с умирающей бывшей королевой.

«Конечно, я никто, и звать меня никак. А она могла быть его любовью или, допустим, сестрой. Но малыш! Коли была бы сестрой, неужели он отдал бы родного племянника в общий «цыплятник»? Да и вообще, странно, что принца оставили в живых. Новый король всегда «подчищает» за собой», - подумала я, засыпая.

Утро началось с завтрака, кормлений, пеленаний и все по кругу. После обеда, к моей великой радости, мы снова вышли во двор. На этот раз мальчишки были без оружия, но опять не сидели без дела. Они нарезали круги вокруг конюшен. Я отметила парнишку лет двенадцати из-за его ярко-оранжевого цвета волос. Рыжина такого оттенка даже на очень коротких волосах всегда похожа на шапку. Примерно за час, благодаря ему, я насчитала шестьдесят кругов.

Мальчиков можно было смело отправлять на любую спортивную Олимпиаду. И не нашлось бы кого-то со стороны, кто мог бы оказаться быстрее и сильнее.

Через неделю я знала почти все упражнения, которыми занимались мальчики - воспитанники. Как-то само собой тело начало отзываться на движение, и я решила разминаться, вместо того, чтобы сидеть на лавке у каменной стены и дремать, как остальные девушки. Приседания, пробежка ровно до того места, где мне навстречу выходил стражник.

На второй неделе я не забегала дальше этой невидимой никому полосы, отметив ее для себя парой незаметных камней. А вот на третьей неделе я начала заступать за границу дозволенного. Была надежда, что я ему уже надоела. Но он заметил, что дальше я и шага не делаю.

Так и получилось. Сначала на метр вперед, потом на полтора, на два. И вот я уже добегаю до вытоптанного мальчишками круга на поляне. Шаг – и я могу к ним присоединиться, влиться в это движение, в котором участвуют не меньше двух сотен человек. Можно, наверно, даже потеряться в нем. Если бы, конечно, не одежда: мальчики бегали с голым торсом.

Осмотревшись, я заметила в одной из конюшен большое окно. Конечно, без стекла. Просто проем, за которым сидели трое мужчин. Они не отводили глаз от парнишек. Наверное, они и давали команду отгонять нас.

Нет, бежать я не планировала. Мне хотелось понять: что и как здесь работает, кто за что отвечает и с кем можно посоветоваться о моем деле. Мне нужны были соратники, союзники, а по максимуму, конечно, друзья. Хоть я и не верила особо в дружбу, но одной тут было слишком невыносимо.

Глава 12

Теперь даже в дождливые дни, мы с детьми проводили весь день возле конюшен. Стена одной из них стала защитой от ветра, а над головой появился большой навес, покрытый соломой. От скуки я то занималась гимнастикой, то просто шлялась до точек, которые теперь знала на зубок.

Оказалось, территория для наших прогулок достаточно большая. За конюшней, где играли дети лет четырех-пяти, нашлись куда более болтливые няньки, нежели наши. С ними я и проводила все время, которое было не занято кормлением, пеленанием, купанием.

Няньками здесь были молодые девушки, почти девчонки. Торри и Луиза, как самые болтливые, быстро стали моими информаторами. А выведывать информацию я умела. Главное: не спрашивать в лоб. А уж со здешними простушками справился бы любой, даже самый неразговорчивый. Потому что девочкам, несмотря на беготню за малышней, было скучно. Эта особенность возраста, когда организм выплескивает столько эндорфинов, что можно горы сворачивать, была мне знакома. И если девочки из моего времени поумнее, то гормоны, уверена, у этих средневековых пубертаток нисколько не отличаются от наших.

Торри светловолосая, пухлощекая, с канапушками и ямочками на щеках, умилялась детям, хохотала в кулак, осматриваясь, чтобы старшие не заметили их с Луизой веселья. Она походила на ученицу девятого-десятого класса, и я замечала, как она поглядывает в сторону мальчиков, соревнующихся ежедневно на поляне.

