Институт Подмайне

Акт I. Глава 1

— Нет, я туда не поеду, — прежде вежливый таксист резко изменился в лице. — Всего доброго.

— Вам так сложно довезти меня до монастыря?

— Да. С вас пятьдесят евро.

Минуту мы смотрели друг на друга — я на него, старого водителя с тёмным от загара лицом, жадного и ленивого, готов был опрокинуть ведро с лавой, и он на меня глядел недовольным взглядом.

Чайка взмахнула крылом, и красный пакетик чипсов из переполненной мусорки взлетел, повертелся в воздухе и шлепнулся на лобовое стекло. Спор затянулся.

— Услуга не завершена, — сказал я. — Вы должны были отвезти меня от аэропорта до монастыря.

— Я не знал, в какой именно монастырь ты едешь, рус. Мне пора, давай деньги.

Купюра случайно выпала, уронилась прямо куда-то под кресло. Желаю долгого ковыряния в салоне. Быстро взяв портфель и рюкзак, я выбрался из машины и хлопнул дверью. Машина таксиста тут же рванула назад, бросив песчаную пыль в небо, повернула и уехала обратно по дороге в город.

Наевшаяся с помойки белая птица довольно крикнула, взяв курс на море. Мне предстояло пройти ещё пятьсот метров — по жаре и каменной тропе, под шум цикад. Всё шло замечательно, пока водитель не догадался, куда везёт руса.

— Откуда приехал? — спросил он меня прямо у здания аэропорта. — Из России?

За окном — горная гряда, опоясывающая побережье. Небо цвета чистой лазури, ни одного облака на горизонте, пышные зелёные кустарники тянулись вдоль обочины. Машину таксист резво гнал, но даже так удалось изучить окружение. Он выжидающе смотрел на меня через зеркало и тогда я ответил:

— Да, только что прилетел. С пересадкой в Белграде.

— Ты знаешь язык? Откуда?

— Были курсы.

— Dobrodošli u Crnu goru!* — заулыбался от радости таксист. — Надолго тут?

— Кажется, не очень.

— Обычно русские тут на год-два останавливаются, потом уезжают либо в Сербию, либо в Европу, либо обратно домой.

— Нет-нет, это точно не про меня. Как разберусь с делами, так сразу в Москву. За месяц управлюсь, надеюсь.

— Что будешь делать в нашей стране? — таксист всё не унимался.

— Я представляю интересы одной очень богатой семьи.

— О как сказал! Кто же они?

— А вы скоро узнаете сами, как довезете до Будвы.

Мужчина потыкал в навигатор. Мычание, прежде неопределенное, вдруг превратилось в утробное бурчание.

— Подмайне? Монастырь Подмайне, что ли?

— Всё именно так.

— Кажется, я догадываюсь, на кого вы работаете, — голос таксиста поубавился в радости.

— Правда?

— Этот адрес знаю слишком хорошо… Станковичи, значит.

— Вы правы. Я официальный представитель её корпорации.

Таксист хмыкнул. Спустя минуту он добавил:

— Грустно.

Следующие полчаса мы ехали молча. Чем ближе машина была к монастырю, тем злее становился черногорец. Видимо, чтобы задушить поток мыслей, он включил радио на полную громкость. Сквозь хриплый динамик заиграла мужская лирика:

Ka i nekad gledam nebo

Tražim gradove u noći

Di smo podno zvizda zori krali rumen sjaj…**

И в самом конце, когда осталось всего ничего, таксист тормозит и наотрез отказывается ехать дальше.

В тени дерева я набрал номер связного. В ответ только гудки.

— Какая гостеприимная Черногория всё-таки, — сказал я вслух и побрел к крепости, где находился заветный монастырь.

С собой в командировку — если её можно так назвать, — взял немного личных вещей. Основной и самый важный груз заключался в портфеле: бумаги в оригинале, с мокрой синей печатью, с чернильными подписями, некоторые с апостилем. Все документы подтверждают мой высокий статус представителя Семьи. Работодатель сделал всё, чтобы у автономной организации, базирующейся в прибрежном городке тихой деревенской страны, не было никаких серьезных возможностей воспрепятствовать моей деятельности.

