Утро стало моим любимым временем суток. Не потому что рассвет, не потому что свежий воздух. А потому что именно утром мои рабы напоминали мне, кто здесь главный.
В понедельник я открывала дверь кабинета и видела Кирилла. Он уже стоял на коленях, глаза опущены, руки за спиной. Я проходила мимо, не говоря ни слова, садилась в кресло и закидывала ногу на ногу. Одним движением приподнимала юбку, и он понимал всё без слов. Подползал ближе, целовал мои колени, потом осторожно разводил бёдра и опускал голову. Его язык всегда был нетерпеливым: он жадно лизал, будто пил воду после жажды. Двигался быстро, настойчиво, задевая все чувствительные точки. Я клала ладонь ему на затылок и держала, усиливая ритм. Когда разрядка приближалась, я сжимала его волосы так, что он не мог пошевелиться. Я кончала резко, глубоко, прижимая его лицо к себе. Он глотал всё без звука, а потом оставался стоять на коленях, пока я не отмахивалась: «Достаточно».
Во вторник — Максим. Он был другим. Он начинал медленно: сначала целовал мои бёдра, задерживался на каждом сантиметре, словно дразнил. Потом проходил языком по краям, не касаясь центра, заставляя меня дышать чаще. Я сжимала руки на подлокотниках кресла, но не торопила. Максим умел растягивать ожидание. Только когда я сама хватала его за волосы и шептала: «Сильнее», он начинал работать быстро, и оргазм накрывал меня волной, долгой и тягучей. Я откидывала голову назад, закрывала глаза, и на мгновение весь мир исчезал.
Среда снова принадлежала Кириллу, четверг — Максиму. Они менялись через день, и каждый раз я получала разный вкус, разное напряжение. Их покорность была одинаковой, их старания — безграничными. Я начинала день не с кофе и не с новостей. Я начинала день с того, что мои мужчины ползали у моих ног, а я кончала у них на лицах.
Я больше не искала власть. Я просыпалась в ней.
В это время квартира превращалась в то, что я назвала дворцом. Ремонт шёл быстро: стены красили в графит и вино, в спальне натягивали плотные шторы, в зале монтировали свет. Я приходила проверять каждый день. Рабочие показывали варианты, спрашивали про оттенки, а я указывала ровным голосом: «Здесь темнее. Здесь холоднее. Здесь убрать». Они делали так, как я сказала, и дом постепенно становился моим отражением.
Артём всё это время кружил вокруг меня, как голодный пёс у закрытой двери. Он звонил, писал, ждал у офиса.
— Элина, ужин?
— Элина, хотя бы кофе.
— Элина, я хочу тебя увидеть.
Иногда я соглашалась. Мы встречались в кафе, пару раз он подвозил меня на машине. Он говорил о работе, о делах, о том, что я изменилась. Я слушала молча, без улыбок. Он пытался взять меня за руку — я убирала её. Он намекал на близость — я смотрела прямо в глаза и говорила: «Нет».
Он привык, что женщины радуются его вниманию. Он привык покупать время и тела. Но со мной его деньги обесценивались. Я не продаю себя. Я назначаю правила.
Я возвращалась домой в запах свежей краски. Коридоры были застелены плёнкой, в зале стояли коробки с мебелью, в комнате наказаний блестел металл. Артём видел меня, но не видел дворца. И именно это сводило его с ума.
Месяц ожидания. Месяц, в котором я строила свой храм. Рабы жили ритуалами. Артём ломал гордость. А я знала: скоро двери дворца откроются — но не для него.
* * * * *
Месяц прошёл, и все будто привыкли к её присутствию. Коллеги перестали всматриваться, перестали обсуждать её в курилке. Наталья уже обросла привычными маршрутами: от кабинета к принтеру, от принтера в переговорку, от переговорки к кофе. Но для меня каждая её тень оставалась вызовом.
Я видела, как Кирилл выходит из её кабинета с папкой в руках и виноватым лицом. Видела, как Максим задерживается у её стола, уточняя что-то про цифры. Видела, как она говорит короткими глаголами, без смягчений: «Сделай. Принеси. Отправь». И они делали. Слишком быстро, слишком послушно.
— Кирилл, сверка по остаткам до обеда, — её голос звучал холодно, но уверенно.
— Да, Наталья, — кивнул он и поторопился к столу.
