Исаев и его крест

Глава 1. «Особый» следователь – для «особых» дел.

После развала СССР целые стопки архивов полетели в макулатуру. Мы уже не узнаем, сколько блестящих сокровищ сгинуло в огне. Но что, если есть шанс заглянуть в этот шуршащий, обречённый мусор? Что если мы вытянем папку наугад и прочтем шапку титульного листа на пыльной картонной крышке?

Изучим скучные данные: начало допроса в 3.20… конец допроса в 3.15…

«Раззява дежурный перепутал время!» — подумает внимательный читатель. Но допустим на одно мгновение: вдруг ошибки нет?

Такие уж методы у следователя из пограничного Благовещенска. Он растянул ночь допроса в бесконечность и, завершая свой фокус, перемахнул за стрелки, но потерял по дороге пять минут. Ха, смешно! Вот и я подумал то же самое… Но мое бахвальство улетучилось, когда я провозился с папкой № 396 всю ночь. Теперь-то я верю. А вам предлагаю просто допустить…

Протокол допроса по делу № 396.

Допрос начат в 3 ч. 20 мин.

Допрос окончен в 3 ч. 15 мин.

Ф.И.О. следователя (дознавателя):

Воронцов Даниил Андреевич. Капитан.

На стене глухо тикали часы. Июнь месяц.

Воронцов Даниил, «особый» следователь из города, вальяжно облокотился на медицинскую кушетку и заметил вяло:

— Полнолуние сегодня — хорошо-о-о…

— Да, — нервно буркнул доктор Соломятин, — давайте начнём уже. Меня ноги не держат.

Работал Воронцов тоже по «особому», не торопясь. Ходил в штатском, предпочитал пиджаки почернее, от этого его лицо с острым подбородком казалось длиннее, чем на самом деле. Жалел Даниил только об одном: недавно ему присвоили звание капитана, но без погон этим не слишком похвастаешься. Капитан Воронцов прибыл из города всего через час после тревожного звонка. И первое, что он пожелал, это устроить допрос, не дожидаясь утра.

Смерив долгим взглядом доктора, капитан махнул участковому.

Шел четвертый час, когда её наконец привели. Девочка, почти девушка, вошла в кабинет нетвердой походкой. Она прихрамывала, подходя к стулу, который приготовил доктор. На самом деле у девочки была только одна туфля, поэтому походка казалась такой шаткой.

Она стала переминаться у стула, не зная, куда себя деть. Сейчас девчушка видела одного участкового, и Воронцов, затаившись, жадно её рассматривал: длинные рыжие волосы спутаны, руки, расцарапанные и грязные, будто она рылась в сырой земле. Девочка была хрупкой, но фигуристой, с осиной талией и тонкими запястьями. Под взглядом участкового она вся сжалась.

Но главное — её платье. Со спины оно насквозь пропиталось кровью. И, как оценил Воронцов, кровью чужой.

«О-о-о, да! Именно такой вид, как нужно. Раздавленный! — Воронцов, растянув губы, довольно причмокнул. — Затравленная лисица! Босую ногу в крови перепачкала. Беленькое платьице испортила. И монетки тебе не помогли, Золотая Вика!»

— Пожалуйста, садись, — подошёл к девушке участковый Колесников из деревушки Моховая Падь, ближайшей к лагерю «Василёк».

Он, мужчина за сорок, с морщинистым, но очень добрым лицом, умел сразу расположить к себе. Колесников бережно усадил девочку на стул. Она обняла себя за локти и заморгала медленно, как бы приходя в себя.

Участковый переглянулся с доктором. Девочка заметила это и сказала:

— Я у-упала. Поскользнулась и упала прямо в лужу, — пролепетала она, пошатнулась, и глаза её поплыли вверх.

— Тише-тише! — подбежал к ней доктор, держа в руках нашатырный спирт, но девочка отмахнулась:

— Я упала прямо в кровь. И её было столько, что я, что я… некуда ступить. Потом Мурат упал, и я упала, — бормотала она сбивчиво. Начинала предложение и не могла закончить.

— Кто вы? Назовите себя, — вступил Воронцов.

Всё это время он сидел на кушетке, и ширма скрывала его наполовину.

Услышав следователя, девочка замолчала, потом медленно наклонилась и заглянула за ширму. Мгновение, и она дернулась назад, будто обожглась. А потом напряжённо уставилась в окно поверх головы Колесникова. Участковый ничего не заметил. Он, нацепив на разлапистый нос очки в роговой оправе, всё записывал.

— Назовитесь, — повторил Воронцов.

— Золотарёва Виктория Дмитриевна, — прошептала она на одном дыхании.

— Сколько вам лет, Виктория? — продолжал Воронцов.

— Шестнадцать, — прошептала Вика ещё тише.

Даниил, задавая вопросы, хотел проверить, в своём ли уме потерпевшая. Так женщинам до родов и после задают простые вопросы, чтобы понять, как у них с головой.

— Где вы находитесь, Виктория? — спросил он вкрадчиво.

— В лагер-ре «В-василёк», — выдавила Вика и задрожала всем телом.

Неожиданно она, припадая на одну ногу, подошла к ширме и медленно отодвинула её, открывая для себя Воронцова целиком.

— Вы помните, что с вами случилось, Виктория Золотарёва? — спросил следователь.

Он подошёл к ней совсем близко. Даже слишком близко.

Вика внимательно всматривалась в капитана, и тень узнавания мелькнула на ее лице.

Глава 2. Проводник в светлое будущее.