Потуги таксиста сбросить меня, необычного гостя Черногории, были просто смешны, но внезапно я заметил радикальную перемену в обстановке: стоило мне пройти сто метров до конечного пункта, как городская жизнь, прежде шумная, хоть и неспешная, вдруг замерла. Исчезло человеческое присутствие. Возле монастыря не ездили машины, не ходили люди и не возводились новые здания; более того, казалось, что природа сама хочет упрятать это тихое место в невидимую завесу.

Даже деревья были рассажены так, чтобы не было видно подъезд к храму. Только каменные стены, крыша монастыря и часовая башня — всё, чем можно довольствоваться в обозрении со стороны улицы.

Ворота были закрыты. Люди из ведомственной охраны взглянули на нежданного посетителя бычьим взглядом. У этих двух охранников вообще всё было бычье: шея, руки, лоб, грудь колесом — всё было такое широкое и крупное, чтобы сломить врага грубейшей силой.

Глава 2

Захотелось налить себе чего-нибудь покрепче, прежде чем ознакомлюсь с содержимым конверта. Немного льда, немного виски, и бокал мгновенно покрылся холодной испариной. Я громко вздохнул с облегчением, когда с ног слетели туфли и носки.

Окна выходили на открытое море, где в отдалении уже зарнился горизонт; на песчаном пляже в форме тонкой линии работники неторопливо чистили и складывали шезлонги. Я сидел в кресле, цедил виски и предавался мыслям о будущем, которое мне уготовано после Черногории. Нервы щекотало от чувства ответственности.

Вечернее солнце зашло за гору, наступил долгожданный отдых от зноя. Снова поймал себя на желании бросить всё и окунуться в тёплые морские воды Адриатики. Если бы не любовь, даже не раздумывая отказался бы от предложения.

Хотя… Деньги, что мне уже прислали на крипту — заранее и в качестве мотивирующего аванса, — были слишком большими, чтобы отказаться от сделки. В моральном отношении я был готов на всё и даже больше, но смущение вызывало другое: что на чаше весов всё-таки перевешивает? Любовь к Елене, моей медведице, с которой я два года строю полные конспирации отношения, или капитал, полученный после успешного выполнения её задания? Денег правда хватит на правнуков, а может и на праправнуков, если разумно инвестироваться.

Жизнь за последние три года круто перевернулась. Я только поспевал лавировать между потоками, чтобы удержаться на плаву и не утонуть в мрачных водах сегодняшних дней.

Две тысячи двадцать второй год. Модельное агентство с хорошей репутацией разорвало контракт: «Извините, но… вы сами всё понимаете. Дальше сотрудничество просто невозможно. Наше сотрудничество было на самом высоком уровне и в ваших взглядах нет ни процента плохого — но политика есть политика. Быть может, в будущем, когда стихнет шторм, мы пригласим вас войти в нашу дружную итальянскую семью — вновь, как и прежде, наши выставки будут разрывать подиум» Миланские эйчары своим чародейским разговором сумели парализовать жертву. Я не смог ни угукнуть, ни опротестовать, ни банально нахамить им. Мат разразился на ресепшене, под удивление охраны, которая знала меня как постоянную модель из России.

Мне выплатили отступные. С помощью золотого парашюта я приземлился ненадолго в Белграде: в этот период день был незаметен из-за сна, а ночь ярка техно-драйвом и бесконечными вечеринками с сомнительными личностями. Где тень, там и нечистоты. Люди Елены заприметили в Salon 1905, сначала молча наблюдали, а после решили познакомиться ближе:

— Подумай очень хорошо, Слава, я тебе как русский русскому советую, — сказал Армен, протягивая бокал шампанского. — Нельзя отказываться от такого предложения.

У него было ужасное дыхание и тяжелые руки, но наседал он так хорошо, что слететь с разговора едва бы удалось.

— Я всегда сторонился работы в эскорте, — постарался как можно мужественнее заявить на языке нравственности и духовности.

— А кто сказал, что ты будешь эскортником? Ты что, подумал, что я подкладываю тебя под бабу? Что за глупости. Слава, не говори глупости, они отнимают наше время. Время должно быть продуктивным.

— Кем же мне быть, если предлагаешь познакомиться с олигархом? Как её зовут, напомни?

— Просто знакомство, — успокаивал Армен, катя по столу второй бокал. Под ним оказалась визитка: — Зовут мою начальницу Елена. Ты же красивый парень, да? Брат, давай работать? Позвони вот сюда. Всё устрою, в один миг и совершенно бесплатно, дорогой. Другие бы ради организации такой встречи попросили бы хорошее вознаграждение, но ты особенный, ты красивый, да.

