Искусство соблазна

Соседка. Глава 1. Конфликт.

Жара стояла физическая, почти осязаемая. Воздух над дачным поселком дрожал, как желание, о котором не говорят вслух. Марина чувствовала его кожей — этот густой, липкий август, пропитанный запахом перезрелой малины и горячей хвои.

Они ненавидели друг друга с первой встречи. Сергей Петрович, сосед за ветхим штакетником, был воплощением всего, что она презирала: самодовольный, громкий, с вечно недовольным прищуром. Его газонокосилка рычала ровно в субботнее утро, когда она пыталась выспаться. Его мангал дымил, когда ветер дул в её сторону. Его взгляд — тяжёлый, оценивающий — скользил по её оголённым плечам, когда она загорала в шезлонге.

Конфликт созревал, как та ежевика у забора — сначала зелёная и колючая, потом тёмно-фиолетовая, и почти чёрная.

Всё началось с ветки яблони. Её дерево, старое, раскидистое, протянуло одну жилистую ветвь через забор. На ней завязались плоды — мелкие, кисловатые ранетки. Сергей Петрович потребовал обрезки. Марина отказалась. Диалог перешёл в перепалку, потом в молчаливую войну. Он перестал кивать при встрече. Она начала громче ставить музыку по вечерам.

Но жара меняла всё. Она плавила не только асфальт на дорожке, но и границы. Однажды, после особенно изматывающего спора о воде из общего колодца, Марина, вся взмокшая от гнева и духоты, плеснула себе на лицо воду из шланга. Холодные капли потекли по шее, скользнули под лёгкую майку. Она зажмурилась, вдыхая запах влажной земли и своего собственного, возбуждённого конфликтом тела. И поймала его взгляд. Он стоял у своего окна, не скрываясь, стакан с чаем застыл на полпути ко рту. В его глазах была не привычная раздражённая ворчливость, а что-то иное. Концентрация. Интерес.

С этого момента война приобрела новый оттенок. Она стала выходить во двор в одном тонком сарафане на голое тело, зная, что он наблюдает из-за занавески. Он начинал что-то делать у забора — подпирать ту же ветку, красить штакетник — именно тогда, когда она возвращалась с речки, с мокрыми волосами и полотенцем через плечо. Их словесные стычки стали короче, но заряжены молчаливым подтекстом, тяжёлым, как предгрозовой воздух.

Кульминацией стала гроза. Небо почернело за полчаса. Первые тяжёлые капли упали, когда Марина бежала от беседки к дому. Ливень обрушился стеной, промочив её до нитки за секунды. Сарафан прилип к телу, обривая каждый изгиб. Она металась, пытаясь открыть щеколду двери, которая вдруг заклинила. И тогда, сквозь шум воды, услышала шаги.

Сергей Петрович стоял под струёй с своего козырька, в простой рабочей футболке, тоже мокрой. Он смотрел на неё, на её беспомощные попытки, на тело, проступающее сквозь мокрую ткань.

— Заело? — прокричал он сквозь грохот дождя. Голос был лишён привычной ехидны. Простой. Человеческий.

Она кивнула, не в силах вымолвить слово. Он перешагнул через разделяющий их забор, который теперь казался смешной формальностью. Подошёл близко. От него пахло дождём и тёплой кожей. Без лишних слов, сильным движением плеча он надавил на дверь. Дерево скрипнуло, щеколда сдалась.

Они замерли на пороге её дома, под мелким навесом. Вода стекала с них ручьями. Он был так близко, что она видела капли на его ресницах и напряжение в скулах. Весь их прошлый гнев, вся накопленная неприязнь сконцентрировались в этой точке, в этом тихом пространстве между раскатами грома. Это не было желанием в обычном смысле. Это было продолжением войны иными средствами, признанием взаимного, яростного внимания, которое они так долго отрицали.

Его рука поднялась, не чтобы ударить, а чтобы отстранить мокрый прядь волос с её лица. Прикосновение было шершавым, неожиданно нежным. Марина не отпрянула. Она выдохнула, и этот выдох прозвучал как капитуляция. Или как начало новой, куда более опасной игры.

