Дождь стучал в окна, словно пытался пробиться внутрь, вырвать тайну, спрятанную между строк. Женщина в бардовом халате сидела в кресле, читала вслух — низкий, вязкий голос обволакивал комнату, как дым сигареты.
«— Ты уверена, что хочешь знать правду? — спросил детектив, проводя пальцем по лезвию ножа. — Иногда она режет больнее, чем сталь.»
Громыхнул гром. И между его раскатами — шорох. Тонкий, как паутина. Она замолчала, отложила книгу, корешок её поблёк от частых прикосновений.
— Кто здесь?
Тишина.
Она встала, босые ступни коснулись холодного паркета. В прихожей царил мрак, только бледный свет луны выхватывал контуры зеркала. В нём мелькнуло движение.Выстрел.
Короткий, сухой хлопок. Пуля вошла точно между глаз, словно поставила точку в недописанном предложении. Тело рухнуло на пол. Книга осталась лежать раскрытой — ветер с дождём листал страницы, будто искал ответ.
Убийца не спешил. Он достал визитку — чёрную, с серебряными буквами — и положил её на грудь мёртвой женщины.
«Детективное агентство "Морган Лейн". Расследования любой сложности.»
Потом растворился во тьме.
Настоящее время. Похороны.
Небо было серым, как пепел. Она стояла под зонтом, но капли всё равно скатывались по её лицу — то ли дождь, то ли слёзы.
Длинные волосы — чёрные, с белой прядью у виска — сливались с траурным платьем. Чёлка падала на глаза, но не скрывала голубой лёд зрачков. В руках она сжимала белые лилии— мать любила их за то, что они пахли невинностью.
Гроб опускали в землю.
— Прости, что не была дома… — прошептала она.
Кто-то положил руку ей на плечо. Она не обернулась.
— Морган… — голос Киры дрогнул. — Тебе не надо было приходить одной.
Морган не ответила. Она смотрела, как грязь поглощает полированное дерево. Её мать убили. А она в тот вечер…была у клиента.
Пальцы впились в стебли лилий. Капельки сока смешались с дождём на коже.
— Я найду того, кто это сделал, — сказала она так тихо, что Кира едва расслышала.
Но в голосе не было горя. Только лёд и обещание.
Кладбище опустело.
Серое небо, набрякшее слезами, наконец разорвалось, и дождь хлынул с новой силой. Капли стекали по мраморному надгробию, смывая пыль с только что высеченных букв:
«Анна Лейн. Любимая мать».
Морган осталась одна.
Её чёрное платье, мокрое от дождя, прилипло к телу, но она не чувствовала холода. Длинные волосы — чёрные, с той самой белой прядью, которую мать называла «меткой ангела»— тяжело падали на плечи. Она опустилась на колени перед свежей могилой, не обращая внимания на грязь, въедающуюся в ткань.
Белые лилии лежали на камне, их лепестки уже поникали под ударами дождя.
— Ты всегда говорила, что они пахнут невинностью… — прошептала Морган, проводя пальцем по бархатистому бутону.
Голос её был тихим, но в нём дрожала сталь.
— И всегда сравнивала их со мной.
Она замолчала, будто ожидая ответа. Но ветер лишь завывал между крестов, далеко-далеко кричала одинокая ворона.
— А знаешь, мама… — она наклонилась ближе, словно делилась тайной. — Я никогда не была такой, как эти цветы.
Капля дождя скатилась по её щеке, смешавшись с чем-то горячим.
— Я не просто детектив. Я продаю себя за правду.
Она сжала кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони.
— Ты бы возненавидела меня, если бы узнала. Но…
Морган резко вдохнула, подняв голову. Голубые глаза, обычно холодные, горели яростью и болью.
— Кто-то посмел убить тебя. И я найду его.
Она встала, оставив лилии на могиле.
— А потом…
Ветер сорвал с её губ последние слова, но в воздухе повисло обещание, острое, как лезвие.
— Я заставлю его просить смерти.
И, развернувшись, она пошла прочь, не оглядываясь.
Тень за ближайшим памятником шевельнулась. Но Морган уже знала — за ней следят. И это её только радовало.
Кофейня пахла горечью и корицей. Морган сидела у окна, сжимая в ладонях чашку с эспрессо — черным, как ее платье, и горьким, как воспоминания. Пар поднимался тонкой дымкой, растворяясь в холодном воздухе. Она не пила. Просто смотрела, как жидкость колеблется от дрожи в ее пальцах.
Боль была странной — не острой, а тягучей, как смола.
Она вспоминала мать.
Ту самую усталую улыбку, когда та ждала ее ночью у двери:
— Опять работа?
Скандалы. Недоверие. Но сейчас Морган не позволяла себе думать об этом. Только хорошее:
— Как ты учила меня заваривать чай с мятой…
— Как смеялась, когда я впервые накрасила глаза и вышла похожей на енота…
— Как молча гладила меня по волосам, когда мне было страшно.
Губы дрогнули. Она резко отхлебнула кофе — обжигающе, будто пыталась прогнать ком из горла.
Остановка. Холодный ветер рвал мокрый подол платья, обвивая ноги, как цепкие пальцы. Автобус подъехал, скрипя тормозами.
Морган села на самое последнее сиденье, где темно даже днем. И увидела их.
Два парня. Один — высокий, с хищной ухмылкой, второй — поменьше, но взгляд скользил по ней наглее. Они перешептывались, бросая взгляды в ее сторону.
Ее одежда прилипла к телу:
- Шелковая ткань обрисовала изгибы бедер.
- Черные чулки блестели от дождя, словно кожа.
