Исключение из правил

Глава 1

Когда я была ребенком, я любила забираться на широкий подоконник в моей комнате, прижиматься носом к прохладному оконному стеклу и, устремляя взгляд на улицу, придумывать свой мир. При этом я напевала песню, в которой не было ни определенного мотива, ни слов, ни музыки. Я сочиняла её сама, на ходу, воспроизводила то, что приходило мне в голову при виде бесконечной череды машин и торопливо снующих по проспекту людей. Мне хотелось, чтобы эта скучная гулкая улица хотя бы на один вечер превратилась в красочную праздничную ярмарку; чтобы едва мерцающие вывески магазинов вспыхнули разноцветьем горящих ночных огней, а шаткие качели с облупившейся краской заблестели, как новенькие. В воздухе бы витал приторный запах сахарной ваты и свежего попкорна, прямо как на новогодней елке в нашем городском парке. А прохожие, притормозив на мгновение, восхищенно бы наблюдали за этим чудесным представлением, развернувшимся напротив обычной, ничем не примечательной московской многоэтажки.

А потом песня заканчивалась. Мама оттаскивала шестилетнюю меня от окна, приговаривая, что щели в нем едва заклеены, суровый зимний ветер обязательно залетит прямиком в легкие, и тогда я простужусь и умру. Моя придуманная песня обрывалась, обрывались и фантазии, улица снова обретала свой прежний облик. На следующий день я опять, глядя в окно, рисовала в воображении причудливые изображения искаженной реальности, напевала незатейливую песенку и думала, как же здорово, что помимо обычного мира, мы, дети, можем жить и в своем собственном. Когда я сказала об этом маме, она засмеялась, ответив, что всё проходит со временем, мы растем, и начинаем привыкать именно к той действительности, которая нас окружает. Как улица не превратиться в ярмарочную площадь по велению моего разума, так и реальный мир никогда не станет сказочным.

Сейчас мне 22 года. Так почему мне кажется, что я по-прежнему живу в двух мирах?

Глава 1.

Кто-то больно толкнул меня в плечо, выдернув из легкой теплой дремоты. Вздрогнув, я открыла глаза и вспомнила, что нахожусь в театре. Нарушителем моего приятного сна оказалась женщина, сидящая слева от меня - она вскочила со своего места, чтобы поаплодировать вышедшим на поклон актерам. Надо же, оказывается, я отлучилась в страну Морфея на последних минутах спектакля. Следуя общепринятым традициям, я, немного помявшись, тоже поднялась с кресла и присоединилась к благодарности довольной публики. Сегодня здесь наблюдался аншлаг. Это и неудивительно - блестящая постановка «Стеклянного зверинца» Тенесси Уильямса в Театре современной классики давно себя зарекомендовала.

Не стоит считать меня невоспитанным человеком, не уважающим высокое искусство и безмятежно храпящим на серьезных представлениях. Напротив, я всегда стойко высиживаю и трехчасовые оперы, и классические концерты в филармонии, и современные водевили горе - режиссеров с сумбурным сюжетом и непрофессиональными актерами. Что бы ни происходило на сцене, я взираю на нее с подлинным интересом, жадно поглощая каждый момент действия. Сцена - не что иное, как отражение чьего-то взгляда на обыкновенный мир. Каждый раз, вникая в очередную постановку, ты словно попадаешь в чужую фантазию и невольно становишься ее частичкой. И, какой бы сумасбродной эта фантазия не была, как бы она не манила, ты не можешь погрузиться в нее полностью, познать её; ты как бы остаешься за дверью, но подглядываешь в крошечный глазок театрального бинокля. Я много раз видела в зрительном зале мирно сопящих мужей рядом со своими женами, или наоборот, тоскующих жен, которых мужья-театралы потащили за собой на очередную премьеру. Видимо, они не находили в происходящем на сцене ничего стоящего и неизведанного. Они не испытывали потребности в познании кусочка чужого воображения. Почему-то таких людей мне было немного жаль.

