Инструкция к боссу (не) прилагается. Придется писать самой!

— 1 —

Аннотация

У меня всё было отлично: важное оцифровано, нервы спокойны, чувства архивированы. До тех пор, пока в мой забытый всеми офисный закуток не спустился тот самый. Умный. Брутальный. Чертовски сексуальный. Он умеет говорить так, что падаешь со стремянки в его объятия.

Он — босс мечты, а я — катастрофа с облепиховым морсом. По нему сохнет весь отдел маркетинга и яркая Регина. А я — в архиве. Для меня — идеальный мир после разбитых отношений. И я должна:

✔️ Не смотреть боссу в глаза.
✔️ Не влюбиться в него.
✔️ Не спалиться, иначе заклюют.

Провал по всем пунктам. И что с этим делать — неизвестно. Ведь инструкция, как справляться с чувствами к боссу, не прилагается.

— 1 —

Мой архив. Тот самый, где пахнет пылью, канцелярским клеем и нагретой принтером бумагой. Я пришла устраиваться на работу в это издательство в отдел маркетинга и рекламы после защиты диплома в университете, а меня как неопытного специалиста сослали в архив.

И — внезапно! — мне тут понравилось. Здесь были все книги, журналы — все, что было издано в «Лит-Аргументе» за тридцать лет его существования. Сюда — в архив — никто не приходил просто так, и я чувствовала себя здесь лучше, чем дома — с моими-то соседями…

Сейчас только утро. Кабинеты еще пустые, коридоры молчат. Только я и винтажная кружка с горячим облепиховым морсом. И пусть весь мир подождет.

Я сделала последний глоток и полезла на стремянку, чтобы снять тяжелую коробку с отчётами за 2002-й. Подошла их очередь на оцифровку.

— Вам помочь? — неожиданно спросил кто-то бархатным баритоном, таким, что у меня подогнулись колени, и я уронила коробку и полетела на пол.

Но кто-то меня поймал с тихим:

— Упс, — голосом глубоким, как шахта. Или как бочка со зрелым вином. Или как смс «зарплата пришла».

— Верните мне почву под ногами! — потребовала я. А когда мужчина опустил меня на пол, поправила вечно лезшую на глаза прядь, короткую юбку и спросила строго: — Что вам нужно?

Мужчина стоял со странным выражением лица. Не злым, не хмурым, а… скорее так смотрят на котёнка, залезшего в носок. Прислонившись плечом к стеллажу, он вроде бы улыбался уголками губ, а в вроде нет. Высокий. В темной рубашке благородного шоколадного цвета, слегка облегавшей грудь так, что четко проступали развитые мышцы. Широкие плечи, сильные руки — это я успела оценить раньше, чем поняла, что ему от силы года тридцать три.

— Вы меня не узнали? — спросил он.

— Конечно узнала, — сказала я. — Вы новый мальчик на побегушках.

Просто другие сюда не заглядывают. Так что вывод очевиден.

Мужчина слегка вздернул бровь.

— Будем знакомы, я Лев.

— А я росомаха. — Я сложила руки на груди, прикрыв вырез оранжевой трикотажной кофты с острым вырезом из разряда «не для работы». Просто вечером я собиралась сразу из архива пойти с подругами в кафе.

— Мое имя — Лев, — ничуть не обиделся мужчина.

О. То есть О_о. Неудобно вышло.

— Ева, — буркнула я. — Так что вам надо, Лев?

— Договор с типографией «АльфаДев». За 2007-й. И если надо достать его откуда-то сверху, я готов подстраховать вас, Ева.

И вот теперь он улыбнулся так, что карие глаза на два тона посветлели.

Показалось? Я моргнула. Потом ещё раз. И рассмеялась.

— Прямо под рукой. И никаких несанкционированных полетов. — Я протянула руку прямо рядом с его грудью, так что чувствовала тепло мужского сексуального тела, и дернула коробку на себя. — Пожалуйста, 2007-й, «АльфаДев». Берите и уходи. Не мешайте мне работать. А то, знаете ли, биг-босс спустил приказ, а потом спустит шкуру, если не оцифрую эту коробку за сегодня. Так что давайте, Лев, до свидания.

Он смотрел на меня уже не как на котёнка — как на загадку из сканворда, которую интересно решить, но не у кого попросить подсказку.

Бумаги сухо шелестели на верхних полках под ветром из кондиционера, а между мной и посетителем повисла тишина. Слишком долгая, слишком внимательная. Килограммов на сорок.

— Так вы уходите? — спросила я, отворачиваясь к старому глючному сканеру.

— Благодарю, — кивнул Лев, отсалютовав мне папкой. — Хорошего дня, Ева.

Зачем-то взял со стола мою кружку, понюхал, поставил ее на место и ушёл. Тихо, размеренно, с какой-то внутренней камерной музыкой в походке.

Я закрыла за ним дверь — а то ходят тут всякие.

Но уже через минуту она снова открылась, и в кабинет влетела Ксения — моя высокая рыжая бестия с глазами цвета чайной розы и вечным блокнотом в руках.

— Ты его видела?! Видела? Да?! Какой красавчик! — громко зашептала она с такими глазами, будто речь шла о йети.

— Угу, — буркнула я и сдула противную прядь с левого глаза. У Ксюши все мужчины разложены по шкале привлекательности. — Искал договор с «АльфаДев». И свою веру в человечество, похоже.

— Он с тобой говорил? Смотрел?

— Молча сканировал. Кажется, теперь я зарегистрирована в какой-то его личной базе данных.

Ксения прыснула в кулак, потом снова стала серьёзной:

— Он просто суперкрасивый. И редкий, как комментарий под постом в моем блоге. Не то чтобы прямо мужской идеал, а… как вино из фильма: дорого, глубоко, с послевкусием дуба и тумана.

— Ты уж определись, — вздохнула я. — У вас же весь отдел по новому генеральному сохнет, и ты — лидер группы.

— А ты?

Я пожала плечами:

— Что я? Я пью облепиху и знаю, где лежит папка «АльфаДев». Всё, чего можно хотеть от жизни. А генерального в глаза не видела, потому сохнуть по нему не могу. Да и не после Дамира.

— В смысле ты генерального в глаза не видела? — вытаращилась на меня Ксюша. — А это кто, по-твоему, был?

— Лев. Мальчик на побегушках.

— 2 —

— С тебя латте и «плюшка из детства», — сказала Ксения, толкая меня локтем в бок и подвигая к кассе.

— А с тебя — совесть, — пробормотала я.

Если бы у меня был диплом по опознанию руководства, я бы сейчас им вытирала слёзы. Настроение после утренней встречи все еще было на отметке «не взлетит».

