Интернатура, или сильнодействующее средство

Часть 1. Не ждали

( В книге используются авторские иллюстрации).

В начале интернатуры мне пришлось переехать из одного общежития в другое со скандалом и стрессом. Потому что я устроила «очищение огнём», и жгла на студенческой кухне ненужные тетради.

Новое жильё оказалось  лучше, чем я ожидала. Оно было гораздо чище и тише тех, что находились на студгородке. Из  окна моей комнаты  открывался красивый вид во внутренний дворик. А соседка была всего одна и с первого взгляда мне понравилась.

Я с лёгким сердцем собиралась в буддистский Храм на День Ордена, в предвкушение встречи с Андреем, который находился там, в качестве послушника. А я во вторую свою поездку в Храм за две дня общения умудрилась в него влюбиться. Этот Андрей какое-то время буквально жил по книгам Карлоса Кастанеды, и настолько меня заинтересовал, что я прочитала несколько таких книг и настроилась на его волну.

 Однако, мне хотелось показать Андрею и свои таланты, поэтому я прихватила один из своих рисунков.  «А на случай, если ему не понравится, поупражняюсь в не привязанности», - думала я, -  и сожгу рисунки в печке Большого дома, раз не удалось насладиться этим в полной мере в общежитии». 

Мне не терпелось, и я приехала в Храм  на день раньше праздника, сама. Такой приезд там не вызвал особой радости ни у кого, кроме Андрея. Но то, что он был там, и его глаза радостно заблестели при встрече, окупало косые взгляды. Правда Учителя  в этот день я  не увидела вообще. 

Андрей одарил меня вниманием. Я воспользовалась этим, чтобы  показать ему  рисунок, который назывался «Я придумал тебя во время дождя». Это был набросок с изящной девушкой в плаще и капюшоне под дождём, она получилась слегка эфемерная и таинственная. 

 Андрей достал из тумбочки ещё один мой рисунок, который я подарила Учителю на церемонии Прибежища. По поводу этого рисунка Учитель рассказал притчу, о прекрасном подарке, из-за которого пришлось переделывать весь дом. Не смотря, на эту красивую историю, рисунку не нашлось места в Храме, да и в Большом доме, где останавливались гости, он лежал в тумбочке. 

Реакция Андрея на рисунок была такая, что я осуществила своё намерение -  девушка под дождём сгорела в печи Большого дома. Видимо, Андрей говорил что-то о непривязанности. Хотя, когда я вкинула рисунок в печь, то увидела на его лице огорчение. 

Но огорчался Андрей недолго. И на драконов, которых я нарисовала на своём белом свитере, не обратил особого внимания. Но он находился всё время возле меня, мы уже даже не разговаривали. Так приятно, когда с человеком хорошо просто находиться рядом.

Поздно вечером, когда все начали укладываться спать, Андрей отдал мне свой топчан, якобы он был самый удобный. Он долго сидел возле меня, молча, потом ушёл спать на другой топчан – напротив. На этом «удобном» топчане  не очень хорошо спалось. А под утро так разболелся низ живота в области яичников, что я лихорадочно стала заниматься йогой, чтобы хоть немного попустило.

Рано утром Андрей куда-то ушёл. Позже я узнала, что он в Храме с Учителем, и не было его довольно долго.

А в это время стали «подтягиваться» гости. Дом наполнился шумом и разговорами.

Андрей вернулся недовольный. Не знаю, насколько в Храме были суровые порядки, и насколько сильно мог гневаться Учитель. Я гораздо позже прочитала  «правила для проживающих на территории монастыря». Но раз Учитель их написал, значит, хотел, чтобы их придерживались.

Андрей вёл себя отчуждённо, но я на него даже не обижалась, боль внизу живота отпускала с трудом. Я переключилась на общение с подругой Дарьей,  которая приехала на праздник, и занялась приготовлением праздничного стола. От этого мне стало полегче.

