Истинная любовь с побочным эффектом

Глава 1

Не зря говорят, что в стародавние времена чёрных вестников часто казнили. Слова подруги причиняют острую, едва выносимую боль. Я едва дышу, но в этом не она виновата.

Мой жених объявил о помолвке с другой. Не безвестной пустышкой, как я, а настоящей драарой из древнего рода. При этом не потрудился хотя бы почтовым артефактом предупредить, что мы больше не пара.

Удивляться тут нечему, ведь он дракон, а я из низшего рода, простая.

Всю последнюю неделю, когда я искала его, а он не находил возможности ответить, я думала, это оттого, что в Диздэне идёт подготовка к началу нового учебного года. Мы все работаем на пределе возможностей, а на ректора, понятное дело, сваливается самый большой ворох проблем. Ещё и жалела его, переживала, что он так устаёт. Зато теперь становится ясно, что именно поглотило всё его внимание и время, почему он не нашёл даже минуты, чтобы связаться со мной.

От этой ясности на порядок больней, чем когда я мучилась в неизвестности и тосковала, и придумывала за него объяснения.

За спиной почти девять месяцев счастья, любви и заботы, нежности и доброты. Ни одной ссоры или недопонимания. Идеальные отношения, можно сказать, хрустальная сфера, в которую он заключил мою жизнь. Сейчас она раскалывается осколками внутрь и режет меня до крови.

Предательство любимого ранит так сильно, что невозможно вдохнуть.

Больней всего то, что я всегда знала: нельзя влюбляться в драара. Они не такие, как мы. Верить в чувства повелителя неба к обычной девчонке, как я — полная глупость.

Мама предупреждала, что так и будет, что мне нельзя обольщаться, что пройдёт время, и он забудет меня. А я почему-то решила: случаются же чудеса. И драары — в сказках — влюбляются в обыкновенных простушек.

Губы начинают дрожать, и я закусываю щеку изнутри. Слёзы жгут глаза, но я ни за что не заплачу.

Подруга продолжает говорить, трясёт газетным листком передо мной, тычет в визиографию на первой странице. И я не могу закрыть глаза и не видеть, заткнуть уши и не слышать. Даже на миг не могу притвориться, что всего этого нет.

— Эль... Эльвира, ты слышишь меня? Почему ты молчишь?

Потому что от боли, сжавшей нутро, не могу говорить.

— Сенсационная помолвка, состоявшаяся в последние дни лета, — Карина в третий раз подряд начинает зачитывать короткую заметку из раздела светской хроники. Новость размещена на главной странице центральной газеты, так как политический вес упомянутых семей нельзя переоценить.

Я внимательно слушаю, хотя и с первого раза запомнила всё до последнего слова.

— Сезар дар Каас женится на Лоре дар Лиитон в последний день этого года. Помолвка и приуроченный к ней приём состоялись вчера в Каас-холле. Молодые люди настолько уверены в своих чувствах, что готовы пожениться хоть завтра. По настоянию патриархов дар Каасов и дар Лиитонов свадьба наследников двух древнейших родов благородных драаров состоится в новогодье. На подготовку главного торжества этого и будущего года уйдёт четыре месяца. Ожидается приём на три тысячи персон, среди которых будут представители важнейших родов соседних государств.

Обо мне в заметке ни слова. Хотя весь этот год, с самого новогодья о романтической истории любви наследника дар Каасов и мисс Эльвиры Бэррис, уроженки Уэльса, чьи родители — простые фермеры, писали столько раз, сколько не сосчитать. Но стоило рядом с Сезаром появиться той, кого уже назвали настоящей невестой, о прежней помолвке ни слова в газетах. Словно и не было ничего.

На моей руке родовое кольцо, подаренное дар Каасом. Кручу его туда-сюда, думаю о том, что надо бы самой кольцо снять. Не ждать скандального выяснения отношений. Хотя драары решают проблемы с низшими иначе — пришлют стряпчего, тот всё уладит. Вряд ли Сезар снизойдёт до того, чтобы вообще со мной говорить.

Причина у случившегося может быть лишь одна. Он меня разлюбил, как все мудрые и предрекали. Я слишком проста для него. Ни сильной магии, ни яркой красоты. Всё, что я могла ему дать — только любовь.

— Он такой гад! — Карина садится рядом со мной и обнимает за плечи.

Она молчит, как я и хотела. Вместо неё криком кричит окружившая нас тишина. Слова из заметки будто вытравлены в моей голове, то как огнём жгут, то сковывают колючим холодом.

Не представляю, как справиться со страшной потерей. Он сумел разлюбить, но я-то люблю до сих пор.

— Поплачь, не держи это в себе, — уговаривает Карина.

Сжимаю её руку.

— Не могу.

— Что ты теперь будешь делать?

Закрываю руками лицо. Что дальше делать — самый страшный вопрос.

Глава 2

Не выхожу из комнат три дня. Говорю, что приболела, и передаю последний этап подготовки к началу учебного года миссис Лаплас. Разговариваю с мамой, понимаю, что она плачет из-за меня, и становится только хуже. Пью воду и ем крекеры — на большее нет ни сил, ни аппетита. Карина проведывает меня каждый день.

Оставляю дар Каасу сообщение: отправляю одно и то же и в Каас-холл, и в приёмную ректора. Не отвечают даже секретари.

В газетах из-за его помолвки царит вакханалия. Начинается всё чинно, прилично, но уже на следующий день дамбу злословия и злорадства прорывает, и моё имя треплют так, будто хотят разорвать на кусочки и каждый из них измазать в смоле и извалять в перьях.

Тому, что дар Каас меня бросил, никто не удивляется. Все считают, это закономерно. Я недостаточно хороша для этого совершенства. Мне припоминают всё, включая, как ни странно, защиту диплома на третий уровень артефактора и то, что за год работы доросла до четвёртого. А достойна, как заявляют неизвестные эксперты, всего лишь второго с натяжкой. Прозрачно намекают, что сама я не заработала ничего.

Мама связывается со мной, и мы долго-долго обмениваемся сообщениями. Стандартный голос почтового артефакта не может передать эмоции, и от этого чуточку легче. Я с трудом уговариваю маму не приезжать. Знаю, как ей сейчас тяжело. Люди будто взбесились. Почему-то каждому хочется меня укусить.

Удивительно, как всё повернулось. О Лоре дар Лиитон не говорят ни единого плохого слова, а ведь это она у меня жениха увела. Если меня и жалеют, то со словами «бедняжка, конечно, но». После «но» следует такой жестокий и грязный разбор моей личности, внешности и достижений, что остаётся только забиться под плинтус и там умереть.

Первого сентября вечером я надеваю свой лучший деловой костюм и украшения. Делаю причёску, убивая на это два часа. Лицо кажется бледным, и, обычно не пользуясь косметикой, я нарушаю собственные правила — наношу на губы помаду, использую румяна и тушь.

Захожу в обеденный зал, заполненный студентами и преподавателями. Ректора пока нет, и это прекрасно. Цокая каблуками, прохожу под взглядами сотен людей, поднимаюсь на помост и занимаю место заведующей кафедрой артефакторики и зельетворения. Меня не уведомили об увольнении, значит, я нахожусь там, где должна.

Сложно смотреть вперёд, на эти лица, полные любопытства. И я держу взгляд поверх моря голов. Не слушаю, что обо мне говорят, лишь потому, что шум стоит адский.

Наконец боковая дверь открывается, и в замолкающий, как по волшебству, зал входит тот, кого все ждали.

Встаю, как и остальные, смотрю только вперёд, не поворачиваю головы. Я должна это выдержать, нельзя показывать, насколько глубока рана. Если я хочу сохранить работу в Диздэне, сохранить себя — никто не должен увидеть мою боль.

Краем глаза замечаю, как рядом со мной — возле пустого кресла в центре стола — останавливается высокий мужчина в тёмной одежде.

Мы стоим рядом, но усердно не замечаем друг друга. И от этого так же больно, как от острого, почти болезненного любопытства вчерашних детей, которые во все глаза смотрят на нас.

— Лерой дар Лиитон, ректор академии Диздэн для одарённых чародеев и ведьм, — объявляет распорядитель.

Что?

— Прошу садиться, — громко произносит мужчина рядом со мной, и я впервые позволяю себе повернуть голову в его сторону.

Лерой дар Лиитон — высокий мощный мужчина лет тридцати. Короткие волосы цвета тёмного шоколада, гладко выбритый подбородок. Взгляд привлекают почти прямые широкие брови и светло-серые глаза с чёрной каймой и узким вертикальным зрачком. О его скулы можно порезаться, шея мощная, нижняя челюсть напряжена. Губы сжаты в такую резкую линию, что, кажется, новый ректор едва сдерживает владеющую им злость.

Судя по визиографиям, которые я видела, это его обычное выражение лица.

Как и все драары, дар Лиитон наделён той красотой, которую невозможно не замечать. В лице и фигуре легко читаются сила, крайняя самоуверенность и суровая безжалостность воина.

Из-за Лоры, объявленной настоящей невестой моего жениха, я знаю о дар Лиитонах больше, чем о других древних родах, пусть и чуть меньше, чем о дар Каасах.

Лерой дар Лиитон — один из наследников, пусть и не главный. Боевой маг вне категорий, одинаково опасный в двух ипостасях: человеческой и драконьей. После ранения демобилизовался из армии, не успев дослужиться до высших чинов. Долго жил за границей, вернулся около года назад, включился в борьбу за лидерство в собственном клане. Лора, кажется, его двоюродная сестра.

Рассматриваю ректора без какого-либо пиетета, а ведь до начала отношений с Сезаром не смела даже глаза поднимать на драаров. С восторженной детской наивностью я видела в каждом из них небожителя. Поклонялась их силе, природной мощи их магии, восхищалась умением летать.

И сейчас восхищаюсь, конечно, но в остальном они, скорее, враги. Не для всех простых, разумеется, а лишь для глупышки, позволившей себе позабыть, что драары — отдельный человеческий вид. И мораль с этикой, судя по последним событиям, у них тоже альтернативная.

Не отпускает вопрос: зачем дар Лиитон заменил собой дар Кааса в Диздэне? Это место не кубок чемпионов по драгби. Простые люди для них слишком ничтожны, чтобы состязаться за то, чтобы управлять процессом нашего обучения. У драаров свои академии, Диздэн для них не должен быть так уж интересен. А тут ректором вновь назначают не менее знатного, чем дар Каас.

— Вы долго собираетесь таращиться на меня, будто лягушка? — произносит драар ледяным тоном.

А вот и первые комплименты подъехали. Ну он и гад.

Улыбаюсь во все зубы. Жаль, что в остальном не могу так хорошо контролировать своё тело, и толчком прилившая к голове кровь яростно палит щёки.

Голос может дрожать, и ответить я не решаюсь.

Смотрю на пустую тарелку перед собой, беру бокал и пью воду маленькими глотками.

Значит, в глазах дар Лиитона я лупоглазая, как лягушка. Занятно.

Глава 3

Собираясь на приветственный ужин в честь начала нового учебного года, я почти не сомневалась, что всё закончится моим срочным отъездом из Диздэна. О замене ректора, конечно, не подозревала, но знала, что жених Лоры дар Лиитон не станет держать меня в штате академии.

И уж точно задерживать меня в Диздэне не станет кузен этой знатной драары.

Все мои вещи собраны. Уходит полчаса-час, чтобы упаковать мелочи, как ночную сорочку, будильник. Снять со стен визиографии. Побродить туда-сюда, прощаясь с той жизнью, в которой мне нет больше места.

Как же я буду скучать.

Обидно, вообще-то. До предательства дар Кааса у меня и мысли не было из Диздэна уходить. И я — честно — жалею о том, что мы вообще были вместе. А ещё в ужасе от того, что самые прекрасные моменты собственной жизни теперь — моя слабость и боль.

Всё, хватит, возврата к прошлому нет. Поговорю с ректором и уеду.

Не то чтобы мне хочется с ним говорить, но до ночного экипажа ещё три часа. Кроме того, сейчас сердце словно умерло и даже не дёргает. Завтра анестезия шоком спадёт, и я могу пожалеть, что не довела дело до логической точки. Чем жирней она окажется, тем меньше будет соблазна однажды попытаться вернуться назад.

Поднимаюсь артефактом перемещений на верхний уровень главной башни. Ровно в восемь вечера стучу в дверь. Слышу:

— Входите.

Затем:

— Вы опоздали.

На часах первая минута девятого.

Нет, он не педант. Просто мелкий мстительный тип, который пытается навесить на меня вину ни за что.

Сажусь в кресло напротив. Спокойно оглядываюсь по сторонам: в кабинете всё как при Сезаре. Кроме хозяина, не изменилось вообще ничего. Те же часы в углу, та же коллекция артефактов, и даже мелочи на столе лежат так, как я когда-то их расставляла: письменный прибор из горного хрусталя, ручки, бумаги, статуэтка крылатой богини Альяне — покровительницы магических наук и плодородия.

На миг кажется — всё это дурной сон. И стоит ущипнуть себя, чтобы проснуться в том мире, где Сезар любит меня.

— Вы пришли сюда, чтобы любоваться кофеваркой?

Внимательно смотрю на дар Лиитона: сидит в кресле весь такой важный. После ужина даже цепь с регалиями ректора не снял. Давит взглядом, хорошо хоть не магией. Давит авторитетом и властью. И даже ростом, шириной плеч, выражением лица. Тем, что он мужчина, и тем, что драар.

— Вам лучше знать, зачем я здесь, ведь это вы пригласили меня сюда. Надеюсь, не для того, чтобы играть в хамоватого начальника.

Он шумно фыркает, и его немигающий взгляд останавливается на мне. Моя воля почти без сопротивления прогибается под природной магией драара. Я не могу пошевелиться, пока он разглядывает меня. Он смотрит не только в лицо. Его взгляд скользит и ниже, и выше, пока не останавливается на ладони, лежащей на подлокотнике кресла.

— Это фамильное кольцо дар Каасов? Вы что же, продолжаете его носить после того, как он объявил невестой другую? — спрашивает он с нескрываемой издёвкой.

Дожидаюсь, пока его магия меня отпустит. Ещё какое-то время молчу, разглядывая морщинку между нахмуренных тёмных бровей.

— Забудем на миг, что вас, господин ректор, не должна касаться моя личная жизнь. Напомню, что вы не мой родственник или друг.

Я только начала говорить, а ему уже не нравится мой ответ.

— Так вот, если забыть, что вы лезете не в своё дело, тот, кто это кольцо на мой палец надел, тот его и снимет. А я пока кольцо поношу, подожду нашей встречи, так как между мной и этим человеком... драаром есть нерешённый вопрос. Как минимум я хочу получить от него объяснения.

Дар Лиитон трёт лоб. Ладонь у него широкая, крупная. Сезар — учёный, это видно с первого взгляда, как и то, что Лерой — солдафон. И зачем только поставили военного, пусть и бывшего, управлять магической академией?