Я остановила его у себя в дверях.
— Сначала ко мне.
— Простите, Элина, я… она сказала срочно.
— У меня срочно всегда, — ответила я тихо. — Ты знаешь, чья подпись важнее.
Он кивнул ещё раз, торопливо, и опустил глаза.
Через час в коридоре мы столкнулись лицом к лицу. Наталья несла стопку папок, я — только чашку кофе.
— У тебя опять Кирилл задержался, — сказала она ровно.
— У меня не задерживаются, — ответила я. — У меня работают.
— Хорошо, — кивнула она. — Главное, чтобы цифры сошлись. Остальное неважно.
— Для меня важно всё, — я сделала глоток кофе. — Цифры — это следствие. Причина — люди.
— У нас разные приоритеты, — сказала она. — Посмотрим, чей способ дольше продержится.
Я прошла мимо, и её взгляд жёг спину. Ты не улыбаешься. И я не улыбаюсь. Милые женщины скучны. Мы обе это понимаем.
Позже я позвала обоих к себе. Максим сел справа, Кирилл — слева. Я закрыла дверь, и тишина стала плотной.
— Слушайте внимательно. С Натальей вы работаете ровно, но с осторожностью.
Они переглянулись.
— Осторожностью? — спросил Максим.
— Она умна, — сказала я. — Слишком умна, чтобы оставлять зазоры. Любое слово, любая цифра у неё на контроле. Вам кажется, что она просто требует. Но она проверяет. Она смотрит, как вы реагируете, на что тратите время, что делаете сначала.
— Нам нельзя ей перечить? — Кирилл говорил торопливо.
— Перечить можно, — я усмехнулась. — Но только после того, как подтвердите у меня. Вы работаете через меня. Её задачи — вторичны. Моя подпись выше её распоряжений. Запомнили?
Максим кивнул первым. Кирилл чуть замедлил, но тоже повторил:
— Запомнил.
Я поднялась и прошлась по кабинету, заставив их следить глазами.
— Она не улыбается и не кричит. Она берёт подчинение холодом. Мужчинам это нравится. Им кажется, будто они не проигрывают, когда их упорядочивают цифрами. Но не забывайте: ваши жизни принадлежат не ей. А мне.
Офис ещё спал. Лампочки в коридоре горели тускло, двери переговорных оставались закрытыми, и только в моём кабинете царила жизнь. Плотные жалюзи не были до конца опущены, но я об этом даже не думала. Здесь, внутри, существовали только мы трое.
Кирилл стоял на коленях между моих ног. Его ладони упирались в ковёр, плечи напряжены, дыхание сбивчивое. Я откинулась на спинку кресла, закинула ногу на подлокотник и приподняла юбку. Ни слова не понадобилось — он склонился и коснулся губами моей кожи.
Я застонала тихо, когда его язык прошёлся вдоль складок. Он работал жадно, неумолимо, будто хотел доказать, что достоин самого утра начинать с моих оргазмов. Его рот двигался ритмично, и каждый раз, когда он прижимался глубже, по телу пробегала волна мурашек.
— Медленнее, — сказала я, положив ладонь ему на затылок.
Он подчинился, изменил ритм. Теперь это были долгие, скользящие движения, от края к центру. Я выгнулась, сжимая пальцы в волосы, и чувствовала, как напряжение нарастает.
Максим стоял чуть сбоку. Он тоже был на коленях, но только наблюдал. Его взгляд был прикован к моему лицу, к тому, как я дышу, как прикусываю губу, как выгибаюсь в кресле. Я видела, как у него дрожат пальцы, как сжимается челюсть. Он терпел, но внутри кипел.
— Глубже, Кирилл, — шепнула я.
Он прижался сильнее, его язык двигался быстрее. Я закрыла глаза, и мир исчез. Тело напряглось, дыхание стало рваным, и я кончила — резко, тяжело, сдавливая его голову так, что он не мог отстраниться. Вся влага осталась на его лице и губах. Он глотал, задыхаясь, но продолжал, пока я не отпустила волосы и не сказала ровно:
— Хватит.
Кирилл опустился ещё ниже, почти прижимаясь лбом к ковру. Максим отвернулся на секунду, но я заметила в его взгляде ревность.
— Встать. Оба.
