Титул «Неприкосновенная» висел на Серафине тяжелее королевской мантии, тянулся за ней, как чёрный шлейф, пропитанный страхом и священным долгом. С детства её учили: одно прикосновение мужской руки — и её красота, ослепительная, как рассвет над Ледяным Шпилем, померкнет. Исчезнет. Превратится в пепел на ветру. А с ней — и надежда королевства фей на вечное процветание.
Она должна была предстать перед женихом — ледяным принцем с севера — и перед Белой Луной, своей покровительницей, нетронутой, как первый снег, как чистый хрусталь. Ни один мужчина не имел права прикоснуться к её крылу, к запястью, к кончику пальца. Это был не просто закон — это была клятва, скреплённая кровью предков и древним проклятием, что шептал ветер в кронах вековых дубов.
И вот теперь… Его колено впилось между её бёдер.
Мир сузился до шершавой коры дуба, впивающейся в спину сквозь тончайший шелк платья. Белоснежный шлейф, символ её чистоты, смялся, запутался, закрыл лицо, превратив реальность в душную, ослепительную пелену. Платье, сотканное из лунного света и паутины мечт, облегало тело, словно вторая кожа. Оно прилипло к бёдрам, к груди, к животу — теперь оно не подчёркивало хрупкость, а подчёркивало каждую линию, каждый изгиб, каждое биение пульса под кожей.
Как? — метались мысли, как пойманные в ловушку птицы. Как я допустила это?
Астрид. Добрая, ветреная Астрид, с глазами, полными азарта и озорства. Фрейлина, подруга детства, единственная, кто не смотрел на неё как на идола. «Всего на час, Сера! Никто не узнает! Просто веселье… друзья…» Серафина, истосковавшаяся по смеху, по свободе, по ощущению, что она — не принцесса, а просто девушка, — согласилась. Теперь эта капля превратилась в бурлящий поток, уносящий её в пучину, где страх и желание сплелись в один узел.
Она — наследница древнего рода фей, носительница дара, что светится в её глазах и пульсирует в крови. Проклятие и благословение одновременно. А теперь — прижата к дереву в саду чужого дворца, её крылья, обычно гордо расправленные, как два белоснежных веера, судорожно трепещут, цепляясь за кору, будто пытаясь улететь без неё.
А его дыхание… Оно обжигало шею. Горячее, влажное, пахнущее сладким вином и чем-то диким — медом, выжатым из ночного жасмина, и древесной смолой, горящей на костре. Каждый вдох — как поцелуй. Каждый выдох — как обещание.
Она должна была остановить его. Сказать «нет». Вспомнить, кто она. Вспомнить, что её красота — не просто дар, а оружие, что её кровь — не просто кровь, а магия, пульсирующая в венах, как ток жара.
Но слова застряли в горле. Потому что… он смотрел на неё. Не как на идола, не как на богиню, а как на женщину.
Его волосы, тёмные, как тень луны в новолуние, в свете фонарей переливались глубоким, опасным фиолетовым — цветом, который не принадлежал ни одному из кланов фей. Цветом запретным. Цветом страсти. Его крылья — такие же фиолетовые, почти чёрные, как чернила, — полураскрылись за спиной, создавая иллюзию кокона. Не защитного. Ловчего.
А на его голове… красовался её венок из лунных лилий. Тех самых, что она сплела днём, смеясь, и протянула ему, не подозревая, что этот жест станет началом её падения. Теперь белые цветы, хрупкие и чистые, смотрели на неё с насмешкой, как будто знали.
Его рука скользнула вверх по её бедру. Шёлк зашелестел, как шёпот. Пальцы касались кожи сквозь ткань — лёгкие, но уверенные. Серафина вжалась в кору, чувствуя, как дрожь охватывает колени, как между ног нарастает странное, тягучее тепло. Неужели её красота уже меркнет? Или это страх? Или это желание?