Я работаю в архиве всего полгода. И я и прежнего-то директора в глаза не видела. И буквы на приказе мне ничего не сказали. Ну подумаешь, переставил человек инициалы местами. Очепятался. А оно вот что. Вместо Александра Леонидовича появился Лев Александрович. Я как-то это событие пропустила.

Впрочем, сидя в архиве дружбу с коллегами не заведешь — атмосфера не располагает. И полуподвальное помещение — тоже. Как там мои цветы выживают — загадка.

Очередь дышала мне в затылок, пахла ванилью и нервами: бухгалтера в шёлке, сисадмины в кроссовках, маркетологи в шоке, редакторы как после ядерной войны. Всё как всегда, все стабильно, как налоговая отчетность. А на часах, если что, еще только 11:54 — шесть минут до перерыва.

Я стояла, вцепившись в свою кружку с горячим облепиховым морсом, как в талисман. Оранжевая керамика, на ней — модная кошка в очках и надпись: «I work hard so my cat can live better» (перевод: Я работаю, чтобы моя кошка жила лучше). И ведь правда — моя кошка, Жучка, действительно живет лучше меня. Шерстяная царица со взглядом Горгоны.

— Доброе утро! — заурчала вдруг только что гаркавшая на курьера бариста и расплылась в животе и улыбке.

Этот тон голоса она берегла для особых людей. Едва на горизонте появлялся кто-то, от кого зависела ее зарплата и припрятанный запас масла, как ее голос становился выше, медленнее, с комплиментом в контексте и намёком на «сахар в придачу».

Я обернулась.

Ну конечно.

Он.

Взгляд — как хирургический лазер: спокойный и опасный. Надеюсь, наша встреча была для него эпизодом. Хотя для меня она стала целым сериалом. Из мыслей о нём.

Вот, если хочешь завоевать внимание девушки — напугай ее угрозой увольнения. Даже если она ее придумала сама.

— Вам как всегда? Эспрессо без сахара? — промурчала бариста.

— Пожалуй, после такого тона и так кое-то слипнется, какой уж тут сахар… — пробурчала я.

И уставилась в витрину, делая вид, что изучаю слойки. Так, как будто их гликемический индекс способен решить все мировые конфликты. Ксения, коварная тень, растворилась где-то и наблюдала за мной, наверное, из-за фикуса.

— Ева…

Мир подёрнулся марлей. Он стоял рядом. Спокойный, как будто я не назвала его мальчиком на побегушках и не начала «ты»-кать.

— Работаете ради кошки, значит…

— А вы хотите повысить мне зарплату? — спросила я и… протянула ему кружку.

Он взял её.

Зачем?

Боже, что я делаю?

— Это…

— …облепиховый морс, — усмехнулся он. — Я знаю. — И сделал глоток. Из моей кружки. Прокатил напиток на языке, как конфетку. — Очень вкусный. С медом… И оранжевый.

Он улыбнулся, а все молча за нами наблюдали. Даже бариста поставила стаканчик с его эспрессо без звука. А я не знала, как реагировать. С одной стороны — есть же санитарные нормы. С другой — тут такое поэтическое нарушение личных границ…

А он посмотрел на меня как-то… тепло? и вернул кружку мне в руки. И ушёл, так и не взяв свой кофе.

А я держала кружку так, как будто в ней теперь плескалась уже не просто облепиха, а случайность. Или поцелуй. Или то и другое.

— Он на тебя запал, точно говорю! — шептала Ксюша спустя пару минут, когда мы уже сели за стол около окна и смотрели на дождь.

Этой весной небо часто плакало и иногда грозило. Иногда истерило раскатами грома с метанием молний.

— Ой, Ксюш, он просто вежливый, — возразила я.

— Но он пил из твоей кружки, — настаивала подруга.

Кажется, об этом думала не одна она. На меня поглядывали со всех сторон, что-то говорили, обсуждали, пожимали плечами, фыркали…

Затихли, только когда Регина, офисная звезда из отдела рекламы, процокала мимо нас на бесконечных шпильках и будто невзначай толкнула столик так, что морс, которого и оставалось-то уже полкружки, выплеснулся мне на юбку.

— Ах, простите, девочки, я нечаянно, — пропела — как иголки под ногти вогнала. — Ох, а это что у нас тут за мышка завелась? — ласково улыбнулась мне. — Где-то в архивах не законопатили дырку в полу?

— Да какие ж мыши полезут туда, где водятся такие змеи… — смерила я ее взглядом.

Если Регина мне и хотела ответить, она не стала.

Потому что в буфет вернулся он. Прошел походкой обленившего сытого хищника, обвел взглядом всех, задержал его на мне, словно облизнулся, и повернулся к бариста за своим уже остывшим кофе, так и стоявшим на стойке.

— Включите в список закупок облепиху, — приказал. — И внесите в меню морс из нее.

Снова взглянул на меня. И ушел. Под звуки… тишины.

----------------------------------

ВИЗУАЛИЗАЦИЯ ГЕРОЕВ

Познакомьтесь с моими героями.
Ева — та ещё штучка: говорливая, эмоциональная, всё чувствует кожей и моментально всё усложняет.

Лев — спокойный, сдержанный, всё держит в себе, но когда говорит — сразу в точку. И на фоне этой противоположности у них не роман, а электростанция.

Как вам они?

— 3 —

Утро пришло не как солнечный луч, а как бухгалтер с актом сверки: строго, бумажно и с претензиями. Я пришла пораньше, как будто по делам, а на самом деле — чтобы в одиночестве промолчать то, что чувствовала. Принтер противно зажужжал, кресло подо мной скучно вздохнуло. Морс я сегодня не сварила — вместо него прихватила пакетики чая, который пах не бергамотом, как обещал, а неудачами.

— Это ж надо было родиться такой несчастливицей, — бормотала я, засовывая папку с подшивкой уже недействительных договоров в ящик, который заклинило ещё во времена госпереворота.

Я упёрлась в ручку обеими руками и, стиснув зубы, надавила на неё. Папка захрустела, бумага затрепетала, ящик с глухим щелчком закрылся. Победа.

— Доброе утро, Ева.

Он. Снова.

— Добро пожаловать в царство моли и забытых регламентов, — сухо ответила я. — Потерялись?

Он чуть усмехнулся, вошёл и, что самое страшное, закрыл за собой дверь.

— Вам не кажется, что мы встречаемся подозрительно часто для людей, не работающих в одном отделе? — прищурилась я.

— Я работаю вне отделов, — усмехнулся он одними глазами. — Как новому человеку мне интересно посмотреть, как работает память компании.

— А вы начали «посмотреть» сверху вниз или снизу вверх?

Я сдула с лица прядь и отступила на шаг. Ещё на один. Уперлась спиной в шкаф с книгами. Где-то наверху шоро́хнули бумаги, как будто предостерегающе.