— А с вами будет сложно. Как он и предупреждал.

Хмыкаю.

— А кому сейчас легко?

— Всё шутите, мисс Бэррис.

— Да какие уж тут шутки.

Он смотрит на меня с недовольным видом, молчит. Решаю, что пора брать дело в свои руки.

— Сегодня на представлении вы не назвали моё имя и должность студентам. Я бы хотела поскорее узнать причину такой забывчивости и закончить уже этот фарс.

— Хорошо. — Он достаёт папку из верхнего ящика стола и подталкивает её ближе ко мне. — Ознакомьтесь.

Все листы в папке пустые.

— Это шутка?

— Нет. Это отсутствие у вас допуска к секретным документам.

Он привстаёт и забирает у меня папку, начинает читать вслух. Его зрачки двигаются, как если бы он точно читал, а не придумывал на ходу. Дар Лиитон не производит впечатления талантливого комедианта, так что мне приходится поверить, что то, что я слышу, и правда написано на кажущихся чистыми листах.

Только с чего бы мне верить, что прочтённое им не заранее заготовленная шутка? Судя по тому, что я слышу — кто-то изрядно поразвлекался, готовя «приказ» аж целого военного ведомства.

— ...На основании вышеизложенного разработке артефакта левитации и полётов под условным наименованием «Крылья Бэррис» присваивается статус секретной военной разработки. Местом дальнейшего проведения исследовательских работ назначается академия Диздэн. К проекту допускается привлекать специалистов, имеющих уровень доступа не ниже С. Всю документацию по проекту засекретить. Лабораторию засекретить. Со специалистами, работавшими над разработкой ранее, провести работу по принятию военной присяги и получению доступа секретности категории С.

Слушаю дар Лиитона с каменным лицом и мысленно аплодирую чьей-то неуемной фантазии.

В то, что всё это правда, верить категорически не хочу.

Глава 4

Дар Лиитон терпеливо ждёт мою реакцию на озвученную им часть комедийной пьесы, в которую превратилась моя прежде спокойная, тихая, предсказуемая и стабильная жизнь. Словно проклял кто, честное слово!

Всё, что я только что услышала — вздор.

Мой проект никогда не назывался «Крылья Бэррис». Я назвала его «Крылья Эльзар», соединив в одном слове два имени: Эльвира и Сезар. И сам этот проект — всего лишь папка с чертежами и несколько маленьких артефактов, которые не работают. Нет ни одного большого прототипа для испытаний. Да и в самой идее я не уверена. Засекречивать нечего.

— А если я не хочу принимать военную присягу и получать доступ к государственным секретам? — задаю первый вопрос.

Он улыбается. И так как он мне не друг, ещё до того, как он отвечает, понимаю, что именно здесь меня поджидает ловушка.

— Вам следовало подумать об этом раньше, когда вы использовали знания, полученные в доме дар Каасов, для разработки своего артефакта. Наши библиотеки не предназначены для того, чтобы в них копались кому не лень. Наши книги написаны драарами для драаров.

Ещё одно подтверждение, что, несмотря на навязчивую политкорректность, льющуюся со страниц газет, драары считают нас ниже себя. Они нам не ровня — это факт, а не пустые слова. Из простых в руководстве страны нет никого — тысячелетия нами правят драары. И делают всё, прикрываясь заботой о нас, чтобы положение не менялось.

Они лучшие воины, лучшие лидеры, и так было всегда. А ещё скрывают знания от нас, не желают делиться.

Библиотека в родовом гнезде Сезара намного больше библиотеки в Диздэне. Там я видела такие книги, о существовании которых даже не подозревала. Кое-что из них почерпнула для разработки Крыльев.

Но есть одно важное «но», расставляющее всё по своим местам:

— Мой артефакт не работает. У меня ничего не получилось.

— Не вам судить, — отвечает дар Лиитон. — Вы продвинулись несколько дальше других, и справедливо, что вами заинтересовалось военное ведомство. Надеюсь, вы понимаете, что первая страна, у которой появится работающий артефакт, позволяющий обычным людям летать, получит крайне важное военное преимущество.

Его слова — как удар в грудь. Внутренности опаляет из-за крайней несправедливости того, что я слышу.

— Но я задумывала свои Крылья не для войны!

— Значит, вы менее сообразительны, чем о вас думают. Крылья — это не игрушка, чтобы бестолково порхать в небе только для развлечения. Крылья на простых меняют логистику, методы и приёмы войны. Или вы думаете, что вас первую осенила идея поднять обычных людей в небо? Эти разработки уже вечность ведутся. Везде! В нашей стране и у наших дальних и ближних соседей.

Он буравит меня тяжёлым взглядом. Его тон становится совершенно холодным:

— Разумеется, вы можете отказаться от принятия присяги и прочего. В этом случае вы пройдёте процедуру корректировки памяти. Мы не можем позволить обладателю военных секретов бесконтрольно расхаживать по улицам с этим знанием, а то и делиться им с условным врагом. Для надёжности из вашей памяти сотрут последний год целиком, если вы сделаете такой выбор. — Он делает паузу. — Разумеется, с компенсацией по сотне эрандов за каждый потерянный день.

Я откидываюсь на спинку кресла и смотрю на него.

Лицо у него нечитаемое. Понять, что он чувствует, невозможно.

Зато знаю, что чувствую я. И это душная, горькая ярость.

Всё сказанное им — полная ерунда! Иначе они бы не покупали меня столь откровенно. Моё жалование составляет пятьдесят эрандов в месяц, они предлагают за возможность стереть из моей головы год с дар Каасом сумму, которую я буду зарабатывать десятилетиями, чуть ли не всю свою жизнь.

Ничего себе план они придумали, чтобы окончательно избавиться от меня из жизни Сезара.

— А если я не хочу стирать себе память, то каково будет моё положение в Диздэне?

Дар Лиитон шумно вздыхает.

— Только что я проиграл тысячу эрандов. — Он усмехается. — Мисс Бэррис, вы невероятно дорогая простушка для всех, кто имеет с вами дело. Другая бы ухватилась за шанс получить эту сумму.

— Ваши слова подтверждают, что всё это — вздор, придуманный лишь для того, чтобы я забыла Сезара. — Показываю кольцо. — Вам мало разлучить нас, так вы ещё и хотите забрать нашу память?

— Нашу? — повторяет он, приподняв брови.

— Мою память о том, как сильно я любила его.

Говорить об этом больно, но молчать я больше не в силах:

— Я знаю, что он тоже любит меня. — Выдыхаю. — Вернее, любил. Возможно, уже не любит, но он точно любил меня раньше.

Дар Лиитон выглядит недовольным.

— Вы говорите об этом так, будто для дар Кааса тут есть чем гордиться.

Широко распахиваю глаза. Он что же, обвиняет Сезара в том, что тот оказался способен на сильные чувства?

Или осуждает за непостоянство? Или за влюблённость в меня, не драару?

— Объясните, что постыдного в том, чтобы Сезар дар Каас влюбился в меня? Или извинитесь за свои слова. Я не позволю вам трепать его имя у него за спиной.

Сезар предал меня, но не дар Лиитону его осуждать. Да и кому бы то ни было — не их чёртово дело, а только моё! Наше с Сезаром.

*

Ссылка на "Подарок мечты с побочным эффектом" для тех, кто ещё не читал историю рождения чувств между Эльвирой и Сезаром: https://litnet.com/shrt/nCnb

Глава 5

Собственный звенящий от напряжения голос всё ещё звучит в голове, когда я понимаю, что допустила ошибку. Дар Лиитон не тот человек, с которым мне следует обсуждать Сезара и наши с ним отношения. У меня внутри всё горит, а он солдафон, способный легко и даже с удовольствием топтать чужие сердца сапогами. И у этого драара я решила спросить мнение о моей несчастной любви?

Эльвира, для чего ты это делаешь? Хочешь причинить себе ещё большую боль?

— Мисс Бэррис... — Холодность в выражении лица собеседника и высокомерие в его взгляде прозрачно намекают, что ничего хорошего он мне не скажет.

Резко поднимаю руку, и он останавливается. Смотрит на меня, не мигая, будто змея.

Лицо горит, и собственный голос кажется хриплым:

— Постойте, не стоит продолжать эту тему. На самом деле, мне не нужны ни ваши оправдания, ни извинения.

Его глаза ярко вспыхивают, и я торопливо продолжаю:

— Прошу простить мою резкость, но я настаиваю, чтобы мы исключили из обсуждения мою личную жизнь и вернулись к... — С трудом вспоминаю, о чём мы только что говорили. — Ах, да, расскажите мне о требованиях военного ведомства. Я хочу узнать поподробней о том, что означает секретность уровня С, какими способами она обеспечивается.

Он кладёт руки перед собой, сцепляет пальцы в замок. Подаётся вперёд, и я с трудом отвожу взгляд от его вертикальных зрачков. Как же в его присутствии душно и тяжело. Он вроде бы ничего такого не говорит, а на мои плечи будто опускается вся тяжесть мира.

— Я бы предпочёл, чтобы вы приняли другое решение. Взяли деньги и заодно исцелились от бессмысленных в вашем положении чувств. Если вы согласитесь с этим поистине выгодным для вас предложением, я согласен пойти даже на то, чтобы оставить вас в Диздэне и вернуть вам прежнюю должность. Вы сможете вести жизнь, к которой привыкли до того, как влезли туда, куда не должны были лезть.

Мне трудно дышать, настолько он меня раздражает. Едва держусь, чтобы не высказать всё ему в лицо. Он настолько высокомерен, что даже не заметит мои обвинения, а вот мои чувства окажутся препарированными, словно лягушка. Он размажет меня, дай только повод ему открыть рот. Что я ему противопоставлю — что он холоден, как замороженная макрель, и лезет не в своё дело, будто сорока?

— Вы что же, всё ещё надеетесь выиграть в споре и удвоить свою тысячу?

Он отмахивается. Тысяча эрандов для него ничто. В мире драаров владения, власть и контроль, сила и характер куда важней денег. Я всё ещё помню объяснения Сезара.

Помню галерею в его родовом имении, вид на проплывающие внизу облака, тонущую в дымке долину, прохладный ветер в лицо, и его горящие глаза, и то, как он держал меня за руку. Мы разговаривали о будущем, о том, что ему потребуется время, чтобы ввести меня в Каас-холл своею женой. Что ради меня он добьётся всего, и его семья обязательно меня примет.

В тот день он сказал, что у меня есть характер, жажда знаний, талант — и это намного важней богатства или бедности моей семьи. «Деньги — всего лишь бумажки».

— Я недооценил ваш характер, — твёрдо говорит дар Лиитон. — Потому позволю себе высказаться по тому вопросу, который вы решили со мной не обсуждать.

Он встаёт из-за стола и отходит к окну. Уже стемнело, и отсюда я плохо вижу выражение его лица, да и стоит он ко мне в пол-оборота.

— Вы сказали, что дар Каас вас полюбил. К сожалению, это правда. Не будем о том, какие причины привели к столь печальным последствиям. В конце концов, он виноват в сложившейся ситуации не меньше, чем вы.

— Я не хочу это слушать.

— И всё же вам придётся выслушать то, что я скажу. Это вы и такие, как вы, обладая лишь зачатками магии, можете наслаждаться погружением в эмоции и потерей самоконтроля. Вы называете это опасное состояние любовью, превозносите его, оправдываете им свои ошибки и преступления. Для вас любовь — желанная норма, но для драара такое поведение недопустимо.

Не делая пауз, он продолжает меня удивлять:

— Дар Каас, слава богам, смог вернуть себе самообладание настолько, чтобы от вас отказаться. Боюсь, его решимость может ослабнуть, хотя он, конечно, будет бороться с собой. Поэтому необходимо исключить саму возможность для него вернуться к вам. Это понятно?

Он внимательно смотрит на меня, а я даже не знаю, как реагировать на то, что услышала. Мне всерьёз начинает казаться, что всё это — сон.

— Чему вы так удивляетесь, мисс Бэррис? Или вы не помните, сколько войн пронеслось по нашей земле до того, как мы научились держать свои чувства под контролем? — Он молча разглядывает недоумевающую меня. — Хотя, наверное, в ваших школах учат иначе.

Нас учат иначе, он прав, но, кажется, я понимаю, о чём он говорит. Троя пала из-за прекрасной Елены — в сражении за её руку и сердце город выжгли дотла. Помпеи сгорели, когда Альма, прекрасная дочь простого мельника, понравилась одновременно троим родовитым драарам. Список можно продолжать бесконечно. Тот период в нашей истории называют Пылающие времена. Он и закончился-то всего лишь лет двести назад с сожжением Москвы и Парижа.

Дар Лиитон говорит:

— Любовь для драара как горящий фитиль, присоединённый к горе динамита. И я рад, что в нашем случае огонь вовремя удалось погасить. Поймите и примите как факт: вы с Сезаром больше никогда не увидитесь. Понимаете?

— Вы запретите нам встречаться?

— Причём тут я? Он сам себе запретит, верней, уже запретил. Со своей стороны я проконтролирую, чтобы решения моего друга выполнялись, и позабочусь о вас, как смогу.

Даже в самом страшном кошмаре я не могла представить, что Сезар предал меня потому, что слишком сильно любил.

Глава 6

Дар Лиитон даёт мне время всё обдумать и принять решение. Он назначает новую встречу на восемь утра.

— Я и так вожусь с вашим вопросом непозволительно долго, — отмахивается от моих возражений. — Всё должно быть решено уже завтра. — Его большая ладонь накрывает папку с бумагами военного ведомства, и я замечаю змеящийся среди выпуклых вен старый шрам. — Я выполню приказ, и вы — тоже.

Возвращаюсь в комнаты, где стоят мои чемоданы, а всё остальное выглядит необжитым казённым жильём. В моём распоряжении кофеварка и ночь до утра.

Поначалу время тянется долго. Сижу в комнате без зажжённых огней, смотрю в окно на серое небо. Погода пасмурная, и набрякшие тучи прячут за серостью потемневшее небо. Идёт мелкий дождь. Капли текут по стеклу, навевая желание отдаться печали и не думать вообще ни о чём.

Хочу или не хочу, но принять решение мне придётся. Сбежать они мне не дадут.

Дар Лиитон поставил меня перед выбором из двух одинаково не нравящихся мне вариантов.

Стирать из памяти целый год — рискованное предприятие. Если соглашусь, потеряю не только эмоциональную память, но и часть знаний и сил. Я забуду не только о Сезаре, но и о тех книгах, которые за год прочитала, всём новом, чему научилась. Мне дадут деньги, но внутренне я стану бедней.

Словно мифический артефакт управления временем, которого, разумеется, не существует, перенесёт меня на год назад. Мне придётся заново узнавать то, что я позабыла. Но два года в один не впихнёшь, из отличницы я превращусь в отстающую. Мои открытия будут стёрты, я утрачу прогресс в артефакторике. Из пережившей глубокие сильные чувства, я вновь стану той, чьё сердце ещё не пробудилось.

