Ирка, сдавайся!

Пролог.

А мальчик был хорош.

Из тех наглых и быстрых, кто не спрашивает, а делает. И делал он очень хорошо…

- А-а-ах, - вырвалось у меня.

- Я же обещал, что будет классно, - мурлычет он и склоняется ещё ниже.

- Где ты был всё мою жизнь, волшебник? – сладко потягиваюсь, развалившись на мягком диване.

- Ждал подходящего случая, - смеётся наглец, который уже не ступни мне массирует, а, оправдывая своё прозвание, лезет, своими пальцами всё выше и выше.

- Хочешь ещё свои таланты продемонстрировать? – не пресекаю этот беспредел, в конце концов, я знала, что не за массажем сюда ехала.

- Ага, - добирается он до моих бёдер, целует мои колени, - и на твои надеюсь посмотреть.

- Ну, считай, тебе повезло, Илюша, - скидываю его руки, и, притянув его ближе, тянусь к пряжке ремня на его джинсах.

Хотя, может это мне повезло с Илюшей…

1.

Что есть позор?

Только два дня назад, смотрела очередную серию знаменитого шоу, где одной из героинь, пришлось пройти так называемое позорное шествие, и все орали ей «Позор!», «Позор!»

Вот и я сейчас, крадусь по чужому коридору, прижимая к себе наспех собранные вещи, а ещё на мне нет трусов, и это есть тот позор.

Так и слышу эти выкрики из сериала: «Позор!» «Позор!»

Только орут не персонажи сериала, а вполне себе знакомые мне люди, пусть это и происходит только в моей голове.

В первых рядах, конечно, мама.

Её «Позор!» звучит громче всех. За этим коротким словом, от неё, мне кажется любимое мамино: «Ирина, я тебя не для этого рожала двое суток и положила свою молодость на твоё воспитание, чтобы ты вот так…»

Как «так», понятно без особых пояснений, я же без трусов, в чужой квартире, и очень удовлетворённая, аж до мурашек, при воспоминании о том, что здесь творилось ночью.

Следом за мамой, стоит наша завкафедрой Раиса Никитична, женщина высокоморальная, настолько, что наверняка даже в её мыслях, нет того непотребства, что я учинила сегодня ночью.

Она в моём воображении сложила руки на пышной, затянутой в блузу, с глухим воротом, груди, и, поджав свои тонкие, накрашенные красной помадой губы, неодобрительно качает головой: «Ирина Сергеевна, вы же преподаватель! Как же вы без трусов-то?! Какой позор!»

Потом представляю бывшего своего Олега: «Я в шоке, Ир! Тебя что на малолеток потянуло? Ты хоть паспорт у него спросила? Позорище!»

В общем, пипец полный! Стоят, осуждают, мешают красться.

Я сама всё знаю, и без этих мысленных фантомов, что засели в моей голове.

Да, оторвалась я вчера!

Отметила тридцатник!

Воспоминания прошлись жаром по щекам.

Желание уйти в отрыв…

Первые обжигающие глотки текилы…

Окрылённость от пристального взгляда…

Наглые губы…

Не менее наглые руки…

Благословение моих подруг, на дальнейшие приключения…

И собственно сам отрыв, который продолжился здесь.

А ни чё такая квартирка. Просторная, стильно обставленная…

Вчера я не особо осмотрелась. Не до этого мне было, ой не до этого!

Миронова, соберись, мать твою!

Осталось немного, и свобода, а потом забыть всё как порочный порноролик подсмотренный в интернете.

- А ты куда? – "порноролик" выходит из ванной, в чём мать родила, прямо напротив меня, саботировав мой побег, и я, как не пытаюсь, не могу оторвать взгляд от… в общем, в лицо посмотреть не могу, поражённая габаритами э-э-э…

А как его звать-то?

«Позор!» - ехидно проносится в голове то ли мамино, то ли Раисы Никитичны, уже не разобрать.

- И-и-и… - начинаю я, набирая в лёгкие воздух, и наконец, отлепляю взгляд от внушающего уважение достоинства своего ночного приключения. Веду взглядом по прокаченным мышцам пресса, по поперечным и косым, и по груди безволосой. Тоже не менее красивой и прокачанной.

Подбородок квадратный, губы пухлые, лицо с симметричными пропорциями.

Хорош, чертяга!

Его бы нам натурщиком в группу живописи.

А ведь я с этого вчера и начала…

- Илья, - подсказывает он.

- Илья, точно. Илья, а ты не знаешь, где мои трусы? – не нашла я ничего лучше, чем озадачить парня своей пропажей.

- Знаю, - улыбается, и глаза эти синие и наглые так и сияют под пышными ресницами.

Ну, как тут устоишь-то?

«Позор!» - напоминает подсознание.

Тряхнула головой, чтобы отогнать уже эти шепотки.

- И-и-и? Я могу их забрать?

- Не-а! – лыбиться Илюша, а я снова невольно сползаю взглядом ниже.

- Почему? – голос просаживается, и я спешу отвернуться и прокашляться.

- Это мой трофей, - подходит ближе, явно всем своим видом намекая, что трусы мне предстоит отрабатывать. И они, конечно, дороги мне, и сами по себе были самыми дорогими у меня.

«Виктория Сикрет»[1], мать их.

Но на вчерашние подвиги я больше неспособна.

Вчера это была текила, не я!

Вот ей и «Позор!»

- Ладно, оставь себе, - уворачиваюсь от наглых рук, и ловко, несмотря на своё похмельное состояние, выскальзываю за дверь, даже не обувшись.

- Ириш, ну ты чего? – обиженно доносится следом, когда я наспех, на площадке подъезда, натягиваю плащ и туфли.

Оборачиваюсь.

Илюша, видимо, совсем отбитый, раз голышом пошёл за мной.

- Прикройся! – швыряю в него пашминой, которой Илюша обматывает свои бёдра, правда, шарфик мой тонкий и прозрачный, особо не спасает, и, судя по выпуклости, в районе паха, Илюше и не холодно совсем.

2.

- Ир, ты идёшь?

В кабинет заглядывает Васька.

- Нет, Василин, я же тебе говорила, мне подкинули вечерников, - складываю журналы на столе.

- Вечерников? – тянет удивлённо подруга.

- Я же тебе говорила, - закатываю глаза. – Никитична, подвязалась в проект «Доступное образование». Там все дисциплины для общего развития. Новая концепция включает в себя непрофильные предметы. Даже мою «Историю искусства». Так, по верхам пробежаться.

- Сочувствую, - Василина, как всегда, конкретна, не в бровь, а в глаз.

- Что ты сразу так, - не разделяла я её скепсиса, - может, кому зайдёт.

- Ага, Ир, - усмехается она, и, вытащив пудреницу, разглядывает в зеркало своё лицо, - ты у вечерников давно вела?

- Вообще, ещё не вела, - пожала я плечами.

- Ну вот, - поправляет она пальцами свежий контур губной помады, - им лишь бы отсидеться и зачёт получить.

- А я на многое и не рассчитываю, - жму плечами, - но...

- Вот и не рассчитывай, - перебивает она, - а то я тебя знаю, начнёшь всем и каждому про любовь к искусству вещать.

