Исповедь подчинённой

1.

Два года назад. Пентхаус на Трайбеке, Нью-Йорк.

Воздух был густым, словно его тоже можно было трогать. Он был пропитан запахом дорогого виски, сигарного дыма, их пота и чего-то ещё — озоном после разряда, металлическим привкусом власти и запрета. Лето в Нью-Йорке душило город, но здесь, на пятидесятом этаже, царил ледяной, контролируемый климат. Контраст лишь обострял ощущения.

Анна лежала на шкуре белого медведя, раскинутой перед камином, который пылал, несмотря на июльскую жару за панорамным окном. Джонни любил контрасты. Любил играть с огнём — во всех смыслах. Его ладонь, широкая и шершавая, лежала на её голом животе, пальцы слегка впивались в кожу, оставляя бледные отметины владения.

— Дыши глубже, — приказал он, не глядя на неё. Его взгляд был устремлён в огонь, но всё его внимание, каждая фибра, было сосредоточено на ней. Он чувствовал малейшую дрожь её мышц под своей рукой. — Я сказал, глубже.

Она послушно вдохнула, и её грудь приподнялась. Он провёл большим пальцем по дуге её нижнего ребра, медленно, почти созерцательно. Это было ритуалом. После страсти, яростной и всепоглощающей, наступали эти минуты абсолютного, почти болезненного контроля. Он выстраивал её дыхание, как дирижёр — симфонию. И она, к своему собственному изумлению, подчинялась. В этом подчинении была своя, извращённая свобода. От мыслей. От страхов. От воспоминаний о тесной бруклинской квартире и запахе отчаяния, который она поклялась забыть.

Он был её антидотом. Её личным апокалипсисом в дорогом костюме. Джонни Риччи. Тридцать лет. Наследник империи, о которой в её старом квартале говорили шёпотом. Они встретились восемь месяцев назад. Она, студентка-отличница, подрабатывавшая в слишком дорогом для неё ресторане, пролила бокал «Бароло» на его белоснежную рубашку. Она ожидала гнева, унижения. Но он просто смотрел на неё — тёмными, как старая смола, глазами, в которых читалось не раздражение, а живой, жгучий интерес.

— У большинства девушек в твоей ситуации на глазах слёзы, — сказал он тогда, его голос был низким, с лёгкой хрипотцой, будто от постоянного курения сигар. — А ты смотришь на меня, как на проблему, которую нужно решить. Мне это нравится.

Он решил её. Купил. Не в прямом смысле. Он купил её внимание, её время, а затем — и её душу. Выдернул из серости, одел в платья, которые стоили как её годовая стипендия, показал мир с высоты пентхаусов и личных самолётов. Он был грубым, непредсказуемым, мог одним взглядом заставить замереть целый зал. Но с ней… с ней он был разным. То нежным до боли, то требовательным до жестокости. Он ломал её границы и строил новые — те, что были удобны ему. И она ломалась, потому что в этом была какая-то безумная поэзия.

— О чем думаешь? — Его голос вырвал её из воспоминаний. Он наклонился, и его губы коснулись её ключицы, влажные и горячие. — Я чувствую, как бегут твои мысли. Я этого не разрешал.

— Прости, — прошептала она, и её собственный голос, хриплый от недавних криков, прозвучал чуждо.

— «Прости» не исправляет ошибки, — отстранился он, и в его глазах вспыхнула знакомая опасная искра. — Наказание.

Он не спрашивал. Он констатировал. Его рука скользнула с её живота, обхватила её запястье и с силой, от которой у неё перехватило дыхание, прижала его к холодному мрамору каминной доски, выше её головы. Вторую руку он поймал так же. Она лежала, полностью обнажённая и обездвиженная под его тяжестью, сердце колотилось где-то в горле. Страх и предвкушение смешались в густой, пьянящий коктейль.

Он не спеша отошёл к мини-бару, налил себе виски, сделал глоток, наблюдая за ней. Его взгляд, медленный и оценивающий, скользил по каждой изгибе её тела, заставляя кожу гореть.