— Вы где этому научились?

Он играл со мной. Или флиртовал. Или… и то, и другое.

— Чему?

— Я слышал, как вы ответили Регине.

— Это врождённое. Пассивная агрессия — это у нас семейное.

Он рассмеялся. По-настоящему. Не одними уголками губ, а вот с этим щелчком в глазах. Улыбкой, которая ломает лицо так, как река весной ломает лёд.

— Мне было жаль ее, а не вас.

— Спасибо, — буркнула я. — Я всегда говорила, что вежливость — анахронизм.

Он прохаживался между стеллажами, разглядывая подписи на коробках и контейнерах, иногда брал что-то в руки, пролистывал бегло и возвращал на место. Остановился возле дальнего стеллажа, за которым я возле единственного окна организовала свое личное пространство с цветами, чайником, со старичком-креслом.

И с коробкой со всеми старыми рекламными кампаниями. Я изучала их на обедах или когда очень хотелось почувствовать, что я делаю хоть что-то связанное с мечтой, ради которой пришла сюда устраиваться на работу. Этот угол был моим. Никто туда не заходил. Даже Ксюша не совалась. Говорила: «Слишком личное. Как у кого-то дома — снять обувь хочется».

А он всё ещё стоял рядом с креслом. Смотрел на мои цветы. На кружку. В открытую коробку с рекламными эскизами. Как будто читал меня. Или раскапывал.

Мне стало не по себе. Это место — моё. И он не должен был знать, что здесь я такая. Слабая, уставшая, мечтающая. Он будто проник в мою жизнь. Туда, куда его не приглашали.

— Так зачем вы все-таки пришли? — не выдержала я.

— Я искал кое-что.

Он медленно вышел из-за стеллажа, из моего местом, и мне сразу стало немного легче дышать.

— Что именно? Я знаю, что и где тут лежит.

Он взглянул на меня. Как-то иначе. Мягче, что ли, внимательнее. И чуть в сторону, будто не хотел перегружать взглядом.

— А где лежит повод?

— Эмм… повод?

В груди ухнуло. Дозубоскалилась Ева. Сейчас он тебя уволит. Поводов искать не нужно — их уже больше чем достаточно.

— Да, повод… Повод поговорить с архивариусом, который говорит быстрее, чем думает, и пьёт облепиховый морс вместо кофе.

— Я… Если будет приказ, я вам этих поводов накидаю список на трех страницах.

Ага, и ещё список грехов, и пронумерую. Может, он отправит меня в отпуск — с формулировкой «по причине особой красноречивости».

Он посмотрел на меня с тем самым интересом, который вызывает одновременно желание спрятаться и остаться. А потом просто кивнул — и вышел. Прошёл мимо меня так близко, что не было шанса устоять от порыва его харизмы.

Я рухнула на стул.

Дверь за ним закрылась.

Повод, значит… А ты, Ева, предложила их целый список на трех листах.

Ну всё.

Тебе конец.

Ты — теперь уже официально — в беде.

А через пятнадцать минут внутренний мессенджер звенькнул сообщением с приказом… «составить список поводов на трех»… Не страницах — листах.

-------------------------------------

Дорогие мои читатели!

Если книга вам понравилась — поставьте ей лайк и добавьте ее в библиотеку, чтобы не потерять, и подпишитесь на мою страницу https://litnet.com/shrt/Pm2b, чтобы не пропустить новинки.

— 4 —

Наше кафе — как старая любимая песня на виниле: чуть скрипит, не в моде, но цепляет за тёплое. Заходишь — и будто попадаешь в чужое ретро-кино. Мягкие диваны, немного просевшие от вечных разговоров, столики с царапинами чужих историй, на стенах — пожелтевшие афиши французских фильмов, где все курят, любят и страдают красиво. В углу — пианино, на котором по вечерам кто-то перебирает аккорды так, будто вот-вот начнётся финальная сцена.

Запах тут свой — не модный карамельно-кокосовый, а человеческий: кофе, ваниль, свежая выпечка и чуть-чуть времени. Кажется, в воздухе плавает пыль из 1907 и обрывки разговоров, которые не успели договорить.

Бариста знаёт нас в лицо, но делает вид, что каждый наш заказ — первый. За это мы его и любим.

Кафе не было ни слишком уютным, ни слишком стильным. Оно было просто нашим. Тут можно смеяться громко, жаловаться на жизнь долго, клянчить второй сироп постоянно и быть собой, даже если ты снова не на высоте.

Всё как всегда. Всё как надо.

Кроме моего лица.

— Ты что, влюбилась? — спросила Ксюша, потягивая капучино и не отрывая от меня взгляда, будто я та самая турецкая мелодрама, которую она смотрит по вечерам.

— Нет. Я в панике.

«Потому что когда ты видишь человека трижды за день, и каждый раз он задевает что-то личное глубоко внутри — это уже не совпадение. Это угроза».

— А это у тебя всегда одно и то же. — Саша пододвинула ко мне десерт. — Ешь. Сахар не решает проблемы, но хотя бы делает их хрустящими.

— Он приходил в архив, — сообщила я. — Снова.

— Господи, — выдохнула Ксения. — Что ж ты в святом месте устроила-то? Крещение чувств?

— Он ходил, рассматривал коробки. И нашёл мой уголок. — Я замолкла. — Он лазил там своими глазами.

— Чистый акт агрессии, — хихикнула Литта.

— Ну, он вообще-то новый директор, — вздохнула Ксюша. — Может, он инспектирует? Знакомится?

— Он так и сказал, — пробурчала я и передразнила босса: — «Как новому человеку мне интересно посмотреть, как работает память компании».

— Ну вот видишь, — пожала плечами Саша.

— Я не хочу, чтобы кто-то заглядывал в мой чайник, в мою кружку, в мою коробку, — возмутилась я.

— А ты сказала ему об этом? — спросила Ксюша.

— Я… я пошутила, — промямлила я. — Про список поводов посетить архив… на три страницы. А он взял и прислал мне задание составить этот список на три листа.

— Вежливое признание. Или мягкий шантаж, — хихикнула Саша.

— Или заявка, — хмыкнула Ксюша. — Типа: «Оформите-ка мне, пожалуйста, поводы, почему вы мне не безразличны. На трёх листах. С подписями».

В этот момент в кафе вкатился Дамир. Во всей красе: расстёгнутая на одну пуговицу рубашка — навыпуск, джинсы слишком обтягивающие, чтобы в них было удобно дышать, и кроссовки с золотыми вставками. Волосы зачесаны назад, как у блогера с марафона «Я — мужчина», в руке — смартфон в чехле с надписью «CEO of my own life» (перевод: Генеральный директор моей собственной жизни).