Они поднялись на колени передо мной. Две фигуры, одинаково покорные и разные по характеру. Я посмотрела на них сверху вниз и медленно провела плетью по коленям.
— Вы знаете, кто вы для меня?
— Да, Госпожа, — ответили они в унисон.
Я ударила Кирилла по щеке. Звонко, но не сильно — ровно столько, чтобы он почувствовал разницу между лаской и наказанием. Он даже не дрогнул, только глубже склонил голову.
Потом моя ладонь коснулась лица Максима. Он выдержал взгляд, и я ударила сильнее. Щелчок разнёсся по кабинету, он стиснул зубы, но не издал ни звука.
— Хорошо, — сказала я холодно. — Помните: ваше место здесь, у моих ног. Ваши дни и ночи принадлежат мне. Даже ваше дыхание — моё.
Они склонили головы ниже. В этот момент в кабинете повисла тишина, слишком тяжёлая, слишком живая. Я ощутила кожей, что за мной наблюдают. Чужой взгляд жёг спину.
Я подняла глаза к окну. Жалюзи были приоткрыты, и за стеклом мелькнула тень. Секунда — и я поняла: кто-то давно стоит и смотрит.
Сердце ударило быстрее, но лицо моё оставалось холодным.
Кто-то видел. Кто-то слишком много видел.
* * * * *
— Кирилл, — я сказала ровно, поправив юбку. — Подними.
Он послушно поднял мои трусики с ковра, снова опустился на колени и осторожно натянул их на меня, касаясь губами внутренней стороны бёдер. Я резко дёрнула его за волосы.
— Быстрее, я сказала.
Он вздрогнул и подчинился. Ткань легла на место, я застегнула пояс сама и посмотрела на обоих.
— Встать. Идите. Ни слова никому.
Максим ушёл первым, Кирилл последовал за ним. Щёлкнула дверь. Я осталась одна и выдохнула. Взгляд в окно подтвердил то, что я уже знала: тень за стеклом не была иллюзией.
Я вышла в коридор.
Она ждала меня. Наталья стояла, облокотившись на стеклянную перегородку, руки скрестила на груди, губы тронула ухмылка.
— У тебя интересные утренние привычки, Элина, — сказала она. — Даже окна закрыть некогда?
Я остановилась напротив, держа плётку в руке.
— Давно смотришь?
— Достаточно, — её взгляд скользнул вниз, к моим ногам, а потом вернулся к лицу. — Чтобы понять, что твои мужчины делают гораздо больше, чем разносят отчёты.
— Это не твоё дело, — ответила я холодно.
— А я и не говорю, что моё, — Наталья чуть пожала плечами. — Но знаешь, на что это похоже со стороны?
— На что?
— На полное подчинение. Они на коленях, ты отдаёшь приказы… — Она усмехнулась. — Сильная женщина и её инструменты.
Я приподняла подбородок.
— Они — мои люди. И что они делают для меня, не касается никого в этом офисе.
— Интересное определение, — протянула она. — «Твои люди». Обычно так говорят о подчинённых. Но я не видела, чтобы с подчинёнными обращались так… близко.
— Я выбираю форму дисциплины, которая работает, — сказала я.
Наталья тихо рассмеялась.
— Ты даже сейчас звучишь так, будто даёшь инструкцию. Но это больше, чем дисциплина, Элина. Я видела, как они смотрят на тебя. Это не просто уважение. Это зависимость.
— Ты слишком много фантазируешь, — я шагнула ближе, наши лица почти сравнялись. — Ты видела то, что не предназначалось для чужих глаз.
— Я умею смотреть, — её улыбка стала шире. — И я умею хранить то, что вижу. Вопрос в том, что ты сделаешь, теперь когда я знаю.
Мы замолчали, глядя друг другу прямо в глаза. Воздух между нами был тяжёлым, напряжённым.
— Запомни, Наталья, — я сказала медленно, каждое слово как удар. — В мой кабинет входят только по моему слову. Даже глазами.
Она наклонила голову чуть в сторону.
— Мне нравится твоя уверенность. Но уверенность проверяется временем.
— Время работает на меня, — ответила я.
Она сделала шаг назад, поправила лацкан своего костюма.
— Ну что ж. Посмотрим, как долго ты сможешь держать их только для себя.
И ушла, оставив за собой запах холодных духов и ощущение, будто коридор стал уже и темнее.
