Инспектор и ведьма

Пролог

От автора

Дорогие читатели,

Если вы открыли эту книгу в поисках вдохновляющих историй о великой магии, мудрых наставниках и героических подвигах… смело закрывайте. Ничего такого здесь нет.

Я, Корнелиус С. Мерлинтон, инспектор по магическим происшествиям третьего класса (а значит, отвечаю за всё, что никто другой трогать не хочет), взялся за эту писанину исключительно в профилактических целях. Чтобы люди — и прочие разумные — знали: связываться с ведьмами опасно для нервной системы. Особенно с ведьмой по имени… ладно, не будем забегать вперёд.

Впрочем, справедливости ради скажу: некоторые моменты были даже… приятными. Правда, обычно перед тем, как мне пришлось выпутываться из очередного заклятия, которое «точно должно было сработать не так».

Здесь вы найдёте описания магических происшествий, виденных моими глазами. Всё по форме, с документальными деталями, которые я обязан заносить в отчёты. Но иногда в отчёт просачиваются комментарии на полях. Писатель я или нет, в конце концов?

И да, если вдруг кто-то из моих бывших начальников это читает: нет, я не использовал служебное время для написания книги. Разве что чуть-чуть. И только потому, что это напрямую касалось безопасности королевства… ну, почти напрямую.

Корнелиус С. Мерлинтон
Инспектор, в отставке, но не на покое

Вступительное слово, которое я не хотел писать

— Позвольте представиться, — Корнелиус С. Мерлинтон.

Для обложек и протоколов этого, в принципе, достаточно. Для жизни — чуть больше.

— В миру, я инспектор по магическим происшествиям третьего класса. Это значит, что я занимаюсь всем, что никто другой брать не хочет. Если у алхимика отвар внезапно решил заговорить голосом его покойной тёти — это ко мне. Если у ведьмы метла сбежала и требует политического убежища — тоже ко мне.

Родился я в семье книжников, где магические отчёты хранили так же трепетно, как другие семьи хранят фамильное серебро. У нас на чердаке до сих пор лежит хронология происшествий за последние двести лет, с комментариями прадеда: «Этот случай был особенно глуп».

С юных лет у меня обнаружился талант замечать то, что другие предпочитали не видеть: мелочи, зацепки, странные детали. Ну и привычка приправлять каждую запись едкой иронией. Для служебных отчётов это, разумеется, «излишества», но, как я всегда говорил начальству: «Люди должны знать правду, но не обязательно без улыбки».

Много лет я честно служил в Департаменте магической безопасности: проверял лицензии у алхимиков, протоколы у ведьм, отчёты у бюрократов… и нервы у самого себя. После выхода на пенсию решил, что пора записать всё, что я видел, в книги.

Официально — это «полевые заметки инспектора». Неофициально — «клевета на ведьм», как утверждают сами ведьмы.

Ну что ж, пусть так. В конце концов, если ведьма не хочет попасть в мою книгу, ей всего-то и надо — не творить безобразий у меня на глазах.

Дело "Первая встреча"

Большая часть событий, о которых я веду свои записи, происходит и происходила в месте, которое мы по привычке называем просто наш край. На картах оно значится как Королевство Виндхейвен — и это название в равной мере приятно и на слух, и на вкус, если произнести его с правильной интонацией.

Виндхейвен — королевство холмов и ветров. Здесь невозможно построить дом, который хоть раз в год не заскрипит от осеннего порыва или весенной бури, несущей запах свежей земли и далёкого моря. Северные пределы упираются в туманные горы Муркхолм, где в расселинах живут упрямые козы и ещё более упрямые отшельники. Южнее лежат Плодородные Долины, где растёт всё, от золотистого ячменя до магических тыкв, способных вприглядку оскорбить любого.

Западное побережье омывает Гелорское море, изредка забрасывающее на берег диковинные раковины и ещё более диковинные слухи. Восток же занят Ситтлвудским лесом — густым, старым, с мхом на стволах и тропинками, которые иногда ведут туда, куда шли, а иногда… куда-то совсем в другое место.

Климат у нас: умеренный, но с магическими «погодными капризами» — например, дождь из светящихся капель раз в год, или неделя «туманного шёпота», когда всё вокруг чуть-чуть разговаривает.