Она собрала воздух в лёгкие — чтобы закричать. Чтобы позвать Астрид. Чтобы разрушить этот кошмар. Но его глаза… Фиолетовые, почти чёрные, с крошечными звёздами в глубине, словно в них отражалась сама ночь, — впились в неё сквозь белое полотно шлейфа. И звук замер на губах.
В них читалось не только желание, но и вызов. Вызов неприкосновенной, богине.
Его губы коснулись кожи у виска. Горячие, как уголёк. Серафина зажмурилась, чувствуя, как по спине пробегают ледяные мурашки. Закон. Проклятие. Жених на севере, ледяной, безликий, чужой. Всё рушилось здесь, под тяжестью его колена. Под пульсацией его тела и шелестом фиолетовых крыльев.
— Альян… — прошептала она, и имя прозвучало как мольба или же проклятие. Как последнее слово перед падением.
Он усмехнулся. Его дыхание опалило шею. Колено впилось ещё настойчивее, вынуждая её раздвинуть ноги чуть шире. Тонкий шёлк платья натянулся, обнажая изгиб бедра. Она почувствовала, как его бедро касается её самого сокровенного. Там, где пульсировала жаркая, стыдливая влага.
— Не бойся, сияние моё, — прошептал он, и голос его звучал так низко, что вибрировал в её костях. — Я не посмею требовать поцелуя. Ты — принцесса. А я… — его губы скривились в усмешке, которую она почувствовала кожей, — всего лишь придворный цветок, сорванный для утех других. Не твоего уровня игра.
Слова вонзились в сердце, как нож. Он говорил о себе с презрением, но его тело говорило иначе. Его пальцы скользнули выше, поднявшись к талии, к изгибу спины, к основанию крыльев — туда, где кожа была особенно чувствительной. Феи не переносят прикосновений к корням крыльев. Это — святое, запретное. Слабое место.
Серафина всхлипнула. Её крылья задрожали, как струна, натянутая до предела.
Прежде чем она успела понять, что происходит, его руки обхватили её талию. Сильные, уверенные, безжалостные. Резкий взмах фиолетовых крыльев — и она уже не прижата к дереву, а мягко опущена на ковёр из влажного мха у подножия дуба. Земля приняла её, как мать. Холодная. Упругая. Влажная.
Альян опустился перед ней на одно колено, как вассал или поклонник. Но поза была обманчива. Его тень накрыла её целиком. Фиолетовые крылья сложились за спиной, создавая иллюзию шатра — интимного, тёмного, как грех.
Он смотрел на неё. Не в глаза — на губы, шею, грудь вздымающуюся под шёлком, бёдра, чуть разведённые, как приглашение.
— Вот так лучше, — прошептал он, и его пальцы снова скользнули по её бедру. Но теперь — под ткань. Тонкая юбка поддалась. Его пальцы коснулись кожи. Горячие, медленные.
Холодный утренний свет, пробиваясь сквозь струящийся шелк занавесей беседки, разбудил Серафину. Она лежала на ложе, усыпанном увядающими лепестками ночных цветов. Их сладковатый, почти приторный аромат смешивался с остатками ночных духов и чем-то неуловимо чужим – воспоминанием о тепле мужских рук. Альян. Имя пронеслось в сознании, заставив сердце сжаться не то от трепета, не то от предчувствия.
Серафина приподнялась, янтарные глаза еще затуманены сном. В углу, перед зеркалом в серебряной оправе, застыла Астрид, расчесывая свои каштановые волосы. Движения ее были отточенно грациозны, но в них чувствовалась напряженная собранность.
— Доброе утро, — голос Серафины прозвучал хрипловато, выдавая пережитое волнение и бессонницу.
Астрид обернулась. В ее взгляде мелькнуло привычное участие, но сейчас оно было приправлено легкой тревогой.
— Сера? Как сон? — спросила она, голосом мелодичным, но лишенным былой безмятежности.
Серафина встала, ощущая, как по телу пробегают мурашки – отзвук вчерашних прикосновений. Она натянула платье, все еще хранившее терпкий, древесный аромат Альяна – смесь ночи, магии и чего-то опасного. Выходя из беседки, она инстинктивно расправила крылья, перламутровые переливы которых вспыхнули в утренних лучах.
