Исключительное право Адель Фабер

Пролог

— Могла бы немного и потерпеть, — буркнул муж, раздраженно одергивая свой темно-синий сюртук и пропуская меня вперед в тускло освещенный холл, — эта сделка мне нужна.

— Я тебя-то с трудом терплю, а ты предлагаешь терпеть общество еще и этого мерзкого борова, — деланно приподняла бровь, проходя в просторный холл нашего особняка с мраморными колоннами, успев заметить краем глаза мелькнувшее в коридоре второго этажа подол зеленого шелкового платья моей свекрови. — Если тебе так важен этот договор, мог бы сам быть с ним полюбезней, уверена мсье Рори всё равно.

— Ты... ты окончательно спятила, — задохнулся от праведного гнева муж, даже невольно отпрянув от меня, его лицо побагровело, а руки сжались в кулаки, — Я завтра же подам прошение на развод!

— Хм... зачем тянуть? Кажется, с мсье Битом вы приятельствуете, полагаю, он не откажет тебе в этой просьбе, — насмешливо проговорила, медленно снимая тяжелое бархатное пальто с меховой отделкой и небрежно бросая его на руки застывшему в изумлении лакею.

— Ты не понимаешь, что останешься одна? — потрясенно воскликнул мужчина, нервно теребя золотую пуговицу на манжете, — в твоем возрасте ты никому не нужна.

— Хм... ты сам себе противоречишь. Уж определись, то ли мне быть сговорчивей с твоими партнерами, то ли я никому не нужна, — холодно парировала, расправляя складки темно-бордового платья.

— Завтра же! — взвизгнул муж, сбегая в кабинет и громко хлопнув дубовой дверью, делая так всегда, когда терялся и не знал, как мне ответить на мою дерзость.

— Слабак, — едва слышно проговорила, шокируя своими словами седовласого чопорного дворецкого, который как, впрочем, и большинство слуг и родных, считают, что герцогиня Адель внезапно сошла с ума...

— Что... опять довела? И что на этот раз потребовал от тебя мой сын? — проговорила свекровь, неспешно спускаясь по мраморной лестнице, умудряясь при этом не держаться за позолоченные перила и держать голову прямо, как истинная аристократка.

— Лучше вам не знать, — хмыкнула, с восхищением наблюдая за статной старушкой в элегантном платье, не будь она до зубовного скрежета повернутой на этикете, мы бы с ней непременно подружились, — но мсье Оноре надолго запомнит нашу встречу в темном алькове, которую так любезно организовал мой муж.

— Выпрями спину! — вдруг прикрикнула мадам Мелва, остановившись у подножия лестниц и чуть понизив тон голоса, спросила, — что ты с ним сделала?

— Всего лишь обеспокоилась его здоровьем, ведь в его возрасте иметь такой вес... у него должны быть проблемы по части мужской силы. Я всего лишь посоветовала обратиться к доктору... правда, видимо, я говорила слишком громко, и приглашенные в соседней зале всё слышали.

— Хм... я думала, ты его ударила, как того несчастного на приеме у мадам Лизет, — разочарованно протянула мадам Мелва, постукивая веером по ладони.

— О нет, этот руки не распускал, так что обошлось без членовредительства, — с натянутой улыбкой произнесла, чувствуя неимоверную усталость и огромное желание покинуть этот душный особняк с его тяжелыми портьерами и докучливым мужем.

— А ты действительно очень изменилась. Та лихорадка пошла тебе на пользу, — задумчиво протянула свекровь, пристально разглядывая меня своими проницательными серыми глазами, — и куда только делась послушная Адель, готовая исполнить любой приказ моего сына.

— Эм… прошу меня извинить, — произнесла я, чувствуя, как корсет впивается в ребра, — мне нужно переодеться. Это платье слишком... тяжелое.

Поднимаясь по мраморной лестнице, я мысленно ответила свекрови: «Адель больше нет, мадам. Есть Алина из две тысячи двадцать четвертого года».

Глава 1

Войдя в спальню, я прислонилась к закрытой двери и наконец позволила себе выдохнуть. Корсет немилосердно давил на ребра, многочисленные нижние юбки и тяжелая парча платья до сих пор давили своим весом, а замысловатое сооружение из шпилек на голове, казалось, вот-вот обрушится. Шея ныла от напряжения — попробуйте-ка продержать голову гордо поднятой несколько часов. Но на лестнице я держалась безупречно, спина прямая, взгляд холодный и уверенный, зная, что проницательная свекровь наблюдает снизу своими серыми глазами-рентгенами. В этом мире внешние проявления силы значат слишком много — урок, который я выучила за последние три месяца, когда каждая минута слабости оборачивалась новым унижением…

Прошло всего три месяца, как я очнулась в этом теле, дезориентированная и напуганная. Последнее, что помнила настоящая Адель — как муж приказал ей надеть тонкое шелковое платье с открытыми плечами на весенний прием. «Ты герцогиня, изволь соответствовать», — процедил он тогда сквозь зубы. Промозглый ветер, ледяной дождь... Пневмония развилась стремительно.

Первые дни в этом мире были самыми сложными. Я металась между паникой и неверием, пыталась понять, что произошло. Меня спасли воспоминания Адель — они всплывали постепенно, помогая освоиться. Язык, манеры, имена, привычки... Всё было здесь, в её памяти, нужно только потянуть за нужную ниточку.

Листая воспоминания Адель как страницы книги, я видела, как последние полгода её жизни превратились в кошмар. Набожная, скромная женщина, привыкшая к тихой жизни в загородном поместье, вдруг оказалась вынуждена посещать светские рауты, где мужчины «случайно» касались её обнаженных плеч, целовали руки дольше положенного, шептали двусмысленности. Для меня, выросшей в двадцать первом веке, это могло показаться безобидным флиртом. Но для Адель каждое такое прикосновение было пыткой. Каждый вечер она молилась, прося прощения за то, что позволяет чужим мужчинам такие вольности.

А муж... муж лишь холодно наблюдал, как его жена краснеет и бледнеет от непристойных намеков его деловых партнеров. Теперь я знаю — он торговал её репутацией ради выгодных сделок...

В памяти Адель я нашла ответ, почему её муж так резко изменил привычный уклад их жизни. Крупный заем, взятый на расширение торговли с колониями, нужно было возвращать. А когда стало ясно, что прибыль не покроет долг, герцог решил использовать красоту своей набожной жены как приманку для потенциальных инвесторов.

«Вы же не думали, что я стану...» — помнился мне её испуганный шепот. «Глупая, — хмыкнул муж, — просто будь любезной. Остальное они додумают сами».

И она была любезной. Краснела, бледнела, но терпела. Пока не слегла с той злосчастной лихорадкой. А очнулась уже я — Алина Вершинина, руководитель отдела продаж, жертва автокатастрофы, измены мужа и предательства подруги...

Я бросила взгляд на свое отражение в высоком зеркале. Адель действительно была красива — светлые волосы, тонкие черты лица, большие глаза. Идеальная кукла для светских приемов. Только вот теперь в этих глазах появился стальной блеск, который так пугает окружающих.

Как ни странно, больше всего мне помог опыт работы в продажах. Светское общество мало чем отличалось от корпоративных интриг — те же игры, те же маски, только декорации богаче. А «деловые партнеры» мужа напоминали особо настойчивых клиентов, с которыми я научилась справляться ещё в первый год работы.

Адель их боялась. Я — нет…

Взяв гребень, я начала вынимать шпильки из прически. Память услужливо подкинула еще один эпизод — как Адель плакала после очередного приема, где один из «доброжелателей» мужа прижал её к стене в темном коридоре. Она вырвалась и убежала, а муж потом отчитывал её за неподобающее поведение. «Он же всего лишь хотел поговорить, дорогая. Ты слишком мнительна».

Ирония судьбы — я попала в тело женщины, которая так отчаянно хотела сбежать из этой золотой клетки, что её душа просто... ушла? А может, сейчас она там, приходит в себя в больничной палате в моем теле? Надеюсь, ей там легче...

Горничная помогла мне переодеться в простое домашнее платье. Оно напоминало ночную рубашку из моего времени — светлое, свободное, без корсета. Блаженство. Я подошла к окну, глядя на темнеющий сад. В такое время Адель обычно молилась, но я предпочитала думать. За три месяца я многое изменила в её жизни. Начала ездить верхом, читать газеты, интересоваться делами поместья. Слуги шептались, свекровь удивлялась, муж злился. Но впервые за долгое время я чувствовала себя... живой?

Сегодняшний скандал был неизбежен. Мсье Оноре — очередной «важный партнер» — оказался слишком настойчив. Муж специально оставил нас наедине в алькове, надеясь... На что? Что его жена станет разменной монетой в большой игре?

Что ж, теперь у него будет развод. Возможно, это разрушит его планы, но меня это больше не волнует. У меня достаточно компрометирующих документов в тайнике Адель — она была тихой, но неглупой. Так что часть состояния останется при мне.

А дальше... Может, уеду в колонии. Или открою собственное дело. В конце концов, у меня за плечами степень по экономике и десять лет управленческого опыта. Пусть и из другого века.

Темнело. В спальне было тихо, только потрескивали свечи. Я села за туалетный столик, рассматривая женщину в зеркале. Странно, но теперь я едва помнила свое прежнее лицо. Помнила только короткую стрижку, темные волосы... А здесь — светлые локоны, бледная кожа, чуть припухшие от слез глаза.

Слезы... Это тело все еще плакало иногда, по привычке. Но я научилась использовать это — заплаканная женщина не вызывает подозрений.

Интересно, что сказала бы настоящая Адель, узнав, как я распорядилась её жизнью? Одобрила бы? Она ведь тоже мечтала о свободе, просто не знала, как её добиться. А я... я просто делаю то, что умею лучше всего — превращаю проблемы в возможности.