Столица, Хайвенпорт, стоит в устье реки Вирлин, и оттуда до самой границы тянутся мощёные дороги, на которых можно встретить кого угодно: от купцов и ведьм с лицензиями до инспекторов магической безопасности, вроде меня, вечно тащащих за собой ворох «непредусмотренных обстоятельств».

Как и любое уважающее себя королевство, Виндхейвен на первый взгляд управляется просто: есть король, есть советники, есть законы. На второй взгляд — всё гораздо интереснее.

Король Эльрик IV, по прозвищу Вежливый (что в политических кругах обычно означает «умеет сказать “нет” так, что вы ещё и поблагодарите»), официально возглавляет государство. Он появляется на всех торжественных мероприятиях, режет ленточки, благословляет урожай и раз в год торжественно открывает сессию Парламента.

Парламент Виндхейвена состоит из двух палат:

Палата Лордов — аристократы, наследники старых фамилий и владельцы земель, которые, по слухам, никогда не видели свои поля ближе, чем с балкона кареты.

Палата Гильдий — представители торговых, ремесленных и магических объединений. Здесь спорят громче, чем на базаре, и решают быстрее, чем в королевской канцелярии.

Совет Семи — неофициальный, но крайне влиятельный орган. Формально это «консультативная комиссия при короле», на деле же они контролируют распределение магических лицензий, квоты на торговлю зачарованными товарами и доступ к архивам, где хранятся «особо деликатные» дела. Инспекторов вроде меня туда не зовут. И правильно делают — я бы всё равно пришёл.

Министерство магической безопасности — моё ведомство. Официально мы следим за безопасным использованием магии, расследуем инциденты и выдаём лицензии. Неофициально — мы подчищаем последствия, когда маги и ведьмы решают, что «в этот раз всё будет под контролем».

Между всем этим балансируют Гильдии, которые в Виндхейвене — отдельная сила. Купцы, алхимики, навигаторы, травники, маги стихий — у каждой гильдии есть свой устав, казна и, конечно, юристы, готовые доказать, что их устав важнее закона.

Всё это держится на тонком переплетении договорённостей, угроз, обмена услугами и, временами, хорошей бутылки сидра. А если вы спросите меня, кто реально управляет королевством… я отвечу: те, кто умеет правильно формулировать повестку заседания.

Репутация Министерства магической безопасности в Виндхейвене — штука многослойная, как слоёный пирог: снаружи — красиво, внутри — что попадётся.

Для простых жителей мы — “те самые люди в сюртуках”, которые появляются, когда в деревне происходит что-то громкое, светящееся или взрывающееся. Нас боятся и одновременно зовут на помощь, потому что никто другой не возьмётся объяснять, почему соседская корова начала выдавать молоко с пузырьками маны или как остановить самопроизвольный танец утёсов.
В народе говорят:

«Если инспектор в деревне — значит, будет либо порядок, либо новый праздник. Иногда — и то, и другое».

Для ведьм всё сложнее. Лицензированные ведьмы терпят нас с выражением лица «давайте быстрее, у меня зелье стынет». Нелицензированные — прячутся в погребах, лавках и, по особо грустным случаям, в бочках из-под сидра.
Существует поверье, что инспекторов можно отвлечь пирогом, и оно, к сожалению для Министерства, оказалось правдой в 62% случаев.

Алхимики нас недолюбливают — мол, мы душим креатив, требуя, чтобы каждое зелье имело читаемую этикетку, а каждое взрывоопасное изобретение — предохранитель. Мы же, в свою очередь, считаем, что если на колбе написано «не трясти», то это должно быть правилом, а не рекомендацией.

В итоге наш имидж в Виндхейвене можно свести к трём пунктам:

“Приехали — значит, будет шумно”

“Уедут — а следы останутся”

“Лучше сотрудничать, чем потом объяснять”

А посреди всего этого — деревни вроде Лысых Холмов. Маленькие точки на карте, но именно там, как показывает практика, самые странные дела начинают казаться самыми обычными.

Деревня Лысые Холмы располагалается на границе двух уездов — Фарнмирского и Ситтлвудского, — и, как это часто бывает с пограничными местами, числилась в отчётах сразу у обоих, но толком не принадлежала ни одному.

Своё название деревня получила не из-за отсутствия леса — деревьев там хватало, — а из-за трёх холмов, которые, словно нарочно, не держали на себе ни травинки. Говорили, что в старину на них стояли башни древних магов, а потом магия ушла в землю и сделала её непригодной для роста чего-либо. Более практичные жители утверждали, что это всё из-за ветров, которые сдувают любой намёк на зелень.