Васька порой бывает такой язвой! С виду такой ангелочек, но как рот откроет...

Ну, люблю я свой предмет! И искусство люблю! И любовь этой готова делиться. Даже вон этой пыталась как-то привить, но Василина с несгибаемым аналитическим складом ума, может блистать только в своей Статистике.

- Ладно, желаю, удачи на поприще внедрения доступного образования, - продолжила она, удовлетворённая поправленным макияжем, и хищно улыбнувшись, кладёт пудреницу в сумку.

Застёгивает пальто на своей стройной фигурке и, откинув толстую косу за спину, подмигивает.

- Я пошла, у меня сегодня спортзал по плану, а не это всё. До завтра!

- До завтра, - отзываюсь я, проглядывая свои конспекты с планом лекций, что приготовила на сегодня.

Вот зачем вообще заходила?

Сбила мне весь настрой, зараза!

Ладно, прорвёмся!

Ну и что, что вечерников у меня ни разу не было, я пять лет назад, вообще никому не преподавала, до сих пор помню, как коленки тряслись перед первой парой и ничего.

Только настроилась, вчиталась, успокоилась, опять кто-то скребётся в дверь.

- Ну, кто там?- не выдержала я.

Дверь приоткрылась.

В щель пролез букет.

Фиолетовые ирисы и жёлтые тюльпаны.

Понятно!

- Олег, иди на фиг! – не впечатлилась я.

- Ириш! - протянул он, выныривая из-за дверей.

- Я не пойму, Серов, у тебя, что дел больше нет, как таскаться за мной? – пробурчала, зная этот спектакль от и до.

Олег, выставив вперёд букет, точно прикрываясь им.

- Вот сама всё знаешь, - начал он, покаянно улыбаясь, - пора бы уже смилостивиться и простить засранца!

- Это ещё легко сказано, - фыркнула я, стараясь не смотреть на этого, как он выразился, засранца.

Бывший осмелев, понимая, что жестить я не собираюсь, подкрался ближе, аккуратно положив цветы на край стола.

- Мне некогда, Олег, - посмотрела сперва на букет, потом в голубые и такие полные надежды глаза Серова.

Он сложил свои широкие, светлые брови домиком, мигом превращаясь из циничного брутала в мимишного красавчика.

А ведь раньше я даже не подозревала, что он такое умеет, вечно альфача из себя строил, и мне честно это заходило. До поры до времени.

- Ты думаешь, это что-нибудь изменит? - осталась я непреклонной.

- Нет? – спросил он.

- Нет, - ответила я.

- А так? – Олег упал перед моим столом на колени, совсем не жалея брюк, нового костюма, который наверняка приодел, по такому случаю.

- Дурак, - шлёпнула я себя по лицу, забыв про макияж.

- Посмотри, как глубоко я раскаиваюсь, - запел он проникновенным бархатным баритоном.

- Посмотри, как глубоко мне фиолетово, - парировала я, но из-за стола всё же встала. – Давай вставай, нечего мне здесь трагикомедию устраивать…

Олег, воспользовавшись тем, что я подошла ближе, ловко схватил меня за руку, притянул к себе, и, обняв за бёдра, вжался лицом, чуть ли не между ног.

- Отпусти, придурок…- взвизгнула я.

- Ирка, - выдохнул он, сжимая крепко, - как я соскучился.

Его наглые руки при этом поползли под мою юбку.

- Ты дурак Олег? – затрепыхалась я, не зная, что первым от себя отлеплять, его руки или лицо, что мусолило мою юбку. – У меня сейчас студенты… Олег…Прекрати!

Кое-как, насилу отлепила его руки.

- Если ты мне колготки испоганил, Серов, - заворчала я, ухватив его за шершавые ладони, - я тебя прибью.

3.

- … на примере самых ярких произведений искусства, мы можем понять элементы…- запинаюсь, наткнувшись взглядом на пристальное рассматривание меня одним моим студентом.

Вот же попала ты, Миронова!

Это же бинго, мать его!

Илюша сидит, совсем не скрывая своего интереса, пялится на меня. Хорошо ещё ни в первых рядах, а то вообще застрелиться можно было.

На меня все пятнадцать человек глазеют с излишним вниманием. Олег постарался.

Прежде чем уйти, ещё немного поломал комедию, так чтобы вся группа стала свидетелем того, как он раскаивается, и какая я бессердечная, не могу найти в своём сердце сострадания и простить его.

Прокашливаюсь и продолжаю на автомате, сама обдумывая, как бы мне так извернуться и какие весомые аргументы донести до Никитичны, чтобы она меня избавила от этих лекций. Пусть два раза в неделю. Там и часов-то всего ничего.

Но вот так под этим пристальным взглядом.

Явно всё в подробностях вспоминает, по глазам его бесстыжим вижу, и по улыбочке гаденькой. А может, ещё и друзьям похвастает, на что преподша способна.

Ой, Миронова!

Вот где позор!

- Если есть вопросы, задавайте, - сажусь за стол, завершив вводную часть, пытаюсь успокоить скачущие мысли.

- Можно узнать, что совершил молодой человек? – кокетливо улыбается одна из дамочек, которая первой стала свидетелем сцены с Олегом.

Началось!

Ну, конечно, зачем им основы теории искусств, когда есть комедия с Олегом в главной роли.

- Просто он так убивался, - добавила она, и все пятнадцать человек с интересом воззрились на меня.

Да, тактичности ноль.

Можно, конечно, включить душнилу, и аргументировать тем, что это личное дело, каким, кстати, оно и является. Но вот сдаётся мне, Олегу после этого еще, и сочувствовать начнут, а этого позволить я не могла.

Нет уж, фигушки.

- Всем знаком художник Климт? – спросила я, разглядывая букет, который не тронула, и цветы так и лежали на краю стола.

По аудитории пронёсся гул. Из общей гаммы можно было выделить одно, вроде все знакомы с творчеством знаменитого художника в той или иной степени.

- Так вот мастеру всегда везло: он занимался любимым делом, его картины хорошо раскупались, знатные дамы выстраивались в очередь, чтобы заполучить портрет кисти самого Климта. И не всегда эти дамы платили деньгами и в большинстве своём были замужними. Да и сам художник не тяготился семейными узами. Вот и делайте выводы.

- Ого! - выдала подружка той дамочки.

- Ну а теперь, коль мы разобрались с этим вопросом, по лекции никто не хочет высказаться, - обвела я аудитории взглядом.

Встал Илюша.

Меня резко бросило в жар.

Вот зачем я спросила?

- Вы…Вы что-то хотели? - голос дрогнул.

- Так, может, лесом этого Климта, Ирина Сергеевна, - выдал он, нагло улыбаясь.

Все рассмеялись.

Я облегчённо выдохнула, поглядывая на наручные часы.

- Спасибо, учту, - уже спокойнее ответила я. – Если вопросов нет, давайте на сегодня закончим. На следующую лекцию подготовьте небольшое эссе по своим любимым художникам.

- На тему измены, - не унималась любознательная дамочка.

- Если хотите, - пожала я плечами, и всё же взяла букет.

Цветы были красивыми и ни в чём не виноваты.

Народ потянулся на выход.

И вполне ожидаемо Илюша решил задержаться.