Забуду боль — и забуду всю радость, которую пережила.

А если случится ошибка, и у меня заберут не год, а, к примеру, лет десять, то я стану подростком в теле взрослого человека.

Видела таких, и это страшное зрелище. Годы отбирают у осуждённых преступников. Вместо того, чтобы держать людей в тюрьмах, как в архаичные времена, сейчас наказывают стиранием памяти. Так утративший опыт преступной жизни человек может начать всё сначала. Бывает, личности с опытом пятилеток оказываются в дряхлом теле стоящих у порога физической смерти людей.

С учётом всего, что дар Лиитон рассказал, меня хотят убрать из жизни Сезара. Стереть мою память — заставить его вновь меня завоёвывать. Чтобы этого не случилось, у них уже есть план. Но он не понадобится, если в моём теле проснусь я же, к примеру, пятнадцатилетняя.

Стереть мою память вот так — почти то же самое, что и убить.

Не хочу, чтобы копались в моей голове. Не могу позволить забрать лучшие мгновения моей жизни. Наш первый поцелуй, то, как я впервые лежала в его объятиях, наши полёты, разделённые на двоих желания и мечты.

Даже если Сезар предал меня — я его не предала, от него не отказалась. Наша любовь делает меня сегодняшней мной. Говорила бы я так с дар Лиитоном сегодня, перенеси нас на год назад? Тогда я была серой мышкой, не способной поднять глаза на повелителей неба.

Становиться рабыней военного ведомства тоже не хочется. Но на этом пути есть возможность возврата. Дар Лиитон тоже служил, но ушёл из-за травм. Будет невыносимо — и я как-то уйду. Что-то придумаю. Не вечность же они будут держать меня на коротком поводке.

«Четыре месяца», — мелькает в голове.

И правда. Зимой Сезар женится. За мной будут смотреть четыре месяца, а дальше я стану не важнее других.

Ложусь в постель и впервые за эти дни сплю до самого утра без сновидений, оставляющих дорожки высохших слёз на щеках.

О принятом решении извещаю дар Лиитона ровно в восемь утра.

Листая бумаги из вчерашней папки, он выглядит хмурым и озабоченным. Шумно выдыхает, раздувая ноздри, как жеребец. Поднимает голову и смотрит мне в глаза тем самым взглядом, от которого мышцы сводит и тело каменеет.

— Вы дадите мне клятву, что если Сезар дар Каас свяжется с вами любым способом, то вы доложите мне об этом.

Из-за его магии у меня нет возможности сказать ему «нет», но, судя по потемневшему лицу, мой единственный возможный в такой ситуации ответ он понимает.

Когда он снимает окаменение, говорю прямо:

— Господин ректор, вы всего лишь мой работодатель. И даже когда я дам присягу, то не стану вашей рабой. Моя личная жизнь не должна вас касаться.

— Я прошу, — он меняет тон.

— Эта тема не обсуждается. Вы всё ещё можете уволить меня.

Он качает головой.

— Да если б я мог.

Барабанит пальцами по столу, глядя сквозь меня.

— Приоткрою завесу тайны: вашим непосредственным начальником снова станет магистр Шэдоуз.

Шэдоуз — крайне неприятный человек, вернее, драар. Зельетворец девятого уровня. Бывший заведующий кафедрой артефакторики и зельетворения. Мой личный враг, если вспомнить нашу последнюю встречу.

Дар Лиитон явно ждёт бурной реакции, но её нет, и последняя его надежда уговорить меня всё забыть испаряется у нас на глазах. Лицо суровеет, взгляд становится жёстким.

Меня такая перемена устраивает.

— Хорошо, я вас понял. Представители секретной службы ознакомят вас с правилами. О месте и времени встречи вам придёт сообщение через почтовый артефакт.

Почтовые артефакты привязаны к помещениям, потому решаю спросить:

— Я могу остаться в прежних комнатах?

Он удивлён.

— Почему вы спрашиваете?

— Это обширные апартаменты, которые выделяют только старшим сотрудникам. Будучи ассистенткой, я жила на другом этаже в более скромных условиях.

— Живите там, где живёте. Должность заведующей кафедрой остаётся за вами, мисс Бэррис. Секретность предполагает, что о ваших особых исследованиях никто не должен узнать. А значит, у вашей деятельности будет прикрытие.

— А как же магистр Шэдоуз?

— Он будет вашим куратором от военного ведомства.

Встаю с кресла.

Ну что ж. С этим можно работать. Встреча с Шэдоузом наверняка ни меня, ни его не порадует, но в остальном, думаю, я сделала верный выбор.

Глава 7

За полчаса до начала занятий я узнаю, что один из нанятых только в этом году преподавателей по невыясненным причинам в Диздэне так и не появился.

Нортон Лайтерман — зельетворец, а их у нас и так не хватает. Помню, как радовалась, когда сумела заполучить для Диздэна специалиста настолько высокого класса. Восьмой уровень, множество статей в научных журналах, практические разработки для лучших фармацевтических кампаний. На собеседовании два месяца назад он показал себя как человек серьёзный, ответственный, искренне увлечённый зельетворением и желающий попробовать свои силы в преподавании.

Сезару он тоже понравился. Никогда бы не подумала, что мистер Лайтерман так меня подведёт.

— Он прислал сообщение, что находится в Южной Америке и не сможет прибыть вовремя из-за карантина, — говорит миссис Лаплас, в третий раз пересмотрев бумаги у себя на столе. Распечатка слегка дрожит в её полной руке. — И как только я проморгала его письмо? Он пишет, что консультировал отделение «Фармафакторик» в Каракасе. Помните, в газетах писали ещё, что в биоинженерной лаборатории произошёл прорыв защитного контура, и несколько человек в критическом состоянии попали в больницу? Карантин продлится ещё две недели из-за попавших в систему вентиляции спор язвенного чернокрыла.

Она опускает записку и смотрит на меня сквозь очки.

Миссис Лаплас под шестьдесят, и она никогда не претендовала на должность заведующей кафедрой. Ей пришлось заниматься не своим делом, потому что я, услышав о помолвке Сезара с другой, самоустранилась от руководства. Это мне следовало получить сообщение Нортона Лайтермана и найти преподавателя на замену или передвинуть занятия, а я в это время раненой волчицей металась в закрытом пространстве своих комнат, позабыв обо всём.

— Ничего страшного не произошло, миссис Лаплас. Всё исправимо. Спасибо, что заменили меня. — Искать другого преподавателя уже поздно. — Я возьму на себя младшие курсы. Вы сможете взять старшекурсников?

Мы правим расписание вместе, чтобы миссис Лаплас как зельетворец пятого уровня в ближайшие дни вела только зельетворение.

На вводное занятие по нелюбимому предмету я опаздываю. Лекционные материалы у меня есть, в отличие от времени для подготовки. Результат получаю соответствующий.

Студенты настроены скептически, я в их глазах слишком молода и вовсе не зельетворец. Все они знают мою историю, и вместо обсуждения темы занятия я получаю вопросы о личной жизни и завуалированные намёки, что нахожусь не на своём месте.

Отбиваюсь, отмалчиваюсь, перевожу тему — в итоге чувствую себя раздавленной. И это только первый урок. С второкурсниками мне приходится вдвойне сложней. Они знают меня лучше, уверены в себе больше. Фанатки Сезара, которых в Диздэне до неприличия много, с наслаждением точат об меня коготки. Молодые люди с азартом пытаются подловить на том, что, как они думают, знают лучше меня.

В оставшееся время я работаю над расписанием. Пишу ответ на сообщение Нортона Лайтермана. Понимаю, что нам в любом случае необходим ещё один опытный зельетворец, и это стоит обсудить с ректором в самое ближайшее время.

Некстати проскакивает мысль, что у магистра Шэдоуза таких накладок, как у меня сейчас, не случалось.

С дар Лиитоном мы пересекаемся на обеде — я заканчиваю с десертом, а он только входит в зал. Приветствует всех кивком, отдельно слегка наклоняет голову, показав, что заметил меня. Безмолвно приступает к еде, и я могу сделать вывод, что новостей из военного ведомства пока нет.

— Мы можем обсудить вопрос работы моей кафедры? — спрашиваю я дар Лиитона.

— В восемь вечера в моём кабинете, — сообщает он, вернув бокал на стол.

После обеда из лаборатории артефакторики номер два — старшие курсы — доносится грохот. Никто, кроме преподавателя, не пострадал. Обгорел стол и всё, что находилось на нём, включая расплавившийся силовой контур.

Мистер Максвелл тоже из новичков этого года. Не привык ещё, не обжился, потому и не сумел среагировать вовремя. Теперь он не сможет работать в ближайшие дни — сильно обожжены пальцы рабочей левой руки. Отправляю его в лазарет, а сама остаюсь в лаборатории, чтобы довести занятие до конца.

Артефакторика — моя стихия, и пусть я стою напротив людей, которые младше меня всего на три года, сохранить самоконтроль и управлять вниманием аудитории здесь на порядок легче, чем с младшекурсниками-зельетворцами.

— Похоже, летние каникулы прошли у вас хорошо, раз вы не только забыли, что незамкнутый контур нельзя заполнять ни одной каплей силы, но и разучились правильно реагировать на опасную ситуацию. Повторим порядок действий при взрыве или угрозе взрыва. Итак...

Когда я остаюсь в помещении одна, то впервые за день чувствую удовлетворение. Здесь я на своём месте, могу честно гордиться прошедшим занятием.

И какой же беспомощной я чувствую себя во всём, связанном с зельетворением. Тот случай с испорченным зельем всё ещё влияет на меня. Обхожу зельетворение десятой дорогой, и это, когда управляешь кафедрой артефакторики и зельетворения, неправильно.

Как руководитель я тоже нехороша. Можно сказать, что все сегодняшние неприятности случайны, но во времена Шэдоуза что-то не припомню я таких случайностей.

Его боялись и уважали. Не так часто появляясь в Диздэне, он умудрялся держать всё под контролем. А я младше всех коллег и выше по должности. За исключением моего ангела-хранителя миссис Лаплас, они все мужчины и подчиняться женщине им не нравится. И многие, уверена, считают, что заведующей я стала несправедливо.

Минуя должность преподавателя, сразу из ассистенток я стала завкафедрой. Сезар настоял, никаких должностей я у него не просила. Мне не особо-то верили, пусть и не высказывали всё в лицо. Но трое преподавателей не сработались со мной и ушли, и замены, которые я нашла, оказались не лучшими. Максвелл умудрился пораниться уже на первом занятии, а Лайтерман отдыхает на карантине и на письма — я проверила — не спешит отвечать.

Глава 8

Когда я возвращаюсь к дар Лиитону, уже он оказывается не свободен для запланированного разговора. В гостиной четвёртого курса произошёл конфликт, студенты подрались, и в кабинете ректора не протолкнуться из-за краснолицых растрёпанных молодых людей в порванной одежде с разбитыми костяшками и синяками на лицах. Спор ещё не закончен, обсуждение случившегося не обходится без грубых слов.

Куратор четвёртого курса мэтр Солье преподаёт теорию хаоса и порядка, а также провидческие навыки. Этот пожилой джентльмен из круга тех, кого с первого взгляда относишь к категории милых чудаков. Его речь всегда мягкая, плавная, взгляд отстранённый. И даже сейчас, когда конфликт дорос до разбирательства в присутствии ректора, он не может заставить сгрудившихся молодых людей вести себя подобающим образом. Возбуждённые дракой, они не слышат его.

Ссора произошла из-за девушки. «Продажная девка, мечтающая хоть на ком-то нажиться», — звучит из уст одного из наиболее потрёпанных молодых людей. Другие за подобные высказывания пытаются ему «морду набить». И даже присутствие ректора не охлаждает пылающие гневом сердца.

К моему удивлению, дар Лиитон молчит. Бывший военный высокого ранга по умолчанию обладает хорошо поставленным командным голосом. Значит, может так приказать, чтобы все немедленно успокоились. Как драар он может лишить голоса одного или нескольких драчунов, заморозив их своим взглядом. Вместо этого дар Лиитон слушает доводы сторон — о предмете ссоры, а не том, что кулаками такие споры не решают.

Чем откровенней становится обсуждение, тем неприятней мне его слушать.

Не хотела бы я, чтобы меня так за спиной обсуждали. Как бы та девушка ни провинилась, скандал пора прекращать. И раз мэтр Солье и дар Лиитон не вмешиваются, мне придётся самой это сделать.

— К-хм, к-хм, — я пользуюсь краткой паузой, чтобы привлечь к себе внимание. — Буду крайне признательна всем за немедленно завершённый разговор на столь неприятную тему. И хочу заметить, что обсуждать молодую леди у неё за спиной как минимум неэтично.

В кабинете воцаряется тишина. Все взгляды направлены на меня, лица молодых людей краснеют ещё сильней. Мэтр Солье продолжает витать в облаках, дар Лиитон смотрит с крайним вниманием.

И пусть я знаю, что хорошо одета и всё находится на своих местах, в руках появляется зудящее желание оправить одежду. Позволяю себе расправить плечи и ещё выше поднять подбородок. Мне нельзя показывать слабость, а то сожрут.

— Вам следовало бы извиниться перед молодой леди, — говорю я самому активному обличителю. — Даже если вы правы, и она в чём-то действительно виновата, причём не перед вами, сейчас вы разносите сплетни. Вы говорите, а кто-то слушает вас. Опускаясь до такого поведения, вы унижаете не только девушку, но и сами себя, превращаясь в стервятника, а её делая жертвой злословия. Хотите правды — выступите против неё, чтобы она сама могла вам ответить.

Дар Лиитон бросает на меня острый взгляд. Затем я с удивлением слышу:

— По тридцать штрафных кругов каждому ежедневно в течение этой недели.

Стадион немаленький, пробежать тридцать кругов, наверное, только для драара несложно. Наказанные студенты из-за усталости всю эту неделю вряд ли смогут полноценно учиться. Да и справедливо ли это наказание для всех?

— Это несправедливо! — обличителей и защитников объединяет единый порыв.

Хватает взгляда, чтобы навести тишину.

— Мисс Бэррис совершенно права. Осуждать леди у неё за спиной, разносить сплетни — поведение вне кодекса. — Дар Лиитон встаёт. — Но, с другой стороны, нельзя вступать в бой без цели в нём победить. В следующий раз будете лучше стараться, защитники.

Он что же, намекает, что правильно — это когда драка заканчивается победой одной из сторон? Сразу видно — военный.

— А теперь все на выход. Мэтр Солье, проследите, чтобы прямо сейчас все присутствовавшие в моём кабинете студенты отправились на стадион. Только один, с повреждённой рукой, может отправиться с лазарет, и принять наказание завтра.

Кабинет пустеет, дверь за последним из выходящих закрывается, и мы с дар Лиитоном остаёмся наедине. Ректор встаёт и подходит к окну, я сажусь в предложенное мне кресло.

