Инквизитору здесь не место

Пролог

Гестия

Ведьмы не отбрасывают тени. Не все, но те, кто служит злу, точно. Вот у меня тени нет, и это нисколько не печалит.

Я служу Силе лет с двенадцати, когда меня выгнали из деревни. Это самое лучшее, что произошло со мной в детстве и отрочестве. Не считая, конечно, того момента, когда я получила дар.

— Можно? — спросил бойкий голос из-под капюшона. Вошедшая была молода, стройна, хоть и невысока, а большего под плащом не разглядеть.

— Проходите и садитесь.

Я указала на стул.

— Как ваше имя?

Девица на табурет села без опаски, а на следующем вопросе замешкалась.

— Мария.

— Это не ваше имя. Либо говорите, либо убирайтесь.

Я могла себе позволить грубость, мой дар того стоил, больше никто в Больдорской империи не обладал им в столь яркой форме. Никто, из вступивших в гильдию Добронравных магических сущностей. Женщин, в переводе на нормальный язык, но в Больдорской империи женщин не считали за полноправных, вот и придумали обидный эпитет «магическая сущность».

При этом у мужчин была гильдия Магов и ведьмаков.

— Хорошо, меня зовут Джера. Джеральдина.

Откинула капюшон и посмотрела мне в глаза. Не сказать чтобы красива, но и не безобразна. Внешность самая обычная для юга империи: темноволоса, темноглаза, смугла, но цвет кожи довольно невнятного оттенка, которые можно назвать грязным. Серо-коричневым. И всё же это не трагедия, чтобы платить ведьме и отдавать ей самое сокровенное.

С чем родилась, с чем должна была предстать перед Богом. Если он существует, как некая разумная власть, способная миловать и карать.

В Бога, как в слепой случай, как в невезение или, напротив, череду успеха, свалившихся на голову потому, что ты всё предусмотрела, я верила.

— Итак, что нужно?

Я сидела на стуле с высокой спинкой, тешила самолюбие, поигрывала браслетами на запястьях, изображала настоящую ведьму, коими пугают детей.

— Лицо обезображено следами от оспин.

— Чьё?

Девица, сидевшая передо мной, пудрилась, чтобы выбелить кожу, но никаких следов недуга, поражавшего людей, особенно юных, так же часто, как насморк, я не заметила.

— Моей госпожи. Она заплатит за услугу.

На крепкий дубовый стол, сделанный по моему заказу, за ним я теперь вела приём посетителей, лёг мешочек с монетами. Звякнуло золото, монет сто, не меньше, такой взнос за следы от оспин был редкостью.

— Тогда пусть приходит сама. Зачем нам посредники?

Я указала рукой на дверь и встала с места. Посетительница колебалась.

— Я пришла от имени жены высокопоставленного человека. Она желала бы остаться неизвестной.

— Тогда она должна знать, — я наклонилась через стол, наши взгляды с мирянкой пересеклись, и что-то в глубине её глаз задрожало, отступило под моим натиском. Я говорила медленно, чтобы не повторять. — Я не веду дела с посредниками. В магии такое невозможно, в моей магии. Красоту нельзя подарить через чужие руки, она прилипнет к ним намертво, придётся госпоже тебя убить, чтобы забрать своё.

Вздрогнула. Я распрямилась, и девица, воспользовавшись паузой в разговоре, накинула капюшон и выскользнула в коридор. Лестница заскрипела под лёгкими торопливыми шагами, и вскоре хлопнула входная дверь. Эти дурочки совсем мне её в щепки разобьют.

Надо будет завести дворецкого, как принято в правильных домах благородного сословия. Раз уж мне нельзя жить в центре столицы, раз уж мой дом помечен белым знаком, клеймом от Инквизиции, пусть в остальном он будет образцом вкуса и богатства.

— Госпожа Виндикта, ужин подавать? Кухарка говорит, давно всё стынет, — Марта просунула голову в проём двери и улыбнулась. Хорошенькая вышла служанка.

И никакого следа от кнута во всю щеку, коим её наградил пьяный муж, не осталось. Моя работа, разумеется.

— А что она приготовила?

Я была голодна всегда, приходилось сдерживаться, чтобы не растолстеть, как супруга графа С., недавно явившаяся за средством от чрезмерной полноты, да помочь я не смогла. Сделать её лицо красивым мне по силам, но не худым.

— Суп с лососьими хвостами. Говорит, так ужинают все аристократы.

— Пусть подаёт в столовую. И сами по тарелочке откушайте в людской, только смотрите, меня голодной не оставьте.

— Как можно, госпожа! Мы с Полей вашу доброту век помнить будем.

Вошла и поклонилась, как было принято.

Я нашла служанку в одном доме, куда ездила по чужой надобности, там она чистила обувь. Не побоялась и попросилась ко мне, так я и взяла. И шрам безобразный с лица стёрла, и учиться этикету в приличное поместье отправила, а через полгода получила образцовую служанку с манерами.

Взамен Марта отдала мне способность к деторождению. Большего у неё не было, да и это Марта отдала с радостью, счастье-то какое: красивой быть, грешить да не платить! А мне её плодовитость пригодится.

Не знаю, когда, но такой час настанет, я была уверена. Дорого бы я дала, чтобы об этом узнала тётка, выгнавшая сиротку из дому после смерти матери. «Дитя смесового греха не родит себе подобного, только скверну», — говорила она, как только видела меня, прячущуюся по углам.

Ошиблась. Я, дочь двоюродных брата и сестры, зачата в страсти и любви, иначе бы дар не снизошёл на меня. Грех на тех, кто губит любовь.

— Переодеваться изволите?

— Нет.

Не хочу, настроения нет.

— Пусть подадут вина. Бокал.

— Как прикажете, госпожа.

Да, всё всегда идёт так, как я прикажу. И госпожа той девицы явится за снадобьем, никуда не денется. Я подожду, это умение у меня с детства, оно моё собственное, выстраданное и намоленное. А остальные я получила в оплату услуг.

Надо будет после ужина зайти в мастерскую. Пересчитать трофеи и убедиться, что все на месте. Моя драгоценная коллекция.

Криан Аларис

— Я согласен с тобой, Криан, что зло должно быть наказано, но мы не в сказке, где есть чёрное и белое, мир вообще несовершенен, даже в Больдорской империи, — глава Святого ордена с порога показался мне стариком, державшимся за старые каноны, выдолбленные ещё на каменных табличках во времена Первой смуты. Тогда правила были обтекаемыми, чтобы примерить, наконец, враждующих и привести их к общему делу без продолжения кровопролития.

Глава 1

Гестия

В моей мастерской хранились настоящие сокровища. Правда, время от времени в них запускала ненасытную лапу инквизиция. Способности людей, отданные добровольно за красоту лица — за такое можно и пол-империи отдать, но никто не отдавал.

Зачем церемониться с ведьмой, которая почти не человек, и уж тем более не полноправный подданный?

Однако встречались и те, кто считал иначе.