Составили топчаны, накрыли их клеёнкой, и расставили еду. Во второй половине дня уселись за стол. По праздникам употребляли вино приятное на вкус, «монастырское», которое готовили в Храме. Под распитие вина Учитель рассказывал интересные истории из жизни. Это был человек с самой необыкновенной и насыщенной жизнью из всех моих знакомых.
 
Андрей продолжал хранить отчуждённость и отсел от меня подальше. Я бы могла воспринять это болезненно, но у меня была поддержка от знакомых, особенно от Дарьи. И очень хотелось есть, я частенько плохо питалась в студенческие годы, при  хорошем аппетите. Я старалась себя сдерживать, чтобы не съесть слишком много, особенно конфет. Но возле моей тарелки неумолимо росла кучка из фантиков.  Уже было просто стыдно её увеличивать, а я так и не наелась конфет.

Праздновали недолго, уезжали в тот же день вечерней электричкой. Кое-кто из Храма пошёл нас провожать. Среди провожающих был Андрей и Шейба. Последний был привлекательный с внешностью воина и почтительными манерами молодой человек, он оказывал знаки внимания Дарье, а та почему-то морозилась. Андрей тоже общался с Дарьей, но без заигрывания. Он сказал, что она похожа на его сестричку.

Андрей был слегка печален. Я решила, что ему сильно досталось за меня от Учителя, и чувствовала вину. Но с ним  об этом не говорила. Только, когда мы стояли на остановке, почти перед отправлением, я попыталась взять его за руку. Он свою руку отдёрнул.

И тут мне по-настоящему стало плохо. Я стояла напротив Шейбы, и он видел эту сцену. Было ужасно стыдно, меня бросило в жар, но я не отвела глаз от Шейбы, и не захотела скрывать боль.

Мне стало почему-то легче, ведь и Шейбе было неприятно. Дарья морозилась. Куда только подевалась её приветливость и дружелюбие? Не одна я была в неловком положении.

На этом мы попрощались, и я поехала в Донецк, в свою непростую жизнь. А там, на следующий день меня опять  накрыло. Было очень плохо, и стыдно, и обидно из-за Андрея. В моей душе пронеслась целая буря чувств, после которой  не  хотелось его вспоминать. Мои чувства как будто от чего-то освободились.

Часть 2. Интернатура первые полгода

С интернатурой я не ошиблась. Хотя  хотела на скорую помощь, и рыдала как о любимом мужчине, когда не получилось туда распределиться. Но шесть лет учёбы в медуниверситете настолько меня вымотали, что большую нагрузку, пусть даже на интересной работе, я не хотела. Я хотела отдохнуть. Подходящей для отдыха мне показалась интернатура по фтизиатрии (лечение туберкулёза), попасть туда было несложно.

Общежитие для интернов мне  понравилось. Хотя оно было убогое, как и большинство «советских» общежитий, но  гораздо чище и тише тех, что находились на студгородке, где жили студенты медики пока учились в университете. Общежитие № 8, или «восьмёрка», стояло отдельным зданием во дворах из пятиэтажек. 

Окна моей комнаты выходили во двор, в котором был старый яблоневый сад, что большая редкость для Донецка.

Я не раз попадала в конфликты с соседками по комнате в общежитии и опасливо зашла в своё новое место проживания. Но меня встретила только одна соседка, её звали Олей.

Я только посмотрела на неё и сразу расслабилась – угроза не чувствовалось. Оля практически сливалась с интерьером комнаты, и она была очень спокойной девочкой. Но почему-то Оля любила находиться в обществе девочек, которые жили втроём в другой комнате, она даже ночевала там, в большой тесноте. Меня это озадачивало, и я иногда задавалась вопросом, - со мной что-то не так? И даже пыталась выяснить это у Оли.

 Хотя я так наслаждалась одиночеством и долгожданным свободным пространством  в комнате, что сильно в расспросы не углублялась. Наверное, вместе с отдыхом от учёбы я получила отдых от выяснения отношений с соседками.

Я итак с месяц не могла забрать свои конспекты за шесть лет учёбы в прежнем общежитии после конфликтного отъезда.