Он молчит, и я не тороплю события. В кабинете всё ещё слишком много негативной энергии.

— Ну вот, побежали, — с удовлетворением говорит дар Лиитон и поворачивается ко мне. — Чаю, мисс Бэррис?

Сначала хочу отказаться, но я и правда выпила бы чаю с печеньем. Ужин я пропустила, и желудок давно требует его накормить.

— С удовольствием. Большое спасибо за предложение.

Дар Лиитон удивлён. У него слабая мимика, но я читаю реакцию в слегка приподнявшейся линии бровей и расширившихся вертикальных зрачках.

Ректор щёлкает кнопками кофеварки, и артефакт начинает мигать. Пар поднимается над нагревательным баком, вода бежит по трубкам с приятным журчанием. Пока напиток медленно капает в чашки, хозяин кабинета сервирует столик у камина. Подаёт вазочки со сладостями и в самом конце две чайные пары, источающие божественный аромат.

— Я рад, что вы относитесь к текущей ситуации с достойным уважения самообладанием, — говорит он, когда я пересаживаюсь в кресло возле накрытого столика.

Голод заставляет меня больше интересоваться бисквитами и печеньем, чем его странным высказыванием.

— Не совсем поняла, что вы сказали.

В моих руках находится чашка горячего чая, когда он говорит:

— Вы появились чуть позже, потому, наверное, пропустили, что личность девушки, поведение которой вызвало столь острый спор, скрывается под инициалами Е.Б.

Не будь в моих руках блюдца, я бы ошпарила ноги.

— Хотите сказать, они подрались из-за меня?

Арбалетной стрелой в голову впивается воспоминание о «порочной, лживой твари» и что-то о том, что такая готова продаться любому. Возвращаю чай на стол. Чувствую, как щёки горят.

Искра злости перекидывается на невозмутимого дар Лиитона. Мне есть что ему предъявить.

Глава 9

Ректор пристально смотрит мне в лицо, и приходится тратить силы для того, чтобы не опустить взгляд, не выдать, как же всё это больно.

— Позвольте мне судить, справляетесь вы со своими обязанностями или нет, — говорит он строгим тоном. — Меня пока что всё устраивает.

Я думала, что с увольнением не возникнет проблем, что моё признание примут со вздохом: «Ну наконец-то», — и вот на тебе. Неожиданно.

Решаю доложить о допущенных ошибках. Перечисляю по пунктам, и слышу в ответ:

— Всё это не имеет значения. Вы остаётесь на своём месте, мисс Бэррис.

— Все знают, что должность заведующей кафедрой досталась мне несправедливо, — говорю я упрямо. — Будет правильно освободить её до того, из-за меня возникнут ещё большие неприятности для академии.

Он ни в какую не соглашается меня понизить. Нет, и всё.

Вскакиваю с места.

— Я вас не понимаю!

Сидеть и мериться с ним взглядами больше не могу. Начинаю ходить между окном и камином, в то время как драар провожает взглядом каждый мой шаг.

Повторяю всё, что уже раньше сказала. Напоминаю, что прежде работала ассистенткой, что у меня нет преподавательского опыта и нет уважения в коллективе, а сейчас я и вовсе как мишень для кидания дротиков.

Чем чётче я проговариваю проблемы, тем легче мне становится на душе. Они есть — и я их не скрываю. Они реальны, я ничего не выдумываю. И от того, что теперь всё открыто, откровенно и честно, мне становится хорошо.

Жалею только о том, что когда-то позволила себе принять подарок Сезара. Да, я хотела избавиться от работы на Шэдоуза, мне нравилась мысль, как много я могу сделать, будучи заведующей. Ведь чужие обязанности кажутся такими лёгкими, пока не приходится разбираться с теми же проблемами самостоятельно.

— Вы должны уволить меня!

— Нет.

— Тогда объясните причину.

Он медлит, и я смотрю ему прямо в глаза.

— Мой друг взял с меня слово, что ваше положение в Диздэне не изменится, — наконец произносит он, и я чувствую себя раздавленным червяком.

— Вы говорите о Сезаре?

— Да, он взял с меня слово, что я о вас позабочусь. И ему будет неприятно узнать, что вы оставили должность. Потому она ваша, а те мелкие неприятности — это не причина вас понижать.

Закрываю глаза.

— Подождите, но вы ведь предлагали мне стереть память. Разве это не изменило бы моё положение в Диздэне?

— Вы отказались от этой возможности, как он и предполагал.

Дар Лиитон встаёт, и мне приходится запрокинуть голову, чтобы смотреть ему в лицо.

— Чтобы вы меньше волновались из-за ерунды, уже завтра я вызову Шэдоуза. Он не откажется провести уроки у старшекурсников. Если нужен ещё один зельетворец до появления Лайтермана, это также можно решить.

До боли закусываю губу. Не хочу выдать то, что так и просится на язык.

Дар Лиитон читает мысли, словно заправской менталист, и отвечает на незаданные вопросы:

— Его забота о вас не означает, что вы будете вместе. Наоборот. Он взял с меня слово заботиться о вас, чтобы иметь возможность больше не вмешиваться в вашу жизнь.

— Но я ему небезразлична.

Дар Лиитон шумно выдыхает.

— Небезразлична, и потому вы никогда больше не встретитесь. Заключив с вами помолвку, он пошёл против семьи и наших обычаев. Он нарушил кодекс и заслужил своё наказание.

— Что ещё за наказание? Что за кодекс?

Дар Лиитон не отвечает.

— Идите к себе, мисс Бэррис.

— Что за кодекс? — повторяю я. — Ответьте мне, наконец!

Дар Лиитон наклоняется, и его горячее дыхание касается моего лица. Он давит на меня, я не уступаю. Ни за что не отведу, не опущу перед ним взгляд!

— Вы не драара. Он не имел права на отношения с вами. Это категорически запрещено. Прописано в кодексе — правилах, которые каждый из нас знает с детства.

Сердце стучит так сильно, что становится больно. Ладони потеют. Сейчас я узнаю причину разрыва помолвки.

— Вы говорите о правилах для драаров?

— Именно так, леди. Мы не заводим отношения с такими, как вы. Это запрещено.

У меня губы дрожат от напряжения.

— Тогда признайте, что мы разные расы, и вы считаете себя нашими господами. Я неподходящего — слишком низкого — происхождения для него, в этом всё дело? У нас не может родиться здоровых детей? Потому нет и никогда не было полукровок, правильно я понимаю?

Дар Лиитон едва удерживает свою магию. Меня то пригвождает к месту, то отпускает.

— Вы как бульдог, не можете остановиться.

— Да, я бульдог, — соглашаюсь с нелестным званием. — А вы бы на моём месте не попытались разобраться в случившемся? Я не понимаю, почему он бросил меня. Объясните мне, и я перестану задавать вопросы, которые вам так не нравятся.

Он шумно выдыхает мне в лицо, но я не отстраняюсь.

— Дело не в детях, — медленно говорит он. — В смешанных браках в ста случаях из ста дети рождались драарами. Наша магия разная, а в остальном мы с вами одинаковые. Разница только в силе — магической и физической. И если драара не станет интересоваться слабым мужчиной, то драар — наоборот, ценит хрупкость и женственность. Вы с вашей слабостью, нежностью, беззащитностью вызываете в нас слишком много эмоций. Вас таких миллионы, но почему-то всегда одна женщина становится желанной для многих. Мы сталкиваемся лбами из-за вас, и с этого начинается огненный ад. Потому вы все для нас под запретом. Близко общаться с вами запрещено. Пускать вас в своё сердце запрещено. Ухаживать, предлагать отношения, брак, заниматься любовью — запрещено.

Я шумно сглатываю, и дар Лиитон опускает взгляд на мои губы. Это длится всего мгновение, но меня будто опаляет огнём.

— Сезар нарушил все правила. И нам, и ему пришлось постараться, чтобы он взял себя в руки. И вы сделайте так же — забудьте его. Да, Эльвира? Вы ведь не хотите стать причиной новой войны?

Когда он отступает на шаг, меня внутри всю трясёт.

— Идите к себе. И работайте совершенно спокойно.

Глава 10

После разговора с дар Лиитоном я до глубокой ночи не могу спать. Прямо мучение какое-то. Ворочаюсь с бока на бок, лежу тихо, закрыв глаза, считаю овец — заснуть никак не выходит.

Переодеваюсь, убираю волосы в хвост и отправляюсь в библиотеку. Пока не удовлетворю неуёмное любопытство, всё равно не усну.

Библиотека располагается в Синей башне. В дневные часы из-за делающих домашние задания студентов тут не протолкнуться, но и ночью библиотека не спит. Диздэн — научный и образовательный центр, у всех сотрудников разное расписание. Астрологи, например, всегда работают по ночам.

В десять вечера библиотека закрывается для студентов, но преподаватели с ассистентами могут войти в неё в любой миг. Под свою ответственность можно провести и тех, кому ночью полагается спать. В ночь перед экзаменами Синяя башня всегда светится до утра.

Учебный год только начинается, и посетителей мало. Поднимаюсь на третий этаж. Тут собраны книги по естествознанию и истории. Ни один стол не занят, и, активировав фонарь, я начинаю поиск с алфавитного перечня. Надежда, что мне повезёт, быстро проходит — в списке нет кодексов.

Решаю подняться на этаж выше — проверить раздел с книгами по судопроизводству и своды законов. Здесь горит свет, я не одна. Проверяю перечень, на что уходит гораздо больше времени, так как кодексов много. Не нахожу ни одного подходящего.

Попросила бы помощи, но не хочу зря тратить время. Прорицатели, которых здесь двое, изучают книгу мёртвых. Их интересует прошлое и будущее, настоящее вне сферы их интересов.

Возвращаюсь вниз и берусь за книги по истории. Предположительно, появление кодекса чести драаров — лет двести назад. Чуть раньше или чуть позже. Берусь за книги этого периода, пробегаю глазами статьи, но ни в одной нет и слова о том, почему Пылающие времена прекратились.

То ли ищу не там, то ли наши книги составлены так, чтобы умалчивать об истинных виновниках войн. Герцог такой-то против князя такого-то, барон этакий против виконта сякого. И ни в одной книге не подчёркивается факт, что вся знать — драары, и это их конфликты несут обычным людям разорение и смерть. Факт прекращения войн авторами статей и монографий замечен, а почему так случилось, никто не обсуждает.

Интересный расклад.

Возвращаю книги на полки. Упоминаний кодекса я не нашла, но, пока читала, ужасно устала. Скорей всего, теперь мне удастся заснуть.

Никогда не любила историю, не видела от неё для себя практической пользы, терпеть не могла заучивать бесконечные даты и имена. А сейчас думаю, может, не в истории дело, а в том, как нам её преподносят?

История как зельетворение — учи наизусть, повторяй точно, и так получай высокие отметки. На вопрос: почему это работает так, а не иначе, никто не бежит отвечать.

Артефакторика — совершенно другая наука. Здесь не нужно ничего специально запоминать. Для всего есть справочники, а наша задача — всегда знать причину и цель, соединять множество элементов в единое гармоничное целое.

Ложусь в постель с грустной улыбкой. У меня новое достижение: целых полтора часа я не думала о Сезаре.

Подушечкой пальца касаюсь шершавой поверхности родового кольца дар Каасов, кручу его, но снимать даже не думаю. Не хочу ничего забывать. Для меня его любовь, как и его отказ от меня — загадка, которую хочется разгадать.

Закрываю глаза, и будто живое вижу лицо Лероя дар Лиитона. Короткие тёмные волосы, светло-серые глаза с вертикальным значком. Он хмурится, поджимает губы. Прямо вижу за ним пылающие молнии, слышу громы в низком голосе:

— Зачем вам в это лезть? Я же уже всё объяснил.

— Я не верю вам, господин ректор. Чувствую, что вы темните, — шепчу, кажется, вслух и медленно проваливаюсь в темноту.

Утром просыпаться совершенно не хочется.

Обеденный зал яростно шумит, на меня бросают взгляды не только студенты, но и преподаватели.

— Что случилось? — тихо спрашиваю я миссис Лаплас.

— Ничего, дорогая.

Поворачиваюсь к ней всем корпусом: врать она не умеет.

— Центральный вестник опубликовал большое интервью невесты нашего бывшего ректора, — взяв меня за руку, говорит миссис Лаплас. — Её спрашивали и о вас, мисс Бэррис.

— И что она ответила?

— Она сказала, что её жениху пришлось пройти курс детоксикации после предыдущих отношений. Явно вас не обвинила, но намекнула, что прежний выбор дар Каас сделал недобровольно.

— То есть меня считают отравительницей? А ничего, что на драаров не действуют приворотные зелья?

— Вы заведующая кафедрой артефакторики и зельетворения. Обвиняющие вас используют это как доказательство вашей вины.

— Это только название, я не зельетворец!

На моё плечо ложится тяжёлая ладонь. Поворачиваюсь — дар Лиитон смотрит на меня сверху вниз.

— Мне только что сообщили: офицеры уже прибыли, ждут вас в моём кабинете. Они торопятся, и если вы уже закончили с завтраком...

Я встаю. Всё равно от волнения ничего съесть не смогу.

— Меня арестовывают?

— Простите, что?

Рядом с миссис Лаплас лежит сегодняшняя газета. Беру её и показываю первую страницу с пылающим заголовком через весь лист огромными буквами: «Приворот! Отравительница дар Кааса».

У ректора становится такой вид, будто вместо яичницы ему на завтрак подали разделанную лягушку. Он быстро читает заметку, хмурится всё сильней, поднимает взгляд на меня.

— Этот вызов не имеет к этому, — он кривится, — никакого отношения.

Дар Лиитон возвращает газету миссис Лаплас и легонько подталкивает меня в сторону выхода.

— Идёмте скорее, мисс Бэррис.

То, что ректор уводит меня за собой, а затем я улетаю в столицу верхом на обернувшемся в дракона офицере военного ведомства и в сопровождении двух его коллег, наносит ещё один — сокрушительный — удар по моей репутации.

Глава 11

Военное ведомство располагается на небольшом удалении от столицы. Здание, похожее на огранённый алмаз, венчает один из горных утёсов. Стены — сплошное стекло. В нём отражаются горы, небо, плывущие облака и растянутый, искажённый, множество раз преломлённый диск почти белого солнца. Блики слепят глаза.

Визиографии не в силах передать невероятной красоты этого места. Военное ведомство не туристическая достопримечательность, но в этом качестве его бы назвали одним из чудес света.

Лётная площадка приближается слишком быстро, я не успеваю налюбоваться. И сердце начинает частить уже по другой причине.

Двое сопровождающих садятся по очереди, мгновенно перекидываясь в человеческую форму. Офицер, на спине которого я провела самые волнительные часы моей жизни, спускается так медленно и плавно, как это только возможно. Оказавшись на земле, он остаётся драконом. Мне помогают спуститься, и как только я встаю на ноги, он обращается.