Глава 2

Я потерла виски, чувствуя подступающую головную боль. День выдался... насыщенным. С раннего утра муж отчитал слуг за нерасторопность, хотя сам не мог определиться в каком пальто поедет в банк. Затем прибыла мадам Лорет, которой непременно хотелось посплетничать, и я еле от нее отделалась, будто бы невзначай упомянув о некой Аманде, к которой со слов якобы моего мужа захаживает ее любимый Даниэль. После — домашние заботы, коим не было конца, и только к вечеру, казалось бы, можно было отдохнуть, прихватив с собой одну из книг из кабинета мужа и приступить к изучению истории мира, куда меня занесло.

Но заявился муж, который за ужином ни разу на меня не взглянул, третий раз за неделю уволил лакея и ко всему прочему прикрикнул на мать. Оставив их скандалить, я благоразумно удалилась в свои покои. И вот прошло уже полчаса, а внизу всё ещё спорили. Голос мужа, визгливый от злости, перекрывал степенные наставления мадам Мелвы. Кажется, свекровь пыталась его образумить. Забавно...

Когда я только попала в это тело, растерянная и напуганная, именно воспоминания о работе помогли не сойти с ума. Совещания, переговоры, сложные клиенты... Всё это пригодилось здесь. Корпоративные интриги оказались отличной подготовкой к светским играм. Но сегодня я устала от игр. От тяжелых платьев, от масок, от фальшивых улыбок. В моем времени я могла хотя бы надеть джинсы и свитер после работы. А здесь... здесь даже ночная рубашка больше похожа на театральный костюм.

— Госпожа, ваш чай, — произнесла горничная, поставив на столик поднос.

— Спасибо, — поблагодарила и отложив книгу, поднялась. — И принеси, пожалуйста, мой дневник. Нужно кое-что записать.

— Да, госпожа.

Вскоре я уже сидела за столом перед раскрытым дневником, задумчиво водя карандашом по бумаге. В этом мире дневники были обычным делом — никто не считал странным, что благородная дама записывает свои мысли. Адель тоже вела дневник, хотя писала в основном молитвы да покаяния. Теперь эта тетрадь в кожаном переплете служила другой цели. Я записывала всё: имена, даты, суммы сделок, случайно подслушанные разговоры. Герцог был неосторожен со своей «недалекой женой» — часто обсуждал дела в её присутствии. Думал, она ничего не поймет. А я понимала. И записывала. На случай, если понадобится защита. Или рычаг давления.

Скрип двери заставил меня поднять голову. В проёме стояла мадам Мелва, непривычно растерянная.

— Он действительно подал прошение, — тихо сказала она.

— Вот как, — я отложила карандаш, внимательно глядя на свекровь. — И как быстро он собирается провести бракоразводный процесс?

— К концу месяца всё будет кончено, — мадам Мелва прошла в комнату, её шелковое платье тихо шуршало по ковру. — Ты правда этого хочешь?

— А у меня есть выбор? — я невесело усмехнулась, закрывая дневник. — Быть приманкой для его партнеров? Или, может, вы предпочли бы видеть меня послушной куклой, которая молча терпит унижения?

Мадам Мелва поджала губы, но в её глазах я заметила что-то похожее на уважение.

— Я найму экипаж, — наконец произнесла она. — Тебе лучше пожить в моем загородном поместье, пока всё не уляжется.

— Да, вы правы… я прикажу собрать мои вещи.

— Он полагает, что ты одумаешься, — мадам Мелва опустилась в кресло, расправляя складки платья. — Мой сын уверен, что через пару дней ты приползешь к нему на коленях, умоляя о прощении. Что эта... дерзость — всего лишь следствие болезни.

— Как удобно — списать всё на лихорадку, — я подошла к окну. Сад уже утонул в сумерках. — И что будет, когда я не одумаюсь?

— Тогда... тогда ты потеряешь всё. Титул, положение в обществе, средства к существованию.

— Вы пытаетесь меня напугать? — я обернулась к свекрови. — Или предостеречь?

— Я пытаюсь понять, что происходит с женщиной, которую я знала около двадцати лет.

— Она умерла, — сказала я правду, горько усмехнувшись, — и нет, я не поеду в ваше загородное поместье. Лучше в Ринкорд, там дом, который оставила мне моя тетушка, и муж на него не вправе претендовать.

Мадам Мелва долго смотрела на меня, словно впервые видела, а затем медленно кивнула.

— Я обещаю, что ты не будешь знать нужды, — тихо сказала она. — У меня есть собственные средства. Немного, но достаточно, чтобы жить достойно.

— Благодарю вас, — я склонила голову. — Но, думаю, мужу не удастся так просто от меня избавиться. Ему придется поделиться теми деньгами, что он скрытно держит на счету в банке. Иначе мсье Девраль узнает много чего интересного.

Глаза мадам Мелвы на мгновение расширились, но она быстро справилась с удивлением.

— Ты изменилась сильнее, чем я думала, — произнесла она, поднимаясь. — Что ж, может быть, это к лучшему. Мой сын... он сын своего отца.

Когда дверь за мадам Мелвой закрылась, я наконец выдохнула, но в одиночестве я пробыла недолго. Дверь распахнулась без стука, и на пороге возник муж — бледный, с трясущимися от гнева руками.

— Ты... — начал он, но осекся, увидев, что я спокойно сижу за столрм, перелистывая страницы дневника.

— Да? — я подняла на него взгляд.

— Завтра приедет мой поверенный, — процедил муж сквозь зубы. — Ты подпишешь отказ от всех претензий на моё состояние. И уберешься отсюда навсегда.

— Как любезно с твоей стороны лично сообщить мне об этом, — я улыбнулась. — А я думала, ты пришлешь лакея с запиской.

— Не испытывай моё терпение! — он шагнул в комнату. — Ты ничего не получишь! Ничего, слышишь? Без меня ты никто! Просто дочь обедневшего барона с провинциальными манерами!

— Возможно, — я пожала плечами. — Но на те деньги, что ты при разводе переведешь на мои счета, я буду жить даже лучше.

— Пф, — он фыркнул, — ты бредишь. Я не дам тебе ни гроша.

— Правда? А как насчет беседы с мсье Оноре три недели назад? — я небрежно постучала пальцем по странице дневника. — Той самой, где ты оговаривал условия сделки, которая, конечно же, не отражена в официальных документах?

Глава 3

— У меня предложение, — произнес муж, остановившись в дверях моей спальни, опираясь плечом о дверной косяк.

Он как всегда не удосужился постучать — старая привычка, от которой я пыталась его отучить последние недели. В воспоминаниях Адель он никогда не стучал, входя в её комнату, считая своим правом появляться где угодно в своём доме без предупреждения. Но теперь вместо испуганного трепета, который испытывала Адель, я чувствовала лишь раздражение.

Утренний свет из высокого окна падал на его лицо, подчеркивая заострившиеся черты. Последние дни он мало спал — я слышала, как он ходит по кабинету до поздней ночи, а под глазами залегли тени. Выглядел он непривычно неуверенно, теребя золотую пуговицу на рукаве темно-синего сюртука — жест, который я уже успела изучить. Так он делал всегда, когда нервничал или сомневался.

— Неужели? — проронила, продолжив перебирать письма на инкрустированном перламутром туалетном столике, разбирая их по стопкам. Большинство из них — пустые светские приглашения, но некоторые содержали полезные сплетни.

— Я готов перевести определенную сумму на твой счет, — его голос звучал деловито, с той нотой покровительственного высокомерия, которая всегда проскальзывала, когда он говорил о деньгах. — Сумму, которая позволит тебе жить... достойно.

От его интонации на слове «достойно» у меня по спине пробежал холодок. В его понимании «достойно» означало «скромно, но не впроголодь» — ровно столько, чтобы не опозорить его имя, но недостаточно для настоящей независимости.

— А взамен? — мой голос звучал ровно, почти скучающе.

— Взамен ты пойдешь со мной на прием к графу Реншо в эту пятницу, — он сделал паузу, наблюдая за моей реакцией. — И будешь любезна с мсье Леваном.

Мсье Леван. Память Адель услужливо подсказала: грузный мужчина лет пятидесяти, владелец нескольких текстильных фабрик и доков в северном порту. Вдовец с репутацией ловеласа, известный своими... специфическими вкусами.

Первый порыв отказаться и послать мужа куда подальше я задавила в корне. Всё же я сейчас находилась в мире, где женщины всего лишь приложение к мужу. И пока моё поведение списывалось на послеболезненное состояние. Да и муж настолько был растерян резким изменением в поведении жены, что пока ещё не решался на серьезные угрозы, не видя во мне противника. Но если я буду дожимать, то могу все проиграть.

— И что я должна делать на приеме? — спросила я равнодушным голосом. — Терпеть пыхтение и сальные взгляды твоих потенциальных партнеров я более не намерена.

— Ты должна всего лишь слушать, — ответил муж, недовольно поморщившись.

— Ах да, женщина же ведь вроде тумбы, — насмешливо проронила я. — Хорошо, я послушаю. Мне нужно знать конкретную тему или я должна слушать всё, даже глупые победы на поприще женского пола?

Муж смотрел на меня с таким изумлением, будто я вдруг заговорила на китайском.

— Перед приемом я расскажу, что мне нужно, чтобы ты запомнила, — наконец выдавил он.

— Хорошо, — кивнула я. — Но прежде подпишем соглашение.

— Соглашение? — Себастьян нахмурился.

— Письменное обязательство перевести на мой счет оговоренную сумму после того, как я выполню свою часть сделки, — я говорила так, будто объясняла элементарные вещи ребенку. — Я подготовлю документ к ужину.

— Я сам подготовлю соглашение, — твердо заявил муж.

— Нет, — так же твердо возразила я. — Я сделаю это сама. Если условия тебя не устроят, мы обсудим их за ужином.

Он открыл было рот, чтобы возразить, но я уже отвернулась, давая понять, что разговор окончен. После секундного молчания послышались удаляющиеся шаги.

И я, наконец, выдохнула. Игра становилась всё опаснее.