Когда я, наконец, за ними пришла, мои бывшие соседки их уже выкинули. Я где-то даже облегчение почувствовала – не придётся мне таскаться с конспектами, которых было ооочень много. Да и шесть лет учёбы в медуниверситете я тогда воспринимала, как тяжкий груз. А с другой стороны, обидно было как-то. Соседку Люду я любила, с ней лично не ссорилась.

Разбираться  не стала, в конце концов, я сама затянула с этим делом. Вот только с Людой я после этого много лет не общалась. 

Занятия проходили в тубдиспансере, который находился недалеко от  общежития для интернов. Сплошные удобства от переезда. Оказалось, что с интернатурой я не ошиблась. Напряга не было, занимались мы недолго, занятия  не сложные, можно было «отпроситься», если что. Правда я часто скучала без острых ощущений  и переживала, если случалась простуда с кашлем, - а вдруг туберкулёз?

 Группа у нас была небольшая четыре девочки, считая меня, и один молодой человек. Особо мы не дружили, но и не враждовали.

Я очень удивлялась жизни молодого человека. Он успел обзавестись двумя детьми. Вообще дети для студентов медиков большая редкость, а двое -  так вообще. Он был худой как скелет и постоянно работал на ночных дежурствах. А на занятиях засыпал и просыпался только, когда приходилось отвечать. Тогда ему дружно подсказывали девочки, а когда мы писали контрольные, он их списывал.

 Вот и вся учёба. Вот и все мои отношения с группой. Ни сильного интереса, ни горячих страстей. От общения с одногруппниками я тоже отдыхала.

 Первые полгода такой учёбы у меня образовалось много свободного времени. С подработкой не сложилось, и я сосредоточилась на своих увлечениях.

Я продолжала посещать буддистского Учителя, лекции  по истории  искусств у своей Наставницы, посещать с ней Йогу и читать Карлоса Кастанеду. Наставница не жалела для меня книг из своей библиотеки.

Однако у меня на самом деле была сложная пора. Прошла первая эйфория от знакомства с новым видением мира, которое я почерпнула в йоге и буддизме. Когда я смотрела на людей и думала, - люди, а я знаю вашу тайну! Вы все умрёте! И занимаетесь ерундой!

Моя жизнь не сильно изменилась на самом деле. Материальные проблемы и личная жизнь не налаживалась. В фильме «Матрица» было красиво показано изменение восприятия реальности и обретение сверхсилы, ВСЁ В СОЗНАНИИ и ВОЗМОЖНО ВСЁ. Но это не происходило в моей жизни. Серьёзных изменений я не видела. Но и не унывала.

 В молодости так много надежд на лучшее и просто на чудо. Тем более, что я ещё мало знала о жизни и духовных практиках.

Я с интересом продолжала экспериментировать. На йоге была осенняя чистка на сыре и вине. Я целый день пила десертное красное вино кагор и заедала его твёрдым сыром. Это, наверное, был единственный день в моей жизни, когда я пила алкоголь целый день, и, конечно,  была пьяна. Своеобразное ощущение, но не могу сказать, что мне сильно понравилось.

Я даже занялась укреплением иммунитета (для чего у меня никогда не хватало времени) и стала покупать и пробовать на себе лекарства буддистского Учителя. Больше всего мне подошёл чай «Амрита», я чувствовала от него прилив сил и энергии, и не болела простудами всю осень и большую часть зимы.

После горького расставания с послушником Андреем я поняла, что ему не нужны отношения,однако почувствовала себя свободной женщиной.

А потом я чувствовала сексуальный голод, когда оставалась в комнате общежития сама,  мне хотелось мужчину. Но среди интернов выбор был невелик.

Хоть я и отдыхала в этом общежитии, но личной жизни у меня не было.

Часть 3. Больничный городок и терапевтическое отделение.

А тем временем лекции закончились, и наша интернатура продолжилась в стационаре тубдиспансера. У нас теперь были палаты с пациентами и новый руководитель – заведующая терапевтического отделения стационара.