Многословно благодарю, и он молча наклоняет голову. Для него этот полёт — обычное дело, а для меня — редкое удовольствие и, вообще-то, мечта. Конечно, летать на спине у драара — не то же самое, что летать самой, но чувства всё ещё взбудоражены самым долгим в моей жизни полётом.

Сезар катал меня на спине, но это случалось не так часто, и длилось всего пару минут. Он слишком волновался из-за моей безопасности — и зря это делал. Теперь я доказала, что могу выдержать и такой долгий путь. С каким бы удовольствием ему рассказала, как ловила ветер лицом, как бился и трепетал за спиной плащ, как немели руки, вцепившиеся в наросты на драконьем загривке — и это длилось больше трёх часов!

Лицо до сих пор горит, сердце бухает, и немного кружится голова. Воздух здесь такой свежий, каким бывает только в горах. Дышу и не могу надышаться. Одновременно растираю ладони — за время пути они превратились в ледышки.

Пару минут мне дают отдохнуть от полёта, затем наш путь пролегает по самым обычным коридорам и лестницам. Под неотлучной охраной меня проводят по кабинетам, где-то я что-то подписываю, где-то прохожу исследования.

Ни одного постороннего вопроса мне не задают. Скорей всего, где-то имеется собранное на меня досье. Без полноценной проверки меня бы сюда и вовсе не пригласили.

Мимоходом отмечаю, что все встреченные на пути служащие — драары. Это и сопровождающие меня офицеры, и целители, и охрана, и администрация. Среди них я не вижу ни одного человека — даже на самой незначительной должности.

Температура в здании комфортная, но мне как-то зябко. Стены стерильно белого цвета не позволяют взгляду хоть за что-нибудь зацепиться, и возникает впечатление хождения по кругу. Восторг от полёта постепенно затирается казённой атмосферой военного ведомства.

Не только вид кабинетов, но и отношение сотрудников — всё здесь как-то бездушно, безлично. Я словно попала в большой механизм, где каждый выполняет чёткую функцию, не теряя времени на дружеские разговоры и приветливые улыбки.

Чистота обеспечивается ползающими тут и там артефактами. Я ещё не успела из коридора уйти, как мои следы уже кто-то стирает. И так во всём: мной владеет чёткое ощущение, что когда я покидаю очередной кабинет, то информация обо мне полностью стирается из памяти формально вежливых лиц.

Помню, когда Сезар привёз меня в Каас-холл, я чувствовала нечто похожее: будто попала в иной мир с холодным и разреженным воздухом и непривычно большой дистанцией между людьми. Он тогда посмеялся над моими опасениями, сказал, что я не привыкла, но это пройдёт.

Не прошло, и сейчас не проходит ощущение чужеродности. В мире, где есть только драары, мне неуютно. Возможно, потому что я перед их силой — букашка, а значит, подспудно боюсь того, что они со мной могут сделать. Наши силы с драарами всегда не равны, но здесь, в их белом сверкающем царстве, я ощущаю себя болтающимся без места крохотным винтиком. И невольно возникает мысль: «А может, всё отменить?»

Беру себя в руки, а то ещё до какой-нибудь дичи додумаюсь. Уже завтра я вернусь в Диздэн и забуду об этом месте, будто о страшном сне.

Секретность уровня «С» обеспечивается пятью небольшими флаконами с зельями, действие и названия которых составляют государственную тайну. Их принимают поэтапно, с разницей по времени один час. Перед каждым этапом меня предупреждают о возможных рисках для здоровья и напоминают о праве прервать процедуру до её завершения.

После того, как зелья попадают в мою кровь — ввод внутривенный — я остаюсь лежать на кушетке. Вставать не рекомендуется, я и не пытаюсь — тело сопротивляется ядам, и поначалу мне дурно, кружится голова. Спустя час я более-менее прихожу в себя — чтобы быть отравленной очередным безымянным зельем.

Подключенные ко мне артефакты мигают огоньками. Один озвучивает ритм биения сердца, что делают остальные — не представляю.

Успокаивает то, что до меня те же зелья принимали сотни людей. Значит, и я с этим справлюсь.

Пятое зелье я переношу хуже всего. Сердце колотится так сильно, что его неистовый, озвученный артфактом стук пугает не только меня. Вокруг суетятся сотрудники, мне дают что-то выпить. Сознание проясняется, но ненадолго.

— Мисс Бэррис, — слышу я утративший безмятежность голос драары, которая всё время находится рядом со мной, — мы оставим вас на ночь в целительском модуле, нужно за вами понаблюдать.

Охватившая меня слабость так сильна, что членораздельно ответить не получается.

— Ещё дозу поддерживающего по каплям с контролем сердцебиения! — приказывает драара, и в мою руку входит игла. — И готовьте деактиватор. Переходим на протокол «Отмена-5».

Так что, получается, я не справилась, и теперь мне сотрут память?

Глава 12

Просыпаюсь уже утром — свежая, будто вчерашний переполох мне только приснился.

Целители не отпускают меня без, во-первых, разнообразных анализов, во-вторых, плотного завтрака. В-третьих, моя спасительница сообщает мне, не поднимая глаз:

— Вероятней всего, у вас аллергия на один из компонентов пятого зелья. Я дам вам список — проверьте каждый по отдельности по тесту дар Грооха. Это важно, иначе в будущем в процессе лечения вам могут навредить, а не спасти.

Список на двух листах. Смотрю на него, не в силах поверить, что она вот так просто выдаёт мне государственный секрет.

— Здесь есть лишние ингредиенты. И есть недостающие, которые мы уже исключили. Этот список никому не навредит.

Смотрю на неё с подозрением. Похоже, она не только целитель, но и менталистка.

— Мисс Бэррис, — драара впервые мне улыбается, — у вас всё написано на лице.

— Могу я узнать, что означает «Отмена-5»? Я получу доступ к секретам, или нужно будет ещё что-то делать?

— Боюсь, я не вправе вам объяснять. Все факты я отметила в вашем деле. Руководство само будет решать, какой уровень секретности вы получите и получите ли вообще. Это вне сферы моей компетенции.

Понятно, она не хочет брать на себя ответственность за решение моей судьбы. Это сделает кто-то другой, рангом повыше.

У меня остаётся ещё один немаловажный вопрос:

— А что с моей памятью? Вы пытались её скорректировать?

Может, им не удалось? Потому что я помню и то, как дар Лиитон предлагал мне большие деньги за память о последнем годе, и предательство Сезара, и то, как я влюбилась в него. Но мало ли зелье-корректор не подействовало из-за аллергии или чего-то подобного?

Моя спасительница приподнимает брови и широко распахивает глаза. Драары не любят проявлять сильные эмоции, но либо я привыкла к скупой мимике дар Кааса и дар Лиитона, либо мой вопрос приняли за серьёзное оскорбление.

— Простите, дра. Меня предупреждали, что либо я получу доступ «С», либо мне сотрут память. Я не чувствую, что утратила часть своего прошлого, но должна спросить у вас прямо. Ведь если это случилось, то как бы мне об этом узнать?

Она возмущена, но, кажется, её злость направлена не на меня.

— Мы не вмешивались в вашу память, даю вам слово. Ни при каких обстоятельствах мы не пошли бы это. Такие операции делают только преступникам и то лишь потому, что необходимо изменить их личность, а лишение свободы ничего не даёт. После купирования части ментального тела мало кому удаётся в полной мере восстановить когнитивные функции. Думаю, вы слышали, что лишившиеся части памяти существенно глупеют, и дело не только в утрате знаний и опыта. Стереть память представителю научного сообщества, разработчику, как вы — настоящее преступление.

Она улыбается, и только тогда я осознаю, что всё это время слушала её, приоткрыв рот.

— Простите, — прижимаю руку к губам.

Из меня рвётся нервный смех. Не знаю, что и думать: а я ведь приняла предложение дар Лиитона за чистую монету. А этот бравый вояка, честный парень и уважаемый всеми драар оказался обыкновенным лжецом.

— Спасибо. Я даже рада, что меня обманули.

Она задумчиво на меня смотрит.

— Крайне редко случается, что государственные секреты попадают в нежелательные руки. Тогда могут сделать корректировку памяти невинному человеку, но для принятия столь сложного и ответственного решения требуется собрать Совет патриархов высших семей.

Вероятность того, что дар Лиитон мне солгал, становится почти стопроцентной. Не верю, что высший орган власти страны стал бы собираться из-за столь незначительной причины, как любовные отношения кого угодно с кем угодно.

Мы с драарой тепло прощаемся.

За дверьми кабинета меня ожидает офицер сопровождения. Ничего не объясняет, долго ведёт за собой бесконечными белыми коридорами. На дверях нет обозначений, нигде нет номеров этажей — выбраться из этого здания без проводника или самостоятельно дойти до конкретного места мне представляется невозможным. Как они ориентируются?

Офицер останавливается у столь же неприметной, как и другие, белой двери.

— Вас примет генерал дар Тоорэн, первый заместитель начальника ведомства.

Он негромко стучит в дверь, и вскоре она открывается.

— Мисс Эльвира Бэррис, — сообщает офицер очевидно не генералу.

— Сейчас доложу. Подождите.

Дверь вновь закрывается. Проходит пару минут, и через приёмную меня проводят в кабинет генерала.

Он сидит за столом, за его спиной от одной стены до другой — стекло от пола до потолка и небо с плывущими по нему облаками. Они золотисто-розовые в лучах рассветного солнца. Необыкновенная красота.

— Мисс Бэррис.

Перевожу взгляд на генерала.

— Простите, я отвлеклась. Здесь очень красиво. Здравствуйте, спасибо, что пригласили меня. Чем могу быть полезна?

Спокойно смотрю ему в глаза. На его невозмутимом как будто лице проявляются первые следы недовольства. В следующий миг его зрачки вытягиваются, и меня сковывает его магией.

— Вы, мисс Бэррис, чрезмерно бойкая девица, хотя причин для такого поведения нет. Ни стоящей упоминания магии, ни происхождения, ни должности, ни достижений, — перечисляет он, не сводя с меня глаз.

Он недоволен всего лишь тем, что я не так, как он ожидал, поздоровалась? Понятно, обыкновенное драарское высокомерие, помноженное на генеральскую должность.

— Вижу, что с вами будет сложно. И судя по всему, и до того было сложно. Аналитики не ошиблись в прогнозах.

Я жду. Бояться мне нечего. Крайне сомнительно, что меня везли сюда на драконе и пичкали опасными зельями для того, чтобы превратить в каменное изваяние. Первый заместитель — всего лишь чиновник в звании генерала. И мощный драар. Но что, разве я драаров не видела?

Меня злит не только варварское давление генерала-драара, но и факт, который я осознаю почему-то только сейчас. Раз дар Лиитон меня обманул, вся эта история с получением доступа к государственным секретам — полная ерунда. Я могла отказаться, и ничего бы мне не сделали. Сезар просил за меня, так что моя жизнь в Диздэне осталась бы прежней. А так я позволила притащить меня сюда, травить ядами, унижать, вот как сейчас.

Глава 13

Генерал дар Тоорэн нехотя принимает мои извинения. Всё ещё раздражённый, он указывает мне на кресло рядом с его массивным столом.

— Присаживайтесь, мисс Бэррис.

Издали смотрю на кресло с сомнением: слишком низкое, оно заметно спорит размерами с другими предметами мебели. Заведомо знаю, что, сидя там, мне придётся задирать голову, чтобы общаться с хозяином кабинета. Других стульев, к сожалению, нет.

Иду по ковру, стараясь не цепляться каблуками туфель за длинный ворс.

Забавно тут всё устроено. Словно специально, чтобы вывести посетителя из равновесия.

Правила хорошего тона требует от принимающего гостью мужчины хотя бы на миг оторвать зад от кресла, но этот представитель сильного пола упорно сидит. На фоне неба и облаков он выглядит точь-в-точь как небожитель, снизошедший до общения с муравьём. Его взгляд снисходительно-недовольный, выражение лица до комичного кислое.

Становится интересно: и кто же его заставляет общаться со мной? Надсмотрщика с кнутом что-то не видно.

— Спасибо, господин генерал, — сажусь.

Кресло и правда оказывается неудобным. Подлокотники твёрдые, спинка прямая и невысокая. Ножки настолько низкие, что человек с более длинными ногами и вовсе ощутил бы себя как на стульчике в детском саду.

Здесь всегда так, или к моему приходу специально готовились?

Решаю, что всё это может быть часть тестов. К примеру, на стрессоустойчивость. А почему нет? Или тут всё задумано так, чтобы вывести меня из себя и добиться того, на что в ином случае я бы не согласилась?

Во мне просыпается любопытство.

Что бы они ни задумали — это работает не так, как планировалось. Чем неудобней мне в этом кресле, чем сильней хмурит брови хозяин кабинета, тем нелепей мне кажется вся ситуация. Целый генерал военного ведомства, играющий роль в дешёвенькой пьесе с изменой, и я, наблюдающая за ним — и кто из нас дурак в шутовском колпаке?

Закрываю рот ладонью, но спрятать улыбку не удаётся.

— Что вас так развеселило, мисс Бэррис?

— Простите.

Он приподнимает брови.

— Я задал вопрос.

Отвечаю с улыбкой:

— Хорошее настроение не преступление.

Дар Тоорэн фыркает.

Демонстративно открывает папку, лежащую на столе. Шуршат листы, затем раздаётся скрип пера по бумаге.

— Вынужден отметить в личном деле ваше несерьёзное отношение к нашей беседе, — комментирует генерал.

«Отмечайте всё, что вам угодно», — говорю про себя.

За его спиной всё ещё плывут облака, и вид на горы и небо мне более интересен, чем чьё-либо недовольство. Генерал взвинчен, а я так же спокойна, как вершины в сияющих на солнце снегах.

На миг закрываю глаза, прислушиваюсь к собственным чувствам. Но внутри больше нет ни горя, ни ярости, ни сожаления. Только чёткое, очищенное от шелухи убеждение, что от генерала, да и от других драаров мне ничего не нужно — ни их расположения, ни одобрения, ни даже любви.

Мне безразлично, чем закончится эта беседа. Совершеннейше всё равно.

За ночь во мне что-то произошло. Играя по чужим правилам, я позволила себя отравить, а теперь понимаю, что зря так рисковала. А если бы вдруг умерла? Что и кому я доказала бы этим шагом?

Ещё недавно я сходила с ума из-за того, что Сезар так подло предал меня, дар Лиитон решил играть в непонятные игры, а целый мир в лице журналистов и сплетников азартно закидывал меня грязью. Из-за всех них я хрипела, билась и прыгала, как рыба, вытащенная из воды. Задыхалась от ужаса, боли и безумных эмоций, летела по инерции туда, куда меня несло чужими руками, не успевала подумать, а нужно ли мне куда-то спешить, что-то делать, доказывать или чувствовать.

Смотрю на генерала и понимаю, что всё, точка поставлена, рыбка сорвалась с крючка.