Дело о котором не знал инспектор

После первой встречи с инспектором Корнелиусом, когда ещё пахло перегоревшими травами и мокрым пергаментом, Миравель ещё стояла у приоткрытой двери своей лавки, вытирая руки о полотенце, когда по улице показались две фигуры в одинаковых глубоких плащах. Они двигались так, как умеют только ведьмы старой школы — без суеты, но с той скоростью, при которой прохожие почему-то всегда уступают дорогу.

Миравель даже не успела разобрать котёл — её перехватили две сухопарые ведьмы в одинаковых плащах.

— Мы за тобой, — коротко бросила старшая, едва ступив на порог.

— В Ковен, срочно, — коротко бросила младшая, не дав возразить.

Они не тратили время на объяснения: одна взяла Миравель под локоть, другая, не глядя, щёлкнула пальцами — и на мостовой уже лежал тонкий круг мела, внутри которого заструился туман, пахнущий солью и сухими листьями.

Портал поднял их на миг над улицей, и Лысые Холмы исчезли из виду. Вокруг разлилась сероватая дымка, в которой мерцали огоньки — дорога в Колен. Ведьмы шли уверенно, будто по знакомому мосту, а Миравель украдкой разглядывала, как их тени слегка отстают на шаг, но повторяют каждый жест идеально синхронно.

Вскоре дымка стала светлее, и впереди показались чёрные каменные стены, обвитые вереском, и невысокая дверь с массивным кованым замком. На пороге их встретил сторож-ворон, клювом отодвинув засов.

— Проходите. Старейшины ждут.

Внутри пахло сушёной полынью и чернилами. И Миравель уже знала — лёгкого разговора тут не будет.

Зал Ковена Ведьм располагался глубоко в сердце древнего холма, под толстыми слоями камня и корней. Вход в него напоминал узкий тоннель, но стоило сделать несколько шагов — и пространство внезапно раскрывалось, словно в глубине горы развернулся собственный небосвод.

Потолок уходил так высоко, что его не сразу можно было разглядеть, и казалось, будто над головами колышется ночное небо, усыпанное звёздами. Но звёзды здесь были не небесными — каждая из них была крошечной стеклянной сферой с заключённым внутрь светлячком.

Стены состояли из тёмного камня, но они были живыми: в трещинах и нишах прорастали серебристые мхи, мягко светившиеся, а кое-где тянулись тонкие корни деревьев с поверхности, оплетая каменные своды. На одном из участков стены вода стекала тончайшими струйками, образуя прозрачный занавес, за которым угадывалась старинная роспись с фигурами ведьм и зверей.

В центре зала стоял круглый каменный стол, гладкий от веков прикосновений, с глубокими рунами по краю. Места старейшин располагались по кругу, каждое кресло чуть отличалось формой, будто отражало характер своей хозяйки: одно украшено резьбой в виде трав, другое — вырезанными луными фазами, третье — с вкраплениями полудрагоценных камней.

В воздухе витал запах пижмы, сухой лаванды и чуть уловимого дыма от свечей, горевших в тяжёлых бронзовых канделябрах. Каждое пламя колыхалось не от сквозняка — а как будто от слов, которые ещё только собирались быть произнесёнными.

И в этом полумраке, под мерцанием светляков, было ясно: любое решение, принятое здесь, будет весить больше, чем законы короля.

Верховная ведьма, Элария Чернолунная. Имя это произносили так, будто между словами стояла тень — медленно, с уважением, но и с лёгкой осторожностью. Элария была старейшиной Колена Ведьм уже больше сорока лет и, по слухам, помнила времена, когда сам Виндхейвен ещё спорил, где ставить границы с соседними королевствами.

Высокая, сухощавая, с кожей цвета старого пергамента и густыми, как крыло ворона, волосами, собранными в тугую косу, она сидела в кресле, вырезанном из цельного ствола чёрного дуба. Лунный свет, пробивавшийся через витражи, казалось, сам склонялся к ней, подчеркивая резкие черты лица и холодный блеск серых глаз.