За ужином было непривычно тихо. Серебряные приборы позвякивали о фарфор, слуги бесшумно скользили вдоль стен, меняя блюда. Свечи в высоких канделябрах отбрасывали причудливые тени на темные дубовые панели стен. Мадам Мелва, облаченная в платье цвета спелой сливы, казалось, с трудом сдерживала любопытство, переводя взгляд с меня на сына и обратно. Я чувствовала её изучающий взгляд, даже когда смотрела в свою тарелку.

Тонкий аромат жареной дичи и трюфелей смешивался с запахом горящего воска. Изысканные блюда следовали одно за другим: консоме с фрикадельками из дичи, филе форели под соусом из белого вина, жаркое из кролика с каштанами, салат из свежих овощей с травами. Муж едва притрагивался к еде, нервно вертя в пальцах ножку бокала с бордо.

Наконец, когда подали десерт — воздушное суфле с ванильным соусом — я неторопливо промокнула губы накрахмаленной салфеткой и достала из потайного кармана платья сложенный лист бумаги, который подготовила днем, запершись в кабинете мужа, пока он отсутствовал.

— Соглашение, — сказала я, протягивая его мужу через стол. Гербовая бумага с водяными знаками шуршала в моих пальцах. — Прочти внимательно. Я постаралась учесть все детали.

Он взял документ с таким видом, будто я предлагала ему пригоршню угля голыми руками. Поднес к глазам, пробежал глазами по строчкам... и изумленно посмотрел на меня.

— Это... — он запнулся. — Ты не могла составить это сама.

— Почему же? — спокойно поинтересовалась я, отпивая глоток чая.

Документ был составлен безупречно. Двадцать тысяч ливров — сумма, достаточная, чтобы обеспечить независимое существование на несколько лет. Условия перевода средств, сроки, обязательства сторон — всё было прописано четким юридическим языком, без возможности двойственного толкования.

Мадам Мелва не выдержала и протянула руку:

— Позволь взглянуть, сын мой.

Муж молча передал ей бумагу, не сводя с меня пристального взгляда.

— Хм... — свекровь внимательно изучила документ. — Весьма... умело.

— Лихорадка, очевидно, принесла не только безумие, но и неожиданные таланты, — язвительно заметил муж.

— Скорее, просто прояснила разум, — парировала я. — Что скажете, мой дорогой супруг? Вы согласны с условиями?

Глава 4

Кабинет герцога утопал в сумрачном полумраке, несмотря на яркий день за окном. Тяжелые бордовые портьеры были задернуты наполовину, пропуская лишь узкие полосы света, которые причудливыми линиями ложились на темный паркет и тускло поблескивающий глобус в углу. Пахло кожей, табаком и чернилами — запахи, к которым я уже начала привыкать, но до сих пор находила неприятными. Воздух казался густым и тяжелым, как перед грозой.

Я сидела в глубоком кожаном кресле, расправив юбки персикового домашнего платья с кружевной отделкой, которое выбрала специально для этой встречи — не слишком нарядное, но и не небрежное. Точно отмеренная доля уважения, без намека на желание произвести впечатление. Муж нервно постукивал пальцами по инкрустированной столешнице, поглядывая на часы. Было без пяти четыре.

— Надеюсь, ты помнишь наш уговор, — произнес Себастьян, в третий раз поправляя безупречно завязанный галстук.

Себастьян. Я только недавно начала называть его по имени даже в своих мыслях. До этого он всегда был «муж» или «герцог» — нечто абстрактное, функция, а не человек. Но чем дольше я жила в этом теле, в этом доме, тем больше деталей прорисовывалось в общей картине. Маленькие привычки, жесты, тембр голоса... Себастьян Эшфорд, сорок два года, единственный сын своих родителей, унаследовавший титул и состояние в двадцать три после скоропостижной смерти отца. Женившийся на Адель из соображений выгоды — её отец, хоть и не имел громкого титула, владел обширными земельными угодьями на юге.

— Конечно, — я спокойно улыбнулась. — Слушать, запоминать, быть любезной. Не маленькая.

Его передернуло от моей последней фразы — слишком современной, слишком непривычной в устах аристократки. Но возразить он не успел — из коридора донеслись размеренные шаги и голос дворецкого:

— Мсье Альбер Леван, господин.

Я приготовилась увидеть грузного мужчину с масляными глазками, которого рисовали в моём воображении обрывки воспоминаний Адель. Но когда двери распахнулись, на пороге возник высокий, болезненно худой человек с острыми скулами и тонкими, бескровными губами. Его лицо было испещрено следами оспы, создававшими жуткий рельеф в боковом освещении из окна. Глубоко посаженные глаза казались темными провалами, и только когда он шагнул вперед, я разглядела их цвет — льдисто-голубой, почти прозрачный.

— Добрррого дня, дорррогой дрруг, — произнес он, и я поняла причину моего присутствия здесь. Его речь была настолько искажена картавостью, что требовалась немалая концентрация, чтобы разобрать слова. А вид настолько страшен, что любая дама отпрянула бы от отвращения, что и было на руку моему мужу. В любом случае, чтобы не задумал муж, перехватив инициативу в свои руки, я буду управлять этой странной ситуацией.

— Мсье Леван! — прервав мои размышления, протянул Себастьян, шагнув навстречу и расплываясь в улыбке. — Рад вас видеть. Позвольте представить мою супругу, герцогиню Адель.

Я тотчас грациозно поднялась и сделала легкий реверанс, не опуская глаз, как сделала бы настоящая Адель.

— Очаррррована, — проговорил мсье Леван, склоняясь к моей руке. Его пальцы были сухими и горячими, как у лихорадящего. — Ваш супррруг не сказал, что вы пррррисоединитесь к нам. Какая прриятная неожиданность.

— Не могла упустить возможности познакомиться с вами лично, — я улыбнулась, высвобождая руку. — Себастьян так часто упоминал ваше имя в последнее время.

Мой муж бросил на меня быстрый, настороженный взгляд, но я продолжила:

— Ваши торговые успехи впечатляют, мсье Леван. Особенно в северных портах, где, как я слышала, конкуренция особенно высока.

Мсье Леван замер на мгновение, явно не ожидая от благородной дамы знания деловых вопросов.

— Вы... интерррресуетесь торрррговлей, мадам?

— О, совсем немного, — я сделала легкомысленный жест рукой. — Но разве может жена не интересоваться тем, что занимает умы её мужа? К тому же, — я понизила голос до заговорщического шепота, — последняя коллекция тканей из Индии, которую привезли ваши корабли, просто восхитительна. Я видела платье мадам Ренье на приеме у графини... такой изумительный шелк с золотой нитью.

Лицо мсье Левана просветлело, и даже его ужасная кожа стала выглядеть менее отталкивающе, когда он улыбнулся.

— Вы обладаете пррревосходным вкусом, мадам. Возможно, вам будет интерррресно взглянуть на новые обрррразцы, которррые пррррибудут в следующем месяце?

— Это было бы чудесно, — я повернулась к мужу. — Дорогой, ты не говорил мне о новых поставках.

Себастьян выглядел так, будто проглотил лимон. Он явно не ожидал, что я не только не сбегу в ужасе от внешности и речи мсье Левана, но и завяжу с ним непринужденную беседу.

— Я... не думал, что тебя это заинтересует, — выдавил он наконец.

— О, как это на тебя похоже, — я мягко рассмеялась, жестом приглашая мсье Левана сесть в кресло. — Мой муж иногда забывает, что не все разговоры о делах настолько скучны, как ему кажется.

Следующие два часа прошли в удивительно живой беседе. Как я и предполагала, достаточно было лишь показать начальный интерес, и мсье Леван с удовольствием рассказывал о своем бизнесе, планах, проблемах с таможней и конкурентами. Я задавала правильные вопросы в нужные моменты, показывая свою осведомленность, но не настолько, чтобы вызвать подозрения.

Когда речь зашла о новом контракте, я незаметно направила разговор в нужное русло, позволив мсье Левану самому предложить те условия, которых добивался Себастьян. Он даже не заметил, как согласился на более низкую цену, чем планировал изначально — все из желания произвести впечатление на внимательную слушательницу.

— Какая удивительная женщина ваша супрруга, — сказал мсье Леван, когда я на минуту вышла, чтобы распорядиться о чае. — Кррасива, умна и так чарровательно внимательна. Вам повезло, дрруг мой.

— Да, мне... повезло, — глухо отозвался Себастьян, и в его голосе я услышала нотки искреннего изумления.

Когда мсье Леван наконец откланялся, пообещав прислать образцы новых тканей специально для меня, в кабинете повисла тяжелая тишина. Муж смотрел на меня так, словно видел впервые.

Глава 5

Зеленая гостиная тонула в мягком свете ламп. Потрескивание поленьев в камине наполняло комнату уютом, которого я никогда прежде не ощущала в этом доме. На низком столике у дивана стояла чашка с недопитым чаем и тарелка с печеньем — свекровь всегда баловала внука сладостями, несмотря на свою строгость во всем остальном.

Я на мгновение замерла в дверях, не решаясь войти, с жадностью рассматривая сына. Стройный юноша стоял у окна, вглядываясь в темный сад. Его силуэт четко вырисовывался на фоне бархатных штор. В нем угадывалась еще не сформировавшаяся, но уже намечающаяся аристократическая стать — прямая спина и гордо поднятая голова.

Услышав мои шаги, он обернулся, и я увидела его лицо — юное, с тонкими чертами, унаследованными от матери, но с твердым подбородком и серыми глазами отца. А темно-русые волосы, аккуратно подстриженные по последней моде, обрамляли высокий лоб.

— Мама! — воскликнул он, и от звука этого слова со мной произошло что-то странное.

Внезапный прилив тепла, граничащего с эйфорией, затопил меня. Ноги сами понесли вперед, руки сами раскрылись для объятий. Это тело помнило своего ребенка, реагировало на него помимо моей воли, наполняясь необъяснимой радостью и нежностью.

