"Каждая сказка о чудовищах —
это чья-то правда,
увеличенная болью до размеров мифа"
***
Поместье Чейзов было не домом, а музеем холодной, безупречной роскоши. Для маленького Итана, которому было всего восемь, детство отмерялось не годами, а бесконечной чередой ухаживающих гувернанток и горничных. Его мать, изящная и хрупкая бабочка, сбежала из этой позолоченной клетки, когда он был еще совсем мал, не вынеся ледяного деспотизма своего мужа, Константина Чейза. Она не попрощалась. Она просто исчезла, оставив после себя лишь легкий запах духов и пустоту в сердце мальчика.
Его отец, оскорбленный и ожесточенный этим побегом, видел в сыне не ребенка, а наследника. Объект для дрессировки. Детские комнаты были просторными и заполненными самыми дорогими игрушками, но в них не было тепла. Прислуга, которую нанимал Константин, была идеальна в своем деле: бесшумна, эффективна и абсолютно безэмоциональна. Они выполняли свои обязанности — кормили, одевали, следили за чистотой с отстраненностью роботов. Они боялись гнева хозяина и потому не смели проявлять к мальчику ни капли нежности. Их руки поправляли ему воротник, не касаясь кожи. Их голоса отдавали распоряжения, не неся в себе ни утешения, ни одобрения.
Итан рос в атмосфере идеального, стерильного холода. Он учился скрывать свои потребности в ласке, понимая, что они воспринимаются как слабость. Его мир состоял из ожидания одобрения отца, и молчаливого обслуживания со стороны людей, чьи глаза смотрели сквозь него.
Пока в их доме не появилась Эвелин.
Эвелин была другой с самого первого дня. Она пришла не из агентства, обеспечивающего «проверенный персонал для элиты». Ее прислала какая-то дальняя родственница, и в ее резюме была не безупречность, а искренность.
Она смотрела на него. Не сквозь него, не оценивая чистоту его рубашки, а именно смотрела — своими теплыми, карими глазами, в которых читались любопытство и доброта. Она нарушала правила: иногда тихо смеялась, могла незапланированно повести его кормить уток на озеро, а однажды, когда он упал с велосипеда, она не побежала за антисептиком, а сначала обняла его, прижала к себе и прошептала: «Все хорошо, я здесь, сейчас все пройдет».
Для Итана это было шоком. Ее прикосновения не были функциональными. Они были... утешающими. Ее голос мог быть строгим, но в нем всегда звучала забота, а не страх перед наказанием. Она стала его тихим оазисом в ледяной пустыне его детства. Она читала ему книги не монотонно, а разными голосами, приносила из дома еще теплое печенье, которое пахло совсем иначе, чем идеальные бисквиты их шеф-повара.
Итан, как утопающий, вцепился в это тепло. Он начал смеяться. Стал больше говорить. Он бежал к ней после уроков, чтобы показать свою оценку, зная, что в ответ увидит не кивок одобрения, а искреннюю, сияющую улыбку. Он поверил, что нашел то, чего его лишили, — безусловную любовь. Он позволил себе быть просто ребенком.
Эвелин была другой. От нее пахло не духами и не строгостью, а ванилью и теплом. Она не боялась испачкать руки, спускаясь с ним к старому причалу на озере, что находился в отдалении от парадных видов поместья.
И вот однажды вечером он показал ей свою главную тайну — старую лодку, полусгнившую, привязанную к свае. Он часто прятался здесь, когда отец бывал особенно зол.
— Видишь вон ту звезду? — Эвелин протянула руку к небу, где зажигалась первая, самая яркая точка. Ее рука была мягкой и надежной на его плече. — Говорят, это страж. Он смотрит за всеми, кто заблудился.
— Он... он найдет мою маму? — тихо спросил Итан, вжавшись в ее бок. Он никогда не говорил о матери ни с кем, кроме нее.
Эвелин помолчала, и ее молчание было полным понимания, а не жалости.
— Он смотрит за тобой, Итан, — она обняла его. — Чтобы ты никогда не чувствовал себя потерянным. Пока есть кто-то, кто о тебе помнит, ты не пропадешь.
Он поверил ей. В тот миг, в сумерках, у воды, он поверил, что у него есть якорь. Что она и есть его страж. Он сжал в кармане подаренную ею гладкую гальку — «камень храбрости». Она была теплой от его ладони.
— Обещай, что не уйдешь, — вырвалось у него вдруг, страстно и отчаянно.
— Я всегда буду помнить о тебе, — мягко ответила она, избегая прямого ответа, но для него и этого было достаточно.
Он был почти счастлив.
Именно поэтому ее уход стал не просто потерей няни. Это было второе, окончательное и куда более жестокое предательство. Первую мать у него отнял отец. Вторая ушла сама. Добровольно.
Сначала он не верил. Думал,что она заболела. Потом — что уехала на день-два. Но дни превращались в недели. Он караулил ее у ворот, прислушивался к шагам в коридоре. Отец, Константин Чейз, отмахнулся от его вопросов холодным: «Она нам больше не служит. Забудь о ней. Чейзы не цепляются за прислугу».
Но Итан цеплялся.
Ее не было неделю. Потом две. Потом месяц.
Отец сказал, что она уволилась. Уехала. Что она была всего лишь служанкой, и он должен забыть о ней.
Но Итан не верил. Он прокрадывался в ее бывшую комнату над гаражом. Она была вычищена до скрипа, пуста и мертва. Ни запаха ванили, ни книжки со сказками на тумбочке. Ничего.
Он сбежал к причалу. Его личное убежище теперь было проклятым местом. Старая лодка болталась на воде, напоминая о том вечере. Небо было ясным и безжалостно звездным.
— Ты обещала! — прошептал он в темноту, сжимая в кулаке тот самый «камень храбрости». — Ты сказала, что будешь помнить! Ты лгала!
Его шепот перешел в крик, полный детской, неподдельной ярости и боли. Он швырнул камень в черную воду озера. Всплеск был тихим и окончательным.
— Все врут! Все бросают! — он кричал уже не в небо, а в собственное предательское горе.
Он остался совсем один. Небо с его бесстрастными стражами было пустым. В мире не осталось ни одного взрослого, которому можно было бы доверять. Только отец, который видел в нем лишь наследника, продолжение фамилии, а не сына.
Он медленно поднялся с земли, вытер лицо рукавом дорогого, но грязного теперь свитера. Внутри него что-то замерло и превратилось в лед. Боль была невыносимой, поэтому он решил ее больше никогда не чувствовать. Никогда.
Он посмотрел на воду, где исчез его «камень храбрости». Теперь его храбрость будет другого рода. Он больше никогда не будет тем мальчиком, который жаждет любви. Он станет тем, кого боятся. Тем, кто бросает первым. Тем, кто владеет и контролирует.
Он развернулся и пошел назад к дому-крепости. Его шаги были уже не шагами ребенка. Это были мерные, полные новой, холодной решимости шаги будущего тюремщика. Он только что заложил первый камень в фундамент своей собственной, невидимой тюрьмы.
В его детском сознании сложилась простая, ужасающая картина: его бросила родная мать. А теперь бросила и та, кто заменил ее. И самое невыносимое — ее уход не был связан с ним. Он не был настолько плох, чтобы его бросить. Он просто... стал ненужным. Его выбросили, как старую игрушку.
Внутри маленького Итана что-то сломалось и перекристаллизовалось в нечто холодное и твердое.
Это была вина и ярость. Он решил, что, должно быть, в нем самом была какая-то фатальная ошибка, дефект, который заставлял женщин уходить. Это породило глубинную ненависть к себе, которую он позже будет проецировать на весь мир. И одновременно — дикую, бессильную ярость на Эвелин. Как она посмела?
В его сознании произошло искажение любви. Она стала синонимом боли, потери и предательства. И если любовь — это слабость, тогда тот, кого любят, получает власть причинять боль. А тот, кто любит, обречен страдать. Вывод был прост: чтобы никогда больше не чувствовать эту боль, нужно самому держать все ниточки контроля. Любить — значит владеть. Быть любимым — значит быть тем, кем владеют. И лучше быть владельцем.
И вместе с этим началась мания контроля. Его детский мир дважды рухнул из-за событий, которые он не мог контролировать. С тех пор его единственной потребностью стало тотальное контролирование всего и вся. Никаких неожиданностей. Никаких внезапных уходов. Если ты принадлежишь ему, ты не имеешь права уйти. Никогда.
Прошло 10 лет.
Итан разбирал папки в кабинете отца, готовясь постепенно брать бразды правления в свои руки. Константин, холодный и практичный, наконец-то начал видеть в сыне достойного преемника. Он вручил ему ключ от старого сейфа с семейными документами — символ растущего доверия.
Итан методично сортировал акции, документы на недвижимость, страховые полисы. Его движения были точными, выверенными. Он давно заморозил внутри себя того мальчика с причала, и теперь его главными чертами были холодная эффективность и абсолютный контроль.
И тогда он наткнулся на нее. Небольшую папку с грифом «Персонал. Уволенные». Его взгляд машинально скользнул по списку. И зацепился за знакомое имя. Эвелин Хилс.
Кровь не бросилась в лицо. Наоборот, он почувствовал ледяную волну, сковывающую виски. Он медленно, почти механически, вытащил личное дело.
Сухие кадровые документы: рекомендации, дата приема... дата увольнения. И — официальная причина, указанная в ее заявлении: «Увольнение по собственному желанию в связи с замужеством и беременностью».
Слова были простыми, обыденными. Но для Итана они прозвучали как приговор.
Он неподвижно сидел несколько минут, сжимая в пальцах пожелтевший листок. В ушах стоял шум. Все эти годы в его голове строились разные версии ее исчезновения: ее уволил отец за какую-то провинность, она тяжело заболела, она погибла. Более удобные версии. Версии, в которых он бы оставался жертвой обстоятельств.
Но эта... Эта была самой жестокой.
Она не исчезла. Она не умерла. Она сознательно выбрала другую жизнь. Замужество. Другого ребенка. Какую-то жалкую, ничтожную семью, которую она предпочла ему.