Говорила Элария негромко, но так, что каждое слово казалось выточенным из камня. Даже шёпот в её исполнении мог заставить ведьму на другом конце зала пересмотреть своё решение. Вокруг верховной ведьмы всегда витал тонкий аромат сухого полыни и ночных фиалок — её собственная смесь, которую она готовила сама и никому не доверяла рецепт.

За столом сидела вся тройка старейшин Ведьм Ковена. На длинном столе — стопка дел, среди которых лежала тонкая, но аккуратно перевязанная лента папка с надписью: "Мерлинтон К. (наблюдение)".

Элария Чернолунная — Голос Ковена
Высокая и сухощавая, как старая свеча, с лицом, где каждая морщина лежит на своём месте. Волосы — чёрные, с серебряной прядью у виска, заплетены в тугую косу. Глаза — холодные, серые, как речная галька в тумане. Она редко повышает голос, но от её негромкого «Я думаю…» даже опытные ведьмы начинают поправлять воротники. Элария отвечает за стратегию и внешние дела Колена — переговоры с Советами магов, формулировку условий союзов и… выбор тех, кто будет «ненавязчиво присматривать» за опасными фигурами вроде Корнелиуса.

Бригитта Мшистая — Хранительница Трав
Невысокая, приземистая, с копной седых волос, в которых застряли мхи, травинки и иногда маленькие бутоны. Кожа — в пятнышках от вечного пребывания на солнце, руки — в застарелых зелёных пятнах от сока растений. Говорит громко, с хрипотцой, как человек, привыкший перекрикивать ветер в поле. Известна тем, что может вырастить лечебную траву даже на каменной плите… и сварить зелье, которое раскроет тебе правду, хочешь ты её или нет. Бригитта — эмоциональная, часто шепчет что-то своим «зелёным помощникам» и подозревает, что Корнелиус «слишком прямой» для честного инспектора.

Селена Полуночная — Смотрительница Теней
Тонкая, почти невесомая фигура в наслоениях полупрозрачных чёрных тканей. Лицо бледное, как утренний туман, глаза — тёмно-фиолетовые, чуть светящиеся в полумраке. Голос тихий, но мягкий, как бархат; ей свойственны загадочные формулировки и привычка отвечать вопросом на вопрос. Специалист по скрытным магиям, пророчествам и защите от «незваных взглядов». Считает, что всё, что происходит, «так и должно быть», но при этом всегда подталкивает события в нужную ей сторону. Корнелиус, по её мнению, — «интересная трещина в камне», за которой надо понаблюдать.

Дело “Поющая баржа”

Корнелиус только собирался допить остывающий кофе в своём кабинете, когда дверь распахнулась так, будто за ней кто-то тренировался в магическом таранном ударе.

На пороге стоял молодой курьер из Министерства магической безопасности — мундир на нём сидел мешковато, глаза были круглыми, как у человека, который уже пожалел, что вообще согласился передавать это поручение.
— Инспектор Мерлинтон? — спросил он, запыхавшись.
— Смотря кто интересуется, — сухо отозвался Корнелиус, откладывая кружку.

Курьер протянул запечатанный конверт с печатью морского отдела Министерства. Печать слегка подрагивала и временами издавала тихий… гудок.
— Сказали передать лично. И… э-э… предупредить, что объект, э-э… ведёт себя творчески.

Корнелиус сломал печать, развернул письмо и прочёл:

“В связи с поступившими жалобами от капитанов, портовых грузчиков и жителей северного прибрежного квартала, вам поручается выезд на место для расследования инцидента с судном под названием «Ласточка удачи».
Судно, пришвартованное у северного причала, проявляет аномальное акустическое поведение.
Кратко: оно поёт. Постоянно. Днём и ночью. В репертуаре — баллады, морские частушки и, судя по последним сведениям, политическая сатира.”

Внизу красовалась приписка от заместителя начальника:
"И да, инспектор… пожалуйста, не подпевайте."

Корнелиус вздохнул, поднялся, взял полевой блокнот и буркнул себе под нос:
— Отлично. С утра — кофе, к обеду — караоке с грузовым транспортом.

Причал северного порта Виндхейвена встретил Корнелиуса привычным ароматом — смесью мокрого дерева, соли и чего-то рыбного, что явно пережило свои лучшие времена.

Морской туман ещё не рассеялся, и в нём мерцали силуэты мачт, как карандашные штрихи на сером холсте. Грузчики переговаривались, кивая в сторону одного из дальних швартов — и там, сквозь марево, уже доносилось… пение.