Я смотрела ей вслед и понимала: с этого момента мои стены перестали быть только моими. В игре появилась новая фигура. Равная. Опасная.
* * * * *
После того минета в машине я исчезла для него на сутки. Не ответила ни на одно сообщение. И это было правильным решением — я чувствовала, как его нетерпение пульсирует даже сквозь экран.
Телефон вибрировал каждые полчаса.
«Элина, ты сводишь меня с ума».
«Я хочу тебя снова. Не могу выбросить тебя из головы».
«Ты нарочно молчишь?»
«Ответь хотя бы одним словом».
«Я готов на всё, лишь бы увидеться».
Я пролистывала, не открывая. Мужчина, который горит сам, становится вкуснее.
На следующее утро он уже был почти в истерике.
«Ты играешь со мной? Или это был прощальный подарок?»
«Я не спал всю ночь. Перед глазами только ты».
«Скажи, что я должен сделать. Я выполню».
«Пожалуйста, Элина».
Я позволила ему дойти до этой точки, а потом всё-таки набрала номер. Он взял трубку так быстро, будто держал телефон в руках.
— Элина… Господи, ты сама звонишь. Я уже думал, что потерял тебя.
— Замолчи, — сказала я спокойно. — Если хочешь понять, кто я, придёшь ко мне домой.
— Сегодня? Скажи когда, я освобожу весь день.
— Не сегодня. И не завтра. В один из дней. Я сама скажу когда.
Он замолчал, но я слышала его дыхание — рваное, тяжёлое, будто он после бега.
— Но… я должен знать, к чему готовиться.
— К подготовке ты не способен. Единственное, что ты можешь сделать, — не удивляться.
Я сбросила звонок. И снова началась буря сообщений.
«Ты пугаешь меня и заводишь одновременно».
«Я боюсь тебя потерять, но ещё больше боюсь не увидеть снова».
«Ты самая странная и самая желанная женщина в моей жизни».
«Я готов прийти хоть ночью. Просто скажи адрес».
Я оставила это без ответа.
Вечером — новая порция.
«Я пытался работать, но в голове только ты».
«Я снова пересматривал наше фото с корпоратива. Ты там другая. Но я теперь знаю настоящую тебя».
«Я хочу понять, что это значит. Для нас».
«Пусть даже больно. Пусть даже страшно. Я всё равно приду».
Я улыбнулась уголком губ. Вот оно. Он уже не думает о себе. Он думает обо мне, о моей правде. И это значит, что он готов к первому шагу.
Я наливала вино в бокал и смотрела, как по стенкам стекает тёмная жидкость. В зале уже стоял мой трон, рабы спали в своей комнате. В воздухе витал запах кожи и бархата. Всё готово. Осталось только дождаться того момента, когда он перестанет умолять и просто войдёт.
Он думает, что я открою ему дверь. Но на самом деле я открою ему глаза.
* * * * *
Я назначила ему день внезапно — коротким сообщением в середине недели:
«Вечером. В семь. Будь у моего дома».
Он ответил сразу, словно только этого и ждал:
«Буду».
Через минуту ещё: «Что взять с собой?»
Я написала: «Ничего. Только смелость».
К семи он подъехал. Машина блестела, на нём — тот же безупречный костюм, будто он пытался казаться сильнее, чем чувствовал себя внутри. Я наблюдала из окна, как он достаёт телефон, проверяет время, поправляет галстук. Он нервничал. Мне это нравилось.
Звонок в дверь прозвучал настойчиво, но я не ответила сразу. Пусть постоит, пусть почувствует, что здесь его желание не решает ничего. Через минуту дверь сама открылась — замок был настроен так, что реагировал на моё касание кнопки.
Он вошёл неуверенно, шагнул в коридор и замер. Первое, что ударило — запах. Смешение вина, кожи, свечного воска. Атмосфера не домашняя, а храмовая. Здесь не пахло уютом — здесь пахло властью.
— Элина? — позвал он тихо, будто боялся, что стены услышат.
Я не ответила. Его шаги звучали слишком громко по ковру. Он прошёл вглубь, остановился у первой комнаты. Там — полумрак, на стенах тяжёлые шторы, в углу массивное кресло с ремнями. Он нахмурился, тронул рукой кожу.
— Что это?..