Его пальцы сжали бумагу так, что она порвалась по сгибу. Та самая теплая, добрая няня, которая обещала «помнить» о нем, просто заменила его. Заменила на нового, более удобного, более подходящего ребенка. И посвятила все свое время и всю любовь этому ребенку.
Тот вечер на причале, ее слова, ее объятия — все это оказалось фарсом. Дешевой ложью, которую она говорила, чтобы ему было спокойнее, пока она не сбежала к своей новой, настоящей семье.
Холод внутри него сменился яростью. Он не чувствовал боли, только всепоглощающее, горькое презрение и жажду возмездия. Она посмела. Посмела бросить его. Посмела дать другому ребенку то, что должно было принадлежать ему.
Он аккуратно, с почти хирургической точностью, разгладил смятый лист и поднял глаза. Его отражение в полированной поверхности стола было спокойным и страшным. Ни тени эмоций.
Теперь у его навязчивой идеи, его потребности все контролировать и никому не позволять себя бросать, появилось имя и лицо. Ребенок женщины, которая его предала. Живое доказательство того, что его можно заменить.
Он медленно убрал папку обратно в сейф и повернул ключ.
Его решение было принято. Он не просто вернет себе то, что у него украли. Он заберет его с лихвой. Он станет тенью, которая будет висеть над их идеальной семейной жизнью. Он заставит Эвелин смотреть, как он разрушает все, что ей так дорого, и ради чего она бросила его.
И тогда, возможно, та боль, что вот уже десятилетие грызла его изнутри, наконец утихнет. Он посмотрел в окно на идеально подстриженные газоны своего имения. Охота была объявлена. И она требовала действия. Точного, выверенного и тотального.
Он не стал рыться в отцовских бумагах дальше. В них была лишь история. Ему нужно было настоящее.
Его первым шагом стал звонок старому, лояльному семейному адвокату, мистеру Хэггерти, человеку, который умел решать деликатные вопросы без лишних слов.
— Мне нужна информация по одной бывшей сотруднице, — его голос в трубке был ровным, деловым. — Эвелин Хилс. Работала няней. Нужно найти ее. Текущее место жительства, семейное положение. Все, что можно.
Через три дня на его электронную почту пришел зашифрованный файл. Отчет был лаконичным, как и просил Итан.
Эвелин Хилс. Вышла замуж за Майкла Рида, проживают в пригороде Вернона. Не работает.
И тогда его взгляд упал на следующую строчку.
Дочь: Элис Рид. 9 лет.
Воздух в кабинете словно застыл. Итан медленно откинулся на спинку кожаного кресла. Так вот оно что. Она не просто ушла к мужчине. Она сразу же родила ему ребенка. Его пальцы сжали край стола, так что костяшки побелели.
Ярость Итана, холодная и контролируемая, требовала не слепого разрушения, а тотального и методичного уничтожения. Он не просто хотел причинить боль Эвелин. Он хотел стереть в порошок тот самый «уютный мирок», который она предпочла ему.
Его взгляд упал на имя мужа Эвелин в досье: Майкл Рид. Бизнесмен.
Это было не просто совпадение; это была идеальная мишень. Константин всегда с легким пренебрежением отзывался о Риде: «Талантливый бизнесмен, но слишком мягкий, чтобы плавать с акулами». Для Итана это означало одно: Майкл был уязвим.
План созрел быстро, как будто ждал своего часа все эти годы. Он не стал действовать в открытую. Восемнадцатилетний наследник, каким бы перспективным он ни был, еще не имел достаточной власти. Но у него было кое-что ценнее: холодный ум, доступ к информации и растущее влияние в тени отца.
Итан начал с изучения. Он проанализировал все проекты, в которых был задействован Майкл Рид. Через отцовские связи и собственные, только налаживаемые контакты, он выяснил слабые места его бизнеса: небольшая, но уважаемая компания, занимавшаяся инновационными материалами для аэрокосмической отрасли. Компания была успешной, но сильно зависела от нескольких крупных контрактов.
Следующие несколько лет Итан провел, встраиваясь в деловой мир Вернона. Он учился, создавал сеть контактов, всегда оставаясь на вторых ролях, пока его отец был у руля. Но параллельно, в глубокой тени, он плел паутину. Он нашел людей – амбициозных, беспринципных и алчных партнеров, которых Майкл Рид в своем простодушии даже не заподозрил бы. Итан стал для них «Тенью», анонимным бенефициаром, предлагающим слишком выгодные условия, чтобы от них можно было отказаться.
Ловушка захлопнулась на проекте «Меган». Это был крупный государственный тендер на разработку композитных материалов. Компания Рида выиграла его, благодаря щедрому финансированию и мощной ресурсной базе своих новых «партнеров», которых, конечно же, подобрал Итан. Майкл, окрыленный успехом, вложил в проект все: собственные сбережения, взял крупные кредиты под залог бизнеса и дома, поверив в светлое будущее.
Итан наблюдал со стороны, как его план воплощается в жизнь. Он даже бывал на приемах, где присутствовал Майкл с Эвелин. Он видел, как они, счастливые и полные надежд, обсуждали будущее. Каждая их улыбка, каждый взгляд, полный любви, были для Итана подтверждением правильности его пути. Они строили свое счастье на его несчастье. Теперь пришло время напомнить им об этом.
Когда проект «Меган» был на финальной стадии, «партнеры» внезапно вывели все активы. Одновременно в контролирующие органы поступили анонимные данные о «незначительных несоответствиях» в документации Рида – мелкие подлоги, которые Итан предусмотрительно внедрил еще на старте. Разразился скандал. Государство расторгло контракт, потребовав выплаты неустойки. Кредиторы, как стервятники, набросились на Майкла.
Крах был стремительным и тотальным. Банки отобрали компанию, дом, все сбережения. Майкл Рид остался не только ни с чем, но и с огромными долгами. Его репутация была уничтожена. Двери всех серьезных компаний для него закрылись навсегда.
Итан, сохраняя маску безразличия, следил за каждым шагом падения. Он видел, как с лица Эвелин исчезла улыбка, как ее глаза, когда-то такие теплые, наполнились усталой тревогой. Он добился своего. Идеальная жизнь, ради которой она его бросила, рухнула.
Через несколько месяцев после этих событий Итан, ещё молодой, но влиятельный вице-президент в империи отца, «случайно» столкнулся с Майклом Ридом на автобусной остановке. Тот, постаревший на десять лет, в дешевом потрепанном пальто, возвращался с работы. Он устроился водителем в небольшую логистическую фирму.
— Мистер Рид? — вежливо произнес Итан, останавливая рядом свой бесшумный роскошный автомобиль.
Майкл вздрогнул, узнав его.
— Итан... Здравствуй.
— Слышал о ваших неурядицах. Соболезную, — голос Итана был ровным, в нем не было и капли искреннего сочувствия, только холодная вежливость. — Если нужна работа... Водитель в нашем семейном гараже всегда требуется. Работа несложная. Кормить семью позволит.
Это была не помощь. Это был последний, унизительный штрих. Предложение занять место слуги у тех, на чьем фоне он окончательно превратился в ничто. Майкл Рид понял это.
— Я... я справлюсь, — тихо ответил он, не отводя взгляд.
Итан кивнул, будто ожидая такого ответа. Он захлопнул дверь, и машина плавно тронулась с места.
В тот вечер Итан приехал в свое поместье, в свой собственный, теперь уже безупречный дворец холода и роскоши. Он подошел к панорамному окну, глядя на идеальный сад. Никакой волны удовлетворения он не чувствовал. Пустота, которую он носил в себе с восьми лет, никуда не делась. Она просто стала больше.
Крушение Майкла Рида не принесло Итану ожидаемого удовлетворения. Пустота, зиявшая внутри, лишь поглотила кратковременное чувство триумфа, не заполнившись им. И тогда его взгляд, холодный и неотрывный, обратился к настоящей цели — к девочке. К Элис.
Уничтожить бизнес и репутацию Майкла было лишь первым актом. Теперь начинался второй, более изощренный и долгий. Итан понимал: чтобы отомстить по-настоящему, нужно отнять не просто благополучие, а саму суть того, что сделало семью Эвелин сильной — их любовь, их стойкость, их веру в себя. И сделать это нужно было в тот момент, когда Элис будет на пороге всей своей жизни, полной надежд.
Он превратился в тень, невидимого кукловода, наблюдающего за своей будущей марионеткой. Через наемных частных детективов он получал регулярные отчеты: фотографии, выписки, школьные табели. Он видел, как Элис растет.
И что поразительно — его план по тотальному уничтожению их уровня жизни сработал лишь отчасти. Да, Майкл стал водителем. Они переехали из уютного пригородного дома в скромную квартиру. Эвелин, когда Элис подросла, устроилась воспитателем. Они жили скромно, но… они не сломались.
Отчеты приходили регулярно. Вот один из них: семья Рид на пикнике в общественном парке. Майкл жарит сосиски на переносном мангале, Эвелин смеется, раскладывая салат на бумажные тарелки. Элис запускает воздушного змея.
Вот еще: они всей семьей на старом седане отца едут к озеру. Не к тому, помпезному, что принадлежало Чейзам, а к дикому, общедоступному. Вечером они сидят у костра, и Элис что-то увлеченно рассказывает, размахивая руками.
Итан сжимал распечатанные фотографии, вглядываясь в лица. Он искал в них следы отчаяния, безысходности, взаимных упреков. Но не находил. В их глазах была усталость от тяжелой работы, но не поражение. Была сплоченность. Та самая «слабость», которую он презирал, оказывалась их силой. Элис росла не затравленной Золушкой, а уверенной в себе, любимой дочерью. И это злило его больше всего.
Особый интерес у него вызывали успехи Элис в учебе. Унаследовав аналитический склад ума и деловую хватку от отца — талантливого бизнесмена, построившего состояние на трезвом расчете и умении видеть выгоду, — она проявляла недюжинные способности. Она не просто хорошо училась; она мыслила категориями эффективности и прибыли. Математика, статистика, экономическое моделирование — там, где другие видели сухие цифры, она видела финансовые потоки и потенциальные рынки. В старших классах она с блеском победила на городском конкурсе молодых аналитиков, разработав бизнес-план, который опытные инвесторы назвали «зрелым и дальновидным». Ее фотография с наградой попала в местную газету.