- Ты идёшь? – спросил у него парень, с которым они сидели вместе.

- Иди, Мих, я подойду, - и направился приямком ко мне.

- Ирина Сер…- начал он.

- Илья, давай сразу всё проясним,- перебила я, вставая из-за стола. – Желательно, чтобы, то, что было между нами, не стало достоянием общественности. Полагаюсь на твою порядочность и мужское слово…

Запнулась, потому что этот чертяка, то на губы мои смотрел, то на грудь взгляд спускал.

Смазливый, молодой!

Высоченный, и плечищи широкие, простая чёрная футболка так и трещит в рукавах.

Глаза синие, лукавые, и лицо такое открытое.

Как только подошёл, тут же обдал ярким ароматом мяты.

Энергетика запредельная!

Хороший материал для натуры, жаль, не попробую уже…

Нашла ты себе приключения на жо... на опу, Миронова.

- Лучше бы вы, Ирина Сергеевна, на что-нибудь другое у меня полагались – оскалился этот нахал и придвинулся ближе.

- Что? – обалдела я, сбиваясь с настроя.

А Илюша вдруг выхватил из моих рук букет, и не глядя, кинул его в мусорную корзину.

- Чего творишь? – окончательно растерялась я.

4.

- Мам, я знаю, что обещала, но мне в нагрузку дали вечерников, - увещеваю по телефону родительницу, звонившую с очередной претензией на жизнь, и на её непутёвую дочь, которая обещала заехать к ней ещё неделю назад, но так и не сподобилась.

- Ирина, ты, что там жуёшь в параллель, пока со мной разговариваешь, - строго выговаривает она. – Опять таскаешь сухомятку, Ира!

Я давлюсь очередным куском хрустящего слайса и стараюсь выговорить ответ как можно чётче.

- Нет, что ты.

Куски слайса при этом царапают мне глотку, и я неумолимо закашливаюсь.

- Ну и какие тебе вечерники, Ира. Ты вон кашляешь, поди, раздетая бегаешь, а по вечерам прохладно уже.

У мамы талант в чтении нотаций. Если бы был такой конкурс, то она была бы там неизменным победителем.

- Мам, да у меня просто запершило в горле, - оттолкнула от себя злосчастную пачку слайсов.

- Заедешь завтра, я тебе сделаю медовую лепёшку от кашля…

- Мам, ты меня не слышишь, я просто поперхнулась, - начинаю раздражаться.

- Неужели ты не найдёшь пяти минут, для своей матери, Ира? Просто попроведывать тогда. Я вот всегда уделяла тебе внимание, несмотря на то, что тоже работала…

Я закатываю глаза.

Всё, — мама села на своего любимого конька, в седле которого она сидит с превосходством и правит им тоже отлично, постоянно загоняя меня в вину, напоминая, как она положила молодость, да и всю жизнь на моё воспитание, и то, кем я сейчас являюсь это полностью её заслуга. И я не возражаю, и в принципе согласна, но как же надоело слушать об этом почти каждый божий день, на протяжении всей своей сознательной жизни.

В параллель маминому тарахтению за окном загремела музыка.

Что-то громкое и весёлое, залихватское.

И вот я уже отвлекаюсь от маминого голоса, выглядываю в окно, чтобы понять, кто, на ночь глядя, устроил вечеринку.

Под окнами стоит знакомая белая Тойота, дверцы её раскрыты, и из неё-то и доносится голос, вещающий, что кто-то там из сусального золота, и смутьян мне тоже очень знаком, стоит, в обеих руках по букету цветов.

Олег задрал голову, знает, что выгляну.

И прятаться уже поздно. Что там, третий этаж, он наверняка видел и свет, и меня в окне.

- Ирка! – орёт на весь двор, перекрикивая певца.

- О чёрт! – шепчу я, совсем забыв, что трубка у уха, а там мама.

- Ира, ну что за выражения? – тут же ухватывается она за возможность отчитать меня по новой.

- Ирка! – опять орёт Олег, перетягивая моё внимание на себя. – Сдавайся!

- Чёрт! – шепчу почти беззвучно, не зная, куда кинуться.

- … ты же преподаватель… - вещает мама.

- Мам, у меня вторая линия, - вру, перебивая, очередную лекцию мамы, - давай я тебе потом, перезвоню.

И не дожидаясь, выговора о том, что я поступаю невежливо, скидываю её и приникаю к окну, где вечерний двор моего дома превратился в арену цирка, на которой собирает аншлаг мой бывший.

Остервенело машу ему, потом показываю крест руками, чтобы завершал своё представление.

- Нет, Ириш, только после того, как скажешь, что прощаешь меня, - размахивает букетами с цветами, точно от комаров отмахиваясь.

- Придурок, - зло цежу я.

Его поступок мне совсем не кажется романтичным и милым.

Романтично было бы не трахать свою коллегу в кабинете, когда я невзначай решила к нему нагрянуть.

А вот сейчас он меня только бесил, потому что прощать я его не собиралась, уже свыкнувшись с мыслью, что с Олегом всё, и поэтому феерично закрепила этот обет с Илюшей.

Олег, видя, что я не сдаюсь, начинает подпевать певцу, и они вместе тянуть про чистое золото.

Делать нечего, надо как-то прекращать этот спектакль.

Спускаюсь.

- Ты дурак? – спрашиваю с ходу.

Олег, завидев меня в дверях подъезда, музыку убавляет. Вытаскивает ещё два букета роз, и театральным жестом, кидает их к моим ногам, подойдя ближе.

Народ, что успел собраться, преимущественно продвинутая молодёжь, но и тёток в окнах тоже хватало. Кто снимал на телефон, кто просто смотрел. Все затаились, ждали.

- Зайди, - процедила я, не взглянув на лежащие под ногами цветы, и тут же толпа испустила разочарованный вздох.

Олегу второго приглашения не понадобилось, он быстро закрыл тачку и поскакал послушно за мной.

Мы, молча, поднимались по лестнице.

Не знаю, о чём думал Олег. Я мечтала, чтобы это гад оступился, и носом пропахал все лестницы, обратно до первого.

Натворил дел, и всё никак не успокоится и таскается, и таскается, ещё и представление для всех моих соседей устроил.

- Ирка, - начинает Олег, как только за нами закрывается дверь.

- Не Иркай мне! – упираю руки в бока и напускаю мрачный вид.

5.

Долго стою перед зеркалом. Никак не могу выбрать, что надеть. Вообще, для меня такой проблемы давно не стояло, а здесь.

Чёртов Илюша!

Помимо того, что хочется выглядеть по-деловому сдержанно и профессионально, теперь ещё есть желание быть красивой.

Гоню, конечно, от себя эти странные побуждения, но не преуспеваю, потому что, вот уже полчаса, как не могу решить, что мне надеть на работу. Хотя вот раньше, таких метаний не было, а тут, то блузка, мне кажется, излишне закрытой, то юбка короткой.

Вот сейчас стою в белой трикотажной водолазке и такого же цвета широких брюках, на ногах туфли на каблуках.

Укладка, акцент на губы.

Ай, кого я обманываю! Запал мне мальчик в сердце, жаль, что нам не по пути.

Сколько ему?