Гроза бушевала снаружи, смывая пыль со старого штакетника, стирая чёткие границы участков. А внутри, в полуметре друг от друга, стояли два врага, обнаружившие, что поле битвы может внезапно и необратимо измениться.

Пауза между раскатами грома растянулась в вечность. Его пальцы, задержавшись у её виска, медленно провели по мокрой коже к линии челюсти. Движение было исследовательским, как будто он проверял реальность происходящего. Марина почувствовала, как по спине пробежала дрожь — не от холода, а от электрического разряда этого простого касания. Война перешла в фазу молчаливого перемирия, где каждое движение было и вызовом, и вопросом.

Он первым нарушил тишину, но не словами. Его другая рука нащупала её влажную ладонь, сжал её. Рукопожатие противников, скрепляющее не мир, а взаимное согласие на эскалацию. Он шагнул вперёд, переступая порог её дачного дома. Дверь захлопнулась за ними, приглушив шум ливня до глухого рокота. Внутри пахло старым деревом, воском и её духами — лёгкими, цитрусовыми, теперь смешанными с запахом грозы и его кожи.

Они стояли в тесном коридорчике, оставляя на полу лужицы. Вода с его футболки капала ей на босые ноги. Марина подняла взгляд. В полумраке его глаза казались темнее, почти чёрными. В них не было ни победы, ни триумфа. Была та же сосредоточенная ярость, что и во время споров у забора, но теперь она была направлена внутрь, сфокусирована на ней.

— Ты вся дрожишь, — сказал он, голос низкий, без прежней насмешливой нотки.
— Не от страха, — выдохнула она, и это была правда. В её жилах гудела адреналиновая смесь гнева и возбуждения.

Он отпустил её руку, чтобы обеими ладонями охватить её лицо. Жест был властным, почти грубым, но в нём была и странная нежность — как будто он боялся, что она рассыплется, или исчезнет, как мираж в жару. Его большие пальцы провели по её скулам, стирая капли дождя.

— Ненавижу, — прошептал он, приближая лицо. — Ненавижу, как ты смотришь на меня свысока. Как смеешься за своим забором.

— Ненавижу твой голос, — ответила она, не отводя глаз. — Твой вечный ропот. Твой взгляд.

Расстояние между их губами сократилось до сантиметра. Дыхание смешалось — её частое, прерывистое, его тяжёлое, ровное. Они дышали одним и тем же воздухом, насыщенным озоновой свежестью грозы и давним, выдержанным противостоянием.

Соседка. Глава 2. Эскалация.

Утро после грозы было неестественно тихим. Воздух, промытый ливнем, стал прозрачным и хрупким, словно стекло. Марина проснулась рано, с ощущением странной опустошённости и притупленной ярости. Тело ныло приятной усталостью, но в голове стоял гул — эхо вчерашнего беснования. Она вышла на крыльцо с чашкой кофе. Забор, покосившийся от натиска воды, казался теперь жалким, ненужным сооружением. На его штакетнике висели клочья мокрой листвы. Пограничные столбы рухнувшей империи — мелькнула в её голове мысль.

Она увидела его, Сергея Петровича, почти сразу. Он вышел из дома в простых рабочих штанах и растянутой футболке, с пачкой сигарет в руке. Их взгляды встретились через участок. Никакой улыбки, никакого кивка. Просто долгий, тяжёлый взгляд, в котором читалось то же смешанное чувство — удовлетворение, стыд, настороженность. Он отвернулся первым, закурил, уставившись куда-то в сторону своих грядок. Границы были восстановлены, но почва под ними уже не была прежней. Она была минным полем.

Марина решила действовать. Не из мести, не из обиды. Из того же самого азарта, что вёл её все эти месяцы противостояния. Из желания проверить новую, хрупкую реальность. Она надела самый невинный, на первый взгляд, наряд — лёгкое белое платье в пол, которое, однако, было сшито из тончайшего хлопка, просвечивающего на солнце. Волосы собрала в небрежный пучок, оставив пряди на шее.

Она занялась поливкой цветов у самого забора, зная, что он видит её из окна кухни. Каждое движение была медленным, плавным. Она нагибалась к клумбе, позволяя вырезу платья отойти, обнажая линию загара на спине. Выпрямлялась, потягивалась, чувствуя, как ткань обтягивает грудь. Это был немой спектакль для аудитории в одном лице.

