Ирония судьбы, или Всё началось с развода

1.

- А ты не боишься, что Юлька узнает? – раздается голос Тимура – друга моего мужа.

Протяжный, чуть приглушенный саксофон из динамиков заполняет тишину между его словами. Он не звучит – осязается, давит на виски, заставляя кровь пульсировать в такт.

- А кто ей скажет? Ты, что ли? – косится Марк с ухмылкой, развалившись на широком диване в красную бархатную обивку. Подносит к губам рокс, делает глоток, не забывая при этом поглаживать обнаженное бедро девушки в костюме полицейской, если, конечно, полицейские носят кружевные бюстгальтеры и стринги.

В этот момент полуголая задница стриптизерши делает прямо перед ним «восьмерку». Как по команде, мужчины издают гортанный рык.

Даже отсюда, из-за тяжелой портьеры у входа в VIP-зону, мне видно его разомлевшее лицо, освещенное неоновой полосой.

- Нет, ну всё же, – не унимается Тимур. Перед ним извивается вторая танцовщица.

Невольно задерживаю дыхание. Как будто от ответа мужа зависит всё.

Марк поджимает губы, качает головой, цыкает:

- Тц, не боюсь. – отвечает небрежно, как будто его спросили о чем-то совершенно пустом, неважном. – А чего мне бояться. Моя Юлька не из тех, кто рыскает по таким места.

Его ухмылка становится шире, самодовольнее. Отхлебывает виски, ловит взгляд стриптизерши, щелкает языком, давая знак продолжать танец.

Сам же продолжает убивать меня словом:

- Пойми, Тим. Она – идеальная жена. Для ужинов с начальством, для фото в соцсети. Для того, чтобы дома пахло вкусной едой и чистотой. Счастливая семья и всё такое... Возможно, самый правильный выбор в моей жизни. Она как дорогой, качественный матрас. Уютно, надежно, но… С матраса не загоришься, понимаешь? С Юлей я бы никогда в жизни так не расслабился. Она слишком правильная. Чтобы она надела такое... – тянет пренебрежительно, шлепает ладонью по заднице, самозабвенно трущейся об него.

- Ну, а теперь-то ты свободен, – усмехается Тимур. – Снимаю шляпу перед твоей гениальностью. И должность новая, и руки развязаны.

- Абсолютно! – Марк ставит бокал со стуком на столик из черного стекла. – Ты же меня знаешь, я порядочный человек. Не способен на измену в браке. Как будто барьер в голове. А так... Хорошо, что она у меня понятливая. Сказал – надо развестись для дела, и развелись.

Тело будто наливается свинцом. Хватаюсь за портьеру, чтобы не рухнуть прямо тут замертво.

Мозг тут же подкидывает видение. Наша кухня. Марк сидит напротив, смотрит удрученно. Я чувствую это. Внешне держусь, но на самом деле места не нахожу, пытаюсь узнать, что его мучает. Он подается вперед, целует меня в лоб и говорит:

- Юль, нам надо развестись.

- Что? – улыбаюсь растерянно. Потому что ожидала чего угодно, но не этого.

У нас же всё хорошо! Шестой год живем душа в душу, ни одной крупной ссоры.

- Развестись, зай. – поспешно уточняет он. – Так надо.

Его любимый аргумент.

- А для чего надо?

- Для работы.

- Не понимаю.

- Работу мне предложили. Зарплата в три раза выше прошлой, перспективы, карьерный рост, полный соцпакет, премии, надбавки.

- Хорошо. – стараюсь проникнуться, конечно, но что-то не получается искренне радоваться. – А развод-то зачем?

- Владелец принципиальный слишком. Набирает в команду только холостяков. Он убежден, что женатые мужики, тем более с детьми, слишком расслабленные. Не рискуют в профессии. Потому что якобы они и на работе тоже становятся папками.

- Что за хрень, – фыркаю.

- Я так же сказал. Но Юль, пойми, от таких предложений нельзя отказываться. Это такой шанс.

- Шанс? Ты шутишь?

- Ты подумай. Мы наконец сможем и на ноги встать, и ребенка наконец завести. Ты же так хотела ребенка.

- Марк, я хотела ребенка в браке. А ты мне предлагаешь развод.

- Фиктивно, зай. Для нас с тобой ничего не поменяется. – берет мои руки в свои, по очереди целует одну, потом другую. – Это временно. Полгода, максимум год.

