Инициатива наказуема

Часть 1. Мата Хари. Глава 1

Счастливейшие из людей те – кто не имеют секретов. Даже не замечаешь, как легко живется обычной повседневной жизнью, когда не нужно ничего скрывать от окружающих. Это прекрасное чувство, когда не нужно думать о том, как спрятать свой секрет еще глубже от близких или как выкрутиться в случае прокола. Каким образом встать, сесть, говорить – главное, не выдать себя и даже не допустить у человека мыслей, которые могли бы навести на твою тайну, – вот, к чему сводится жизнь, когда большие и маленькие секреты пронизывают тебя насквозь.

Начинается все с детства. Наступает период, когда ребенок хочет жить какой-то своей жизнью, отдельной от родителя, хочет чем-то от него отличаться и кажется себе ужасно взрослым, когда обзаводится секретом – неким обстоятельством или фактом своей биографии, который нельзя говорить маме и папе. Я не была исключением. В начальной школе мы с подругами вели специальные дневники, где записывали свои переживания, оформляли их красивыми наклейками, лентами и блестками. Что это были за запретные сведения? Например, там мы писали, что съели конфету со стола без разрешения или что не почистили зубы на ночь. Мы лгали и всячески сопротивлялись правилам, установленным нашими родителями, чтобы казаться себе и друзьям более самостоятельными и свободолюбивыми. Конечно, сейчас, это видится ерундой, а нечищеные зубы оборачиваются катастрофой для здоровья и внушительными счетами от дантиста.

Через каждый возрастной этап жизни события прошлого кажутся либо позорно смешными, либо до ужаса стыдными.

В средней школе, например, я скрывала, что пробовала курить. Узнай об этом мама, то отшлепала бы меня ремнем без всякой жалости. Примерно тогда же меня обвинили в краже карманных денег у одноклассника, которые я, естественно, не брала. Я сильно переживала из-за этого, пока не выяснилось, что одноклассник сам потратил деньги и выдумал кражу, обвинив в этом человека, чья семья, вот удача-то, еле сводит концы с концами. Об этом я тоже никому не сказала, потому что мать бы только покачала головой, и больше никакой помощи я бы не дождалась от нее.

Моя семья никогда не хватала звезд с неба, но в конце средней школы начался апогей финансовых трудностей. Отца сократили, он долго нигде не мог устроиться, работал как проклятый круглыми сутками при любой возможности. Мать вообще не окончила институт, да и, если честно, работать она не особо любила, и хранительницей домашнего очага была весьма посредственной. Я завидовала своим одноклассницам, чьи матери учили их печь вкусные пироги, заплетали красивые косы и даже водили в театры и прочие приличные заведения. Моя родительница большую часть времени проводила за телевизором, в школу она мне не давала ничего сытнее бутерброда с сыром, а карманные деньги выделяла только по большим праздникам. Поэтому, когда в нашей семье все стало совсем плохо, она даже с места не сдвинулась, чтобы помочь мужу. Надо сказать, что я ее вовсе не виню. Таким она была человеком, тяжелым на подъем и немного инфантильной, и считала, что моим воспитанием должны заниматься учителя, правительство, улица, телевизор, но только не она. Иногда мне казалось, что я приемная, но на общих фотографиях все-таки находила подозрительно схожие черты лиц моего и родителей, и тревоги отступали. Я любила мать и отца, несмотря на все мои претензии к ним. Я продолжаю любить родителей и сейчас, хотя мы мало общаемся. Кто знает, возможно, именно они закалили мой характер. Не получая от них помощи, я научилась сама справляться с трудностями.

