Искупить себя тобой

Пролог

Я вернулась в дом до того, как стемнело. С ключами в руках и дрожью в коленях. Свет в кухне не горел — значит, он ещё не пришёл или больше не включает свет по привычке. Я закрыла за собой дверь, будто боялась, что сквозняк унесёт меня обратно. Туда, где мне уже нельзя быть.

Пальто висело на том же крючке. Всё было на месте. Чашка с трещиной. Письмо, оставленное мною в спешке, всё ещё лежало, сложенное пополам, на подоконнике. Я не успела дописать даже его имя.

Когда-то я думала, что предательство — это про страсть, про слабость, про момент, когда не удержалась. Теперь я знаю: измена — это цепь. Она начинает душить задолго до того, как ты переступаешь черту. И остаётся на шее даже тогда, когда ты бежишь назад, задыхаясь от собственного выбора.

Я не пришла за прощением. Я пришла потому, что больше не могла жить вне этой двери. Потому что всё, что было после него — боль, страх, ложь — было наказанием, которое я выбрала сама.

И, может быть, где-то глубоко внутри я надеялась, что он… ещё помнит, как звучал мой голос, когда я говорила его имя не из вины, а из любви.

Моя история ничем особенным не отличается от сотен других, которыми полнятся женские форумы, стихи в закрытых блогах и письма, которые так и не были отправлены.

Мы встретились.

Мы влюбились.

Мы прожили вместе десять лет.

А потом — как это обычно и бывает — любовь либо перешла в привычку, либо я просто перестала её чувствовать. Не знаю. Я уже не пытаюсь разобраться.

Он был хорошим. Не идеальным, но настоящим. Понимающим. Надёжным. Таким, каким должен быть муж.

А я...

А я — сломалась.

Нет, не в один день. Постепенно. Маленькими трещинами. Через скучные ужины, молчание перед сном, забытые комплименты. Через осознание, что я просто есть, а не любимая.

И в какой-то момент появился он. Другой.

Тот, кто умел смотреть в глаза. Тот, кто слушал, смеялся, прикасался.

И я — как дурацкий персонаж из анекдота — позволила себе то, что, казалось, уже не принадлежит моей жизни. Чувства. Тайна.

Скандальные сообщения в мессенджере.

Номер без имени в телефоне.

Время, которое "ушло на встречу с подругой".

И всё могло бы продолжаться, как у многих.

До поры. До мига.

Пока однажды он не вернулся домой раньше обычного.

Я помню, как щёлкнул замок.

Как я не успела спрятать лифчик, валявшийся у дивана.

Как мой любовник — тот самый уверенный, страстный, "лучше-мужа" — заткнулся и замер.

И как мой муж вошёл.

И просто... посмотрел.

Он не кричал.

Не швырял телефоны.

Просто встал. Словно из него вышел весь воздух.

Он ушёл. Без слов.

А я осталась. Голая, глупая и внезапно пугающе пустая.

И вот с этого момента начался мой ад.

Он не вернулся в тот день. И в следующий — тоже.

А я… я получила сообщение. Короткое, как пощёчина:

«Твой любовник в больнице. Сильно избит».

Мир как будто рассыпался. Не из-за страха — из-за вины, которую я не могла удержать внутри. Всё, что казалось чувством, стало рвущей на части паникой. Я не раздумывала. Просто вылетела из дома. Метро, такси, больничный коридор — всё это было размытым пятном. Пока не увидела его. Его лицо. Его тело, переломанное и окровавленное.

Меня трясло от ярости. Мне казалось, что знаю, кто это сделал. Кто мог. Кто имел для этого причину.

Я вернулась домой с огнём внутри. Не с виной. Нет. С праведным — как мне тогда казалось — гневом.

Алексей был дома. Стоял у плиты, разогревал детям суп.

Максим и Алина выскочили мне навстречу, обняли за талию, начали говорить наперебой, но я даже не слышала их слов.

— Идите в комнату, — сказала я резко. — Сейчас... взрослые поговорят.

Он обернулся. Спокойно. Сдержанно. В этом и была самая страшная тишина.

— Это ты? — Я почти закричала. — Это ты сделал с ним?!

Молчит. Просто смотрит.

— Он в больнице! Из-за тебя! Ты... ты не имел права!