— Этьен, — выдохнула я, и это было сказано не мной, а Адель, чья материнская любовь прорвалась сквозь барьеры нашего разделенного сознания.

Он бросился ко мне через комнату с непосредственностью, странной для подростка его возраста и положения, и обнял меня с неожиданной силой. Я тотчас почувствовала запах лаванды от его волос, а память Адель бросила мне образ — она сама, вшивающая мешочки с лавандой в его одежду перед отъездом в Академию, чтобы отпугнуть моль и напомнить о доме.

— Ты все-таки дождался нас, — сказала я, отстраняясь, чтобы лучше рассмотреть сына. — Почему не лег спать?

— Как я мог уснуть, не повидав тебя? — он улыбнулся, и его улыбка была копией улыбки Себастьяна, но без горечи и цинизма. — К тому же я должен был убедиться, что ты поправилась. Бабушка писала, что ты была очень больна.

Тревога в его голосе была искренней. И я поспешила его успокоить, погладив его по щеке материнским жестом, который возник будто сам собой.

— Как видишь, я в полном порядке, — улыбнулась я, испытывая странное облегчение оттого, что могу не притворяться с ним. Во мне действительно что-то изменилось при виде этого мальчика. — Расскажи лучше о практике. В последнем письме ты упоминал экспедицию к северным озерам?

Он просиял, явно обрадованный моим интересом.

— О, это было потрясающе! Профессор Ламбер позволил мне ассистировать при сборе образцов водорослей. Ты не представляешь, какие удивительные формы жизни существуют в этих водах! — он говорил с воодушевлением, которое не может подделать ни один ребенок. — Я сделал несколько зарисовок, хочешь взглянуть?

Не дожидаясь ответа, он бросился к кожаной сумке, лежавшей на кресле, и достал потрепанный альбом. Я подошла ближе, взяла его в руки и была поражена точностью и детализацией рисунков. Странные растения, морские создания, ландшафты — все было изображено с научной точностью и в то же время с несомненным художественным талантом.

— Это... великолепно, — искренне сказала я. — У тебя настоящий дар.

Лицо Этьена просияло от похвалы, и я поняла, что Адель, должно быть, часто поддерживала его увлечения, в отличие от отца, предпочитавшего более «мужские» занятия для наследника.

— Профессор говорит, что мои записи самые подробные на курсе, — с гордостью сообщил он, перелистывая страницы альбома. — Я хочу представить их на научном симпозиуме в следующем семестре. Если получу одобрение совета, конечно.

— Уверена, ты его получишь, — я сжала его плечо, чувствуя странную гордость за мальчика, которого видела впервые в жизни.

Себастьян, стоявший в дверях и наблюдавший за нашей встречей, наконец вошел в комнату.

— Так что, сын, ты теперь решил стать натуралистом? — в его голосе звучала насмешка, но не злая. — А как же юриспруденция?

— Я могу изучать и то и другое, — ответил Этьен с легкой ноткой вызова. — Многие великие ученые были также и выдающимися юристами.

— Это правда, — поддержала я сына. — Разносторонние знания только укрепляют ум. К тому же — я повернулась к мужу, — возможно, Этьену стоит самому выбирать свой путь.

Себастьян удивленно поднял брови. Адель, по-видимому, редко перечила ему в вопросах воспитания сына.

— Что ж, — наконец сказал он, — у тебя еще есть время определиться. А пока расскажи, как дела в Академии помимо твоих... научных изысканий.

Следующий час пролетел незаметно. Этьен рассказывал о преподавателях, сокурсниках, строгих правилах и маленьких бунтах против них. Я наблюдала за ним с возрастающим чувством симпатии. Мальчик был умен, наблюдателен и обладал тонким чувством юмора. Он явно унаследовал лучшие качества обоих родителей, избежав при этом их недостатков.

— ... и тогда Жак уговорил всех обменяться одеждой, так что когда надзиратель вошел в комнату, он не мог понять, кто есть кто! — смеялся Этьен, рассказывая об очередной проделке.

Мы все улыбались, даже Себастьян, обычно столь сдержанный.

— Довольно рассказов на сегодня, — внезапно прервала нас мадам Мелва, появившаяся в дверях. — Уже далеко за полночь. Вы все устали, а у мальчика был долгий путь.

— Но бабушка... — начал было Этьен.

— Никаких «но», — отрезала она тоном, не терпящим возражений. — Завтра наговоритесь. А сейчас — в постель!

Этьен вздохнул, но покорно поднялся.

— Спокойной ночи, отец, — он чинно поклонился Себастьяну, затем повернулся ко мне и неожиданно снова обнял, шепнув на ухо: — Я так рад, что ты поправилась, мама. Ты кажешься... другой. Более живой.

Я замерла, но он уже отстранился и, подхватив свою сумку, направился к выходу.

— Мы тоже пойдем, — сказал Себастьян, поднимаясь. — Был долгий день…

В своей спальне я обессиленно упала в кресло, не дожидаясь, пока горничная поможет мне переодеться. День был чрезвычайно трудным, а встреча с Этьеном подкосила меня окончательно. Никогда прежде я не испытывала таких противоречивых чувств — эта всепоглощающая материнская любовь, пробившаяся сквозь барьеры чужого сознания, застала меня врасплох.

Глава 6

Следующие дни потекли в странном, почти сонном ритме. Утренние завтраки, дневные прогулки в саду, вечерние беседы у камина — дом словно вернулся к той жизни, которую вел до моего пробуждения в теле Адель. Все это казалось мне театральной постановкой, где каждый исполнял свою роль с отточенным годами мастерством.

Этьен проводил со мной больше времени, чем с отцом — он искал в матери поддержку своим научным амбициям, которыми Себастьян, судя по всему, не слишком интересовался. И чем больше я узнавала Этьена, тем сильнее ощущала эту странную, не принадлежащую мне любовь.

Она возникала будто из ниоткуда — когда я замечала, как он хмурит брови, сосредоточенно рассматривая листок растения; как теребит манжету рубашки, рассказывая о своих открытиях; как украдкой вытирает испачканные чернилами пальцы о штаны, когда думает, что никто не видит. Маленькие, неосознанные жесты, создающие его образ, неуловимо напоминающий и мать, и отца, но бесконечно более искренний, чем они оба.

На третий день после возвращения Этьена мы обедали в малой столовой — только я с сыном и мадам Мелва. Себастьян отсутствовал, отправившись на встречу с поверенным, и атмосфера без него казалась легче и свободнее, словно все невольно выдохнули.

— И тогда профессор Дюран сказал, что если я смогу систематизировать все образцы до конца семестра, он представит мою работу Академии Наук! — с горящими глазами рассказывал Этьен, отрезая кусочек запеченной рыбы с хрустящей золотистой корочкой. — Ты представляешь, мама? Академия Наук!

— Это большая честь, — улыбнулась я, наблюдая за его воодушевлением. Щеки Этьена слегка раскраснелись, а глаза, серые, как у отца, но более теплые и живые, буквально сияли восторгом. — И ответственность. Профессор Дюран, должно быть, высоко ценит твои способности.

— О, я все успею! — он махнул вилкой с такой уверенностью, что капля сливочного соуса упала на безупречно белую скатерть, оставив миниатюрное желтоватое пятно. — У меня уже готов план каталогизации. Нужно только завершить зарисовки и описания. Знаешь, там есть совершенно удивительный вид морской звезды с восемью лучами вместо пяти! Профессор говорит, это может быть новый вид!

— Этьен, дорогой, — произнесла мадам Мелва своим обычным непререкаемым тоном, поправляя кружевную салфетку, — не забывай о хороших манерах за столом. Ученый муж тоже должен уметь держать вилку, не разбрасывая соус. Что скажут о тебе на научном собрании, если ты испачкаешь их бумаги?

— Простите, бабушка, — смущенно пробормотал парень, опустив глаза, немедленно сгорбившись, как будто хотел стать меньше и незаметнее. И на некоторое время за столом воцарилась тишина, нарушаемая лишь тиканьем напольных часов в углу да негромким звоном посуды.

— Все в порядке, — я подмигнула сыну, стоило свекрови отвернуться, подзывая лакея для смены блюд. — Энтузиазм иногда берет верх над этикетом. К тому же — добавила я тише, — если бы ты видел, как некоторые титулованные особы ведут себя на приемах после третьего бокала вина, то понял бы, что твоя капля соуса — сущий пустяк.

Этьен благодарно улыбнулся, выпрямляя спину, и я снова почувствовала этот странный прилив нежности, как теплую волну, поднимающуюся откуда-то из глубины. Что-то подсказывало мне, что Адель часто защищала сына от чрезмерной строгости бабушки и отца, становясь его тихой гаванью в шторме аристократических условностей.

— Я заметила, что ты начала собирать вещи, — вдруг произнесла мадам Мелва, когда лакей удалился, подав десерт — воздушный яблочный пирог с корицей, украшенный тончайшей карамельной сеточкой. — Планируешь путешествие?

Вопрос прозвучал невинно, но глаза свекрови были прищурены, а на тонких губах застыла лукавая улыбка. Этьен тотчас вскинул голову, удивленно на меня посмотрев своими широко распахнутыми глазами, в которых промелькнуло беспокойство. Я же мысленно прокляла любопытных горничных, разнесших новость по всему дому.

— Просто разбираю гардероб, — спокойно ответила я, отламывая кусочек пирога, хруст корочки эхом разнесся по комнате. — После болезни многие платья стали мне велики.

— В самом деле? — мадам Мелва приподняла тонкую седую бровь, ее взгляд, острый как лезвие, скользнул по моей фигуре. — И куда же ты планируешь отправить эти платья? Благотворительность сейчас так модна среди знати.

— Кстати, о вещах, — я поспешила сменить тему, почувствовав, как напрягся Этьен рядом со мной. — Мне кажется, тебе пора обновить гардероб, Этьен. Ты вырос на добрых три дюйма за последние месяцы. Твои манжеты едва достают до запястий. Может быть, сходим завтра к портному?