Удивительно, как разум играет нами. Я окончательно отпускаю из своего сердца дар Кааса в кабинете заместителя начальника военного ведомства, то есть в месте самом неподходящем, чтобы думать или говорить о любви.

Смотрю на небо за ним и понимаю, что не чувствую ничего, даже горечи.

— Знаете, — говорю, когда он заканчивает писать, — пора это прекращать. Не думаю, что мне всё это нужно.

— Что всё? — он закрывает папку и смотрит на меня с видом хозяина мира.

Его игра меня не устраивает. Встаю с неудобного кресла.

— Мне неприятен весь этот фарс, господин генерал.

Папка с моим личным делом притягивает взгляд. На ней нет даже имени или какой-то отметки. Неожиданно для себя отталкиваю её подальше. Немного не рассчитываю силы, и она летит на пол со звучным хлопком.

— Прошу прощения, я не специально, — отвечаю на его «что за чёрт». — Не волнуйтесь, эти бумажки вам не понадобятся, я скоро уйду.

Не прощу себе, если не полюбуюсь видом без лишних препятствий, потому иду к окну. Касаюсь рукой холодного стекла и замираю, впитывая абсолютную красоту зовущего к себе неба.

Мысленно я лечу там, среди гор. Сердцебиение выравнивается, дыхание становится спокойным.

— Мисс Бэррис, вы прошли все положенные тесты, пусть и не без проблем. Наше сотрудничество выгодно всем сторонам, и я настаиваю, чтобы вы отнеслись к нашему разговору серьёзно.

Генерал ошибается, если думает, что я поверю ему.

— Удивляет то, что вы, в такой должности, участвуете в решении любовной коллизии. Не знаю, что вас связывает с дар Каасами и дар Лиитонами, и знать не хочу, — отвечаю, не поворачиваясь к нему. — Но эта связь есть, и унижает отнюдь не меня. Низковато для небожителя, каким вы хотите казаться, играть роль пугала, или какую вам там написали в этом фарсе с изменой и умиротворением бывшей.

Слышу звук отодвигаемого кресла и шаги за спиной.

— Сезар мой племянник.

— Спасибо за честность.

— Пожалуйста, но вы не правы. Верней, не во всём. Теперь я понимаю, что Сезар в вас нашёл. Вы то совершенно холодны, то пылаете. С одной стороны, вы соблазнительно эмоциональны. С другой, размышляя, вы отсекаете чувства и становитесь точь-в-точь как мы. Любопытное качество для не драары. Вы больше похожи на нас, чем на них.

Глава 14

Мигаю несколько раз и страстно желаю протереть глаза, когда вернувшийся генерал дар Тоорэн открывает передо мной бархатную коробочку алого цвета. Внутри неё находятся два предмета: булавка и золотое кольцо с прозрачным камнем. Судя по радужному блеску на множестве граней — это бриллиант. Кольцо новенькое, будто только что из лавки столичного ювелира.

Я видела такие украшения не раз. Их любят помещать на визиографиях в глянцевых журналах как приложение к статьям о помолвке. Сто лет назад, до Сезара, я мечтала о похожем кольце — тоненьком золотом ободке и небольшом бриллианте. Получила драаровский раритет, отдала назад, и вот передо мной вновь кольцо в алой бархатной коробочке и почему-то в руках генерала.

Догадок ноль, здравых мыслей ноль. Из головы всё будто штормовым ветром выдуло.

— Что это, господин генерал? — Любопытство настолько мучительное, что удержаться от вопроса не получается.

— То, ради чего мы здесь собрались. Потерпите немного, мисс Бэррис. Прежде чем я отдам вам это кольцо, мне его необходимо настроить.

Так я получаю подсказку: кольца не настраивают, в отличие от артефактов.

— Позвольте вашу руку.

Генерал берёт булавку и прокалывает мне подушечку пальца. Прижимает бриллиант к выделившейся капельке крови, и тот становится красным, будто рубин.

Генерал дар Тоорэн сам надевает мне на палец активированный артефакт. Вместо фамильной драгоценности дар Каасов теперь на моей руке, ровно на том же пальце, красуется другое кольцо. Специально это сделано или нет, но артефакт выглядит так, будто я теперь, вместо Сезара, помолвлена с военным ведомством.

— Поздравляю, мисс Бэррис, с получением доступа «С». Теперь вы вправе работать на военное ведомство и другие государственные службы, если у вас появится такое желание. Пока же предлагаю обсудить «Крылья Бэррис» с людьми, более сведущими в этой сфере, чем я.

Смотрю на сияющее кольцо, затем на генерала.

— Вы хотите сказать, что всё это было не зря, и я всё-таки работаю на военное ведомство?

— Разумеется. Вы здесь работаете ещё со вчерашнего дня. В папке, которую вы с таким пренебрежением сбросили со стола, ваш контракт и прочие документы. Вы сами подписывали их вчера.

— Контракт я не подписывала.

— Подписывали, только прочитать не могли. Теперь у вас достаточный доступ, чтобы всё изучить. Мой адъютант проводит вас в кабинет, а когда вы закончите с документами, то отведёт вас в лабораторию артефакторики к магистру Клейтону. Он согласился консультировать ваш проект.

— Вы говорите про Адама Клейтона?

Делаю большие глаза. Адам Клейтон — светило артефакторики мирового масштаба. У него, наверное, сто монографий — по числу прожитых лет.

— Адам Клейтон работает на военное ведомство?

— Как и вы, мисс Бэррис. Только магистр Клейтон работает здесь давно, а вы всего день. С нами работают лучшие.

— Вот как.

Генерал похлопывает меня по плечу.

— Ваш путь в военное ведомство сократил мой племянник, но, думаю, рано или поздно вы бы эту дорогу и сами прошли. Есть в вас целеустремлённость и страсть иного рода, чем обычно свойственна женщинам. Уверен, вы добьётесь успеха, и люди, как вы, наконец смогут взлететь. Нам нужны разработчики, которые спят и видят себя парящими в небе.

Он ещё раз подтверждает, что с лёгкостью читает мысли в моей голове.

— Мечтать и делать — разные вещи, — тихо говорю я.

— И то, и другое важно. Достижений без мечты не бывает.

Дар Тоорэн провожает меня до двери. Там мы останавливаемся, генерал как будто никуда не спешит.

— Мне очень жаль, что Сезар безответственно позволил себе увлечься вами, и в итоге это сильно ранило вас. Вы этого не заслужили, мисс Бэррис.

Не хочу ещё и от него выслушивать лекцию о кодексе чести драаров.

— Спасибо. Мне не хочется об этом говорить.

— Понимаю. Будем надеяться, что спустя годы вы будете вспоминать эту историю с благодарностью. Не как любовное разочарование, а как первый шаг на пути к выдающимся достижениям. — Он наклоняет голову. — Искренне желаю вам преуспеть.

Наша встреча закончена. Генерал отдаёт указания адъютанту, и я выхожу из приёмной в совершенно другом настроении. Меня ждёт новая интересная работа, встреча с легендой артефакторики, да и вообще, за спиной словно крылья открылись.

Последний, о ком я сейчас думаю — это Сезар.

Глава 15

Рубин на пальце мерцает, и с удивлением я замечаю цифры и надписи на белых дверях. Когда шла сюда, не видела ничего. Удивлялась ещё, как они ориентируются среди сотен безликих дверей, а теперь понимаю, что к секретам военного ведомства относятся даже номера кабинетов.

«Комната для сотрудников С-45», — читаю на открытой для меня двери и только затем захожу. Кабинет выглядит безликим. Стол, пара стульев, пустой шкаф, в углу — блестящая кофеварка и шкафчик со сладостями в знакомых всем цветных упаковках. Не самая полезная еда, но желудку на это плевать.

— Изучите бумаги, мисс Бэррис, — говорит сопровождающий. — Копии делать нельзя, оригиналы выносить за пределы здания нельзя. Если возникнут вопросы, сообщите мне, и я вызову кого-нибудь из юридического отдела.

Спустя две чашки кофе с бисквитами я отдаю изученную от корки до корки папку с документами.

— Я готова встретиться с магистром Клейтоном.

Иду за сопровождающим, цокая каблучками. Впервые с того ужасного дня, когда я узнала о предательстве Сезара, на моём лице — искренняя улыбка.

Я всё ещё хочу разобраться во всей этой истории, но, кроме сожалений, теперь мне есть чем заняться. Доступ «С» откроет мне дверь в библиотеки с книгами не для всех. Я увижу разработки, о которых иначе бы даже не подозревала. Смогу общаться с людьми, до которых мне как до Луны. Мои знания и навыки станут более глубокими, и я непременно использую их для того, чтобы бескрылые обрели крылья.

Сезар всегда поддерживал мою мечту летать, и даже его предательство станет опорой для того, чтобы я смогла сделать следующий шаг.

Интересно, что он почувствует, когда я достигну цели?

— Нам нужно спуститься на артефакте перемещения.

Киваю и вместе с сопровождающим захожу на площадку, предназначенную для двоих. Двери закрываются, и артефакт начинает перемещение вниз. Пока он медленно движется, у меня есть время подумать.

Я всерьёз рассчитываю преуспеть. Во всяком случае, сделаю всё, что смогу, и использую все ресурсы и Диздэна, и военного ведомства.

Однажды Сезар услышит о том, чего я достигла. И, надеюсь, сколько бы времени ни прошло, всерьёз пожалеет, что отказался бороться за ту, которую называл своею истинной любовью. А если не пожалеет, значит, все его слова были ложью.

Рубин на моём кольце ярко вспыхивает, когда для меня открываются двери спрятанной глубоко в толще горы лаборатории артефакторики. Магистр Клейтон выглядит на свой возраст, но он всё ещё на ногах и бодро гоняет ассистентов вчетверо его моложе.

Магистр уделяет мне полчаса своего драгоценного времени. В его кабинете стеклянные стены и причудливо выглядящие артефакты.

Он открывает ящик стола.

— Когда-то я пытался сделать нечто подобное, но успехов не достиг. Я отдам тебе свои старые записи, девочка. Возможно, ты почёрпнёшь в них нечто ценное. Я их уже лет шестьдесят не перечитывал, так что сейчас даже не вспомню, что там писал.

Так я получаю тетрадь в чёрной обложке. Плюс сложенный вдвое листок.

— А вот это список книг, которые тебе стоило бы изучить. Его подготовили мои ребята, из тех, что любят пропадать в библиотеках. Ну а дальше дело лишь за тобой. Буду рад встретиться с тобой вновь. Обращайся, если потребуется моя помощь.

Прижимая тетрадь великого Клейтона к груди, я отправляюсь назад в Диздэн. В этот раз путешествую в почтовом экипаже. Трястись по земле приходится значительно дольше, чем лететь на спине у драара.

Всю дорогу у меня с лица не сходит улыбка. И даже очередная ядовитая статья в забытой кем-то из пассажиров газете больше не кажется мне такой уж проблемой. Я предвкушаю, как буду изучать записи Клейтона, как вернусь к своим конспектам, как организую свою лабораторию — хоть в малой степени похожую на ту, которую только что посещала.

Уже в сумерках шагаю по краю дороги к взмывающим в небо шпилям башен Диздэна.

— Мисс Бэррис, — доносится из-за спины. — Мисс Бэррис!

— Да, чем могу быть полезна?

Меня нагоняет стройный молодой человек в тёмном костюме. Одежда и обувь достаточно скромные, взгляд — прямой, беззастенчивый, цепкий. Если это поверенный дар Каасов, явившийся за кольцом, придётся с ним объясняться. И мне заранее неприятно, хотя я даже его имени пока не услышала.

Он приподнимает шляпу и вежливо наклоняет голову.

— Мисс Бэррис, позвольте представиться. Меня зовут Ирвин МакГри. Я работаю на «Женский вестник». Искал вас, чтобы взять интервью.

Уголки губ тянет вниз.

— Понимаю, вам досталось от нашей братии, но я вам не враг, — он прижимает руку к груди. — Я клянусь, что изложу вашу правду честно, без искажений, ровно так, как вы скажете. Вы её только скажите.

— Мне это не интересно, мистер МакГри. Моя частная жизнь никого не касается.

Он шагает ко мне, заглядывает в глаза с самым честным видом.

— Не отказывайтесь от интервью, мисс Бэррис. Должно быть так обидно, когда все пишут лишь мнение другой стороны. У вас наверняка есть своё видение ситуации. Позвольте мне дать вам возможность отбиться от всей этой грязи через нашу газету.

Он позволяет себе улыбнуться.

— А может, вы захотите нанести ответный удар? Я в любом случае буду всецело на вашей стороне. Таково редакторское задание.

Качаю головой.

— Вы будете на своей стороне, мистер МакГри, и на стороне своей охочей до скандалов газеты. Вы хотите написать сенсационное интервью и совершенно не думаете, как мне потом со всем этим жить.

— Жить, как жили до этого. Вы честная девушка, обманутая негодяем, и наши читатели обязаны об этом узнать. Ваш голос прозвучит громче, чем мой. Но даже если вы откажетесь от комментариев, прошу простить, но я всё равно не оставлю эту тему. Редактор уже обещал мне лучшее место для статьи на десять колонок в воскресном выпуске. До сдачи материала остаётся несколько дней.

— Ещё раз: мне это не интересно. Я не читаю «Женский вестник», и никто из моей семьи не читает.

Глава 16

Лерой дар Лиитон при моём появлении встаёт из-за стола и предлагает, как в прошлый раз, расположиться в уютных креслах возле камина. Небольшой столик уже накрыт к чаю.

— Мне сообщили, что вы вернулись полчаса назад. — Его слова звучат, будто он оправдывается, хотя тон — привычно суровый.

Смотрю в его лицо с простыми грубоватыми чертами. Тяжёлый подбородок, низкие широкие брови. Это воин, боевой маг — видно с первого взгляда. Его эмоции надёжно спрятаны под замок. Дар Лиитон почти всегда ведёт себя, будто голем. Если бы не предательски порозовевшие кончики ушей, то я бы не поняла, насколько он сейчас смущён и растерян.

— Вижу, вы избавились от кольца. — Он смотрит на мою руку, а в его ровном голосе, могу поклясться, звучит сожаление.

Я, в свою очередь, смотрю на него. И впервые понимаю, что кольца на руках драаров не прихоть, а необходимость. Всегда считала их любовь к украшениям забавной особенностью, как ко всему блестящему у ворон. Теперь на моей руке сверкает алым камнем кольцо, и пять разных колец только на правой руке сурового дар Лиитона больше не вызывают неправильных ассоциаций.

— Почему вы удивлены? Ведь это с вашего благословения я променяла дар Кааса на военное ведомство. Думаю, новый жених, в отличие от бывшего, проявит большее постоянство и заинтересованность. Бросать меня через газеты точно не станет.

Зрачки дар Лиитона вытягиваются, и я внезапно смущаюсь.

— Вы правы. Развод с военным ведомством невозможен, тем более публичный. Даже покидая военную службу, мы остаёмся в строю и можем быть призваны в любую минуту.