Но я не позволила ему долго рассматривать. Щёлкнул замок другой двери, и он обернулся. Свет из Зала утех прорезал коридор. Он сделал шаг — и оказался внутри.
Я сидела на троне. Чёрные чулки, высокий каблук, строгий пиджак на голое тело. В руках плётка. Бархат кресла обнимал моё обнажённое бедро, спинка возвышалась надо мной, превращая в символ.
По обе стороны от меня стояли Кирилл и Максим. Голые, на коленях, в ошейниках и поводках, прикреплённых к моим подлокотникам. Их головы были склонены, плечи напряжены, дыхание тихое. Они были, как статуи покорности.
Артём замер в дверях. Его глаза расширились, дыхание сбилось. Я видела, как кровь отлила от лица. Он пытался моргнуть, прогнать видение, но картина не исчезала.
— Добро пожаловать в мой дворец, — сказала я спокойно, ударив плёткой по подлокотнику.
Эхо звука прокатилось по залу. Кирилл чуть вздрогнул, Максим глубже склонил голову. Артём сделал полшага назад.
— Что… что это значит? — его голос сорвался.
— Это значит, что ты видишь меня настоящую, — я медленно провела плёткой по бедру. — Не жену, не любовницу. Госпожу.
Кирилл поднял голову и пополз ко мне, прижимаясь губами к моему каблуку. Я не остановила его. Максим последовал, целуя вторую ногу. Их языки оставляли влажные следы на лакированной коже.
Артём побледнел ещё сильнее. Он не верил своим глазам.
— Ты… они… — слова застревали в горле.
Я улыбнулась уголком губ.
— Они делают то, что мужчина должен уметь делать лучше всего. Служить.
Он покачал головой, шагнул назад, будто в панике. Его взгляд метался — от моих ног к их телам, от плётки в моей руке к трону, на котором я сидела.
— Элина… ты… это ненормально…
— Это выше нормы, — перебила я. — Это власть. Это выбор.
Он отступил ещё на шаг, ударился спиной о дверной косяк. Дыхание стало тяжёлым, на висках выступил пот. Он был на грани — между страхом и возбуждением. Я видела это слишком ясно.
Утро началось как обычно — с кофе и тишины офиса. Но уже в коридоре я почувствовала перемену: воздух был другим. Люди двигались быстрее, говорили короче. Наталья. Её тонкие приказы витали даже там, где её не было видно.
— Кирилл, отчёт по остаткам до десяти, — услышала я из-за угла.
— Да, Наталья, — отозвался он послушно, даже не посмотрев в мою сторону.
Я вошла в кабинет, сняла пальто, аккуратно положила сумку на стол. Сделала вид, что не слышала. Но внутри уже вспыхнул холодный огонь.
Она говорит так же, как я. Тем же голосом — ровным, без эмоций. Даже глаголы мои. «Сделай. Принеси. Отправь». Только у меня это власть. У неё — жалкая копия.
Через несколько минут Кирилл появился у моей двери с папкой в руках. Он был напряжён, глаза бегали.
— Госпожа… то есть, Элина, — он запнулся. — Тут документы, Наталья просила срочно сверить.
Я откинулась на спинку кресла и посмотрела прямо в него.
— А я просила тебя вчера подготовить аналитику. Она где?
Он замялся, переминаясь с ноги на ногу.
— Я… не успел закончить. Но сейчас доделаю и…
— Нет, — перебила я. — Ты сделаешь сначала моё. А потом её.
Он кивнул слишком быстро, торопливо, будто хотел угодить сразу двум хозяйкам.
— Но она сказала… — начал он.
— Кирилл, — мой голос стал ледяным, — у меня срочно всегда. Запомни это.
Он сглотнул и склонил голову.
— Понял.
Когда он ушёл, я сделала глоток кофе и почувствовала металлический привкус на языке. Ничего удивительного: я уже видела, как это зеркало встаёт напротив меня.
Максим появился чуть позже. В руках у него была папка, и он направлялся прямиком к кабинету Натальи. Я остановила его в дверях.
— Куда?
— Наталья попросила подписать… — начал он.
— У меня подписывается всё в первую очередь, — сказала я спокойно. — Ты ведь не перепутал этаж?
Он замер.
— Нет… просто она сказала, что срочно.