- Воротник платья сполз, открывая бледную ключицу.
Морган знала, что они видят. И играла. Она медленно провела рукой по шее, будто смахивая несуществующую каплю. Потом случайно встретилась взглядом с высоким.
Тот замер. Она не отвела глаз — просто смотрела сквозь него, как сквозь стекло. Холодно. Без интереса.
Но когда автобус тронулся, и тени за окном поплыли в серой мгле, ее губы дрогнули в едва заметной улыбке.
Автобус гудел, подрагивая на разбитой дороге. Морган чувствовала их взгляды — тяжёлые, как прикосновения чужих рук.
Она медленно закинула ногу на ногу. Шёлк платья приподнялся, обнажив полоску кожи выше чулка. Чёрное на бледном.
Дождь всё ещё стучал по крыше, когда Морган подошла к невзрачному зданию на окраине города. Вывески не было — только потёртая табличка у двери:
«М. Лейн. Частные расследования»
Буквы почти стёрлись. Как и её терпение.
Она толкнула дверь плечом (замок всегда заедал) — и холодный воздух улицы сменился запахом старой бумаги, кофе и кожи.
Агентство состояло из одной комнаты, но Морган превратила его в крепость:
- Стены — заклеены картами, фотографиями, нитями красной лески, связывающей жертв и преступников.
- Стол — старинный, дубовый, с пятнами от кофе и царапинами (один клиент когда-то попытался ударить её ножом).
- Диван — потёртый, но удобный. На нём она спала, когда дела затягивались.
Она сбросила мокрое платье на пол, стоя посреди комнаты.
Кожа гусиной кожей от холода.
Морган потянулась к шкафу (дверца скрипела, как старые кости) и достала:
- Свитер — огромный, тёплый, когда-то мамин.
- Штаны — мягкие, в мелкую клетку.
- Носки — с оленями. Единственная глупость, которую она себе позволяла.
Она уткнулась лицом в свитер, вдыхая остатки запаха — духи матери почти выветрились, но что-то ещё...
Глубокий вдох.
"Соберись".
Темнота в комнате была густой, как чернила. Только мерцающий экран телефона бросал синеватый отблеск на лицо Морган, пока она скользила пальцем по сообщениям.
Кира прислала ей три новых дела.
1. Пропавшая девушка — 19 лет, блондинка, последний раз её видели в клубе «Эдем».
2. Шантаж — бизнесмену угрожают обнародовать фото, на которых он… не совсем человек.
3. Странные письма — пенсионерка получает послания, написанные кровью. Её собственной группой.
Морган усмехнулась. Кира знала её вкус.
Она забралась на диван, подтянув колени к груди. Свитер пах пылью и воспоминаниями, а за окном дождь выстукивал ритм, похожий на чьё-то нетерпеливое дыхание.
Кира.
Единственный человек, которому она ещё доверяла.
Они познакомились пять лет назад — случайно, в переулке за полицейским участком. Кира тогда пыталась выведать у копа детали дела, а Морган… Морган просто хотела, чтобы её оставили в покое.
Но Кира не умела оставлять людей в покое.
Она была журналисткой-идеалисткой — верила в правду, справедливость и прочую ерунду. Но при этом не лезла в методы Морган.
— Ты странная, — как-то сказала она, попивая вино прямо из бутылки. — Но я верю, что ты не тронешь невинных.
Морган не стала её разубеждать. Телефон погас.
Комната погрузилась во тьму.
Только:
- Тиканье старых часов на стене.
- Шорох бумаг под диваном (там валялись отчёты по прошлым делам).
- Собственное дыхание Морган — ровное, но слишком громкое в этой тишине.
Она закрыла глаза.
"Выбирай. Пропавшая. Шантаж. Сумасшедшая старуха."
Но вместо этого вспомнила:
- Как мать гладила её по волосам, когда ей снились кошмары.
- Как та же рука дрожала, подписывая школьные жалобы. "Ваша дочь слишком… агрессивна."
Морган резко встала.
Тьма сжалась вокруг неё, но она не боялась темноты. Она боялась чего-то другого.
Морган уснула.
Не сразу — сначала ворочалась на диване, пытаясь выкинуть из головы слишком громкие мысли. Но усталость взяла верх, и сознание провалилось в прошлое.
Флешбек: Домик на холме
Лето. Жара. Пахнет сеном и пылью.
Маленькая Морган (тогда ещё просто Мара) сидела на крыльце, чистя нож — тот самый, что отец подарил ей на десятилетие.
"Чтобы защищалась", — сказал он.
Мать не одобряла.
— Мара, — позвала её мать из дома, — иди, помоги мне с вареньем.
Девочка не ответила. Она смотрела вдаль — на детскую площадку у подножия холма.
Там играла девочка в розовом платье.
Мара ненавидела её. Не за что-то конкретное. Просто за то, что та смеялась.За то, что у неё были *чистые банты и кукла в руках. За то, что никто не бил её за двойки.
К площадке подошёл мужчина.Высокий. В тёмной куртке.
Он что-то сказал девочке, улыбаясь.
Та кивнула и доверчиво взяла его за руку. А потом — резкое движение. Девочку подхватили, заткнули рот, закинули в машину.
Дверь захлопнулась. Двигатель взревел.
Она не закричала..Не побежала за помощью. Она поджала губы— и улыбнулась. Широко.
Радостно. Потому что в тот момент что-то щёлкнуло у неё внутри.
"Вот и твоя очередь бояться."
Морган резко села на диване. Комната была тёмной, но в окно пробивался первый свет утра.
Она протёрла лицо ладонью — и почувствовала что-то мокрое на щеке. Слёзы?