Исцели мою любовь

Глава 1.

Шесть лет спустя.

— Долго мы будем жечь бензин? Если сейчас не выйдешь, вытолкну тебя из машины!

— Не готова, понимаешь? Не могу, — ударяю по рулю.

— Готова! Разве ты для этого все затеяла? Собирала пять лет кусочки из газеток, клеила в свой дневничок? О его приторной сказочной семейной жизни. Какой он семьянин? Для детей он еще молод, надо встать на ноги. Он хочет первую лапочку-дочку. Как там его слова? «Жизнь бьет ключом»? Чтоб трусихой сидеть в машине? Не понимаю!

— Думал, тебе уже нечего бояться?! Разве это не твои слова: «Мертвым уже нечего бояться»?

— Хватит!

Руль вправо, газ в пол. Выезжаю с парковочного места. Скорость увеличивается.

— Давай, Алекс, убегай. Беги. Поскулим этой ночью еще раз.

— Нет, — пролетаю на красный. Подальше от зеркального офиса.

— Да, ты скулишь каждую ночь. Раненым зверем в ночное небо. Слез-то уже не осталось. Давай, гони сильнее. Никто не в силах вернуть прошлое, Алекс, никто. Сколько дерьма ты хлебнула — ни одному не прочувствовать, пока сам не хлебнет. Но если ты сбежишь сейчас, другого шанса не будет. Идеального момента. Он будет продолжать жить счастливо, а ты — гнить заживо. Этого хочешь? Мать твою, уже третий красный пролетаем!

— Нет!

— Тогда разворачивайся и тащи свою задницу на собрание! И давай вместе напоим из той же чаши все семейство.

Разворот.

— Да! Она идет уже. Что? Они возмущаются, что руководить будет девушка? Да это суперская новость. Заставь их спалить все нервы. Мы скоро. Акси! То есть Алекс. Они в бешенстве. Половиной империи будет руководить женщина. Но у них нет выхода. Они подчинятся. Или потеряю все. Они еще не знают, какая женщина. Сукины дети. Там просто осиное гнездо.

— Он... там? Объект... номер один? — делаю затяжку горького табака.

— Конечно! Во главе! Сохраняет спокойствие, но он в бешенстве. Дела-то идут херово. Его ищейки ищут, вынюхивают наши ложные пути. Я же говорил, Демис профи в этом.

Глушу мотор.

— Как… как выгляжу?

— Идеально! Но снимешь свой прекрасный платок и очки прямо перед ними. Цвет волос восхитителен. Рыжая сучка. Ты точно была ведьмой в Салеме.

— Пойдём со мной, Ром.

— Нет, ты пойдешь сама. Там ждет тебя Демис.

глава 2.

— Да что мне так везет-то! Как моя смена, обход должна делать к этой немой сумасшедшей художнице! — шмякает папками об стол.

— Ир, что ты так злишься? Не нравится — уволься.

— Мне не нравится именно она. Жуткая. По ночам не спит, на подоконнике сидит. Как сова та. Особенно когда дождь. Рисунки свои рисует. Лохматая, как ведьма. Дзен там, что ли, ловит со своим «Эм-м-м… Эм-м-м...»?

— Давно она тут?

— Да черт ее знает. Я как год уже работаю, она была тут.

— Странно! Никто не навещает бедную.

— Приходили тут первое время. Ну, так говорили санитарки, и они через время перестали. Но странность в другом, дорогуша. Эта клиника не какой-то тебе клоповник. Куда сбрасывают всякий мусор. И она не бесплатная, начнем с этого. Сутки здесь от двух тысяч и выше, а она... придурашка эта… — указывает на камеру, — примерно пятьсот тридцать два дня тут. Вот и посчитай, — стучит карандашом по виску. — Кто-то это оплачивает. Притом что сова эта в ВИП-палате.

— Интересно, сердце у ее матери есть? Сколько ей там, от силы восемнадцать-двадцать? Я просто не понимаю, как можно такую девочку тут держать, не приходить! Да животные детей своих не бросают. Смотрю на нее и понимаю: жизнь прожевала ее и выплюнула. Проехала катком.

Сразу представляю Веруню свою, аж сердце сжимается. Связалась с этим непутевым и мозги трепет. Не хочу влезать, чтоб виноватой не быть. И молчать неправильно.

— А ты не представляй, — обводит губы красной помадой, причмокивая, чтоб легла ровно.

Приоткрывает рот, нанося черную тушь на ресницы.

— Относись к ним как к овощам! Таблеточки раздавай и получай зарплатку. Не знаешь, Владимир Петрович уже приехал?

— Я тут в прошлую смену… услышала крики…

— Только не говори, что нарушила пункт третий? Зашла в палату после отбоя?

— Да! Она металась по кровати, что-то кричала. Я ее будила, и она открыла глаза. А в них пустота, взгляд такой отрешённый. Аж холод по спине прошел. Пыталась поговорить с ней, но она ни звука не произнесла, отвернулась в сторону. Личико такое бледное, щеки впалые, просто тело.

— Скажешь тоже, — хихикнув, натянула черный чулок на полные ляжки, скрипя молнией, застегнула просвечивающийся белый халат, — сердобольная!

— Как ты можешь так?

— А что? Мне нужно расплакаться от твоего рассказа? Зачем мне это надо?

— Кобра ты все-таки! Своих детей нет, вот и не понимаешь. А старость-то идет.

— Я такая, — высовывает язык. — Зачем мне это кусок мяса? Молодость отдавать свою! Вон, у Володи все есть, а бежит ко мне. Я для него храм.

— Смотри. На полу что я нашла у нее. Это записи.

«Ты знаешь… я потерялась во времени… Сон такой бесконечный, и мне никак не проснуться, а может, меня уже нет в этой вселенной. Я больше не дышу с тобой одним воздухом. Мой И, помоги… разобраться, сплю я или нет! Разбуди меня».

«Октябрь.

Ты УБИЙЦААААААААА… УБИЙЦААААА…ТЫ УБИЛ НАС… УБИЛ… УБИЛ… НЕНАВИЖУ, НЕНАВИЖУ. БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ… БУДЬ… ТЫ… ПРОК…»

«Ноябрь.

Прости меня, ведь это я виновата, что ты стал таким. Вернись ко мне. Прошу, вернись! Я не хочу открывать глаза. Мне хорошо в том месте, где уже не болит. Мы с тобой счастливы, как раньше. Помнишь? Ты приходишь ночью, забираешься на наше ложе, а я его уже согрела для тебя. Ты выпивал меня до дна, как самое сладкое вино. Смакуя до утра, зарываешься в мои волосы и не отпускаешь. Ты обещал не отпускать… Ты обещаллл…»

«Январь.

Верни мою любовь… Верни меня к жизни… Вернииииииии…»

«Март.