Луиза тоже поглядывала на пацанов, но не так, как подруга. Она смотрела на поле с завистью.Даже видно было, как она прикусывает губу, отклоняется от удара вместе с мальчишками, дерущимися на мечах. С детьми она была холодна, но внимательна. Я поняла, что девушке ближе активная жизнь, как у мальчиков. Луиза была помладше Торри или выглядела так молодо, я не разобралась. Но я дала ей лет пятнадцать, не больше. Рыженькая, тонкая, как олененок, с большими зелеными глазами и густыми бровями. Такую с руками и ногами в моем мире забрали бы на обложку журнала. А если бы рост позволил, то и на подиум.

— А вы давно в замке? – собравшись, натянув улыбку и сделав наивные глаза, спросила я.

— Вместе со всеми сюда привезли. Мы раньше жили в другом. Там болота, туманы такие, что руки не видно, коли вытянешь, - охотно ответила Торри, разнимая детей, не поделивших тряпичную, плохо сшитую куклу. Торри была более женственной, плавной, какой-то уютной. Ее легко можно было представить в роли жены и матери.

— Тут теплее, да. Но там хоть замок поменьше был, и мы почти везде могли ходить. А здесь как в тюрьме. Только в крыле с детьми и вот тут, - недовольная, но не злая Луиза мотнула головой на поляну. - Нас даже в лес не пускают… да что там лес… из комнаты не выйдешь. Одно слово – тюрь-ма, - она произнесла последнее слово по слогам, и на лице ее отразились все чувства. Я еще раз утвердилась в мысли, что из нее вышла бы отличная актриса. Было в ней больше и жизни, и духа. Но не детскости, не юной милоты. Она твердо знала: чего хочет, как лучше и что делать. Я поняла, что дружить «против врагов» стоит именно с ней, несмотря на ее возраст.

— Хорошо здесь. А когда лорд нас замуж отдаст, то и вовсе красота, - перебила мысли подруги Торри.

— А чего это он вас сам отдавать будет? – переспросила я.

— Так мы же тоже вот эти, - Луиза мотнула головой на детей, нашедших в этот момент червя и старательно изучающих его длину на растяжение, отчего в околотке было достаточно тихо.

Еще две девушки, чуть постарше этих, дремали в тени. Я поняла, что «дедовщина» тут присутствует, но сразу выводы делать не стала.

— Значит, девочек замуж, мальчиков на войну? – я чувствовала, что хожу по грани, но любопытство брало свое.

— Да кто его знает… кто-то идет, кто-то в замке остается служить. Вот с ними возиться тоже надо. Они же долго растут. А кого-то отдают замуж. Но если не хочешь, то принуждать никто не станет, - ответила Торри.

— А парни? – я мотнула головой на команду, кувыркающуюся на поляне. - За них тоже выдают?

— Нет, - грустно ответила Торри, и я поняла, что сердечные дела тут тоже проявляются во всей красе. И часто не в пользу влюбленных.

— Так, а они что, все в замке потом остаются? – мне нужен был более конкретный ответ.

— Лорд отдает их королю. Они охраняют рубежи королевства. Вот где настоящая жизнь, - тихо сказала Луиза и прикусила губу.

— Тише, они могут и не спать, - шикнула на подругу Торри, указывая на развалившихся у стены старших нянек.

— Ну да, - Луиза рассмеялась, - когда это они не спали после обеда? – девушка сорвала травинку и зажала между зубами. На нее можно было смотреть безотрывно. И дело было далеко не в красоте. Этот ее внутренний стержень словно светился каким-то волшебным светом, отчего вся ее мимика казалась царственной, что ли.

— А отчего правила сменились? Подумаешь, место сменили? – я присела на полянку рядом с Луизой, и как она уставилась на пацанов.

— Да тут просто Ильза всем правит. Она осталась в замке от прежнего хозяина. То ли его кузина, старая дева, то ли еще какая родственница. Никак не захотела уехать. Лорд ее и оставил. У нас в Несбори раньше старшим был старый Михаль. Луиза была его любимицей. Она получше любого верхом скакала лет с семи, наверное, - ответила Торри. - Но Михаль остался там, с самыми старшими. Лорд их тогда только-только собирался на рубежи отправить. Война уже закончилась к этому времени. А старого короля держали в его замке.