Он вышел во двор снова, якобы чтобы поправить сорванный ветром брезент на дровах. Работал молча, напряжённо, стараясь не смотреть в её сторону. Но она чувствовала его внимание кожей — жаркое, как вчерашнее солнце.

— Серёж, ты где? — из дома донёсся новый, высокий голос. Женский. Напряжённый и привычно-требовательный.

Марина замерла с лейкой в руке. Сергей Петрович вздрогнул, будто его хлестнули по спине. На его лице промелькнуло что-то похожее на панику, мгновенно задавленное привычной маской раздражения.

— Тут! — буркнул он в ответ.

На крыльце появилась она. Жена. Высокая, поджарая женщина лет сорока пяти с резкими чертами лица и короткой стрижкой. На ней был строгий льняной костюм, явно городской. Она несла сумку с продуктами, оглядывая владения оценивающим взглядом.

— Опять всё разбросал? Дождь хоть бочки наполнил? — её голос резал тишину.

Марина сделала вид, что полностью поглощена георгинами. Но уголком глаза видела, как Сергей Петрович, съёжившись, пошёл к жене, что-то невнятно объясняя про брезент.

Игра началась.

Когда жена ушла в дом разгружать сумки, Сергей остался во дворе. Марина подняла голову и прямо, открыто посмотрела на него. Потом медленно провела тыльной стороной ладони по своему влажному от пота горлу, от подбородка до ключицы. Задержала руку там, где бился пульс. Его лицо застыло. Он резко отвернулся и скрылся в сарае.

Час спустя жена, Ольга Николаевна, вышла на участок с чашкой чая. Она заметила Марину и, после секундного раздумья, направилась к забору. Социальный долг соседства.

— Здравствуйте, — сказала Ольга, стараясь быть вежливой, но без теплоты. — Вы, кажется, новенькая? Давно снимаете?

— Лето, — улыбнулась Марина, делая улыбку максимально беззащитной и открытой. — Всё никак не наладятся отношения с местными… дикими животными. — Она бросила быстрый взгляд в сторону сарая, откуда доносился стук молотка.

— А, Сергей? — Ольга фыркнула. — Не обращайте внимания. Он у меня вечно всем недоволен, бука местный. Вы с ним не ссорьтесь, он потом вечно ноет.

— О, нет-нет, — Марина сделала большие глаза. — Сергей Петрович… он, на самом деле, очень выручил меня вчера. Во время грозы дверь заклинило, так он через забор перелез, помог. Такой… сильный.

Она произнесла последнее слово с лёгкой, едва уловимой задержкой, как бы вспоминая. Ольга прищурилась.

— Помог? — в её голосе зазвучала лёгкая сталь. — Ну, бывает.

В этот момент из сарая вышел сам Сергей. Увидев жену, разговаривающую с Мариной, он побледнел.

— Оль, иди, помоги разобрать продукты, — сказал он, стараясь говорить ровно.

— Подожди, я с соседкой беседую, — отрезала Ольга, не оборачиваясь. Её взгляд скользнул по просвечивающему платью Марины, по её неприбранным волосам, по тому, как она стоит, слегка выгнув спину, опираясь на забор. — Вы тут одна отдыхаете?

— Пока что, — вздохнула Марина. — Скучновато, конечно. Но Сергей Петрович… он иногда через забор что-нибудь прокомментирует. Про погоду, про мою яблоню… Это хоть какое-то общение. — Она снова посмотрела прямо на Сергея, который стоял как вкопанный. — Он у вас, оказывается, большой спорщик. Такой… упорный.

Ольга медленно повернулась к мужу. Её лицо было каменным.
— Да? Ну, он у меня мастер на споры. Особенно с молодыми девушками. Идём, Сергей. Надо поговорить.

Она развернулась и пошла к дому, не оглядываясь. Сергей на секунду задержался. Его взгляд, полный немой ярости и чего-то похожего на страх, впился в Марину. Она в ответ лишь подняла бровь и едва заметно провела кончиком языка по верхней губе. Потом развернулась и пошла к себе, нарочито медленно, покачивая бёдрами, прекрасно зная, что он смотрит ей вслед.