Чем ближе он подходил, тем явственнее различал слова:

— “Эй, ухнем! Ещё разок ухнем! Да и песню… споём о налогах!”

Корнелиус остановился, вскинул бровь. Баржа стояла массивная, обшивка потемнела от влаги, на носу — выцветшее имя: «Ласточка удачи». Но нос этой «ласточки» вибрировал в такт голосу, а из носовых люков вырывались клубы пара, словно судно само себе аплодировало.

— Ну что, — пробормотал инспектор, поправляя воротник, — или у нас новый талант в портовой музыкальной школе, или кто-то окончательно свихнулся на зачарованных корпусах.

Старший грузчик, загрубевшими руками вытирая пот со лба, подошёл к нему:
— Это вы из Министерства? Так вот, с полудня вчера орёт без остановки. Днём — баллады, ночью — революционные марши. Народ уже ставки делает, на чём сорвётся первым: на голосе или на швартовых.

Корнелиус кивнул, подошёл к борту. Баржа, словно почувствовав приближение инспектора, сменила мотив:

— “Ах, инспектор наш дорогой,
Не пиши на меня доно-о-о-ой!”

— Отлично, — сказал он вслух. — Она ещё и импровизирует.

Он достал блокнот, но в глубине души уже понимал — это расследование будет куда менее тихим, чем ему хотелось.

По словам очевидцев, звуки были не просто случайными гулкими аккордами — баржа пела старые морские баллады, причём в тех версиях, где куплеты содержали весьма сомнительные намёки и политические шутки.

Проблема оказалась двойной:

Городская стража жаловалась на ночные беспорядки и толпы зевак, которые приходили слушать “концерты”.

Купеческая гильдия утверждала, что это порча товара, ведь груз с солью, хранящийся на барже, начинал “гудеть в унисон” и терял часть своих магических свойств.

Корнелиусу предстояло выяснить, что или кто заставляет баржу петь — старое морское заклятие, привязанный к кораблю дух матроса или чей-то свежий магический розыгрыш.

Туман над причалом висел плотным одеялом, пропитанным солью и запахом водорослей.
Корнелиус шагал по скользким доскам, стараясь не вдыхать глубоко — не из-за вони, а из-за странной мелодии, которая тянулась из мрака.

Баржа стояла у дальнего причала, тяжёлая, с осевшими бортами и облупленной краской. Но главное — она пела.
Не тихо и не случайно, а с полной уверенностью в каждом куплете: хрипловатый мужской хор, женские подголоски, и в середине — отчётливый удар в такт, словно кто-то под палубой бил по старому барабану.

— “Да с якоря мы рвёмся, к рассвету мы идём…” — протянул ветром ободранный парус.

Рыбаки, сидевшие на ящиках с уловом, смотрели на корабль так, будто тот вот-вот начнёт танцевать вприсядку.

— Вторая ночь, — сообщил стражник, встретивший Корнелиуса у трапа. — Вчера она орала про «три бочки рома и попугая в придачу». Сегодня — баллады. Мы боимся, что к утру доберётся до политической сатиры.

Корнелиус поднялся на палубу. Доски под ногами дрожали в такт мелодии. Он спустился в трюм — там пусто, кроме груза соли, который тихо гудел, подхватывая припев.

Корнелиус вздохнул, перекинул ремень сумки через плечо и уверенно шагнул на трап.
Доски под его сапогами хрустнули, будто в знак недовольства — и, к его раздражению, это тоже было в такт мелодии, которую баржа теперь исполняла вполголоса.

— “Топ, топ, топает инспектор,
Лезет в трюм, как к себе в дом…”

— Прекрати, — тихо сказал он, и был абсолютно уверен, что говорит с судном, — или штраф за публичное нарушение тишины удвоится.

Трап качнулся, но пустил его наверх. На палубе стояла странная тишина — кроме лёгкого дрожания дерева под ногами, будто баржа дышала. Корнелиус присел, коснулся ладонью обшивки — и от этого прикосновения доски пошли мягкими кругами, как вода от камня.

— Вот это уже интересно…

Он обошёл люк и заглянул вниз. Из полумрака трюма на него дохнуло влажным теплом, и где-то там, в глубине, раздался низкий, грудной гул — не голос, а скорее вибрация, от которой зубы чуть звенели.