Он замечает моё смятение. Отводит взгляд:

- Это для нашей же семьи, для нашего будущего. Но если ты не согласна, то я сейчас позвоню и откажусь. Хочешь?

Очень хочу!

Но тут в голове звучит мамино напутствие перед свадьбой: «Вышла замуж, теперь слушайся мужа. Делай, что говорит. Тогда он тебя никогда не бросит». Мне было девятнадцать, и мамины слова стали для меня девизом. Руководством к применению. Ведь она именно так и жила с моим папой. Долго и счастливо. И умерли в один день от несчастного случая. Но это совсем другая история. А в этой я согласилась на развод.

Ну не дура?

Три месяца уже живу в этой странной реальности. На мне обручальное кольцо, в голове – статус замужней женщины, а в паспорте – печать о расторжении брака.

- И знаешь, что самое клёвое? - голос Марка возвращает меня к реальности. – Она же даже сцену не закатила. Ни слёз, ни истерик. Просто приняла, как всегда. Для неё мое решение – закон. Да, поначалу это радовало. Но у всего же есть мера? Иногда мне кажется, у нее нет вообще никаких инстинктов, никакой спонтанности, огня. Она слишком предсказуемая. А здесь... – он обводит рукой зал, где под вспышками стробоскопов извиваются блестящие тела, – здесь жизнь. Адреналин. Настоящее.

Стриптизерша, уловив его жест, опускается перед ним на колени, берет его за руки и зарывает его пальцы в свои длинные, распущенные волосы. Он подается к ней, что-то шепчет на ухо, и она смеется, закинув голову. А потом он снова поворачивается к Тимуру:

- Не грузи больше, а, по-братски. Я наконец-то вырвался. Дай отдохнуть по-человечески.

Он это говорит Тимуру, но слушаюсь его почему-то я. Отцепляю пальцы – руки безвольно свисают.

Отступаю на несколько шагов назад, разворачиваюсь и – вверх по лестнице – выхожу в морозный декабрьский вечер. В лицо бьет пронизывающий до костей ветер.

- Ну что? Это был он? – спрашивает Алька, которая ждала меня снаружи. Из-за неоновых огней вывески её лицо отдает розовым.

Визуалы героев 1.

Марк

2.

В этой жизни я терпеть не могу две вещи: новогодние каникулы и лотереи.

Первые – потому что на десять гребаных дней вся страна впадает в астрал. Не работают банки, не работают биржи. Никто, бл*ть, не работает! Трёх дней за глаза бы хватило!

А вторые – потому что это развлечение для лохов, которые ничего сами добиться не могут, вот и сливают бездарно деньги в грамотно расставленные воронки – прямиком в карманы организаторов.

И если бы мне еще неделю назад сказали, что я, Александр Волков, топ-менеджер одного из крупнейших в стране инвестиционных кампаний «Фонд Федотова» в полдень тридцать первого декабря буду стоять в грязном подъезде типовой серой многоэтажки в костюме Деда Мороза, я бы послал этого пророка к нашим корпоративным психологам на стресс-тест.

Но... Лотерея. Проклятая, идиотская, обязательная лотерея «Новогоднее чудо», которую разыграли на корпоративе наши креативщики и на которой я вытащил «счастливый билет». И мне выпала сомнительная честь развезти подарки семьям двенадцати лучших сотрудников по итогам года. Лично.

В костюме. Для сплочения команды и создания атмосферы семейной заботы.

Чушь собачья.

Как будто недостаточно уже того, что я вообще пришел на корпоратив.

Мне вручили мешок. Не скупились, конечно. Внутри – добротная, длинная шуба из качественного материала, отороченная белым пушистым мехом. Шапка-боярка, массивный пояс, добротные валенки из войлока. И борода – не кусок ваты на резинке, а аккуратная, густая, практически как настоящая.

Весь необходимый инвентарь. Почти.

- А что дарить?

Потому что больше в мешке ничего не было.

- Всё, что вам подскажет фантазия! – весело объявил ведущий под громкие аплодисменты сотрудников.

- Ну что, Волков? – выкрикнул из толпы Матвей Максимов, руководитель HR-отдела, с которым у нас взаимная нелюбовь. И если бы он не был отличным спецом, я бы его давно предложил на увольнение. – Примешь вызов? Или слабо?