Итан вырезал эту статью и положил в специальную папку. В его холодных глазах вспыхнул не огонь гнева, а азарт стратега, оценившего идеальный актив. Она была не просто дочерью Эвелин. Она была наследницей редкой деловой интуиции — живым воплощением того, что он ценил больше всего: незаурядного ума, подчиненного цели извлечения выгоды. Таким талантом нельзя было разбрасываться. Он видел, как этот алмазный интеллект можно огранить и вставить в оправу его собственной империи, вырвав его из рук тех, кто не мог оценить его истинную ценность.
Он ждал идеального момента для нанесения следующего удара, и он его дождался.
Очередной отчет лежал перед ним, отливая холодным светом монитора. Скупые строчки содержали исчерпывающую информацию: Элис Рид, 18 лет. Подала документы в Северный университет. Рассматривается в качестве кандидата на именную стипендию.
Итан замер. В сознании, отточенном годами холодного расчета, цифры и факты сложились в идеальную, ядовитую комбинацию. Престижный университет. Талантливая, амбициозная девушка, жаждущая прорваться в мир, который когда-то отверг ее отца.
Ледяная ярость, копившаяся годами, внезапно сменилась другим чувством — леденящим, хищным интересом. Любопытством коллекционера, нашедшего редкий, неопознанный экспонат, который должен занять место в его мрачной коллекции.
Он медленно поднялся и подошел к панорамному окну, смотря на раскинувшийся внизу город. Где-то там, в этой серой массе, жила девочка. Дочь женщины, которая его предала. Живое воплощение той самой семьи, которую Эвелин предпочла ему.
Теперь он нашел не просто Эвелин. Он нашел ее самое ценное сокровище. Ее главный проект. Ее надежду и гордость.
Ирония судьбы была восхитительной. Элис сама рвалась в мир, откуда ее мать когда-то сбежала. Она стремилась в университет, который семья Чейзов опекала и финансировала долгие годы. Она сама шла прямо в его руки.
На его лице, годами хранившем маску бесстрастия, появилась улыбка. Безрадостная, холодная, как зимний рассвет.
Охота, задуманная как месть прошлому, обрела будущее. Имя и лицо. Молодое, умное, полное надежд, которые он мог взрастить, чтобы затем вырвать с корнем.
Он не просто разрушит жизнь Эвелин. Он присвоит себе ее творение. Ее дочь. Он станет тенью, что будет неотступно следовать за Элис на ее пути. Ее благодетелем, наставником, владельцем. И Эвелин будет вынуждена наблюдать, как ее дитя разделит ее участь, став собственностью Чейзов.
Он взял телефон. Голос в трубке был тихим и спокойным, без единой эмоции.
— Хэггерти. Внесите целевое пожертвование в стипендиальный фонд Северного университета. От моего имени. И предоставьте полный список абитуриентов, претендующих на стипендии в этом году. Мне интересно поддержать... наиболее перспективные таланты.
Охота началась. Добыча даже не подозревала, что уже ступила на проторенную тропу, ведущую прямиком в его сети.
Шаг первый: Дар.
План Итана был не просто актом мести, а тщательно спланированной операцией по завоеванию и подчинению. Он хотел стать богом в жизни дочери Эвелин — тем, кто дает и кто забирает.
Через подставные фонды и влиятельных людей в приемной комиссии он оказал негласное, но решающее давление. Талант Элис был несомненным, но в стенах престижного университета таких талантов были десятки. Письмо о зачислении и присуждении престижной стипендии, которое получила сияющая Элис, было подписано его деньгами и его волей.
Он наблюдал со стороны. Через отчеты нанятого человека он видел ее радость, гордость матери и счастливое, уставшее лицо отца. Это семейное счастье, столь непохожее на его собственное ледяное детство, вызывало у Итана острую, холодную ненависть. Они были теплыми, любящими, сплоченными. И он должен был это разрушить. Чтобы Элис, как и он когда-то, осталась совсем одна.
Шаг второй: Лишение
Отец был для Элис опорой и якорем. Именно его Итан избрал следующей мишенью. Майкл Рид должен был исчезнуть, оставив семью уязвимой и беззащитной. Так же, как когда-то его бросила Эвелин.
Это был не эмоциональный порыв, а холодный расчет. Итан поручил дело специалистам, не задававшим лишних вопросов. Он предоставил им распорядок дня Майкла, маршруты его поездок. Был выбран старый, ничем не примечательный грузовик с поддельными номерами.
Авария была оформлена как трагическая случайность. Уставший водитель, не справившийся с управлением, выехал на встречную полосу. Лобовое столкновение. Смерть наступила мгновенно.
Итан узнал об этом из краткого смс: «Задание выполнено». Он отложил телефон и продолжил работать, его лицо оставалось бесстрастным. Он просто убрал с шахматной доски лишнюю фигуру.
Горе, обрушившееся на семью Рид, было абсолютным. Мир Элис сжался до размеров темной квартиры, наполненной тихими стонами матери и собственным отчаянием. Единственным лучом света в этом хаосе был друг Майкла, адвокат Марк Торренс. Он взял на себя все похоронные хлопоты, бумажную волокиту и переговоры со страховой компанией, став для Элис и Эвелин живым щитом от жестокого мира.
Но даже его поддержки оказалось недостаточно. Эвелин, и без того хрупкая, не выдержала удара. Спустя несколько дней после похорон у нее случился инсульт. Элис, сама едва держась на ногах, бросилась ухаживать за матерью. Университет, учеба, будущее — все померкло. Дни и ночи она проводила у постели, где мать то приходила в себя, смотря пустыми глазами, то снова погружалась в беспамятство. Именно Марк приносил им еду, решал вопросы с очередными счетами и уговаривал Элис хоть немного поспать, пока он дежурит у постели Эвелин. Он был их якорем, последней нитью, связывающей их с нормальной жизнью.
Итан наблюдал за этим через отчеты своего человека, фиксировавшего каждую деталь их падения. Он видел, как Элис тает на глазах, как гаснет ее энергия. Он видел, как рушится жизнь Эвелин — медленно и мучительно. В отчетах мелькало упоминание об адвокате, этом «назойливом гуманисте», который пытался латать дыры в тонущем корабле. Это вызывало у Итана лишь легкое раздражение, но не тревогу — один человек не мог тягаться с его ресурсами. И это доставляло ему холодное, глубокое удовлетворение.
Эвелин выкарабкалась, но инсульт оставил тяжелые последствия. Память стала решетом, ориентация в пространстве — проблемой. Она могла забыть о только что законченном обеде и могла уйти ночью «на работу», теряясь в трех кварталах от дома. Элис, разрываясь между учебой и необходимостью постоянно присматривать за матерью, оказалась в ловушке. Она не могла оставить ее одну, но и бросить учебу означало похоронить последнюю надежду и перечеркнуть жертвы отца. Марк Торренс помог найти и оплатить сиделку на несколько часов в день, но этих часов катастрофически не хватало. Его помощь была каплей в море их отчаяния.
Решение отдать мать в специализированный пансионат «Сад воспоминаний» было самым мучительным в ее жизни. Оно далось ей слезами, чудовищным чувством вины и предательства. Марк пытался оспорить это решение, предлагая юридические уловки и помощь в поиске альтернатив. Но суровая реальность оказалась сильнее: его ресурсы и возможности были исчерпаны, и даже он, скрипя сердцем, был вынужден признать, что пансионат — единственный выход.
Чтобы оплачивать уход, Элис пришлось занять все свое время: учеба днем, подработки вечером и ночью. Ее жизнь превратилась в изматывающую гонку на выживание. Именно Марк помог ей найти эти подработки и время от времени подкидывал ей «легкие» юридические поручения — перевод документов, сортировку архивов — щедро оплачивая несколько часов ее труда, чтобы хоть как-то облегчить ее ношу.
Итан наблюдал за этим несколько лет. Он видел, как она, худея и бледнея, бежала с лекций на смену, как считала мелочь в магазине, как выходила из пансионата с заплаканными глазами.Ее гордость и свет угасали, сменяясь усталой покорностью. Он наслаждался этим спектаклем, будучи его режиссером и главным зрителем.
У Итана было множество женщин. Он менял их как перчатки.
Это клише, он это знал. Но, как и многие клише, оно было удобным и безжалостно точным. Для него женщины были функциональными аксессуарами, чья ценность определялась тремя параметрами: внешний лоск, интеллектуальная острота и — что важнее всего — степень покорности.
Его кабинет в «Вектор Кэпитал» был обставлен с тем же безупречным бездушием, что и его личная жизнь. Холодный модернизм, сталь, стекло и ни одного лишнего предмета. Ни одной личной фотографии. Ни одного намека на то, что здесь может биться сердце. Только власть. Только контроль.
До Элис Рид его отношения с женщинами были отлаженным механизмом, ритуалом самоутверждения, повторяющимся с монотонной точностью метронома.
Его никогда не интересовали простые женщины. Его добычей становились те, в ком горел собственный огонь: восходящие звезды оперы, владелицы арт-галерей, дочери олигархов, строящие свои империи. Он выслеживал не жертву, а равного противника — или, по крайней мере, того, кто мог бы им казаться. Его привлекала иллюзия их неуязвимости. Ему нравилось ловить на себе их оценивающий, полный скрытого превосходства взгляд. Это был вызов. А Итан никогда не оставлял вызовов без ответа.
Он изучал их, как отчетность компании перед враждебным поглощением. Выявлял слабости: тайную страсть к запрещенному авангарду, скрытые амбиции, незалеченные раны от прошлых отношений. Он не ухаживал. Он атаковал. Точно и без промаха.
Его ухаживания были шедеврами холодной расчетливости. Он не дарил банальные букеты; он приобретал для своей возлюбленной на аукционе тот самый эскиз, о котором она шепталась с подругой, полагая, что никто не слышит. Он не звал на ужин- он арендовал на вечер зал театра, где ее мать когда-то пела перед тем, как сломать карьеру. Он проникал в их мир не как гость, а как хозяин, способный материализовать их самые сокровенные мечты одним щелчком пальцев.