Дверь их дома захлопнулась с такой силой, что дрогнули стёкла. Марина вошла в свой дом, привалилась спиной к косяку и закрыла глаза. В груди бушевало странное, тёмное ликование. Игра стала на троих. И правила только что изменились. Она слышала приглушённые, резкие голоса за стенкой. Слова разобрать было нельзя, но интонация была ясна: холодный, разъедающий гнев Ольги и глухое, подавленное ворчание Сергея.

Марина улыбнулась про себя. Лето определённо стало интереснее. Она подошла к окну, выходящему на соседский участок. Через некоторое время Ольга вышла из дома одна, села в припаркованную иномарку и уехала, хлопнув дверью. Сергей не вышел провожать.

Соседка. Глава 3. Игра ва-банк.

Утро было безжалостно ярким. Солнце, будто в насмешку, залило посёлок ослепительным светом, выставляя напоказ каждую трещинку в заборах, каждую пылинку на листьях. Марина проснулась с тяжёлой головой и телом, которое ныло при каждом движении — немые свидетели вчерашней битвы. Она подошла к зеркалу. На бледной коже бёдер и ягодиц проступали синевато-багровые отпечатки пальцев и смутные следы от ударов. Она провела по ним кончиками пальцев, и по телу пробежала странная, тёплая дрожь — смесь боли и памяти.

Она услышала хлопанье двери у соседей, затем звук багажника машины. Выглянув в окно, увидела Сергея, загружающего в машину пляжную сумку и покрывало. Рядом стояла Ольга в широкополой шляпе и лёгком сарафане. "На пикник," — мгновенно сообразила Марина. "Убегают от жара и от меня."

Идея родилась мгновенно, яркая и опасная, как лезвие бритвы. Она не стала долго думать. Надев поверх купальника лёгкий парео, она наспех собрала свою пляжную сумку: полотенце, крем для загара, книгу, которую не собиралась читать, и бутылку с ледяной водой.

Озеро было в пятнадцати минутах ходьбы через сосновый бор. Дорога петляла среди высоких деревьев, воздух пах смолой и нагретой хвоей. Марина шла быстро, почти бежала, чувствуя, как учащённо бьётся сердце — не от усталости, а от предвкушения. Она вышла на пляж. Это была небольшая песчаная коса. Народу было немного: пара семей с детьми у воды, несколько подростков подальше.

Она сразу увидела их. Они расположились в тени раскидистой ивы, в самом конце косы, подальше от всех. Ольга расстилала покрывало, Сергей, ссутулившись, открывал термос.

Марина сбросила парео. На ней был её самый откровенный купальник — крошечные бикини ярко-алого цвета, которые оставляли открытыми почти всю спину, бока и большую часть груди. Тонкие бретельки и узкая полоска ткани на бёдрах казались скорее намёком на одежду, чем ей самой. Она знала, как этот цвет контрастирует с её загаром. Знала, как будет выглядеть.

Не торопясь, прошла по кромке воды, давая ему время увидеть. Потом направилась прямо к их иве. Она выбрала место в нескольких метрах от их покрывала — достаточно близко, чтобы быть в зоне видимости и слышимости, достаточно далеко, чтобы не выглядеть назойливой. Расстелила полотенце, легла на живот, подложив руки под голову. Бретельку купальника расстегнула, чтобы не осталось белых полос. Она чувствовала на своей спине его взгляд — тяжёлый, обжигающий, как солнечный луч через лупу. И чувствовала, как Ольга замерла на секунду, оценивая ситуацию.