Двадцать четыре, двадцать пять.

Молодой, наглый.

Что с ним, кроме постели, делать-то?

Как-то неожиданно вспомнила, что там, в постели у нас с Илюшей непочатый край остался «деланья». Там прямо много ещё чего можно придумать…

Одёрнула себя.

Соберись, Миронова!

«Вы преподаватель, а не вот это всё», - как сказала бы Раиса Никитична.

«Вы должны хранить моральны облик!»

Смотрю на свою кислую мину в отражении зеркала. Вот так-то лучше, а то придумала, одеваться красивее, губы подкрасить. Буду чаще Никитичну вспоминать, пусть бдит мой нравственный облик, хотя бы ментально.

С горем пополам собралась на работу, всё недовольно поглядывая на свои яркие губы, перед выходом всё-таки стёрла их, заменив, на нейтральную помаду.

- Вах! Миронова, чего такая красива? – первой меня встретила на кафедре Василина, попивая зелёную бурду из стильного шейкера, который всегда таскала с собой.

Я порой завидовала Васькиной железной дисциплине. На протяжении многих лет, а знакомы мы с института, она чётко следовала одному заведённому распорядку дня. Подъём, зарядка, душ, пробежка, здоровый завтрак, вечером спортзал, и всё в том же духе, и так постоянно и непреклонно. Железная Вася, так я её называла, съедая любимое фисташковое мороженое, а она криво улыбалась и говорила, что посмотрит на меня лет в пятьдесят, когда она будет выглядеть на тридцать, а я соответственно возрасту.

Характер бы ещё прокачала, язва такая!

- Нормальная, - пробурчала я, сникая, что всё-таки перестаралась, надо было переодеться.

- Рассказывай! – хмыкнула подруга, обходя меня по кругу. – Олежку простила и прервала воздержание?

- Вась, ты как скажешь! - разозлилась я на подругу, за то, что напомнила мне про Серова.

Не вспоминала о нём с того момента, как ушёл вчера, и больше не вспоминала бы, особенно после его выходки.

- Ой, ну ладно, - Василина нисколько не смутилась, - значит, не Олежа. А кто тогда?

- Никто, - шикнула я, потому что на кафедру чинно, не торопясь, вплыла Раиса Никитична.

Сперва появилась её большая грудь, обтянутая белой блузкой с пышным жабо, затем медленно и неотвратимо вплыла и остальная часть Раисы Никитичны, упакованная в драповый жакет и такую же юбку.

-Коллеги, доброе утро! – первой поздоровалась она томным низким басом, подходя к своему столу и аккуратно ставя на него свой саквояж.

Он был из коричневой потёртой кожи, с золотыми заклёпками и по виду ему было лет сто, как впрочем, и самой завкафедрой.

Нет, она не была дряхлой, она была основательной, непоколебимой, как столпы творения.

На её лице было вечно недовольное выражение, волосы, с проблеском седины, стянуты в низкий пучок, и губы, подведённые алой помадой тонкие и кривые, словно червяк, извивались на лице, даже когда она молчала.

Мы с Васькой, ответили, и чтобы не будить лихо, пока оно относительно тихо, быстро собрали свои вещички и повалили подальше от кафедры, которая сейчас представляла собой место опасное. Судя по виду Раисы Никитичны, настроение у неё так себе, и лучше быть ниже травы и тише воды.

- А вот задницу подкачать для этих брючек тебе не помешает, - семенила следом Васька.

Кто о чём? А Вася, как истинный пэпэшник и гуру спорта, не может пройти мимо моей хилой задницы, которой на её взгляд, не хватает упругости.

- Ничего, меня устраивает, - отмахнулась от неё, лавируя между стайками студентов, попеременно здороваясь и уже мечтая скрыться в своём кабинете.

- Это тебя пока устраивает, - Василина не отставая, попёрлась за мной, хотя ей совсем в другую сторону.

Хватка как у бульдога, особенно если зацепиться за свою любимую тему.

– Но спешу тебя расстроить, Ир, после тридцати, метаболизм замедляется, и мышцы потихоньку начинают сдуваться и зарастать жирком…

- Так вроде же после сорока? - перебила я её, бодро заскакивая на ступеньки лестницы ведущей на третий этаж.

- После сорока вообще мрак, - подхватила она с таким удовольствием, что я закатила глаза, и чуть не сверзилась с очередной ступеньки.

6.

- Ты серьёзно, Илья? Я туда не полезу!

- Не дрейфь! Я же с тобой!

- Если учесть, что я знаю тебя всего ничего, так себе утешение, - фыркнула я, - и не говори, что ты из этих?

- Из каких? – задирает бровь Илья, неумолимо утягивая меня за собой.

- Как их там…- задумалась я, сбиваемая другими мыслями, о том, что зря я всё-таки парилась по поводу наряда сегодня. Нет, тот, о ком думала, появился, но вот куда он меня тащит…

Мои белые брюки не переживут. Да и туфли опять же.

Но я послушно иду за ним, в тёмный подъезд незнакомой высотки, как дитё малое на вытянутой руке, крепче сжимая горячую ладонь, исподтишка любуясь широким разворотом его плеч.

Вот что уважаю в мужчинах, так это плечи. Широкие, развёрнутые, такие, что сразу понятно, и скрыться за ними можно и потрогать приятно, ощутив надёжную твёрдость.

Мой фетиш.

Илюша со своей фигурой треугольного типа, просто эталон. Плечи широкие, мускулистые, таз узкий, а какая у него зад...

Мой взгляд сползает на упругие ягодицы парня, под синими джинсами.

Ух, как там всё красиво!

Миронова, соберись! Тебя тащат на крышу, а ты про всякое непотребство.

Но было поздно.

Илюша уже поймал мой охамевший взгляд, ухмыльнулся и впихнул в кабину лифта, подтолкнув к стене, нажал на самую верхнюю кнопку, развернулся и упёр ладони по бокам от меня, практически закрывая весь обзор.

- Так из каких я, Ирина Сергеевна? – промурлыкал он, хитро светя синими глазами.

И ведь знает, чертяка, что неотразимый. Особенно когда так улыбается, чуть приоткрыв белую кромку зубов, и смотрит так, словно поцелует сейчас.

Я и до этого рационально мыслить не могла, причём помню ещё момент, когда возмущалась его поведением в машине, а потом, как отрезало. Стоило ему улыбнуться и сделать мне комплимент, и я поплыла, и до сих пор, чёрт побери, плыву, раз позволила себя затащить неизвестно куда.

Не понимаю, что со мной. А Илюша, на самоанализ времени не оставляет, очаровывает по полной, а здесь, ещё когда так близко, накрывая своим теплом и запахом, я совсем без ума.

И губы эти, ровные, пухлые, точно у античной статуи, когда приукрашать мужской лик не считалось зазорным. И так и хочется в них самой…

Где моя логика? Где здравомыслие? Ау?

Хоть бы Никитична, что ли, со своим позором в голове промелькнула.

Но нет там пусто. И довольно тёмная и пошарпанная кабина лифта, мне кажется, очень милой и уютной.

Ох, чувствую, не текила была виновата в нашем горячем приключении.

Всё сама, всё сама.