Однако сегодня у меня была уважительная причина несколько минут понежиться с закрытыми глазами в мягком кресле, пока последний акт походил к завершению. Во-первых, то был уже не первый поход на «Стеклянный зверинец». Это одна из моих любимых постановок театра, и мне ничуть не надоело пересматривать её раз за разом. Во-вторых, я не спала всю ночь, пытаясь совладать с волнением, которое то и дело настигало меня. Я открывала и заново переписывала список вопросов к интервью, которое мне сегодня предстоит взять. Вычеркивала ненужные, на мой взгляд, вопросы и добавляла новые. Каждый час доставала из шкафа мое черное бархатное платье и мокрыми руками до одурения счищала с него прилипшие пылинки и тонкую кошачью шерсть (недаром я называю это платье пылесборником). Затем я по двадцатому кругу вспоминала свою подготовленную речь, состоящую, буквально, из пары формальных фраз. И, конечно, раз за разом я прокручивала в голове нехитрый план своих действий: с какой стороны пройду за кулисы; в какой руке буду держать блокнот и ручку; где именно остановлюсь и попрошу его ответить на мои вопросы. Надеюсь, сегодня он не изменит своей традиции выходить после спектакля к благодарным зрителям, чтобы немного пообщаться, ответить на привычные вопросы преданных поклонниц, дать пару автографов и, небрежно взяв букет, нырнуть в салон своего «Ауди».

Он - Эдуард Соболев, актер театра и кино, исполнитель нескольких главных ролей в постановках Театра современной классики, кумир нынешних театралов и любимец женщин. Впрочем, эта фраза, подходящая для первого абзаца глянцевого журнала, кажется мне слишком банальной. Наверное, нельзя дать емкое определение человеку, который представляет собой волшебный ларец, полный тайн, загадок, бескрайнего таланта и обаяния. Этот человек способен одним своим появлением на сцене подчинить себе зал. Если выражаться привычными мне журналистскими штампами, то жизни на сцене он отдается полностью, без остатка, получая взамен море зрительской любви… Однако еще пять лет назад он не был известен широкой публике, так как работал в основном на вторых ролях в случайных антрепризах. До этого ему и вовсе приходилось служить в театре Юного зрителя и изредка заменять захворавших или по какой-то причине не сумевших прийти актеров. Это сейчас в своих интервью он с улыбкой на устах рассказывает о том времени, когда ему доводилось выходить на сцену в костюме Карабаса-Барабаса или Чипполино и веселить публику не старше двенадцати лет. Но сколько мытарств пришлось ему пережить, прежде чем завоевать славу, знает только он сам и...я.

Глава 2

Софья Ибрагимовна Арапова сидела неподвижно, словно греческая статуя и внимательно изучала какие-то документы, сложенные в толстую стопку. Моя начальница,  главный редактор журнала,  была худощавой, невысокой женщиной с болезненно - желтым  цветом лица, мелкими морщинками и тёмными, немного ядовитыми глазами. В молодости, вероятно, Софья была обладательницей шикарных, густых светло-русых волос, но с возрастом они сильно потускнели и  поредели, а сквозь отдельные пряди волос начала пробиваться седина. Однако Софья не пыталась омолодиться и не пользовалась краской для волос,  она скорее гордилась приближающейся старостью, отождествляя ее, прежде всего, с мудростью и жизненным опытом. Это подтверждал весь её облик: строгий офисный стиль, «учительский» каблук, всегда безупречная стрижка и взгляд, полный уверенности, требовательности и легкого презрения. В её гардеробе не было ни одного предмета одежды, отличающегося по цвету от серого или коричневого. Единственным ярким пятном были легкие шифоновые и шёлковые шарфики, коих у моей начальницы была несметное количество. Она умело и изобретательно повязывала их на шею, прикрывая неотвратимые возрастные изменения, а заодно немного оживляя свой скучный до зубного скрежета повседневный стиль брючных костюмов.

В целом, Софья была совершенно не похожа на главного редактора журнала, позиционирующего себя как легкое чтиво для молодежи  и любителей светской хроники.  Ей бы гораздо больше подошла работа в каком-нибудь серьезном политическом издании, вроде  «Коммерсанта». А то и «Вашингтон пост».