Тут я несколько оживилась. Практическая работа имела другую энергетику, нежели теоретическая.

Мы приходили в просторную ординаторскую, где  находились заведующая и ещё два доктора. Заведующую звали Мария Ивановна, она была пожилой, сухощавой, но очень энергичной женщиной. Двое других докторов  были молодыми женщинами. Одна – симпатичная яркая полноватая брюнетка с пышными формами, Алла Анатольевна, но мне что-то в ней не понравилось практически сразу. Другая, Вера Анисимовна, у неё было сильное искривление позвоночника, и чувствовалось, что есть из-за этого комплекс, но от неё веяло добротой, и она была мне более симпатична, хотя общались мы с ними не много.

Больных нам дали не сразу. Некоторое время мы непосредственно не участвовали в процессе лечения. Но хорошо познакомились с другими стационарами и их сотрудниками.

Ближайшим к нам было хирургическое отделение, в котором заведовал человек широкой души Станислав Филиппович. Такой тип заведующего мне в Донецке встретился впервые. Все сотрудники отделения были согреты теплом его души.

В хирургии часто устраивались праздники, на которых всё отделение собиралось за одним столом: и врачи, и медсёстры, и санитарки. Женщины готовили этот стол прямо в отделении: толкли картошку пюре, нарезали окрошку и салаты.

Хотя по- моему это было не самое главное, в конце концов, это ж не ресторан, а оперирующее отделение. Так вот хирурги собрались вокруг Станислава Филипповича, в основном наделённые человечностью и грамотностью.

Они часто заходили на консультацию в терапевтическое отделение, и чувствовалось, что им нравилась их работа. Не были эти доктора обременены жаждой наживы. Может быть,  потому что больные туберкулёзом были в основном малоимущими. Может, по каким-то другим причинам. И хотя торакальные операции совсем не простые, но такого напряжения, как в абдоминальной хирургии, не чувствовалось.

Так что Алла Анатольевна активно и прилюдно успевала обхаживать одного из хирургов.

- Как я вас люблю, я ж вас обожаю, - приговаривала она ему. Видно было, что мужчине приятно, но внешне он оставался спокойным и невозмутимым. Я этому немного удивлялась, у меня с мужчинами отношения не останавливались на такой фазе.

Но с нами интернами в этом коллективе общалась в основном заведующая, у неё сохранялся энтузиазм в отношении врачебной работы и наставничества, хотя порой она вела себя жёстко, но я чувствовала, что она не злая. Хотя некоторые её порядки всё-таки вызывали во мне сомнения.

В конце недели больные выстраивались в ряд возле  стола Инны Ивановны, и она решала, кого отпустить домой, а кого нет, явно наслаждаясь властью. Во мне поднимался протест, и я старалась держаться от неё подальше, остальные интерны тоже. Мы рассаживались по нескольким диванам, стоявшим в комнате, и сливались с помещением. И дружно не спешили интересоваться больными, особенно в открытую.

Но я могла больше наблюдать, находясь в пассивном состоянии. Периодически Инна Ивановна единолично принимала решения, не согласуя их с другими докторами. Алла была инициатором оппозиции в этом случае. Она объединялась с Верой, говорила: хорошо, пусть будет так, и устраивала саботаж. Она демонстрировала безразличие к работе и Марие Ивановне, забирала Веру и уходила к хирургам.

Мария Ивановна оставалась в гордом и печальном одиночестве в ординаторской. Нет, ещё были мы, интерны. Но мы тоже её сторонились.

Были ещё и другие отделения. Тубдиспансер – это целый городок: урологическое, отделение костного туберкулёза, детское и подростковое. Но там мы побывали в ознакомительном порядке.

В основном мы интерны находились в терапии. Приятным сюрпризом для меня было обнаружить в этом отделении зал для занятий лечебной физкультурой (ЛФК). Большой зал с большими окнами, в которые заглядывали ветки деревьев. На окнах висели красивые кружевные занавески. Помещение было залито светом, там стояли лавочки шведская стенка и несколько тренажёров.