Вот как посмотрел она на меня впервые так, и всё, меня понесло во все тяжкие. Но тогда он был для меня красивым незнакомцем, нечаянным приключением, а сейчас уже как-то закономерность выстраивается.

- Ты очень громко думаешь, - усмехается Илья, осторожно проходясь костяшками по моей щеке. – Расслабься.

- Спасибо, уже раз расслабилась, - раздосадовано морщусь.

- Я был так плох, что ты сбежала и теперь не хочешь об этом вспоминать? – прищурился Илья.

Напускное. Не верит. Самоуверенный наглец.

- Неважно, - ухожу от ответа, не рассказывать же ему, что секс с ним, у меня в личном топе. Я стекаю в сторону, уходя из-под его проникновенного взгляда, тем более мы уже на месте, и лифт раздвинул створки.

- Это в любом случае больше не повторится, - я постаралась произнести это как можно беззаботнее, но вышло печально.

Да, ёлки-палки, мне грустно.

Как бы мне ни нравился Илюша, на короткую интрижку со студентом я не готова. Потому что я вообще не понимаю таких отношений «для здоровья».

Это Васька вон может, иметь любовника, только для секса. Причём на постоянной основе. А я влюбляюсь сразу. Так и с Олегом было, и Илюшей я сперва очаровалась, а уж потом резво бедокурила с ним.

- Ну, это мы ещё посмотрим, - заявил Илья и уверенно потащил меня по ступеням наверх.

И вот даже в голове, чередуя и подбирая ответы, на это заявление, я не находила ничего умного. Всё придуманное мне казалось дурацким и наивным.

А потом, когда мы вышли на крышу, и вовсе отпало всякое желание отвечать.

Как раз в небе догорал закат, оставляя на нём яркое омбре. По темнеющей лазури небосвода, алел огненный диск солнца. Из карминового, в самом центре, тянулись оранжевые тона, переходя в нежно-лиловые и розовые, и гасли в темнеющей синей мгле.

И город с его огнями и бликами, лежал как на ладони. Вырастая под ногами, когда мы подошли к самому краю крыши.

Многоэтажки стремились ввысь, разрезая угасающее небо. Вдали мелькал шпиль телевышки. В самой прозрачной вышине летел самолёт, оставляя длинный белый хвост, который ещё долго таял в небе.

Это было удивительно красиво, и в то же время прозаично. Чудо, которое всегда рядом, стоит только поднять голову. Главное — не забывать.

7.

Тайком отвечаю на сообщения Ильи, пока мама бубнит про отвратительное обслуживание в местной ветеринарной клинике, куда буквально вот с утра носила своего кота Персика, который в очередной раз не смог переварить клок проглоченной им шерсти, но и выплюнуть тоже не смог. В общем, плохо коту было, и мама понеслась с ним в первую попавшуюся клинику, где собственно, и получила это отвратительное обслуживание, а я вообще нерадивая дочь, даже не откликнулась на её призывы, и в расчёт не берётся, то, что я была на парах. По мнению мамы, я должна была сорваться с работы и помогать ветеринару, вытаскивать шерсть из кота, и самой воочию убедиться, какие там вокруг все хамы и разгильдяи.

Я уже давно привыкла, и все мамины претензии, были белым шумом для меня.

Я приехала после обеда, и никто не умер, а выговор всё равно бы получила, так какая разница, часом раньше, часом позже. Тем более сносить все мамины закидоны было легче, потому что Илюша решил закидать меня своими фотками, на которых строил смешные рожи, но всё равно был неотразим, даже с перекошенным ртом и выпученными глазами.

У него была тренировка, и он был весь такой на спорте. В чёрной футболке в облипку, естественно, со своими шикарными плечами и прочими выступающими бицепсами и рельефами на руках и прокаченной груди.

Как бы слюнями не захлебнуться или не закапать тут всё.

Илья был инструктором по самообороне, и вот так развлекался в перерывах. Особенно весело было, когда он не заметил появившуюся позади новую группу. А если учесть, что фотографировался Илюша перед зеркалом, то первые впечатления его подопечных, с интересом смотрящих, на то, как кривляется их тренер, было бесценно.

А ещё стало немного ревниво.

В первых рядах я отчётливо рассмотрела двух высоких девушек, очень яркой наружности, и как-то не особо спортивно одетых. Нет, они, конечно, были в тайтсах и коротких топах.

Но разве так ходят на уроки самообороны?

Или это расчёт такой, засветить перед инструктором ложбинкой между грудей и туго обтянутой лосинами, прокаченной задницей.

Сразу вспомнилась Васька с её наставлениями.

Илья уже давно попрощался, а мама зашла на новый виток в своих претензиях, а я всё думала о том, что увидела в отражении спортивного зала, где сейчас тренировал Илья.

Чёрт! Ну как так вышло, Миронова?

Как, скажи мне на милость.

Кто недосмотрел?

Никитична?

Мама?

Олежа, который пас меня везде.

Но я неумолимо влипла в этого мальчика.

И пусть не мальчик он, конечно.

Но двадцать пять, это для мужчины разве возраст?

Конечно, у некоторых в эти года уже по паре детей бывает, но неужели это говорит о сознательности духа и какой-никакой зрелости.

Вот он только что мне рожицы слал и зазывал на очередное свидание, которое дай бог, состоится опять не на крыше.

Нет, пару раз, конечно, что-то такое экстремальное можно пережить, тем более что на крыше мне действительно понравилось и было очень романтично целоваться под зажигающимися звёздами. Я даже не против повторить. Ну а дальше что?

Между нами разница в пять лет. Возможно, сейчас, когда нас обоюдно тянет друг к другу с непреодолимой силой, это всё кажется ерундой, ну а потом, настанет время поговорить о чём-нибудь, мы вдруг поймём, что между нами ничего общего .

И даже дав себе зарок, не рассматривать Илью для серьёзных отношений, я невольно строю планы на будущее, и оно мне не нравится.

Вспоминаю Олега.

Ему уже тридцать три, он вполне состоятельный мужчина. Начальник безопасности крупного банка. Тоже достаточно симпатичный и статный.

Ухаживал он красиво, но всё больше уклон делал на размах своей щедрости.

Лучшие рестораны и отели.

Цветы и подарки.

Бесконечно выкраивал время, чтобы возить меня на работу и домой.

Был галантным и обходительным, и в своё время не таким наглым.

Всё было вполне замечательно, пока не разбилось о его измену, и то истинное отношение, что было ко мне на самом деле.

И ведь я его всерьёз рассматривала как мужа и тоже примеряла на себя, это несбывшееся общее будущее.

Я машинально выныриваю из своих дум. Слух цепляется за произнесённое мамой имя Олега, словно она как радар, уловила ход моих мыслей и перешла на тему, что сейчас меня волновала, чтобы привлечь уже моё внимание.

- Прости! Что? – перебила я маму, которая понеслась галопом со своими разглагольствованиями.

Она прервалась, и так укоризненно посмотрела на меня.

- Ирина, когда ты научишься меня слушать? – без упрёков, конечно, никуда. – Ты же преподаватель!

Чуть ли зубами не скрежещу, чтобы не нагрубить. По мнению мамы, если я преподаватель, то я не человек.

- Мам, - меня хватает только на тихий и недовольный возглас.