— Терпеть не могу эти примерки, — он скривил губы, и на мгновение снова стал мальчишкой, несмотря на почти рост и серьезность научных амбиций. — Часами стоять столбом, пока мсье Лерой тыкает в тебя булавками и причитает о моде на узкие лацканы...

— Увы, это часть взросления, — я мягко улыбнулась, наблюдая за его мученическим выражением лица. — Зато после мы могли бы заглянуть в книжную лавку мсье Дюпона. Я слышала, привезли новую партию научных трактатов из Амевера. Кажется, там есть работа профессора Ленуара о морской фауне.

— Правда? — лицо Этьена тотчас просветлело, а глаза загорелись тем же энтузиазмом, что и при разговоре о своих исследованиях. — Я давно искал его труды! Тогда я готов вытерпеть даже мсье Лероя с его булавками и болтовней о новых фасонах жилетов!

— Значит, договорились, — я кивнула, бросив мимолетный взгляд на свекровь, сидевшую во главе стола, прямую как струна, несмотря на годы. Мадам Мелва наблюдала за нашим обменом репликами с непроницаемым выражением, но в уголках её тонких губ таилась едва заметная улыбка, а в глазах промелькнуло что-то похожее на одобрение.

— Что ж, — наконец произнесла она, складывая салфетку аккуратным треугольником и поднимаясь из-за стола с грацией, удивительной для женщины её лет. — Мне пора на дневной отдых. А вам двоим советую пройтись по саду. День чудесный, грех сидеть в четырех стенах. А также же, — добавила она, направляясь к дверям, шурша пышными юбками, — свежий воздух полезен как для растущего организма, так и для... выздоравливающего.

Глава 7

Неделя, казалось, тянулась бесконечно. Дни сливались в однообразную череду обязательных приемов пищи, прогулок, разговоров — и ожидания. Я старалась проводить с Этьеном как можно больше времени, зная, что это, возможно, последние наши встречи. Мы ходили в музей, в книжные лавки, просто гуляли по парку, разговаривая обо всем на свете. Я слушала его мечты, его планы, его страхи — и с каждым днем все труднее было представить, что скоро я его оставлю. Но каждый раз, когда эта мысль приходила мне в голову, я вспоминала слова Себастьяна, его взгляд, его отношение к Адель — и понимала, что не могу остаться. Не ради себя, не ради него, и даже не ради Этьена.

Себастьян после нашего разговора стал еще более замкнутым и мрачным. Он почти не разговаривал со мной, иногда бросая лишь короткие фразы по делу. С сыном он был ровен, но холоден — как и прежде. Мне казалось, он изо всех сил пытается сдержать гнев, кипящий в нем.

Мадам Мелва наблюдала за нами всеми с нечитаемым выражением лица. Несколько раз я ловила на себе ее оценивающий взгляд, но она не заговаривала со мной о моих планах, за что я была ей благодарна.

Наконец наступил последний вечер перед отъездом Этьена в Академию. Мы сидели в зеленой гостиной, и мальчик с увлечением рассказывал о научной экспедиции, в которой надеялся участвовать в следующем семестре.

— Профессор Ламбер говорит, что мы сможем добраться до самых северных островов, если погода будет благоприятной, — его глаза горели энтузиазмом. — Представляешь, мама? Никто из наших еще не забирался так далеко!

— Это опасно, — заметил Себастьян, не отрываясь от книги, которую читал у камина. — Северные моря капризны даже летом.

— Но с нами будут опытные моряки, — возразил Этьен. — И мы плывем не зимой, а в начале лета.

— Все равно это безрассудство, — отец захлопнул книгу. — Я напишу профессору Ламберу и...

— Пожалуйста, не надо! — в голосе мальчика звучало отчаяние. — Это такая возможность! Мама, скажи ему!

Я посмотрела на Этьена, затем на Себастьяна, и решительно произнесла:

— Я думаю, ему стоит поехать. Жизнь без риска — не жизнь вовсе, а существование. Этьен должен увидеть мир, испытать себя.

Себастьян бросил на меня неожиданно злой взгляд.

— Легко говорить о риске, когда не твой единственный сын отправляется в опасное плавание.

— Он и мой сын тоже, — ровным голосом ответила я. — И я хочу, чтобы он прожил полную жизнь, а не ту, которую кто-то считает правильной для него.

В комнате тотчас повисла тяжелая тишина. Этьен переводил взгляд с отца на меня, явно не понимая, что происходит между нами.

— Думаю, пора готовиться ко сну, — наконец сказала я, поднимаясь. — Завтра ранний подъем.

Этьен кивнул и послушно направился к двери, но у порога обернулся.

— Спасибо, — тихо сказал он мне. — За то, что веришь в меня.

И едва за сыном закрылась дверь, Себастьян резко поднялся, подошел ко мне и процедил сквозь зубы:

— Что ты делаешь? Пытаешься настроить его против меня перед своим отъездом?

— Нет, — спокойно ответила я. — Просто говорю то, что думаю. Он талантливый, умный мальчик. Дай ему расправить крылья, и он удивит тебя…

— Значит ты все-таки уезжаешь, — вдруг муж переменил тему разговора, пристально на меня посмотрев.

Я выдержала его взгляд.

— Да. Сразу после отъезда Этьена.

— Он будет разбит, — в его голосе прозвучала неожиданная горечь. — Он обожает тебя. Это повредит его учебе и моей репутации.

— Он поймет. Возможно, не сразу, но поймет.

— А сделка с мсье Леваном? — холодно спросил Себастьян. — Он ждал нашего совместного визита на следующей неделе.

— Это твоя сделка, мое присутствие не обязательно, — прежде чем ответить, я долго смотрела на него, пораженная тем, как быстро он перешел от беспокойства о сыне к деловым вопросам.

— Он пригласил нас обоих, — сердито буркнул Себастьян, нервно дернув себя за ворот рубахи.

— Скажи, я приболела... придумай причину моего отсутствия, — насмешливо ответила, чуть отступая в сторону, находится рядом с этим человеком мне не хотелось.

— Ты не понимаешь, — его голос стал опасно тихим. — Леван настаивал на твоём присутствии. Он готов подписать контракт только после встречи с тобой. Твоё... влияние на него неожиданно стало ключевым условием сделки.

— Значит, у тебя проблема, — я небрежно пожала плечами, отворачиваясь к окну. — Я не собираюсь быть твоей марионеткой в этих играх. Хватит. И разве ты не расторг наше соглашение?

— Ты действительно не понимаешь своего положения, — Себастьян подошёл ближе, и я увидела в его глазах холодную решимость. — Я могу запретить тебе уезжать. Могу запереть в комнате и никогда не выпускать. Одно моё слово — и твоя свобода закончится. Слуги подтвердят, что ты тронулась умом после болезни.

Я медленно повернулась к нему, ощущая, как внутри поднимается волна холодной ярости.

— Попробуй, — произнесла я с такой уверенностью, что он невольно отступил на шаг. — Попробуй, и я превращу твою жизнь в ад. Думаешь, я не смогу найти способ рассказать всем о твоих тёмных делишках даже из заточения? У меня больше союзников, чем ты думаешь.

Себастьян смотрел на меня так, будто видел впервые в жизни — с плохо скрываемым страхом и недоумением.

— Ты сумасшедшая, — прошептал он наконец. — Совершенно сумасшедшая.

И, развернувшись, он быстро вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

Я же с шумом выдохнула, только сейчас осознав, что задерживала дыхание. Мои руки дрожали, но не от страха — от адреналина…

Спустя несколько часов, я стояла у окна, кутаясь в шаль, и смотрела, как Этьен садится в дорожный экипаж. Он был сонным, взъерошенным и невероятно юным в свете фонарей. Себастьян что-то говорил ему, положив руку на плечо и впервые за всю неделю я видела в его жестах настоящую отеческую заботу.

Экипаж тронулся, колеса зашуршали по гравию подъездной аллеи. Я подняла руку в прощальном жесте, хотя знала, что Этьен не видит меня в темном окне. Странная тяжесть легла на сердце — память тела, скучающего по своему ребенку? Или мои собственные чувства к мальчику, которого я узнала лишь на несколько дней, но успела полюбить?

Глава 8

До Ринкорда было всего три дня пути, вроде бы немного, если ехать в комфортабельных условиях. Но в карете, подпрыгивая на каждой яме и кочке, изнывая от тряски и пыли, дорога казалась бесконечной. Каждый стук колеса о камень отдавался болью в висках, каждый крутой поворот вызывал новую волну тошноты. И к концу первого дня все тело ломило так, будто по мне проехалась та же карета.

Спать тоже пришлось в ней — два постоялых двора, которые встретились по пути, я отмела сразу. Достаточно было увидеть полный зал пьяных постояльцев, подозрительные взгляды, которыми меня встретили, грязь, что копилась с момента постройки здания, и тошнотворный запах — смесь дешевого вина, немытых тел и протухшей еды, — чтобы сделать вывод: спать здесь будет небезопасно. В одном из них хозяин, лысеющий толстяк с сальными подтеками на жилете, предложил мне «лучшую комнату» с таким видом, что по спине пробежал холодок. Третья таверна, увы, выглядела немногим лучше — у входа двое мужчин ругались так грязно, что я предпочла даже не выходить из кареты.

— Вы уверены, мадам? — с сомнением спросил возница, когда я приказала продолжать путь. — До следующего селения не меньше трех часов.

— Абсолютно, — отрезала я, плотнее закутываясь в дорожный плащ и проклиная себя за то, что не предусмотрела таких сложностей.

Ночь в карете оказалась настоящим испытанием. Скрючившись на жестком сиденье, ежась от ночного холода, я то проваливалась в тревожное забытье, то снова просыпалась от каждого шороха. Несколько раз карета останавливалась, но я не рисковала выходить, представляя, какое впечатление произведет одинокая женщина в дорогом платье на местных жителей.