Резкий порыв ветра оборвал воспоминание. Сильно дернуло занавес, пришлось его сложить и уйти обратно в гостиную.

А я и правда особенный? Возможно. Подавляющее большинство моделей, окажись в эскорте, либо гибнут во тьме безвестности, либо травятся токсичными отношениями со своими покровителями. К счастью, меня трагедия миновала. Моя покровительница, как настоящая медведица, дорожила моей независимостью, защищала от порчи репутации, при любых наскоках со стороны прессы — атаковала беспощадно. Лена не раз говорила, что ей нужен цельный человек, личность, а не жалкая марионетка с ярлыком дорогого проститута.

Это сильно подкупало…

Из порванного конверта выпал телефон неизвестного бренда, карта с симкой и мини-инструкция: «Если не беру трубку — жди звонка. Целую и дьявольски жду следующей встречи, мой медвежонок». Нетрудно было догадаться, что это подарок от Лены.

Время было девять, в Москве сейчас десять, значит она сейчас только освободилась. Первая попытка дозвониться ни к чему не привела, и только на третий — ближе к московской полуночи — я услышал знакомый ласковый голос:

— Медвежонок мой, ты добрался!

— И тебе привет из Черногории.

— Ты не в духе? В отеле плохо обошлись? — Лена растерялась в догадках.

— Просто устал. День был тяжелый. К тому же закрепиться в монастыре пока не удалось.

— Подожди пять минут, — в трубке послышался какой-то шум, а затем наступила продолжительная тишина. — Всё, уединилась. Могу расслабиться и поговорить с тобой пятнадцать минут.

Послышалось чиркание зажигалки. Лена затянулась. Я возмутился:

— Мы же договаривались, что моя медведица не будет курить…

— Ну прости! Так получилось.

Глава 3

На следующее утро журналист пропал. Он не брал трубку, не отвечал на смски, в Телеграме читал сообщения, но игнорировал. Либо испугался моей напористости, либо всё ещё не пришел в себя после посиделки в баре.

Слово, данное по-пьяни, не стоит даже воздуха, потраченного на его произношение.

Впрочем, кое-что полезное я всё же раздобыл. Судя по реакции журналиста, история Подмайне его будоражит на каком-то полуживотном уровне: одно упоминание выводило из себя, заставляло трястись, волноваться, беспокоиться, оглядываться по сторонам в поисках не то шпионов, не то убийц. То, что он сказал мне только в самых общих чертах — дела в Подмайне творились ужасные — намекало на внутреннюю самоцензуру. Снять бы её, да выяснить подробности накопанных им материалов…

Для Медведицы полученное можно представить как прелестный подарок. Зная её предпочтение подчищать концы за собой, выкраденный из Черногории компромат будет иметь высокую цену.

В отличие от пациентки, заточенной в монастыре в неизвестно какой комнате, к Виктору я испытывал малую толику сочувствия. Его хотя бы видел, а пациентку — нет. К тому же, если Лена не врала, семейка у неё и правда мерзкая.

Сидя с чашкой латте на балконе, глядя в небо, на кричащих чаек, наполнивших чистейшую голубизну, я сравнивал этого журналиста с потерянной птицей, которая желает всем всего хорошего, но хлопающим крылом больно шлепает присутствующим по лицу. Его левизна меня не пугала, только вызывала жалость — в мире модельного бизнеса всё строится на связях, знакомствах и больших людях. Левизны среди моделей нет. Но забавно послушать умные разговоры о важном.

Неудивительно, что Армен, подсевший ко мне в белградском элитном ресторане, был воспринят мной как обычный агент, нанимающий эскортников. Модельная культура приучила к тому, чтобы смотреть на людей строго утилитарно: люди как инструменты, вскрывающие и решающие проблемы, и сочувствие журналисту не должно мешать работе. Да, скорее всего Виктор умрёт, сам себе яму нароет. Но прежде пусть сообщит важную информацию. Если получится, я облегчу его участь. Именно такой фокус мышления обеспечил успех в жизни.

Ветер трепыхал длинные белые занавески, вытягивал их из гостиной, и в их полотне можно было разглядеть нечто знакомое.

Регаты. Точно, итальянские регаты, эти плотные и хорошо сбитые паруса, белые и наклонные, тянущие лодку вперёд.

