Истинная: Вишневый Сад Попаданки

Пролог

В Империи Резот даже тишина звучала как угроза. Она звенела, натянутая до предела, словно тетива перед выстрелом, и пахла не цветами, как положено в спальне новобрачных, а остывшим воском и старым камнем.

Я сидела на краю огромной кровати под балдахином из темно-синего бархата. Тонкая кружевная сорочка, которую служанки натянули на меня час назад, не грела совершенно. Ткань была дорогой, изысканной, но абсолютно бесполезной против сквозняков, гуляющих по коридорам Цитадели Льда. Здесь всё было таким: красивым, величественным и смертельно холодным.

Мои пальцы нервно комкали край простыни.

«Спокойно, Алиса, — приказала я себе, стараясь унять дрожь, бившую колени. — Ты агроном с десятилетним стажем. Ты спасала урожай черешни под ледяным дождем, ты выжила после банкротства фирмы и предательства партнера. Ты справишься с одним-единственным мужчиной».

Даже если этот мужчина — Герцог Северных Пустошей, генерал самой страшной армии этого мира и, по совместительству, мой истинный муж.

Ирония судьбы: попасть в другой мир, чтобы узнать, что сказки не врут. Истинность существует. Вот только в книжках она обещала вечную любовь и бабочек в животе, а в реальности Империи Резот она означала лишь совместимость магических резервов.

Я посмотрела на кресло у потухшего камина. Там, поверх резной спинки, сиротливо висел мой старый вязаный кардиган. Тот самый, в котором я была, когда шагнула в странный туман на своей даче. Серый, с катышками на рукавах, пахнущий землей и сухими листьями. Чужеродный предмет в этой роскошной тюрьме.

Служанки хотели его сжечь. Я не дала. Вцепилась так, что чуть не сломала ногти чопорной камеристке. Это была моя единственная связь с домом. Мой якорь.

Звук тяжелых шагов в коридоре заставил меня выпрямиться. Сердце пропустило удар и забилось где-то в горле.

Дверь распахнулась без стука.

Рэйвен дель Тор вошел в спальню так, как, наверное, входил в захваченные города. Резко, властно, неся за собой шлейф морозного воздуха. На нем не было парадного камзола, подобающего жениху. Он был в военном мундире: темно-серая ткань, серебряные пуговицы, перевязь с мечом, которую он даже не потрудился снять.

Он остановился в центре комнаты, стягивая перчатки. Кожа скрипнула в тишине.

— Ваша Светлость... — начала было я, поднимаясь навстречу.

Он даже не посмотрел мне в лицо. Его взгляд скользнул по кружеву сорочки, по моим босым ногам, но в этом взгляде не было ни грамма желания. Только холодный расчет. Как будто он оценивал лошадь перед покупкой.

— Встань ровно, Алисия, — его голос был глухим, словно пробивался сквозь толщу воды. — У меня мало времени. Граница неспокойна.

Я замерла, чувствуя, как внутри разгорается обида. Не так я представляла себе первую брачную ночь. Даже в этом суровом мире должно быть место хоть капле человечности.

— Мы не должны... поговорить? — тихо спросила я.

Рэйвен наконец поднял глаза. Они у него были страшные. Цвета зимнего неба перед бураном — блекло-голубые, почти белые. И уставшие до черноты. Под ними залегли глубокие тени, а на шее, чуть выше жесткого воротника, пульсировала темная, вздувшаяся вена.

— Разговоры оставим дипломатам, — отрезал он, подходя ближе. — Империи нужны наследники силы, а мне нужен Якорь. Если Оракул не ошибся, и ты действительно моя Истинная, твой резерв должен срезонировать с моим.

Он вытащил из кармана кристалл. Прозрачный, ограненный камень размером с куриное яйцо.

— Дай руку.

Это была не просьба. Это был приказ генерала рядовому.

Я протянула ладонь. Мои пальцы дрожали, его были твердыми и горячими, как раскаленный металл. Контраст обжег кожу. Рэйвен с силой прижал кристалл к моему запястью, прямо к точке, где бился пульс.

— Прими мою силу, — прохрипел он. — Откройся.

Я почувствовала толчок. Словно волна кипятка ударила в руку, пытаясь прорваться внутрь, найти емкость, которую можно заполнить. Но внутри меня не было "емкости" для его магии. Там было что-то другое. Мое. Теплое, живое, пахнущее весенней землей и соком.

Его магия ударилась об этот барьер и отхлынула.

Кристалл, который должен был вспыхнуть золотым или алым, остался мутно-серым. Лишь в самой глубине камня на секунду мелькнула слабая зеленая искра и тут же погасла, задавленная серостью.

Тишина в комнате стала оглушительной.

Рэйвен смотрел на камень. Секунду, две, три. Я видела, как меняется его лицо. Исчезает напряженное ожидание, а на его место приходит брезгливое разочарование. Так смотрят на пустой колодец в пустыне.

— Пустота, — выдохнул он и отшвырнул мою руку.

Я пошатнулась, прижав к груди саднящее запястье.

— Что?

— Ты пуста, Алисия, — он произнес мое имя с такой усталостью, словно оно было тяжелым камнем. — Оракул ошибся. Или это какая-то насмешка судьбы. В тебе нет магии. Твой резерв — ноль.

— Но я чувствую... — начала я.