Первой заговорила, конечно, Ольга. Социальный долг, приправленный лёгким раздражением.
— Марина, здравствуйте. Не ожидали здесь встретить.
Марина приподняла голову, прикрыв глаза ладонью.
— Ольга Николаевна, Сергей Петрович, здравствуйте! Какая удача, я как раз хотела позагорать. А тут и тень есть, и компания. — Она улыбнулась, делая вид, что не замечает каменного лица Сергея, который уставился в свою чашку, будто пытаясь прожечь в ней дырку.
— Да, компания… — Ольга бросила быстрый взгляд на мужа, потом на вызывающий купальник Марины. — Вы тут одна?
— Пока что, — вздохнула Марина, переворачиваясь на бок и опираясь на локоть. Это движение заставило ткань бикини натянуться, подчеркнув линию бёдер. Она видела, как вздрогнул Сергей. — Скучно одной, знаете ли. Особенно после таких… активных вечеров. — Она сделала паузу, давая словам повиснуть в воздухе.

Ольга нахмурилась.
— Активных?
— Ну да, — Марина невинно подняла брови. — Вчера вечером, например, у меня в доме была целая… драма. Кто-то пытался вломиться. Стучал так громко, кричал. Я аж испугалась. — Она посмотрела прямо на Сергея. — Вы не слышали, Сергей Петрович? Вы же рядом.

Сергей поднял на неё глаза. В них бушевала буря — ярость, паника и что-то ещё, очень тёмное. Он открыл рот, но Ольга опередила его.
— Нет, не слышали, — резко сказала она. — Мы рано легли. Сергей что-то с дровами возился, потом спал как убитый. Наверное, бродяги какие. У нас тут неспокойно стало.

— Наверное, — согласилась Марина, её губы тронула лёгкая усмешка. — Хотя… голос был знакомый. Такой… низкий, хрипловатый. Как у вас, Сергей Петрович. — Она сделала вид, что шутит, и рассмеялась лёгким, серебристым смехом.

Ольга замерла. Она медленно повернулась к мужу.
— Сергей?
— Что? — он буркнул, отводя взгляд. — Не слышал я ничего. Спала она, наверное, и привиделось.

— Может быть, — Марина снова легла на живот, вытянувшись во весь рост. Она знала, как выглядит её спина в этом положении, знала, что синяки от его пальцев, возможно, ещё видны у самой линии купальника. — Хотя нет, не спала я. Была вся на нервах. Пришлось даже… вина выпить, чтобы успокоиться. — Она обернулась к Ольге. — Вы знаете, Ольга Николаевна, а ваш Сергей Петрович, оказывается, хороший психолог. На прошлой неделе так меня успокоил, когда я паниковала из-за той же яблони. Такой… убедительный.

Ольга положила бутерброд, который собиралась есть. Её лицо стало непроницаемым.
— Это как?
— Ну, объяснил, что не стоит по пустякам волноваться, — Марина играла с песчинками на полотенце. — Что нужно… расслабиться и принять ситуацию. Что иногда сопротивление только хуже. Мудрый совет, правда?

Тишина под ивой стала ледяной. Сергей встал, отряхивая штаны.
— Поплавать пойду, — пробурчал он и, не глядя ни на кого, зашагал к воде тяжёлой, неловкой походкой.

Ольга наблюдала, как он заходит в озеро, потом медленно перевела взгляд на Марину. Её глаза были узкими щелочками.
— Вы, Марина, очень… общительная девушка.
— Одиночество тяготит, — вздохнула та. — Особенно когда рядом есть такие интересные соседи. Вы с Сергеем Петровичем, наверное, редко ссоритесь? Он такой… сдержанный.

— У каждой семьи свои… способы общения, — сухо ответила Ольга, вставая. — Извините, мне тоже нужно освежиться.

Она пошла к воде, к мужу, который стоял по грудь в озере, уставившись вдаль. Марина наблюдала, как Ольга подходит к нему, как что-то говорит, как он резко оборачивается, жестикулируя. Их голосов не было слышно, но по напряжённым позам было ясно — разговор не о погоде.

Соседка. Глава 4. Новые правила.

Тишина в убранной комнате была иной — не гнетущей, а плотной, насыщенной, как воздух перед грозой. Последнее пятно со стены исчезло, осколки были выброшены, запах гари выветрился через открытое окно. В комнате пахло теперь моющим средством с лимоном и чуть слышно — её духами и его потом. Порядок был наведён, но напряжение, витавшее между ними, лишь сгустилось, стало более чётким, осязаемым.