Дело "Колодец"

Я в общем-то, никуда не спешил. Было утро, солнечное и ленивое, и я как раз собирался выпить кофе, погрузившись в священный ритуал «не трогать инспектора до второй кружки». Но, как известно, мир магии живёт по принципу: если у вас есть свободное время, значит, вы просто ещё не получили свой вызов.

Вызов прилетел. Буквально. В форточку. Пара магических голубей, судя по виду, не спавших трое суток и, возможно, слегка пьяненьких, ввалились на подоконник и с видом «держи, а то урони́м» швырнули мне запечатанный конверт. Печать Департамента магической безопасности, а под ней — крошечная подпись: «Срочно. Ведьма».

Слово «ведьма» в служебных бумагах всегда означало одно из двух: либо кого-то угораздило случайно призвать демона в супницу, либо кто-то взорвал лабораторию, перепутав настой ромашки с отваром мандрагоры. Оба варианта предвещали головную боль. Мою.

Я допил кофе, надел куртку (не из-за погоды — просто чтобы выглядело, будто я при исполнении), и вышел на улицу.

Деревня Лысые Холмы встретила меня подозрительной тишиной. Обычно в таких местах в это время либо доят коров, либо уже что-то поджигают. Сегодня — ничего. Даже собаки вяло зевали, как будто ждали зрелища.

И зрелище я получил.

Посреди деревенской площади стояла она. Невысокая, взлохмаченная, с метлой в одной руке и дымящимся котлом в другой. На её платье — подозрительные пятна всех цветов спектра, а на лице — выражение человека, который до последнего отрицал свою причастность, но уже думает, как использовать это в свою пользу.

— Вы инспектор? — спросила ведьма, смерив меня взглядом сверху вниз. — Хорошо, что вы пришли. Вы как раз вовремя, чтобы всё починить.

— Починить? — уточнил я, потому что опыт подсказывал: ведьминское «починить» может означать всё, что угодно — от «сварить зелье» до «переставить вам голову на другое место».

— Ну да, — кивнула она. — Тут небольшой… гм… магический инцидент. Ничего страшного. Всего-то деревенский колодец разговаривает. Стихами. И зовёт себя Великим Лордом Подземных Вод.

Я вздохнул. Кажется, день обещал быть долгим.

Я пошёл за ведьмой, хотя правильнее было бы сказать — меня увели. Ведьмы не ходят, они всегда движутся с такой уверенностью, будто уже знают, что через три шага вы окажетесь по колено в неприятностях, а через пять — будете им благодарны.

Колодец оказался старый, мшистый, с деревянным навесом, который скрипел на ветру так, будто пережил не один штурм деревни и, возможно, пару драконьих налётов. Ведро болталось на цепи, а от воды тянуло прохладой… и пафосом.

— О смертные! — раздалось снизу, и я честно чуть не уронил блокнот. — Склонитесь перед владыкой потоков, господином всех ручьёв, Лордом Подземных Вод, хранителем солёных слёз и дождевых облаков!

— Ага, — кивнул я, записывая. — Колодец сам себя назначил лордом. Диагноз: хроническое магическое тщеславие.

— Это не я, — ведьма вскинула руки, заметив мой взгляд. — Ну… то есть, я только слегка… э-э… улучшала вкус воды. Чуть-чуть ментального настоя, чтобы люди больше пили.

— И заодно, видимо, начали поклоняться, — мрачно заметил я.

— Да что вы понимаете в маркетинге, инспектор, — фыркнула она. — Между прочим, у меня продажи растут!

Тем временем из колодца снова донеслось:
— Кто осмелился прервать мою вечную медитацию? Я повелеваю вам… принести жертвоприношение!

Ведьма задумалась.
— У нас остался пирог с ревенем. Подойдёт?

— Я же говорил, день будет долгим, — пробормотал я, доставая магический протокол и готовясь в графе «Тип происшествия» вписать что-то вроде «маниакальный гидросубъект, требующий выпечки».

Ведьма поставила котёл на край колодца, зачерпнула половник чего-то бледно-фиолетового и обратилась ко мне с видом человека, который собирается спасти мир… или как минимум соседнюю улицу.

— Это успокоительный отвар, — пояснила она. — Пара капель, и Лорд Подземных Вод снова станет обычной лужей с ведром.