Простыни. Идёшь по старому району, бабка вывесит белое тряпье, и колышется оно на ветру, под запах цветущих цитрусовых.

Занавеска словно застряла в чём-то. Нет, это отчетливая фигура — человеческая.

Секунду я рассматривал её, а затем посмотрел на чашку кофе. Кажется, ничего высокоградусного туда не подливал. Белая ткань отчетливо формировала контуры существа, стоящего напротив меня.

Мне стало не по себе. Скрутил у бутылки крышку, плеснул минералку на ткань. Препятствие в виде невидимого человека пропало.

— Ладно, Славик, пора бы и меру знать, — сказал вслух и отправился под холодный душ, снимать солнечный перегрев.

Воскресным утром магазин, куда я пошел за мелкими вещицами, внезапно оказался закрыт. В этой стране ничего, кроме мелких киосков и ресторанов, в выходной не работает.

— Ну замечательно! — с возмущением шлёпнул по стеклянной двери.

— Расстроились? Только приехали, видимо.

Я обернулся. Аккуратно, но ясным жестом мне дали понять, что путь прегражден. Мужчина-гора казался неприветливым и слишком серьезным.

— Вы же Слава?

— Он самый. С кем имею дело?

— Рад знакомству, — крепчайшая рука пожала так, что взвыли суставы. — Наслышан о вас. Как-никак, коллеги! Общий работодатель, если не догадались. Решил все-таки пересечься, взглянуть на новенького… аудитора.

— Понимаю, что оказался в мелком городке, почти деревне, но какие слухи обо мне могли дойти до вас? И кто вы, собственно?

Руку мою так и не отпустили.

— Я — Владимир Гришин. Моя фамилия вам о чем-то говорит?

Ах, ну конечно. Вот мы и встретились. Всю неделю он таился где-нибудь за углом. Елена предупреждала, и не раз: «Следи за змеем. Его лояльность хуже остальных в Черногории. Главный агент моей службы безопасности имеет большой заскок на всё брутальное и полуармейское» Вот ползучий и явился на свет.

— Довольно необычно видеть такую важную персону в столь житейских делах, — продолжил он.

— Что в этом необычного?

— Ну, начну с того, что только простой народ ходит в магазины. Скажу так, представитель корпорации должен соблюдать… этикет. Корпоративный кодекс чести, понимаете? Особенно это касается высокорангового представителя. И уж тем более мужчины.

— Учту в следующий раз.

Руку наконец-то отпустили. В лице Гришина имелась едва заметная антипатия: у мужчины-горы мой типаж, видимо, своей легкой внешней жеманностью вызывал неодобрение. «Не качок? Следишь за собой? Модель, позирующая в трусах? Всё, не мужик ты» Как типичный человек девяностых, он ожидал от всех мужчин «достойного поведения».

— Вы что-то хотели от меня?

— Да. В семь вечера нам нужно отужинать в Vista. Знаете такой?

Глава 4

Утренний звонок. Экран айфона — номер неизвестный, но точно черногорский. Я уже привык к цифрам 382 от местных поставщиков различных услуг, весьма похожих на телефонных мошенников, долбящих на твой номер порой по несколько раз в день. В трубке затараторили на сербском, причем весьма тяжелом для моего восприятия.

— Что вам нужно? — спросил на русском. — Ja sam Rus, govorim polako*.

Тогда мужской голос перешел на более понятный суржик.

— Господине, приезжайте в монастырь. Приехал настоятель Симеон. Он в своем кабинете и ждёт вас.

Ну наконец-то! Водителя подгонял словесно и барабанной дробью туфлями, чтобы скорее доставил в Подмайне. Майнский пут, соединявший роскошный отель, в котором я обитал, с монастырем встал в пробке.

— Быстрее можно? — занервничал я. — опаздываю на встречу.

— Тут авария, — пожал плечами шофер.

Вскоре увидел произошедшее. Огромный синий автокран проехался по маленькой машинке — кажется, это был серебристый двухместный электромобиль, на котором здесь нередко гоняют. Пока одни кричали на водителя, а его согласно служебному инстинкту защищал полицейский, вероятный виновник трагедии что-то кричал в небо. Лицо его было исцарапано. Опустив стекло, сквозь гудки автомобилей и вопли услышал пространное:

— Она явилась, эта голая дева стояла посреди дороги! Дева мешала ехать вперёд.

— Что это с ним? — спросил я.