— Сегодня ты была дерзкой, — сказал он наконец, ставя бокал. — Перечила мне за ужином. Сомневалась в моём решении. Это твоя привилегия, Анна. Та, которую я тебе даю. Но у каждой привилегии есть цена.

Он подошёл, в руке у него оказался его собственный кожаный ремень, толстый, с массивной серебряной пряжкой. Она зажмурилась, услышав лёгкий свист в воздухе. Но удар пришёлся не по коже. Плоская часть ремля легла на её внутреннюю сторону бедра, холодная и тяжёлая. Он водил им вверх-вниз, едва касаясь, играя с её нервными окончаниями.

— Открой глаза, — приказал он. — Смотри на меня.

Она повиновалась. Его лицо было напряжено, в уголках губ играла тень чего-то дикого, необузданного. Это был тот Джонни, которого боялись все. И которого она одна могла видеть таким.

— Кто ты? — спросил он, надавливая ремнём чуть сильнее.

— Твоя, — выдохнула она, и это была не ложь. В этот момент — это была абсолютная правда.

— И что это значит?
— Это значит… что я твоя собственность. Твоя воля. Твой закон.

Уголок его рта дрогнул в подобии улыбки. Он отбросил ремень, его руки снова нашли её тело, но теперь его прикосновения были не наказанием, а утверждением власти другого рода. Грубыми, требовательными, без намёка на нежность. Он взял её, как берут трофей, прямо там, на полу, при свете огня и неоновых огней Манхэттена за стеклом. И она отдалась этому, позволила волне животной страсти смыть всё, включая остатки собственного «я». В его объятиях она переставала быть Анной Моран из Бруклина. Она становилась ничем и всем одновременно — точкой слияния боли и наслаждения, звуком, эхом его желания.

Позже, когда пламя в камине уменьшилось до углей, а её тело ныло приятной, глубокой болью, он нёс её на руках в душ. Мыл её сам, молча, с концентрацией хирурга. Это было частью ритуала: сломать, а затем собрать заново. Его заботливость после бури была почти страшнее самой бури.

Он уложил её в огромную кровать, притянул к себе, его дыхание стало ровным у неё в волосах. Казалось, он заснул. Анна лежала, прислушиваясь к стуку его сердца. В эти редкие моменты тишины и покоя к ней прокрадывалась мысль, которую она гнала прочь: Что ты делаешь? Во что ты ввязалась?

Её ответом было лишь крепче прижаться к нему. Он был её наркотиком. И она уже не искала пути к детоксикации.

2.

Год спустя после побега. Калифорния, Кремниевая долина, офис «VerveTech».

Воздух здесь пах иначе. Не гарью, дорогими сигарами и властью, а свежесваренным эспрессо, пластиком новых гаджетов и тщетными попытками замаскировать стресс ароматическими диффузорами с запахом «морского бриза». Анна вдохнула этот воздух, пропуская мимо ушей гул open-space, и позволила себе на секунду ощутить хрупкое, но такое важное чувство — контроль. Её контроль. Заработанный кровью, потом и бессонными ночами.

Она была здесь не по прихоти босса-мафиози. Она была здесь благодаря своему мозгу. Ведущий специалист по кибербезопасности. Её звали Анна Моран, и это имя что-то значило в этих стенах. Не «девчонка Джонни», а именно Анна.

«Анна, ты готова к митапу? Все топы собираются в конференц-зале A, какое-то важное объявление», — коллега Майк, симпатичный блондин в очках, тронул её за плечо. В его глазах читалась симпатия, которая за последние полгода начала перерастать в нечто большее. Она позволяла ему приближаться. Пицца по пятницам, совместные пробежки. Это было… нормально. Безопасно. И так богохульно скучно, что иногда хотелось кричать.

«Иду», — кивнула она, натягивая профессиональную улыбку.

Конференц-зал A ломился от людей. Шепот, предвкушение. Генеральный директор, Дэйв, нервно теребил галстук у трибуны.