Мне неудобно из-за неудачно вырвавшихся слов. Держалась же всё это время, не срывалась, вежливо молчала по поводу поступка Сезара, а теперь стремительно скатываюсь в язвительность. Словно хочу, чтобы дар Лиитон знал, как меня ранило предательство его друга. Словно надеюсь, что однажды он скажет Сезару, как сильно я его теперь ненавижу.

А ведь это совершенно не так. Да, я обижена, но ведь уже почти поверила в существование запрета на отношения драаров с обычными людьми. И даже придумала пару-тройку вариантов, по которым он не мог встретиться со мной и по-человечески поговорить до того, как о его новой помолвке стало известно.

С другой стороны, дар Лиитон дал ясно понять, что вся эта суета задумана с целью, чтобы Сезар поскорей забыл обо мне. Они не станут меня обсуждать, иначе не стирали бы меня из жизни Сезара с такой безжалостной старательностью и не считаясь с затратами.

Но что-то внутри, совсем наивное, глупое, всё ещё хочет верить, что Сезар не хотел так поступать. Что ему было так же больно, противно и мерзко оказаться предателем, как мне — преданной им.

Ругаю себя за наивность. Вырвать бы её с корнем, и обо всём позабыть.

Так, всё. Хватит.

Мы пьём чай, и я лениво гадаю, зачем ректор вызвал меня к себе. Посидеть в уютной тишине у горящего огня — это вряд ли.

— Вы встречались с Сезаром? — спрашивает дар Лиитон.

И ведь только-только я пообещала себе не вспоминать Сезара, и вот.

— Почему вы так решили? — Возвращаю недопитый чай на столик.

Каждое упоминание Сезара сегодня вечером выводит меня из себя.

— Вы обещали, что вернёте ему кольцо только после того, как он объяснится.

Это правда. И то, что я поспешила избавиться от кольца, говорит о моей непоследовательности. А у волнения дар Лиитона появляется законное оправдание. Он же так чтит драаровский кодекс. За себя, и за того парня — то есть Сезара.

— Не волнуйтесь. Ваша сестра всё ещё невеста дар Кааса и вскоре получит родовое кольцо, если уже не получила.

Дар Лиитон пристально смотрит на меня, и я чувствую его интерес собственной кожей.

— Мы не встречались с Сезаром. Я отдала кольцо родственнику неверного женишка.

Да что ж такое!

— Простите, последние дни выдались излишне нервными для меня.

— Я думал, вы опоздали на день из-за того, что встретились с ним. И, честно говоря, я опасался, что вы уже не появитесь.

Качаю головой.

— Ваши предположения ошибочны. Я всего лишь чуть не умерла во время приёма зелий, и меня оставили на ночь под присмотром целителей.

— Всё было настолько серьёзно? — Дар Лиитон внимательно смотрит на меня.

Вспоминаю, как впервые в жизни лишилась сознания.

— Да, был шанс, что ваша проблема окончательно решилась бы сама собой, — вырывается у меня.

Перед дар Лиитоном хочется извиниться, и я закусываю губу.

К чёрту всё. Не знаю, какая муха меня укусила. Но внутри будто сидит чертёнок, который подзуживает говорить гадости.

— Мы вам не враги. Никто из нас не желает вам смерти, — говорит дар Лиитон.

Чёрт его подери.

— Прошу прощения, я плохо выразилась. Я ничего дурного не имела в виду.

Он плотно сжимает губы. Зрачки сужаются и расширяются, будто его осенила какая-то идея.

— Скажите мне то, что сказали бы ему.

— Что?

— Вам нужно выразить свой гнев, иначе это будет и дальше вас мучить. — Он смотрит мне в глаза. — Простите, надо было сразу вам предложить. Вы можете накричать на меня, можете ударить. Если вам станет легче, то я готов заменить его для вас в целительных целях.

Воздух застревает у меня в горле. Судорожно кашляю.

— Вы это серьёзно?

— Более чем. Я понимаю, как вы себя чувствуете. Вас предали, загнали в угол и не дали выразить своё негодование. Это слишком жестоко, и должно вызывать ярость. Но это легко лечится. Гнев разрушает вас, потому вам нужно его как-то выразить. Я доброволец, буду рад вам помочь.

Он резко встаёт, и я тоже поднимаюсь.

— Ударьте меня.

Его предложение звучит дико ещё и потому, что и тон голоса, и выражение лица абсолютно серьёзны.

— Ударьте меня, мисс Бэррис. Ну же, не бойтесь. Увидите, вам сразу же станет легче.

Он сокращает расстояние между нами. Берёт меня за руку и бьёт моей сопротивляющейся ладонью себя по твёрдой груди. Вряд ли он понимает, кому достаётся большая часть боли.

Глава 17

С некоторых пор я не читаю газеты, особенно по утрам. Любой скажет: порция помоев, выливающаяся на тебя с передовицы — не лучшее начало дня. Другое дело — проснувшись рано, отправиться на пробежку, затем, приняв контрастный душ, выпить чашечку обжигающе горячего в меру горького и такого вкусного кофе.

Свернутая в рулон, так и не открытая утренняя газета отправляется в мусорное ведро. Там ей самое место.

Настроение у меня боевое, под стать первому за много дней солнечному утру.

Хочется отметить добрую перемену и в погоде, и в самочувствии, и под привычный чёрный жакет я надеваю алую блузку. В ряду флакончиков с духами выбираю не любимые приглушённо цветочные, а насыщенные травяные с нотой свежести, напоминающей морской бриз.

Закрываю глаза и мысленно отправляюсь на утёс возле отчего дома, где ветер с моря колышет траву, а серебристо-синие волны неустанно накатывают на камни внизу. На миг мне слышатся крики чаек, и я всей грудью вдыхаю.

Пахнет кофе, увы, и духами, а хотелось бы свежего воздуха, так чтобы щипало в носу. После работы, решаю, ни в коем случае не стану сидеть дома — обязательно уйду гулять или в лес, или на берег реки. Хватит уже...

Что именно хватит, не договариваю. Не хочу лезть в яму, из которой только что и так неожиданно для себя выбралась.

Надеваю туфли на высоких каблуках, пусть и для чтения лекций такая обувь не совсем удобна. Важней то, как я чувствую себя в ней — более яркой, красивой, женственной и живой, наконец-то.

Мне нравится то, что я вижу в зеркале. Но больше всего — пляшущие в глазах чертенята.

Крашу губы алой помадой.

Знаю, что Сезар, встретив такую меня, рассыпался бы в комплиментах. И да, мы расстались. Не только он меня бросил, но я от него отказалась. Так что комплементов от Сезара не будет, но есть я, красивая, насколько это возможно, яркая, уверенная в себе.

Показываю отражению палец вверх и выхожу навстречу новому дню, громко цокая каблуками.

В обеденном зале появляюсь, сверкая улыбкой.

Разумеется, слышу шепотки, обсуждения надоевшей до оскомины темы, обрывки из «ай, посмотри», «а ты видишь», «гордая какая», «а её разве не арестовали». Не фиксируюсь, не вникаю. Шагаю вперёд с высоко поднятой головой, как белоснежная гусыня мимо лужи с любителями поваляться в грязи. Свиньи могут в ней купаться хоть до посинения, а я не хочу.

Сажусь на своё место и от души накладываю вкусностей на тарелку. Из напитков выбираю гранатовый сок — нравится его цвет, да и вкус освежающий.

Чужие голоса, досужие сплетни, попытки копаться в моём грязном белье — я выше этого, точка. Мне хорошо, я выздоровела.

Съедаю всё и в качестве десерта подношу к лицу красное яблоко, вдыхаю сладкий аромат.

У меня всё хорошо. Я сама решаю, что и кого пускать в свою жизнь. Да и вообще, жизнь прекрасна.

Краем глаза замечаю рядом с собой утреннюю газету. Заголовок передовицы напечатан огромными красными буквами. Всего на миг теряю контроль над собой. Уж так интересно становится, какую отравительницу арестовали.

Лучше бы не читала.

И ведь, гады такие, даже если подать жалобу и обвинить их во лжи, опровержение выйдет далеко не на первой странице, а крохотными буковками там, где его никто не увидит. На то и рассчитано. Я почти не сомневаюсь, что они осознанно уничтожают мою репутацию. Им наверняка заплатили за это. Иначе как объяснить их ложь и нападки?

Обсуждать разорванную помолвку больше недели — что, в стране нет других новостей?

Противней всего, что я бессильна перед этой стаей мерзких, хохочущих над чужим горем гиен.

— Я беспокоилась о вас, дорогая, — сообщает миссис Лаплас.

— Это всё ложь.

Возвращаю газету на стол. Жаль, про визит в военное ведомство нельзя рассказать. Хотелось бы хоть немного восстановить репутацию среди коллег.

Настроение стремительно падает, и, как назло, ректора на завтраке нет. А то бы я нашла на кого слить негатив. Ведь понятно же, что за ушатами вылитой на меня грязи стоят дар Лиитоны. Продуманные такие, отрезают возможность Сезару вернуться ко мне.

Вспоминаю, как Лерой вчера помогал мне справиться с гневом. В лицо бросается кровь. Страшно жалею, что поцеловала его, а не врезала по физиономии и лучше бы кулаком.

Ни за что не поверю, что он не участвует в этой травле. Ему в этом фарсе отведена немаловажная роль. Он громоотвод, чтобы я не сорвалась. Он для того такой милый со мной, чтобы я не поняла — это война, и закончится она тотальным уничтожением одной из сторон. Их много, они могущественны, а я одна, так что заведомо ясно, кто проиграет.

Миссис Лаплас касается моей руки, и только тогда я понимаю, что всё это время она что-то говорила. Прислушиваюсь, пытаюсь уловить суть.

— Криминальная полиция опровергла открытие против вас дела. Там, правда, насквозь намёки, что такое дело выиграть в суде невозможно. Что нужны прямые, а не косвенные доказательства или признание вины, а его не добиться. Но правды в статье всё же больше, чем вот в этом, — она стучит согнутым пальцем по газетному листу. — Потому я и выписываю «Женский вестник». Они всегда обгоняют других и более объективны. Не стесняются говорить правду простым и понятным языком, вместо того чтобы засовывать его в интимные места власть предержащим.

Невольно улыбаюсь: воспитанная милая миссис Лаплас временами умеет быть язвой.

Оглядываюсь по сторонам. Дар Лиитона всё ещё нет, хотя время завтрака подходит к концу.

— Миссис Лаплас, может, вы слышали такое имя: Ирвин МакГри? Он репортёр, вроде бы пишет для «Женского вестника».

— Что-то знакомое. Дай-ка подумать.

Она снимает пенсне и медленно протирает стёкла клетчатым носовым платком.

Без привычного аксессуара лицо шестидесятилетней женщины выглядит ещё более мягким, чем обычно, взгляд рассеянный, как будто плывущий. Когда-то миссис Лаплас была миловидной, но время никого не щадит. Щёки обвисли, кожа потускнела и покрылась морщинками.

Глава 18

Ирвин МакГри настолько заинтересован в нашей беседе, что готов встретиться в любом месте и в любое удобное для меня время. У него лишь одна просьба — сохранять строгую конфиденциальность. Ни одной душе не сообщать о том, куда, когда и для встречи с кем я направляюсь.

Его предложение звучит как неплохое начало криминальной истории, где мне отведена роль жертвы, умирающей на первых страницах. Даже ровный голос почтового артефакта не может смягчить впечатления от сообщения, надиктованного журналистом.

— Наша статья, — продолжает мистер МакГри, — я гарантирую вам, произведёт эффект разорвавшейся бомбы. Но у любой бомбы есть запал, и просочившиеся к конкурентам или противной стороне слухи могут его легко загасить. Умоляю вас, мисс Бэррис, будьте крайне осторожны. Не доверяйте никому рядом с собой. Поверьте, у меня есть основания считать ваше окружение нелояльным по отношению к вам.

Он и правда талантливый журналист, сумел заинтриговать меня всего парой слов. Хочу поподробней узнать о его подозрениях. Он оперирует фактами, или просто хочет меня попугать? Если второе, наша беседа продлится недолго.

МакГри назначает встречу в том же месте, где мы познакомились — на обычно безлюдной дороге, соединяющей Диздэн с одной из ближайших деревушек. Обещает, что будет ждать меня столько, сколько потребуется, хоть до полуночи.

На этом его сообщение заканчивается, и я запускаю его повторно. Не хочу ничего упустить.

Место встречи — вот, что меня серьёзно смущает. Вчера я недооценила навыки ищейки Ирвина МакГри.

В Диздэн можно попасть разными путями. Большинство пользуются главной дорогой. Она освещена даже ночью, там широкое дорожное полотно из брусчатки, подходящее для конных экипажей, большие ворота, сторожка привратника, амбарная книга для регистрации посетителей. Учётная работа поставлена строго, и без записи ворота Диздэна не пересечь.

Я пользуюсь другим путём — хожу через боковую калитку в ограде. Так избегаю бумажной волокиты, излишнего любопытства и существенно сокращаю путь к Шаллотт, ближайшей к Диздэну деревушке. Приходится часть пути идти через лес, а часть — по краю грунтовой дороги.

Лесная тропа узкая, уклон местами довольно большой. Возможно, потому этим путём мало кто пользуется. Но это не моя личная привилегия, право получить ключи от калитки есть у всех постоянных сотрудников.

МакГри понадобилось совсем немного времени, чтобы разузнать, где я обычно хожу. Иначе как бы он вчера оказался на той самой — не главной — дороге?

В случайности я не верю, видимо, у него есть информатор. Так что он уже прав, когда утверждает, что о моих делах и привычках рассказывают те, с кем я постоянно общаюсь.

Мысль настолько неприятная, что окружающие меня стены вдруг представляются стеклянными, а я сама — букашкой под увеличительным стеклом.

В этом есть смысл, ведь моя частная жизнь стала общественным развлечением. Можно сколько угодно закрываться на все замки, сплетни и слухи так не остановить.

МакГри ждёт меня, начиная с четырёх часов дня — и даже этим подтверждает, что осведомлён о моём расписании. Он точно знает, когда я заканчиваю занятия, а значит, кто-то поделился с ним этой информацией.

Миссис Лаплас? Она верная читательница «Женского вестника», но как же не хочется её подозревать.

Переодев туфли на более удобные, я выхожу из здания академии. Ещё довольно светло, так что путь через лес представляется приятной прогулкой на свежем воздухе, а не опасностью.

Сквозь деревья различаю стоящий на дороге закрытый экипаж, запряжённый вороным. Стоит мне показаться на краю леса, из кареты выходит Ирвин МакГри. Он открывает большой чёрный зонт, и только тогда я замечаю висящую в воздухе морось. В лесу изменения погоды даже не чувствовалось, а под открытым небом я внезапно попадаю под усиливающийся дождь.