— Могли бы и меня оставить со служанками. Кто за Михалем присмотрит, когда он совсем старым будет? – очень тихо прошептала Луиза.

— Наверно, решили, что ты здесь важнее, Луиза, - я хотела ее подбодрить, но у меня это плохо получилось. Я свое детство ненавидела. Но даже вспоминать не хотела и ад, творящийся за стенами нашего «распрекрасного» приюта.

Сложно мне давалась эмпатия, сложно было поддержать, сказать нужные слова. Словно внутри стоял какой-то запор, не дающий вырваться чувствам наружу. Но я старалась. Сейчас я старалась!

Глава 13

Вечером в замке я ловила себя на том, что присматриваю за Нитой, потерявшей всю бдительность и растворившейся в своей дочке. То и дело одергивала ее, подсовывая для кормления других детей, шла сама кормить ее малышку, когда та просыпалась, подавала знаки, как могла.

Утром с нетерпением ждала дня, чтобы выйти к своим новым подругам. Через пару недель я заметила, что тело стало сильнее. Ходить я могла много, а бегая между делом, отлично натренировала легкие.

Нет, бежать даже мысли не было. Тем более я прекрасно понимала, что за стенами этого замка меня ждет что-то похуже дома моей свекрови. А еще эта чертова мысль о ребенке не давала мне покоя. Было очень странно чувствовать внутри беспокойство за кого-то, а иногда даже некую нежность к маленькому комочку. Мое сознание не имело опыта материнства. Так какого фига я продолжала рефлексировать?

— Вот, - из задумчивости меня вывел незнакомый голос и тощая ладонь, возникшая перед моими глазами. На ладони лежала маленькая деревянная птичка с коротким хвостом, вздернутым вверх.

Я подняла глаза и увидела Алифа. Того самого парнишку, который так беспокоил девчонок-нянек.

— Благодарю. Это свистулька? Торри… - начала было я объяснять, но он перебил меня, явно смутившись своим же поступком:

— Да, эта свистулька играет так, что дети перестают плакать. От других они смеются, но их я делаю тем, кто уже ходит, - его белокожее лицо сплошь покрылось пятнами смущения и стало алым. Он и без этого был красным как рак: загар явно не собирался ложиться на его кожу, как на остальных, уже сильно потемневших лицах ребят. Ему солнце было просто противопоказано.

— Ты молодец. А как ты знаешь, какая из них для чего? – я аккуратно дунула в клюв и поразилась звуку, вышедшему из хорошо ошлифованной деревяшки. Он был похож и на дудочку, и на скрипку: не резкий, а нежный, какой-то совершенно сказочный.

— Так меня научил один старик в Несбори, - Алиф присел рядом со мной на землю и посмотрел в лицо малыша, спящего на моих руках. И моментально погрустнел.

— Они обижают тебя? – прямо спросила я, мотнув головой в сторону толпы, уже заметившей его.

— Не-ет, - он встрепенулся и улыбнулся, но потом снова сник. - Но в Несбори все было лучше. Да и людей было меньше. Да и Михаль… он наш…

— Управляющий. Я знаю. Торри рассказывала, - перебила его я. - Если ты не хочешь заниматься тем же, что и все, можно попробовать с кем-то поговорить. Ты умеешь делать такую красоту!

— У нас есть старшие, которые занимаются с нами. Я попросил разрешения пройти сюда, чтобы передать птичку. Я недавно слышал, как они плачут, когда вы к ним не подходите, - Алиф встал и, смущенно улыбнувшись, направился назад.

— Не думай, что мы их не любим, Алиф. Иногда они плачут просто потому, что устали или им неудобно. Все они получают нашу любовь и тепло.

— Не все. Раньше они плакали постоянно. Самые маленькие. Еще там… и к ним не позволяли подходить. А мы с Луизой пробирались в замок и качали их на руках. Нянька спала до рассвета, а мы качали то одного, то другого.