«Коллеги, друзья! У нас потрясающие новости, которые откроют для «VerveTech» новую эру! Мы привлекаем мощного стратегического инвестора, чьё видение и ресурсы позволят нам выйти на принципиально новый уровень!»

Анна смотрела на экран, где должен был появиться логотип нового партнёра. Её пальцы бессознательно сжали край планшета.

Логотип появился. Стилизованная, агрессивная буква «R», переплетённая с итальянским дубовым листом. Ricci Holdings.

Сначала в голове не сложилась картинка. Просто холодный корпоративный знак. Потом её мир сузился до одной этой буквы. «R». Ricci. Как эхо. Как приговор.

Из боковой двери зала, в окружении двух каменнолицых мужчин в костюмах, которые даже здесь не снимали тёмные очки, вышел он.

Джонни Риччи.

Но не тот Джонни, которого она помнила. Тот был огнём, взрывной смесью страсти и ярости в кожаной куртке или мятой рубашке. Этот был ледяной глыбой. Безупречный тёмно-серый трёх-piece костюм, сидящий на нём как вторая кожа. Волосы, которые раньше он в ярости сметал со лба, теперь были безупречно убраны. Взгляд, которым он медленно обвёл зал, был не жгучим, а оценивающим, как взгляд инженера на новое оборудование. Он излучал не энергию, а тишину. Такую тишину, которая глушила все остальные звуки.

Его глаза скользнули по толпе, вычислили, нашли её. Остановились. Всего на миг. В них не было ни удивления, ни триумфа. Было лишь холодное, абсолютное знание. Нашёл.

Анна почувствовала, как пол уходит из-под ног. Сердце забилось дико и беспорядочно, не от страсти, а от животного ужаса, смешанного с бешеной яростью. Она вцепилась в спинку кресла перед собой, чтобы не упасть.

Джонни взял микрофон. Его голос, тот самый, низкий, с опасной хрипотцой, разнёсся по залу, заставляя женщин невольно вздрагивать, а мужчин — выпрямлять спины.

«Спасибо, Дэйв. Для меня большая честь взять под своё крыло такую перспективную компанию, как «VerveTech». Я верю в потенциал. Особенно — в потенциал людей, которые здесь работают. Я буду лично вовлечён в ключевые процессы. Надеюсь на наше плодотворное сотрудничество».

Он говорил правильные слова, но в его интонации слышался не сотрудник, а хозяин. Тот, кто пришёл не советовать, а владеть.

Митап закончился в гробовой тишине, сменившейся нервным гомоном. Анна стояла как вкопанная, пока толпа не стала расходиться. Она должна была бежать. Сейчас же. Но ноги не слушались.

И тогда он пошёл. Не к выходу. Прямо к ней. Его телохранители остались у двери, создавая живой коридор. Люди расступались, чувствуя исходящую от него волну абсолютного, неоспоримого авторитета.

Он остановился в полуметре. Его тень накрыла её. Она почувствовала знакомый запах — дорогой парфюм с нотами кожи, дыма и чего-то неуловимого, чисто мужского, чисто его. Тот самый запах, от которого у неё когда-то подкашивались ноги. Теперь он вызывал тошноту.

«Анна Моран, — произнёс он её имя так, будто пробовал на вкус давно забытое, но дорогое вино. — Наш лучший специалист по кибер-рискам, как мне сказали».

Она подняла на него глаза. Не опустила, как раньше. Встретила его взгляд в лоб. В её собственных глазах горел лед.

«Мистер Риччи», — выдавила она, не протягивая руки.

Уголок его рта дрогнул — не улыбка, а нервный тик, признак чего-то.

«Я хотел бы обсудить текущие проекты. Мой временный кабинет на верхнем этаже. Через пятнадцать минут». Это не было просьбой. Это был приказ, брошенный через плечо, пока он уже разворачивался, чтобы уйти. Он даже не сомневался, что она придёт.

Пятнадцать минут она провела в туалетной кабинке, трясясь как в лихорадке, давясь сухими рыданиями ярости. Потом умылась ледяной водой, посмотрела в зеркало. В её глазах отразилась не испуганная девочка, а женщина, загнанная в угол. Это было даже хуже.