Приехать сюда на экипаже — весьма предусмотрительно со стороны журналиста. Внутреннее пространство кареты отлично прогрето — алым светятся тепловые кристаллы.

МакГри, севший следом за мной, пристраивает намокший зонт рядом с теплоизлучающим артефактом, а затем протягивает мне полотенце. Удивительно предусмотрительный человек.

— Спасибо, с вашей стороны это очень любезно

Когда, промокнув лицо, я возвращаю полотенце, мне достаётся кофе в картонном стаканчике. Чёрный, крепкий до горечи, без крупинки сахара — ровно такой, как я люблю.

Вот это уже серьёзно пугает. Ирвин МакГри непозволительно много знает о моей личной жизни. Какими дорогами я хожу, до которого времени работаю, какой кофе пью.

Откидываюсь на спинку сидения и разглядываю его худое лицо. Карие глаза светятся острым умом, нос длинноват, подбородок выдаётся вперёд, как у очень упрямых людей. Он не красавец, но в нём чувствуется сильная воля и столь же сильное желание докопаться до сути вещей.

— У вас есть досье на меня? — спрашиваю я, наслаждаясь горячим напитком.

— Неполное. В нём пока нет упоминания, что вы поступили на государственную службу.

Я прослеживаю направление его взгляда — МакГри рассматривает моё новенькое кольцо.

— Это непростой артефакт, надеюсь, вы это знаете. Открывая вам государственные секреты, одновременно он обнажает тайны вашей жизни для тех, кто захочет их узнать.

— Что?

— По нему вас легко отыскать. В любое время, где бы вы ни оказались, по этому кольцу вас могут найти.

— Кто именно может меня найти?

— Есть специальные ведомства, а у них есть специальные артефакты, чтобы контролировать государственные секреты и их обладателей. Это не должно вас удивлять, мисс Бэррис.

— Откуда вы всё это знаете?

— У меня такая профессия — знать.

Он не предоставляет мне никаких доказательств. Но я и без них ему верю. Причину объявляю вслух не я, а Ирвин МакГри:

— Уверен, они надели его на вас, чтобы пресечь возможную встречу с Сезаром дар Каасом. Скорей всего, ваше кольцо сейчас постоянно отслеживается. Так что, собираясь на тайное свидание, не надевайте его.

Глава 19

Ирвин говорит, что долго стоящая на одном месте карета может привлечь излишнее внимание. Нам оно, разумеется, ни к чему.

— Поужинаем в Генрауте?

Предложение хорошее, я не отказываюсь.

В отличие от близко расположенного к Диздэну Шаллотта, до Генраута двенадцать миль. Для пешей прогулки далековато, так что там я вряд ли встречу знакомых из Диздэна. Поужинать вне стен академии тоже будет неплохо. Рядом с Генраутом находится большое озеро Лойши, в самой деревеньке — таверна, о рыбной кухне которой местные говорят: не отказался бы отобедать даже драар.

Мы с Сезаром там нередко бывали, а до его появления в моей жизни, я ходила туда сама. И не собираюсь отказываться от любимых привычек из-за испорченных расставанием воспоминаний.

От души рекомендую «Горячие окуньки», тем более что Ирвин никогда не был ни в знаменитой таверне, ни в Генрауте вообще.

— Думаю, вам понравится.

Я широко улыбаюсь, и на его лице появляется ответная улыбка. Она неловкая, неестественная, как бывает у излишне серьёзных людей. Я похлопываю его по руке, поддерживая старания Ирвина быть со мной любезным.

Какое-то время мы молчим под уютный перестук копыт лошади, шум капель по крыше и мерное поскрипывание кареты. Внутри тепло, и компания, к собственному удивлению, мне нравится. Всегда считала репортёров людьми излишне шумными и навязчивыми, но Ирвин МакГри не такой. Он внимательно разглядывает меня, и я веду себя столь же неделикатно.

— Не хотите задать мне вопросы, ради которых мы собрались? — говорю я негромко.

— Хочу, но терпеливо жду, когда вы зададите свои. Не правда ли, так интересней?

— Соглашусь с вами. Временами заданные вопросы больше рассказывают о человеке, чем его ответы.

Мы недолго ждём и начинаем говорить одновременно:

— Так вы спросите?

— Вы зададите вопрос?

Я смеюсь, а он улыбается уголками губ, взгляд теплеет.

— У вас есть задатки расследователя, — признаёт он.

— Я исследователь, такая у меня работа.

И почему Ирвин МакГри с первого взгляда показался мне опасным человеком, от которого следовало бы держаться подальше? Он мил и любезен со мной. Его комплименты намного приятней, чем если бы он заговорил о моей внешности.

И когда он внезапно начинает говорить как раз таки о внешности, я даже расстраиваюсь, но ненадолго.

— Вы очень красивая девушка, и я понимаю дар Кааса, потерявшего голову из-за вас.

— Ну что вы. Таких, как я, много. Тысячи, сотни тысяч, миллионы.

— И всё же он выделил именно вас из миллионов других. Вы знаете, почему так случилось?

Газетные статьи наполнены намёками, что я отравила Сезара, так что, думаю, ничего нового я не скажу:

— Он вдохнул зелье Истинной любви, немного, всего пару капель, но это случилось дважды за один день. В первый раз рядом с ним находилась лишь я одна подходящего пола и возраста. Второй раз закрепил его привязанность, заставив его вновь выбрать меня среди множества других предложений.

— То есть вы согласны с тем, что он был отравлен любовью к вам? Считаете себя отравительницей?

Он и сам не верит тому, что говорит, и я улыбаюсь.

— Истинную любовь используют в производстве духов, туалетной воды, мыла, отдушек, стирального порошка. В больших магазинах и ресторанах, завлекающих посетителей ароматами выпечки и свежего кофе, обязательно используется Истинная любовь. Торговцы считают этот состав панацеей. К примеру, ни один аукцион по продаже лошадей не обходится без Истинной любви.

Уголки его губ поднимаются, и я продолжаю:

— На лошадях, как мы знаем, никто не женится, как и на стиральных порошках, духах и детских игрушках. Задача этого зелья — обратить внимание на объект, вот и всё. О формировании привязанности речь не идёт. Оно пробуждает искру интереса к тому, что мы сами бы выбрали.

Эта тема давно обдумана, выводы сделаны. Я ничего ни от кого не скрывала, наоборот, Сезар спорил со мной, когда я пыталась взывать к его разуму. И частично я повторяю то, что он мне говорил, в разговоре с Ирвином МакГри:

— У драаров иммунитет почти ко всему, что может подавить их волю. Алкоголь, ядовитые грибы, маковое молочко и прочее, что может затуманить наш разум, на них не действует. Если бы я смогла создать зелье, подчиняющее драара, то за одно это открытие заработала бы десятый уровень зельетворца. А у меня до сих пор нулевой. Истинная любовь помогла Сезару обратить внимание на меня. То, что краткий импульс стал чувством — вина только Сезара.

— И вашей красоты. — Ирвин смотрит на меня доброжелательно. — Открою секрет: внешне вы похожи на его мать. Она умерла, когда ему было двенадцать. Думаю, её образ остался для него эталоном женской прелести и совершенства. Вы в его вкусе, вот как случилось, что он вас полюбил. Гораздо интересней вопрос, почему он вас оставил? Вы наверняка много думали о случившемся. У вас есть версии или догадки?

— Это тот вопрос, который я хотела задать вам.

Ирвин криво улыбается.

— О, так неинтересно. Вы буквально вырываете у меня из рук хлеб, который я хочу с вашей помощью заработать.

— Это моё условие для продолжения беседы. Я должна узнать, что происходит.

После долгого молчания Ирвин говорит:

— Моя оценка: один шанс из ста, что я ошибаюсь, остальные — за то, что я прав. Сезар дар Каас не бросал вас, Эльвира. Всё, что случилось и происходит вокруг вас до сих пор, провернули у него за спиной.

На миг я закрываю рот ладонью. Сердце бьётся так сильно, что становится больно.

— Но... А как же его помолвка?

— Репортёров на торжестве не было, семья сама предоставила визиографии. Таких, на которых было бы чётко видно его лицо, нет. После помолвки Сезар дар Каас ни разу не появлялся на публике. В местах, отрытых лишь для драаров, по нашей информации его тоже не видели очень давно. Ни одного письма от него, ни записи переговорного артефакта на актуальные темы. Невеста раздаёт интервью, то же самое делают обе семьи, за исключением одного человека — вашего бывшего жениха. Со дня объявления о помолвке с Лорой дар Лиитоном мы просим интервью у Сезара — до сих пор не получили никакого ответа.

Глава 20

Просыпаюсь в темноте. До звонка будильника — больше часа, но спать больше не тянет. Всего минутку нежусь в кровати и бегу в ванную по обжигающе холодному полу.

Опухшие, покрасневшие глаза в отражении зеркала не радуют, в остальном у меня всё хорошо.

Похоже, ночью я плакала, но это было во сне.

Умываюсь холодной водой, надеваю спортивный костюм и отправляюсь наматывать круги на пустынном в этот ранний час стадионе. На улице стыло и влажно, небо только начинает светлеть. Подступающий к беговой дорожке лес тонет в дымке тумана. Равномерные движения, свежий воздух и пение просыпающихся птиц возвращают сердцу спокойствие и заряжают решительностью.

Растворяюсь в шорохе шагов по дорожке. В голове — блаженная пустота. Как же сейчас хорошо. Хочется, чтобы время замедлилось, дало мне побегать подольше.

Краем глаза замечаю большую тёмную тень на фоне посветлевшего неба и башен, купающихся в золотисто-розовом свете зари. Поворачиваю голову, не сбавляя шага.

Ого! Над главной башней Диздэна взлетает дракон. Чёрный, большой, он поднимается всё выше и выше, туда, где крылья из тёмных превращаются в полупрозрачные алые, и первые лучи солнца заставляют вспыхнуть золотом мощное тело, покрытое чешуёй.

Сбиваюсь с ровного шага, спотыкаюсь, запутываюсь. Лечу на землю, едва успев выставить руки перед собой.

Как девчонка, право слово. Словно впервые драара в полёте увидела.

Стряхиваю прилипшие камешки с рук. Царапины есть, но их не так много. Колени не разбила — уже хорошо.

Сидя на земле, наблюдаю за полётом дракона.

Он длится не более пяти минут — слишком мало. Эх, будь у меня крылья, я бы в человека превращалась только на ночь.

Вспоминаю все те случаи, когда летала на спине у Сезара. Как распахивала руки и ловила ветер в объятия. Как слушала в голове предупреждения: «Что ты творишь, Эль, не смей!», и в ответ громко смеялась. Как мы были счастливы. Как целовались, дерзко глядя друг другу в глаза. Как он любил меня, как говорил о нашей семье и о детях...

Губы неожиданно начинают дрожать, и я вскакиваю на ноги. Тело сопротивляется, но я заставляю себя снова бежать. Сердцу намного больней, и я подгоняю себя, чтобы справиться с чувствами.

Возможность того, что Сезар не причастен к свалившимся на меня несчастьям, делает меня слабой и сильной одновременно. Я так сильно любила его. И люблю до сих пор. Хватаюсь за любую соломинку, позволяющую ему верить.

Тщательно выбираю одежду, укладываю волосы. Использую духи, роюсь в шкатулке с украшениями.

Крутясь перед зеркалом, ловлю себя на мысли, что хочу быть красивой ради него.

И это, конечно, неправильно. А вдруг наши с Ирвином предположения не оправдаются? Тогда бездумно напитавшееся надеждой сердце получит второй удар, не менее жестокий, чем первый. От такого я могу никогда не оправиться.

Мне следует быть осторожной. Не надеяться зря. Но это чувство сложно прогнать. Надежда проникает в душу, как яд, и я то и дело сваливаюсь в размышления о Сезаре.

Утренние газеты ужасны. Просматриваю их за завтраком одну за другой.

Ректор занимает своё место рядом со мной, когда я уже достаточно напиталась чужим ядом, чтобы сказать вместо приветствия:

— Позвольте узнать, дар Лиитон, когда это прекратится?

Шлёпаю газетой с кричащим заголовком на стол перед его лицом. Она остаётся лежать у него на тарелке, дар Лиитон молча переводит взгляд на меня.

— Только не говорите, что ваша семья не приложила к этому руку. Никогда не поверю.

К нашему разговору прислушиваются. За столом преподавателей воцаряется полная тишина, и даже студенты шумят меньше обычного.

— Вы обвиняете меня?

— Вашу семью. Вы имеете влияние на свою сестру? Можете её угомонить? Потому что, как ни посмотри, всё это крайне нездоровая ситуация. Вы ректор Диздэна, ваша семья организовала травлю вашей подчинённой. Вы считаете, ваше бездействие — это нормально? Или для вас только ваша семья имеет значение, а на сотрудников вам наплевать?

Его лицо будто мёртвое, он даже не мигает. Порозовевшие кончики ушей выдают напряжение, а в остальном он как глыба, которая даже голос не повышает.

— Давайте обсудим это наедине. Я вызывал вас вчера для разговора, но вы не пришли.

На его фоне я наверняка кажусь истеричкой. Но вот сюрприз — когда тебя публично обливают грязью на ежедневной основе, чувство неловкости и стыда скукоживаются и отмирают. Мне безразлично, кто и что думает о моих манерах, поступках и поведении. Я знаю, кто прав, а кто виноват. И больше не собираюсь терпеть унижения.

Вчерашний разговор с Ирвином многое изменил для меня. Я начала верить, что ещё не всё потеряно, и я смогу добиться справедливости.

— Я получила ваше сообщение ближе к полуночи, господин ректор. Возможно, вы не знаете, но мой рабочий день заканчивается в четыре часа дня, и я не собака, чтобы сидеть, как привязанная, у почтового артефакта в ожидании вызова.

Встаю. Желудок сжался в комок, так что никакого завтрака сегодня не будет.

— Тогда встретимся сегодня в восемь и всё обсудим, — предлагает дар Лиитон.

— Боюсь, в восемь вечера я не смогу.

Он едва заметно приподнимает густые тёмные брови.

— У меня свидание. — Лучше бы я использовала слово «встреча», но как уже получилось.

Кончики его ушей приобретают бордовый оттенок, но голос остаётся таким же ровным:

— Тогда как только вы освободитесь, в четыре часа.

— Спасибо за понимание, господин ректор.

Ухожу, пока разбуженная газетными статьями ярость не довела меня до беды.

Лерой дар Лиитон, разумеется, не пишет эти статейки. И, думаю, даже не платит за них. Не драару с характером воина организовывать травлю. Но он абсолютно ничего не делает, чтобы это остановить. Ему плевать, что меня втаптывают в грязь день за днём. И потому «он виновен, Ваша Честь», и я бы с удовольствием оторвала его каменную голову с плеч.

Сделаю это в четыре пополудни. Не думаю, что к тому времени, после всех лекций, которые мне предстоит провести, настроение внезапно улучшится, или решимость добиться ответов и хоть каких-нибудь обещаний смягчится.