Там я познакомилась с молодой женщиной, которая работала инструктором, и звалась Алина. Она была по образованию медсестрой. А по характеру энергичной и дружелюбной,  приветливо звала меня заниматься. Вообще-то ЛФК руководила доктор, но она была на длительных курсах. В её отсутствие заведовала Алина

Больные туберкулёзом приходили на занятия нерегулярно и зал часто пустовал. Система принуждения не действовала, а по желанию – простые упражнения ЛФК не сильно интересовали больных.

Поэтому Алина частенько скучала, а с ней ещё одна девушка, которая работала там санитаркой. Её звали Сашей,  она была худенькой, тоненькой, с длинными светлыми волосами, большими глазами и слегка припухшими губами. Саша не сразу стала общаться, вначале с интересом наблюдала за мной и Алиной и работала.

Я тоже вначале наблюдала. Как проводит занятия Алина. Упражнения были очень простыми, как в советской физкультуре. Алина вела занятия громко, что называется зычным голосом, и это её совсем не напрягало. Мне поначалу было хорошо выполнять упражнения в коллективе под зычный голос Алины,  так как не хватало «единения» с окружающими. Но потом стало слишком скучно, и я всё больше занималась сама.

Алина и Саша не мешали мне уединяться, и охотно общались, когда я к ним обращалась. Это случалось всё чаще, так как мне было хорошо в их обществе. Саша разговорилась, она, оказывается, училась заочно на экономическом факультете в университете. Я с уважением относилась к тому, что она не стеснялась или не боялась простого труда, но себя я на такой работе тогда не видела.

Часть 4. Мои первые пациенты.

В то время у меня не только с романтическими отношениями было туго. Подизносилась моя одежда и особенно обувь. Сапоги протекали, а по дороге в тубдиспансер было много грязи и луж, и в ту зиму много мокрого снега. И я часто приходила на работу с мокрыми ногами. Купить новые сапоги было не за что. И я что только не испробовала против промокания: и целлофановые пакеты, и несколько носков, и горчицу в носки, и горчичники на стопы.

Я боялась не cтолько простуды сколько того, что работала рядом с заразной инфекцией – туберкулёзом. Инфекцией, которая любит нужду и плохие условия жизни.

 Я пыталась подрабатывать  продавцом в цветочном киоске и магазине «Лавка Художника». Кое-что получалось, но я не адаптировалась и не прижилась в новой атмосфере. Настолько, что даже почувствовала облегчение после увольнения.

 Сапоги купила мама, а мне пришлось проглотить стыд и смириться со статусом малоимущей.

 На этом фоне требования к работе воспринимались не очень хорошо. Встречу с больными, которая могла быть трепетной и волнующей, я ожидала, как встречу с проблемами и ответственностью, чуть ли как неизбежное зло. И до последнего отказывалась думать и интересоваться больными. Пока не получила палату. Всего одну.

Тут я была приятно удивлена, меня ждали не проблемы, а живые люди, среди которых противных не было. Я даже ощутила сочувствие к их сложному положению – месяцами находиться в палате больницы.

 А вот со своим руководителем Марьей  Ивановной я поругалась из-за одного пациента. Точнее, она на меня наорала за то, что я не так что-то сделала. Я плохо переношу ор. Вспыхиваю внутри, и долгое время  не могу ничего ответить орущему, молчу. Замыкаюсь в себе и при первой возможности ухожу или убегаю, чтобы пережить эту ситуацию наедине.

В этот раз, чтобы вернуть душевное равновесие, я направилась в зал ЛФК. Пациентов там не было, Алины и Саши тоже, зал пустовал. И я погрузилась в упражнения и движение.