В этот раз я везла подарок её высочеству, принцессе Шалии, двоюродной племяннице нынешнего императора. Мой возок, походящий по всем правилам инквизиции больше на гробовую повозку, задрапированную чёрным шёлком так плотно, что с улицы было не разглядеть, кого ныне покарал Бог, остановился у тайного входа в Вороний замок.

Малую резиденцию, где обитала её высочество, менее всего можно было так назвать. Белые колонны, увитые плющом с мелкими розовыми цветочками, которые не вяли до первых холодов, мраморные ступени и тяжёлые красивые двери предваряли вход в райскую обитель. Здесь всё время пели птицы.

Искусственные, разумеется. Если дело касалось особы императорской крови, её окружало только безопасная стерильность, а естественное всегда несёт угрозу. Оно непредсказуемо. Как магия, с которой рождаешься на свет.

— Гестия, я ждала тебя! — её высочество Шалия была очаровательна не без моей помощи, но всё же ноги её не держали даже столь хрупкое тело, какое досталось рыжевласой принцессе.

Всё в ней выдавало аристократическую кровь: профиль, ослепительный цвет белков глаз, называемый не иначе как «оттенок белых звёзд», тонкие запястья и черты лица столь мягкие, что могли бы быть невыразительными, если бы не улыбка, часто играющая на её тонких обескровленных губах.

— Видишь, я всё так же не желаю подниматься с дивана!

— Ваше высочество знает, что я всегда к её услугам, но это мне не по силам.

— Как и другим магам империи, а ведь они, мужчины, существа высшей крови, и те не могут совладать с недугом слабой женщины.

Шалия постаралась повернуться ко мне, отвергнув помощь крупной немногословной служанки, круглосуточно находившейся при ней. В Вороньем замке изменили почти всё, ранее он был сторожевой башней, от которой ныне и следа не осталось, но вороны всё ещё прилетали сюда, ходили важно вокруг искусственного прудика с радужными карпами, и громко лаяли о несчастье.

Принцесса сама выбрала это место за уединённость и мрачность несмотря на весь романтичный ландшафтный флёр. Ворон гонять перестали, Шалия лично подкармливала птиц, веря, что однажды они принесут ей избавление от родового недуга.

— Я бы предложила тебе проводить меня в аллею или к пруду, но сегодня мне нездоровится.

Она приложила руку к груди и вздохнула, уронив голову, чтобы в следующий миг снова посмотреть в мою сторону.

— Мне больно это слышать, ваше высочество. Я говорю не из лести, не по долгу, вы знаете, что мне не дадут остаться в столице, если с вами случится непоправимое.

Я могла говорить с Шалией открыто. Она была старше меня лет на пять, но по лицу её с отпечатком болезненной худобы можно было дать принцессе не меньше тридцати. Её мать изредка прерывала заграничные поездки и навещала дочь, чтобы лишний раз убедиться, что та всё ещё сильна. И помолиться за её здоровье в местной часовне у мощей горбатого Эльберта.

Святой не даровал чуда вот уже лет двести, но в него продолжали верить больше, чем в магию, окутывающую империю стеной из плотного тумана.

— Держите вот это. Самое сильное, что я хранила на особый случай.

Я достала из маленькой сумочки, украшенной искусственной розой по последней моде, стеклянный пузырёк с прозрачной жидкостью внутри.

— Что это?

Принцесса бесстрашно взяла его из моих рук, хотя один из личных телохранителей, державший кинжал наготове, двинулся было в мою сторону, чтобы при случае снести голову опасной ведьме. Ясен пень, они только портить жизнь благонравным подданным умеют.

Принцесса повернула голову в его сторону, и он, широкоплечий молодец в чёрной маске на нижней половине лица, сразу вернулся на место у двери.

— Это выносливость.

— Думаешь, мне она нужна больше, чем мышечная сила?

Да, принцесса просила немного о другом, но сама не понимала, что этого нет ни у кого в заначке. Лишней силы не бывает.

А чужеродное природе нового хозяина погубит его.

— Ваше высочество, у меня действительно хранится склянка от бывшей торговки мясницкой лавки, которая могла люк на площади поднять одной рукой и откинуть его прочь, словно сделанный из гнилых досок, но её сила так велика, что попади она в хрупкое тело, раздавит его. Я знаю, что говорю, я бы тоже хотела, чтобы вы встали и вышли отсюда своими ногами, но не всякая чужая способность будет во благо. И вытеснит одну из ваших черт, например, здоровье. Не факт, но так может произойти.

— У меня есть здоровье, ты полагаешь?

— Иначе как бы вы выжили, когда брат ваш, сильный младенец, скончался в родах, длившихся более трёх ночей? Вы понимаете, что я имею в виду. Не рискуйте понапрасну, мышечная сила будет бродить в вас и только усилит боли. Я не целитель, ваше величество, но от одной клиентки мне досталась способность видеть ситуацию так, как она есть. Я говорю вам, как друг, если позволите. Как верная служанка. И привезла вашему высочество лучшее, что ваше тело способно принять.

Принцесса повертела склянку в руках, потом сняла колпачок и бесстрашно выпила на моих глазах. Разрумянилась, ойкнула и засмеялась на страхи няньки, бросившейся на помощь.

— Мне понравился вкус, значит, ты права. Пошло на пользу. Но я позвала тебя, Гестия, не только за этим. Помоги пересесть в коляску, и мы прогуляемся к пруду. Обидно проводить взаперти последние летние дни.

***

— Я вас ждала, — капюшон посетительницы был тем же самым, но голос и рост другим. На этот раз чутьё подсказало, что это именно та, кому мне настоятельно рекомендовала помочь её высочество Шалия.

Глава 2

Гестия

В то утро я проснулась перед рассветом. В то самое время, когда беда неслышно подкрадывается на мягких башмаках и протягивает уродливую лапу, чтобы мазнуть холодной печатью по лбу жертвы. Надо только вовремя проснуться, но получилось ли, или уже поздно, будет видно спустя время.

Я зажгла лампу на прикроватной тумбочке и прислушалась к звукам в доме. Тихо, светать ещё не начало, но что-то настойчиво звало меня в мастерскую, где хранились склянки с чужими способностями.

Опечатанные замком от любопытных, они были в безопасности, на подоконники я положила артефакты, купленные недавно в самой известной лавке, снабжающей ими Следствие и Инквизицию. Вполне дорогие, чтобы не оказались бесполезными.

И всё же я накинула халат, завязала на два узла для защиты от вторжения, просунула босые ноги в башмачки и выглянула в коридор. Темно и пусто.

В доме я держала трёх слуг. Служанку Марту, повариху Полинию и кучера Вазария, который жил в пристройке к дому и к конюшне с тремя рысаками и двумя колясками к ней. Негусто для такого двухэтажного дома в два крыла, но много слуг в доме — лишние уши и доносчики. Те, кто жили со мной, заслужили это право годами безупречной службы.

Я была недоверчива и имела на то право. Привыкла доверять чутью, оно у меня тоже от одной клиентки и пока не подводило. Значит, надо идти в мастерскую.