Мама, слава богу, не цепляется за него, всё ещё хмуро глядя на меня, и мусоля густую и длинную шерсть, прикорнувшего у неё на коленях Персика.

8.

Утром проспала.

Потому что своими пошленькими мыслями, перебила себе весь сон, и теперь никак не могла оторвать голову от подушки и всё откладывала и откладывала будильник, по десять минут, и в итоге украла у себя же полчаса из утренней рутины. И теперь, с бутербродом в зубах, с кружкой остывшего кофе, и со сползающими патчами под глазами, я сушила волосы, стоя перед зеркалом, на одной ноге, как цапля, потому что впопыхах ударилась мизинцем о ножку кровати.

Карма, Миронова!

Обидела мать вчера, вот и получай сегодня.

Не то чтобы я верила в такие вещи, и здравый смысл мне подсказывал, дело вовсе не в этом, а в том, что вместо сна, я придавалась не очень приличными фантазиями, об Илюше, и в итоге не смогла подняться вовремя на работу. Но мизинец ныл, патчи неумолимо стремились вниз по моему лицу, бутерброд и кофе не лезли, а помятая физиономия, в отражении зеркала, источала все прелести недосыпа женщины в тридцать лет.

Вот и вывод! Карма жестокая и беспощадная!

И утренний бедлам продолжился и дальше.

Фен, который вот уже два года исправно служил мне, сдох, на половине недосушенной головы, и теперь справа у меня живописно красовался объем из уложенных волос, слева мокрая мочалка из них же, и эти половины, никак не мэтчились между собой. Ещё осталось разный макияж нанести и изображать раздвоение личностей. Но на уничижительный сарказм и раздумья не было времени, и я, откинув недоеденный бутерброд и убрав, уже с щёк, и так сползшие патчи, решила мочить голову полностью, чтобы сравнять объёмы.

Надо обязательно выкроить время и позвонить маме, извиниться, авось поможет, и мой день, начавшийся как безумное утро в дурдоме, возможно, сменит курс. Да и просто поговорить надо. Придумала тоже Олега звать на свой юбилей, а этот и рад стараться.

В итоге изобразив на голове мало-мальски, что-то приличное, и нарисовав не очень ровные стрелки на глазах, на последнем этапе ткнула в глаз тушью, и ранений на теле прибавилось.

Кое-как справившись с причёской и макияжем и запихнув несчастный бутерброд в рот, я похромала к шкафу, потому что до выхода десять минут, иначе рискую опоздать. А у меня первая пара, и Никитична, строго блюдёт каждого преподавателя, и если опоздаешь, назидательного и нудного выговора о важности тайм-менеджмента, как для специалиста и преподавателя, не избежать, а потом ещё и подкинет какую-нибудь развлекуху в виде внеурочной работы, в назидание остальным.

И поэтому было не до выбора и бичевания, схватила первое попавшееся платье, и пару раз меняла колготки, морально готовая к этому, карма же.

Первые поползли тут же, как только я натянула носок на пальцы, кряхтя из-за боли в ушибленном мизинце. Вторые дали брешь, уже плотно сидя на бёдрах. Ну а третьими были чулки, чёрные, с ажурной широкой резинкой, потому что колготки у меня закончились. Чулки очень нелепо смотрелись с моими чёрными бесшовными трусами, но либо они, либо надевать джинсы. А джинсы у нас в институте не в почёте, и это был прямо самый крайний вариант.

Остальная одежда либо в стирке, либо не глаженая.

Тут же мысленно представила назидательные речи мамы, о том, как важно всегда держать в порядке свои вещи, готовить всё с вечера, а потом вспомнила, чем я занималась вечером, и сразу же отмахнулась, не до этого сейчас.

Вылетела в коридор, схватив сумку, скидывая по пути в неё телефон и зарядку, косметичку и ключи, вместе с этим надевая пальто и ныряя в туфли, и тут-то пришлось притормозить. Ушибленный мизинец никак не хотел находиться в таких стеснённых условиях, и при каждом шаге бил болью. Терпимо, но нужной скорости не набрать.

- Чёрт! – выдохлась я, замерев на минуту, обдумывая, насколько ужасно будет смотреться чёрное деловое платье-футляр и пальто с белыми кроссовками, в которых я сейчас, несомненно, побегу на работу, потому что других вариантов у меня нет.

Схватила сумку, туфли за каблуки, на сменку, и бросила последний взгляд на себя в зеркало, старясь не анализировать заполошный и замученный вид, поскакала хромой козочкой, попав под мелкий дождик, по пути на остановку.

Карма, короче.

Благо с транспортом повезло, и, судя по приложению, автобус подойдёт через две минуты, и даже думать не буду, чтобы не сглазить, как пройдёт дорога до института, но вроде я даже и успеваю.

Но первой, передо мной тормозит знакомая белая Тойота Серова.

Олег в наглую ныряет в парковочный карман для общественного транспорта, так, чтобы быть максимально ближе ко мне, стоящей под козырьком остановки.

- Ир, привет! – высовывается с водительского места, открывая передо мной дверцу.

Словно в противовес мне, он опрятен и гладко выбрит, и пышет бодростью и свежестью, и даже знать не хочу, что он здесь забыл, живёт ведь в противоположной стороне.

Может, опять ездил пар спускать.

- Олег, не до тебя сейчас, - бурчу я, вглядываясь в серую хмарь, в надежде увидеть автобус и сбежать от него.

- Ир, ну садись, подвезу, опаздываешь наверное, - он с интересом разглядывает меня, без проблем считывая небрежный и нервозный вид, и правильно всё понимая.

Я перевожу на него взгляд, всерьёз раздумывая над тем, чтобы он меня подвёз.

9.

- Ирочка, а у нас сегодня будет занятие? – в трубке раздался быстрый щебет моей ученицы Сани Селезнёвой, скучающей домохозяйки, которая одна из первых записалась ко мне, когда я решила открыть студию рисования.

- Просто сегодня четверг, а у нас же по четвергам, - продолжала тараторить Саша, и я уже знала, что вставить в этот поток слов, пока она не выговорится, хоть самый крошечный звук, будет невозможно. Поэтому зажала трубку плечом, складывая свои вещи и краем глаза, наблюдая, как тянуться мои вечерние студенты, покидая кабинет.

- Охранник-то нас пустил, но я смотрю уже к шести, а тебя всё нет…

Неудивительно, что я забыла напрочь про занятия. Сумасшедший день полностью поглотил меня своими заботами, плюс, раньше в это время я была уже свободна, но проект «Доступное образование» и вечерники, как раз встали в то время, когда я вела занятие.

Группа была маленькая, всего пять человек. Все женщины, почти за сорок, и все умницы и красавицы, тоже с удовольствием выкраивали в своих графиках время, чтобы отвлечься от серых будней и немного пописать на разные темы.

Раз в неделю, мы встречались в студии, в старом ДК, рядом с моим домом, где получилось арендовать помещение за очень символичную плату. Я на оборудование потратила в разы больше, но что не сделаешь ради любимого хобби. И впервые в жизни мне не хотелось на занятие.