Он вздохнул. Медленно. Тяжело.

— Не я. Но если бы я знал, что это возможно — может, сделал бы.

Я замерла.

— Ты смеешь...

— Ты пришла домой, чтобы обвинить меня? После того как я застал тебя с другим? — Голос его был низкий, хриплый, как будто сдерживал что-то внутри. — После того как ты разрушила всё?

Он смотрел на меня, и я вдруг поняла — больше не было в этом взгляде ни любви, ни боли, ни страсти. Только омерзение. Лёд, не оставляющий шанса.

И мне стало страшно. По-настоящему.

Я сделала то, что оставалось сделать в киношных драмах.

Пошла в спальню. Начала собирать вещи.

Механически. Одежда. Фотоальбом.

Я не знала, куда. Но знала — не могу остаться.

Потому что теперь в больнице лежал человек, который нуждался во мне. И пусть он был любовником, пусть всё неправильно — но я должна была быть рядом.

— Нам нужно взять паузу, — сказала я.

Холодно. Отстранённо. Даже не слушая, что он ответит. Потому что в глубине души я боялась услышать правду.

Я взяла сумку. Оделась. Закрыла за собой дверь.

Он что-то сказал мне вслед, но я не разобрала слов. И только уже на лестнице эхом догнало:

— Это конец. Я не смогу простить. Никогда.

Но я сделала вид, что не услышала.

Просто поехала в больницу.

Влад был в сознании. Его лицо — опухшее, ссадины, лента на лбу. Он попытался отвести взгляд, но я подошла ближе.

— Мария… зачем ты пришла? — голос был сиплым. — Я не хочу, чтобы ты меня такой видела.

— А я хочу.

Он попытался улыбнуться, но вышло уродливо.

— Упрямая, как всегда. Но это не фильм. Это не красиво.

Но я осталась.

Я проводила рядом с ним все дни. Коридоры, капельницы, обезболивающее, врачи, запах антисептика — стали моим новым миром. Я была рядом. Я вытирала ему лоб. Я делала всё, чтобы казалось, что моя любовь — это искупление.

Прошлое — мужа, дом, дети — отступили.

1.

Выходные прошли в гнетущей тишине. Ни слёз, ни криков — только это давящее молчание, в котором каждый из нас оказался заперт.

Я готовила завтрак, обед, ужин — механически, будто еда могла стать мостом между нами. Но дети приходили на кухню молча, брали тарелки, не глядя на меня, и скрывались в своей комнате.

Иногда я слышала, как Алина тихо плачет по ночам. Максим делал вид, что всё в порядке — слишком взрослый для своих лет, слишком упрямый, чтобы признать, как больно.

Я пыталась поговорить, осторожно, через щели в их закрытости, но всё разбивалось о невидимую стену между нами.

Влад почти не выходил из комнаты — его раны всё ещё давали о себе знать. Он лежал, читал, смотрел в потолок. Мы не говорили друг с другом много, лишь шепотом — как будто боялись потревожить хрупкое равновесие этого дома.

Я перенеслась в нашу с Алексеем спальню — как будто вещи в этой комнате всё ещё хранили тепло старой жизни. Я не знала, где моё место. В гостевой — рядом с Владом? Там, где меня всё ещё помнят его стоны боли и моё бессилие? Или здесь — где на стенах фото семьи, которая развалилась по моей вине?

Каждую ночь я смотрела в потолок и спрашивала себя: где был тот момент, когда всё пошло не так? Почему я перестала быть женой, матерью, человеком, который заслуживает доверие?

И главное — можно ли из обломков построить хоть что-то живое? Или это просто медленное проживание собственной вины?

Я даже не знаю, когда всё началось. Не было ни грозы, ни взрыва — только медленное затухание.

У меня была спокойная жизнь, как у многих: дом, дети, работа. Я родила двоих — Максима и Алину — и с каждым годом всё больше пряталась от самой себя. Фигура изменилась, отражение в зеркале стало чужим. Я избегала своего взгляда, будто он мог напомнить мне, кем я когда-то была.

Мой день был расписан до минуты: завтрак, школа, работа, ужин, стирка, уборка, проверка уроков. По выходным — пироги и глажка, иногда вынос мусора за Алексея.

Я не жаловалась. Я просто жила. Так, как будто этого должно быть достаточно.