Все детство я жила в каком-то странном вакууме из однообразия и стабильности и думала, что так и будет всегда. Смотря на своих отца и мать, я даже не задумывалась, что, может, стоит подыскать подработку, или попробовать обратиться к классному учителю, чтобы он помог нам оформить какую-то социальную помощь. Мне думалось, что этот бутерброд с сыром – это то, что я заслуживаю. Ни больше, ни меньше. Не бывает других бутербродов: ни с колбасой, ни с маслом, ни, боже упаси, с джемом. Вся моя Вселенная строилась на этом принципе и была по-своему верной. Я не стремилась к недостижимым высотам, но и не сетовала на судьбу. Наверное, это была определенная психологическая защита, чтобы не слишком переживать из-за чужого благополучия и не завидовать зря. Моя картина социального неравенства выглядела так, будто человек, неспособный позволить себе модный гаджет, не имеет права даже приближаться к тем, кто его позволить мог. От меня ничего не требовали, и я ничего ни у кого не просила.

Но потом я внезапно повзрослела, и пришлось во многом измениться.

Все началось с профориентации, когда пришла пора выбирать: поступить в университет, пускай даже в долг, либо сразу пойти работать. Родители вдруг встрепенулись и решили, что если я просижу штаны кассиршей в супермаркете без образования и амбиций, то точно в люди не выйду, поэтому решено было поступить в колледж с уклоном в точные науки. Конечно, у них был свой корыстный интерес, который я не сразу разгадала: они избавляются от лишнего рта, да еще и приучают его к самостоятельности. В итоге я все же смогла сдать вступительные в колледж, что находился в пригороде Лондона. Для учебных заведений столицы, увы, моих знаний не хватило. Колледж находился слишком далеко от моего дома, и пришлось заселиться в общежитие. Я с предвкушением ждала переезда, уже представляя, как буду тусоваться с новыми друзьями, как буду сама распоряжаться деньгами, куплю себе много новой одежды и вкусной еды. О перспективах самого образования не думалось совсем.

Но как только я оказалась в комнате общежития на четырех человек – мой энтузиазм поугас. Оказалось, что у меня совсем не выходит сходиться с незнакомыми людьми. Не то чтобы эти девушки мне не нравились, мы здоровались и помогали друг другу по мелочи, но выдерживать этикет в общении с ними было той еще пыткой. Думала, что буду смеяться и петь под гитару с однокурсниками, а в итоге нашла работу и уходила на нее по вечерам, лишь бы не сидеть в общежитии с соседками. Работала я в книжном магазине, где занималась тем, что упаковывала покупки по интернет-заказам в пакеты и коробки. Занятие довольно скучное и однообразное, но после первой зарплаты мои глаза загорелись, я взбодрилась и стала ходить на работу с большим рвением. Часть заплаты я отправляла родителям, остальное тратила на себя. Тогда-то я почувствовала вкус денег, пускай и небольших, и узнала, что бутерброды, оказывается, бывают многослойными, с разным хлебом, с овощами, соусами и мясом.

Глава 2

Я очнулась из-за сильной тряски, вибрация от которой отдавалась в ноющую шею. Мой едва работающий после долгой отключки мозг никак не мог сообразить, где находится. Я уставилась в потолок и поняла, что лежу на заднем сиденье быстро едущего автомобиля. Попытки повернуть голову и вообще пошевелиться оказались бесполезными, потому что как только я напрягала мышцы шеи, по мне словно проходился огненный кнут, и боль стреляла в лицо и грудную клетку. Все, что я могла себе позволить, – это водить глазами по машине, смотря в окно, за которым была непроглядная тьма, и лишь когда на небе появился тонкий месяц, я поняла, что машина едет где-то в лесу.

Метнув глазами вправо, я увидела на передних сиденьях двоих: один вел, другой – тот самый в шляпе, который напал на меня. Должно быть, он дремал. Шляпа немного сползла с него, а сам он, немного сгорбившись, уткнулся головой в боковое стекло. Водитель, тоже одетый во все черное, в балаклаве, закрывавшей все его лицо, кроме глаз, постоянно дергал зеркало заднего вида над собой и посматривал через него то на меня, то на спутника. Вскоре он заметил, что я очнулась.

— Как себя чувствуешь? – спросил он волнительно, будто действительно переживал. Голос молодой, но приглушенный. Водитель очень не хотел будить соседа.