— О, Евочка, солнце, привет! — протянул он, приближаясь к нашему столику походкой альфа-самца, которому не сообщили, что он на грани вымирания. — Не ожидал тебя тут встретить. Давно не виделись.

— С тех пор, как ты «не заметил» моё сообщение, — кивнула я. — Прошло полгода, две недели и сто лет.

— Я думал, ты злишься, что я не пришёл на твой день рождения.

— Я не злилась. Я готовила план мести. Но ты, как всегда, всё испортил своим отсутствием.

— Ну не обижайся. Ты же знаешь: я не любитель всех этих поздравлялок и тортиков. Я за честность. Прямоту. Взрослую коммуникацию.

— Ага. Ты ещё скажи, что не подарил ничего, потому что против общества потребления.

— Вот именно! — оживился он, даже щёлкнул пальцами. — Мы с тобой всегда были на одной волне.

— А теперь ты — на своей. А я — в другом океане.

Он сел ко мне на диван, приобнял за плечи.

— Ну что, может, как-нибудь пересечёмся? Поужинаем, поболтаем. Я тут как раз записался на курс по осознанному взаимодействию с женской энергией.

Саша поперхнулась смузи. Ксюша прикрыла рот рукой, сдерживая смех.

— Дамир, иди уже, а! — повысила я голос. — У нас не вечер токсичных воспоминаний.

— Эй! Я же приятное прошлое! — попытался он улыбнуться своей фирменной улыбкой — из тех, что раньше со мной срабатывали.

— У-хо-ди! — сказала я твёрдо.

Потому что Дамир — ходячая энциклопедия женский комплексов.

Он всё-таки пошёл. Пара шагов — оглянулся. Подмигнул. Еще пара — снова оглянулся. Протёр часы, словно они были важнее, чем уважение. И только потом исчез.

— Он правда был твоим парнем? — спросила Саша.

— Ну, пару раз я об этом пожалела.

— И ведь он не понимает, что вы расстались, — заметила Литта.

— Он считает, что мы просто «временно на паузе», а я запущусь по щелчку на кнопку «продолжить позже».

Мы замолчали.

В кафе загорелись гирлянды — как в кино, в итальянском ромкоме. Мы допивали смузи. Уходить не хотелось. Дома меня ждали только почти пустой холодильник, пустая тишина и — может быть, но это не точно — кошка.

Я вытащила из сумки блокнот и ручку.

— Что хочешь сделать? — заинтересовалась Саша.

— Список. Поводов. На трёх листах.

Подруги засмеялись. А я подумала: «Если уж и быть поводом, то хотя бы таким, чтобы потом не перепутали с архивным номером».

— 5 —

Лифт в этом старом здании, где располагается издательство, с характером и собственной философией: если очень нужно — он не поедет. Если опаздываешь — он застрянет между этажами. А еще подставит в самое неподходящее время.

Вот как сейчас.

Я сегодня задержалась и пришла на работу за пять минут до восьми. Уже успела подняться на четвертый этаж — занести табель в бухгалтерию — и направлялась в свой архив. Утро планировала провести спокойно: попить морс, перебрать коробки. Без мужчин и катастроф. Просто я, архив и моя облепиха.

Но скажи Богу о своих планах… То есть лифту.

Я подошла к нему с папкой рекламных набросков под мышкой. И когда дверки скользнули в стороны, увидела, что внутри уже стоял он.

Лев Александрович.

Темно-синяя рубашка, чуть расстёгнутая — как у человека, который точно знает, сколько нужно показать, чтобы взгляд задержался. И все тот же древесно-терпкий спокойный аромат. Как будто лев только что вернулся с охоты. Или, наоборот, только на неё отправился.

— Доброе утро, Ева, — сказал он бархатисто.

— Здравствуйте, — ответила я, входя и сразу вжимаясь в угол, как будто там эвакуационный выход, будто от запаха, интонаций и харизмы этого мужчины можно забеременеть.

— Мы снова с вами в замкнутом пространстве…

— Жизнь вообще сплошной замкнутый круг, — буркнула я.

Лев Александрович посмотрел на меня внимательнее.

Лифт поехал. А потом дернулся. И… встал.

— Вы что, заколдованный?! — воскликнула я, всплеснув рукой.

— Я? — изумился мой персональный генеральный кошмар.

— Без обид, но с тех пор, как вы появились, я застряла в лифте трижды.

— Может, это вы вызываете сбои в системе жизнеобеспечения?

— Я просто архивариус. Моя стихия — пыль и плесень. Я нахожусь в самом низу пищевой цепочки и не могу вызывать сбои.

— Вы нервничаете, Ева?

— Нет.

— Тогда почему мнёте край блузки?

Я посмотрела… и резко отпустила руку.

Потому что… Потому что сработал эффект «импринтинга»[1] — эмоциональный захват. Спасибо дурацкому первому знакомству.

— Инстинкт, — буркнула.

— Архивариус с инстинктами?

— С дипломом по классификации катастроф.

— Тогда классифицируйте ситуацию.

— Категория Х, уровень 2.

Он вздернул бровь. И я пояснила:

— «Внезапное вторжение харизмы».

Лев хмыкнул и подступил ко мне чуть-чуть ближе. Всего на полшага. Не вторгаясь, но сокращая дистанцию до того самого места, где личные границы еще не нарушены, но воздух уже делится на двоих.

— Вы меня боитесь? — спросил тихо.

У меня от его голоса на кожу опрокинулся грузовик с мурашками.

— Я аллергик. У меня просто на вас сыпь.

— Тогда скажите, как вас спасти, Ева.

Не существовать.

— Уйдите в другой лифт.

— Невозможно.

Кабина дёрнулась и поехала, но тут же снова встала. Створки раскрылись резко, будто нервно. Раздраженно. Как будто им было интересно дослушать нас, но кто-то настойчиво рвался внутрь.

— Ой! Какое везение! Лев Александрович! — проворковала стоявшая за ними Регина и моментально шагнула в кабину. — Говорят, если утром первым увидишь генерального, то день пройдет замечательно!

Я фыркнула. Громче, чем собиралась. Вернее, я вообще не собиралась. Лев Александрович бросил на меня смеющийся взгляд и — уже спокойно — посмотрел на Регину.

— Здравствуйте, Регина, — прозвучал обыденно.

Она нажала кнопку своего этажа и повернулась к боссу всем своим роскошным бюро:

— Знаете, у нас освободилось место за столиком в буфете у окна. Присоединяйтесь к нам в обеде за кофе.

— Спасибо, Регина.

Он посмотрел на меня. Как будто сказал то, что не положено говорить при свидетелях. У меня внутри всё сжалось. Особенно те места, что отвечают за самообладание, но первые же его и теряют. Как будто он — не человек, а аллергия, обострение, проклятие и допинг в одном флаконе.