К рассвету третьего дня мои глаза горели от недосыпа, во рту пересохло, а желудок сводило от голода — последний раз я ела вчера в полдень, скудный обед из хлеба и сыра, захваченных в дорогу.

Так что к небольшому поместью, принадлежавшему ранее тетке Адель, а вот уже лет пять как ей самой, я подъезжала не в лучшем расположении духа. Уставшая, голодная, с растрепанными волосами и измятым платьем, мечтающая поесть, смыть с себя дорожную пыль и растянуться на удобной кровати.

Память Адель подсказывала, что она бывала в Ринкорде лишь дважды, и оба раза поместье произвело на неё благоприятное впечатление. Аккуратный двухэтажный дом с колоннами, ухоженный сад с фонтанчиком, приветливая тетушка Элиза, угощавшая домашним печеньем с корицей... Но это были воспоминания двадцатилетней давности…

Наконец, карета свернула с основной дороги на узкую аллею, некогда, видимо, обсаженную тополями. Теперь многие деревья засохли, другие разрослись настолько, что создавали над дорогой плотный свод. И спустя несколько минут, пробившись сквозь заросли, мы выехали на открытое пространство, и я впервые увидела свой новый дом.

Увиденное удручало. Дом, когда-то, должно быть, изящный и привлекательный, сейчас напоминал престарелого аристократа, впавшего в нищету — та же горделивая осанка, но обветшалый и запущенный вид. Краска на фасаде облупилась, обнажая серый камень. Несколько окон были выбиты и заколочены досками. А перед домом раскинулся заросший сад, больше похожий на лес — дикие кусты шиповника, крапива по пояс, хаотично разросшиеся фруктовые деревья.

— Приехали, мадам, — объявил возница с плохо скрываемой довольной улыбкой. — Поместье Фабер.

— Подождите здесь, — велела я вознице, медленно выбралась из кареты, чувствуя, как подгибаются ноги после долгого сидения. И побрела к дому, на ходу, расправляя помятые юбки.

На удивление входная массивная дверь открылась довольно легко. И запах затхлости тотчас ударил в нос, невольно заставив меня поморщиться. Я сделала несколько осторожных шагов вглубь холла, опасливо всматриваясь в царивший полумрак, громко крикнув:

— Есть кто-нибудь? Эй!

Никакого ответа, только эхо от собственного голоса и скрип половиц, когда я прошла дальше, заглядывая в комнаты первого этажа. Большая гостиная с потускневшей позолотой на стенах и каминной полке. Столовая с длинным столом, покрытым слоем пыли. Маленькая библиотека, где на полках еще стояли книги, но многие из них пострадали от сырости. Кухня с большой печью и пустыми кладовыми.

Слуг не было и в помине. Ни управляющего, ни горничных, ни кухарки... Никого, кто мог бы встретить новую хозяйку…

Вернувшись к карете, я застала кучера, флегматично курившего трубку. При виде меня он неторопливо вынул её изо рта и принял подобающую позу.

— Возвращаемся, мадам? — с притворно участливой улыбкой произнес возница, явно не удивленный состоянием дома. Наверняка и Себастьян знал об удручающей картине. И вероятно, он был абсолютно уверен, что, увидев эту разруху, я тут же помчусь обратно, моля о прощении и возвращении в столицу.

— Нет, я остаюсь, — с улыбкой ответила, довольная произведенным эффектом моих слов.

— Но… здесь опасно, госпожа, — произнес возница, словно разговаривая с неразумным ребенком. Этот человек служил у Себастьяна много лет, и как все слуги, был предан своему господину и сейчас выполнял его приказ. — Нет слуг, никакой охраны.

— В какой стороне ближайший город? — спросила, проигнорировав его предупреждение.

— В двух милях к востоку, госпожа.

— Отлично, отвези меня туда, — распорядилась, забираясь назад в ненавистную мне карету…

Путь до городка занял около получаса. Ринкорд, оказался скоплением нескольких сотен домов вокруг небольшой площади. Рядом раскинулся рынок — десяток прилавков с овощами, фруктами, мясом и рыбой. Неподалеку теснились лавки ремесленников — пекаря, мясника, бондаря, портного. А в центре площади возвышалась маленькая церковь.

Приказав вознице остановиться у небольшого здания ратуши, я первым делом направилась в бакалейную лавку. Колокольчик над дверью звякнул, возвещая о моем приходе.

— Чем могу служить, мадам? — хозяин, невысокий полноватый мужчина с аккуратными усами, вышел из-за прилавка.

— Мне нужен хлеб, сыр, чай, сахар, немного муки... — я начала перечислять, оглядывая полки с товарами.

Глава 9

Но оставалась одна я недолго. Через минут двадцать появились Жак и Сэм с бочкой воды на тележке. Впрочем, тележкой этот скрипучий деревянный механизм на разномастных колесах можно было назвать лишь с большой натяжкой. Одно колесо было заметно меньше остальных, отчего бочка опасно накренилась, а вода плескалась через край, оставляя за собой влажную дорожку.

— Куда нести, мадам? — деловито спросил Сэм, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони. Его загорелое лицо раскраснелось от усилий, а выгоревшие на солнце волосы прилипли ко лбу. В отличие от рыжего Жака, Сэм был коренастым и крепким, с серьезным взглядом карих глаз.

— На кухню, — я открыла дверь, придерживая ее, чтобы не хлопнула от внезапного сквозняка. — Только осторожно, пол вроде бы крепкий, но мало ли.

Мальчишки осторожно втащили бочку, и вода снова плеснула через край, образовав лужицу на пыльном каменном полу кухни.

— Ничего, — махнула я рукой, заметив испуганный взгляд Жака. — Пол каменный, не испортится.

Пока мальчишки таскали покупки, я быстро огляделась на кухне. Большая печь занимала почти всю стену, но дров нигде не было видно. Под толстым слоем пыли я заметила очертания старой кухонной утвари, развешанной на стенах — медные кастрюли, сковороды, половники... Когда-то эта кухня была сердцем дома, полным жизни, запахов готовящейся еды, звона посуды. Сейчас она напоминала склеп — холодный, безжизненный и заброшенный.

— Мадам, — робко позвал Жак, теребя в руках потрепанную шапку, которую снял при входе в дом. — У вас дров нет? А печь холодная...

Его веснушчатое лицо выражало искреннее беспокойство, и мне на мгновение показалось, что мальчик переживает не столько о заработке, сколько обо мне — странной городской даме, непонятно зачем приехавшей в заброшенный дом.

— Придется поискать, — вздохнула я.

Обыскав дом и пристройки, мы так ничего и не нашли. В бывшей кладовой обнаружились лишь гнилые доски и ворох старых тряпок. В одной из спален — разбитый стул, который мог бы послужить растопкой, но явно не обеспечил бы нас дровами надолго. Зато в полуразрушенном садовом домике, скрытом за зарослями дикого винограда, обнаружились ржавые пила и топор, висевшие на стене среди засохших паутин и осиных гнезд.

— Я умею пилить! — тут же вызвался Сэм, сдувая пыль с лезвия пилы и проверяя его пальцем. — И могу колоть дрова.

— Тогда за работу, — улыбнулась я, стряхивая паутину с рукава. — В саду полно сухих веток. Тот бук у ограды, кажется, совсем засох.

Следующие два часа мальчишки трудились не покладая рук. Они пилили толстые ветки, кололи поленья, складывали дрова у кухонной двери. Их звонкие голоса, смех и даже споры о том, кто лучше колет дрова, наполнили пустой дом признаками жизни.

Я же тем временем мыла немногочисленную посуду в привезенной воде и разложила продукты на край стола, предварительно тщательно мной вытертый. Пришлось использовать одно из полотенец, купленных в городе, чтобы счистить многолетнюю пыль. О том, что я жутко голодна и безумно хочу спать, я старалась не думать.

Наконец, огонь в печи весело затрещал, вода в кастрюле забулькала, и я смогла накормить своих помощников. Хлеб с маслом и ветчиной, яблоки и горячий чай — простая еда, но мальчишки уплетали ее с таким аппетитом, будто это был королевский пир. Я невольно улыбнулась, наблюдая, как перебрасываются шутками, как стараются вести себя прилично, но то и дело забываются, говоря с набитым ртом.

— Спасибо вам, ребята, — я отсчитала несколько монет каждому, добавив чуть больше, чем обещала. — Без вас я бы не справилась.

Жак уставился на монеты в своей ладони с неприкрытым изумлением.

— Это... это все мне? — пробормотал он. — Мы с матерью на такие деньги неделю живем!

— Заслужил, — кивнула я. — И ты, Сэм, тоже.

— Мы завтра снова придем! — пообещал Жак, дожевывая последний кусок. Крошки прилипли к его веснушчатым щекам, и он торопливо вытер рот рукавом потрепанной куртки. — Только скажите, к какому часу.

— Если надо еще дров нарубить или что починить, — добавил Сэм, старательно вытирая руки о штаны, словно готовясь тут же взяться за работу.

Я смотрела на их довольные, измазанные сажей лица, освещенные теплым светом огня, и внезапно меня охватило беспокойство. Когда они уйдут, я останусь совершенно одна в этом заброшенном доме. Ночь уже почти наступила — за окнами сгустились сумерки, превращая очертания деревьев в саду в причудливые, зловещие силуэты. Окна были либо разбиты, либо так плотно заколочены, что их невозможно открыть. Двери скрипели и закрывались неплотно. В пустых комнатах гулял сквозняк, а из углов доносился подозрительный шорох — мыши? Или что-то похуже?

Неожиданно какой-то грохот на втором этаже заставил меня вздрогнуть. Мальчишки тоже напряглись, переглянувшись.

— Наверное, ставня оторвалась, — предположил Сэм неуверенно. — Ветер поднимается.

— Да, наверное, — согласилась я, но холодок пробежал по спине.