— Видишь, значит, все стало намного лучше. Нас много, и они постоянно сыты, даже ночью. Никто не позволяет им плакать долго, - ответила я уже громче, потому что Алиф уже дошел до границы, куда пускали нас, и мог не услышать. А я видела, что для него это почему-то важно.

— Кто это? – Нита удивилась нашей беседе так, словно я разговаривала с козой.

— Алиф. Смотри, что он принес! – я подала ей птичку. - Аккуратно дуй сюда, - я указала на отверстие и изобразила губами, как нужно дуть.

Нита попробовала, и глаза ее расширились.

— Я слышала о таких, но никогда не видела! – сказала подруга и принялась дуть то сильнее, то тише. Потом попробовала дуть короткими прерывистыми выдохами, но звук не становился резким.

— Он сказал, что от этой музыки малыши перестают плакать. А для более старших есть другие.Услышав которые они смеются.

— Не может быть, - выдохнула Нита, словно я сообщила о чем-то сверхъестественном. - В ней колдовство? – Нита, широко раскрыв глаза, швырнула птичку на поляну.

— Ты что, дура? – я не стерпела и потянулась за игрушкой. Хотела более-менее просветить ее, но поняла, что впадаю в ступор от этой новой информации.

Значит, здесь именно то самое средневековье, о котором я слышала. Охота на ведьм, умирающие от отсутствия лекарств королевы, лорды, покупающие детей не пойми для каких целей. И стало тоскливо от этой безысходности. Нита что-то еще говорила, а я смотрела в одну точку и размышляла.

Простая дудочка может быть воспринята как орудие ведьм. Значит, слова Алифа могут просто навредить ему. Но он не похож на глупого паренька. На доброго и чувствительного, ранимого и честного – да, но не на глупого. Я надеялась, что он понимает, как рискует, рассказывая всем налево и направо о чудо-птичке, благодаря которой дети перестают плакать.

Торри умом не блещет, а вот Луиза – проныра. И мне хотелось думать, что она донесла уже эту опасность до своего друга. Ну, или сделает это.

Но Торри и Луиза не вышли сегодня. Вместо них были другие девушки. Не вышли они и на следующий день. Мне стало не по себе.

Вечером в замке я нашла Севию и спросила, где живут дети постарше. Севия сначала уставилась на меня, как на сумасшедшую, а потом рявкнула что-то невразумительное. Означало это: не мое дело. Но я не остановилась на этом и настаивала на ответе. Севия удивилась моему напору, но ответа я все равно не получила.

— У меня срочное дело к одной из девушек. Ее зовут Луиза. Севия, какое право ты имеешь запрещать мне? Если что-то плохое случится из-за тебя, я найду управу! - уже на высоких тонах заявила я и заметила, что остальные девушки смотрят на нас во все глаза.

— Леди Ильза будет недовольна тобой, Либи, - сквозь сжатые губы сообщила мне наша «старшая».

— Хорошо, давай ускорим это. Проводи меня к леди Ильзе, - я стояла на своем и сворачивать со своего пути не собиралась.

Глава 14

Мимо меня с ярко горящим факелом уверенно прошел мужчина. Я даже головы не подняла, пытаясь как можно ниже наклониться к коленям. Он протопал по коридору и вошел в одну из дверей. Отдышавшись и уняв сердцебиение, встала и поторопилась дальше, надеясь хоть примерно рассчитать то место, куда он вошел, чтобы не последовать за ним.

Было тихо. Никто не разговаривал за двумя тяжелыми деревянными дверями, расположенными друг напротив друга. Он вошел в правую. На ощупь найдя притвор двери слева, припала к нему ухом. Была там какая-то возня, но не было голосов.

Как только услышала детское хныканье за дверью, успокоилась. Но простояла еще минут пять в раздумьях: входить или нет? Ведь там могут быть те же девушки, что занимались детьми на улице. Они совершенно не хотели разговаривать со мной. А уж рассказывать, куда делись мои новые знакомые, и подавно.