Секс с ним был таким же безупречным и бездушным, как и все остальное. Это не было проявлением страсти или нежности. Это был акт безоговорочной капитуляции. Он видел в их глазах момент, когда сопротивление сменялось потрясением, а потрясение — животным страхом и непреодолимым влечением. В этот миг он чувствовал не тепло, а леденящий триумф. Он снова доказывал себе простую истину: все можно купить, подчинить, сломать. Любовь — самый податливый из материалов.
Момент, когда женщина из блестящей, независимой соперницы превращалась в покорную, влюбленную и требовательную тень, был для него сигналом к отступлению. Ее попытки заботиться, ее ревность, ее желание «быть ближе» — все это было для него проявлением той самой слабости, той самой потребности, которую он презирал.
Он не ссорился. Не объяснялся. Он просто… исчезал. Переставая быть доступным. Отменяя встречи в последнюю минуту. Отвечая на сообщения сухими, деловыми фразами. Он наблюдал, как они пытаются понять, что пошло не так, как они извиваются на крючке собственных надежд. Некоторые пытались вернуть его, становясь еще покорнее, — и это вызывало у него лишь презрение. Другие взрывались гневом, и он с холодным любопытством изучал их истерику, как клинический случай.
Он стоял у панорамного окна, глядя на ночной город, раскинувшийся у его ног. Мириады огней были как его коллекция — бесчисленные, яркие, подконтрольные и абсолютно безликие. Он чувствовал не пустоту. Пустота — это хоть какое-то чувство. Он же не чувствовал ничего.
Именно в этот период произошло переломное событие — смерть его отца. Константин умер так же, как и жил — без предупреждения и не оставляя выбора другим. Не в своей постели, не в окружении семьи, а за столом переговоров в Цюрихе, в тот самый момент, когда его оппонент, седой банкир, попытался оспорить очередной грабительский пункт сделки.
— Вы не понимаете, мистер Чейз, — голос банкира дрогнул от неуважения. — Люди так не поступают.
— Именно так и поступают, — ледяной тон Константина был последним, что он произнес. — Потому что могут.
Он сделал паузу, чтобы дать словам обрести нужный вес, и в этой паузе его настиг инфаркт. Острая, кинжальная боль в груди, не оставляющая места для просьб о помощи. Его тело, лишенное воли, рухнуло на пол с глухим стуком. Падая, он опрокинул хрустальный стакан с водой. Лед растаял под щекой, но не смог растопить окаменелое выражение его лица — маску презрительного превосходства, застывшую навеки.
Известие застало Итана в спортзале его пентхауса. Он не бросил трубку, не изменился в лице. Закончил подход, медленно вытер лицо полотенцем и лишь тогда отдал тихие, безэмоциональные распоряжения по организации похорон и срочному созыву совета директоров.
На похоронах он стоял у свежей могилы, прямой и невозмутимый, как гранитный обелиск. Собравшиеся дельцы и аристократы шептались, восхищаясь его выдержкой. Они не видели, что скрывалось за этой маской. Они не видели ледяного ликования.
Тело отца еще не успело остыть, а Итан уже стоял в его кабинете. Он медленно прошел за массивный дубовый стол, который когда-то казался ему неприступной крепостью. Его пальцы скользнули по полированной поверхности, на которой не осталось ни клочка бумаги, ни отпечатка другого человека. Он опустился в кресло — кожаный трон, который теперь принадлежал ему.
Впервые за долгие годы он позволил себе глубоко вдохнуть. Власть, абсолютная и безраздельная, наконец перешла к нему. Он был не просто наследником. Он был новым божеством в этом храме из стекла и стали.
И первым его шагом в статусе полновластного правителя стала не новая сделка, не поглощение конкурента. Его первым решением была месть.
Он повернулся к окну, за которым лежал город — его королевство. Где-то там, в одной из его университетских клеток, жила его настоящая наследница. Элис Рид. Дочь женщины, разбившей его сердце, и живое доказательство того, что его можно было заменить.
Пока был жив Константин, Итан действовал осторожно, из тени. Теперь же все барьеры рухнули. План, вынашиваемый годами, из тайного стал явным и обрел стремительность падающего лезвия. Настало время сделать следующий шаг.
Он набрал внутренний номер.
— Профессор Хейг, — произнес он без предисловий. Голос в трубке тут же стал подобострастным. Северный университет существовал на щедрые пожертвования семьи Чейз, и декан факультета экономики прекрасно понимал, кто его настоящий работодатель.
— Мистер Чейз, соболезную вашей утрате…
— Спасибо, — Итан отрезал, не давая закончить. — Среди ваших студентов есть Элис Рид. Выпускной курс.
— Да, конечно, подающая надежды…
— Она получит предложение о стажировке в «Вектор Кэпитал». Лично от вас. Вы объясните ей, что это величайшая честь и карьерный лифт. Она не должна усомниться.
— Но, мистер Чейз, процедура отбора…
— Процедуру открою я, — голос Итана стал тише и оттого опаснее. — И я же ее закрою. Ваша задача — сделать так, чтобы она согласилась. Вы ведь справитесь с такой мелочью, профессор?
В голосе декана послышался испуганный трепет.
— Безусловно. Она будет польщена. Я все устрою.
Итан положил трубку. Он подошел к безжалостно чистому стеклу и положил ладонь на холодную поверхность. Где-то внизу, среди миллионов огней, горел один — ее огонек. Скоро его пламя будет принадлежать ему. Он будет его раздувать, лелеять, а когда придет время — задушит одной ладонью.
Отец оставил ему империю. Но настоящей коронацией станет не обладание корпорацией, а обладание этой девушкой. Его игра с Элис, долгая и изощренная, наконец-то начиналась по-настоящему. И первая фигура — предложение о стажировке — была уже поставлена на доску. Оставалось дождаться, когда пешка двинется в нужном направлении.
Офис «Вектор Кэпитал» был таким же, каким Итан предпочитал все в своей жизни: безупречным, холодным и предсказуемым. Здесь, в штаб-квартире крупнейшей инвестиционной компании, принимались решения, от которых зависели финансовые рынки. Всего шесть месяцев назад этот кабинет принадлежал его отцу. Теперь здесь царил порядок, который установил он.
Его высокая фигура, облаченная в идеально сидящий костюм, казалась естественным продолжением этого пространства из стекла и стали.
Он стоял у панорамного окна, за спиной у него простирался город, а перед ним — монитор, транслирующий картинку с камер наблюдения в отделе аналитики.
Его взгляд был прикован к одной фигуре.
Элис.
Она сидела за скромным столом в углу открытого пространства, заваленная папками и распечатками. Со стороны она казалась совсем юной — её хрупкая фигура терялась за грудой документов. Но Итан видел не это. Он видел изгиб шеи, склонившейся над отчетом, тонкие пальцы, сжимавшие ручку. В ее глазах читалась отчаянная решимость, но его привлекала не она, а тень уязвимости, которую эта решимость пыталась скрыть.
Итан продолжал наблюдать. Смерть отца открыла ему путь к абсолютной власти. И с того момента, как жизнь Элис пересеклась с его миром, он тщательно следил за ней. Его выражение лица было невозмутимым, маской делового интереса, за которой скрывалась буря холодного, выдержанного в тисках контроля желания. Он хотел не просто ее подчинения. Он хотел всего — ее тела и ее сломленного духа. Обладать ею становилось навязчивой идеей, логичным завершением его победы.
Он видел, как она старалась. Слишком старалась. Это была решимость утопающего, ухватившегося за соломинку. Он и был той соломинкой. И мысль о том, что ее жизнь, ее дыхание, каждый ее вздох зависят от его воли, заставляла кровь бежать быстрее, пробуждая в нем хищные инстинкты.
Он смотрел, как к ее столу подошел старший аналитик, положил перед ней новую стопку бумаг. Итан видел, как она вздрогнула, затем быстро кивнула, ее губы сложились в слабую, дежурную улыбку. Его собственные пальцы непроизвольно сжались. Он ненавидел эти улыбки, адресованные кому-то другому. Скоро, очень скоро она будет улыбаться только по его приказу. Или не будет улыбаться вовсе. Это будет решать он.
Его пальцы сомкнулись вокруг тяжелой ручки на столе. Той самой, что когда-то принадлежала его отцу. В его памяти всплыл образ: восьмилетний мальчик, сжимающий в кармане гладкий камень. «Камень храбрости». Та же наивная вера. Та же потребность быть сильным. Но теперь он был не тем мальчиком. Он был мужчиной, и его мужественность требовала более осязаемой добычи. Его «храбрость» превратилась в жажду обладания, и Элис была идеальным объектом для ее утоления.
Она была его творением. Его анти-Эвелин. Он превратил ее в функциональную единицу, но теперь этой функции было недостаточно. Его план эволюционировал. Он не просто хотел, чтобы она вошла в его мир. Он хотел, чтобы она, в конце концов, отдала ему не просто преданность, а саму себя — без остатка, добровольно и с отчаянием обреченного.
Для этого нужно было время. Нужно было дать ей почувствовать вкус успеха, а потом — отнять опору. Создать кризис. И когда она будет лежать на дне, разбитая и одинокая, он появится. Не как спаситель, а как единственный возможный выход.
Итан медленно откинулся на спинку кресла. Нет, приближаться сейчас было бы ошибкой. Слишком рано. Она была как дикое, загнанное в угол животное. Но он был готов ждать. Ожидание лишь разжигало аппетит. Он наслаждался этим моментом. Его властью. Властью, которая скоро должна была распространиться и на это юное тело, и на эту душу, которую он методично готовил к полной и безоговорочной капитуляции.
Он смотрел на нее — на живое воплощение своей будущей победы — и чувствовал, как старый, детский лед внутри него начинает таять, уступая место другому чувству. И только спустя несколько месяцев сделал очередной шаг.
Атмосфера в конференц-зале «Вектор Кэпитал» за несколько часов до открытия международного инвестиционного форума напоминала растревоженный улей. Сотрудники Events-отдела с рациями метались между столами, проверяя микрофоны и расстановку стульев. Техники настраивали проекторы, а запах свежемолотого кофе смешивался с ароматом полированного дерева и кожи.