Еще час назад, когда карета Себастьяна удалялась по аллее, во мне кипела решимость. Хотелось доказать и мужу, и его преданному кучеру, и самой себе, что мадам Адель не испугают такие мелочи, как ночевка в заброшенном доме без слуг и охраны. Я знала, что возница доложит герцогу о каждом моем слове, каждом жесте, и потому держалась с достоинством, не показывая ни капли сомнения.

«Пусть думает, что я буду жить здесь, как королева, — мелькнула тогда мысль. — Пусть знает, что его планы не сработали. Что меня не так-то просто сломить».

Но теперь, когда спектакль был окончен, а зрители удалились, пора было подумать о более безопасном и удобном ночлеге. Проведя всю предыдущую ночь в карете, скрючившись на жестком сиденье, я мечтала о нормальной постели. Но кровать наверху, выглядела ненадежно — прогнившие доски пола вокруг нее внушали опасение, а наглухо заколоченное окно не давало возможности проветрить комнату от затхлого запаха плесени. И потом, спать здесь одной...

Глава 10

— Не волнуйтесь, госпожа, нам до дома рукой подать! — весело крикнул Жак, когда они с Сэмом закончили перетаскивать мои вещи в прихожую дома леди Деборы.

— Точно, мы добежим быстрее ветра, — подхватил Сэм, уже направляясь к двери. — Завтра с утра придем к вам в поместье, как договаривались!

— Спасибо вам, ребята, — я протянула каждому еще по монете. — Вы очень выручили меня сегодня.

Мальчишки просияли, пряча деньги в карманы, и, коротко поклонившись леди Деборе, выскочили за дверь. Их звонкие голоса и топот ног постепенно затихли в вечерней тишине, а я осталась стоять в просторной прихожей, чувствуя, как последние силы покидают меня.

— Марта! — позвала леди Дебора, и через мгновение в дверях появилась пожилая служанка в накрахмаленном чепце и переднике. — Подготовь голубую комнату для нашей гостьи и распорядись о горячей ванне. Мадам Фабер с дороги и нуждается в отдыхе.

— Сию минуту, госпожа, — служанка присела в реверансе и быстро скрылась в глубине дома.

— А вы, моя дорогая, — леди Дебора повернулась ко мне, — приведите себя в порядок, а после спуститесь ко мне. Хотелось бы узнать, что привело вас в нашу глушь, уж простите мне мое любопытство.

— С удовольствием, — кивнула я, благодарно улыбнувшись. — И спасибо за гостеприимство.

Следуя за Мартой по широкой деревянной лестнице, я впервые смогла рассмотреть дом. Он оказался не просто опрятным — он был изысканным, с безупречным вкусом, обставленным в стиле, который я определила бы как «колониальный». Темное дерево, медные светильники, экзотические безделушки на полках, морские карты и гравюры с изображением дальних стран на стенах. Все вместе создавало ощущение, что ты находишься не в провинциальном доме, а в кабинете какого-нибудь знатного путешественника или исследователя.

Голубая комната полностью соответствовала своему названию. Светло-голубые обои с серебристым растительным узором, темно-синие портьеры на высоких окнах, постельное белье нежнейшего голубого оттенка. Массивная кровать с балдахином занимала большую часть комнаты, а напротив нее располагался изящный туалетный столик с большим зеркалом в серебряной раме.

— Ванна будет готова через десять минут, мадам, — сообщила Марта, ставя мой сундук у стены. — Я распакую ваши вещи, пока вы будете там.

Я кивнула, слишком обессиленная, чтобы возражать. В моем прежнем мире я бы никогда не позволила незнакомому человеку копаться в моих вещах, но здесь, в теле Адель, с каждым днем все больше впитывала местные обычаи. К тому же в сундуке не было ничего, кроме одежды — драгоценности я предусмотрительно спрятала в специальный потайной карман дорожного саквояжа, который держала при себе.

Ванна оказалась настоящим блаженством. Горячая вода смыла не только дорожную пыль, но, казалось, и часть напряжения. Я лежала, закрыв глаза, впервые за несколько дней позволив себе полностью расслабиться. Запах лавандового масла, добавленного в воду, окутывал меня, как теплое облако, унося мысли далеко от всех забот и проблем.

Когда я вышла из ванной комнаты, Марта уже разложила мои вещи по комодам и шкафам, а на кровати лежало аккуратно разглаженное домашнее платье из темно-зеленого шелка — не самое лучшее в моем гардеробе, но единственное, которое не выглядело совершенно измятым после долгого путешествия.

— Вы просто волшебница, — искренне поблагодарила я служанку, когда она помогла мне одеться и расчесала волосы, уложив их в простую, но элегантную прическу.

— Мадам Дебора ждет вас в малой гостиной, — сообщила Марта, заканчивая с моим туалетом. — Пройдите по коридору до конца и спуститесь по боковой лестнице. Дверь сразу справа.

Несмотря на усталость и желание упасть в постель и проспать сутки, я все же спустилась в гостиную, как и обещала. Малая гостиная была уютным, неприметно элегантным помещением. Камин с искусно вырезанной каминной полкой, на которой стояли часы и несколько миниатюр в серебряных рамках. Два глубоких кресла темно-вишневого цвета, диван, низкий столик, заставленный книгами и журналами. Стены украшали акварельные пейзажи, изображавшие морские виды и экзотические страны.

Леди Дебора сидела в одном из кресел, читая книгу при свете масляной лампы. При моем появлении она отложила том и поднялась, приветливо улыбаясь.

— Проходите, моя дорогая. Вижу, ванна и свежая одежда творят чудеса. Вы выглядите намного лучше.

Я невольно улыбнулась в ответ, чувствуя странную симпатию к этой женщине с проницательным взглядом и прямой осанкой.

— Благодаря вашему гостеприимству, — искренне ответила я, присаживаясь на предложенный стул у небольшого столика, уже сервированного для легкого ужина.

На белоснежной скатерти расположились тарелки с холодным мясом, сыром, свежим хлебом, масло, варенье и графин с каким-то прозрачным напитком, похожим на компот или легкое вино.

— Подкрепитесь, — леди Дебора села напротив и легким движением руки подвинула ко мне тарелку с нарезанной ветчиной. — Я просила не готовить ничего горячего в такой поздний час, но надеюсь, этого хватит, чтобы утолить голод.

— Более чем, — заверила я её, чувствуя, как рот наполняется слюной при виде аппетитных закусок. — Я не ела нормально уже несколько дней.

— Что же привело вас в Ринкорд? — спросила хозяйка, когда я уже утолила первый голод и теперь медленно потягивала сладковатый напиток из тонкого бокала — это действительно оказалось домашнее фруктовое вино, легкое и освежающее.

Я помедлила, раздумывая, сколько могу рассказать этой незнакомой, но странно располагающей к себе женщине. Решив, что правда все равно рано или поздно станет известна, я ответила достаточно прямо:

— Мой муж подал прошение о разводе.

Брови леди Деборы слегка приподнялись, но в её взгляде не было ни шока, ни осуждения — только вежливый интерес и, возможно, понимание.

— Весьма необычное решение для человека вашего положения, — заметила она, отпивая глоток вина. — Однако насколько я могу судить по вашему наряду и манерам, вы не из тех, кто привык к сельской глуши.

Глава 11

Меня разбудил солнечный луч, пробившийся сквозь щель между портьерами. На мгновение я растерялась, не понимая, где нахожусь — ни тяжелого балдахина над кроватью, ни привычного стука каблуков горничной, спешащей с утренним подносом. Вместо этого — тишина, нарушаемая лишь птичьими трелями за окном и далеким звоном посуды где-то внизу.

Память вернулась постепенно, складываясь из фрагментов вчерашнего дня: изнурительная дорога, заброшенное поместье, гостеприимный дом леди Деборы. Часы на каминной полке показывали семь утра — неприлично рано для герцогини, но, кажется, в моей новой жизни придется привыкать к иному распорядку. Я подошла к окну и раздвинула портьеры. За окном открывался вид на ухоженный сад: аккуратные клумбы с цветами, подстриженные кусты и гравийные дорожки, посыпанные белым песком.

Не найдя колокольчика, чтобы вызвать служанку, я сама умылась в фарфоровом тазу с прохладной водой, стоявшем на туалетном столике. Затем, порывшись в шкафу, извлекла простое бежевое платье, более подходящее для провинциальной жизни, чем вчерашнее темно-зеленое. Кое-как справившись с застежками на спине и собрав волосы в простой пучок, я почувствовала себя готовой к новому дню.

Спустившись по лестнице в надежде найти дорогу к столовой, я столкнулась с Мартой, несущей поднос.

— Доброе утро, мадам! — служанка удивленно приподняла брови. — Я как раз несла вам завтрак в комнату.

— Доброе утро, Марта, — улыбнулась я. — Предпочитаю позавтракать внизу, если леди Дебора не возражает.

— Хозяйка в малой столовой, — кивнула Марта. — Прямо по коридору и налево.

Следуя указаниям, я вскоре оказалась в залитой солнцем комнате, где за столом, сервированным на двоих, сидела леди Дебора. При моем появлении она отложила газету, которую читала, и приветливо улыбнулась.

— Какая вы ранняя пташка, дорогая, — сказала она, указывая на стул напротив себя. — Надеюсь, хорошо выспались?

— Превосходно, — я опустилась на предложенное место. — Благодарю за гостеприимство. Кажется, вчера я даже не успела толком поблагодарить вас перед тем, как буквально рухнула без сознания.

— Вы были истощены, — махнула рукой леди Дебора. — Долгая дорога, тревоги... Чаю?

Я кивнула, и горничная наполнила мою чашку ароматным напитком. На столе были свежие булочки, масло, мед, вареные яйца и фрукты — скромный, но аппетитный завтрак.

— Итак, какие у вас планы на сегодня? — поинтересовалась хозяйка дома, намазывая тост маслом. — Полагаю, хотите как можно скорее привести поместье в порядок?

— Да, — я отломила кусочек булочки. — Но сначала нужно решить вопрос со слугами, как мы вчера обсуждали.