— Снилось... нечто странное, — уклонилась она от ответа, тень скользнула по ее лицу. — Загадки. Тени. Обычные ночные гости.
Астрид лишь кивнула, понимая, что завеса тайны опущена. Она знала Серафину – некоторые двери в ее душе были наглухо заперты.
— Нам пора, — голос подруги стал деловитым, жестким. — Дворец ждет. И не с пустыми руками вестей, боюсь.
Их полет к дворцу был быстрым, молчаливым. Крылья рассекали прохладный воздух, но не было в нем прежней легкости. Только целеустремленность. Огромный зал дворца встретил их гулким многоголосием. Придворные сновали, как встревоженные муравьи, шептались кучками, лица напряжены. В центре этого кипения, подобно скале среди волн, стоял мужчина. Высокий, осанистый, с властным поставом головы. Его окружала свита, ловившая каждое слово.
— Граф Элиан, — тихо прошептала Астрид Серафине на ухо, голос ее звучал ровно, но в нем слышалось глубинное уважение. — Друг отца. Человек влияния... и тайн.
Серафина ощутила, как учащенно забилось сердце. Образ Альяна – его улыбка, обещания, скользнувшие по коже пальцы – вспыхнул с новой силой. Она попыталась прогнать его, сосредоточившись на графе, но тень уже легла на душу.
Граф Элиан заметил их. Его взгляд, усталый и тяжелый, скользнул по Астрид и остановился на Серафине. Он приблизился, тень улыбки тронула его губы, но не добралась до глаз, где застыла непроницаемая холодность.
— Леди Астрид, — его поклон был безупречен, как отточенный клинок. — И... принцесса Серафина? Рад видеть вас в моих стенах. Простите отсутствие вчера – дела королевства не терпят отлагательств. — Голос его был бархатист, но в нем звенела сталь.
Серафина ответила легким кивком, чувствуя, как под взглядом графа натягиваются струны внутри нее. Ее крылья чуть дрогнули, выдавая напряжение.
— Ваша светлость, — ее собственный голос прозвучал тише, чем она хотела.
— Надеюсь, вчерашнее празднество оправдало ваши ожидания? — спросил граф, наблюдая за их реакцией. Его взгляд, аналитичный и цепкий, казалось, просвечивал насквозь.
— Оно было... незабываемым, — ответила Астрид, улыбка ее была вежливой маской.
— Однако утро принесло вести, омрачающие новый день, — продолжил Элиан без предисловий. Его голос утратил и тень любезности, став плоским и тяжелым. — Вести печальные.
Серафина почувствовала ледяную иглу под сердцем. Астрид замерла рядом.
— Мой слуга, Альян, — имя прозвучало как удар гонга, — найден мертвым. В саду. Причины... пока сокрыты мраком. — Он сделал паузу, давая словам осесть, его взгляд задержался на лице Серафины чуть дольше, чем следовало.
Удар. Точный и безжалостный. Серафина сглотнула ком в горле. Образ живого, страстного Альяна столкнулся в сознании с этим словом – мертв. Боль, острая и неожиданная, смешалась с внезапным, животным страхом. Связано ли это с ней? С ее проклятием?
— Ужасно... — прошептала она, и в ее голосе задрожали искренние нотки ужаса и растерянности, которые она не смогла скрыть. — Искренние соболезнования, ваша светлость.
Граф кивнул, его лицо оставалось каменной маской, но в глубине глаз что-то мелькнуло – оценка? Подозрение?
— Благодарю, принцесса. Ваши слова... ценны. — Он повернулся. — Но жизнь требует сил. Прошу, отдохните, подкрепитесь. О делах... поговорим позже. — Это был приказ, замаскированный под заботу.
* * *
Столовая графа поражала изысканностью, но воздух в ней был густ от невысказанного. Столы ломились от яств, но аппетит у Серафины пропал. Рядом сидела Астрид, ее плечо едва касалось плеча подруги – молчаливая поддержка. Друзья Астрид, уже сидевшие за столом, встретили Серафину вежливыми, но настороженными взглядами. Слухи, видимо, расползались быстрее их.