Отказаться – показать слабину. Могу, конечно, делегировать. Сослаться на горящую путевку на острова, например. Но на самом деле есть еще и третья вещь, которую я ненавижу.

Ложь.

Нет у меня путевки.

Зато есть обязательность.

Так что я там же, на корпоративе, дал распоряжение своей секретарше выяснить всю необходимую информацию, составить маршрут и заказать нужное количество подарочных сертификатов, чтобы самому этим не заниматься. И принял вызов. Потому что вызовы я люблю.

Сел с утра в машину, вбил адреса согласно маршруту в навигатор. Шесть из них объехал за пару часов.

Сейчас – седьмой.

Подъехал к нужному дому, к нужному подъезду. Поднялся на нужный этаж. Стою теперь у обшарпанной двери, выгляжу, как с глянца, и всё еще чувствую себя идиотом.

Поправляю «боярку», набираю в легкие сухого подъездного воздуха для очередного бодрого «С Новым годом!» и стучу.

А потом снова стучу. Снова. И снова.

Начинаю злиться.

Потому что начинаю выбиваться из составленного графика, согласно которому я быстро вручу каждому по подарочной карте и уже через пару часов буду свободен.

У меня ещё были планы на вечер – тишина, камин, ужин в одиночестве и хорошая книга.

Мне очень нужен покой.

Особенно после вчерашнего. Мало было мне сомнительного выигрыша, так еще и та женщина у светофора...

Выскочила прямо под колёса, с пустым, невидящим взглядом. Решил, что обдолбанная, но когда увидел её глаза, понял, что нет. Но остановиться не смог. Выругался, отчитал – выплеснул всё, что хотел сказать организаторам лотереи на её бедную голову. Белая пушистая шапка шлепнулась в серое месиво под ногами. Длинные светлые волосы, убранные в низкий хвост, упали на куртку.

Но она этого не замечала будто.

Зато я заметил, как она красива. Как Снегурочка из сказки.

Пробормотала что-то невнятно. Кажется, извинилась.

И я в ответ пробурчал что-то.

Уехал, сделал круг по Центру и вернулся к тому месту, где её оставил, но никого уже не было. Сердце в груди гулко ухнуло. Нельзя было мне оставлять её там одну. Вдруг с ней что-то случится? Она же была явно не в себе!

Весь вечер потом корил себя за несдержанность, но и злился: ну как можно быть такой невнимательной? А если бы сбил? Если бы затормозил на секунду позже? Слава Богу, в моем Лексусе отличные тормоза.

В мыслях не сразу замечаю, что дверь открывается.

- Ой, так быстро?

И в первые пару секунд думаю, что у меня глюки. Потому что передо мной стоит Она. В простой водолазке молочного цвета и серых широких брюках. Светлые волосы небрежно сплетены в косу и перекинуты на одно плечо.

- С наступающим! – хриплю на автомате.

Прочищаю горло.

Что за... Она, что, у нас работает?

- Давай без реверансов!

- А?

- Давай, Геракл, танцуй.

И прежде чем я успеваю сообразить, что происходит, она хватает меня за широкий пояс и решительно тянет в прихожую. Резко хлопает дверью. И я оказываюсь в тесном пространстве в полном недоумении.

Пахнет корицей и мёдом.

- М-можно начинать. – и алкоголем. Кажется, девушка пьяна. Или с похмелья.

Терпеть не могу пьяных женщин!

Она отходит на шаг, опирается о узкий пристенный столик, заваленный мишурой. Смотрит на меня расфокусированно.

- Пфр, – прыскает, хихикнув. – Краси-и-ивый.

Мозг, обычно работающий на биржевых скоростях, впадает в ступор. Я слышу слова, но они не складываются в осмысленную картину.

- Не понял.

- И голос такой, ик! – прикрывает ладонью рот. – Не стой, проходи.

Снова хватается – на этот раз за меховую оторочку. Мотает головой в сторону открытых дверей комнаты. Тянет.

- Там удобнее.

- Что удобнее?

- Задницей крутить, что еще. – старается звучать нагло и дерзко. – Я вообще-то полный пакет заказывала.

Но почему-то ни в её голосе, ни в её смущенно опущенных в пол глазах нет ни дерзости, ни наглости.

Визуал 2

Александр Волков

3.