Спустя пять минут она всё же оторвалась от созерцания документации и подняла глаза на меня.

- Что с тобой случилось, Мария?  Беседа с Соболевым, надо понимать, не состоялась?- произнесла она своим вкрадчивым, немного картавым голосом.

- Мне не удалось с ним пообщаться после спектакля, - как можно увереннее ответила я. - Он был слишком занят, и оказалось, что  вчерашнее интервью в его планы не входило.

- Оно и не должно было входить, - отрезала Софья, - Тем не менее, твоей главной задачей было уговорить его на короткий разговор по поводу предстоящей премьеры фильма. Будь ты чуть настырнее, он бы ответил хоть на несколько вопросов.

- Я изначально настраивалась на обстоятельный разговор, чтобы моя первая авторская статья была полноценной, а не выглядела, как маленькая заметка,- выпалила я заранее подготовленный текст,- кроме того, пробиться к Соболеву оказалось тяжелее, чем я рассчитывала, потому что всеми его контактами, графиком, временем руководит его личный агент Ольга. Если мы свяжемся с ней по телефону, чтобы договориться об интервью, например, на следующей неделе, то вероятно…

- Знаешь, в чем загвоздка, Машенька?- перебила  меня Софья Ибрагимовна. Несмотря на вежливый тон, в её голосе чувствовались ледяные нотки, острые, как лезвие бритвы. - Мы не можем позволять себе откладывать дела в долгий ящик. Если есть работа, то её необходимо выполнить сразу же, здесь и сейчас, без промедлений. Иначе мы постоянно будем буксовать. Ежели не получилось - нужно идти дальше. Но скрывать не буду, интервью с Соболевым мне очень жаль. Он интересный артист, самобытный, загадочный, к тому же, не так часто появляется на широкой публике. В этой личности можно было такой клад откопать, однако ты упустила отличный шанс взять редкое и содержательное интервью.

Чувство вины растекалось по моим венам и артериям вместе с кровью. До сих пор мне ни разу не влетало от босса. Судя по рассказам коллег, свой гнев Арапова предпочитает  изливать в виде моральных унижений и колких замечаний, похожих на хлесткие удары плетью. Она никогда  не действует напрямую и не опускается до грубых оскорблений, однако делает всё, чтобы собеседник почувствовал себя жалким и бестолковым.   Меня же она раньше вообще не замечала и, возможно, вспоминала о моем существовании только тогда, когда мы сталкивались по утрам в узком проходе у порога редакции. Но отныне я буду у Араповой под прицелом. Разумеется, ели она не решит сразу уволить столь незадачливую сотрудницу.

- Упустила…очень, очень жаль…-задумчиво повторила Софья, стуча кончиками пальцев по столу,- Скажи мне, дорогая, как ты представляешь себе работу журналиста?

Я замешкалась.

- Ну, это бесконечный  поиск новых идей, мозговой штурм, сбор материала, способного привлечь и задеть читателя за живое. Мне кажется, наша профессия напоминает мозаику. Настоящий журналист может по крупицам собирать информацию, чтобы затем сотворить из неё литературный шедевр. Если статья наполнена смыслом, и каждое слово бьет в цель, значит, твой труд был не напрасен.

 Софья покачала головой.

- Боже мой. Ты словно зачитала отрывок из школьного сочинения «Кем я хочу стать, когда вырасту». Типичное поведение молодых журналистов – восторженный энтузиазм, боевая решительность и надежды перевернуть сознание масс метким словом. При этом – полное отсутствие представлений о реальном мире и неадекватная оценка собственных возможностей. Все такими были, понимаю. И с шедевром  ты, конечно, загнула. Мы не ставим себе цель войти в историю мировой литературы.

Мне нечего было ответить. Я знала, что всё происходящее лишь прелюдия к атаке.

- Я не собираюсь корить тебя за невыполненное задание. Это не школа и институт, отметки здесь  не ставят и не вызывают родителей. Мне не по душе роль злобного директора или воспитателя. Просто я хочу заставить тебя задуматься: не нужно что-то изменить в себе? Может, есть смысл попробовать свои силы в ином направлении, чтобы иметь конечный результат?