— Ай, не обращайте внимание. Ракию пить надо в меру, — усмехнулся мой водитель и повез объездными дорогами к монастырю.

По традиции высадили меня в пяти минутах ходьбы от его стен. Белая рубашка прилипла к спине, а ноги горели от раскаленной почвы. Охранники пропустили внутрь.

— Я плохо гОворю русски, — сказал Милорад, начальник службы безопасности монастыря, протягивая лист с ручкой. — Потпис, молим.

За маленьким столом его рост казался ещё больше. Сколько в нём? Два метра?

Бумага оказалась заявлением в двух листах и на двух языках. По левую сторону — описание обязанностей на сербском, по правую — на русском. В перечне из двадцати пунктов значилось: что, как и когда можно делать или не делать на территории монастыря.

Но тут же на втором листе указано особое соглашение с некоммерческим благотворительным фондом «Институт Подмайне». До сей поры фонд строго держали в тени: только слухи, только официальные заявления представителя госпожи Станкович, только малозначительные факты существования и только посредственные, бесполезные документы, которые доставали из папок полистать монахи.

Из газетных статей можно было узнать про восстановление церковных реликвий, для чего использовалась площадь монастыря, а также о редких акциях благотворительности на Пасху и Рождество.

Если медведица не соврала мне, то она и правда не знает, чем на самом деле все эти годы занимался институт, существовавший за её деньги и под её эгидой. Формально организация служит ей, а Гришин отвечает за лояльность сотрудников и конспирацию; в этой схеме ещё участвуют Симеон с Пименом — два священника, которые играют роль «тепловой ловушки» для общественности, отвлекая общественность от лишних вопросов. Монастырская братия исполняет священный обет и помогает Елене Станкович в благих начинаниях. Всё прекрасно, всё просто и во имя веры.

«Должен признать, моя любимая медведица, что благотворительный фонд «Подмайне» в таком отношении у тебя получится исключительно удачным», — сказал я себе, разглядывая заявление. — Всем пускают пыль в глаза: защита традиционных ценностей, опека над православными драгоценностями, работа над историей и поиск утраченных реликвий. В действительности же монастырь превращен в секретную тюрьму для родственницы Елены, с которой есть большие проблемы»

Елена хотела узнать, что с ней сейчас на самом деле, есть ли в Черногории след её дяди, претендующего на кресло председателя корпорации, а ещё исполнить окончательное решение вопроса. По-видимому, сегодня на шаг приблизился к исполнению.

— Что это? — ткнул ручкой в лист.

— Про́чи.

— Я уже прочитал. Это что, пропуск? Вы мне пропуск выписываете?

— Да, прочи.

Пластиковая карта с фотографией, взятой из миланского выступления в 2021 году, сильно позабавила меня. Я тогда был самым перспективным. Смешок вызвал недоумение у Милорада:

— Шта?**

— Све добро, хвала. Довидження***.

Высокий черногорец сразу переключился обратно на просмотр телевизора.

Очевидно, вчерашний разговор на Гришина повлиял на строптивых. Либо Лена ответила на их бесконечную бомбардировку письмами: «Кто это? Это шутка? Зачем нам аудитор? Ааа!».

На выходе из кабинета меня внезапно поймал Гришин. Он был всё так же с хищным оскалом, но сейчас в разговоре проявил, зацепил за локоть своей ручищей:

— Ты всё-таки решил копать? — спросил мужчина-гора. — Упертый малый, ничего не скажешь.

— Да, иначе никак.

— Пацан, ты не торопись. Подумай хорошенько, нужно ли оно тебе. В Черногории есть много способов поразвлечься, — он улыбнулся сверх меры, — или на крайняк убиться.

Глава 5

Окно было открыто нараспашку — кондиционеры в монастыре отсутствовали. На это деньги выделить не смогли, зато установили несколько видеокамер, системы дополнительной защиты вроде электрической проволоки и магнитные замки на дверях. В этом сравнении я находил знакомый сюр: позаботиться о безопасности настолько, чтобы забыть о любом простейшем комфорте.

Белые легкие занавески шевелились от ветра: поток средиземноморского воздуха был тёплым и с запахом цветущей лаванды под окном. Благодаря Симеону, и особенно монаху Кирило, приставленному ко мне для помощи, в руки достались все отчеты, финансовые справки и доклады, штатное расписание и почти всё-всё, что связано с благотворительным фондом. Всё, кроме института, который якобы лечил родственницу Станковичей.