Ор заведующей  вызвал ощущение удара, в какой-то мой центр, самоуважения может быть. На меня накатила боль, другие чувства выключились. Зато всплыли мысли о несправедливости мира в общем и Заведующей в частности. Затем пришли мысли о том, почему же мне так больно? И почему я так остро реагирую? Во мне пульсировал комок боли. И я ничего не могла сделать напрямую с этими мыслями и комком боли.

Зато  смогла переключиться на движения, меня потянуло на связки из восточных единоборств. От ударов и уходов мне стало легче, я погрузилась в энергетику тренировок, переключилась на другое более спокойное состояние и почувствовала в себе силу, которая меня восстановила. А потом я исчезла в этих упражнениях.

С Марьей Ивановной мы больше не ссорились. Она некоторое время поглядывала на меня виновато, но ничего не говорила относительно произошедшего инцидента, и больше мы к нему не возвращались.

Вскоре я нашла себе более интересное занятие. Через пару дней я вновь зашла в зал ЛФК. На этот раз Алина и Саша были на месте, пили чай в подсобке. Кроме тренажёрного зала была ещё подсобная комната, в которой переодевались, пили чай и болтали.

На этот раз Алина не болтала. Она с трудом выговаривала слова осипшим голосом. У неё болело горло.

- Как же ты будешь вести занятия? – сказала Саша.

Алина повесила голову.

Мне захотелось ей помочь, ведь у меня было столько неизрасходованной энергии, а занятия были не сложными:

- Давай сегодня занятия проведу я.

Алина с интересом посмотрела на меня, а через неё, наверное, ещё и Дух Взаимопомощи и ещё я уловила лукавый взгляд Духа Авантюры.

- Хорошо, попробуй, - согласилась Алина.

Тут как раз и больные подтянулись.

 Это занятие получилось у меня  удачным. Советская физкультура была скучноватой, я добавила кое-какие упражнения и асаны из йоги. Пациентам новшества понравились, а я ощутила прилив сил, отклик от больных и внутреннее удовлетворение.

Несколько дней я заменяла Алину, и экспериментировала, добавляя разминочные упражнения из единоборств и танцев. Пациентам было интересно, Алина восстанавливала своё горло, ей тоже было интересно. Ещё и Саша меня поддерживала. И мне было хорошо, у меня освободилась энергия и появился энтузиазм.

Когда Алина поправилась, а я стала набирать себе пациентов на занятия, и, конечно же,  начала со своей палаты. Вначале они вели себя недоверчиво, но я тогда была  дружелюбной и энергичной.  Пациенты к этому тянулись и вовлекались в мою деятельность. Хотя их у меня было не много четыре человека в палате. Теперь они  для меня как-то больше раскрылись, как личности

Первый пациент - мужчина в годах, ходил в полосатой майке и напоминал моряка. Моряк был крепкого телосложения и независимого нрава. Он не был женат, но о нём заботилась  его ровестница, и от этой заботы он часто отбивался.

Второй был щуплого телосложения и женатый. По возрасту он был взрослым, но поведение у него было мальчика-подростка. Да он и был не совсем в этом мире. Он всё время читал о Гарри Потере. Читатель был так увлечён этими произведениями, что, в конце концов, я тоже заинтересовалась, и попросила  одну из книг о Гарри Потере. Мне стало понятно увлечение моего пациента, когда я её читала, сидя под тёплым одеялом одинокими зимними вечерами.

Третьего пациента я помню, как звали – Саша. Он был стоматологом-ортопедом, с туберкулёзом устойчивым ко многим препаратам. Ему помогал только внутривенно капельно рифампицин, который был в большом дефиците. И ему приходилось постоянно искать это лекарство. Саша- стоматолог тоже напоминал мне подростка, но очень деятельного. Он делал на заказ зубные протезы, иногда даже что-то мастерил в палате. От Саши веяло сильной усталостью и покорностью своей судьбе, но он был славный и приятный малый.