Сергей всё так же сидел на краю дивана, сгорбившись, бокал с недопитой тёмной жидкостью зажат в руке. Он смотрел в пол, но взгляд его был пустым, устремлённым куда-то внутрь себя, в тот хаос, который не вымоешь тряпкой.

Марина поставила вёдро и тряпки в угол, вытерла руки о полотенце. Она постояла немного, наблюдая за ним. Этот сильный, грубый мужчина сейчас выглядел сломленным мальчишкой, потерявшим что-то важное и не знающим, как это вернуть. И в этом была странная, извращённая притягательность.

Она медленно подошла к дивану и села рядом с ним. Не на другом конце, а близко, так, что её бедро почти касалось его. Он вздрогнул, но не отодвинулся.

Сначала она просто сидела, глядя в ту же точку на полу, что и он. Потом, очень осторожно, как будто боялась спугнуть дикого зверя, положила свою руку поверх его, лежащей на колене. Его рука была горячей, напряжённой, жилы на тыльной стороне ладони пульсировали.

Он резко дёрнулся, как от ожога.
— Не надо, — пробормотал он, но не убрал руку.
— Надо, — прошептала она в ответ, её голос был тихим, почти материнским. — Ты весь дрожишь.

И она начала гладить. Медленно, плавными движениями, от его костяшек к запястью и обратно. Её пальцы были прохладными, прикосновение — лёгким, но настойчивым. Сначала он сидел, застыв, сопротивляясь этому утешению. Потом, постепенно, его мускулы под её ладонью начали расслабляться. Напряжение из плеч стало понемногу уходить, спина чуть ссутулилась ещё больше, будто под тяжестью усталости.

— Зачем ты это делаешь? — спросил он, не глядя на неё. Голос был глухим, усталым.
— Потому что могу, — ответила она просто. Её пальцы теперь рисовали медленные круги на его внутренней стороне запястья, где бился частый, неровный пульс. — И потому что тебе это нужно. Хотя ты никогда в этом не признаешься.

Он ничего не сказал. Только закрыл глаза. Длинная, тяжёлая гримасса боли и усталости сошла с его лица. Марина придвинулась ещё ближе, так что её плечо теперь упиралось в его. Она чувствовала тепло его тела сквозь тонкую ткань его майки, слышала его дыхание, которое постепенно становилось глубже, ровнее.

Её рука поднялась выше, погладила его мощное предплечье, покрытое тёмными волосами. Потом опустилась снова на его руку, переплела свои пальцы с его. Он не сопротивлялся. Его пальцы были крупными, шершавыми, с мозолями. В её руке они казались неожиданно беспомощными.

— Она уехала, — тихо сказал он, наконец открыв глаза. Он смотрел не на неё, а на их сплетённые руки, как будто видя это впервые.
— Да, — согласилась Марина.
— И, наверное, не вернётся.
— Возможно.

Он повернул голову, и теперь его взгляд, тяжёлый, полный немого вопроса, упал на неё.
— И что теперь? Что ты хочешь?
— Я? — она улыбнулась слабой, усталой улыбкой. — Сейчас? Я хочу, чтобы ты перестал дрожать. Хочу, чтобы ты… просто посидел здесь. В тишине. Со мной. Без скандалов, без драк, без… всего этого. — Она сделала паузу. — Это слишком много?

Он долго смотрел на неё, и в его глазах что-то менялось. Ярость и опустошение медленно уступали место чему-то другому — недоумению, удивлению, может быть, даже слабому проблеску чего-то похожего на благодарность. Он молча покачал головой.

Марина освободила свою руку и вместо этого обняла его за плечи, притянула к себе. Он сначала напрягся, но потом, с глубоким, сдавленным стоном, позволил своей голове упасть ей на плечо. Он был тяжелее, крупнее, но в этот момент казался меньше её. Она обняла его крепче, одной рукой продолжая гладить его спину через тонкую ткань майки, другой — вцепившись в его плечо.

— Всё разрушено, — прошептал он, его голос приглушённо прозвучал у неё в шее.
— Не всё, — возразила она, касаясь губами его виска. Это был не поцелуй, а просто прикосновение, знак. — Дом стоит. Ваза… купим новую. А всё остальное… — она замолчала, давая словам повиснуть в воздухе.