Надеясь, что двери не скрипнут, я потянула на себя массивную ручку. Эта привычка открывать незнакомые двери на себя, видимо, долго еще будет меня преследовать. Здесь все двери открывались внутрь. Кажется, связано это было с назначением таких крепостей. Коридор должен быть пуст. И уж тем более на пути защитников, быстро передвигающихся по коридорам, не могла случайно открыться огромная воротина, которая сразу перегородит половину коридора. О технике безопасности здесь еще не знали. Да и что может сгореть в каменном мешке?

Дверь тихонько скрипнула, и из щелки на меня пахнуло детьми. Той же смесью младенцев, что и в нашем крыле. Но к этому примешивался еще запах пеленок. Да, детки постарше, которым в рацион вводится твердая пища, пахнут уже совсем по-другому.

Дрожащий свет от свечей кое-как обрисовывал большой зал, уставленный топчанами. Здесь же, возле затухающего камина, растянуты веревки с сохнущими тряпицами, исполняющими роль подгузников.

Девушек, спящих у камина, я заметила только когда прошла внутрь. Закрыла за собой двери, подошла к спящим ближе и присела на край топчана к одной, которую не видела на улице.

— Ты чего? – к моему счастью, шепотом спросила проснувшаяся и знатно ошалевшая нянька.

— Не бойся, я кормилица из другого крыла, - начала также шепотом я. Но девушка резко села, осмотрелась испуганно, словно боялась, что не досчитается детей.

— Кто тебя пустил сюда? Если Ильза узнает, пойдешь на скотный двор…

— Тихо. Я только хотела узнать про Торри и Луизу. Они не стали выходить на двор… Я переживаю, - перебила ее. Говорила быстро, но старалась сделать как можно более несчастное, а оттого и неопасное лицо.

— Ильза перевела их. Они теперь на кухне, - девушка, похоже, тоже была расстроена этим, - кто-то пожаловался, что они у конюшни говорили с этим тощим парнишкой. И вот, - она обвела взглядом комнату, - теперь нам приходится тут обходиться вчетвером.

— А где живут кухарки? – надеясь, что язык доведет меня туда, куда надо, спросила я. Хотя… здесь язык мог довести в лучшем случае на скотный двор, а в худшем — на костер.

— Туда не пройти просто так. Там двери закрыты. У них другой управляющий и вход с улицы. По коридору можно упереться только в запертую огромную дверь, - она говорила, а я рассматривала темноволосую, еще по-детски пухлую девушку лет шестнадцати. Здесь она была уже взрослой. И было странно, что еще не замужем.

— А как пройти по улице? – все еще надеясь, что у меня получится, я продолжала задавать вопросы.

— Никак. Нам ночью не выйти во двор, а днем шляться по двору просто нельзя, - заключила нянька и мотнула головой в сторону заворочавшейся напарницы. Мне пришлось подскочить и отбежать в тень к стене, боясь, что та сейчас проснется и устроит такой шум, что будет лихо всем святым.

Проскользнув вдоль стены к двери, дождалась, когда в зале все утихнет, и вышла в темный, практически черный коридор.

Я просто знала, что нужно идти налево вдоль стены, пока не упрешься в дверь, за которой столовая. Там мне пришлось сложнее: приходилось пробираться между столами и лавками, то и дело наталкиваясь на них бедрами. Еле нашла дверь в свой коридор и так же вдоль стены прошла его ровно до своей двери. Оставленная щель и слабый свет из которой служили мне маяком.

— Что еще от тебя ожидать? – злой голос Севии окатил меня ледяным потоком. Спина покрылась липким потом. – Завтра же скажу Ильзе, чтобы выгнала тебя.

— Почему ты так зла на меня, Севия, - я присела напротив нее. Дети спали, никого из кормилиц она сюда не привела, обнаружив, что меня нет. Значит, ждала меня, хотела поймать на месте и устроить взбучку? Странно, что один на один! Эта змеюка любила поорать при зрителях. Сейчас было в ней что-то совсем другое. Эта ненависть в ней, мне казалось, распространяется на всех и каждого. И причина ее – власть. Хоть и небольшая, но позволяющая вести себя жестко с предоставленной кучкой подчиненных.