Лифт снова дернулся и распахнул двери. Лев Александрович вышел на втором этаже. А мы с Региной остались.

Створки закрылись. И Регина повернулась ко мне.

— Знаешь, мышка, сидела бы ты в своем пыльном подвале и не высовывалась.

— Только если ты будешь приносить мне обед из буфета и после уносить грязную посуду.

Регина что-то прошипела — ее голос проглотил грохот открывшегося на первом этаже лифта. Регина окинула меня свирепым взглядом и вышла. А я нажала кнопку «-1» и привались к стенке кабины, запрокинув голову и зажмурившись на полминуты.

Лифт, кажется, снова тронулся — в отличие от моих мыслей, которые застряли где-то между вторым этажом и еговзглядом, обещавшим пролонгацию моих сердечных сбоев.

------------------------

[1] Импринтинг – эффект первого впечатления.

— 6 —

— Все в актовый зал! — кричала директор по маркетингу Марина, размахивая списками, как дирижёр на грани нервного срыва.

Сегодня сумасшедший день. Точнее — день рождения издательства. Последняя пятница мая.

Ксюша предупредила, что будет фотосессия, неформальная. Форма одежды — запоминающаяся. Но генеральный решил закатить вечеринку. Мне пришлось ехать домой переодеваться, и я попала под проливной дождь. Это губительно для моих волос. Поэтому я попыталась спрятаться за кулером.

Напрасно. Марина умела видеть людей даже сквозь стены и чувство их собственного ничтожества.

— Ева! Вы же наша архивная жемчужина. Без вас годовой отчёт — просто скучный PDF.

— Я под дождь попала. У меня волосы — как у пуделя после разряда электричества.

— Так и подпишем: «Ева, архивариус, пережила бурю, осталась на посту». Идите. Там фон красивый, как раз для вас.

В большом зале царил хаос.

Лев Александрович стоял у окна и выглядел так, будто родился для обложки журнала «Forbes». С видом человека, к которому всё уже пришло: успех, влияние, понимание жизни и даже хорошее освещение.

На нём идеально сидел тёмно-синий пиджак, подчёркивая широкие плечи. Одна рука небрежно лежит в кармане, другой он держит чашку, из которой даже не пьёт — просто держит, будто уже насытился. На лице — никакой эмоции, кроме той, которую можно назвать «контролирую всё, даже погоду». Не просто мужчина, а образ — обложка, бренд, причина чужих амбиций.

Он отражался в стекле. И в нем же меня и увидел.

— Добрый вечер, Ева, — повернулся.

— Добрый, Лев Александрович.

— Вам идет это платье.

Он говорил спокойно, смотрел прямо, и в его голосе будто бы скользнуло что-то мягкое — как по лезвию ножа шёлковый платок. Попав под эффект таких голосов, люди подписывают договоры, разводятся и начинают верить в инвестиции.

А я сглотнула.

— Лев Александрович! Ева! Идите в кадр! Делаем традиционное коллективное фото на память.

Меня поставили рядом с ним, чуть впереди. Лев Александрович стоял абсолютно расслабленно, будто фотографировался ежедневно, и при этом не делал ни одного лишнего движения. Только слегка повернулся ко мне.

— Улыбнитесь, — скомандовала фотограф.

Я попыталась. Вышло… как будто я увидела квитанцию за отопление.

— Мы сейчас архивируем свои эмоции, — прошептал, немного склонившись ко мне, Лев Александрович.

— Да, только вы на внешнем диске, а я на гибкой дискете, — тоже шепотом ответила ему, чуть отклонившись назад

Щёлк.

Щёлк, щёлк.

— Отлично! — приговаривал довольный фотограф.

В этот момент ассистентка споткнулась о софтбокс, он опасно накренился, подумал… и повалился на меня. Лев Александрович дернул меня к себе. Я впечаталась в его грудь, подняла голову и уставилась в его глаза.

Он держал меня за локоть и талию, смотрел и улыбался. Настояще.

— У вас волосы пахнут липой.

— Это шампунь «Лесная печаль». Мне идёт?

Он кивнул, почти серьёзно.

— Очень. Прямо в сердечную мышцу.

Фотограф снова щёлкнула затвором.

Я буркнула:

— Ну что ж… Теперь меня уволят.

— Почему?

— Субординация. И конкуренция. По вам целый отдел сохнет, а вы смотрите на меня, как будто я конфиденциальный файл без пароля.

Александр рассмеялся. А я стояла — с электрической причёской и сбившимся пульсом.

После фотосессии большой свет погасили, препятствия убрали, музыку включили, закуски занесли вместе со столами. Народ расслабился. Атмосфера стала шумной, живой, с привкусом чужих духов и корпоративной истерии.

— Добрый вечер, коллеги, — вдруг зазвучал усиленный динамиком бархатный баритон. — Рад наконец увидеть вас не только в отчётах и списках рассылки, но и в живом, тёплом и шумном составе. Сегодня — мой первый корпоратив в роли генерального. А значит, по сути, мой первый день в новом доме. А в любом доме, чтобы понять, где ты оказался, нужно заглянуть в библиотеку. Вы знали, что по книгам можно узнать человека? Его жизненный путь? Вот он закончил школу, поступил в университет, — Лев Александрович будто вел рукой по корешкам книг, — влюбился, привел в дом жену, родил сына… Я начал знакомство с компанией моего отца с архива. Потому что именно в нём — не документы, но путь: рост, ошибки, победы, стиль и дух. Память. А у каждого дома должен быть хранитель памяти. У нашей компании хранитель с характером, чувством юмора и облепиховым морсом в винтажной кружке. Так вот… Ваш новый директор — вообще не танцор, но вечер обещал вам неформальный. Поэтому первым танцем я открою не раздел в юбилейном отчёте, а этот праздник. И приглашу на него хранителя памяти. А вы не теряйтесь — подключайтесь. Ева…

Он протянул мне руку и шагнул ко мне.

Я услышала за спиной знакомое шипение. И, выпрямив спину, вышла в круг.

Музыка была не быстрой, но и не медленной — как раз такая, под которую можно болтать, сбивать шаг и наступать на ботинки директору, не теряя лица.

Мы двигались медленно. Он шагал как будто без усилий, а я… как человек, который пытался не умереть на поворотах.

— А вы и правда не танцуете, — спустя два поворота заметила я. — У вас стиль, знаете, как у фехтовальщика: шаг, пауза, выпад…

— Это всё опыт в ведении переговоров. Но и вы тоже танцуете нечасто.

— Как вы это поняли?

— Мне об этом уже пару раз сказали ваши оранжевые лодочки.