Итан вошел бесшумно, как призрак в своем идеально сидящем темно-сером костюме, который лишь подчеркивал его сильное, тренированное тело и высокий рост. Его появление не вызвало суеты — лишь почтительные кивки и замолкающие голоса, затихавшие в его ауре непререкаемой власти. Он был здесь богом и хозяином, и каждый присутствующий ощущал это на клеточном уровне. Среди сотрудниц по залу пробежал вздох — смесь восхищения и страха.
Эта реакция была ему знакома до тошноты. Все они следовали одному и тому же, отрепетированному сценарию. Они надоедали ему, едва успев начать свой незамысловатый «танец». Он давно перестал видеть в них личности — лишь однотипные проявления простого биологического закона: сила притягивает поклонение.
Его холодный взгляд скользил по залу, отмечая малейшие недочеты, но не задерживаясь на них. Он искал одно единственное лицо. И нашел его у самого дальнего стола президиума, заваленного папками с материалами.
Элис.
Ее хрупкая фигура была скрыта под строгим пиджаком, а светлые волосы, собранные в небрежный пучок, выбивались отдельными прядями на шею. Элис стояла на коленях на полу. Рядом валялась открытая папка, и она, сжав губы от досады, торопливо собирала разлетевшиеся листы.
Это был идеальный момент. Уязвимость. Легкая паника. И полное отсутствие кого-либо рядом, кто мог бы прийти на помощь.
Итан сделал несколько неслышных шагов по мягкому ковру. Его тень упала на белые, испещренные графиками листы, которые она собирала.
Элис замерла, почувствовав присутствие. Она медленно подняла голову, и ее взгляд, полный испуга, уткнулся в безупречные туфли, затем пополз вверх по идеально отутюженным брюкам и, наконец, достиг лица.
«Это конец», — промелькнуло у нее в голове, и по спине пробежал ледяной холодок. Итан Чейз. Владелец. Легенда. Причина, по которой стены этого здания казались сделанными изо льда.
Он был воплощением холодной, отточенной элегантности. Но больше всего пугали глаза — светлые, пронзительные, с оценивающей отстраненностью. Он не предлагал помочь. Не наклонялся. Просто смотрел сверху вниз, изучая ее, как редкий экспонат.
Элис запрокинула голову выше, и ее глаза встретились с его бездонным взглядом. В нем не было ни осуждения, ни снисхождения. Лишь холодная, отстраненная констатация факта.
— Кажется, вы немного перегружены, — произнес он. Его голос был ровным, низким, без единой эмоциональной ноты, но в нем проскользнула едва уловимая снисходительность.
Элис поспешно встала, сжимая в руках беспорядочную стопку бумаг. Ее щеки пылали от стыда.
— Господин Чейз… Простите. Я… всё улажу. Ничего не повреждено.
Он медленно, с хищной грацией, обошел ее, взяв в руки одну из брошюр конференции, лежавших на столе. Сделал вид, что изучает ее. Создавал паузу. Напряжение. При этом он оказался так близко, что она почувствовала легкий аромат его дорогого парфюма.
— Вы отвечаете за материалы? — спросил он, не глядя на нее.
— Да. То есть, не совсем… Я помогаю команде. Я стажер, — она пыталась говорить твердо, но голос предательски дрожал.
Итан отложил брошюру. Наконец он повернулся к ней, и его полное внимание, тяжелое и ощутимое, обрушилось на нее.
— Столь ответственное поручение для стажера, — заметил он, и в его интонации невозможно было уловить, был ли это упрек или констатация. — Ваше руководство, должно быть, видит в вас большой потенциал.
Он сделал еще один шаг вперед, сократив дистанцию до неприлично близкой.
— Мне нравятся амбиции, — продолжил он, и его взгляд скользнул по ее фигуре. — И усердие. Но я всегда предпочитаю знать, с кем имею дело. Ваше имя?
Элис почувствовала, как по телу пробегают мурашки. Его близость была не просто нарушением личного пространства; она носила интимный, почти собственнический характер.
— Элис, — выдохнула она и сделала шаг назад.— Рид.
Итан медленно кивнул, будто сверяя полученную информацию с той, что уже была у него в голове.
— Элис Рид, — повторил он, и ее имя в его устах прозвучало с легким, обволакивающим оттенком. — Убедитесь, что все материалы на месте к началу форума. У «Вектор Кэпитал» нет права на ошибку.
Он не стал ждать ответа. Не улыбнулся. Не кивнул. Просто развернулся и так же бесшумно, как и появился, направился к выходу из зала, оставив ее стоять с грудой бумаг в дрожащих руках.
Элис осталась одна посреди суеты, чувствуя, как бешено колотится сердце. Это была не встреча. Это было… представление. И она не понимала, какую роль только что сыграла.
А Итан, выходя в коридор, позволил себе лишь один едва уловимый изгиб уголков губ. Не улыбку. Скорее, удовлетворение хищника, который, наконец, приблизился к своей добыче на расстояние вытянутой руки и уловил ее страх. И не только страх, но и ее привлекательность, а также хрупкость, обещавшую легкую покорность.
Первый шаг был сделан. Он назвал ее по имени. Теперь она была не просто анонимным стажером. Она стала объектом его настоящей охоты. И игра только начиналась.
Звонок внутреннего телефона заставил Элис вздрогнуть.
В трубке прозвучал голос главного секретаря, Меридит, отточенный и бездушный, как скальпель: «Мисс Рид. Мистер Чейз ждёт вас в своём кабинете. Немедленно.»
Сердце бешено заколотилось.
«Немедленно». Это слово в «Вектор Кэпитал» никогда не сулило ничего хорошего. За несколько месяцев стажировки она уже успела усвоить этот неписаный закон.
Её ум лихорадочно прокручивал последние дни, часы, минуты. Где она могла ошибиться? Проверка данных для вчерашнего отчёта? Возможно, она где-то перепутала цифры. Или слишком медленно реагировала на запросы во время подготовки к конференции? Или тот самый инцидент с рассыпанными бумагами, наверняка это из-за него. Мысль о том, что её могут уволить из-за такой мелочи, заставила кровь стынуть в жилах. Это означало бы крах всего. Пансионат для матери, учёба—все её жалкие надежды рухнули бы в одно мгновение.
Дорога до лифта и подъём на самый верхний этаж, где располагались кабинеты высшего руководства, показались ей дорогой на эшафот. Воздух здесь был другим — стерильным, тихим, давящим.
Навстречу ей из-за стола поднялась Меридит — личный секретарь Итана Чейза. Молодая женщина с поразительной, холодной красотой, соответствующей безупречной эстетике всего, что его окружало.
Она молча указала ей на массивную дверь из тёмного дерева. Элис сделала глубокий вдох, выпрямила спину, пытаясь придать своей хрупкой фигуре хоть каплю уверенности, и вошла.
Кабинет Итана Чейза был таким, каким она его и представляла: огромное, лаконичное пространство, больше похожее на музей современного искусства, чем на рабочее место. Панорамное окно во всю стену открывало вид на город, лежащий у его ног.
Сам он сидел за монолитным столом, не отрываясь от документов. Этот отказ взглянуть на неё был расчётом, дававшим ей время в полной мере ощутить и вес молчания, и громадность пропасти между ними.
— Мисс Рид, — наконец произнёс он, не поднимая глаз. — Садитесь.
Его голос был ровным, низким, безразличным. В нём не было ни гнева, ни раздражения, что пугало ещё больше. Она молча опустилась на край кожаного кресла напротив, сжав руки на коленях.
Закончив читать, он отложил папку и медленно поднял на неё взгляд. Его светлые, пронзительные глаза будто сканировали, оценивая каждый мускул, дрогнувший на её лице.
— Ваша работа на конференции, — начал он, и Элис внутренне сжалась, готовясь к удару, — была… адекватной.
Она едва не выдохнула с облегчением, но следующая фраза вновь вогнала её в оцепенение.
— Не блестящей. Но адекватной. Вы демонстрируете упорство. Или отчаяние. Часто это одно и то же.
Итан откинулся в кресле с театральной небрежностью, и эта расслабленность делала его ещё более пугающим. Он явно наслаждался её немой паникой.
— Я просмотрел ваши кейсы, предложенные во время стажировки. Сыро. Наивно. Но есть проблески. Проблески мышления, которое не окончательно загублено шаблонными университетскими программами.
Элис молчала, не понимая, к чему он ведёт. Комплиментом это не было. Это было констатацией факта, как если бы оценивали характеристики нового оборудования.
— Моя команда аналитиков работает над высокорискованными проектами. Там нет места для сантиментов или посредственности. Там нужны голодные. Те, кому нечего терять и кто готов пахать, чтобы отвоевать своё место под солнцем, — его взгляд скользнул по её скромной одежде. — Вы дышите этим отчаянием, мисс Рид. Это читается в каждом вашем движении.
Он сделал паузу, давая словам врезаться в сознание.
— С понедельника вы переводитесь в мой отдел. Вашу зарплату утроят. Испытательный срок — три месяца. Не подведите меня.
Элис замерла. Мозг отказывался воспринимать услышанное. Утроение зарплаты. Команда самого Чейза. Это был не просто шанс. Это был прыжок в другую реальность. Это было спасение.
Волна облегчения и благодарности захлестнула её.
— Господин Чейз… я… я даже не знаю, что сказать. Я приложу все усилия, чтобы оправдать ваше доверие! — слова вырывались из неё торопливым, горячим потоком.
Итан наблюдал за её растерянностью, за тем, как преображается лицо.
— Я не даю возможности из любезности, мисс Рид, — холодно оборвал он. — Я делаю инвестицию. И я ожидаю соответствующей отдачи. Ваша жизнь теперь принадлежит компании. Ваше время, ваши силы, ваши мысли. Всё ваше внимание должно быть сосредоточено на работе. Понимаете?
— Да.
— Хорошо. Мередит предоставит вам все детали, — он уже смотрел на монитор, явно давая понять, что разговор окончен.
Элис встала, всё ещё находясь под воздействием шока, и вышла из кабинета.