— Об этом можете не беспокоиться, — леди Дебора улыбнулась. — Я уже отправила записки Марте Коул и остальным. Они должны прийти с минуты на минуту.

Я не смогла скрыть удивления:

— Так быстро?

— В провинции работы немного, — она пожала плечами. — К тому же ваше появление — главная новость в Ринкорде. Уверена, они сами горят желанием познакомиться с новой хозяйкой поместья Фабер.

— Удивительно, что моё прибытие вызвало такой интерес, — заметила я, отпивая чай.

— В маленьком городке любое событие — повод для разговоров на неделю, — усмехнулась леди Дебора. — А появление герцогини, которая решила поселиться в заброшенном поместье — это настоящая сенсация. — Она помедлила, затем добавила более серьезным тоном: — вы можете поговорить с ними в моем кабинете. И если они вас устроят, думаю, они согласятся сразу последовать за вами в поместье. Им потребуется день-другой, чтобы собрать вещи, но поначалу, полагаю, важнее привести дом в порядок, чем решать бытовые вопросы.

— Вы правы, — я благодарно кивнула. — Но я не знаю, какое жалованье предложить им. В столице этими вопросами занималась экономка...

— В Ринкорде кухарка обычно получает десять фарингов в месяц, горничная — пять, садовник около семи. Но это при условии, что они живут в доме и питаются за счет хозяев.

Я мысленно подсчитала расходы. Сумма выходила вполне разумной, учитывая деньги, выплаченные Себастьяном.

— Благодарю за совет. Не представляю, как бы я справилась без вашей помощи.

— Пустяки, — отмахнулась леди Дебора. — Марта Коул — лучшая кухарка в округе. Было бы обидно, если бы вы упустили возможность нанять её из-за незнания местных обычаев.

Мы как раз заканчивали завтрак, когда вошла Марта и сообщила, что пришли гости.

— Проводите их в приемную, — распорядилась леди Дебора, промокнув губы салфеткой. — Мы сейчас подойдем.

Хозяйка дома провела меня через анфиладу комнат в просторный кабинет, где царил тот же «колониальный» стиль, что и во всем доме. Массивный письменный стол красного дерева, книжные шкафы до потолка, глобус в углу и несколько уютных кресел, обтянутых темно-синей кожей.

— Располагайтесь, — леди Дебора указала на кресло у стола. — Здесь вам будет удобно побеседовать с кандидатами.

Не успела я занять предложенное место, как дверь открылась, и Марта ввела двух женщин. Старшая — крепкая, румяная, лет пятидесяти, с проницательными карими глазами и седеющими волосами, собранными в тугой пучок. Младшая — девушка лет восемнадцати, с золотистыми косами, уложенными короной, и веснушками, рассыпанными по носу и щекам. Она держалась чуть позади, опустив глаза, но в её позе не чувствовалось робости — скорее, почтительное ожидание.

— Мадам Фабер, позвольте представить, — произнесла леди Дебора, — Марта Коул и её дочь Люси.

— Доброе утро.

— Доброе утро, мадам, — старшая женщина сделала неловкий реверанс. — Нам сказали, вы ищете прислугу для поместья.

— Да, — кивнула я. — Мне нужна кухарка и горничная. Леди Дебора рекомендовала вас как лучших в Ринкорде.

Щеки Марты Коул слегка порозовели от комплимента, но голос остался деловитым:

— Я служила кухаркой у мэра Хендрикса пятнадцать лет, пока старый господин не скончался. Новый мэр привез свою прислугу из столицы, — в её голосе промелькнула нотка обиды. — Люси училась у меня с малых лет, а последние два года служила горничной в том же доме.

Глава 12

— Госпожа! Скорее! — задыхаясь от бега, выпалил Жак, первым достигнув нас. Его лицо раскраснелось, а глаза были широко распахнуты от волнения.

— Что случилось? — я остановилась, чувствуя, как внутри всё сжимается от смутного предчувствия.

— Там... там человек! — Сэм, догнавший нас, вытирал пот со лба тыльной стороной ладони. — На втором этаже! Лежит и не двигается!

— Он ранен? — спросила я, уже направляясь к дому быстрым шагом.

— Похоже на то, — Сэм поспешил следом. — Вся одежда в крови, но он дышит.

Я ускорила шаг, почти переходя на бег. Мысли лихорадочно метались в голове. Раненый незнакомец в заброшенном доме — кто он? Грабитель? Беглец? Или просто несчастный, ищущий укрытия?

Подойдя к дому, я обнаружила, что дверь действительно заперта — ключ всё ещё был у меня в кармане. Мальчишки опередили нас, юркнули за угол дома и вскоре появились у парадного входа изнутри, распахнув дверь.

— Сюда, госпожа, наверх! — Жак уже мчался к лестнице, перепрыгивая через ступеньки.

Я последовала за ними, стараясь не споткнуться на шатких ступенях. За мной поднимались Марта, Люси и Пьер, лица которых выражали смесь любопытства и тревоги.

Второй этаж встретил нас полумраком и затхлым запахом пыли. Мальчики уверенно вели нас через анфиладу комнат, минуя заброшенные спальни с заколоченными окнами и покосившейся мебелью.

— Вот здесь, — Сэм остановился перед дверью в дальнем конце коридора и толкнул её.

Комната оказалась небольшой, возможно, когда-то служившей гостевой спальней. Единственное окно, наполовину занавешенное выцветшей портьерой, пропускало достаточно света, чтобы разглядеть фигуру, распростёртую на полу у дальней стены.

Я осторожно приблизилась. На полу лежал мужчина средних лет, одетый в тёмную, местами порванную одежду, покрытую засохшей кровью. Его лицо, покрытое щетиной, было бледным, с заострившимися чертами. Волосы, тёмные с проседью, спутались и слиплись от крови. Но самое тревожное — глубокая рана на правом бедре, откуда продолжала сочиться кровь, образуя небольшую лужицу на пыльном полу.

— Боже милостивый, — выдохнула Марта за моей спиной.

— Кто-то его знатно подрал, — мрачно заметил Пьер, подходя ближе. — Зверь какой, не иначе. Видите следы когтей?

Я присела рядом с раненым, стараясь определить, жив ли он. Слабое, но ровное дыхание и едва заметное биение пульса под моими пальцами подтвердили — да, жив, хотя и без сознания.

— Вы его знаете? — спросила я, оглядываясь на своих спутников. — Он из местных?

Марта и Пьер отрицательно покачали головами, внимательно всматриваясь в лицо незнакомца.

— Не из Ринкорда, это точно, — уверенно заявила Марта. — И не из окрестных деревень, я бы знала.

— Путник какой-нибудь, — предположил Пьер. — Или охотник, что в лесу заплутал. Судя по одежде, из богатых.

Я снова повернулась к раненому. Его лоб горел, а дыхание стало прерывистым — верный признак начинающейся лихорадки. Кровь из раны все еще сочилась и, достав из кармана платок, я, как могла, перевязала рану, хотя сомневалась, что сделала все правильно.

— Нам нужен доктор, — решительно сказала я. Но в этот момент незнакомец застонал и неожиданно схватил меня за руку. Его глаза, темные и лихорадочно блестящие, распахнулись, пристально вглядываясь в мое лицо.

— Нет... доктора, — прохрипел он с усилием. — Никто... не должен знать... что я здесь.

— Вам нужна помощь, — возразила я, потрясенная силой его хватки. — Без медицинской помощи рана может...

— Никаких докторов, — он попытался приподняться, опираясь на локоть, но тут же побледнел еще сильнее. — Прошу... это опасно...

Я беспомощно посмотрела на Марту, которая стояла рядом со встревоженным лицом.

— Обработать рану я смогу, — медленно произнесла кухарка, задумчиво глядя на раненого. — Отвары укрепляющие знаю, да только...

— Делай, — перебил её незнакомец, сжимая зубы от боли. — Я... хорошо заплачу.

— Но… вам нужен настоящий доктор, — попыталась настоять я.

— Это... опасно, — повторил он и вдруг обмяк, снова теряя сознание, а его рука безвольно соскользнула с моего запястья.

— Что ж, — наконец сказала я, вставая и отряхивая платье. — Думаю, о нем не стоит болтать в городе. Мало ли кто этот человек и от кого он скрывается.

— Ни в жизнь никому не скажем, госпожа, — серьезно кивнула Марта. — С богатеями связываться не стоит, себе дороже выйдет.

— Мы тоже молчок! — подхватил Жак, а Сэм энергично закивал рядом.

— Могила, — лаконично подтвердил Пьер.

— Тогда действуем так, — я оглядела своих новых слуг. — Марта, вы говорили об укрепляющем отваре?

— Да, госпожа. В саду должны быть нужные травы, — ответила кухарка, засучивая рукава. — И нам понадобится горячая вода, чистые тряпки.

— Я сейчас займусь, — вызвалась Люси.

— В саду должны быть нужные травы, — заверил Пьер. — Я сажал для старой госпожи целебный сад за оранжереей. Если всё не выродилось за эти годы, сейчас принесу.

Марта и Пьер быстро удалились, а мы с Люси остались с раненым. Девушка, хоть и выглядела встревоженной, держалась собранно, без лишней суеты. Вместе мы осторожно расстегнули его рваную куртку и рубашку, чтобы осмотреть на предмет других ран.

Под одеждой скрывалось крепкое тело, покрытое старыми шрамами, но свежих ран, кроме той, что на бедре, не обнаружилось.

— Похоже, его и правда атаковал какой-то зверь, — задумчиво произнесла я, разглядывая характерные следы от когтей.

— Странно, что он забрался так далеко с такой раной, — заметила Люси, осторожно подкладывая свёрнутый плащ под голову незнакомца. — От леса до поместья не меньше мили.

Я задумалась. Действительно странно. Возможно, он был ранен где-то поблизости? Или брёл из последних сил, пока не нашёл приют в заброшенном доме?

Не успела я углубиться в размышления, как вернулась Марта с котелком дымящейся воды и охапкой относительно чистых тряпиц.