Он не ответил. Он просто лежал у неё на плече, его дыхание теперь было ровным, почти спокойным. Его рука неловко обняла её за талию, прижалась к ней, будто ища опоры в этом внезапном, хрупком затишье после бури.

Они сидели так долго, в тишине, нарушаемой только мерным тиканьем настенных часов в соседней комнате и далёким лаем собаки. Марина закрыла глаза. В этой тишине, в этом простом физическом контакте не было той порочной страсти, что владела ими раньше. Было что-то более странное и, возможно, более опасное — моменты настоящей, неприкрытой уязвимости. Она успокаивала зверя, которого сама же и выпустила на волю. И теперь они оба не знали, что будет, когда он снова откроет глаза. Но пока что было только это — тёплое тяжелое тело, доверчиво прижавшееся к ней, и её руки, которые, успокаивая его, пытались успокоить и бурю в собственной душе.

Тишина между ними стала слишком густой, слишком насыщенной невысказанным. Его дыхание у её шеи выровнялось, но напряжение в его теле, хоть и притупившееся, не исчезло. Оно вибрировало под её ладонью, как натянутая струна. Успокоение было иллюзией, временным перемирием. Марина это чувствовала. И чувствовала, как её собственное тело отзывается на его близость, на его беспомощность — не жалостью, а чем-то более тёмным, более властным. Игра не могла закончиться на этой ноте. Она требовала продолжения. Финал.

Она медленно отвела его голову от своего плеча, заставила посмотреть на себя. Его глаза были затуманенными, потерянными.
— Хватит, — тихо сказала она, но не в смысле «остановись», а в смысле «достаточно всего этого». Достаточно нежности, достаточно паузы.

Соседка. Глава 5. Кульминация.

День тянулся медленно, густо, как патока. После завтрака в доме установилось странное, зыбкое равновесие. Марина, закончив с посудой, принялась за внутренние дела. Она не спрашивала, где что лежит — она открывала шкафы и ящики, изучала содержимое, безжалостно выбрасывая всё, что казалось ей лишним или напоминанием о прежней жизни. Пустые флаконы из-под духов Ольги, старые журналы, завалявшаяся в углу прихожей пара стоптанных туфель — всё это полетело в мусорный пакет.

Снаружи доносились звуки работы Сергея. Сначала глухие удары молотка — он выравнивал штакетник. Потом скрип гаражных ворот и лёгкий стук инструментов. Он выполнял её указания методично, почти молчаливо. Иногда она подходила к окну и наблюдала за ним. Он работал с сосредоточенным, мрачным видом, его спина была напряжена, но в движениях уже не было той разрушительной ярости, что была вчера. Была усталая покорность.

К полудню Марина почувствовала голод. Она нашла в холодильнике остатки продуктов и сварила простой суп. Позвала его, крикнув с порога: «Сергей! Обед!»

Он вошёл в дом, пахнущий свежим деревом и машинным маслом. Руки его были испачканы землёй. Он молча прошёл в ванную, слышен был шум воды. Вернулся, вымытый, но всё ещё с тёмными кругами под глазами. Они сели за стол. Суп был горячим, простым. Ели молча.

— Шланг починил? — спросила она, прерывая тишину.
— Замотал изолентой. Пока держит, — коротко ответил он, не глядя на неё.
— Хорошо.

И снова тишина. Но это была уже не напряжённая пауза, а что-то вроде рабочего перемирия. Они были как два актёра, играющие новые, не до конца понятные роли, и ещё не выучившие свои реплики.

После обеда он, не дожидаясь указаний, снова ушёл в гараж. Марина закончила разбор завалов в гостиной. Она нашла пылесос и прошлась им по ковру, окончательно стирая следы вчерашнего скандала. Потом села в кресло, которое накануне было опрокинуто, и взяла с полки первую попавшуюся книгу. Это был старый технический справочник. Она не стала её читать, просто держала в руках, ощущая её вес. Она чувствовала себя незваной гостьей, которая вдруг обнаружила, что у неё есть ключи.

