Возможно ли остановить саму Смерть? Если Смерть — это сам человек?
«Смерть, конечно, большое несчастье, но всё же не самое большое, если выбирать между ней и бессмертием»,
— Том Стоппард
Что такое Смерть? Окончание? Что происходит после?
На Земле — восемь миллиардов человек, почти все задавались этим вопросом. Сердце перестаёт биться, дыхание прекращается и мозг перестаёт функционировать. Это уже не человек — это мясо. Когда забивают свинью, видно, как она умирает. Видно момент остановки всех жизненно важных функций, а после — как туловище медленно остывает, и мышцы начинают сокращаться, становясь жёсткими.
Мортейн закрыл третью книгу по медицине. Он устал читать. Поправляя узкие очки, подошёл к окну, наблюдая за звёздами и месяцем, смотрящим влево. В углу появился белый силуэт.
— Ох, Марена, здравствуй.
В один щелчок пальцев Марена материализовалась из белой гущи в образ женщины лет тридцати. Её длинные ледяные ресницы так и манили себя потрогать. Волосы цвета инея развевались на ветру, который она сама создавала, излучая холод. Она была бела, как снег, а её туфли, сделанные изо льда, были прекрасны. Ступая навстречу Мортейну, она окутывала его холодом до самой нитки.
— Мортейн, сейчас идёт снег.
— Вижу. С появлением вас, Марена, в городе температура знатно упала. Люди замерзают в домах, а вы так беспощадно снова понизили её на два градуса.
— Увы. Будь температура на пару градусов выше — я не смогла бы здесь находиться, великий Мортейн.
Она встала рядом, глядя, как снежинки медленно падают вниз, приземляясь на белую, мягкую скатерть земли.
— Марена, через семьдесят дней начнётся война. Знаете об этом?
— Знаем. Танатос уже сообщил. Точное количество жертв — один миллион сто сорок семь тысяч шес...
Мортейн прервал её, мягко прикрывая ей рот указательным пальцем.
— Мне не нужно знать, сколько здесь будет жертв и когда они умрут. Позови Танатоса, а сама уйди и повысь температуру.
Она молча кивнула, не ответив ни слова. Так не принято. Белое пятно медленно растворилось в стене, а Мортейн тихо пошёл по лестнице вниз. Аннушка уже приготовила ему кофе. Ещё тысячу лет назад она подписала контракт кровью: за жизнь сына — семь тысяч лет служения Мортейну. Готовить ему кофе с каплей крови при первой же мысли или устраивать кровавый ужин.
Нельзя было назвать его вампиром, но и не назвать — тоже было бы неправильно. Мортейн не прочь был полакомиться людской жидкостью — и не только людской. Ему было не принципиально.
У Марены — белая кровь. Как и она сама.
А у Танатоса... О Танатосе... Его нет уже десять минут. Он заставляет себя ждать. Явившись к Мортейну, Танатос выглядел неважно. Его дух был пробит — редкое явление. Он появился посреди гостиной, без всяких манер.
— Танатос, научись манерам.
— Что вы хотели, Мортейн? Вы меня сорвали.
— Через семьдесят дней начнётся война. Чего добиваются Энио и Арес?
— Я не знаю. Вы ведь знаете: Энио тридцать два года назад сильно меня подставила. С тех пор у нас нет связи. А с Аресом я вообще не знаком, — он послушно материализовался в юношу лет двадцати. У него были ярко-рыжие волосы — как пламя, вспыхнувшее от случайности на заправке.
— Да? Но откуда ты узнал, что война начнётся через семьдесят дней?
— От Фемы, а от кого же ещё? Мы встретились в ней, когда проверяли... Неважно.
— Я хочу, чтобы ко мне явилась Энио.
— Это исключено, мистер Мортейн.
— Кто к ней имеет близкий доступ?
— Арес, Фема... — он задумался, вспоминая всех богов, вампиров, оборотней... — Апата... Локи, Сет?
— Она вообще с кем-то нормальным общается?
— Фема.
— Ты с ней спал?
— ...
— Ясно. Почему в твоей сущности дыра?
— Локи.
— Мне ли тебе, Танатос, объяснять, кто такой Локи? Очень хитрый и ушлый паренёк. Не заметишь, как не только дыра, а и тебя самого уже не будет от его рук.
— Я понимаю, Мортейн. Вы нас прервали во время драки. У него тоже дыра, но, полагаю, скоро затянется. По крайней мере, Цирцея ему в этом поможет.
— Он знаком с Цирцеей? — Мортейн явно удивился при упоминании этих имён вместе. — По крайней мере, когда я был в этом городе, а это было всего пятьсот лет назад, они не были знакомы.
— Да, они знакомы. И более того — были даже любовниками.
— Как же я много пропустил... — сказал Мортейн, почесав затылок.
— Я могу идти, мистер Мортейн?
— Нет, — отрезал мужчина. — Не можешь. Мне нужно, чтобы ты всё узнал о Цирцей.
— Для чего вам это?
— Тебе, Танатос, не положено задавать такого рода вопросы.
Он молча кивнул и растворился в воздухе.
Мортейн снова остался один, но он не скучал. Это не то существо, чтобы скучать.
Одна из самых тёмных сущностей — Смерть — поднялась вверх. Перевоплощение из человека в неясное пятно происходило меньше чем за секунду. Все они напоминали туман или тень — зависит от цвета. Он бывает разным:
у Цирцеи — оливковый, ведь она травница;
у Танатоса — оранжевый, огненный, как и характер смертей, которые он нес;
у Марены — белоснежный, как и её сила — сила холода, льда и окончания жизни...
— И я ему говорю: «Локи, милый, ну куда ты лезешь?» А он мне, знаешь что?
— Милая моя, что же он тебе?
— А он мне говорит: «Да пошла ты! Я больше не приду к тебе...» Ты представляешь?!
— Цирцея, сколько же лет прошло после этого? — со вздохом спросила Марена.
— Всего пятьсот!
Кто-то настойчиво постучал в дверь, а потом дёрнул за колокольчик.
— Ты кого-то ждёшь?
— Нет... Я всех сегодня уже... Кого-то излечила, кому-то яд дала — всё сделала. Час поздний, не должны.
Цирцея подскочила со своего места, случайно опрокинув чашку с горячим, ароматным чаем.
— Марена! Ты как?
Глаза Марены были широко распахнуты, колени прижаты к груди, а белоснежные ресницы нервно дрожали. Она взглянула сначала на Цирцею, затем на дверь. Ледяным голосом, мгновенно окутавшим кухню морозом, она произнесла: