Инсомния

I

«Викториа пропала».

Сообщение, которое по уровню тревоги равняется с десятибалльным штормом у прибережного города, заставляет Адама посреди ночи запрыгнуть на водительское сиденье автомобиля и вдавить педаль газа в пол на поиски внезапно исчезнувшей кандидатки на королевский трон. Рядом на пассажирском внезапно оказывается маркиза Хьюборд, увязавшаяся следом за королевским телохранителем на поиски подруги, и он без единого слова заводит мерседес, жестом показывая пристегнуться.

Уличные фонари тянущейся линией обрамляют двойную сплошную, по которой они так спешно несутся. Джейн видит, как в окне медленно исчезают жилые кварталы центра, украшенные гирляндами, цветочными корзинами и ночными свиданиями, и привычный неосязаемый воздух постепенно впитывает табачный дым и запах бензина с придорожных заправок на окраине Демилуна.

Викторию Бросс в последний раз видели в баре на Нил-стрит с большим чемоданом, влажным лицом с подтеками туши и почти разбитым сердцем. Любимица публики никак не могла принять поражение в конкурсе самодельных шляп, что сбежала из замка посреди ночи, чтобы в очередной раз посвятить бармена в свои проблемы в тайне от нерадивой матери, осуждающей её за любую неудачу, на протяжении долгих лет.

Так говорила герцогиня Лесли Штрауд, искренне не терпевшая компании потенциальной королевы. Она сказала, что искать Викторию стоит либо в витринах бутиков на Брайтон-сквер, либо в «Весёлом Роджере» на периферии светской жизни и желания скончаться в водосточной канаве.

Адам и Джейн выдвинулись из дворца в одиннадцатом часу с целью вернуть всё ещё кандидатку на трон в её покои и с четким осознанием, что, если они не сделают этого до контрольного звонка старшей из Бросс, возвращаться будет уже некуда — сложно сказать, куда и кому представительница влиятельного рода засунет королевский замок со всеми его обитателями.

Адам Браун паркует автомобиль на стоянке у паба, яркая вывеска которого жжёт сетчатку глаз. Девушка рядом рассматривает через стекло скопившуюся компанию байкеров под старомодной вывеской «Весёлый Роджер», слегка пугаясь их отшельнического вида, и отворачивается, встречаясь со взглядом мужчины в полутьме салона машины. Его карие, темные донельзя глаза поблескивают на фоне опускавшейся на Демилун ночи, и она пугливо тянется к руке Брауна, невесомо сжимавшей руль. Переплетает пальцы, чувствуя, как расслабляется его кисть, и её миниатюрная ладонь нежной кожей скользит, тонет в его. Когда большой палец его правой руки мерно поглаживает её запястье, Джейн забывает вздохнуть.

Она тянется к нему; по мере приближения чувствует, как дыхание Адама сбивается, как больше воздуха он пытается втянуть носом, как вздымается его грудная клетка и как он отпускает её ладонь, резко выходя из машины.

Девушка опустошенно хлопает ресницами, следя за тем, как Браун опускается на капот, вороша смесь песка и гравия под подошвой ботинок. Она отстегивает ремень безопасности, который Адам игнорировал в любой поездке (даже граничащей с погоней — мотоциклам ведь они не нужны, верно?), и открывает дверь, впуская пропахший горьким ромом и выхлопными газами воздух со стоянки. Она настороженно осматривает кровавые подтеки и пару пустых бутылок на гравии у паба и инстинктивно жмется ближе к Брауну.

— Что-то случилось?

Адам еле слышно усмехается; достает руки из карманов джинсов, опираясь ими на капот автомобиля. Джейн видит его полукривую усмешку и взгляд, блуждающий по закоулкам её сердца. Он то и дело стучит, но никто не отворяет.

— С чего ты взяла?

— Ты весь день сам не свой.

Адам никогда своим не был. Он всегда был посвящен опасности, интригам, скоростной езде, одноразовым свиданиям с продолжением и терпкому алкоголю, и принадлежал Адам только наследному принцу и по совместительству лучшему другу в качестве личного телохранителя и персонального советника с самого детства придворной жизни его семьи. Себе Браун никогда не принадлежал.

Он знал своё предназначение и никогда не искал себя в чем-то большем — просто не мог потерять. Но слегка заблудился, пока окончательно не понял, что, оказавшись в чаще собственных желаний и принципов, всё же потерялся. Адам осознал, впервые и очень четко осознал, что потерял себя, когда без пяти минут наследный король Пьянеты сказал лучшему другу, что он намерен сделать маркизу Хьюборд своей женой вопреки желанию королевской семьи передать эту честь вместе с короной члену знатного и почитаемого рода Бросс.

Он намерен сделать Джейн Хьюборд своей. И счёт до предложения шёл на дни.

В тот момент Адам потерял всё, что так долго выстраивал в своей беспечной жизни, вместе с этим всем — надежду, единственную покрытую смятением надежду на обретение себя. Он даже дал ей имя — Джейн.

Девушка, не боящаяся обязательств новоиспечённого титула, без страха ввязывающаяся в любые авантюры и спокойно спавшая между многовековых стен со своей историей, стала его мечтой, которой, по заветам дружбы двух мальчишек с детства, принято делиться. И впервые Адам хотел утаить что-то от друга детства.

Он встаёт, медленно и неуверенно, держа взгляд у перевернутой подковы над грустно встречающей на входе дверью в паб. Носком грубых ботинок пинает по невнимательности крупный гравий и пару стеклянных розочек, огибая капот автомобиля, переливающегося неоном от вывески напротив, и Джейн сжимает ледяные фаланги на его запястье с раскидистыми тенями вен, змеей спуская ладонь и переплетая пальцы. Его пульсирующие страстью янтарные радужки плывут — смыкаются в зрачке, почти сливаясь с ним; Джейн видит отражение себя с перепуганным взглядом и парой выбившихся прядей из прически.

Перед собой она отмечает застилающие пеленой запала глаза, трёхдневную ухоженную щетину и потрескавшиеся бледно-розовые губы, переведя взгляд на которые она инстинктивно облизывает свои. Поздно понимает, что подает сигнал призыва к действию, когда он одним рывком припечатывает её к двери мерседеса и борется с желанием не оказаться на заднем сидении, сжимающим Джейн в своих чертовски горячих руках.

II

Ветер, заглядывающий в комнату Адама, не гонит мысли прочь — всё больше их путает. Красные нити судьбы переплетаются с жёлтыми, впивающимися в кожу острием предательства, а где-то там начинает развязываться синий клубок смирения, отражаясь покорностью и разбавляя в его сознании и без того рассеянные дороги перепутья.

Он заносит руки за голову, просовывая их между перьевой подушкой и клубком тяжёлых мыслей, и наблюдает за тем, как неторопливо покачивается шёлковый тюль от порывов северо-западного, и с неподдельным интересом его разглядывает люминесцентная луна.

В комнате пахнет старым дубом, мозглостью и пионами, высаженными под окном пару дней назад, — весна так и норовила прокрасться в его спусковой рычаг эмоций, чтобы заставить почувствовать. Сложно чувствовать тому, кто продал сердце за ненадобностью.

Среди привычного запаха канзасских пионов он ловит шипровые нотки и усмехается — мысли о ней пахнут так же, как и она сама. Будто Джейн — ходячий флакон уверенности, стойкости и влекущей сексуальности с тянущимся флёром ветивера и пачули.

Её присутствие ощущается везде, сочится через трещины многовекового замка и создаёт вокруг него стойкую пелену зависимости. Ставшая частью королевского двора, она запечатлела себя во всём и всех: утреннее чаепитие в беседке сада уже не было бы таким привычным и таким желанным ритуалом его дня. К слову, Адам ненавидит чай, всегда маскируя виски в фарфоровой чашке под цейлонский канди, но никогда не отказывает Джейн в чайной церемонии и непринужденной беседе в полдесятого утра.

Он не готов прогуливаться по саду, зная, что не увидит её. Что в причудливой тени восточной туи не будет сидеть она, в ситцевом платье, и что-то неустанно доказывать герцогине Лесли, одним своим видом источая правоту. Беззаботно болтая ногами, свисавшими с моста за оранжереей, Джейн запечатлела свой образ в сознании мужчины, оставалась в его мыслях на весь остаток дня и даже немного наутро, и когда её гештальт, казалось, растворялся мыслями о работе, она заполняла его вновь, случайно оказываясь заинтересованной в беседе с графиней Грин в трёх метрах от двери его спальни.

Девушка не покидала его мысли с самого первого дня, когда предстала перед ним заплаканной и опустошенной туристкой в центре главной площади Демилуна, держа одной рукой поникшую голову, другой — уцелевшие от пронырливой банды мальчишек-карманников ноутбук и не столь важные сейчас документы. И он, рыцарь без доспехов, но с некорыстными побуждениями, оценивающим взглядом и приторно-бархатным голосом взглянул ей в глаза, всё там же, на центральной площади у действующего фонтана и пары бродячих музыкантов, понял, что он в жизни так не ошибался. Что, глядя через прорванную дамбу топивших её грусти и обречённости, она смотрит на него из-под опущенных склеившихся влагой ресниц и источает стойкостью внутреннее состояние, которая несла в себе по жизни. И кто бы мог подумать, как близок путь от одинокой туристки в жаркой стране без паспорта, но с путеводителем до первой в своём роду титулованной самим королём маркизы за чистую дипломатию и помощь в спасении разорённых земель на окраине Пьянеты.

Волевая и обескураженная от пережитых за короткое время бурлящих эмоций, она была заточена в тело хрупкого творения ренессанса, скрытого от сторонних глаз скульптором, ревностно борющимся за право быть единственным, кому её дозволено видеть. В тот момент, когда время буквально замерло вместе с сердечным ритмом, Адам понял, что он — единственный, кто готов узреть треснувшее от переизбытка чувств тело и буквально склеить его по кусочкам, если потребуется, потому что никто не заслуживает погибать нутром в преддверии главного праздника Пьянеты — Дня летнего Солнцестояния на глазах у Адама Брауна.

Он в судьбу не верил — эта коварная ведьма всегда заставляла плясать людей под свою дудку; а Адам связал ноги, обернув бечевку вокруг лодыжек, и закрепил шестью узлами и розовым бантиком, чтоб наверняка не пуститься безвольно в пляс. Но за бантик потянули, а узлы стали развязываться один за другим — конец веревки судьбоносно оказался в руках у Джейн. Как там говорится — «нить судьбы»? В тот момент у Адама не было причин не верить ведьме из сказок со счастливым концом.

И тут же это стало фатальным: тот вечер, когда он впервые привёл бессильную, заплаканную девушку во дворец, доверил чутким рукам герцогини Лесли Штрауд, создавшую ей образ ниспосланного с небес ангела, в долю секунды влюбил в себя непорочное и расчётливое сердце принца, впервые увидевшего её в тени растений призамкового сада под лунным светом. С тех самых пор наследный принц не мог думать ни о чём больше: ни о престоле, ни о стране, ни о своей скорой помолвке с той, которая всем своим напускным и вычурным видом, как понял Вильям, не стоила даже пальца одинокой американской туристки.

Так выглядела ходячая строгость и страсть, однажды протянувшая без пяти минут королю руку в доброжелательном жесте, смогла покорить того, которому внушали мысли об отсутствии любви в престолонаследии с самого детства — и он был с этим добровольно согласен. До того самого момента.

Вот, кому были посвящены мысли, отданные ночной прохладе, излюбленной беседке и паре исписанных стопок бумаги, пока государственные дела ждали своего часа несколькими томами в королевском кабинете. И в ночь на его День рождения он объявит Джейн о своём намерении и взглядах на новоиспечённую маркизу.

И теперь же, её ещё не принятое решение вполне очевидно.

Кто такой Адам, чтобы осуждать Джейн за выбор, отданный роскоши, дворцовым интригам и паре голубых глаз. Вильям может дать девушке больше, чем мог бы дать Адам, даже если бы он положил к её ногам весь мир. И Джейн, откровенно, фамильное кольцо пьянетской королевы на безымянном пальце идёт больше, чем любой брюлик, предложенный лучшими ювелирами в мире, с бьющимся сердцем Брауна вместо рубина.

Луна с её амиантовым свечением всё так же источает тоску, глядя на него томно и печально, и Адам прикрывает глаза, надеясь так же легко найти выключатель мыслей. Он словно проваливается в себя, медленно оседая в шелковых волнах, и слышит, как с ритмом его сердцебиения сливается сторонний звук.