Алексей дарил цветы дважды в год — на 8 марта и день рождения. Букет, купленный в ближайшем супермаркете за час до ужина, иногда с лентой, иногда без. Ни открытки, ни записки. Подарки... если их можно так назвать, тоже были такими — вещами «для дома»: пылесос, блендер, кастрюля.

Романтика? Она осталась в прошлом, похороненная где-то между первым детским насморком и вторым криком из-за разбитой кружки.

Я не чувствовала себя женщиной. Не чувствовала себя любимой. А потом появился он — просто человек, который вдруг начал видеть меня. Говорить со мной. Слушать. Дарить мне не цветы — чувства.

И я, как дура, поверила. Поверила, что ещё могу быть кем-то, кому шепчут на ухо. Что не всё во мне — усталость и кухонный фартук.

Он появился на работе тихо, почти незаметно. Новый сотрудник — Владислав, аналитик из центрального офиса. Сначала мы просто пересекались по рабочим вопросам. Вежливые разговоры, короткие переписки, немного профессионального юмора. Но потом он начал флиртовать. Не вульгарно — тонко, с тем самым взглядом из-под ресниц, как будто между строк.

Я показала ему обручальное кольцо. Он кивнул, как будто понял, и больше ничего не сказал. Но флирт не исчез. Он просто стал мягче, почти неуловимей. Мы стали обедать вместе — случайно, а потом всё чаще. Разговоры стали длиннее, ближе. И в какой-то момент я поймала себя на том, что жду этих минут с ним как глотка воздуха.

Он был красив — шатен с зелёными глазами, в которых всегда теплилась насмешка. Лукавая улыбка, плавные движения, почти кошачьи. Уверенный, но не наглый. Напротив — мой муж. Алексей. Большой, крепкий, настоящий шкаф два на два. Раньше я чувствовала себя в безопасности в его медвежьих объятиях. Мне казалось, ничто не может навредить, пока я в этих руках.

Но со временем... всё изменилось.

Я начала замечать, какой он неповоротливый. Слишком большой. Слишком грубый.

Я сама изменилась — похудела, будто сбросила не только килограммы, но и пыль с себя. Кто-то из коллег сказал, что я помолодела. И Влад смотрел на меня так, как будто я снова — женщина. Живая.

Алексей, кажется, тоже заметил. Начал приставать, хотел секса. Только это уже был не тот страстный муж, а человек, к которому я копила обиду годами. Я больше не хотела. Я хранила в себе это молчание, в котором скапливались годы недосказанностей.

С Владом всё началось медленно. С прикосновений к руке, взгляда, улыбки. Потом — поцелуй. Долгий, нежный, обволакивающий. А потом и секс. Прелюдии, от которых мурашки, ласки, которых я не знала раньше. Я жила в эти мгновения.

А дома всё было по-прежнему. Редкий, сухой, механический секс с мужем, после которого я чувствовала себя виноватой и пустой.

Утро понедельника началось в напряжённой тишине. Дети уехали в школу, не обронив ни слова. Мы с Владом остались в пустой квартире, каждый наедине со своими мыслями. Я пыталась убедить себя, что всё налаживается. Что вот-вот мы привыкнем, что раны затянутся, и всё будет хорошо. Мы снова стали близки.

Он ласково целовал меня, как прежде. Сначала всё шло привычно, но вдруг, словно по щелчку, тон изменился. Его движения стали резкими, грубыми. Он взял меня сзади, шлёпая по ягодицам — я сперва решила, что это игра, что он просто соскучился, не контролирует страсть. Но вскоре он перевернул меня, навис надо мной, и начал вколачиваться, не глядя в глаза, будто я — не человек, а инструмент для удовлетворения.

Я зажмурилась. Терпела. Уговаривала себя, что это просто вспышка. Что сейчас всё закончится. Но в следующий миг я почувствовала резкий удар по щеке. Один. Потом второй. Он бил не из злости, а словно... как часть процесса.

Я остолбенела. Хотела вскочить, закричать, но он закрыл мне рот рукой. Пара грубых толчков — и всё закончилось его стоном. Он откинулся назад, тяжело дыша, потом лениво сказал:

— Это было в порыве страсти… Ты ведь любишь пожёстче, да? Девушкам такое нравится.