Мне так холодно… Больше ничего не греет. Стараюсь отпустить тебя. Каждый день вырезаю тебя по кусочку из своей памяти. По миллиметру стираю. Больно! Но эта боль не такая сильная по сравнению с той, которую ты нанес мне. Не представляешь, как тяжело избавиться от последнего, что делало тебя когда-то счастливой. Мои мысли так болят, расплавляя мою голову. Ты так и не ответил, за что? Но я все равно люблю тебя…»

«А помнишь?! Последние ночи на крыше нашего дома?! Звездопад! Мы так и не успели загадать… Жаль, я больше не вижу этих звезд… Ты ушел и забрал их с собой… Оставив лишь темное полотно… И все равно среди этой холодной темноты я ищу твой силуэт. А ты…»

— Ничего себе, — присвистывает. Ну что ж поделать? Судьба такая. Никто не застрахован.

— Бессердечная ты.

— Надо любить только себя в этом мире, чтобы не быть вот такой совой. Вон, смотри, — указывает на камеру. Опять идет на подоконник. Ждать какого-то «И». Может, это любовник ее матери, а она его увела, вот и заплатила. Так ей и надо. Возьмёшь ее сегодня?

глава 3.

Вытягиваю губы в трубочку, выдыхаю горячий воздух на холодное стекло, моментально создается матовое полотно, на котором пальцами рисую солнце и радугу, соединяющую два берега. Пластиковый браслет цокает по стеклу, растирает запястье. Читаю вслух:

— Психоневрологический диспансер № 12 города N., пациент «А», возраст 20.

Какое у меня интересное имя — «А». Наверное, в других палатах лежат «Б», «В» и так далее. Моё ли это имя или его тоже придумали для меня?

Если меня спросят, какой день и месяц сейчас, я не отвечу. Я не помню. Мысли прыгают и ускользают из моего сознания. Все вокруг искажённое и чужое.

Яркие зигзаги-молнии разрезают рваные свинцовые тучи, давая отдалённому раскату грома эхом пронестись над крышами спящего города. Он так же уступит следующую партию приближающейся грозе. Она разбушуется не на шутку, принеся за собой ручьи майского ливня, которые будут омывать окно, растворяя мой рисунок.

Заберусь на пластиковый подоконник. Поджав под себя ноги, найду точку опоры, обопрусь выпирающими из-под хлопковой сорочки косточками. И уже не хочется стреляться от жгучих слёз, просто полюбуюсь на размытые силуэты за стеклом. Прикрою глаза, наслаждаясь природной музыкой. Только в эти минуты, пока играет природный оркестр, могу поспать хоть чуть-чуть. Провалиться, не проживая один и тот же день каждую ночь.

На часах почти пять. Скоро рассвет. Солнце отбросит тени и рассеет темноту. Жизнь забьет ключом, парк наполнится влюбленными парами, кто с детьми, а кто-то уже прожил жизнь. Оно взойдет для всех, но не для меня. Мое солнце погасло навсегда. Слишком быстро вспыхнуло, дошло до точки невозврата, сожгло все на своем пути. Оставив лишь пустоту. Все ли они почувствовали любовь, сберегли, пронесли через годы? Или, как я, пустили себе по венам, получили самую сильную интоксикацию?

Когда-то я вообразила, как все эти парочки, что настоящая любовь — это олицетворение нерушимой связи, преданности, безумия, искренности, принадлежности, сильнейшей тяги и желания вывернуть себя наизнанку.

Была обычной наивной дурочкой. Ждала, искала, задавала себе вопросы, призывала каждый день это чувство, про которое все говорят. Оно меня настигло, ядовитая стрела пронзила мое доверчивое сердце. Я была самой счастливой, как мне казалось. Любила так, как можно любить только раз в жизни. Да! Я нашла своего сказочного принца, и у нас все будет, вопреки всему и всем, «долго и счастливо».

Сказок не бывает! Тропинка, источающая свет, оказалась ложной.

Повстречав его, я не верила, что такая любовь может быть наяву, а не в сладком сне, но он заставил поверить. Простил меня за прошлое и сказал «Забудь». Не устояла, впустила в себя, обнажилась, разрешила поглотить целиком. Придумала и выстроила воздушные замки любви, плиты которых меня же и размазали, стали погребальным саваном.

А из остатков растерзанной в клочья души сплели венок ундины, и самые дорогие, любимые руки пустили его по реке жизни. Сердце превратилось в камень, стремительно пошедший ко дну, затерялось где-то на тинистом дне. Мое абстрактное тело стало призраком пережитого и слоняется теперь по улицам расчетливого, лицемерного, отравленного перегаром мира. Где доверие и любовь — слабость!

И только иногда волны забытых чувств качают мой венок. И во время шторма эмоций волны поднимают его, бьют о скалы, вверх-вниз, и бросают на дно.

Когда-нибудь я прибьюсь к забытым берегам, воссоединюсь с душой. Растворюсь как утренний туман, поднимаясь к звездам, за грань.

******

— М-м-м-м-м-м…

Вальс закручивает. Звонкий смех заполняет все пространство.

— Акси, покружись. Ну же!

— Еще, еще, еще.

— Наша красавица.

— Папина радость.

— Мамина гордость.

В белом платье кружусь под музыку в центре зала, напевая незатейливый мотив. Гости аплодируют, смеются, что-то выкрикивая. В моих руках букет белоснежных роз.

Заливаюсь смехом. Выставляю руки вперед, смотря на них, кружусь. Умело переставляю ноги, пышная юбка платья парит в воздухе. Музыка потихоньку смолкает, гости расходятся.

— Эй, куда же вы?

Один шип вонзается в палец, маленькая капля крови капает на моё белоснежное платье, стремительно расползаясь, приобретая багровый цвет. Лепестки букета скукоживаются, опадая на идеально отполированный паркет, стараюсь их поймать, но на лету они превращаются в пепел.

Останавливаюсь. Снова в этом круглом зеркальном зале одна.Отражение в них мое и в то же время не моё. Кладу ладонь на зеркальную поверхность, обнаруживаю на своих запястьях нити. В ту же секунду, ощутив покалывание, отдергиваю ладонь, но отражение остается в неизменном положении. Склоняет голову набок, глаза распахнуты, такие кукольно застывшие. Обнаруживаю на запястьях отражения такие же нити. Безвольной марионеткой оно болтается в воздухе. Со злобной гримасой смотрит в упор. Одновременно поднимает указательный палец, тыча в мою сторону:

— Время пришло, — жуткое перешёптывание по кругу.

Стараюсь дышать, дышать. Не выходит. Спазм сковывает мою гортань. Под ногами рушится пол, хватаюсь за нить на запястьях, раскачиваюсь над беспросветной бездной. Громадные ножницы срезают последнюю нить спасенья, падаю в низ.

Глава 4.

— Почему не пытаешься уснуть ночью? — быстро пишет на окне стирающимся маркером.

— Потому что тяжело видеть один и тот же день. Он вгрызается каждую ночь в душу.

— Какой? Сможешь его описать?

— День моей смерти!

— Ты боишься?

— Уже нет! Мертвым нечего бояться.

«Преображенский Роман Романович. Врач-психиатр». Пластиковый бейджик сжимает в руке. Раскрывает булавку и крепит на белый халат.