— Все любят говорить «срочно», — я сделала глоток. — Но если для тебя её слово выше моего — можешь не возвращаться.
Максим напрягся, опустил голову.
— Простите, Элина. Я отнесу сначала вам.
Я протянула руку, забрала папку, даже не открывая. Положила на стол и медленно посмотрела на него.
— Максим. Ты знаешь, кто твоя Госпожа?
Он поднял глаза на секунду и тут же отвёл взгляд.
— Вы.
Я кивнула.
— Запомни это.
Он вышел, а я откинулась на спинку кресла, сцепив пальцы.
Она играет со мной в мои же игры. Сначала улыбалась, изображала исполнительную, а теперь копирует каждое движение. Только зеркало никогда не бывает теплее оригинала. Оно отражает холод. И этим холодом она пытается подчинять мужчин.
Я встала и подошла к окну. Жалюзи были приоткрыты, и я видела отражение коридора. Кирилл шёл с бумагами — но не ко мне, а к Наталье. Я прищурилась.
— Сначала ко мне, — сказала я, выходя в коридор.
Он дёрнулся, замер на месте. В руках стопка документов, лицо виноватое.
— Простите, Элина… она сказала срочно.
Я приблизилась, посмотрела ему в глаза.
— Кирилл. Ты знаешь, чья подпись делает бумаги законными?
— Ваша, — пробормотал он.
— Тогда зачем ты идёшь туда, где власти нет?
Он прикусил губу, опустил голову.
— Простите…
Я взяла папку прямо из его рук.
— Работай через меня. Это приказ.
Когда он ушёл, Наталья вышла из своего кабинета. В руках у неё тоже была стопка документов, взгляд ровный, улыбки никакой.
— У тебя опять Кирилл задержался, — сказала она.
— У меня не задерживаются, — ответила я. — У меня работают.
— Главное, чтобы цифры сошлись, — спокойно заметила она. — Остальное не имеет значения.
Я сделала глоток кофе и приподняла подбородок.
— Для меня важно всё. Цифры — следствие. Причина — люди.
— У нас разные приоритеты, — кивнула она. — Посмотрим, чей способ дольше продержится.
Мы смотрели друг на друга несколько секунд. Ни одна не улыбнулась. Ни одна не отвела взгляд.
Холодное зеркало. Она хочет отразить меня, чтобы стереть моё лицо. Но я не боюсь зеркал. Их легко разбивать.
Я вернулась в кабинет. На экране телефона — тишина. Ни звонков, ни сообщений от Артёма. Уже неделя, как он исчез. И что? Квартира оплачена на год вперёд, документы на моё имя. Он думает, что наказал меня своим молчанием. На самом деле наказал только себя.
Я закрыла телефон и вернулась к бумагам. Война началась. И война эта была не за цифры, а за мужчин. За тех, кто встанет на колени.
* * * * *
В обеденный час я вышла в коридор за кофе. Аппарат шумел, грея воду, и я заметила Наталью у принтера. Она держала в руках документы и говорила с Кириллом. Голос — ровный, отточенный, будто нож.
— Сверь цифры и верни через пятнадцать минут, — сказала она.
— Но… я ещё не закончил с отчётом для Элины, — ответил он, неуверенно дернув плечом.
— Тогда начни с моего. Остальное подождёт.
Я видела, как его взгляд дёрнулся в сторону моего кабинета. Он хотел возразить, но не решился. Взял бумаги и пошёл, как приговорённый.
Она говорит так же. Коротко. Холодно. Даже интонации мои. Холодное зеркало, только без тепла. Она берёт форму, но не смысл. Она не понимает: приказ — это не слова, приказ — это дыхание, которое подчиняет.
Максим появился через минуту. Наталья встретила его взглядом, даже не улыбнувшись.
— Ты в курсе, что Кирилл медлит? — спросила она.
— Я… не знаю, — он растерялся.
— Разберись. Ты старший, — отрезала она и отвернулась к принтеру.
Я шагнула ближе, чтобы он увидел меня.
— Старший? — повторила я тихо, почти шепотом. — С каких пор у нас есть «старшие» без моего слова?
Максим замер, словно пойманный на краже. Наталья повернула голову, посмотрела прямо на меня.
— Он должен чувствовать ответственность, — сказала она спокойно.
— Ответственность — это то, что я даю, — я сделала шаг ближе. — Не ты.