— Ага, — я осторожно заглянул в котёл. — А можно я сначала застрахую жизнь?

Она фыркнула, вылила половник в колодец и торжественно произнесла:
— О великий лорд, прими этот дар и вернись к мирному существованию!

Снизу раздалось подозрительное бульканье. Потом глухой смех. Потом… плеск.

— Ты… чем его накормила? — медленно уточнил я, потому что из глубины начал подниматься столб воды. И он светился.

— Ну… может, перепутала баночки, — пробормотала ведьма. — Там была одна с «Успокоением» и одна с «Подъёмом духа»…

— Кажется, ты подняла ему не только дух, — заметил я, пятясь назад.

В следующую секунду фонтан выстрелил в небо, окатив нас обоих с ног до головы. Вода била метра на три, а внутри фонтана, клянусь всеми инспекторскими печатями, кружился огромный водяной силуэт в короне из водорослей.

— Я ВОЗРОЖДЁН! — возвестил он так, что крыши дрогнули. — Теперь я Лорд Всех Поверхностных Вод!

— Прекрасно, — выдохнул я. — Ещё чуть-чуть, и он начнёт претендовать на океаны.

Ведьма уже рылась в сумке.
— Ладно, есть у меня один способ его «разоружить». Правда, он… эээ… может вызвать побочные эффекты.

— Хуже этого? — кивнул я на водяного гиганта.

Она многозначительно ухмыльнулась:
— Представьте себе целый дождевой фронт… с чувством юмора.

И тут я понял: да, день определённо будет долгим.

Корнелиус шагал к колодцу, уверенный, что этот день впишется в его личный список «Топ-10 инспекторских заданий, о которых я жалею».
Щебёнка хрустела под сапогами, в воздухе пахло мокрой древесиной и чем-то подозрительно фиолетовым — ведьмин отвар всегда пах так, будто мир вот-вот должен окраситься в новый цвет.

Он бросил косой взгляд на Миравель, которая шла впереди, легко, будто они направлялись на пикник, а не к потенциально безумному источнику питьевой воды. И — как это всегда бывает с ведьмами — именно в этот момент память выдернула его обратно, в день их первой встречи.

Дело "Гринвудский колокол"

Корнелиус Мерлинтон едва, едва успел закончить свой завтрак, когда на его рабочий стол упала пухлая папка с сургучной печатью Министерства магической безопасности.

— Срочно. Гринвуд. Башенный колокол, — бросил курьер, уже на полпути к двери.

Инспектор с привычным скепсисом пролистал первые страницы: в рапорте значилось «неавторизованный самопроизвольный звоновой сигнал», «повторяющиеся мелкие происшествия» и особенно много подчеркнутых слов «успокоить население». Пахло, как обычно, политикой, пирогами и головной болью.

Он аккуратно закрыл папку, сунул в карман длинный блокнот и пробурчал:
— Вот уж кому-то явно скучно в провинции…

Тем временем, на другом конце города, в лавке трав и мелких заклинаний, Миравель Дьюн разливала по баночкам лавандовый отвар, когда в дверях показалась веснушчатая девчонка-посыльная.

— Это тебе от тёти Сильвии с рынка, — сообщила она, протягивая сложенный вчетверо листок.

Ведьма развернула записку. Несколько строчек в изящном почерке гласили:
«Твой инспектор получил что-то любопытное. Колокол в Гринвуде опять разболтался. Ты ведь не оставишь его без присмотра?»

Миравель приподняла бровь и усмехнулась.
— Ну конечно… он же не умеет веселиться без меня.

Она стянула с вешалки свой дорожный плащ, бросила в сумку пару флаконов и шёпотом приказала метле под окном готовиться к вылету.

Корнелиус ещё не знал, что к Гринвуду он поедет не один.

Корнелиус ехал по просёлочной дороге на взятой напрокат двуколке, лениво наблюдая, как колёса поднимают лёгкие облака пыли. До Гринвуда оставалось часа два пути, и он уже успел прикинуть, сколько бумажной работы его ждёт после этой «срочной вылазки».

Справа зашуршали ветви. Лёгкая тень метнулась между деревьев, и через мгновение на дорогу выскользнула метла с седоком — в длинном плаще и с чуть растрёпанными волосами цвета спелого каштана.

— Доброе утро, инспектор! — Миравель легко притормозила на высоте его глаз, как будто вообще не удивлена встрече. — Какая удача — встретиться посреди дороги.