Мизинец ныл весь день, не переставая, потому что в институте всё же пришлось переодеть туфли, которые я тут же скидывала, когда садилась за стол, и лекции сегодня вела преимущественно сидя. К боли в ноге прибавилась головная, и было такое ощущение, что все события, произошедшие с утра, были два дня назад, настолько мой день растянулся.

А ещё, левый чулок, норовил устроить диверсию, и сползти, отцепляясь силиконовым краем от кожи, и один раз ему даже это удалось, благо всё произошло в перерыве, и я смогла поправить этого саботажника. Но каждый раз теперь я чувствовала малейшее поползновение тонкого капрона по коже, с ужасом представляя, как встану из-за стола, во время лекции, а там, на левой ноге болтается спущенный чулок.

И причин, вести пары, сидя, сегодня, прибавилось.

Позорится по такой ерунде, не хотелось, да и не хватало ещё, и за это выслушивать выговор от Никитичны. С утра, как я не старалась, я попалась ей на глаза и получила выговор, за внешний вид, не подобающий преподавателю, а это всего лишь были кроссовки на ногах.

Выкроив время, я всё же дозвонилась до мамы, но она разговаривала сухо, и даже не мучила меня своими нотациями, что говорило о высшей степени обиды.

Олег, сделав небольшую паузу, после того как я отшила его, оклемался и начал строчить длинные философские послания мне в мессенджер, после третьего «…жизнь такова, какова она есть…» и так далее и тому подобное, я кинула его в ЧС.

Василина сегодня была без настроения и недовольно бурчала на любое моё замечание, и я от неё отстала, сама, честно говоря, не стремясь к задушевным разговорам.

Но самым неприятным был холодный взгляд Илюши, и то, как меня это цепляло.

Я сто раз за день, одёргивала себя, начиная мысленный оправдательный диалог перед ним. Сто раз напоминала себе, что я ничего ему не должна и ничем не обязана, и всё равно погрязала в этой холодной синеве, которой он пронизывал меня, после того как, я отшила Олега.

Не получалось ни отвлечься, ни переключиться. Неприятное чувство фоном свербело в груди, вплоть до самой пары у вечерников, где он даже не посмотрел на меня, выбив этим из колеи окончательно. Словно не было ничего между нами, ни ночи той сумасшедшей, ни поцелуев волшебных, и моя поехавшая от этого мальчика крыша мне тоже привиделась.

А с другой стороны, если он такой инфантильный и обидчивый, то туда ему и дорога. Я всё равно не собиралась развивать с ним никаких отношений, но, чёрт возьми, как приятно было греться в жаре его обожания, а сейчас я для него пустое место.

Соберись, Миронова!

У тебя вон группа простаивает, а ты про мальчика своего.

Ученицы мои, конечно, лапочки и умнички, но так-то за занятия уплачено, и динамить их, совсем уж без веской причины не стоит.

- …девочки разволновались, - щебет в трубке, не утихая, Саша, а я, за это время, успела и переобуться в благословенные кроссовки, и сумку собрать, и проводить тоскливым взглядом широкую спину Ильи, когда он вышел, не прощаясь, а Саша всё тараторила, – …а я говорю им, что ты просто опаздываешь, тем более ты нам натурщика обещала. Мы все в предвкушении!

- Да Саш, спасибо, - наконец вставила я, и то, потому что она сделала паузу, - у меня просто группу вечерников добавили, так что вам придётся подождать, - я похромала к выходу, закрывая за собой кабинет. – Максимум полчаса на дорогу, и я буду у вас, - продолжила я, ковыляя по пустому коридору, натягивая пальто, на свободную руку, предполагая, что как только завершу разговор, надену и вторую половину – а насчёт натуры, не получится, увы…

Я недоговорила, из-за поворота вдруг вышел Илья, весь какой-то взъерошенный и напряжённый, и похожий сейчас, в своей чёрной косухе и кожаных штанах, на какого-то байкера, оставившего за углом верного железного коня, и решившего устроить разборки.

Вечерники не особо следили за дресс-кодом, и к ним и отношение было более лояльное, чем к очникам, и Илюша, как и многие в группе вечерников не парились по внешнему виду.

10.

- Не уверен, что после этого смогу жить, как прежде.

Илья выходит из-за ширмы, где оставлял свою одежду, натягивая футболку.

Я составляю мольберты с холстами, на которых в разных вариациях запечатлён его торс.

В основном мы работаем в штриховке, и Илюша написан на пяти разных холстах в монохроме, с различной степенью того, как видели его мои ученицы, но надо отдать всем должное, сегодняшний урок им очень понравился, потому что выполнено всё замечательно.

Так сказать, «с любовью».

- Я думаю, ты справишься, - усмехнулась я, вспоминая, как Илью встретили мои ученицы, и как он неподдельно краснел, купаясь в их внимании.

А уж когда он снял футболу…

Даже немного ревниво стало, от масляных взглядов дам, в которых читался неприкрытый интерес.

А Сашка, оказалась смелее всех, и, улучив момент, сунула Илюше клочок бумажки со своим телефоном, и кокетливо виляя задом, ушла одна из последних.

В общем, это занятие останется в памяти у нас всех.

- Ир, - Илья подкрался сзади, и я замерла, ожидая продолжения.

За этим его кротким «Ир» крылось многое, слышала, как протянул моё имя, просительно и с надеждой.

Я понимала, чего он хочет, и, возможно, даже поступилась бы своими принципами и установками. Ведь он и вправду хорош, настолько, что можно опять потерять голову, но я чертовски устала от этого суматошного дня и мечтала только о бокале вина, расслабляющей ванне и чтобы из неё выпасть сразу в кровать.

- Илюш, - начала я, - я так устала сегодня…

- Почему ты думаешь, что я тебя заставлю работать? – пробормотал он, лаская горячим дыхание мою шею.– Я, наоборот, только за релакс.

Я вымученно улыбнулась.

Релакс мы понимали по-разному, это и так понятно.

Для него это, скорее всего, неторопливы секс, в котором он будет вести.

А я не настолько пьяна и возбуждена, чтобы делать это в студии. Да здесь особо и нигде, хотя, конечно, при желании всё возможно.

А дома полный бедлам после сумасшедшего утра. Недопитый кофе, в кружке на туалетном столике, разбросанная одежда и незастеленная постель.

Я-то всё это переживу, договорюсь со своей совестью, ибо мой сон мне дороже, а вот если рядом будет Илья, это всё меняет. И как бы мне ни хотелось продолжения, и того, что он вытворяет сейчас, нежно целуя мою шею, и очень, прямо до мурашек, правильно массирует усталые плечи, всё это придётся притормозить.

Вот только ещё секундочку, постоим так.

Ещё чуть-чуть.

Господи, как же хорошо.

Это почти секс.

Если бы ему этого хватило, я бы даже согласилась на совместную ночёвку.

Ох, Миронова! О чём ты только думаешь?

А о чём здесь можно думать, когда его чудесные, чуткие пальцы находят все мои болевые точки, разминая мягко, до дрожи, оставляя после себя, тепло и негу.

А губы, самые идеальные в целом мире, скользят по изгибу моей шеи, целуя так трепетно, что хочется вечно стоять, замерев вот так, сотканной из нежного возбуждения, реагируя на каждую лёгкую вибрацию.