Практически сразу мой взгляд обнаружил различные нестыковки.

В штате монастыря везде фигурируют только три человека: собственно, сам настоятель Симеон, затем его помощник Пимен в должности наместника, а также казначей Кирило. Однако мне даже не нужно было выходить из кабинета, чтобы убедиться в обратном. В одном только каменном дворике у крепостной стены, в тени разросшегося кипариса за обеденным столом питались шестеро неизвестных мне монахов. Если же выйти к шести часов вечера во двор церкви, где располагался форум и возвышались две пальмы, можно насчитать не меньше тридцати человек в черной рясе.

Сколько монахов на самом деле служат в монастыре? К чему столько людей — неужели ради обслуживания одной-единственной затворницы требуется столько ресурсов? Как много вопросов и как мало ответов.

Дальше интереснее. У частного института в штате тоже числится троица: мастер реставрации, его помощник и… охранник. Имена у троицы скрыты. Однако при каждодневном прохождении от ворот до административного корпуса монастыря я насчитывал шестнадцать охранников; у охраны происходит смена караула, а некоторые возникают словно из ниоткуда.

Монах Кирило, как и настоятель Симеон, был молод, но начисто брился, носил короткую косичку, имел пухлые, выразительные губы и скромные, будто ищущие безопасности глаза. Любой мой запрос юноша встречал с тревогой: его взгляд бегал по комнате, ровный тихий голос срывался, а ладони становились влажными настолько, что он вытирал их об свою рясу. На папках тоже оставались его следы.

Мерзость. Терпеть не могу потные ладони.

— У вас в каждом деле отсутствуют листы.

— Правда? — этот вопрос Кирило задавал на любые претензии, иначе говоря — косил под дурачка. Не обошлось и сейчас: «Наверное, ошиблись при составлении дела»

— Вот тут отсутствуют листы по нумерации четыре, пять и семь. А вот в этой папке… черт побери, да где же она? — я принялся рыскать в ворохе бумаг, рассыпанных по столу, чтобы найти заветную папку. — Вот, смотрите сами, здесь указание на дело некоей М.

Монах громко сглотнул.

— Кто такой М?

— Не ведаю.

— Это Мария?

— Понимаете, я связан обетом молчания…

— Значит, это Мария, — осклабившись, я постучал пальцем по листу. — Мне нужно её дело.

— Исключено. Никто не имеет доступа к этой папке, даже я.

— Так сделайте исключение для меня.

— По какому праву? — монах спрятал руки за спину. — Вы разговаривали с нашим настоятелем?

— Конечно.

— Он рассказал вам правду о монастыре?

— Ну разумеется, — соврал я.

— История болезни затворницы хранится не у нас. Лечением занимаются сотрудники института. Они проводят эксперименты, ищут лечение… от её наваждения. Хотя как по мне, просто творят ересь.

«Да вы издеваетесь надо мной, — подумал я. — Стоит только копнуть глубже на эту затворницу, как её превращают чуть ли не в дитя Сатаны. Мне уже не терпится повстречаться с ней!»

— Я думал, что сотрудники института и монастыря — одни и те же люди. Если это не так, то почему со стороны института не прислан помощник?

— Какой помощник?

— Да такой же, как вы. Кто носил бы мне эти документы и разъяснял ошибки. Да и в истории с вашей пациенткой бы разобраться ещё.

Монах заметно устал. Он так сильно тёр переносицу, что покраснение разошлось на щеки и лоб. Просто пожав плечами, Кирило принялся собирать бумаги обратно в папки. Я смиренно покачал головой:

— Ладно, Кирило, идите. Вы сегодня весь день на ногах из-за меня. Время уже восемь, скоро мне уходить. Советую выспаться.

— Спасибо, — монах зачем-то поклонился.

Перед тем как выйти, он дрожащим голосом спросил:

— Это правда, что вы любовник Елены Станкович?

— Я отвечу, если тоже будете со мной честны.

— Так написано в газетах, — монах поморщился.

— Да. У меня отношения с ней.

— Тогда зачем вас сюда отправили?

— Только мне она и доверяет. Вы же за честность, Кирило? За сегодня аргументов против благотворительного фонда имени Елены Станкович было получено предостаточно. Нужно ли говорить что-то ещё? А она вам искренне доверяла…