Ваня трясся в стареньком уазике на заднем сидении. Окно плотно не закрывалось, и с улицы задувал прохладный ветерок. Над дорогой висели свинцовые тучи, и крупные капли зашлепали по стеклу.

«Дождит, — думал Ваня лениво, — удачно. А то в салон пыль забьется, ковры жалко».

Обрезками красных ковров водитель застелил сиденья — навел уют.

В лагерь «Василёк» Ваня, пионер при параде и при красном галстуке, ехал один, подпертый коробками со всех сторон. И даже в ногах у него что-то позвякивало в ящиках.

Холодные брызги из приоткрытого окна полетели Ване на колени. Он отодвинулся подальше, прижался плечом к коробкам. Пахло машинным маслом.

Там, снаружи, свистел ветер, ненастье, а Ваня сидел с закрытыми глазами и думал обо всем сразу: бабушка, старший брат Пашка, церковь, домик на Садовой улице… Под мерный шум мотора и дождя мысли текли медленно, он почти задремал.

Смена в лагере уже давно началась, но Ваня заезжал только на седьмой день. Он так и не придумал достоянного ответа на вопрос, почему опоздал на открытие, и страшился расспросов.

А потом мотор загудел по новому, задрожал и вдруг заглох. Ваня нехотя открыл глаза и мельком заметил мутный женский силуэт через запотевшее окно. Гроза, как это бывает в Благовещенске, быстро налетела и так же внезапно закончилась. Небо стало проясняться голубыми пятнами.

По команде шофера Ваня выбрался из машины, обошел лужи и остановился на сухом пяточке асфальта. Перед ним высились железные ворота с широкой вывеской «Василёк» выпуклыми буквами.

Прямо между ворот разлилась лужа, в которую с буквы «В» падали дождевые капли.

Ваня и сам не понял, что засмотрелся на простое зрелище: мерное «кап, кап» прямо в прозрачную воду, бегущие круги и дрожание неба на асфальте.

«Би-и-ип», — пронзительно загудел клаксон и привел Ваню в чувство. Он отпрыгнул с дороги, освобождая уазику путь. Коробки и припасы поехали на склады лагеря. Гудение мотора быстро потонуло в лесной тишине, и тут Ваня увидел ее.

У самой линии мокрого леса в темно-зеленой тени стояла молодая девушка. Ее синее платьице промокло и прилипло к ногам, спине, груди.

Повинуясь внезапному порыву, Исаев направился прямо к ней. Девушка стала говорить с Ваней, но у него будто в ушах звенело.

— Да слышишь ты меня, Исаев?! — наконец прорвался к Ване её голос.

— Да, простите… — очнулся он.

Незнакомка вышла из тени на дорогу, и ее мокрый лоб заблестел в лучах солнца.

— Оу, — улыбнулась она, глядя на то, как ее мокрые руки светятся на солнце. Потом указала в небо и сказала: — Радуга, смотри!

На фоне серых туч светилась двойная цветастая дуга в пятне голубого неба. Ваня кивнул и поежился, со стороны лагеря подул свежий ветерок.

— Красивая? — спросила девушка задумчиво.

— Да, красивая, — кивнул Ваня, против воли глазея на мокрое платье.

«Сколько ей? — прикинул Исаев про себя. — Двадцать точно есть…»

— Здесь очень живописно в августе, — мечтательно продолжила девушка. — Жалко, меня тут уже не будет в конце лета. И главное, «Василёк» — какое название поэтичное!

— Да, очень.

— Меня зовут Марина Тимуровна, но ты можешь называть меня просто Маринэ. Я местная медсестра. Вот пришла тебя встречать.

— Исаев Иван, — ответил Ваня, перехватив тяжелый рюкзак покрепче.

— Идем, я провожу.

И они пошли по мокрой, круто уходящей вниз дороге.

— Пусть всегда будет солнце, — напевала Маринэ стеснительно, прикрывая рот рукой. — Солнце на век, счастье на век, так повелел человек… — мелодично тянула она и вдруг скомандовала: — Исаев, подойди-ка поближе!

Ваня повиновался.

Медсестра веселилась. Очевидно, дождь ее не вывел из равновесия. Нет, не вывел! Но Маринэ не просто расшатала Ваню, она выбила его из седла. Стоя наедине с ней, мокрой, почти нагой, сияющей в летнем солнце, Ваня сразу понял, что эта смена может принести ему не только огорчения, но и неожиданные радости.

Исаев подарил ей ярлык — «гадалка». Правильные черты лица, черные густые волнистые волосы, она не собирала косы, пряди струились по плечам. Миндалевидные глаза Маринэ подводила сурьмой. Таких глаз Ваня не встречал у себя на улице или в школе. У кого еще бывают жгуче-черные глаза, если не у гадалки…

— Ты куришь? — спросила она.

— Нет, — честно признался Ваня.

— Это хорошо.

Медсестра принюхалась к его воротничку. У Вани даже мурашки побежали по спине, так резко она приблизилась. Оделся он в парадную форму, чтобы произвести хорошее впечатление. И никак не предполагал, что производить это самое впечатление придется так скоро.

— Табаком не пахнешь, — заключила Маринэ. — А я курить хочу — сил нет! Смотри сам, курить только во дворе лазарета. Тут строго следят. — Она выпрямилась и смерила Ваню долгим взглядом от кончиков черных кед до кончика носа. Потом уставилась в глаза и сказала с улыбкой: — Я сначала подумала, что мне показалось, а теперь — точно! У тебя один глаз голубой, а второй карий.