Я покраснела:

— Простите. Это было мое стратегическое наступление.

— Понял, — улыбнулся босс широко. — Наступательная оборона архива. Буду осторожен.

— Но мне танцевать правда ещё учиться и учиться, — признала я.

— А вы уже умеете главное.

— Это что же?

Он снова улыбнулся:

— Не теряться, даже когда танцуете с генеральным директором.

— А кто сказал, что я не теряюсь? — хмыкнула я. — У меня только что в голове прокрутилась инструкция по пожарной безопасности и молитва.

— Работает. Вы не подожгли мне пиджак — уже успех.

— 7 —

Я пришла на работу пораньше. То есть как обычно. Я люблю тишину офисного здания, когда серверы ещё шепчутся вполголоса, а кофемашина не шипит судорожно и не плюётся от усталости.

Папки на полках стояли ровно, как солдаты на смотре. Брифы, заявки, договоры… Бездна бумажного книгоиздательского мира.

Я потянулась к кружке, оставленной вечером на столе, и вдруг увидела мой блокнот со списком поводов.

И замерла.

Некоторые из них были подчёркнуты.

Свет, ирония, «Лесная печаль», искренность, взгляд. Ева, уют, отношения. Забрёл, признание, морс, взгляд, влюбляться. Покой, тишина, юмор, скучаю, сердце, повод…

Я буквально упала на стул и взяла список у руки. Только поначалу выбор слов казался бессмысленным. Но когда начала читать их с первого подчеркнутого, они сложились в записку. С неправильными окончаниями, с недостающими предлогами и знаками препинания, но слов складывались в понятный текст:

«Свет, ирония и “Лесная печаль” — странное сочетание, но оно почему-то работает. Иногда я захожу в архив не за тишиной, а за искренностью. За тем самым взглядом. Вы — система, в которой не бывает глянцевых сбоев, но всегда есть место для мужчины с кофе и слезами после совещаний.

Ева, вы — архивариус с уютом, рядом с вами хочется улыбаться и пересматривать свои отношения с реальностью. Вы — покой, тишина и юмор. Архив — сердце. И иногда повод — важнее результата. Как вы это делаете — не знаю. Но спасибо, что делаете».

А между двух скучных листов разлинованной бумаги — глянцевая карточка формата А5. Фото. То самое. С фотосессии. Я и генеральный. Я — со взъерошенными волосами, он — во всём безупречен. Мы стоим вплотную, он смотрит на меня с каким-то совершенно нелепым… интересом? недоумением? лаской? Держит за талию и локоть.

На обратной стороне — аккуратным немного остроугольным почерком шариковой ручкой написано:

«Ваша причёска не подчиняется корпоративному регламенту. Но я бы хотел поговорить об этом за пределами офиса. Л.»

У меня вырвался звук: то ли хмык, то ли вдох, то ли что-то между. Я вскочила, как будто меня поймали на краже эмоций, быстро захлопнула блокнот.

Снова открыла.

Снова закрыла.

— Ну и что теперь? — прошептала вслух. — Отвечать в акте приёма-передачи? Или подложить записку в отдел безопасности?

Мне стало смешно. По-настоящему. Я закрыла рот рукой и рассмеялась.

А потом, конечно же, аккуратно спрятала и фото, и блокнот, и зашифрованное послание генерального. Потому что… Потому это же босс!

И, конечно же, потому что хотелось ещё чуть-чуть побыть в этом странном приятном ощущении.

***

Офисное кафе было тихим, как утро понедельника, в которое никто не опоздал. Пахло тёплым молоком, корицей, легким сиропом и надеждой, что день пройдёт без форс-мажоров.

У окна на столике уже стояла пара кружек — одна с облепиховым морсом в знакомой оранжевой керамике с кошкой, вторая — строгая, чёрная, с паром и подозрением на имбирь.

— Доброе утро, — улыбнулся Лев, вставая, когда я подошла.

— Доброе, — ответила я и села напротив. Привычно вцепилась в свою кружку.

— Вы не вернулись в архив в пятницу, — заметил он.

Босс усмехнулся, открыл лежавший перед ним блокнот, достал аккуратно сложенный лист бумаги и передал мне.

На листе был заголовок: «Поводы. Не все официальные. Некоторые — вполне личные». И дальше — список. Подчёркнутые строчки. Я сразу узнала знакомые обороты.

— Это…

— Да. Поводы. Мой список. Подчёркнутые — те, что у нас совпадают.

Я прочитала:

«Просто иду по маршруту: лифт — буфет — Ева — совещание».

«Потому что “случайно забрёл” — моя новая религия».

«Хотел доказать, что генеральные — тоже люди».

«Чтобы пригласить на настоящее свидание».

«И дождаться “да”. За этим столиком. Прямо сейчас».

— Вот это, — показала я пальцем на последнее, — звучит как шантаж.

— Только если вы испугаетесь.

— Меня пугают только скомканные ведомости и кофточки из полиэстера.

Он коротко посмеялся. Бариста пронесла мимо поднос с круассанами. Я потянула их аромат носом и сделала глоток морса. Он был горячим, чуть терпким, с мёдом и чем-то ещё… вроде ожидания.

— Зачем вы это делаете? — спросила я. — Списки, поводы… Морс…

— Хочу, чтобы вы знали не только как архивировать отчёты, но и как влиять на босса без официальных записок.

— Инструкция к боссу прилагается? — лукаво улыбнулась я.

— Ваш метод и так очень надёжен. Но если хотите…

— Новый список?

Я уже откровенно улыбалась. Не как вежливый сотрудник, а как человек, которому разрешили быть собой — в 13:17, с облепихой и непричесанными мыслями.

— Лев Александрович…

— Просто Лев, — поправил он. — В пределах кофе и морса можно обойтись без должностей.

— Лев… — повторила я, пробуя это имя на вкус. — А если я вам отвечу новым списком?

— Я прочту. Подчеркну. И… вероятно, соглашусь. — Он помолчал. Сделал глоток. Улыбнулся мягко и накрыл ладонью мою: — Мне интересно быть рядом. Не только как боссу. Я хочу вас узнавать. Спокойно. По чуть-чуть.

За окном промелькнула скорая, в буфете звенела посуда, у стойки кто-то тихо засмеялся. Всё текло, как надо. Без форс-мажоров.

— Знаете, — сказала я, пряча смущение в кружку, — может быть, вам стоит подать в архив заявку на обслуживание? С графиком. Раз в неделю.

— Уже оформил, — серьезно кивнул Лев. — Внутри себя. Дата следующего визита — завтра. Или сегодня. Если скажете «да».

— Но… я не выдаю документы по первому требованию.

— Это еще один общий пункт из наших списков, — улыбнулся Лев.