Она вошла в кабинет без стука. Он стоял у панорамного окна, спиной к ней, глядя на калифорнийские холмы. Дверь тихо закрылась сама, с лёгким щелчком замка.

«Набегалась, солнышко?» — спросил он, не оборачиваясь. Его голос был тихим, почти ласковым. От этой ласковости по спине побежали мурашки.

«Зачем? — её собственный голос прозвучал хрипло, срываясь на крик. — Зачем, блядь, ты выкупил компанию?! Всю, сука, компанию?! Чтобы поиграться? Чтобы показать, как далеко твоя длань хватает?!»

Он медленно повернулся. На его лице не было ни злости, ни улыбки. Было лишь спокойное, всепоглощающее превосходство.

«Чтобы ты наконец-то поняла, — сказал он, делая шаг вперёд. Она невольно отступила, упёршись спиной в дверь. — Поняла, что от меня не убегают. Что всё, что принадлежало мне, пусть даже на время, остаётся моим. Навсегда. А ты, Анна… — он сделал ещё шаг, и теперь она чувствовала тепло его тела, вдыхала его запах, от которого кружилась голова. — Ты принадлежала мне, как никто другой. Каждой своей мыслью. Каждым вздохом. Каждой слезинкой, которую я с тебя собирал».

3.

Девять утра. Его кабинет на самом верхнем этаже нового офисного центра, который уже окрестили «Башней Риччи». Стекло и сталь, вид на весь Сан-Хосе. Ад.

Анна стояла перед лифтом, сжимая планшет так, что пальцы белели. На ней была её лучшая броня: строгий черный брючный костюм, белая блузка без намёка на декольте, волосы убраны в тугой, неумолимый пучок. Она пыталась выглядеть как робот. Бесчувственным, эффективным инструментом.

Двери лифта открылись прямо в его приёмную. Не было даже секретарши — только огромное пустое пространство с диванами из белой кожи и одна массивная дверь из матового чёрного дерева. Перед ней стоял один из его «теней» — крупный мужчина с лицом боксёра на пенсии. Он молча кивнул к двери.

Она вошла, не постучав.

Кабинет был огромным и пугающе минималистичным. Ни книг, безделушек, признаков жизни. Только гигантский стол из чёрного дерева, за ним — кресло, повёрнутое спиной к панорамному окну. И он.

Джонни сидел, глядя на город, как король на свои владения. На нём был не вчерашний идеальный костюм, а тёмные джинсы и чёрная рубашка с расстёгнутыми двумя верхними пуговицами. Запонки. Манжеты закатаны до локтей, обнажая предплечья с татуировками и шрамами. Он выглядел… расслабленным. И от этого ещё более опасным.

— Ты опоздала на четыре минуты, — произнёс он, не оборачиваясь. Его голос был спокойным, ровным.

— Лифт задерживался, — буркнула она, останавливаясь посередине кабинета. Не садясь.

— Опоздание — это опоздание. Первое и последнее предупреждение. Следующий раз — вычту из зарплаты. Садись.

Кресло наконец повернулось. Он откинулся в нём, положив ноги в дорогих лоферах на край стола. Его взгляд, медленный и тяжёлый, прошёлся по ней с головы до ног, как сканер. Она почувствовала, как под этим взглядом её броня из ткани становится бумажной.

— Отчёт, — сказала она, протягивая планшет.

Он не взял. Просто смотрел на неё.
— У тебя две недели, чтобы завалить проект «Акведук». Хакерская атака, утечка данных конкурентам. Всё должно выглядеть натурально.

Анна замерла. Холод пробежал по спине.
— Что?
— Ты слышала. Я покупаю их акции. Паника, падение цены — мне нужно окно. Ты обеспечишь причину для паники.

— Это… это незаконно. И аморально. Я не стану этого делать.
— А-а, — он протянул, и в его глазах вспыхнул знакомый, опасный огонёк. — Мы снова заговорили о морали. Как мило. Напомни, солнышко, на каком основании ты отказываешься выполнять рабочее задание?