Дверь за ней закрылась. Она прислонилась к холодной стене коридора, пытаясь перевести дух. Руки дрожали.
Утроение зарплаты. Команда Чейза.
Мысли пулей проносились в голове: она сможет перевести мать в лучший пансионат, купить ей новые лекарства, уволиться с подработки. Это было спасение. Настоящее, осязаемое спасение.
Но затем, как тонкая струйка ледяной воды, по позвоночнику пробежало другое чувство. Тревога.
Она вспомнила его взгляд. Холодный, лишённый всякого человеческого тепла. В нём не было веры в неё, не было менторской поддержки. Был лишь расчёт и голый, неприкрытый интерес хищника к своей добыче. Хладнокровная оценка ресурса, который он намерен использовать по максимуму.
«Ваша жизнь теперь принадлежит компании».
Он сказал это без всякой метафоры. Это был не оборот речи. Это был факт. Приговор.
Она получила все, о чем могла мечтать. Но почему-то у нее возникло ощущение, что только что продала душу дьяволу, даже не успев прочитать контракт.
Перевод в команду Итана не был похож на обычное повышение. Он напоминал похищение с последующим погружением в ледяную воду. Ни цветов, ни приветственных писем, ни вводного инструктажа. Лишь лаконичное сообщение от Мередит со списком проектов и паролем к закрытому серверу.
Кабинет аналитиков Чейза находился на том же этаже, что и его личная обитель, и дышал тем же стерильным, бездушным воздухом. Пространство было открытым, но молчаливым. Никто не болтал за кофемашиной, не перекидывался личными фразами. Звук клавиатур был ровным и безостановочным, как стук метронома, отмеряющего часы, посвящённые компании.
Элис представили команде в понедельник утром. Приветствие сменил кивок старшего аналитика, Джона, и быстрый обвод рукой по помещению: «Твоё место там, в углу. Внутренние чаты мониторь, все задачи через почту. Вопросы?» На этой фразе он отвернулся, давая понять, что разговор окончен.
И ей не пришлось ждать начала. Первая задача появилась ещё до того, как она успела загрузить все необходимые программы. Объём работы обрушился на неё лавиной: выгрузка и верификация гигабайтов сырых данных, первичные отчёты по смежным отраслям — всё то, что опытные члены команды с лёгким презрением называли «черновой работой».
Вначале Элис наивно полагала, что это — естественная часть адаптации. Она горела желанием доказать свою состоятельность, работала с фанатичным упорством, проверяя каждую цифру по три раза, оставаясь на час-два дольше всех. Но потом поняла: она никогда не была «свободна». Её ящик для задач был бездонным. И самое ужасное, что задания часто прилетали в пять-шесть вечера, с формулировкой «к утру». Коллеги, упаковывая свои тонкие ноутбуки, бросали на неё беглые взгляды. В них не было ни сочувствия, ни злорадства, лишь полное безразличие.
Через две недели график ужесточился. Она приходила одной из первых, когда город только просыпался, а уходила глубокой ночью. Её мир сузился до экрана монитора, стопок распечаток и бесконечных строк в таблицах.
Единственным лучом света в этом хаосе были их с Марком субботние визиты в «Сад воспоминаний». Дорога в пансионат в стареньком «Вольво» Торренса являлась для неё порталом в другую реальность. Эвелин встречала их по-разному. Иногда она узнавала дочь, и в её глазах на мгновение вспыхивала искорка осознанности. В такие дни Элис цеплялась за эту кратковременную ясность. Но чаще взгляд был пустым, а её вопросы — «А Майкл когда приедет?» — вонзались в сердце острее любого упрека.
Марк был их тихим стражем. Он привозил Эвелин любимые конфеты, разговаривал с медперсоналом, а в самые тяжелые дни использовал все свои ресурсы для помощи. Он олицетворял последнюю нить, связывающую их с прошлым.
Возвращение в офис после этих визитов всегда было болезненным переходом. Элис оставляла часть своей души в той светлой комнате и снова натягивала на себя броню холодного профессионала. Но именно эти визиты давали ей силы продолжать. А счета из пансионата висели безжалостным напоминанием, что отступать некуда.
Однажды вечером она задержалась в офисе допоздна. Глаза слипались от усталости, спина ныла от долгого сидения. И в этой гнетущей, почти полной тишине её вывел из ступора лёгкий скрип — едва уловимый, но отчётливый.
Она обернулась. В офисе никого не было, свет был приглушен. И тогда она увидела его.
Итан Чейз стоял в дверном проеме своего кабинета, в полумраке. Он был без пиджака, в руке держал хрустальный стакан. Не двигался, просто наблюдал. Его лицо было скрыто тенью, но она чувствовала его взгляд на себе — тяжелый, изучающий.
Элис замерла. Он не сказал ни слова. Медленно поднял стакан, сделал глоток, его взгляд на мгновение задержался на ее губах. Затем он развернулся и так же бесшумно скрылся в своем кабинете.
Этот молчаливый надзор был страшнее любой проверки. Он констатировал факт: она здесь. Он ждет. Элис не была наивной — она видела этот особый блеск в его глазах. Это было чувство собственности.
В ту ночь она просидела до полуночи, хотя задача была почти закончена. Иррациональный, животный страх не позволял ей уйти раньше. Страх показаться слабой. И еще один страх, более глубокий — страх того, что однажды он не просто посмотрит, а сделает шаг вперед.
Дорога домой в пустом ночном метро была похожа на путешествие в забытье. Она смотрела на свое отражение в темном стекле — осунувшееся лицо, тени под глазами. Она покупала себе спасение. Но платила за это собой. Своим временем, своей энергией, своим телом, которое теперь, казалось, принадлежало не только ей.
Она заходила в свою квартиру и падала на кровать. Сны приходили редко, но когда приходили, в них был он. Холодные глаза в полумраке. Молчаливый надзиратель, который купил ее жизнь. И самое ужасное было в том, что отменить эту сделку она уже не могла.
Недели сливались в однородный поток бесконечных задач. Элис научилась существовать в режиме автономного функционирования.
Именно в этот период ей в руки попал проект «Нексус».
Это была не черновая работа, а полноценный аналитический обзор. Джон бросил толстую папку на ее стол. «Чейз лично запросил. Не облажайся».
Фраза «Чейз лично запросил» повисла в воздухе. Это был экзамен. Страх проснулся — острый и живой. Двое следующих суток стали для Элис одним сплошным днем. Она выжимала из себя все, что могла.
Когда она отправила финальную презентацию, руки дрожали. Ответ пришел через час: «Чейз смотрит».
Она сидела, ожидая приговора. Внезапно дверь открылась. Вышел Джон. Его взгляд задержался на Элис, и она увидела в нем нечто новое — легкое, невольное уважение.
«По «Нексусу». Клиент доволен. Чейз тоже. Хорошая работа, Рид».
Волна такого мощного облегчения накрыла её, что перекрыла даже усталость. Она сделала это. Она победила. Именно эта волна привела ее к кофемашине. Впервые за долгие недели напряжение наконец отпустило, и Элис, закрыв глаза, сделала глубокий вдох.
И в этот миг прямо за спиной раздался голос. Низкий и обволакивающий.
— Отчет по «Нексусу» принят. Вы выполнили задачу адекватно.
Она вздрогнула. Обернулась. Итан Чейз стоял слишком близко. Его взгляд скользнул по ее фигуре с откровенной оценкой.
— Благодарю, мистер Чейз, — выдавила она.
— Дисциплинированный подход, — продолжил он. — Вы усвоили правила. Это… эффективно.
Он сделал шаг вперёд и его пальцы, холодные и твердые, коснулись воротника её блузки. Короткое, отточенное движение, будто он устранял невидимый изъян.
Кончики его пальцев на мгновение, будто случайно, скользнули по обнажённой коже у ключицы. У Элис по телу побежали мурашки вслед за этим прикосновением, против воли отзываясь на вторжение. Оно длилось меньше секунды, но ощущение было таким, словно к самой коже приложили раскалённый металл.
— Не задерживайтесь сегодня, — произнёс он ровным голосом, не отводя взгляда от её побледневшего лица. — Ресурс необходимо беречь.
Он развернулся и ушёл. Элис осталась стоять, парализованная. Ноги стали ватными, а в висках стучало: «Беги. Сейчас же». Но её тело не слушалось, скованное ледяным страхом, который медленно просачивался внутрь, превращаясь в уверенность.
Это не было заботой. Это был ритуал. Демонстрация права прикасаться, поправлять, владеть. В воздухе висела не похвала, а констатация факта её принадлежности. И странная, леденящая душу уверенность в том, что это только начало.
Эйфория от успеха «Нексуса» оказалась недолгой. Следующий проект был в разы сложнее. Итан Чейз следил за ним лично. На совещаниях его взгляд подолгу останавливался на Элис. Он медленно скользил по линии ее губ, когда она говорила, задерживался на дрожащих пальцах. Под этим взглядом она чувствовала, как краснеет, голос становился тише. Это была настоящая пытка.
Но Элис продолжала отчаянно работать. «Квантум» стал ее навязчивой идеей. Она пряталась в работе, как в крепости, чтобы не думать о том, что его внимание — не случайная милость судьбы, а тонко сплетённая сеть, в которой она с каждым днём запутывалась всё сильнее.
Вечер перед дедлайном Элис провела за полной ревизией всех данных. Офис постепенно пустел, затихал, пока не осталась одна звенящая тишина, где каждый стук клавиатуры отдавался в висках. Когда часы показали половину первого ночи, она наконец поставила последнюю точку. Усталость была всепоглощающей.
И в этот момент зазвонил телефон. Внутренний номер. Его номер.
— Мисс Рид. Ко мне. С финальной версией отчёта.
Голос звучал ровно, но в его низких тонах слышалась не просто власть, а нечто личное, интимное, будто он приглашал её не в кабинет, а на очередную проверку на прочность.
Дрожащими руками она распечатала отчёт и побрела к двери, чувствуя, как с каждым шагом сжимается грудная клетка.
Войдя внутрь, она уловила запах дорогого виски и кожи. Итан сидел за своим столом, сняв пиджак. Белую рубашку он расстегнул на две пуговицы, и эта показная небрежность была опаснее любого крика. Он был хозяином в этом логове и позволял себе роскошь быть неформальным.