— Есть правила, - Севия встала и направилась к выходу. Утром приду с Ильзой.

— То есть, ты считаешь, что на скотном дворе я со своим молоком буду полезнее? Да девушки с трудом будут справляться без меня! Вам придется искать новую кормилицу, а то и двух! Неужели ты этого не понимаешь? Я всего-то и хотела узнать о подругах, - я завелась не на шутку.

Севия часто дышала, посматривая то на меня, то на стол, где мы пеленали малышей. Только когда она часто и зло дыша вылетела из зала, я поняла, куда она смотрела!

На столе стояла не горящая свеча в подсвечнике. Я осмотрелась, насчитала по залу еще три таких. Эта была та самая, которую я оставила в коридоре соседнего крыла! Значит, она искала меня? И нашла свечу? Но меня ведь не было совсем недолго! Может, минут пятнадцать, ну, от силы восемнадцать!

— Ах ты, шлёндра, - тихо прошептала я. - А ведь могло быть и так, что с тем мужиком встречалась ты… И шел он со стороны столовой от тебя! Обнаружив мое отсутствие, ты пошла искать меня и нашла этот долбаный подсвечник! Вот почему ты не орала, вот почему ты выдохнула, поняв, где я была!

Настроение моментально поднялось. Я никогда ни на кого не доносила. Даже если ты змея, то можешь ею быть. Но если кусаешь исподтишка, то и обратку получай также.

Глава 15

Как я ни надеялась на обратное, Севия была тупой, как сибирский валенок: она дождалась, когда мы перенесем детей, и поволокла меня и Ильзе. Она явно надеялась, что я рот побоюсь открыть. Где Севия встречалась с тем мужиком и кем он был, я не знала. Но явно в нашем крыле, и точно не планировала это афишировать. Их амуры были моим единственным козырем. Да это могли быть и не амуры, тогда что-то посерьезнее, коли она так поглядела на подсвечник, прихваченный, видимо, когда пошла меня искать.

В комнате Ильзы было практически темно. Окна были и так крошечными, но плотная ткань от угла до угла плотно драпировала наружную стену вместе с единственным источником света. Экономка сидела за небольшим столиком. Стоящие перед ней две свечи освещали тонкие пальцы, которые мелькали над вышивкой в крошечных пяльцах.

— Иди ближе, - звонкий, несмотря на возраст, голос резанул тишину, и я почувствовала, как Севия толкнула меня в спину. Я шагнула ближе к столу. – Мне донесли, что ты ходишь куда-то ночами. А сама ведь недавно появилась в замке.

— Леди Ильза, - я присела в реверансе, как делали это остальные, и, чтобы не смотреть в глаза на сильно закинутом кверху лице, рассматривала вышивку на лифе ее платья, - ночью мне показалось, что кто-то ходит по коридору. Девушки уже спали, и я решила проверить. Шаги и свет свечи удалялись в сторону столовой. Я осторожно пошла следом. Потом мне показалось, что я увидела мужчину и…

— Тебе много кажется, - прервала меня Севия. И это означало, что я попала в точку. Она испугалась.

— Итак, кого же ты там встретила? – недовольно зыркнув на Севию, спросила леди.

— Я точно видела мужчину. Он торопился из нашего крыла в столовую, но когда я прошла в столовую, он исчез за одной из дверей. Мне кажется, с ним, - я сделала паузу, чтобы прислушаться к дыханию стоящей за моей спиной Севии, а еще чтобы потрепать нервишки этой кобре в человеческом обличии.

— Что с ним? – леди бросила пяльцы и ударила кулаками по столу.

— Леди, она сказала, что не разобрала, с кем он был. Может… еще один мужчина или молодой паренек из тех, что занимаются у конюшни, - дрожащим голосом ответила за меня Севия.

— Негоже, чтобы в этом крыле шлялись мужчины. Наши кормилицы и няньки не должны обжиматься с кем-то по углам, - леди встала.