— 8 —

Я как раз заколдовывала последние ячейки в таблице Excel, в которую вбивала архивные номера оцифрованной документации, когда дверь открылась.

На пороге стоял он. В льняном костюме цвета оливок, с той самой лёгкой усмешкой, от которой у женщин рассыпаются фразы в голове, как печенье в пакете.

— Добрый вечер, Ева.

Я выпрямилась за компьютером.

— Добрый, Лев Александрович.

— Просто Лев. Рабочий день ведь закончился. — Он шагнул внутрь, поставил на край стола бумажный пакет. — Это для вашего уютного уголка.

Я заглянула в пакет и увидела две коробочки. В одной — карандашница в виде кактуса. А в другой, побольше, — настольная лампа в форме половинки авокадо. Почти плоской, с лампочкой-семечкой посередине.

У меня на секунды пропал дар речи. Потому что… ну как? Как он узнал? Что мне там как раз не хватает света? И что я уже месяц мечтаю, чтобы хоть что-то в этом подвале светилось не лампами дневного света и не раздражением?

— Это… — Я трогаю кончиками пальцев плюшевую лампу. — Это похоже на… магию.

— Это просто авокадо, — улыбнулся Лев. — Хотя и с подсветкой.

Я осторожно коснулась второй коробки, боясь, что все это исчезнет.

— Почему авокадо? И кактус?

— Потому что в буфете вы всегда берёте сэндвич или салат с авокадо, — спокойно ответил он, прислонившись к стеллажу. Значит, вы — человек привычек. Авокадо — это тоже вроде привычки, с намёком на хороший вкус и крепкий характер.

— А кактус?

— А кактус… Он выносливый, немного колкий, живёт там, где другим плохо. И вписывается в ваш укромный закуток идеально. Он сам бросился мне в глаза, как будто знал, куда пойдет.

Я заулыбалась.. Потому что это слишком метко. Обо мне. И где-то там, где теплеет благодарность, зрела дикая неловкость от того, что меня разглядели до корешков.

— Звучит так, будто вы проводите археологические раскопки в моей голове, — тихо сказала я.

— Нет, — отвечает Лев, — я просто внимательно читаю списки, даже если они не в системе.

Я подняла на Льва глаза.

— Спасибо…

— Обед в буфете — это ведь было «да»? — спросил он.

Я кивнула.

— Тогда предлагаю официально открыть вечернюю часть. Я слышал, по Патрикам в это время ходят только счастливые и слегка влюблённые. Но нам с вами можно будет просто поглазеть на витрины и небрежно съесть по мороженому.

— Я в деле, — улыбнулась я шире.

На улице хозяйничал вечер. Лето пахло липой, выпечкой и розами из ближайшего ларька, мимо которого мы прошли.

Лев остановился у газетного киоска. Там на фоне свежих газет и глянцевых журналов скромно стояло ведёрко с васильками. Лев купил небольшой букет и протянул мне.

— Не навязчиво. Не орут о чувствах. Просто васильки. Как ваша кружка.

Я взяла цветы, и сердце у меня, возможно, сделало два лишних удара. Или наоборот — вообще забыло, как биться.

Мы шли по Патриаршим. Вокруг — бутики, фонари, мимолётные разговоры за столиками на летних верандах, пары с собаками и велосипеды с корзинками. Старики за шахматными столиками, блогеры с микрофонами, фрики на понтах. Разные ритмы разных людей, как река с заломами и перекатами, водопадами и тихими заводями.

— А вы давно владеете издательством? — спросила я, чтобы не утонуть в потоке. Собственных чувств и мыслей.

— Формально — с апреля. Но рос внутри этого бизнеса с детства. Отец взял меня с собой на первую редакторскую летучку, когда мне было семь. Я тогда думал, что корректура — это разновидность опасной магии.

— А почему он отошёл от дел?

— Устал. Захотел заниматься пчелами, редкими книгами, своим здоровьем. Он сказал, что каждый мужчина должен вовремя сойти с поезда, а не ждать, пока его выкинет начальник вокзала.

— А вы заняли место машиниста? — улыбнулась я, пряча нос в букете.

— Почти. Но я начал с того же, с чего в издательстве начинал почти любой новый сотрудник. С архива.

Он бросил на меня внимательный взгляд, как будто ждал реакции. Я не обещала выдавать «документы» по первому требованию, потому промолчала, ожидая продолжения.

— Мне правда интересно, как всё работало раньше, — сказал Лев и подставил мне локоть. Это предложение я приняла. — Без фильтров, презентаций, совещаний. А когда заглянул за стеллажи… Коробка с рекламными кампаниями за все время работы «Лит-Аргумента»?

Он снова ждал ответа.

— Я окончила факультет маркетинга и коммуникации.

— Да. Престижный вуз, красный диплом. Ваше личное дело у меня на столе. Но почему архив?

— Я мечтала делать рекламу книг, потому что очень люблю читать. Но без опыта меня не брали. А в архиве была горящая вакансия.

— Жалеете?

Я посмотрела на васильки, на наше отражение в витрине кафе, мимо которого мы проходили, и покачала головой.

— Там тихо. Там моё. И там книги с другой стороны. Я знаю дни их рождения. А ещё там есть время.

— Но вы изучаете старую рекламу…

— Конечно. Это лучший учебник. Не то чтобы я шпионю за маркетинговым отделом, но у меня есть мысли. Какие из кампаний были удачные, какие могли быть лучше. Какие авторы — брэнды, а какие — просто красивые люди с текстами.

— Почему вы мне об этом не рассказывали раньше?

— А вы не спрашивали.

Он усмехнулся. Мягко, иронично.

— Ева, вы не просто архивариус. Вы — золотая порода.

— Не люблю, когда меня сравнивают с драгоценностями. Сразу хочется надеть противоугонную сигнализацию.

— Так и знал, что васильки вам подходят, — засмеялся он.

Мы дошли до скамейки у пруда. Сели. Лев положил руку на спинку за мной.

— У меня есть предложение, — сказал он. — Принесите мне свои идеи по старой рекламе. Что бы вы сделали иначе. Что бы предложили. Просто список. Как с поводами. А я его прочту. Подчеркну. И, возможно, что-то из этого сделаем.

— Вы предлагаете мне работу по специальности?

— Я предлагаю разговор. А потом… может быть, персональный проект.

— 9 —

Коридор тихо гудел: шло рабочее время, но люди мигрировали между кофемашиной и кулером, притворяясь занятыми.

Я стояла у принтера в редакторском отделе, держала в руках зажёванный отчёт и размышляла, как придушить технику без свидетелей, когда по общему чату компании прошла рассылка:

«В эту пятницу — День домашних питомцев. Берите хвостатых, пернатых, пузатых. Особенно приветствуются коты. Своих принесу обязательно. Л.А.»