Он взял папку из дрожащих рук. Его пальцы намеренно медленно легли поверх её ладоней, задерживаясь дольше положенного. Это был не контакт, а тактильная пытка, изучение реакции. Элис инстинктивно одёрнула руку, как от удара током, но волна предательских мурашек уже бежала по коже, сжимая горло. В ответ его губы тронула почти невидимая улыбка — ему нравилась эта искра страха.
Он сел, листая отчёт, и каждая перевёрнутая страница отзывалась в ней глухим стуком.
— Работа сырая. Ожидаемо. Но потенциал... просматривается.
Слова были нейтральными, но интонация была как у коллекционера, разглядывающего редкий, неотполированный алмаз.
Его взгляд скользнул по её лицу, выискивая малейшую трещину в самообладании.
— Вы всегда так... сосредоточенны? Или в вас есть что-то ещё, что скрывается за этой функциональностью? Что остаётся, когда отчёты отложены?
— Я... учусь. Иногда гуляю, — пробормотала она, чувствуя, как по щекам разливается предательский жар. Быть собой при нём казалось неприличной откровенностью.
— Одна? — в глубине его глаз вспыхнула искорка холодного любопытства. — Или ваше время принадлежит кому-то?
— Нет... то есть в выходные я навещаю маму, — выпалила она, тут же пожалев о этой утечке информации. — Но в основном одна.
— Одиночество — роскошь. Или наказание. Это зависит от точки зрения, — произнёс он, и в его словах прозвучал намёк на то, что её одиночество — это условие, которое он для неё определил.
— Я не жалуюсь.
— Я знаю. Вы из тех, кто терпит. Это я в вас ценю.
Он положил папку на стол.
— Помните, на ваше место претендовали многие. Но я увидел в вас потенциал. Не заставьте меня усомниться.
Это не было поддержкой. Это была угроза, облачённая в форму инвестиции.
Он отвернулся к монитору, давая понять, что разговор окончен. Элис вышла и прислонилась к холодной стене, ноги подкосились. Воздух со свистом вошёл в легкие. Её пальцы сжались в кулаки, пытаясь сохранить остатки тепла там, где все еще чувствовался ледяной ожог его прикосновения — клеймо, которое он оставил не на коже, а на самом её чувстве безопасности.
В четверг поздним вечером в корпоративный чат пришло уведомление. Сообщение было коротким: Итан Чейз улетал в недельную командировку.
Для Элис это стало не просто глотком воздуха, а возвращением к себе. К той версии себя, что могла дышать, не оглядываясь на каждую тень.
Наступившие семь дней были похожи на целительный сон. Давящее присутствие, которое она ощущала даже сквозь стены его кабинета, исчезло, а выходные начались в блаженном, почти головокружительном ощущении свободы.
В субботу вечером Марк отвозил ее домой после посещения «Сада воспоминаний». Машина мягко покачивалась на поворотах. В салоне пахло кофе и старой кожей — уютный, простой запах, так не похожий на стерильную роскошь офиса Чейза.
Элис, прижавшись лбом к прохладному стеклу, смотрела на мелькающие огни. Визит к матери, как всегда, оставил в душе странную смесь облегчения и щемящей боли. Мама узнала ее. Сегодня узнала. И на прощание слабо сжала ее руку. Этой капли тепла хватило, чтобы мир на мгновение перестал казаться таким враждебным.
— Как дела на работе?— спросил Марк, глядя на дорогу. — Уже освоилась?
Элис пожала плечами, глядя в окно.
— Пока держусь. Только закрыли один крупный проект, «Квантум» назывался. Дали передохнуть пару дней.
— «Квантум»... — Марк произнес это слово со странной интонацией, будто вспоминая что-то. — Слышал. Успех был громкий. И сложность, говорят, запредельная. — Он на мгновение замолчал.
— И кто же был у руля?
Она ответила, не глядя на него, инстинктивно выстраивая стену между своим кошмаром и этим тихим, безопасным миром внутри машины.
— Итан Чейз. Лично.
Машина не дернулась, но тишина стала плотной и тяжелой. Марк сжал руль.
—Элис... Будь с ним осторожнее, чем с кем бы то ни было. Я много лет имел дело с его отцом. У них дар — видеть человеческие слабости и использовать их. Чейзы не играют по правилам. Они их пишут. И всегда — только для себя.
Его слова, такие созвучные ее собственным опасениям, повисли в воздухе холодным предупреждением.
В понедельник она вошла в офис с ощущением тревожного затишья. Отсутствие Итана по-прежнему было щитом, но слова Марка висели в воздухе ядовитым туманом, проникая в самую суть её призрачного спокойствия и отравляя его изнутри. Чтобы не думать, она с головой ушла в работу. И вот, ближе к вечеру, всё было сделано, хотя солнце еще не село. Это мелкое достижение казалось не символом контроля, а хрупким оплотом против надвигающегося хаоса. На мгновение ей захотелось поверить в эту иллюзию. Элис направилась к кофемашине, затем потянулась к кнопке, на секунду закрыв глаза, ловя на лице последние лучи уходящего дня.
— Улыбка, мисс Рид? — раздался позади нее тихий голос. — Редкое и... захватывающее явление.
Она вздрогнула так, будто её ударило током. Сердце замерло, а затем рванулось в бешеной гонке, оглушительно стуча в висках.
Итан Чейз стоял в дорожном пальто, с сумкой через плечо, будто материализовался из кошмара, который она только что позволила себе забыть.
— Мистер Чейз, я... не знала, что вы вернулись, — выдавила Элис, но голос предательски дрожал.
— Вы расслабились. И отдохнули, — констатировал он, приближаясь так близко, что она почувствовала запах его дорогого парфюма и холодного уличного воздуха. Его взгляд, тяжелый и медленный, скользнул по ее губам, будто фиксируя след только что угасшей улыбки. — Это хорошо. Завтра я представлю вам новый проект. «Титан». Он потребует всего, на что вы способны. И даже больше.
Итан оказался в сантиметрах от неё, отрезав пути к отступлению. Его лицо было идеальной маской деловой беседы, но в глазах стоял холодный, почти научный интерес — ему было любопытно, как долго продержится хрупкий каркас ее спокойствия.
— Но смените парфюм, — тихо добавил он, и его дыхание коснулось ее щеки. — Слишком сладкий. Отвлекает. Меня.
Прежде чем она смогла опомниться, его рука поднялась. Он нежно, почти по-отечески, провел тыльной стороной пальцев по ее виску, отводя прядь волос. Кожа под его прикосновением вспыхнула ледяным ожогом. Жест был настолько интимным и чудовищно неуместным, что у Элис перехватило дыхание.
Не дожидаясь ответа, Итан развернулся и ушел, даже не оглянувшись. Ему и не нужно было видеть ее реакцию — он знал ее заранее, как химик знает результат опыта.
Элис сжала край столешницы, пытаясь устоять на ватных ногах. Воздуха катастрофически не хватало, а по спине бежали ледяные мурашки. Но сквозь страх отчетливой волной поднималось яростное и горькое осознание. Он дал ей передышку — лишь для того, чтобы яснее и безжалостнее продемонстрировать, что свобода — иллюзия, которую он позволяет, пока ему не заблагорассудится забрать обратно.
Проект «Титан» оказался поистине титаническим. Теперь даже в аду переработок она чувствовала его незримое присутствие, тяжелое и неотступное, будто он наблюдал за ней из каждой тени.
В одну из таких бесконечных ночей Элис писала код. Глаза слипались, а спина горела огненной полосой. Она на мгновение откинулась на спинку кресла, пытаясь прогнать оцепенение из онемевших мышц. Расслабленность была роскошью, которую она не могла себе позволить. И Элис это знала.
Дверь в кабинет бесшумно отворилась, Итан возник в проеме, словно материализовавшись из воздуха. Несколько неслышных шагов — и он уже стоял вплотную за ее креслом.
— Неэффективная поза, мисс Рид, — его голос был тихим и ровным, как лезвие. — Снижает результативность моего ресурса. Нужно исправить.
Его руки опустились на ее плечи, прежде чем она успела издать звук. Элис вздрогнула, каждый мускул напрягся, требуя бежать.
— Не надо, — резко выдохнула она, пытаясь вырваться.
Но его хватка мгновенно превратилась в стальную. Пальцы впились в ее плечи с такой силой, что у нее вырвался короткий, приглушенный вскрик.
— Тише, — его губы почти коснулись ее уха. Шепот был обжигающим и влажным. — Я не причиню вам вреда.
Его большие пальцы с неумолимым давлением впились в зажатые мышцы, разминая их с жестокой, расчетливой точностью. Это была не помощь, а демонстрация власти. Чистейший ритуал доминирования.
— Выпрямитесь, — скомандовал он, и одна его ладонь скользнула с плеча вниз, по ее позвоночнику, заставляя каждый позвонок вытянуться в струну.
Элис застыла, не в силах пошевелиться, задыхаясь от стыда и гнева.
И тогда он наклонился еще ближе. Губы, холодные и сухие, прикоснулись к ее уху.
— Вы дрожите, Элис, — прошептал он, и в его голосе послышалась хриплая, неприкрытая нотка желания. — Но я не уверен, что от страха. Кажется, ваше тело осознало свою истинную ценность. Оно — мой трофей. А трофеи не сопротивляются.
С этими словами он разжал пальцы, но, убирая руки, медленно провел ладонью по ее шее, откидывая волосы с таким интимным и собственническим жестом, будто снимал покров с уже принадлежащей ему вещи.
— Не сутультесь. Или мне придется повторить этот урок. Более настойчиво.
Когда его шаги затихли, Элис осталась сидеть, не двигаясь, все еще чувствуя на коже ожог от его прикосновений. Она медленно провела пальцами по тому месту на шее, где только что лежала его ладонь. Кожа горела, словно он выжег на ней невидимый штамп. Штамп собственности. Тело больше не принадлежало ей. Оно стало вещью, которую он демонстративно ощупал, оценил и положил обратно, зная, что она никуда не денется.