— Я сообщу страже, леди. Просто… хотела, чтобы она сама вам все рассказала, - быстро, но еще более трясущимся голосом затараторила Севия и, схватив мою руку, потянула на себя. - Мы больше не станем вам мешать, леди, - дождавшись кивка, она вытянула меня за дверь и, не отпуская руки, стояла пару минут со вздымающейся, как меха грудью.

— Может, мне рассказать всю правду? А? – без ухмылки, очень тихо спросила я.

— Нет, не смей!

— Тогда… Верни девушек-нянек на место. Это ведь ты что-то наговорила на них, чтобы их отправили от детей.

— Завтра они вернутся, но если еще раз ты выйдешь из комнаты ночью… - Севия наконец, задышала ровно. Но лицо ее как-то даже заострилось, став похожим на мышиную мордочку.

— Ты не трогаешь меня, возвращаешь Торри и Луизу, а я молчу о том, что ты водишь в это крыло мужиков. Даже если меня выгонят, я смогу с улицы поговорить со стражей. Этого они не пропустят мимо ушей, Севия. А еще… - я подумала, говорить или нет, но сейчас было то самое время, когда мои слова имели вес. Потом, когда ее «отпустит», ей снова начнет казаться, что она всесильна. - Ты же знаешь, что я некоторое время была там, - я качнула головой куда-то вверх, но она поняла, что я говорю о покоях бывшей королевы. - Лорд сам приказал сообщать ему лично, если что-то у нас идет не так.

Глаза Севии округлились, а дышать она, по-моему, совсем перестала. Решив добить ее, я шагнула по коридору сама, хотя не имела права передвигаться здесь без сопровождающей. Услышав, как она неуверенно идет позади меня, улыбнулась. Это маленькая, но победа. И пусть только попробует мешать мне встречаться с няньками в замке. Между нами с Торри и Луизой два коридора и столовая. И ночью там не должно быть чужих. А вот нам ничто не должно мешать передвигаться в замкнутом пространстве, где выходы все закрыты на ночь.

Нита заметила мое хорошее настроение, но пришлось наврать, что водили меня к Ильзе исключительно похвалить. Та удивилась, но расспрашивать не стала.

Новое утро и прогулка, несмотря на начавшийся дождь, была радостной: мои девчонки были снова здесь. А кроме этого, на плацу, где обычно мы наблюдали муштру, сегодня планировалось что-то совсем необычное. Во-первых, парнишек лет от тринадцати до восемнадцати было очень много, а во-вторых, их учителя, или, как я называла, тренеры, были в ударе.

Пятеро взрослых мужчин пытались расставить молодняк каким-то определенным образом, словно их ждал смотр или парад. Ряды выставлялись в идеальную линию. Тех, кто галдел или вертел головой, окрикивали, а то и одаривали щедрым подзатыльником.

Аккуратно пробравшись к нянькам, я подошла сзади и обняла моих подруг. Те обернулись и на перебой принялись рассказывать, что с ними произошло. Я лишь обнимала их по очереди и целовала в детские еще щеки.

— А вы не знаете, что тут такое творится, - мотнув подбородком в сторону плаца, спросила я.

— Наверное, лорд будет отбирать тех, кто готов, - печально и очень тихо ответила Торри. Глаза ее были на мокром месте.

— Для чего? – уточнила я.

— Не знаю. Их уводят десятками. Больше никогда они не возвращаются. Благо сейчас нет войны.

Я сходила к своим подопечным, чтобы взять на руки очередного младенца. А больше для того, чтобы осмотреться и не прокараулить появление Севии. Несмотря на то, что я была пока вроде как в безопасности, лезть на рожон было глупо. Да, она средневековая дура, но мстительная и злая дура. А такие, как правило, пользуются спросом у начальников вроде Ильзы.

Когда ряды были построены и гвалт стал утихать, «дирижёры» этого странного разновозрастного войска прошлись между рядами, словно проверяли, все ли в норме, все ли расположены по какому-то только им известному порядку.