Красавец, настоящий трудоголик в своей сфере. Молодому специалисту не было равных в лечении больных шизофренией и в глубокой депрессии. Ему нравилось браться за сложных пациентов, и дело было не в деньгах. Скорее личного характера. Если шансов на выздоровление не было, то доктор предпринимал все, чтобы пациент хотя бы не вредил себе.

Когда вернулся в свой родной город, на имейл пришло письмо с интересным предложением работы в частном психдиспансере. В конце этого письма было только одно условие…

Недолго думая, он согласился.

«Люблю свою работу. Новые пациенты, новый опыт», — улыбнулся и начал собираться.

Услышал разговор «тихо» говорящих санитарок, так сказать. Была б воля, сократил штат, но, увы, полномочий пока нет. Уже собирался идти на обход, но остановил разговор о пациентке под буквой «А». Приоткрыл дверь.

— Добрый вечер!

— О-о-о, Роман Романович! А мы тут… это…

— Чай будете?

— Нет! Обход уже сделали?

— Нет еще! — кокетничает Ирина. Выпячивая весьма увесистую грудь.

Мило, очень мило наблюдать. И как не хочется расстраивать ее и рушить ее мечты, что она мисс Вселенная. Признаться, женский пол меня не особо интересует.

— Тогда в чем дело? За работу! У вас почасовая оплата, — приподнял бровь, смотрю на пышногрудую.

Ее улыбка растворяется. С силой толкает дверь, аж штукатурка слегка в углу обсыпается.

— Ну что ж, нервные клетки не восстанавливаются. Спасибо за кофе. — Беру горячий нетронутый стакан. — Передайте мне во-о-от эту папочку. Спасибо.

Пока шел по коридору, перечитывал карту. Ни имени, ни фамилии, ничего. Странно, только буква «А». Нарушая все пункты безопасности для сотрудников, набираю нужную комбинацию цифр, почти неслышно прохожу в палату.

Белая комната с мягкими стенами, узкая, аккуратно застеленная кровать, в стороне пушистые тапочки, ни разу не надетые, дверь без замка в стороне, скорей всего, душ. Под потолком расположены камеры. Большое панорамное окно с видом на парк, только металлические решетки портят городской пейзаж.

На широком подоконнике расположилось маленькое истощенное тельце женского пола. Судя по мерно вздымающейся груди и неподвижности, она, вероятно, в глубоком сне. Голова запрокинута. Волосы, цвета вороньего крыла, перепутаны. Часть свисает ниже поясницы, пара прядей покоится на бледном лице. Одна рука соскальзывает, из ладони выпадает книжка. Снимаю свои тапочки, отодвигаю в сторону, крадусь к пациентке. Не спугнуть покой.

Впитываю страницу за страницей рассказ этой девушки, переживаю, пропускаю ее боль через себя.

Не заметил, как наступило утро, а я сидел и по отрывкам, по кусочкам, иногда перечеркнутым, по пустым страницам, только с датой наверху, дочитывал жизнь человека, заключенную в этих страницах.

Она пошевелилась, а я замер, не дыша. Перевернулась на бок и продолжила путешествие во сне. Закусив губу, продолжил читать. Значит, ее зовут Аксинья. Она не больная. Она просто разбита и затерялась во времени.

Еще раз взглянул на нее. Она стала громко дышать, голова заметалась из стороны в сторону. Доля секунды, и я успел ее поймать на лету.

— Спокойно! Ты уснула на подоконнике и стала кричать. Как хорошо, что я наконец нашел твою палату. Я Преображенский Роман Романович. Новый врач-психиатр. Время пришло. Пора выздоравливать.

****

Приспускаю окно.

На улице глубокая осень, деревья наполовину стоят лысые, дворники сметают опавшую листву, а дети на площадке сделали кучу из листьев и прыгают на ней как на батуте, заливаясь смехом. Даже осенний воздух с примесями сожжённой листвы, проникающий через опущенное стекло, не имеет запаха. Как будто из другой реальности. Единственное напоминание, что я когда-то ходила по этой улице и была счастлива, — немного ноет в области груди. Там, где преподали хороший урок.

Я осталась в прошлом, как бы ни меняла место своего положения. Мое нутро изувечено, покрылось коркой только сверху, а под ней все так же кипит боль. И если ковырнуть иголкой, просто не смогу остановить этот напор, захлебнусь в собственной крови. Как склеить и собрать, не знаю. Зачем в этом мире?

Сквозь дырчатые послеоперационные очки рассматриваю черно-белую улицу из окна нашей машины. Зрение потихоньку возвращается, но не различаю цветов. Хотя они давно превратились в серость. Отказывалась от операции. Возможно, еще один сильный удар — и ослепну навсегда. Лучше жить в мире грез, это как в зазеркалье. Там легче, там не видно лжи. Но все же Рома настоял, ее провели. Глаза поменяли цвет, они больше не ярко-зеленые изумруды, а скорее цвета поблекшей пивной стеклотары.

глава 5.

— Скоро все пройдет. Всегда плохо не может быть. Будем сидеть на этом же подоконнике и смеяться, попивая мартини из хрустального фужера на высокой ножке с конусообразным разъёмом для жидкости, на дне которого плавает одинокая оливка, а не это мерзкое пойло под названием «Портвейн 777».

— Больше нет сил. Когда это все закончится?

— Есть! Тот, кто не может, не говорит об этом. Закрывает глаза и все. А ты, моя девочка, сильная, — заботливо гладит по тусклым волосам. — Побей посуду, поплачь, но только не молчи.

— Скажи, ты чувствовал когда-нибудь то же самое?

— Да!

— Тогда скажи, как ты выкарабкался?

Акси

— Не спеши! Аккуратно. Аксинья. Ты еще слаба.

Вылезаю из машины. При солнечном свете моя рука такая тонкая и прозрачная, что видно каждую венку и капилляр.

От переизбытка воздуха кружится голова. Прикладываю пальцы к виску, потирая.

— Все хорошо? — подхватывает меня Рома. — Не спеши. Все будет хорошо.

Мужчина прикладывает руку к моей щеке. Чувствую себя животным. Дворняжкой, которая нашла потенциального хозяина, в надежде, что он ее заберет. Но я не верю никому, и даже этим добрым небесно-чистым глазам.

Мой двор. Старые кирпичные пятиэтажки. Разбухшие, покрашенные лавочки, потрескавшийся асфальт с новыми латками, греющиеся на теплотрассе мяукающие кошки. Дворовый батальон в обновлённом составе. Глаза и уши этого района. При виде меня замолкают. Переглядываются. Тихо обсуждают, прикрывая рот ладонью! Якобы так звуковые вибрации тише. Запахиваю свое кашемировое пальто, но оно стало шире, как больничная смирительная рубашка, либо я еще похудела. Небольшой вихрь из листьев закручивается под ногами. Запрокидываю голову к небу. Оно такое голубое и высокое. Таким его запомнила.