«Именно это я всегда хотела услышать от похитителей», – подумала я и опрометчиво рискнула открыть рот, чтобы заговорить. Но стоило мышцам лица немного поработать, как шея снова вспыхнула огнем, и меня ужалил еще один приступ боли.

— Ясно, потом, – с некоторой досадой сказал водитель.

— Что ты делаешь? – мой похититель внезапно проснулся и рявкнул на водителя. Он оторвался от стекла, поправил шляпу и выпрямился на сиденье. Голос его слышался нормальным, без акцента и как будто более юным, чем казалось, когда он заманил меня в ловушку.

— Просто хотел узнать, как она себя чувствует. Дорога дальняя.

— Твое дело вести машину.

— Извините.

— Сколько мне еще учить, чтобы ты не лез, куда не просят.

— Извините, я больше не буду с ней разговаривать.

«Маньяк в сговоре с водителем…» – я представила, что меня продадут в рабство, либо уже продали этому извращенцу. Я мало что могла сделать, будучи не в состоянии даже пошевелить пальцем. Оставалось одно – просто находиться в сознании, думать о чем угодно, лишь бы снова не засыпать, хотя очень хотелось. Если я еще подслушаю их разговоры, то смогу выяснить что-то полезное. «Нужно выжить, нужно выжить, нужно выжить любой ценой».

— Я так устал… – похититель тяжело вздохнул. – И очень голоден.

«Дер, дер… Оникс…», – я пыталась вспомнить, как зовут гада.

— Вы потратили много сил в городе, еще и скрутило вас так внезапно. Разве раньше такое было? Не припомню. Неудивительно, что вы буквально разваливаетесь на части.

— Ничего, это скоро пройдет. Даже сейчас мне уже лучше. Ты бы слышал, как я разговаривал с людьми, – он хмыкнул. – Многие принимали меня за иностранца.

— Серьезно? Вы, да иностранец? – водитель искренне весело рассмеялся. – По сравнению с вами – они тут все иностранцы.

— Это ты верно подметил. Пожалуй, я еще вздремну, а ты не смей с ней разговаривать, пока мы не приедем, понял?

— Понял. Ваше слово – закон.

После этого они не издали ни звука. Похититель положил шляпу на лицо и, видимо, крепко заснул. Водитель больше не пытался со мной взаимодействовать, лишь периодически посматривал через зеркало заднего вида, будто удостоверялся, что я никуда не делась из машины. Было темно и тихо, едва-едва гудел двигатель автомобиля. Я не заметила, как тоже впала в тяжелый сон.

***

— Никки, сходи открой ворота. Эти бездельники не удосужились даже встретить меня.

— Никто же не знал, что мы так внезапно вернемся.

Под грубые реплики человека в шляпе я открыла глаза. Черная ночь сменилась пасмурным утром. Сквозь едва приоткрытое окно машины на меня дул промозглый сквозняк. В машине никого не было, и голоса доносились снаружи. При свете дня можно было рассмотреть салон: машина явно дорогая, но не новая, светлые кожаные сиденья обтянуты прозрачной пленкой, старомодный дизайн гарнитуры с деревянными вставками выдавал любителей «ретро».

«Если уже утро, то скоро меня отметят отсутствующей в колледже. Если соседки обратят внимание, что меня давно нет в общежитии, что я обычно нигде не задерживаюсь, то через три дня с ними и с родителями свяжется мой учитель, они будут мне звонить, а потом в полицию. Точно, телефон же можно отследить, где мой рюкзак?!» – с проблеском надежды подумала я и чуть не расплакалась от счастья, когда увидела, что он валяется между сиденьями.

Мне все еще было ужасно больно, тело затекло, шея не двигалась, к тому же рядом с лицом появился неприятный запах гниения. Огромным усилием я подняла руку и зажала нос. Второй рукой потянулась к рюкзаку, но шею обожгло огнем, и я даже не смогла дотронуться до ручек.

— Где моя шляпа? – услышала я снаружи голос своего похитителя.

— Прошу.

— Иногда мне хочется придушить вас всех и намотать кишки на изгородь, черт возьми.

— Не горячитесь так. Видите, кто-то идет.