Через секунду чат заполнился гифками, мемами и воплями:

«Он что, серьёзно?..»

«А у него что, есть коты?!»

«Три, Марина! И все породистые!»

И в пятницу с утра офис бурлил. Коробки, корзины, переноски, запах валерьянки и нервов. Один кот шипел на принтер, другой метил кресло старшего офис-менеджера как будто знал, что его все немного недолюбливают.

Я вошла, держа переноску с Жучкой, как дипломат с ядерным кодом.

Кошка сидела недвижимо, с выражением глубочайшего презрения ко всему происходящему. На входе она мяукнула — коротко, одобрительно, будто отметила: да, будет весело.

У ресепшена выстроилась очередь из мохнатых, гладкошерстных и лысых. На стуле кто-то поставил лоток с надписью «Для особо впечатлительных». Я выпустила Жучку и уже хотела пойти в архив, как вдруг что-то неуловимо изменилось. Как будто зашла звезда, и все затихли, даже огромный белый ара.

— А вот и мы, — услышала я за спиной.

Голос. Его голос.

Он вошёл, как по ковру для награждения: строгий костюм, рука на переноске. Из неё первым выпрыгнул огромный серый мейн-кун, неторопливо потянулся, посмотрел на Жучку и проигнорировал её существование.

— Это Граф, — представил питомца Лев.

Следом показался крупный бенгал с леопардовыми пятнами — изящный, с такими манерами, будто он только что спрыгнул с яхты в Монако.

— А это Ральф.

Третьим вышел Фауст — чёрный, блестящий, как полированный рояль. Со взглядом Бегемота. Он вышел медленно. Он смотрел только на меня. Долго. Пристально. Как будто читал мою переписку с бывшим.

Мне захотелось разбить тишину, и я не удержалась:

— Вы принесли всех троих? Это же… оборотни.

— Кто-то начитался горфэнтези, — фыркнула Регина.

— Они не смогли выбрать, кто главный, — пожал плечами Лев, улыбнувшись мне. — А я не смог выбрать, кого оставить. Граф бы оскорбился. Ральф бы разнес квартиру. А Фауст… он бы просто поджёг ее взглядом.

Этот мог.

Я засмеялась.

А моя Жучка… Она села перед троицей и смотрела на котов взглядом прокурора.

— 10 —

Кладовка на минус первом этаже при архиве официально — склад расходных материалов. Неофициально — единственное тихое место в офисе, где можно передохну́ть.

Я устала от шипящих друг на друга и на всех вокруг котов, от передразнивавшего всех попугая, от истерии их владельцев, острых запахов и духоты, с которой не справлялись кондиционеры. Заперла архив и сбежала в тесную подсобку. С кружкой морса и горстью печенек в виде рыбок в руках прислонилась к стеллажу. Расстегнула блузку навыпуск, обмахнула воротником шею и лицо, сдула с глаза надоедливую, как Регина, прядь.

— Почему печеньки в форме рыбки — это мило, а если бы они были в форме таракана, то их бы никто не ел? — задала риторический вопрос.

— Потому что тараканов в облепиховый морс макают только в кошмарах, — откликнулся голос из-за шкафа с надписью «Бумага А4».

От неожиданности я вскрикнула, дёрнулась. Горячий морс плеснул мне на руку, и я уронила кружку и печенье.

Лев вышел из-за полок не спеша, как человек, который не боится быть застигнутым врасплох. Просто двигался — как мужчина, у которого всё на месте: и дыхание, и походка, и намерения. Без пиджака, рукава бордовой рубашки закатаны, три пуговицы расстёгнуты. Взгляд — внимательно-мягкий.

А я застыла в аварийном режиме — с фокусом на ключевых зонах мужского тела. Невольно задержала взгляд на его гармонично раскаченной груди, сильных руках — с венами, которые проступали под кожей как линии карты, по которой можно найти путь к моему сердцу даже вслепую. На пальцах, которые держали сейчас не списки, а мое волнение.

Лев остановился передо мной. От него пахло нагретым солнцем деревом, дымом и чем-то интимно-спокойным. Он был весь какой-то… правильный. Не с точки зрения дресс-кода. А с точки зрения моего тела, которое почему-то внезапно предало, соединив «мужчина» и «тепло».

— Мой ты бог… — вырвалось у меня.

Лев усмехнулся. А я поймала себя на том, что не могла точно сказать, на каком месте моего тела остановился его взгляд.

— Простите, я не знал, что вы разговариваете с печеньем, — сказал он, чуть склонив голову.

— Это… это был философский диалог, — пробормотала я. — Между фантазией и реальностью.

Лев встал ко мне так близко, что между нами едва поместился бы вздох. Один короткий хриплый вдох, который я случайно сделала, когда его пальцы коснулись моей руки. Скользнули по ней там, где только что выплеснулся морс. Он до сих пор был горячим. И я — до сих пор в беде. Потому что этот человек, стоявший передо мной, так близко ко мне, перестал быть боссом. Стал просто мужчиной. С опасным сочетанием из юмора, контроля, мягкой уверенности и чего-то такого, от чего хочется спрятаться и к чему тянет подойти ближе.

Я выдохнула. На полтона громче, чем хотела.

— Вы обожглись… — произнес он.

Как будто говорил не о морсе. О себе.

— Ошпарилась реальностью, — прошептала я.

— Вам больно?

Его голос стал ниже. Как будто спустился в тот регистр, где звучат предложения без слов.

Лев наклонился ближе, и я почувствовала, как его дыхание чуть коснулось моей щеки. Не губы. Не руки. Только дыхание. Только намёк.

Он смотрел на меня. Не с ухмылкой. Не с игрой. С намерением. Тихим, как кивок. Сдержанным, как человек, который умеет ждать. Но который точно знает — чего.

— Бывает, — прошептала я.

— Нам жарко, — тихо сказал он.

— Это аллергия на неожиданных мужчин в кладовках, — пробормотала я.

Лев улыбнулся. И не отстранился. Он просто стоял. Всё так же слишком близко. Всё так же спокойно. И в этом спокойствии было куда больше страсти. Потому что Лев не торопился. Он ждал, что я сделаю шаг первая.

Я сглотнула. Мельком посмотрела на его губы — и быстро вернула взгляд выше. Ошибка. Потому что глаза у него как заклинание, как приворот. Без шансов. Без инструкции.

Лев склонился к моему лицу...

-------------------------------

Дорогие мои!

Вы дочитали до конца ознакомительного фрагмента, но все самое интересное впереди! Продолжайте читать, напишите, какие вы испытывали эмоции от книги: где улыбнулись, где засмеялись, где растрогались, а где расстроились. Обратная связь всегда приятна и важна любому автору.