— Ужасная потеря, ваша светлость, — снова заговорила Астрид, обращаясь к Элиану, занявшему место во главе стола. Ее голос был ровен, но в нем слышалась горечь. — Альян служил вам верой и правдой.
Свита графа замерла в почтительном молчании. Элиан махнул рукой, словно отмахиваясь от назойливой мухи.
— Жизнь продолжается. Угощайтесь, прошу. Нам всем потребуются силы. — Его фраза повисла в воздухе зловещим намеком.
Серафина механически взяла фрукт. Вкус показался ей пеплом. Ее мысли метались между образом мертвого Альяна, тяжелым взглядом графа и гнетущим чувством вины, которое начинало разъедать душу изнутри. Теплота и свет столовой казались фальшивыми декорациями на фоне разверзшейся пропасти. Дожить до свадьбы... Мысль прозвучала в голове как насмешка. Первая жертва ее рокового пути? Или лишь начало?
Она почувствовала на себе взгляд графа Элиана. Холодный. Пристальный. Выжидающий. Трапеза только начиналась, но Серафина уже знала – покоя не будет. Тени сгущались, и Белая Луна светила где-то очень, очень далеко.
Замок графа Элиана растворился в дымчатой дали, уступив место холмам, поросшим серебристым мхом и древними соснами. Шум ветра в ушах сменился тишиной высокого полета, прерываемой лишь мерным взмахом их крыльев. Серафина летела чуть впереди, ее серебряное платье струилось по воздуху, как застывший поток лунного света. Но покоя не было. Гнет утренних событий, ледяной взгляд графа, циничное объявление о вечеринке – все это клокотало внутри, требуя выхода.
Она замедлила ход, позволив Астрид поравняться. Подруга парила рядом, ее персиковый наряд ярким пятном выделялся на фоне зелени ниже. Лицо Астрид сияло простодушной радостью полета, будто утренняя трагедия была лишь дурным сном.
— Астрид… — голос Серафины прозвучал тихо, но резко нарушил безмятежность воздуха. — Можно поговорить? О… кое о чем важном?
Астрид встрепенулась, удивленно моргнув большими глазами.
— Конечно, Сера! Что случилось? — Ее голос был полон искреннего участия, но той самой легковесности, которая так контрастировала с тяжестью на душе Серафины.
Они спустились ниже, к верхушкам деревьев, замедляя полет до плавного парения. Шум листвы и далекий рокот обещанного водопада стали отчетливее.
— Альян… — имя сорвалось с губ Серафины, словно обжигая их. — Этот слуга. Найденный в саду. Это… это ужасно, Астрид. Непонятно. — Она с трудом подбирала слова, чувствуя, как к горлу подступает ком тревоги и вины. — Он же… он был с нами. Вернулся из сада… со мной.
Последние слова прозвучали как признание, вырванное силой. Серафина не посмотрела на подругу, уставившись на проплывающие под ними кроны. Она чувствовала, как напряглось крыло Астрид рядом.
— Сера… — голос подруги потерял беззаботность, став осторожным. Она на мгновение замолчала, будто взвешивая слова. — Ты… имеешь в виду, он был с тобой в саду? Вчера? — Вопрос повис в воздухе, нагруженный невысказанным. Что именно произошло в саду?
Серафина резко кивнула, белые волосы колыхнулись у ее лица.
— Он… проводил меня. — Она не могла сказать правду. Не сейчас. Не Астрид. — И вот он… мертв. Утром. А они… — голос ее сорвался, в нем прозвучала горечь и непонимание, — они уже планируют веселиться? Как будто ничего не случилось? Как будто стерли пыль с паркета!
Астрид глубоко вздохнула. Ее крылья совершили плавный поворот, чтобы лучше видеть лицо Серафины. В ее глазах читалась неловкость, попытка понять, но и… смутная досада.