Вечер опустился мягко, окрашивая комнаты в синевато-серые тона. Марина не стала включать основной свет в гостиной, зажгла лишь настольную лампу в углу, создав островок теплого желтого свечения. В доме стояла тишина, но теперь она была другой – не пустой и гнетущей, а насыщенной, выжидательной. Тишина после битвы, когда земля уже не дрожит, но в воздухе еще висит пыль.

Сергей вернулся с улицы, когда уже совсем стемнело. Он снял грязные ботинки в прихожей, тяжело прошел в ванную. Марина слышала, как шумит душ. Она сидела в кресле, все так же перелистывая ненужную книгу, и думала о том, что он моется, смывая не только грязь, но и следы дня, проведенного в подчинении. Или пытается.

Он вышел в гостиную в чистом, но мятом футболке и трениках, волосы были влажными. Он остановился на пороге, глядя на нее, сидящую в его кресле, в его доме, в его майке, которую она так и не сняла. Его лицо было нечитаемым.

— Голоден? – спросила Марина, откладывая книгу.
— Не очень, – ответил он, но его желудок предательски урчал, выдавая усталость и затраты энергии.

Она встала и направилась на кухню, не спрашивая больше. Он последовал за ней, сел за стол. Она разогрела остатки супа, нарезала хлеба, поставила перед ним. Действовала как автомат, как хозяйка по умолчанию.

Он ел. Она мыла сковородку с утра, стоя спиной к нему.
— Завтра, – начала она, не оборачиваясь, – нужно съездить в магазин. Холодильник пустой. Составь список, что тебе нужно. Из инструментов, продуктов.

Он перестал жевать.
— Я сам съезжу, – сказал он, но в голосе не было прежней уверенности, только усталая попытка отстоять хоть какую-то территорию.
— Мы съездим вместе, – поправила она, обернувшись и оперевшись о столешницу. – Ты за рулем. Я с корзиной. Так быстрее.

Он смотрел на нее, и в его глазах снова мелькнуло то странное любопытство, смешанное с капитуляцией.
— Ты все планируешь? – спросил он тихо.
— Кто-то должен, – парировала она. – Пока ты планировал, как разбить вазу, я планировала, как вымести осколки.

Он опустил взгляд в тарелку. Больше не спорил. Покорно доел суп.
— Хорошо, – сказал он наконец. Это слово прозвучало как ключ, поворачивающийся в скважине. Не согласие, а признание факта. Факта ее присутствия. Факта новых правил.

После ужина он молча помыл свою тарелку. Она сидела на кухне, пила чай, наблюдая, как его мощная спина напрягается у раковины. Потом он вытер руки и, не глядя на нее, сказал:
— Я… пойду спать.

— Иди, – кивнула она. – Я еще посижу.

Он ушел в спальню. Марина осталась одна на кухне. Тишина снова сгустилась, но теперь в ней было одиночество. Она победила, установила контроль, заставила его подчиниться. Но что она выиграла? Право мыть его посуду и составлять списки покупок? Право спать в чужой постели рядом с молчаливым, сломленным мужчиной?

Она погасила свет на кухне и прошла в гостиную. Села в темноте, глядя в окно на освещенную луной улицу. Где-то там была Ольга. Где-то там была ее, Марины, прежняя жизнь. А здесь, в этой тишине, был только разрушенный мир, который она сама же и захватила. И теперь ей предстояло в нем жить. Не как гостья, не как любовница, а как тюремщик и пленник в одном лице.

Она глубоко вздохнула, поднялась и пошла в спальню. Он уже лежал на краю кровати, отвернувшись к стене, но она знала, что он не спит. Она легла с другой стороны, оставив между ними пространство. Они лежали в темноте, спина к спине, два острова в одном холодном море. И ни один из них не знал, как приблизиться к другому, не рискуя снова все разрушить. Так и заснули – вместе, но в совершенном одиночестве.

Утро второго дня было серым, неопределённым, словно сама погода не решалась, как относиться к новому положению дел. Марина проснулась первой. Она тихо встала, оставив Сергея досыпать, и принялась за утренние дела: сварила кофе, нашла на антресолях чистую, но немодную куртку Ольги и накинула её поверх той же майки. В зеркале она увидела странное отражение: не свою, но и не чужую. Нечто промежуточное.