Я так сдружилась со своими пациентами, что иногда проводила с ними сеансы рейки. (Рейки- это восточные практики работы с энергией, которым меня научила Наставница).  Энергия шла очень хорошо. Так хорошо, что я продолжала, несмотря на опасения, что меня застанут коллеги, и вряд ли за это похвалят.  Остановиться было трудно, я только старалась ограничиться пациентами моей палаты. А они принимали эти сеансы с удовольствием.

Часть 5. Детское и подростковое отделение. Освобождение энергии.

Вдохновение вести занятия ЛФК у меня не гасло. У Алины был магнитофон, а у меня много разной необычной, красивой и зажигательной музыки. Но пациентов из терапевтического отделения набиралось не много. Я тогда ещё не знала, что у них были другие развлечения.

Больные ходили на пикники в окрестные посадки и даже Ботанический сад, иногда рыбачили в ближайших прудах, и устраивали дружеские попойки. За последнее Марья Ивановна в конце недели отчитывала их в очереди у своего стола и не отпускала домой на выходные.

И тут Саша неожиданно проявила инициативу и предложила набрать группы из других отделений, подростков и детей.

- Им то, что ты делаешь должно ещё больше понравиться, - сказала она. Также Саша предложила свою помощь и поддержку и пошла вместе со мной в другие отделения. Вообще позже я узнала, что Саша не ограничивалось только советами, когда хотела помочь.

Итак, мы прихватили свой энтузиазм, который взаимно усилился, и отправились в детское отделение. Саша надоумила меня поставить в известность врача детского отделения о том, что я хочу проводить занятия с детьми.

Доктор отреагировала на это равнодушно. Но мешать не стала, впрочем, как и помогать. В палаты мы отправились с Сашей сами.

Дети встретили меня радостно, окружили, много расспрашивали, их было в палатах много. Я пригласила их  на занятия, а Саша стояла сбоку, обеспечивая мне поддержку. Мы обошли несколько палат, но в зал ЛФК детей пришло немного. Только четыре девочки.

 Общаться с ними было легко, дети жаждали внимания и тепла, чего мне для них было совершенно не жалко. Правда, они постоянно отвлекались, и не удерживали долго внимание на повторении и правильном выполнении упражнений, но при этом они очень старались, наверное, больше всего  для меня. И задания выполняли. Даже нарисовали много рисунков с туберкулёзной палочкой. Я их озадачила этим, после того, как начиталась Норбекова.

С подростками было по-другому. Я ещё, когда только приглашала их на занятия, почувствовала атмосферу настороженности и недоверия, и ещё какой-то вызов. Мы зашли с Сашей только в две палаты, одну  мальчиков, другую девочек. Сопротивление было настолько сильным, что я решила - с меня хватит. Доктор подросткового отделения повела себя так же, как и её коллега из детского.

Но на занятиях подростки появились. Они приходили отдельными группами, держались подчёркнуто независимо. Даже те, кого я не приглашала. Казалось, удовлетворяли любопытство и исчезали.

Только три девочки ходили постоянно. Одна привлекательная Брюнетка с широко открытыми голубыми глазами, и две сестры Близняшки, тоже красивые девчонки, только блондинки. Эта троица прямо служила живой иллюстрацией к повестям Ремарка о красивых женщинах больных туберкулёзом.

 Брюнетка проявляла  любопытство и сдержанное дружелюбие, а Близняшки были с отчуждённостью и демонстрировали независимость. Но я всё равно чувствовала интерес от них и к ним. И энергии у меня тогда было столько, что она перекрывала различные дискомфорты от общения.

Меня иногда посещали настроения импровизации и драйва. Я принесла кассеты с музыкой из фильмов Тарантино, кто слушал, тот знает насколько она зажигательная и буйная.  Обучала танцевальным «па» под неё.

 А когда из моих нерегулярных посетителей собралась приличная компания, вообще устроила паровозик из пациентов диспансера – взрослых и детей. И возглавила этот паровозик, который делал высокие, а кто и не очень высокие махи ногами в стороны.

 Саша стояла в дверях и заливалась смехом. А потом говорила, что с трудом удержалась от желания присоединиться, но ей так интересно было на нас смотреть!