— Серафина, — она произнесла имя мягко, но с ноткой прагматизма, присущей их кругу. — Альян был… слугой. Верным, да. Но слугой. — Она сделала паузу, подчеркивая социальную пропасть. — Его смерть – печальное событие для графа, конечно. Он потерял ценного человека. Но оплакивать его всем двором? Устраивать траур по… по придворному? — В ее голосе прозвучало легкое недоумение, как будто Серафина предлагала нечто немыслимое. — Это дело его господина. Граф Элиан разберется, найдет виновных, если они есть. А нам… нам надлежит жить. Принимать гостей. Быть… теми, кто мы есть. — Она попыталась улыбнуться, но улыбка получилась натянутой. — Ты же принцесса, Сера. Ты не можешь позволить себе роскошь скорбеть о каждом.
Слова Астрид падали, как капли ледяной воды. Прагматизм. Холодная логика их мира. Серафина кивнула, сжимая кулаки под струящимся серебром рукавов. Да, она принцесса. И этот статус был не привилегией, а клеткой с острыми прутьями.
В памяти всплыли наставления матери, выжженные в сознании, как руны на древнем камне. Голос королевы звучал холодно и неумолимо: "Ты – сосуд королевской крови, Серафина. Твоя судьба – брак с принцем Белой Луны. Только он, равный тебе по крови и силе, может стать твоим супругом. Никто иной. Ни один мужчина ниже тебя не смеет прикоснуться к тебе с вожделением. Помни: твой дар – это и проклятие. Если чья-то низменная страсть осквернит чистоту твоего предназначения… с тобой случится нечто ужасное. И с тем, кто посмел… тоже."
"Нечто ужасное..." Мысль пронзила Серафину ледяной иглой. Случилось ли это "ужасное" с Альяном? Он прикоснулся. Он желал. Он… осквернил ли? Или его смерть – лишь зловещее совпадение, игра судьбы? Но почему тогда холодный ужас сковывал ее душу при мысли о том, что она могла…стать причиной? Ведь с ней-то ничего не случилось. Ничего, кроме этого гнетущего чувства вины и страха, что разъедало изнутри.
— Ты права, Астрид, — наконец выдохнула Серафина, ее голос звучал глухо, как эхо в пустой пещере. — Я принцесса. И у меня есть… долг. — Она произнесла это слово, ощущая его тяжесть на языке. Долг перед короной, перед родителями, перед этим далеким, незнакомым принцем из Ледяного Шпиля. Долг, который, казалось, требовал отречься от самой себя, от жалости, от страха, от вопросов без ответов.
Она взглянула вперед. Между холмов уже виднелась белая пена низвергающейся воды – Водяной Шепот. А у его подножия, втиснутый в скальную расщелину, темнел силуэт древнего храма. Каменные стены, поросшие мхом, казались слепыми глазами, взирающими на мир с немым укором вечности.
— Летим к храму, — сказала Серафина, не глядя на подругу. Ее крылья мощно взметнулись, унося ее вперед, к реву воды и безмолвным камням. Может быть, там, в тени древних стен, под шум падающей воды, заглушающий шепот совести, она найдет хоть каплю ясности. Или хотя бы временное забвение от вопросов, на которые не было ответов, и от тени слуги, навсегда оставшейся в цветущем саду графа Элиана. Водопад ревел впереди, как голос самой Судьбы – неумолимой, холодной и полной скрытой мощи. Белая Луна ждала, но путь к ней был устлан сомнениями и, возможно, трупами.
Рев водопада нарастал, превращаясь в гул, который вибрировал в груди. Водяной Шепот оказался не просто струей – это была яростная белая грива воды, низвергавшаяся с высоты в три человеческих роста в темную, пенистую чашу. Мириады брызг висели в воздухе, создавая вечную радугу в солнечных лучах и окутывая все прохладной, живительной дымкой. Но истинной жемчужиной этого места был не сам водопад, а то, что приютилось у его подножия, в естественной амфитеатре из темных, отполированных водой скал.