- Ты что, бессмертная?! – кричит Дед Мороз. В голове тут же эхом звучат отголоски вчерашнего вечера.

Вздрагиваю.

Да не может быть. Мир же не настолько тесен? Или меня вчера всё же сбили, я сейчас в коме и всё это мне просто кажется?

Ну не бывает так. Такое ощущение, что меня разыгрывают. Судьба, вселенная, Бог знает кто...

Он что-то дальше говорит в трубку, злится, краснеет, пыхтит. О чем-то меня спрашивает. Отвечаю на автомате.

Оставляю его одного в гостиной, иду сама в спальню переодеться. Из-за этого придурка я насквозь промокла. Зато голова снова ясная, как будто и не было ни шампанского, ни дикого похмелья с непривычки.

Переодеваюсь в другой домашний костюм – с футболкой и велосипедками. Наматываю на голову полотенце.

Возвращаюсь в гостиную.

Он смотрит на меня молча, сведя брови у переносицы.

И я снова вынужденно признаюсь – на это раз хоть не вслух – что он чертовски привлекательный. Жаль, что дикарь.

А потом он переводит взгляд на стол и видит пузырьки и пустую бутылку шампанского. Кажется, он умеет быстро анализировать, потому что из всех возможных объяснений он выбирает именно то единственное, что является правдой:

- Ты что, самоубиться решила? – мотает головой... Как его там? Александр Волков. – Этим?

Каменею.

Подается вперед, берет один из них, читает название.

- Ты же знаешь, что это гомеопатия?

Бесит.

- Знаю, и что?

Просто это единственное, что дома было из лекарств.

- А то, что с точки зрения доказательной медицины они бесполезны. – пялится на меня, морща лоб, и почему-то мне кажется, что он вот-вот засмеется.– Во всём..

Вот придурок!

- Вам что, смешно?

- Нет, – и нагло начинает улыбаться.

А где эмпатия? Где простое человеческое сочувствие?

- У меня тут трагедия, вообще-то!

- В трёх актах. – приподнимает бровь.

Его взгляд скользит по гирлянде, всё еще мигающей на полу, по пустой бутылке, по разбросанным пузырькам, задерживается на террариуме, где Агафон уже почти обнял мою связку ключей своими мохнатыми лапами. И вдруг в его глазах я отчетливо вижу не столько раздражение, сколько снисходительность. Насмешку. Иронию.

И это почему-то отрезвляет лучше любого рассола. Я забываю и об усталости, и о похмелье.
Мне становится так за себя обидно, будто я какое-то посмешище. Карикатура.

Но я же живая. И мне всё ещё очень больно.

- Ясно.

Подхожу тумбе, на которой стоит террариум, выуживаю из ящичка длинный пинцет.

- Что это ты делаешь? – спрашивает хам.

- Что видишь. – огрызаюсь я. – Буду доставать ключи. Освобожу тебя, уважаемый Александр Волков, чтобы ты мог продолжить нести праздник тем, кто его ждет.

Он молча наблюдает, скрестив руки на груди. Видимо, решил, что самое интересное шоу началось сейчас.

Сердце колотится где-то в горле, пульсируя в висках остатками вчерашнего шампанского. Я боюсь Агафона. Его мохнатых, лохматых лап, его медлительных, ползучих движений. Марк завел его два года назад. «Это же круто, экзотика!» – сказал он, когда принес этот стеклянный ящик. – «Ты только присмотри за ним пару дней, пока я в командировке. А дальше – я сам». Я сказала, что боюсь их. «Вот и проработаешь свою фобию, зай».

Надо ли говорить, что «дальше я сам» так и не наступил. Весь уход за тарантулом лег на меня, как и многое другое, пока муж «находит себя», перескакивая с одной работы на другую. А в перерывах между этим по месяцу лежит на диване.

Рефлексирует.

А я всё никак не проработаю свою чертову фобию.

Дышу глубоко, пытаюсь сконцентрироваться. А этот... Стоит и даже ради приличия не вызывается помочь.

Ну и ладно. Сама.

Чуть приоткрываю верхнюю крышку террариума. Тёплый, влажный воздух бьёт в лицо. Агафон, почуяв движение, лениво поворачивает свою волосатую голову. Его чёрные, блестящие глазки-бусинки смотрят прямо на меня. И внутри всё сжимается в ледяной, знакомый узел страха. Его приземистое, волосатое тело будто напрягается. Ключи лежат прямо рядом с его передней лапой.