Минувшие события, они как ждали этого момента. Подстерегали меня все это время, чтоб нещадно обрушиться, как из какой-то коробки. На этом месте, сквозь дырчатые очки, больше похожие на глаза мухи, вижу счастливую себя. Полную надежд, мыслей, веры и любви.

Время, оно не лечит, оно калечит. Слишком много боли, чтобы оно могло забрать с собой. Слишком много… чтоб вырвать из сердца и из головы долой.

Роман

— Что за дыра? Воняет, как будто кого-то забыли похоронить, — морщит нос. — Друг, мы не можем просто поехать в мой загородный дом?

— Это то, что нам надо! Демис, не будь таким!

— Каким?

— Когда хочется приложить тебе как следует за этот приобретённый пафос. Когда-то мы ели с пола.

— Ой, не напоминай. Куда тащить это барахло? Может, выбросим на помойку?

— Акси, ты сама сможешь идти или понести? Пойдем в дом. А то заболеешь. И зрители лишние. Би-би-си местная.

****

— Фу-у-у-ух!

— Что такое, Ромео ?

— Тяжеловато! — упираюсь рукой на побеленную стену. — Эх! Надо почаще пешком ходить. Какой это, пятый? Слава богу, дошли.

Возьми, это твой ключ. Открывай.

Акси

В ладонь ложится моя связка ключей со смешными рожицами. Вставляю и проворачиваю, механизм срабатывает. Дверь щелкает, открываясь.

Маленькими шагами мерю коридор, заглядывая в комнаты поочередно.

Все как и было раньше. Но родные стены теперь просто стены из кирпича и цемента, с выцветшими обоями. Слой пыли и гирлянды паутины — больше ничего. Разве можно назвать это домом, раз тут никого?

— Та-а-ак, располагайся, — стукает по дивану. Пыль подлетает облаком вверх. — Акси, показывать тут нечего, ты лучше нас знаешь.

— Я сбегаю в пекарню, перекусим булками. Тебе надо набирать вес.

— Мне с маком.

— Демис, а тебе хватит. А то сам скоро будешь булкой. Займись делом. Добудь мне выписку. Нормальную! Без волшебной писанины. Хочу знать о своей пациентке все.

— Только один вопрос, Рома! Зачем тебе все это? Носишься с ней…

— Сам знаешь, это моя работа.

Роман*

— Что там?

— Да какая-то хрень, Ром!

— Что такое?

— Мы взломали сервис. И ни в одной выписке из Психоневрологического диспансера № 12 нет имени «Полякова Аксинья Олеговна». По всем официальным данным она сейчас где-то в Израиле. Даже имеется авиабилет, зарегистрированный на нее. Камеры зафиксировали, как она прошла пункт регистрации и укатила.

— Это все?

— Обижаешь! Естественно нет. Мы копнули дальше. Бинго! Бездарь, заметавший следы, прокололся. Пропустил одну-единственную запись из гинекологии № 6 на Полякову Аксинью. Краткий анамнез: выкидыш на сроке 25-26 недель. При выписке состояние крайне тяжелое. Самое интересное — это даты! Один и тот же человек не мог улететь и попасть в больницу в один и тот же день.

глава 6.

Наше время

Кручу колесико зажигалки. Зажимаю губами тонкую ментоловую сигаретку. Глубокая затяжка. Получаю долгожданную дозу никотина. Выдыхаю сизый дымок. Высчитываю снизу вверх по окнам двадцать пятый этаж.

— Алекс, какая пагубная привычка — курить как паровоз! — ломает сигарету. — Что ты стоишь? Иди уже. Или возьму тебя на руки и понесу туда.

— Ладно!

Каждый шаг дается с трудом. Словно кто-то повесил кандалы на мои ноги. Волнение скручивает по спирали, ржавым ключом. Дорожка мистически удлиняется. Превращаюсь в липкую патоку. Дрожу. Тошнота подкатывает к горлу. Еще немного, и увижу его. Увижу своего палача.

И как не вовремя ноет шрам от гильотины. Как же я его любила! И сейчас с такой же силой ненавижу. Ненавижу за улыбку и взгляд его, такой пронзающий насквозь. Ненавижу и себя, за томление во всем теле, когда вчера рассматривала его фотографии и все репортажи с ним. Ненавижу себя за предательскую неуверенность. Зеркальная стена отражает мои движения. Параллельно со мной в отражении идет длинноволосая брюнетка. Девочка Аксинья. Потерявшая гордость именно на этом месте. Нога подворачивается, роняю телефон и папку с документами, но удерживаю равновесие. Нет, нет! Больше не встану на колени в этом месте. Просто не имею права. Последний раз именно так и было.

Несколько лет назад

Ньюзблок «Жизнь звезд»: «Наконец-то главный миллиардер двух полушарий женился. Разбив сердца всех девушек. Только у нас редкие кадры королевской свадьбы. Давайте посмотрим, как это было».

— Удивили! Мы видели эти кадры онлайн.

Сжимаю горячую кружку, не чувствуя тепла.

— Выключи! Лучше не смотри! — ладонь сестры ложится на мое плечо и сжимает его. — Сегодня мы уедем из города. Поживешь с нами.

— Ален, не могу!

— Ты еще не понимаешь? Все это спектакль был. Он забыл тебя. А точнее, не помнил. На его роже ни грамма страдания. Посмотри, до чего довела тебя ситуация. Полутруп. Таешь на глазах.

— Знаешь, я поеду сейчас к нему. Он мне должен объяснить. Почему так со мной поступил? Почему? Черт его дери!

— Ну куда ты поедешь? Акси? В твоем-то положении? Думай лучше вот о ней, — прикладывает к моему животу руку. Вот что самое главное в жизни. А мужики, они приходят и уходят. Отпусти.

— Я эти полгода не живу. Думаю, думаю. Мне нужны ответы. Пусть мне сам скажет, что я ему не нужна.

— Ну что за упрямица! Когда я сидела около палаты, а ты не приходила в себя, я думала, потеряла тебя, сестра. Не хочу еще раз пережить это. А где был он? Бухал и жрал красную икру на камеру.

— Знаю.

— Нашего отца посадили.

— Знаю, но если не попробую — жить не смогу.

— Тебя туда даже не пропустят! Опомнись, Акси.

— Посмотрим, — вскакиваю.

— Акси, стой! Не надо! Отпусти.

— Дай ключи.

— Нет!

— Пожалуйста! Пусть мне скажет в глаза, что я ему не нужна. И я отстану. Обещаю. Сделаю, как ты скажешь. Не надо за мной ехать. Все хорошо будет.

****

— Девушка, мы не можем вас пропустить.

Сжимаю руль.

— Валер! Пожалуйста! Вы же меня помните. Мне нужно увидеть вашего хозяина. Всего лишь на пару слов. Знаю, он наблюдает за нами. Пожалуйста!

Нажимает кнопу на рации. Отходит.

Глажу еще плоский живот. Все будет хорошо. Всему есть объяснение. Легкий толчок нашей девочки изнутри.

— Ты тоже ждешь? Он не отвернется от нас.

Целую свою ладонь прикладываю к месту толчка.