— «Удача»? — Корнелиус сощурился. — Удача — это когда я еду один. А вы, мисс Дьюн, снова забыли, что я не катаю пассажиров в служебных поездках.

— Ну, я и не прошу подвезти, — невинно заметила она, прилаживая метлу на ту же скорость, что и его двуколка. — Просто подумала, что скучно ехать одному. Да и дорога в Гринвуд… знаете, там чудесные утренние туманы.

— И очень странные колокола, — сухо вставил он.

— Вот-вот. — Она улыбнулась, не моргнув. — А у вас, случайно, нет лишнего листочка с описанием дела?

— Случайно — нет, — отрезал Корнелиус, но папку придвинул ближе к себе так, что и тень Миравель её не коснулась.

Они ехали так до вечера. Он в упрямом молчании, она с чуть лукавой улыбкой, явно наслаждаясь тем, что «случайная» встреча затянулась.

И только на повороте, когда вдалеке показалась башня Гринвуда, Миравель вполголоса добавила:
— В любом случае, инспектор, вам повезло. Сегодня я решила быть полезной.

— Это, мисс Дьюн, — сказал Корнелиус, — и пугает меня больше всего.

Гринвуд — деревня, которая притворяется городом. Расположенна деревня в низине между двумя зелёными грядами холмов, откуда, по легенде, и пошло её название: Green — за цвет вековых дубов и вязов, wood — за лес, который обнимает поселение с трёх сторон.

С севера к Гринвуду спускается Ветряной тракт — дорога, что тянется из столицы и огибает поля с тонкими ручьями, теряющимися в камышах.
С запада идёт Речная тропа — узкая, но старая торговая линия, по которой на небольших лодках возят специи и травы из прибрежных деревень.
Восток почти закрыт Туманным лесом — густым и влажным, где почва пружинит от мха, а корни деревьев порой выходят на поверхность, как изогнутые спины старых зверей.
На юге же лежит заболоченная местность, Серые Болота, откуда по утрам ползут плотные белёсые туманы. Говорят, что туман здесь умный — он может заблудить чужака и, если захочет, вернуть его обратно.

Центр Гринвуда — Каменная площадь, брусчатка которой отполирована до блеска тысячами шагов и колёс. Здесь стоит колокольня — символ и одновременно загадка деревни. Вокруг площади — лавки, пекарня с запахом корицы, мастерская резчика по дереву и таверна «Три Вороны», в чьих стенах, как уверяют местные, записаны все пьяные споры последних ста лет.

Дома в Гринвуде двух-трёхэтажные, с крутыми крышами и маленькими слуховыми окнами. Многие фасады обвиты плющом, а за ними прячутся уютные внутренние дворики с колодцами, глиняными печами и вёдрами, выкрашенными в немыслимо яркие цвета.

Главная особенность города — туман. Он здесь не просто погода, а постоянный житель. Он ложится на улицы, скрадывает звуки, сглаживает линии домов, а порой кажется, что сам туман наблюдает за происходящим.

Гринвуд встретил их туманом, который был не просто влажным — он стлался по улицам густыми, почти осязаемыми слоями, как сбежавшее молоко по крышке кастрюли.
Сквозь него деревня выглядела так, будто её кто-то нарисовал в спешке: кривые силуэты домов, обведённые серыми штрихами, редкие фонари, горящие дрожащим светом.

— Здесь всегда так? — Миравель притормозила метлу и медленно спустилась до уровня земли.

— Не знаю, — ответил Корнелиус, поправляя плащ. — Но, судя по виду, здесь либо туман, либо что-то, что его очень хорошо имитирует.

Колокольня Гринвуда стояла на возвышении, словно сама земля решила приподнять её над остальной деревней, чтобы все видели, это здесь вершатся важные дела. Здание было не новым, но ухоженным. Было видно, что колокольня пережила не одну реконструкцию. Тёмно-зелёная черепица крыши отливала мягким мховым блеском, а стены, сложенные из светлого камня, казались чуть тёплыми на ощупь даже в холодный день.

Главный вход украшала широкая арка, над которой висел медный герб деревни: стилизованное дерево с колоколом в кроне. Говорили, что колокол на гербе иногда тихо звенит сам по себе — особенно, когда в ратуше принимают судьбоносные решения.