Под неё выделено две смежных комнаты на втором этаже в левом крыле . В одной я хранила в шкафу то, что считала не очень значимым, во второй, рядом с камином, потому что некоторым склянкам требовалось тепло, наиболее ценные экземпляры. Их было немного, потому что с завидной регулярностью ко мне заглядывала инквизиция и отбирала то, что считала полезным для своих шпионок. К счастью способности, отданные женщине, могли пригодиться только сотоварке.

Иначе бы и мастерскую делать не имело смысла. Всё бы на нужды Святого ордена забрали.

— Что-то не так, госпожа? — Марта, заспанная, но вполне себе подпоясанная и причёсанная, появилась в конце коридора, держа лампу над головой. — Вам помочь?

— Иди за мной.

В мастерскую я никого не пускала, но сейчас решила сделать исключение. Что-то настойчиво звало меня туда, и это что-то не сулило добра. Так пусть будет свидетель.

Признаться, подставляться под возможный удар первой тоже не хотелось. Доброту я утратила ещё когда выпила третью склянку от клиентки. Если приобретаешь силу воли, лишаешься чего-то другого.

О доброте я не горевала, от неё в прошлом одни хлопоты.

Дверь в мастерскую открывалась от ключа, который я всё время хранила при себе на цепочке.

— Мне точно можно? — прошелестел голос Марты за спиной, когда я поставила лампу на письменный стол посредине.

— Не бойся, это не опасно. И я не чувствую чужого присутствия.

Ведьма с любым даром сразу понимает, где таится зло, направленное против неё. А вот для того, чтобы почуять свежий воздух в комнате с закрытыми окнами, ведьмой быть необязательно.

— Давай свою лампу.

Марта передала её мне и осталась на пороге первой комнаты, затихла, готовая сорваться и убежать за помощью, а я быстрым шагом направилась во вторую. Повернула защитный артефакт, выдавила на него каплю крови из мизинца, и дверь распахнулась.

Одна створка окна была приоткрыта, в остальном всё выглядело так, как и должно было. Первым делом я кинулась к шкафу с артефактами, пересчитала склянки, проверила, не ополовинены ли они, хотя в этом не было большого смысла. Пригубить склянку с нужным зельем не равно обрести то, что в ней сокрыто.

— Иди сюда, Марта, слушай внимательно. Оставь меня на два часа, потом вернёшься. Всё цело, слава богу, но смотри мне, не подглядывай. Некоторые мои сокровища любопытных не жалуют.

Суеверная до ужаса служанка кивнула и, с опаской посмотрев в сторону камина и шкафа со стеклянными створками, где на бархатных подставках, хранились склянки, попятилась к выходу.

Мне же предстояла работа с записями. Надо проверить журналы, не выдрана ли какая страница, не запачкана ли так, что написанного не различить. Мой личный дознаватель из Святого ордена, проверял все документы и аккуратно визировал их каждый месяц в новолуние.

Если бы я утратила часть из записей, меня бы могли обвинить в сокрытии склянок и в злокозненной магии, а это грозило конфискацией имущества и казнью. В лучшем случае изгнанием за пределы империи или заключением без срока давности. Недоброжелателей даже в собственной гильдии у меня хватало, но пока я была полезна Святому ордену, имела неприкосновенность.

И всё же любому покровительству, даже если его оказывала особа императорской крови, был предел. Штраф в казну уплачивать не хотелось, а уж без повода делиться сокровищами — тем более.

Я просидела за столом довольно приличное количество минут, сколько точно, не могла сказать, часы я не жаловала нигде, кроме гостиной, как обнаружила то, чего опасалась.

Первая тетрадь, я начала её ещё на старом месте. Шестая клиентка, решившаяся обратиться к юной деве, потому что остальные ей отказывали. Тогда по империи расползалась чёрная смерть, всем было не до красоты, тут бы не сдохнуть от заразы или от голода, а этой несчастной, с жёсткой шерстью на лице, напоминающей звериную, нужно было другое лицо.

Я старалась, ведомая жалостью и любопытством, жгучим желанием испытать границы своего дара.

Всё получилось со второго раза. Во вторую ночь после новолуния, как было написано в той тонкой книжонке, что я откапала в библиотеке местного служителя церкви. Если бы не отче Файненс, я бы не пережила зиму на улице, никто не давал крова отродью греха двоюродных брата и сестры.

Я излечила ту шерстлявую, её лицо очистилось, а кожа сделалась мягче, чем у младенца, взамен она отдала свой дар к изменению внешности. Эту склянку я хранила до сих пор, она и сейчас лежала на бархатной подушке в моём шкафу. Нетронутая, опечатанная.

И всё же кто-то пролил чернила на записи, вымарав именно этот случай.

Глава 3

Гестия

Правило из прошлой жизни — если тебя настолько прижали, что дальше и отступать некуда, предложи врагу свою помощь. Может, останешься жива. Но это не точно.

Скорее всего, тебя попользуют и уничтожат, никому не хочется видеть живое доказательство собственной слабости. И всё же главное — выжить сейчас, а потом может случиться многое.

— Может, вам сбежать, госпожа моя?

— Некуда бежать. От Святого ордена не спрячешься под чужим именем.

— На окраине империи можно затеряться.

Голос Марты прозвучал как-то неуверенно, бедняга избегала смотреть в глаза, она и сама не верила тому, что говорила, но благодарность обязывала предложить помощь. Пусть и всего лишь в виде малозначащего совета.

— Нет, Марта. Затеряться проще в большом городе, но и там от Ищеек не побегаешь.

— Мы, госпожа, за вас показания дадим. И я, и Полиния, а уж Визарий и подавно.

Марта говорила шёпотом, боясь как бы инквизитор на диване в гостиной не пришёл в себя до срока. На мои крики прибежали слуги, и Вазарий перенёс служителя Святого ордена, как ребёнка, на руках в гостиную. Я смотрела на него с ужасом и вдруг перестала бояться. Не потому, что в таком состоянии он напоминал переволновавшегося юнца, внешность обманчива, я видела в его глазах готовность умертвить каждого, кто станет на путь Тьмы, а значит, и меня, но также заметила другое.

То, что давало слабую, но надежду. И то, что объясняло такой внезапный обморок человека, способного и глазом не моргнуть во время казни ведьмы.

— Не трогай!

— Я только хотела расстегнуть сюртук и смочить шею прохладной водой с уксусом.

У инквизитора железная хватка.

— Пустите, каноник, вы сломаете мне руку.

— А что бывает с теми, кто шарится по чужим карманам, госпожа? Раньше им отрубали кисть, я же могу только оставить на вашем запястье пару синяков. Не благодарите.

Он был прав, я хотела посмотреть, что же он держит в кармане, не зря же всё время опускал туда руку, но ни за что не собиралась в этом признаваться.

— Не буду, — ответила я, получив наконец свободу. — Что с вами было? Вы больны?

Я отпустила слуг минутой ранее. Они любопытны, но не настолько, чтобы не знать, какова плата за подслушивание у дверей, когда за ними находится инквизитор. Как минимум обвинение в нарушении тайны допроса.

— А ты не видишь?

Снова обнаглел и перешёл на «ты». На допросах принято обращаться с ведьмой как с провинившейся служанкой, для которой наказание в виде десятка два плетей всего лишь предупреждение.

— Я не сильна в целебных травах или зельях.

— Что-то потревожило мою магию, это дурной знак для этого дома.

Инквизитор сел на диване и опустил голову на колени. Встряхнул ей как дикий зверь, запустил пятерню, узкую, почти женскую, в таз с уксусной водой и полил себе на загривок.

— Лучше. Где та тетрадь?

Взглянул на меня испытующе, будто ожидал, что я начну уверять, что никакой тетради не было, но я молча кивнула в сторону стола, на котором и оставила ту злополучную улику. Самую тонкую, самую первую, я вела её до того, как стала тем, кем являюсь.

— Хорошо. Почему не спрятала, пока я был в отключке?

Подошёл к столу как ни в чём не бывало. Хотел убедить меня, что обморок лишь трюк? Не выйдет, господин Аларис.

— Инквизиторы владеют техникой запечатления последних событий. До двух дней могут помнить во всех подробностях, даже ароматы и звуки. У меня немного книг, но все их я изучила.

— Что ты там прячешь?

«А ты?» — так и подмывало меня спросить каноника. В правом кармане. И в перстне на левой руке.

— Я обнаружила это только сегодня, каноник. Вы можете не верить, но это правда. Одна из страниц вымарата.

— Что на ней было?

Шелест быстро переворачиваемых страниц набатным колоколом бил в уши. От судьбы не спрячешься. В судьбу я верила, а раз верила, то и пытаться идти наперекор своему характеру не стоит. Я приобрела способность лгать, пусть это будет недолгой, но защитой.

— Я веду учёт способностей, которые отобрала взамен дара красоты. На каждом развороте одна история. Здесь говорится о способности красиво говорить.

— И почему же ты не забрала все эти дары себе?

Повернулся и посмотрел так, будто видел впервые. Или разглядел по-настоящему только теперь.

— Когда присваиваешь чужое, надо отдать своё. Таковы правила моей магии, иногда я могу пить склянки со способностями без вреда для других качеств, они все мне очень дороги, но чаще — нет. Нельзя сказать заранее, как выйдет.

Сегодня странный день. Когда я присвоила способность госпожи Лонгрен лгать так, чтобы все вокруг считали мои слова честным порывом души, даже не думала, что буду говорить правду инквизитору. Он мог убить меня, лишить всего, а я разоткровенничалась. Неужели стареть начала? Рановато для ведьмы и даже просто для столичной богатейки.

— Я изымаю и это.

Ничего другого я не ждала.

— И ты будешь рядом, когда понадобишься.

— Разумеется, каноник, — произнесла я, предчувствуя, что на меня пытаются надеть магические оковы. Хозяин их будет знать, где его заключённая, и та явится по первому зову. А вздумает сбежать, выйдешь за городские ворота, сгоришь в малиновом огне. Медленно, на потеху улюлюкающей толпе.

— Сегодня вечером около семи я буду ждать тебя возле Следственного участка номер три. В центре на пересечении улиц Розмари и Слепого виконта стоит уродливое серое здание, похожее на казарму. Это тот самый Следственный участок номер три, куда вчера доставили жену казначея. Останки, разумеется.

— Не сочтите за дерзость, но я не понимаю, зачем я вам там. Думаете, испугать меня видом несчастной?

— Думаю, что если злокозненная магия, она откликнется на твоё присутствие. Слышала, что убийцу тянет на место преступления? Ничего мистического, это остаточная магия его деяния взывает к хозяину. Вот и проверим.

Каноник застегнул сюртук на все пуговицы, подошёл к напольному зеркалу в полный рост и оценивающей хмыкнул, не забыв поправить шейный платок. Точь-в-точь светский щёголь из высшего света собирается на очередной приём. Я даже залюбовалась, вспомнив, как мама в детстве читала мне книги о принцах, что приходят к даме лишь когда она в настоящей беде.

Глава 4

Гестия

— Какая ранняя осень в этом году!

— Это всё ведьмы виноваты. Шутка ли, в Арекорде их уже больше двух сотен. Ворожат много.

— Самые отъявленные дьяволицы! Они должны носить на груди особый знак, чтобы сразу видно было!

— Да-да. И на рукавах, чтобы отличать от приличных женщин, — среди сонма похотливых мужских голосов раздался тоненький, женский. Его обладательница, должно быть, тонка станом, носит корсет по моде матери, чтобы сделать осиной талию, имеет хорошенькое лицо и манеры. И тоже винит во всём ведьм.

Я шла по широкой улице Розмари, надвинув шляпку на лоб, чтобы не быть узнанной. На окраине я вела жизнь затворницы, как предписано гильдией, но стоит встретить мага, дознавателя или иного служителя Святого ордена, как все вокруг всполошатся, будто я не человек, а дракон.

Приходилось одеваться во всё тёмное, неприметное, и постоянно испытывать ощущение липкой грязи, прилипшей к подолу платья. Арекорд был для меня шансов на лучшую жизнь, я смогла открыть многие двери, и всё же кое-что осталось недоступным. Наверное, пройдут годы, прежде чем я смогу ходить не таясь.

И всё же некоторые вольности я позволяла себе уже сейчас. Например, выбирать платье винного оттенка и носить туфли, которые иные благородные дамы не могли себе позволить из-за не менее благородной бедности. Я не была благородной, я брала деньги с клиенток и не стеснялось этого. Никакого обмана — я дарила им красоту.

Не на час, не на год. Навсегда.

— Госпожа точна, как часы на городской ратуше, — каноник вынырнул из оживлённого людского потока и приподнял котелок в знак приветствия. Сейчас он был одет как светский мужчина, надеющийся на должность, которая пока ему не по чину.

Тёмный костюм, пошитый на заказ из добротной материи, наверняка по двенадцать зольденов за метр, и шейный платок, уже другой. Никогда не понимала моды на них, ещё женщине допустимо скрывать морщины, но чего боялся этот молодой мужчина? Что его удушат в тёмной подворотне?

Ему ли не знать, что смерть можно накликать в собственной постели. Я навела справки, мне сообщили подробности кончины моей последней клиентки.

— Я говорила, что приду, но так и не поняла, зачем я вам у коронера.

— Ведьма может почувствовать то, что недоступно другому. Даже мне.

— Польщена, каноник. Но для этого сгодится любая ведьма.

Мы неспешно шли по тротуару мимо шляпных магазинов. Я любила шляпки, тем более они позволяют какое-то время быть неузнанной.

Со стороны казались мило беседующими незнакомцами, которые пока не перешли на «ты». Я не перешла, если быть точной.

— Любая ведьма может солгать, госпожа Виндикта. Я должен буду завлечь её либо щедрой платой, а Святой орден не поощряет расходы сверх меры, либо пригрозить, чего лично я делать не люблю без веских на то оснований. А ты, уж прости, влипла в деле по уши. И как никто заинтересована в том, чтобы истинный убийца был пойман.

Мы дошли до пересечения с улицей Слепого виконта. На доме был барельеф, изображающий историю, давшую название улице: аристократ призрел пиры и балы, раздал всё богатство и в одной рубахе отправился к людям, чтобы омывать раны страждущих, отваживать грешников от их нечестивых дел. Но люди выкололи ему глаза, потому что в них видели свой истинный, порочный облик.

Легенда. Но эти люди всё ещё существуют, и один из них сейчас идёт рука об руку со мной.

— Я главная подозреваемая?

— Госпожа, тебе не идёт наивность светской девы. Ты это знаешь. И я предлагаю тебе сделку.

— Сейчас?

Посреди улицы. Очень оригинально и недальновидно. Нас могли подслушать, на улицах столицы любопытных много, а желающих заработать на чужом секрете и подавно. Правда, кто пойдёт доносить на инквизитора?

— Именно, — кивнул мой спутник с самым серьёзным видом. Он избегал смотреть на меня, но делал это, когда считал, что я не замечаю. И голос у него изменился, стал более простуженным, с небывалой доселе хрипотцой. Мне показалось, что под личиной человека проступило что-то потустороннее, нездешнее, что живёт в глухом лесу и не спешит явить себя людям. Не поймут. И оно их не примет. — Ты поможешь найти убийцу, потому что в твою исключительную виновность я не верю. И потому что иначе Святой орден назначит виновной тебя, дело громкое, жена казначея пострадала от рук ведьмы. Стоит мне сказать о таком вслух и указать на тебя, как толпа свершит справедливость так, как она её понимает. По древним законам.

Я вздрогнула и плотнее запахнула накидку. В столицу пришла осень и не желала уступать уходящему лету ни одного погожего дня.

— Я поняла, каноник. Сделаю что смогу.

— Сделайте милость. И перестаньте называть меня по чину. Моё имя Криан Аларис.

Он тронул меня за локоть, и я почувствовала, что его рука дрожит. Он тоже не любил холода и тем не менее выбрал для проживания столицу, где остаточной магии так много, что солнечных дней почти не бывает.

Мы как раз остановились перед серым уродливым зданием, и верно похожим на казарму. С решётками на первом этаже и крепкими ставнями на втором.

— Очень приятно, господин Аларис. Тогда и вы запомните моё имя. Меня зовут Гестия.

— Я запомню, госпожа. Не сомневайтесь.

И указал рукой на ступени, предлагая войти в Следственный участок номер три, первой.

***

«Будем жить!» — было написано на позолоченной вывеске над неприметной белоснежной дверью, ведущей в царство мёртвых, убитых с помощью злокозненной магии.

— Выглядит насмешкой, — я поёжилась и потёрла пальцы друг о друга, желая согреться. В Следственном участке работали тепловые лампы, но от этой двери разило холодом и затхлостью.

Магия покидала тела после смерти хозяина, но не сразу. Жизнь оборвалась, кровь в жилах застыла, а магия всё ещё хранится в теле, вытекает по капле, пока сосуд не опустеет.

В этом месте остатки магии собирали в особые склянки, не чета тем, что хранила я лично. И Святой орден не видел в данном действии ничего предосудительного.

Глава 5

Гестия

В отрочестве я верила, что все мои беды лишь от проживания в провинциальном городке, где все знают друг друга и от скуки придумывают небылицы. Подглядывают, подслушивают, стараются уличить в скандале, чтобы расцветить постылую и сложную жизнь, замершую в их городке навеки.

Там, откуда я родом, ничего не меняется десятилетиями. Дома с покатыми крышами, пышные сады и каменные заборы стоят возле главного проспекта, вымощенного крупным булыжником по столичной моде, а жители, прогуливающиеся возле огромной стеллы на площади с часовой башней, чинно раскланиваются, а за глаза говорят гадости.

Слуги повторяют манеры господ, следуя их обычаям, даже когда никто не видит. Таков был мой родной городишко Рэтбоун на востоке империи, таковы и другие сотни ничем не примечательных городков, названия которых не всегда нанесены на официальную карту, продаваемую в каждом местном магазине.

Я дала клятву, что больше никогда не вернусь сюда. И вот теперь я ходила по его улицам, неузнанная, ничего не узнающая. Как слепая.

И главное — не помнила, зачем я здесь. И не находила выхода.

— Иди прочь! — шептались за моей спиной. — Отродье дьявола! Дитя смесового греха несёт лишь скверну в этот мир!

— Не желаете букетик, госпожа? Цветы для дамы.

И пряный запах фиалок, от которого першило в горле. Ещё немного, и я снова потеряю сознание.

Мою руку обожгло, как в последний миг, который я запомнила. И лицо убитой, превращённой в высушенную старуху, улыбалось мне беззубым ртом.

Я посмотрела на руки и увидела, что держу в руках камень. Гладкий, как яйцо, без единой зазубрины, красный с прожилками белого, почти оранжевый, он был раскалён, словно кусочек солнца. В Ретбоун солнце появляется на небе летом и весной, здесь нет такого плотного тумана, которым славится столица.

И всё же такие камни в провинции -- редкость.

— Госпожа Виндикта, идите за мной!

Голос был мужским. Грубым, незнакомым, но, услышав его, я крепче сжала камень и оглянулась в поисках того, кто меня окликнул. Вокруг были всё те же равнодушные лица, опускающие глаза каждый раз, когда я пыталась обратиться к ним. Они обтекали меня как река камень, и не давали ступить и шагу в сторону.

И повсюду был удушливый запах фиалок.

— Госпожа Виндикта, скорее!

Была ни была! Я ринулась поперёк толпы, расталкивая тех, кто тут же исчезал и появлялся снова, преграждая путь.

— Камень! — голос мужчины удалялся.

Я сжала его ещё крепче, а потом, повинуясь инстинктам, бросила в толпу. Сработало как дымовая шашка, а когда дым рассеялся, я стояла на улице одна. На противоположной стороне махал рукой крепкий бородач, похожий на лесного человека из детских сказок:

— Скорее!

Я более не сомневалась. Он схватил меня за руку и потащил незнакомыми улицами, которые всё сужались, грозя раздавить нас между одинаковыми домами. Запах фиалок шёл по пятам, он превратился в гончего пса, загоняющего зайца, и мой спаситель побежал ещё быстрее. Упаду, непременно упаду.

Не упала. Запах псины ударил в нос, перебив цветочный аромат, я бежала, держась за тонкий поводок, а впереди вместо спасителя бежал огромный лохматый волк.

Испугаться такой метаморфозе я не успела. Остановиться бы, перевести дух, но ноги не слушались, я всё бежала, пока не ударилась лицом о стену густого тумана, выросшую из-под земли, стоило подумать, что между этими домами мне уже не пройти.

— Госпожа, не бойтесь, — голос был знакомым. Я открыла глаза и поняла, что лежу на кровати и смотрю в ничем не примечательный потолок. Смотрю и не хочу перевести взгляд на говорившего.

Не хочется думать, вникать в суть неминуемо грядущего серьёзного разговора. Я устала. Не хочу вспоминать, думать, как и что. А главное — прикидывать, что делать дальше.

— Госпожа, вам надо спешить.

— Кто вы?