«Вот и проработаешь свою фобию».

Голос Марка звучит в голове ясно, будто он здесь. Ироничный, снисходительный. Как и взгляд этого Деда Мороза.

Нет.

Просто нет.

Я опускаю руку. Пинцет со слабым звоном падает на тумбу. Отворачиваюсь от террариума, от ключей, от этого паука, которого я кормила два года из-за чужого каприза.

- Знаешь, что? – говорю я чётко, глядя прямо в глаза своего заложника. – Не буду.

Он молчит, просто приподнимает бровь. Красивый. Но такой...

Такой...

- Не буду их доставать.

- А кто, по-твоему, это должен сделать?

Снова беру в руки пинцет, протягиваю ему. Хватает кончиками пальцев. Брезгливо.

- Тебе надо, ты и доставай. Или звони в МЧС. Или в службу по отлову экзотических тварей. Мне всё равно.

Прохожу мимо него к длинной барной стойке, разделяющей комнату на две части – гостиную и кухню – там розетка удобная, чтобы высушить волосы. Машинально бросаю взгляд на настенные часы на холодильнике.

Почти два.

Обычно к этому времени у меня все экзотические салаты и закуски готовы, пряники – те, что для дома, – ровными рядами разложены в плоские тарелки, на плите дымится горячее, а в духовке – румянится поросёнок.

Мама всегда говорила: чтобы год был удачным, надо его встречать с любимой едой.
Обычно. Но не в этом году.

- Я делала то, что должна была, слишком долго, – бормочу я уже больше для себя, наливая в чашку холодной воды из фильтра-кувшина. – Угождала. Соглашалась. Преодолевала отвращение. И куда это меня привело?

Делаю глоток. Вода кажется горькой.

- Так что вперед! И с песней. Ваши проблемы меня больше не касаются. У меня своих… – я обрываю фразу, потому что говорить дальше нет сил.

Поворачиваюсь к нему, опираясь о барную стойку.

Он смотрит на меня долгим, оценивающим взглядом. Потом его взгляд скользит по комнате: по аккуратно расставленным пряничным башенкам – так и не закончила декорировать; по одинокой, не наряженной ёлке у окна, по фотографии на комоде, где мы с Марком улыбаемся в кадр, демонстрируя обручальные кольца.

4.

- Сколько, говоришь, он может так просидеть?

Арахнолога не нашлось ни в одной из семи клиник, куда мы позвонили. Зато был герпетолог – спец по змеям и ящерицам, который посоветовал не трогать паука и ждать. Если лапка серьезно травмирована, он ее сам сбросит и нарастит новую. Как ящерица – хвост.

- Сутки. У него режим.

Сидим по разные стороны стойки. Между нами поднос с пряниками привычно новогодних форм, которые Юля испекла сама. Шары, звезды, елки, человечки. А еще кондитерские мешки с разноцветными наполнениями, насадки, посыпки...

Беру звезду.

- Какао хочешь? – спрашивает вдруг Юля и, не дождавшись ответа, подскакивает с места. – Я люблю их с какао.

Нервная.

Но голос у неё приятный. Мягкий, глубокий. Такие, кажется, называют бархатными. Завораживает.

- Давай, – киваю.

Откусываю кусочек звезды – она начинает медленно таять во рту, оставляя послевкусие корицы, имбиря, меда и домашнего уюта, которого в моей жизни не было, кажется, целую вечность. Мой сознательный выбор.

Потому что так всегда было проще.

Не привязываться. Не впускать. Не давать даже шанса этому миру эмоциональных крючков, за которые можно зацепиться и потом сорваться в пропасть. Как мой отец после ухода матери. Мне было двенадцать. И я твердо решил, что не хочу так же. Поэтому я выстроил стены. Оградился от всех.
Карьера, деньги, контроль, рациональность – вот мои щиты. Можно строить связи, но они должны быть простыми и понятными: ни обещаний, ни обязательств, только физиология.

А сейчас сижу на чужой кухне, жду какао и до сих пор не могу забыть, как моё тело отреагировало на близость этой девушки. Держать её в объятьях было удивительно приятно. Она уже успокоилась, а я всё не спешил, отпустить её. И это странно. Потому что ни на кого прежде у меня не было подобной реакции.