— Вам отказано! Уезжайте.

— Нет! Передайте вашему хозяину, я не уйду. Буду ждать на этой парковке, пока не выйдет.

— Аксинья. Уезжайте. Повторять дважды я не буду.

Среди безликих и бесформенных фигур, столпившихся неподалеку, замечаю только его. Обнимает девушку, до извращения похожую на меня. Закрывает глаза от многочисленных фотовспышек, целует красавицу с пухлыми губами, тонкой талией, волосами как смоль. Целует так же, как меня.

Отвожу взгляд от этой пытки. «Не отводи взгляд, Акси! — говорю себе. — Смотри. Ты же хотела. Смотри внимательней». Прикусываю дрожащую губу. Как же мне хочется нажать на газ. Только... Просто не имею права так сделать.

Все-таки замечает мою машину. Мимика меняется. Жилки играют на лице. Шепчет что-то на ухо своей жене. Прекрасные слова, раз она расплывается в улыбке. Она уходит, забирая с собой и свиту.

Мужчина осматривается по сторонам. Стремительной походкой сокращает расстояние. Мне кажется или вид у него уставший? Нервно перебирает пальцами. Идет. Не отводя взгляда.

глава 7.

Сжимаю мобильник старого образца. Еще раз просматриваю ММС-сообщения. Скольжу пальцами по поверхности гаджета и насколько можно приближаю пиксели. У меня в запасе несколько секунд, перед тем как повторю набор движений, совершаемых каждый день на протяжении семидесяти двух месяцев. Отключаю, открываю крышку, вытаскиваю сим-карту, ломаю, и вместе с ней — телефон. Выбрасываю в урну и сам лично выношу пакет с мусором, чтоб он наверняка попал в жбан, а не мимо. Аромат бодрящего напитка уже витает в кабинете.Беру со стола маленькую чашку, поднеся к губам, делаю глоток, отхожу к окну. Отныне это мое любимое место. Днем это обычное стекло, ничего такого. Но после заката, в минуты ненужной, странной свободы оно приобретает особое, мистического значение. Единственный портал, в котором я пытаюсь представить, как там, за тысячи километров от меня.

Черкануть на стекле «Привет» из другого мира.

— Ияр! — снимает очки Инвия и, сложив дужки, откладывает аксессуар в сторону. — Я изучил условия сотрудничества. Все чисто. Никаких подводных камней. Договор прозрачен как слеза. Но они подпишут его на условиях: 51% им, 49% нам. И готовы сразу внести деньги, и это хорошо! Мы закроем пробоины, хотя бы в некоторых местах.

— Хотят управлять? — делаю маленькие глотки.

— Да. Боюсь, другого выхода нет, брат. Как бы дерьмово это ни звучало.

Берет вторую кофейную чашку. Выравнивается со мной. Всматриваясь в горизонт.

— Я рад, что ты присоединился наконец к нам. Вернулся духом и телом в бизнес. А то нескончаемый процесс переизбрания руководства меня лично как юриста чуть не доконал. Естественно, необдуманные решения дали свои плоды. Плюс внезапная болезнь твоего отца повлекла за собой цепную реакцию. Учредители буквально стали рвать фирму. Даже Марана побывал у руля, правда, недолго.

— Заветная мечта сбылась наконец-то?

— Можно и так сказать. Нас сильно потрепало. Пожары на незастрахованных складах, взрыв в шахте, неустойки. Заниматься другим направлением была дерьмовая идея. Имидж фирмы подпорчен, пришлось закрыть несколько филиалов по этим городам, мы сократили штат сотрудников, но в графике не выровнялись. На прошлой неделе были забастовки по поводу сокращения. Кому-то надо на лечение, кто-то многодетный, у кого-то кредиты. Мы даже не всем зарплату смогли отдать. Сделки, они просто уплывают из наших рук. Не понимаю, с чем это связно. Мы фактически теряем бизнес. Один выход — это сотрудничество.

— Ты встречался с нашими компаньонами? Лично?

— Да. С одним из них. Беркутов Демис. А другого не видел.

— Их двое?

— Мужчина и женщина.

— Женщина? Дожились.

— Вот, посмотри! Тут тоже чисто. Бизнес будут вести из другого города. Ну нам и лучше. Не придется делить офис.

— Ну что ж, созывай совет. Раз выхода нет.

***

Алекс

Холл. Все такой же безвкусный, как и тогда.

Оцениваю местность. Откуда делать революцию. Настроение подскакивает. Непрошибаемая охрана. Слащавые офис-менеджеры из новой коллекции «Барби». Мило щебечут за стойкой ресепшен с возможной «путёвкой» в роскошную жизнь или хотя бы поездкой в Дубай в качестве утешительного приза. Интересно, скольких ты отымел, любимый? На какую смотрел с любовью? «Выше голову», — командую себе. Вкладываю всю сексуальность, торможу около стола.

— Простите! Не подскажете, на каком этаже собрание директоров? Немного опоздала.

— Добрый день! — писклявый голосок, хоть уши затыкай. — Как вас представить? — нажимает кнопку на селекторе.

Перегибаюсь через стол. Перехватываю сигнал.

— Александра Полянская, — выдавливаю притворную улыбку. Но сообщать не надо. Пожалуйста!

— Но у нас правила… — рвется снова нажать на селектор.

— Теперь у вас новые правила и власть, — подмигиваю, забирая пропуск.

— По коридору налево.

— Спасибо!

Замедляюсь. Хватаюсь за ручку двери. Она жжет мою ладонь. Прикладываю ухо, и мне слышно, как они готовы перегрызть друг другу глотки, лишь бы занять высокий пост. Слегка надавливаю на ручку, маленькая щелка дает мне увидеть, что все в сборе.

— Я не могу понять, почему все должны сидеть и молча ждать эту особу?! — начинает Иштар. — Всем все равно, что ли? Это неуважение к нам, Демис. Вы хоть знаете, чьи вам акции посчастливилось приобрести? — продолжает возмущаться.

— Попрошу вас, Иштар Ашуровна, так не кричать. Я не глухой. Надо учиться дружить. А значит, ждем. Александра Полянская будет с минуты на минуту.

— Хмм, Александра Полянская, — перекривляет. — Имя... как... у учительницы. Она вообще существует? На фотках она постоянно в платке и перчатках. Не женщина, а Фантомас, — продолжает тараторить. — Послушайте... Демис! Может, мы сами как-то справимся? Без вас... Назовите цену, и мы вам заплатим, — продолжает свое змеиное наступление.

— О-о-о, да ты погорячилась, сестра. Только... если ты заплатишь, лично со своего банковского счета, — подхватывает разговор следующий собеседник.

глава 8.

Надменностью, притворством отравлен воздух. Словно вдохнула ртутные пары. Они стремительно расплываются по легким, и так тяжело становится дышать. Как долго шла к этой заветной встрече! Дни были вечностью. Минуты — годами. Снова все забытое из недр моей души рвется наружу, отвешивая порцию боли. Надо держаться. Не расплакаться и не сорваться. Не вскрикнуть от расползающихся швов на сердце. Надо улыбаться. Играть роль до конца. На сцене не блестят брильянты — только стразы, на сцене не смотрятся живые цветы — только гербарии, искренние эмоции не важны. Сцена любит ложь.