— Это не рабочее задание! Это преступление!
— Всё, что приносит прибыль компании — рабочее задание. Или ты думала, я сюда пришёл печеньки раздавать? — Он медленно убрал ноги со стола и встал. Начал обходить стол, неспешно, как хищник. — Давай я объясню тебе, как тут всё устроено. Ты работаешь на меня. Ты делаешь то, что я говорю. За это ты получаешь зарплату, медицинскую страховку и гарантию, что твоя семья будет дышать полной грудью. Отказываешься — ты становишься врагом компании. А врагов… — он остановился перед ней, слишком близко, — …уничтожают. Юридически, финансово, физически — не важно. Главное — эффективно. Поняла?

Она задыхалась. От его близости, от наглости, от чудовищности предложения.
— Я не могу…
— Можешь. У тебя есть доступ. У тебя есть навыки. И у тебя, — он наклонился, его губы почти коснулись её уха, — …нет выбора.

Он выпрямился, отошёл к бару, налил два бокала воды. Поставил один на край стола рядом с ней.
— Расслабься. Выпей. Это не конец света. Это просто бизнес.

— Это пиздец! — сорвалось у неё, голос срывался. — Ты хочешь превратить меня в соучастницу! В твою шавку!

В его глазах мелькнула искра настоящего гнева. Он резко развернулся, и в следующее мгновение его рука сжала её челюсть, заставляя замолчать.
— Слово «шавка» в мой адрес, я ещё могу стерпеть, — прошипел он, и его пальцы впивались в её кожу так, что ей стало больно. — Но называть себя так… это оскорбление моего вкуса. Я выбирал тебя не для того, чтобы ты была шавкой. Я выбирал тебя, потому что ты была лучшей. Самой умной. Самой сильной. И ты будешь ею. Даже когда делаешь грязную работу. Потому что для меня её сделаешь ты. И это честь.

Он отпустил её, и она отшатнулась, потирая покрасневшую кожу.
— Я отказываюсь, — прошептала она, но уже без прежней уверенности.

Он вздохнул, как уставший родитель.
— Хорошо. Вариант Б. — Он сел за стол, взял с него тонкую папку и швырнул её перед ней. — Досье на Майкла Торпа. Твой коллега. Твой… друг. Студенческие долги, которые он скрывает. Его сестрёнка с её небольшим, но очень противозаконным увлечением наркотиками. Парочка компрометирующих переписок с замужней сотрудницей из бухгалтерии. Если ты откажешься, это досье полетит в службу безопасности, в полицию и его больной матери. Его карьера закончится. Его семья разрушится. И виновата в этом будешь ты. Потому что ты могла этого избежать, просто сделав свою работу.

Анна смотрела на папку, как на ядовитую змею. Сердце бешено колотилось. Он играл грязно. Грязнее, чем она могла предположить.
— Ты… ты тварь, — выдохнула она.

— Да, — согласился он без тени смущения. — Но тварь эффективная. Ну что, Анна? Готова ли ты погубить невинного человека, чтобы сохранить свои иллюзии о чистоте? Или ты всё-таки будешь умницей?

Борьба внутри неё была короткой и яростной. Ненависть к нему. Жалость к Майку. Отвращение к себе. Он поставил её перед выбором без выбора. Она могла спасти свою душу, уничтожив другого. Или спасти другого, запятнав себя навсегда.

Слёзы жгли глаза, но она не позволила им упасть. Она подняла на него взгляд. В её глазах уже не было паники. Только холодная, мёртвая решимость.
— Я сделаю это.

Уголок его рта дрогнул в подобии улыбки. Не торжествующей. Почти… одобряющей.
— Вот и хорошо. Детали на планшете. Удачи.

Она развернулась, чтобы уйти, её рука уже тянулась к ручке.
— И, Анна, — его голос остановил её. — Сними это уродское пальто. И распусти волосы. Ты выглядишь, как школьная учительница на исповеди. Мне это не нравится.