Я присела на убранной постели, отметив, что комната небогата, но обставлена под нужды человека, не желающего терять время ни на что, кроме работы. Письменный стол гладкий, покрыт зелёным сукном, по правую руку.

стандартная чернильница с гусиным пером и стопка чистых листов.

— Меня Силеником кличут, — бородач казался присмиревшим, оробевшим, избегал смотреть мне в глаза, стоял по передо мной, комкая кепку в огромных руках, которыми только кочергу гнуть ради развлечения. Будто на работу нанимался, — Я слуга господина Алариса.

Так вот, значит, где я. В тайном убежище инквизитора. Захотелось рассмотреть комнату поближе. Я бы заглянула в шкаф: то, что человек хранит в шкафу, даже если не носит, а бережёт на особый случай, многое может сказать о нём. А я хотела узнать об Аларисе побольше. Просто так, для дела.

Чтобы не быть застигнутой врасплох.

— …я и говорю, бежать вам надо. Господин Аларис меня за друга принимает, мы с ним и через огонь, и через воду прошли, да и по болотам помотались, только я вам сразу скажу: ведьме лучше от инквизитора подальше находится. Каноничная магия она такая, не терпит иной Силы.

— А как же ты? Ведь не каноничная магия меня вытащила из забытья? Это он тебе приказал?

Бородач замялся и сник. Говорить много он не привык, губошлёпил губами и не издавал ни звука, слова не давались ему, ускользали, как горячий песок сквозь пальцы.

— Это не он. То есть он, конечно, камень вам дал.

Я проследила за взглядом слуги. Красный опал лежал на постели, но выглядел не таким, каким я его помнила в заколдованном сне. Потускнел и съёжился.

— Но провёл вас я. То есть я сам, без его ведома. Вот так вот. А теперь бежать вам надо.

— Это господин Аларис так решил? Куда я побегу, когда инквизиция на хвосте? Убегу, стало быть, виновна. Потом некому доказывать будет.

Я рассуждала вслух, встала, отряхнулась и сняла накидку, душившую за горло. Зеркало — это первое, что мне надо. Должно быть, выгляжу ужасно, растрёпанная, помятая. одежда в непонятных пятнах.

Первое дело — привести себя в порядок, а уж потом чаю бы попить, перекусить да и задуматься. На голодный желудок мысли в голове одна мрачнее другой.

Глава 6

Криан Аларис

— Господин Аларис, какая неожиданность, но я рада, что могу помочь Святому ордену, — глава гильдии Добропорядочных магических существ оказалась женщиной пышных форм и немолодой, но одетой смело и не по летам.

Она принимала меня в личных апартаментах. Белокаменный одноэтажный дом вполне скромный снаружи, внутри походил на сокровища восточного владыки. В моду только вошёл восточный стиль, а госпожа Пармис уже обустроила дом согласно новомодным веяниям, не забывая, однако, что на разные статуэтки и обереги в стиле, отличном от принятого в империи, действуют ограничения Святого ордена.

Наверняка в недрах этого уродливого метиса находилась и часовня, и зал для собраний, как предписано правилами гильдии.

— Думаю, вы лукавите, госпожа Пармис, — поклонился я, игнорируя желание хозяйки дома протянуть руку для поцелуя. Она жеманилась и вела себя как престарелая куртизанка эпохи Первой смуты, когда бордели были разрешены и являлись центром доносов по всей Больдорской империи. — Вы знаете, зачем я здесь.

— Ах, я догадываюсь, вы проницательны, каноник,— рука, украшенная золотым перстнем с камнем размером с голубиное яйцо как бы невзначай легла на откровенное декольте стареющей брюнетки. — Эта дама вот уже два года как моя головная боль. Но её покрывали высокие особы, понимаете, тут я бессильна.

— О ком вы говорите?

Пусть сама скажет. Терпеть не могу женскую манеру делать глубокомысленное лицо и многозначительно замолчать на полуслове, чтобы выманить информацию. Хлопает размалёванными очами и вздыхает. Я молчал.

— Ну, вы понимаете.

— Пока нет.

— Эта дама, она обладает уникальным даром, тут я не отрицаю, благодаря привлекательной внешности может внушать симпатии, но при всём при этом она еле сдала экзамен на вступление в гильдию. Я помогла бедняжке, сирота всё-таки, вот и плачу за свою доброту. Полагаю, вы пришли говорить о Гестии. Гестии Виндикте?

Я кивнул. Дама передёрнула белыми полными плечами и продолжила:

— Я наслышана о её последнем деянии. Девушки говорят, что Гестия приняла эту несчастную жертву, госпожу Лонгрен, а потом…

Замолчала и выжидательно уставилась на меня.

— Потом произошёл несчастный случай.

— Раз вы пришли, то подозреваете Гестию в преступлении. Я так и знала, что она закончит обвинением в злокозненной магии!

— С чего бы? Вы как глава гильдии обязаны доносить в инквизицию, если одна из ваших подопечных оступилась или готовится это сделать, но от вас не было сведений. В последний год ни одной записки, ни одного доноса.

Губы госпожи Пармис скривились, но тут же на них заиграла кокетливая улыбка.

— Вы знаете, каноник, что как глава гильдии я обязана наставлять их на путь праведный. Мы регулярно устраиваем собрания, где разбираем последние указы Святого ордена, предписания и рекомендации. Донос — средство крайнее, я стараюсь обратить души своих подопечных в лоно церкви, слежу, чтобы все регулярно посещали мессы, исповедовались у духовника, не брали двусмысленные заказы.

— Однако Гестия Виндикта брала. В обход гильдии.

— Это не моя вина! — выпалила госпожа Пармис, вскочив с мягкой софы, которую использовала как кресло. Она принимала меня в гостиной, наполненной мягкой мебелью кричащих цветов, от которых кружилась голова. Для довершения картины не хватало заморской птички в позолоченной клетке. Уверен, её вынесли отсюда, когда я звонил в дверь.

— Я бы давно донесла, но мои руки связаны.

В госпоже Пармис пропала драматическая актриса. Она принялась причитать, достала белоснежный платок и то и дело прижимала его к глазам, пытаясь выдавить слёзы. Наконец, заходила по комнате и протягивала мне полные полуобнажённые руки, силясь показать, что на них надеты невидимые путы.

— Сядьте! — рявкнул я, и госпожа Пармис уселась на место с видом женщины, охотно приносящей себя в жертву. — Вы стали главой гильдии года три назад. Опыта мало, вы могли не заметить неладного, творящегося в вашей гильдии.

— Не могла, каноник! — снова вскочила на ноги, но под моим взглядом опустилась на софу. — Я исправно выполняю свои обязанности. А насчёт Гестии Виндикты, так давно пора прищемить ей хвост! Вот дай сиротке палец, она и руку откусит! Говорили мне: «Тамия, нельзя быть такой доброй и доверчивой. Ты как мать этим девицам и женщинам, нельзя так!» А я что? Неужто против её высочества Шалии слова скажу! Раз её высочеству нужна эта Гестия, то так тому и быть. Поэтому и в документах гильдии не все записи о клиентах госпожи Виндикты. И вообще, она пропала, каноник. Это немыслимо! Скрываться от инквизиции!

— И это не ваше дело, госпожа Пармис.

— Невиновный же не станет прятаться, но вы правы, каноник.

Снова скривила губы, но лицом просияла.

— А наши говорили, я не собираю сплетни, но знать обо всём обязана, приходится, — хозяйка наклонилась ко мне, будто выдавала государственную тайну. — Поговаривали, что Гестии покровительствует не только её высочество Шалия, но и брат его величества, его высочество Фродерик. И даже что она делила с ним ложе.

— Не отвлекайтесь на сплетни, госпожа Пармис, не тратьте моё время на досужие вымыслы — прервал я излияния, почувствовав омерзение, будто стою перед чаном с шевелящимися гадами.

Само допущение, что это возможно, а я допускал, была мне неприятна. Хотя что ожидать от женщины, у которой нет тени? Я и сам не был идеален, и всё же не готов был смириться с мыслью, что эта ведьма просто водит меня за нос.

— Закончим покамест, госпожа Пармис. Помните, что я могу вернуться за вами, когда сочту это необходимым.

Мне хотелось немедленно покинуть дом, где запах восточных трав был столь силён, что грозил удушить не хуже шёлкового шнурка.

— Разумеется, каноник, — пролепетала хозяйка, отринувшая кокетство и провожавшая меня до двери лично. — Всё моё в вашем полном распоряжении.

Я не простился, зашагал прочь вверх по улице, где появление инквизитора не сулит ничего доброго. Я не обращал внимания ни на шарахающихся подданных, ни на закрытые средь бела дня ставни.

Глава 7

Гестия

— Что теперь со мной будет? — спросила я сразу, как мы вышли к экипажу, державшемуся рядом с развилкой дороги. Вороний замок хоть и существовал в некоем отдалении от жилых домов, всё же путь занял не больше десяти минут неспешным шагом.

За это время, что мы с инквизитором шагали по широкой дороге, я бросала взгляд на поле, раскинувшееся по обе стороны. Оно было неплодородным, но буйно цветущим каждое лето.

Говорили, что когда-то люди пытались засевать на нём пшеницу или лён, просто ради забавы, чтобы не пустовало, ибо на пустырях часто образуются «воронки Дьявола» — круги природной Силы, но всё было тщетно.

А луговые цветы росли себе и не знали печали. И не боялись никаких воронок.

— Вы сердитесь, каноник?

Его молчание начало выводить меня из себя. Сначала, услышав слова принцессы Шалии, я онемела и поверить не смела, что меня вот так бросят на съедение безо всякой на то выгоды, ведь мои способности не иссякли, а потом поняла, что лучше самой предать себя в руки правосудия, чем ждать, пока выволокут за волосы на площадь, чтобы предать очистительному огню.

Обычай сожжения ведьм ушёл в прошлое, но очистительный огонь, когда душу выжигают каноничным заклятием, ничем не лучше волдырей на коже. Физические муки имеют конец, а раны после прикосновения инквизиции превращают человека в дикое животное. Ни слов, ни мыслей, ни чувств, только абсолютная покорность воле создателя.

Не Бога, но человека, его подменяющего.

— Я невиновна, — сделала я ещё одну попытку, завидев экипаж и кучера, нахмурившегося при моём приближении так грозно, что мне почудилось, что он не прочь откусить от меня завидный кусок. Не ради голода, а для науки: впредь слушать, что тебе говорят. И исполнять справно.

— Тогда зачем сбежала?

Аларис произнёс это мимоходом и тут же обратился к своему слуге:

— Езжай тихо. Ни к чему привлекать внимание.

Как только экипаж тронулся, он снова заговорил:

— Я слушаю.

Скрестил руки на груди, откинулся на скамье и посмотрел сонно, будто то, что я собираюсь сказать, он выслушает лишь по долгу службы. Мне снова захотелось дерзить, да не в моём положении следовать инстинктам. По крайней мере, не всем сразу.

— Ваш слуга сказал, что мне надо уйти. Что я вам мешаю, что у вас будут из-за меня неприятности.

— И ты сразу послушалась. Давай без этих женских уловок и пустого кокетства, я уже наелся этого у принцессы.

— Жаль, что она этого не слышит, — улыбнулась я, испытывая жгучее желание уколоть собеседника. Терпеть не могу оправдываться, а он каждый раз заставляет меня чувствовать себя виновной.

— Жаль, что она не знает пока, что тебе сойдёт с рук побег.

— Сойдёт?

В моём голосе прозвучала надежда, и я прикусила язык. Пусть не думает этот инквизитор, что он для меня последний козырь. Хотя он это знает, вон смотрит как нагло! Понимает, что никуда не денусь, помогу. Помочь я не против, если и мне отсыпят от щедрот небесных.

— Все ведьмы лживы. Я думал, что это преувеличение для молодых людей, решивших связать свою жизнь со Святым орденом, но снова ошибся. Я много ошибаюсь. Например, я поверил тебе, что тетрадка с испорченным пролитыми чернилами листом не содержит ничего дурного. Но это не так. В лаборатории подтвердили, что речь шла не о способности хорошо говорить, а о силе, меняющей внешность. К счастью, ведьма не может солгать себе самой, написанному можно верить.

Он говорил медленно, а я ощущала себя, как на суде. Щёки горели, я была не в силах поднять глаза на обвинителя, сидевшего напротив всё в той же вальяжной позе, но говорившего с такой жёсткостью, что приводил меня в трепет. Я чувствовала себя голой перед людьми, сжимавшими в узловатых ладонях камни.

— Склянка, слава Богу, на месте, но ополовинена. Кому она понадобилась?

— Не знаю. Когда пришла, уже всё так и было.

Я не впечатлительна, но было что-то в сидящем напротив такого, что притворяться не хотелось. А оправдываться — наоборот. Пусть он поверит, что я невиновна. Странно всё это, инквизиторы такими силами не обладают.

Кто он по сути? Мелкий служащий инквизиции, младший чин.

— Ваша мать тоже лгала? Она была ведьмой

— Силеник разболтал? Кто же ещё! Была, немой дикаркой.

Вот оно что! И всё же странно: дети ведьм могут обладать природной магией, но она несовместима с каноничными заклинаниями. Или могут не обладать Силой, что чаще встречается.

— Для других была немой, а для семьи немного говорила и учила меня. Но нечасто, боялась очень. Люди готовы простить ведьму, только если она убогая. Мол, не повезло девке, тут кто хочешь, ворожить станет, а если ещё и красива, то значит, Дьяволу служит, не иначе.

Лицо Алариса стало мягче, в уголках глаз зажёгся тёплый ламповый свет, и мне тоже захотелось вспомнить лицо матери. Я почти его забыла, помнила только руки, вечно оцарапанные о стебли крапивы. Мать моя ведьмой не была, но отвары от похмелья варила такие сильные, что после них мужчинам и смотреть на пойло тошно было. С полугода точно.

И пела приятно.

— Значит, и она лгала?

Моя мать учила говорить правду, хотела быть лучше, чем миряне, чтобы они забыли, что она хоть и не ведьма, но умеет многое. А они не забыли, и сестра её родная, что потом меня выгнала на улицу, не забыла.