— О-о-о! Вы, то есть ты почти не опоздала, — токсины сочатся из острого языка. Закидывает ногу на ногу, закусывая ручку. — Вообще-то, Александра, — тыкая в мою сторону ручкой, — в старину люди, которые хотели войны, заходили в головном уборе.

Все члены собрания высокомерно уставились на меня. Рассматривают под микроскопом.

Но только на другом конце этого деревянного стола сидит он вполоборота. И мне почему-то еще больней. Не узнал мой голос. Перебирает пальцами простой карандаш. Неколебимая уверенность. Хладнокровие к происходящему.

Бросаю взгляд на Демиса, и он моргает. Как бы дает мне команду. Снимаю перчатки, кладу на стол.

Запускаю палец в узел платка, дергаю шифоновый платок, он струится по моим плечам. Волосы, собранные в ракушку, раскручиваются, ложатся на мои плечи.

Окружению уже не так весело, и они затихают.

— Вот в этой папке договор! — аккуратно кладу на стол. — А это обещанные деньги, — ставлю маленький чемодан. Толкаю, и он скользит по поверхности.

Снимаю очки.

— Ияр Ашурович! — как можно сильнее делаю акцент, чтоб посмотрел на меня. — Вы сейчас занимаете не свое место, сдвиньтесь вправо.

После последней фразы щелчок карандаша, который летит на пол. Другая часть в его руке, он ударяет ею по столу. Одаряя меня вниманием.

Стою на месте и только смотрю на него. А он — на меня. Долгий, острый взгляд, глаза в глаза. Будто остриём ножа пронзает не спеша. Полное непонимание происходящего, по выражению его лица можно прочесть один лишь вопрос: «Как?». Все замедляет свой ход. Посторонние звуки затихают. И боковое зрение фиксирует размытые картинки. Здесь и сейчас. Только я и он. Слышу стук наших сердец. Мое замедляется, а его ускоряется.

Он приоткрыл рот. Наполнил легкие до упора кислородом. Но так ничего и не вымолвил. Как громом пораженный.

Сжимаю кулаки.

Сказать просто нечего сукину сыну?

Что такое? Увидел мертвеца? А как же быть вместе, долго и счастливо? Похоронил меня, не бросив горстку земли на мою могилу. Убийца.

Отдалённые звуки становились все громче. Вынырнула из этого состояния ступора.

— Этого не может быть! — растерянное мычание. — Это невозможно. Я же… я же… видела. Своими глазами… как...

— Иштар! — Поворачиваюсь к ней. — Что с тобой? Тебе плохо?

Она трясет головой, в знак отрицания.

— Лицо побледнело! Выпей воды. А то ты как приведение увидела.

Игривый свист со стороны.

— Ты вернулась! — заразительный смех. — Вернулась! — поднимает руки к небу Марана. Это, пожалуй, единственный человек, которому я косвенно рада. — Браво! Браво! Вот так поворот. — Откидывается на спинку кресла. Вытаскивает сигарету из секретного кармана. — Надо покурить. Нервы прям съехали. Вот так поворотик.

— Кто еще не понял, кто я! — обращаюсь к остальным застывшим членам собрания. — Я Александра Полянская, ваш новый компаньон и по факту, — обращаю внимание на подписанные документы, — новый управляющий. Если кого-то что-то не устраивает, он может прям здесь высказать все, что его терзает.

Повисает минута молчания. Подливаю еще капельку масла в разгорающийся огонь:

— Излить душу, к примеру.

Видимо, «ранимые и нежные» личности не могут так быстро отойти от глубокого ступора.

— Раз вопросов нет, встретимся завтра в это же время. Обсудим повестку дня. До скорых встреч! Демис, нам пора.

Толкаю дверь. Покидая место встречи.

— Послушай, Демис, — хватаю за шиворот, придавливаю к стене. Хоть он выше, но ярость, кипящая во мне, придаёт мне сил. — Еще раз потянешь свои руки ко мне, обрублю их ночью. Понял? Что это еще за тема с невестой?!

— Брось, Алекс! Посмотри, как они напряглись! Это своего рода прилюдное заявление, что ты моя женщина и ни одной гниде не дам тебя обидеть.

— Больше так не делай, — отпускаю воротник.

— А если бы подарила поцелуй. Взрослый. Как надо, с языком. Эффект был бы еще круче. Ради тебя даже потерпел бы.

Дверь в зал заседаний снова открывается.

— Вы тут в одном месте забыли подписать, — юрист компании окликает нас, кажется, Инвией зовут.

Демис притягивает меня к своим пухлым губам. Чмокая нежно. Я знаю, что он играет, но как мне сложно играть с ним. По этому сценарию. Знаю, по ту сторону на нас смотрят. Борюсь с собой и позволяю чуть углубить поцелуй. Сам разрывает этот контакт.

— Да! Конечно, — черкает размашистой подписью. Передает ручку мне, подмигивая.

глава 9.

— Ты опять около окна? Что ты пишешь сейчас в своем дневнике?

— Я не пишу! Перечитываю. Чтобы не забывать.

— Помнить — это хорошо. Но что ты почувствовала, увидев его?

— У меня смешанные чувства.

— Первая эмоция? Ты вошла в кабинет и…

— Ненависть.

— Хорошо. Ты осознаешь свои чувства и действия.

— Мне опять хочется плакать. Всего лишь одна встреча с его взглядом... Что-то всколыхнулось.

— Поплачь, тебе никто не запрещает.

— Мне страшно! Я не смогу перешагнуть эту преграду.

— Все преграды — формальность. Пусть они теперь боятся.

— А сейчас давай по бокальчику мартини.

Вздрагиваю! Как обычно, в холодном поту. С нервным ознобом до ломоты в мышцах. Неясным гулом в ушах, так что слышишь шум кровяных телец, как они бегут по твоим сосудам. Ловлю ртом обжигающий воздух, но неконтролируемые спазмы не дают восстановить дыхание. Нащупываю под подушкой ингалятор. Спасительный поток воздуха наполняет легкие. Призраки прошлого вылезают из потаённых уголков воспаленной памяти. С усмешкой на лице невпопад. С колкими, убийственными, незатихающими фразами на устах.

Мелодия для сна разносится по моей комнате. Точнее, колыбельная. Ночник, вставленный в розетку, переливается разноцветными огоньками.

Понимаю, что не одна. Рома рядом, на моей кровати. Полусидя спит. Моя голова, как обычно, покоилась на его коленях до пробуждения. Тонкий гребешок завис в его руке. Запах сандала и меда наполняет всю комнату.

Нашел в старом ящике этот крем и теперь мажется постоянно. Это родной запах. Запах тепла и заботы. Запах рук моей м... Прикусываю язык, чтобы даже мысленно не произносить это слово. Не погружаться дальше в пережитое. Достаточно сновидений.