Что-то она во мне задевает.

Что-то, что заставило вчера не просто притормозить, накричать и уехать, но и вернуться. И понервничать, не застав на месте. И думать о ней весь оставшийся вечер и часть следующего дня.

И если еще пару часов назад мое нахождение в этой квартире казалось неволей, то теперь я даже не против, если Агафон не будет двигаться еще несколько часов. И пусть оставшиеся лучшие сотрудники не дождутся своих подарков от Волкова.

- На, - говорит она, ставя передо мной кружку.

Пар поднимается, щекочет ноздри. Я беру кружку в руки, грею ладони.

- Спасибо.

Она садится напротив, обхватывает свою кружку и пристально смотрит на меня. Не исподлобья, как раньше, а с открытым, почти изучающим любопытством.

- Признайся, ты меня преследуешь? – спрашивает она прямо. – Я тебя узнала. Не сразу, конечно. Но узнала.

- Обычное совпадение.

Она хмыкает, и в уголках её губ появляется тень улыбки.

- Кто такой Марк? – вдруг спрашиваю я. Вопрос вырывается сам, до того, как мозг успевает его отфильтровать.

Просто слишком много деталей сложилось в одну картину. И мне хочется знать.

Она вздрагивает, будто я её ударил. Пальцы сильнее сжимают кружку.

- Муж – говорит она тихо, глядя на пар от какао.

М-да.

Я так и думал.

Но все равно... жаль.

- Бывший. – звучит следом.

Глубокий вдох. Выдох.

- Всё сложно. – поднимает на меня глаза.

- Почему?

- Потому что я искренне считала, что замуж выходят раз и на всю жизнь. Он сказал, что наш развод будет фиктивным, и для нас ничего не изменится. А на самом деле, ничего не изменилось только для меня. А вчера я узнала, что он считает себя свободным человеком.

На последнем слове она ведет плечом и улыбается. Обманчивая легкость в её голосе контрастирует с тем, как дрожат её пальцы. Она ловит мой взгляд, сжимает их в кулачки и быстро прячет под стойкой.

- А меня считает скучной.

Фыркаю.

- Какая угодно, но не скучная.

- Не издевайся.

- На правду не обижаются.

- А какая?

- Ненормальная.

- Что?!

- Вспыльчивая.

- Я?! – вспыхивает.

- Настоящая Снедурочка.

- Как ты меня назвал?

- Снедурочка. – повторяю, едва сдерживая смех.

Округляет глаза, вот-вот готова разразиться праведным гневом.

- Что и требовалось доказать, – говорю и тут же тянусь за следующим пряником. Она ведет взглядом мою руку. – Очень удачные, молодец.

- А ты... А ты...

- А что я?

- Ты хам. – она пытается звучать серьезно, но получается плохо. – Сначала орешь, как резаный, потом утешаешь, а сейчас назвал меня ненормальной, хотя сам перепутал адреса и при этом считаешь себя коренным. Это же база!

Меня это задевает. И заводит.

- А нечего было меня стриптизером называть. Но признаю,– поднимаю руки в шутливой капитуляции.– С географией сегодня не сложилось. Но в остальном-то я прав.

- Нет.

- Да.

- Нет!

Смотрю на неё, на её опущенные ресницы, на тонкие пальцы, обхватившие керамику. И понимаю, что не хочу, чтобы этот странный, абсурдный мир из четырёх стен и стеклянного ящика с пауком закончился. Потому что за его пределами – скука и предсказуемость. А здесь…

Здесь что-то происходит.

Адреналин.

Настоящая жизнь.

- Знаешь, у меня сегодня должен был быть идеальный новогодний вечер,– говорю я мысли вслух. – Тишина. Книга. Дорогой виски. Никаких гирлянд, никакого мандарина под шампанское.

Она поднимает на меня взгляд:

- А что с гирляндами не так?

- Всё. Это мишура. Фальшивое сияние, чтобы скрыть уныние декабря.

- Ясно. Пессимист.

- Реалист. Не люблю, когда люди сами себе врут, будто со сменой обычных суток может обнулиться прошлое. С новым годом, новым счастьем. Глупо и наивно. А ты? Наверное, из тех, кто нарезает оливье под «Иронию судьбы», запекает поросенка по бабушкиному рецепту, застилает стол новой скатертью, доставая из закромов фамильный хрусталь?