— Лгала, но не так, как ты. Не для того, чтобы свою шкуру спасти.

«Твою хотела уберечь», — подумала я, но сдержалась. Наживать врагов — дело быстрое, а друзей напротив.

— Так что со мной будет? — снова спросила я, отодвинув занавеску и посмотрев в окно.

— Не торопись. Сначала про тетрадь свою расскажи.

Во мне крепло чувство, что нас специально возят окольными путями, чтобы разговор состоялся здесь, не на квартире.

Я и не отпиралась, показав всю свою сознательность и рассказав, всё как было. Постаралась покороче, чтобы не отвлекаться.

— Как считаешь, почему тебя убрать постарались?

Глава 8

Гестия

Я была пленницей, хоть меня и не оставляли в тесной темнице и даже заставляли выходить к завтраку, обеду и ужину. Есть было некогда, несмотря на то, что аппетит у меня не пропадал даже в минуты волнений, но наши совместные трапезы больше напоминали допросы или проповеди.

За личиной милого молодого человека с лицом, достойным кисти художника, пишущего ангелов, скрывался дотошный и въедливый дознаватель, не оставляющий попыток уличить меня во лжи.

Сейчас он спрашивал о моём житье-бытье в провинции, упоминал о своих родителях, и в этот момент я ему верила, а в следующий — как бы невзначай интересовался артефактами. Мол, посоветуй, к кому бы обратиться за нелегальным товаром, кто способен достать за приличное вознаграждение то, что и Святому ордену не помешало бы?

— Это вам в другую гильдию надо, каноник. К магам и ведьмакам, женщины-артефакторики среди ведьм почти не встречаются, мы полагаемся на природную Силу внутри, а не снаружи, — отвечала я и тут же начинала расспрашивать о родных ему местах.

Он говорил охотно: о природе, о камнях, о родителях уже вскользь и о соседях, совавших нос в чужие дела, и ничего не сообщал. Ни названия города, ни имён родителей, однако, не называл. Я лишь узнала, что отец Алариса был звонарём в церкви и обещал своего первенца посвятить Богу.

— Получается, у вас и выбора не было?

— А у тебя он был? — ответил мой тюремщик и посмотрел через стол так, что захотелось извиниться. Или бросить ему в лицо тарелку славного тыквенного супа. Последнее я делать не стала.

Кухарка у каноника была отменной мастерицей, и всё это без капли магии! Чудо, а не женщина!

— Вы сердитесь, потому что знаете, что я права. Прошу извинить меня за эти слова.

Да, иногда стоит попросить прощения, чтобы ещё раз задеть собеседника.

— Скажи, а когда ты переехала в столицу, не хотелось отомстить тётке, выгнавшей тебя на мороз со двора?

Как говорят мальчишки, игравшие в камешки, один-один.

— Нет, прошлое надо оставлять в прошлом. И я не мстительна, каноник.

Вот так, если он пристально смотрел в лицо, чтобы уличить меня в способности разить заклинаниями направо и налево, то ошибся. Я скромно опустила глаза в тарелку и продолжила есть.

К тому времени мы провели вместе уже два дня. Каждый в своей комнате, каноник часто отлучался по делам, а Силеник, который не простил моего внезапного возвращения и продолжал клацать зубами, когда видел меня, безвылазно сидел в прихожей и дремал, как цепной пёс. И лишь по ночам отлучался куда-то.

— И вообще, зачем вы спрашиваете, мой дар в том, чтобы дарить красоту, я не использую злокозненную магию на тех, кому помогла. Это лишено смысла: кто станет ходить к ведьме за красотой, длящейся одну ночь?

И магия переполнит меня, убив носителя. Если подумать, у ведьм тоже не было выбора: мы обязаны выпускать Силу в мир.

— А против того, кому не помогали? — методично допрашивал Аларис. К супу он почти не притронулся, всё время промакивал губы полотняной салфеткой чистейшего белого цвета.

Каноник жил небогато, но старался во всём соответствовать уровню, который жил только в его голове. И имел пристрастие к белокипенным вещам. На кипячение, должно быть, кучу денег угрохал.

Мне захотелось подойти и сесть рядом. Провести указательным пальцем по его губам и щёлкнуть по носу. Чтобы перестал нести чушь.

— Вижу, что вы опробываете на мне технику иезуитов? Подойти к делу так, чтобы допрашиваемая не смогла промолчать?

— Техника старинного ордена совсем иная. Я прямо спрашиваю: убивала ли ты Тамию Пармис, главу своей гильдии?

Умеет испортить аппетит.

— Кого? Это проверка, да? Новая техника допроса? Тамия не обращалась ко мне, ей и ведьмой назвать можно с трудом. Она завидует всем, у кого настоящий дар. И кто умеет зарабатывать им деньги.

Я вскочила на ноги, но тут же села на место. Запястье больно сдавила невидимая петля.

— Тебе, то есть?

— Вы меня пытать собираетесь каждый раз, когда я скажу что-то, что вам не понравится? Впрочем, я не удивлена, типичная тактика Святого ордена. Умри или скажи то, что требуется. Да, Тамия завидует мне тоже. Она терпеть меня не может и не только потому, что клиенты платят мне лично, и она ничего не может с этого поиметь.

— А почему ещё?

Нет, этому инквизитору удастся то, что не удалось пока никому. Лишить меня аппетита. Так я ему и скажу!

— Не знаю, — пожала я плечами и улыбнулась. Говорят, улыбка мне идёт и обескураживает тех, кому она адресована. — Потому что я красива и имею высоких покровителей?

— Принц Фродерик, к примеру?

— Вы не смеете!

Я вскочила на ноги, невзирая на петлю на запястье и задела рукой тарелку, рухнувшую на пол. Проклятый тыквенный суп!

— Святоша!

— Еретичка!

Аларис тоже встал и укоризненно покачал головой, глядя на пятно на ковре.

— И возможно, убийца! Тамию Пармис убили сегодня утром с помощью артефакта «Печать Марии». Того самого, Гестия! Это правда, как и то, что я должен буду сегодня же отвести тебя в Главное таинство Святого ордена. Не думаю, что ты выйдешь из его дверей.

— Я невиновна! — только и просипела я, плюхаясь обратно в кресло. Кажется, меня затошнило, или закружилась голова, или показалось, что я сплю, и мне снится бесконечный кошмар. Возможно, я умерла и попала в чистилище.

Не знаю, что хуже.

— Это неважно, Гестия! Два убийства вокруг тебя — это слишком даже для высоких покровителей.

Я слышала и не понимала смысла сказанного. Слова знакомые, а складываются в причудливую мозаику, которой совсем не могло быть. Тамия Пармис умерла, и я виновата. Вот и всё, что надо знать инквизитору.

Его Бог воистину ненавидит всех, кто в него не верит. Я была готова поверить, но, кажется, для меня уже слишком поздно.

***

Криан Аларис

— Каноник, зачем мы едем допрашивать госпожу Элоизу, рискуя репутацией, если вы твёрдо уверены, что убийца — та сама ведьма?