Черт, я забыла выпить снотворное. Хотя оно, бывает, не действует. Думала, полбутылки мартини с банкой оливок хватит после меганапряженного дня. Не получается блокировать кошмары. Все-таки у людей есть ангелы-хранители, у меня — в образе психиатра-гея. Неотложная помощь. Первое время мы даже засыпали в одной кровати: от моих истошных криков он уставал бегать из комнаты в комнату. Со словами «Не переживай! Я синее неба!» ложился рядом со мной.

Его загеленная челка наконец упала на лоб, сейчас он кажется моложе. Тянусь к его очкам, которые съехали на кончик носа. Снимаю, кладу на тумбу. Он говорит, они для имиджа. К людям в очках относятся серьезней. Аккуратно встаю. Мне все равно не уснуть уже. Пусть он спокойно поспит. Завтра его ждут другие психи, а меня — преисподняя на земле. А то, если и он свихнется, кто нас тогда вылечит?

Хочу укрыть его. Но в его кармане вибрирует телефон. Экран загорается и тухнет, просвечивается из кармана. Потихоньку вытаскиваю, кладу на тумбу. Двадцать пропущенных. Пара СМС. Случайно касаюсь последнего сообщения, и оно открывается. «Все идёт по плану». Обычная вроде фраза, но почему от прочтённого похолодели пальцы? Могу прочитать дальше, о чем речь идет. Но… Откладываю в сторону гаджет. Укрываю доктора махровым пледом.

Тихонечко ступаю босыми ногами по коридору в направлении балкона. Останавливает приоткрытая дверь в комнату Ромы. Сама не знаю, почему сейчас не дает покоя. Внутри все сложено аккуратно. По цвету, по размеру. На столе многочисленные папки. Сверху стопки лежит моя история болезни.

Сердце стучит. Стучу пальцами по ней. Страшно узнать то, что я не хочу знать. Почему бы мне просто не убраться отсюда? Идти куда шла. Но нет. Рывком открываю первый лист. Облегченно выдыхаю, там, кроме непонятных терминов и моего фото, — ничего. А если так? Трясу папку, но, кроме выпавшего браслета с надписью «А» и еще одним маленьким розовеньким, опять же — ничего.

Дрожащими пальцами беру кусочек пластика, подношу к носу. Делаю глубокий вдох в надежде хоть немного почувствовать запах моей крошки. Хоть пару часов, но он все-таки висел на ее крошечном запястье. Но не ощущаю ничего, кроме запаха дешевого пластика и сползающих по щекам мокрых точек. Складываю все обратно. И браслетик. Пусть он будет тут, либо я опять начну сходить с ума.

Прихватываю недопитую бутылочку мартини со стола, убираюсь прочь на балкон.

***

— Вот ты где! С днем рождения тебя, с днем рождения-а-а тебя!

— Что? Сегодня, кажется, не январь, или я была в летаргическом сне?

— У Алекс день рожденья! Забыла уж. Просыпайся, красавица. Время вершить большие дела.

— Не кричи так. Поспать хочется.

— Поспать? Ты слышал, Демис, наша кнопка хочет спать. Без транквилизаторов. Это прогресс.

— Е-э-э-э! — слышится выкрик, последующее ржание.

— Поспишь потом. Давай вставай! — сдергивает плед. — Скоро придет парикмахер, стилист, — загибает пальцы. — Оу, так, надо еще визажисту позвонить. Похожа на панду с такими мешками под глазами.

— Давай вставай. У Демиса для тебя подарок и план на день.

— Подарок?

Глава 10.

— Вот, Александра. Мы пришли. Но Ияр Ашурович не приходит так рано. Сейчас там его помощница. Почти правая рука. Настоящая гаргулья. Она нас не пропустит без согласования.

— Меня? — выгибаю бровь. — Не пропустит? Вера, уточняю, чтоб мы не возвращались к этому разговору, ты теперь моя помощница, ассистент, секретарь, мои глаза и уши. Как хочешь себя называй. Ценю переживания за меня, но не стоит.

Кивнула в знак согласия. Сделала запись в своем блокноте.

— Я поняла вас.

— Замечательно. А почему же он рано не приходит? Занят левой помощницей.

— Просто он настоящий комок нервов. Психует сильно, когда его беспокоят и не предупреждают вот о таких визитах. Он недавно решил занять пост. Так как изначально, — переходит на шёпот, — он отказывался от всего. И его тут долго не было.

— Да-а-а-а? Как интересно! — наверно, праздновал свою грязную победу, ублюдок.

— Да-а-а-а! Представляете?! Все в шоке были. Так вот... я вообще хочу вам по секрету рассказать, что и...

— Так, Верочка, стоп, давай мы вернёмся к этому разговору в более подходящем месте. Не зря же говорят: «И у стен есть уши», — прерываю помощницу.

— Все… все поняла, — проводит пальцами по губам, как будто молнию застегнула.

Проходим в приемную мимо застывшей помощницы.

— Что тут происходит? Вера, надо заранее предупреждать о встречах, — протяжным голосом говорит девушка.

— Вот его дверь, — не обращая внимания на претензии, указывает на дверь Вера.

— Отлично!

Читаю выстроенные в ряд буквы. Ну почему же так в груди мне неспокойно! Когда наступит день забвенья? Кончиками пальцев провожу по табличке и резким движением руки отдираю ее, бросаю на пол.

У моей помощницы рот застыл в букве «о», глаза вывались из орбит.

— Закажешь новую табличку. Прямо сейчас.

— А ты, — обращаюсь к гаргулье, — собираешь вещи и идешь на ресепшен. Принимаешь звонки, чай, кофе... Верочка тебя введет в курс твоей работы.

— Но Ияр Ашурович будет… — сглатывает слова.

— Мне не важно, что он там будет или не будет. Встала и ушла. Вера, у нас ключ есть?

— Нет! — произносит с побледневшим лицом.

— Да расслабься, — подмигиваю. — Слесарь имеется?

— Да.

— Замечательно, набирай его, пусть поднимается на двадцать пятый этаж.

Звук сломанной двери приносит маленькое, малюсенькое, но удовольствие. Не делаю глубокие вдохи, потому что весь кабинет пропитан его запахом. Его я ни с чем не спутаю. Горьковатый, диковатый, жгучий. Запах, отравляющий ясный разум, пробуждающий звериный инстинкт. Запах, разрывающий на лоскутки ночами. И это тяжело. Очень тяжело. Даю команду вынести вещи в соседний кабинет, а сама открываю настежь окно, чтобы выветрить этот дурман.

— У нас тут перестройка? Квартирный вопрос?

Разворачиваюсь.

— Марана!

Расправляет руки.

— Я рад тебя видеть! Ты даже не знаешь насколько.

— Марана, ты, как всегда, мастер красивых разговоров. Гуру лапшичных комплиментов.

— Стараюсь! — смеётся. — Что заставило вернуться грозную Алекс и принести с собой Армагеддон? И где ты вообще была?