Как бы не застонать в голос, а то ведь не так поймёт.

- Ир, ты классная такая, - захрипел Илья, разрушая момент, - с ума схожу по тебе.

Его ладони медленно сползли ниже, огладив мои бока и забирая в тёплый кокон, крепко притягивая к себе, так что я вся вжалась в него, ощущая сквозь слои одежды, какой он горячий и твёрдый.

- Илюш…- попыталась выбраться, пока ещё могу хоть как-то повлиять, потому что и самой хочется уже отпустить и забыться, но, чёрт побери, мы теперь не случайные знакомые, он мой студент, молодой мальчик, а я…

Я влюбилась в него по уши, и ничего хорошего из этого не выйдет. И чем раньше мы всё это завершим, тем лучше.

Наверное…

Илья чувствует моё противление и усиливает напор.

- Ира, ты очень красивая, просто невероятная, - губы плавно с шеи перешли на мои скулы, - хочу тебя. Постоянно хочу тебя. Всё время на повторе наша ночь в голове.

Чёрт, ещё немного и я сдамся, и только осознание той горечи, что будет после, останавливает меня от окончательного падения в пропасть.

Илья фиксирует мой затылок, разворачивая к себе, чтобы закрепить успех и поцеловать, второй рукой обхватывает поперёк живота, опасаясь моего сопротивления.

- Илья, отпусти, - я в последний момент, уворачиваясь от поцелуя.

- Ир?

Синие глаза вспыхивают упрямством, руки давать, но уж в следующее мгновение, он ослабляет хват, и я отстраняюсь.

- Что не так? – спрашивает, оставаясь стоять на месте, даже не разворачиваясь, когда я отхожу от него.

О боже, этот день закончится или нет?

После всего, что я пережила сегодня, ещё и разборки.

Сама виновата, Миронова!

11.

-Ира, в каких облаках ты витаешь? Посмотри, пожалуйста, всё ли в порядке с молнией?

Мама строго и раздражённо глядит на меня.

- Что с тобой? – продолжает, повернувшись спиной, чтобы я могла рассмотреть потаённую молнию на платья.

Оно у неё красивое, тёмно-бордовое. Длинное, по фигуре. Очень идёт ей. Седые, серебристые волосы собраны в низкий пучок, неброский макияж. Колье из рубинов на шее. Она сегодня определённо хороша, да это и не удивительно, юбилей – пятьдесят пять.

- Какой день, словно в воду опущенная, - продолжает она, когда я поправляю её волосы, оглаживаю плечи.

- А разве я тебя такой не устраиваю? Спокойной и послушной? - оглядываюсь на себя в зеркало.

На мне тоже платье, красивое, красное, в меру строгое, по фигуре, кокетливо выглядывают коленки. На ногах балетки, мизинец ещё не до конца зажил, и высокий каблук мне пока неудобен.

Но самое примечательное во мне, как и заметила мама, моя кислая рожа.

Как ни храбрилась и не подбадривала себя, всё моё отличное настроение осталось в том вечере, когда я порвала с Ильёй. Понятно, что на нём свет клином не сошёлся, и ничего уж такого между нами не было, чтобы так убиваться, но пока у меня не получалось вынырнуть из уныния. Да и прошло всего ничего, пара дней, и пока ещё в памяти живо то, как смотрел, как говорил, бравируя от злости, и как целовал до этого, как трогал.

Не знаю, почему меня так повело на нём?

Может, потому, что я встретила его, как раз когда порвала с Олегом, и была эмоционально убита, и он совпал со всеми моими уязвлёнными чувствами, неподдельно восхищаясь мной и наслаждаясь нашей близостью.

А может, мне не хватает, вечернего неба, которое тоже есть у меня, но без него оно совсем другое.

- Не говори глупостей, - мама передёргивает плечами, удовлетворённо разглядывая себя в большом зеркале, в фойе ресторана, где будет проходить её торжество.

- Давай натягивай улыбку, уже почти все гости собрались!

Как раз в этот момент, открылась дверь, и из хмурого осеннего вечера на порог шагнул Олег, с огромным букетом красных роз.

На нём так непривычно, и очень элегантно смотрелся серый деловой костюм. Начищенный до блеска туфли, словно он из машины, не по улице шёл, а парил, ни одной капельки.

Мы вот с мамой тоже на такси, но я уляпалась вся. Накануне прошёл дождь, везде было слякотно и сыро.

Олег и сам весь холёный и начищенный, явно стремящийся поразить не только мою маму.

Он тут же увидел нас и, засветив своей белозубой улыбкой, прямым курсом пошёл к нам.

- Вот и Олег Викторович, - пропела мама. – А Ирина сказала, что вы не сможете.

- Вера Дмитриевна, как я могу пропустить ваш день рождения, - пропел Олег, вручая маме букет, обдавая нас свежестью и сладким ароматом роз.

- Ой, ну что вы, не стоило, - закокетничала мама, прижимая к себе цветы.

Они и вправду были очень красивыми, но даже они не трогали меня.

- Прошу вас, проходите, - она подхватила Олега под локоть и повела в зал.

Он озабоченно оглянулся на меня, а у меня в голове созрела сумасшедшая идея, бросить всё и уйти отсюда.

У меня и раньше не было настроения, а теперь ещё и Олег решил появиться, хотя прекрасно знает, что я его видеть не хочу.

Останавливало одно – мама никогда не простит меня после этого. Она и сейчас-то сделала усилие ради своего дня рождения, наверняка ещё дуясь, за тот разговор. Ну что же, и мне, видимо, тоже стоит напрячься.

Я посмотрела в зеркало, и постаралась сделать свою кислую мину, менее кислой, но даже вымученная улыбка ей не помогла, и, наплевав, я поплелась в зал.

- Ир, ну не дуйся, - забормотал Олег, улучивший момент, и пересевший ко мне ближе, когда после пятого тоста, все хорошо закусили и пошли танцевать. Его тоже не миновала сия участь, и я пару танцев, с мстительным удовольствием наблюдала, как его ангажировала моя тётка Лидия, которая вечно строит из себя роковую соблазнительницу, хотя тётушке уже за шестьдесят. Вырваться ему удалось только после двух медяков, и он прямиком подсел ко мне.

– Ну, обещал я твоей маме прийти, не смог нарушить слово.

Я только усмехнулась на это, безмолвно выражая своё отношение к его так называемому «слову», отвернулась от него, продолжая разглядывать танцующих.

Я выпила два бокала шампанского, которые, впрочем, не способствовали моему хорошему настроению. Мне стало ещё горше, и в шумном зале ресторана, я как никогда чувствовала одиночество.

Праздник меня не увлекал, угощения казались безвкусными, я честно выжидала время, когда смогу, наконец, уйти отсюда.

- Мне, между прочим, трудно было на это решиться, - продолжил Олег. – Я же не знал, одна ты будешь или мальчика своего приведёшь.

Я поморщилась, как от зубной боли, при упоминании Ильи.

- Как видишь, я одна, теперь можешь успокоиться и отвалить, - нагрубила я, чтобы отстал уже.

Серов засопел, но смолчал. Краем глаза заметила, как качнулся, видимо, ещё что-то, желая, сказать, но передумал.