Следующий день прошел в нервном оцепенении. Каждый звук заставлял Элис вздрагивать, а в голове безостановочно прокручивались события прошлой ночи. К вечеру, когда работа была почти закончена, а Итан Чейз так и не появился, внутри зародилась хрупкая, обманчивая надежда на то, что самое страшное позади.
Офис погрузился в тишину, пока она дописывала последние строки отчета. В тот миг, когда пальцы потянулись к кнопке монитора, из коридора раздался мягкий щелчок.
— Вы всё ещё здесь, — прозвучал у нее за спиной ровный голос.
Элис резко обернулась, и по её спине пробежали мурашки ледяного животного ужаса. Итан стоял в нескольких шагах. На нем не было пиджака, и эта неформальность пугала больше всего. Его тяжелый, изучающий взгляд скользнул по ней.
— Мистер Чейз... Я почти закончила. — собственный голос донесся до нее как будто со стороны, слабый и дрожащий, выдавая страх, который она так старалась скрыть.
— Я вижу, — его губы тронуло подобие улыбки. — Зайдите ко мне. Нужно обсудить вчерашние цифры.
Это была не просьба, а первый шаг в игре. Комок подкатил к горлу, но Элис подавила спазм и кивнула, чувствуя, как холодеют кончики пальцев.
Кабинет встретил их прохладой, пахнущей дорогим кофе и скрытой угрозой. Итан прошел к своему столу, не предлагая ей сесть.
— Закройте дверь.
Сердце Элис на мгновение замерло, прежде чем забиться с новой силой. Щелчок замка прозвучал приговором, окончательно отрезав путь к отступлению. Она осталась один на один с хищником в его логове.
— Данные по вчерашнему проекту. Здесь неточность. Проверьте.
Он протянул ей папку. В ту же секунду его пальцы, обжигающе-холодные, коснулись ее ладони. Рука дернулась назад помимо воли, инстинктивно разрывая этот отвратительный контакт.
— Я... могу сделать это утром, — выдавила она, слыша, как слова звучат слабо и неубедительно.
— Сейчас удобнее, — Итан не повысил тона, но в его ровной, отточенной речи зазвучала стальная нотка, от которой по спине побежали мурашки.
Он отошел к окну. Элис осталась стоять, сжимая папку. Она понимала: проверка цифр была лишь ширмой.
— Вы много работаете, мисс Рид. Я ценю это. Но карьера строится не только на отчетах. Нужны... правильные связи. Абсолютная лояльность. Во всём.
Он медленно повернулся. Его взгляд приковал её к месту.
— Я могу быть очень щедр к тем, кто всецело мне принадлежит.
Слово "принадлежит" повисло в воздухе тяжелым грузом. Он сделал шаг вперед. Элис инстинктивно отступила, чувствуя, как край стола впивается ей в спину.
— Мистер Чейз, пожалуйста... Мне нужно идти.
— Я думал, вы амбициозны и понимаете, как достигается успех.— С этими словами он сделал ещё один шаг. Затем поднес руку к ее лицу и медленно, почти ритуально, провел тыльной стороной пальцев по щеке.— Для этого вам нужна лишь готовность... быть моей.
Элис резко отпрянула от его прикосновения.
В следующее мгновение он пригвоздил её к столу, вжав в холодный лак полировки. Холод пронзил спину — безжалостный и точный, как и его взгляд, не оставляющий ни шанса на пощаду.
— Нет, — вырвалось у нее почти беззвучно. — Я не хочу...
— Какая расточительность, — в его голосе прозвучало искреннее, леденящее сожаление. — Я предлагаю вам место в моём мире. А вы отбрасываете эту честь, как надоевшую безделушку. Это не просто отказ, мисс Рид. Это — оскорбление.
Он резко двинулся вперед. Его пальцы с железной хваткой впились в запястье, а вторая рука грубо придавила плечо, прижимая ее к столу .
— Отпустите! — выдохнула она.
— Тише, Элис, — его голос прозвучал приглушенно и властно. — Перестань бороться. Это неизбежно.
Его губы коснулись ее шеи, в ответ она отчаянно дернулась.
— Наивно, — усмехнулся он, и в глазах вспыхнул азарт.
Его рука скользнула к ее шее, жестко фиксируя голову. Пальцы впились в кожу. Она почувствовала, как сознание затуманивается.
— Нет! — крикнула она.
— Хватит сопротивляться, Элис. Ты здесь, потому что я этого захотел. И все закончится, только когда я решу.
Но она продолжала вырываться. Ее правая рука судорожно скользила по гладкой поверхности, пока пальцы не наткнулись на холодный, тяжелый край хрустальной пепельницы и не сомкнулись вокруг неё.
— Я сказал, хватит! — голос громыхнул прямо над ухом.
И в этот миг, не думая, она со всей силы, отчаянным движением, ударила его в висок. Глухой, ужасающий стук пронзил тишину. Итан с подавленным стоном отшатнулся. Он покачнулся и оперся о стол. В его глазах мелькнуло яростное изумление.
Этого мгновения хватило. Элис выскользнула из-под него и бросилась к двери.
Выбежав из здания, она не остановилась, не оглянулась — ноги несли сами, подгоняемые диким страхом. Холодный воздух обжигал гортань, заставляя её жадно глотать воздух. Добежав до угла, Элис замерла в тени, прижимаясь к холодной стене и высматривая такси. Увидев приближающиеся огни, она выскочила на обочину, отчаянно взмахнув рукой. К её невероятному облегчению, одна из машин тут же включила правый поворотник. Элис ринулась к ней, её пальцы с трудом нашли холодную ручку. Дверь захлопнулась. Мир снаружи остался за тонированным стеклом, и лишь тогда, в гулкой тишине салона, её накрыла тихая, всепоглощающая дрожь.
В следующее мгновение всё тело сжала ледяная судорога шока. Внутри накладывались друг на друга два кадра: мерзкое ощущение его губ на шее и гримаса боли в момент удара. Тошнота подкатывала и от памяти о его прикосновениях, и от леденящего ужаса перед завтрашним днём. Она совершила непоправимое — дала отпор. И теперь этот отпор грозился обрушить всё — её карьеру, репутацию, и, возможно, свободу. Да, она защищалась. Но в мире, где правду диктуют такие, как он, её защита была единственным и главным преступлением.
Такси резко затормозило у подъезда. Элис сунула водителю смятые купюры из кармана пиджака и, не дожидаясь сдачи, рванула к парадной. Добежав до своей двери, она, почти не дыша, вбила в подсвеченную панель замка знакомую комбинацию. Лишь когда раздался короткий, уверенный щелчок магнитной защелки, она с трудом переступила порог, захлопнула дверь и, прислонившись к ней спиной, наконец разрешила себе заплакать.
Итан не упал, лишь отшатнулся, на мгновение облокотившись о стол, и подавил волну головокружения. Боль, раскаленным шипом вонзившаяся в висок, не ослепила; напротив, прочистила сознание до кристальной, безжалостной ясности.
Элис стала первой, кто посмел ему сопротивляться. От этого осознания по телу разлилось пьянящее ощущение, пахнущее свежей кровью и новой игрой.
Адреналиновая волна отхлынула, уступив место ледяному спокойствию. Он месяцами выстраивал эту ловушку, рассчитывая сломить всякую волю. И все же она нашла в себе силы ударить. Эта мысль жгла сильнее самой раны. Его план дал сбой, и этот сбой требовал немедленного анализа, а не суеты.
Медленно, с полным самообладанием, он дошел до кресла, ощущая, как по щеке стекает тонкая струйка крови. Не спеша опустился в него. Боль была острой и унизительной, но она выжгла все остаточные эмоции, оставив лишь одну, горящую в нем как раскаленный уголь, мысль: «Она посмела». Прежний интерес, холодный и расчётливый, умер. Теперь в нём тлел новый, рождённый из её неповиновения, — живой, требовательный и ненасытный. Само это неповиновение стало самым сильным афродизиаком, который он когда-либо испытывал.
Его взгляд упал на хрустальную пепельницу, лежавшую на полу. На одной из граней алела капля — его кровь. Уголки губ дрогнули, наметив подобие улыбки. Итан не стал стирать следы. Вместо этого, действуя с хирургической точностью, он использовал носовой платок, чтобы поднять трофей и упрятать его в сейф. Не улику — напоминание. Священную реликвию их первой битвы.
Дальнейшие действия были выверены до автоматизма. Он обработал рану, приложил лед, приводя себя в порядок с методичностью часовщика. Но в глубине его глаз плясали огоньки азарта.
Затем он обратился к мониторам систем наблюдения. Стирать запись было бы глупо. Вместо этого он бесстрастно просмотрел последние минуты, наблюдая, как ее фигурка вырывается из кабинета. Взгляд задержался на кадрах, где она была прижата к столу. Ни тени ярости на его лице — лишь холодная концентрация аналитика, изучающего новую, невероятно желанную переменную в уравнении.
Первым делом последовал звонок начальнику службы безопасности. Голос звучал ровно, лишь на тон жестче обычного.
— Мисс Рид. Организуйте наружное наблюдение. Без вмешательства. О всех ее перемещениях — немедленно мне.
Положив трубку, он откинулся в кресле. Ярости не было. Было холодное, безраздельное удовлетворение. Ее побег, ее отчаянное сопротивление лишь подтвердили: охота обрела новый, куда более увлекательный оборот. Она перестала быть просто активом. Она стала наваждением. А любое наваждение требует системного подхода, разложения на составляющие: страх, долг, привязанность. И он был готов стать архитектором её падения.
Мысленным взором он перелистывал страницы ее досье. Мать. Пансионат. Счета. Учеба. Каждая деталь ее жизни была ниточкой, которую он держал в своих руках. И теперь пришло время начать медленно, неотвратимо затягивать петлю.
Но грубая сила себя исчерпала. Элис продемонстрировала характер. Это было неожиданно и по-своему восхитительно. Теперь требовалась иная стратегия — тонкая, изощренная игра на ее привязанностях и слабостях. Исход которой был предрешен с того момента, как ему открылось её истинное лицо — пылающее таким огнем, что он сгорал от желания прикоснуться к нему снова.