— Просто не могла себе позволить так далеко находиться от вашей семьи. Места не находила от тоски. Как-то неприлично не проведывать знакомых. Как считаешь? Ты же понимаешь, о чем я?

— Я бы сделал то же самое. А если мы отставим твой новоиспечённый сарказм, ты расскажешь своему другу, что ты задумала?

— Думаю, нет.

— Тогда буду надеяться, что все, что ты задумала, идет по плану. Встретимся на собрании, Александра.

— Идет по плану, — проговариваю это словосочетание. И как-то… ммм... Алекс, это уже паранойя.

На часах одиннадцать. Значит, через час у нас собрание.

— Вера, подготовь зал переговоров. И всю информацию на учредителей, директоров и всех, кто имеет отношение к этому холдингу.

Время встречи приближается, и я как на иголках.

Звук селектора, и меня приглашают на совещание.

Зал заполнен назначенными директорами дочерних предприятий из разных городов. С ними я еще не знакома лично, но все данные на них и на их грешки, замаскированные под «типа так и надо», лежат распечатанные в папке рядом с листами увольнения по собственному желанию. Они переговариваются, спорят, в упор не замечая моего присутствия. Понимаю. Наверное, им обидно, что они будут подчиняться молодому специалисту. Отодвигаю кожаный стул. Ноль внимания в мою сторону. Из «звездной» семьи присутствуют почти все, даже с супругами, но нет одного объекта.

— Итак, — беру слово, но перекричать громкие голоса тяжело. Еще и Иштар поддерживает этот гам. — Господа! — не дают даже слова сказать. — Господа!

Напряжение нарастает. Гам, шум раскалывают голову. Снимаю туфлю, каблуком ударяю со всего маху по столу. И еще раз, и еще. Пока продажные шакалы не замолкают. Не переводят взгляд на меня.

глава 11.

Грудь вздымается от жуткого волнения или страха. Пока сама не могу понять. Кровь снова забурлила, раздувая вены. Побледневшие костяшки на руках, они просто одеревенели от напряжения. Не могу разжать. Все, что я могу, — пялиться в треснутое лобовое стекло моей новенькой королевишны. Кажется, переоценила себя, улетучилось чувство бесстрашия. Зря не наняла охрану.

— Разжимай тоненькие пальчики.

Отпускаю руль. Он близко. Этот голос, и знакомое дыхание осторожно обжигает. Спокойный тон вперемешку с хрипотцой осколками врезается под кожу. Влечет волной вибраций.

Избегаю встретиться с ним взглядом. Сглатываю слюну. Разжимаю пальцы. Не делая резких движений, как будто в клетке с хищником. Оттягиваю ремень безопасности вниз. Все-таки мельком бросаю на него взгляд. Обдумываю план, что буду делать. Дергаю ремень, но кнопка заела. Не вовремя. По моей руке скользит его сильная рука. И мне страшно, что теряю волю. Нутро жадно тянется к нему. Он вырывает ремень. А я хватаюсь за щеколду, открываю дверь и бегу в сторону выхода. Рывок. И я в лапах самого опасного хищника. Отрывает от земли, затаскивая в тень.

Прижимает к холодной бетонной стене.

Наконец-то смотрю в его лживые, предательские глаза. Как под гипнозом, зависаю. Умом все понимаю. А сердцем...

Сквозная, незалатанная рана в нем, просто облитая лидокаином. Снова глупит в ожидании чего-то. Как будто для него не было шести лет пыток и боль не рвалась воплем наружу. Раскаленные нервы натянуты как стальные провода. И вот-вот, еще не много — и рванет. И все слова, которые так и играли на языке, вырвутся наружу. Стойко сдерживаю уста. Не могу выплюнуть ему. Губы пересыхают. А он просто смотрит, как будто заново изучает, как тогда... Или не верит, что я жива, не добил меня до конца.

Насильно притягивает еще ближе. Сталкиваемся лбами. Закрываю глаза, вдыхая. Говорит то ли со мной, то ли с самим собой на своем. Он знает, что я понимаю, ведь учила его родной язык для него. «Шесть лет». Точечно гладит мое лицо. Сдавливает кончик подбородка, вздергивая вверх. Взгляд пылает огнем.

Большой палец ложится на мою нижнюю губу, вытирая красную помаду.

— Как у шлюхи, — не отрываясь от меня, вдавливая еще сильнее, говорит мне в губы.

Грубая ладонь скользит ниже, смыкаясь на шее до боли. Магия растворяется. И я ищу судорожно в кармане свой утренний подарок.

— Это шутка, мля, какая-то? Какого хрена ты тут делаешь? Разве не должна жарить свой зад под солнцем и кормить чаек?

— В аду стало сильно холодно без тебя. Милый! — в моих руках срабатывает металлический предмет. Щелчок. Выстрел слегка оглушает.

Вырываюсь из оков. Быстрей на выход. Подальше от него.

Ияр

Шесть лет назад

ЛЮБОВЬ — хм, какая чушь!!!

ЛЮБОВЬ — да кому она нужна?

ЛЮБОВЬ — пустое слово, шесть букв, выстроенных в ряд.

ЛЮБОВЬ — самовнушение, обычная химическая реакция.

ЛЮБОВЬ — сказка для слабаков, рабов жизни.

А я не РАБ, и слабости во мне ты не найдешь!

Я ХОЗЯИН ЖИЗНИ!

Почему-то именно в это день вспоминаются слова неизвестного автора. На обложке молодежного журнала, который мне принесли как свежую корреспонденцию на стол.

Понравилось каждое слово. Любовь, она жадная, ненасытная тварь.

«Самое важное в жизни — контроль». Это было мое кредо по жизни.

Контролировать все, везде, всегда, и даже самого себя, свои эмоции на внешний мир, которые спят во мне непробудным сном, а может, их просто нет.

И даже насмехался, отмахивался, вытирал ноги об нее, бил об пол, как баскетбольный мяч… Полный урод! Не верил, что чувство под названием любовь заглянет в мою сухую, холодную душу, посмотрит в мои амбиционные глаза, поставит на колени.

Я ошибался. Был глупцом!

Этот случилось, черт возьми! В тот летний день в аэропорту попал в плен зеленых глаз. Что уж скрывать, поплыл сразу.

Совещание полным ходом, а мне настолько похер. Улыбаюсь своим мыслям, рассматриваю фото своей невесты. Своей ммм... любимой женщины. Матери моих детей. Я не боюсь этого слова. Люблю, любимая... Настолько рад видеть ее спустя неделю разлуки, что, если встану, меня выдадут брюки. Листаю дальше. Моя жена!

«Я люблю тебя», — вот что скажу ей, когда на пальце будет красоваться обручальное кольцо. Я еще ни разу не говорил моему ангелу это. Моя смелая Акси! Странно. Я боялся этого. Все, кого я любил, предавали меня. Но это не тот случай. Тут все зависит от меня. И я клянусь, что никогда не причиню тебе боли и наши дети не почувствуют одиночества.

— Ияр Ашурович! Как вы думаете?

— А-а-а? Да… так же, как и вы… продолжайте…