— Ты чувствуешь сквозняк, — жестко перебил он. — Ты не Источник. Ты не Якорь. Ты не сможешь принять мою боль и не сможешь напитать меня силой. Для дракона ты бесполезна.

Слово ударило больнее пощечины. Бесполезна. В моем мире я была специалистом высшего класса. Я создавала сады там, где другие видели лишь сорняки. А здесь... здесь я просто бракованная батарейка.

Рэйвен отвернулся и подошел к окну. За стеклом выла вьюга.

— Я не могу представить двору герцогиню-пустышку, — сказал он, глядя в темноту. — Мои офицеры не поймут. Мои враги — тем более. Слабость Герцога — это брешь в обороне всего Северного Предела.

— И что ты сделаешь? — мой голос окреп. Страх уходил, уступая место злости. Я вспомнила своего бывшего партнера по бизнесу, который так же, не глядя в глаза, подписывал документы о моем разорении. — Вернешь меня обратно? Или просто убьешь, чтобы не позориться?

Рэйвен обернулся. На его лице мелькнуло что-то похожее на тень совести, но он тут же задавил это чувство привычной маской равнодушия.

Глава 1

Карету тряхнуло так, словно мы переехали не кочку, а труп дракона. Меня подбросило на жестком сиденье, и плечо с глухим стуком встретилось с деревянной обшивкой. Боль прострелила руку, но я даже не поморщилась.

За последние двое суток я научилась игнорировать физический дискомфорт. Он был ничем по сравнению с тем ледяным адом, что творился у меня в душе.

Я плотнее закуталась в дорожный плащ, подбитый дешевым кроличьим мехом — прощальный «подарок» интенданта Цитадели, — и посмотрела на магический кристалл-обогреватель, закрепленный под потолком.

Он умирал.

Еще утром он светился ровным оранжевым светом, создавая иллюзию тепла, а сейчас лишь тускло мерцал, как глаз больной рыбы. Магия Империи Резот, похоже, тоже решила, что ссыльной герцогине не положено греться.

— Эй! — крикнула я, постучав костяшками пальцев в переборку, отделявшую меня от козел. — Кристалл гаснет! Замените его!

Ответом мне был лишь свист ветра и очередной удар колеса о колдобину. Кучер, угрюмый детина с лицом, похожим на пережаренный блин, явно не считал нужным тратить на меня казенные ресурсы. Для него, как и для всех в этом проклятом мире, я была «пустышкой». Отработанным материалом. Женой, которую вернули по гарантии в первую же ночь.

Я откинулась на спинку и прикрыла глаза.

Внутри кареты пахло пылью и старой кожей, но сквозь щели уже просачивался запах севера: острый, морозный аромат хвои и приближающегося снега. Мы ехали на границу. В «Черный Утес».

В памяти всплыла карта, которую я мельком видела в библиотеке Цитадели еще до свадьбы. Северный Предел — это щит Империи. А «Черный Утес» — это зазубрина на этом щите. Самая крайняя точка, дальше которой только Пустоши, твари и смерть.

— Отличное место для медового месяца, Алиса, — прошептала я себе под нос, выпуская облачко пара. — Просто курорт.

Я потерла замерзшие руки. Пальцы онемели, несмотря на перчатки.

Странно, но слез не было. Истерика осталась там, в золоченой спальне Рэйвена, задушенная гордостью и шоком. Сейчас включился режим выживания. Тот самый, который помогал мне в прошлой жизни поднимать убыточный питомник в Подмосковье, когда все крутили пальцем у виска. Тот самый, который заставлял меня таскать мешки с удобрениями, когда грузчики уходили в запой.

Я — агроном. Я знаю, что жизнь пробивается даже через асфальт. И если меня решили закатать в бетон этого мира, я стану тем самым одуванчиком, который взломает дорогу.

Карета вдруг резко затормозила, юзом пойдя по обледенелой дороге. Лошади испуганно заржали.

Дверца распахнулась, впуская внутрь клуб ледяного ветра и снежную крупу.

— Приехали, — буркнул кучер, даже не глядя на меня. — Выметайтесь, леди.

— Что значит «выметайтесь»? — я нахмурилась, стараясь, чтобы голос звучал твердо. — Вы должны довезти меня до крыльца.

— Ага, щас, — хмыкнул он, сплевывая в сугроб. — Дальше ворота. Ржавые, перекошенные. Колеса там оставлю, а мне еще назад ехать до заставы. Да и нечисто там. Лошади чуют.

— Я герцогиня дель Тор, — напомнила я, хотя понимала, что титул здесь стоит меньше, чем этот снег под ногами. — И я приказываю...

— Вы ссыльная, — оборвал он меня с грубой прямотой. — Сундук ваш я сгрузил. Адьё.

Он захлопнул дверцу перед моим носом.

Мне ничего не оставалось, как выйти.

Я ступила в снег. Он был глубоким, почти по колено. Тонкие сапожки, рассчитанные на прогулки по парку, мгновенно промокли. Холод вцепился в лодыжки ледяными капканами.

Карета уже разворачивалась, поднимая снежную пыль. Кучер нахлестывал лошадей, словно за ним гнались демоны Пустоши. Через минуту я осталась одна в сгущающихся сумерках.

Вокруг была только белая тишина и ветер. И он.

Черный Утес.

Поместье оправдывало свое название. Оно стояло на вершине скалы, нависая над пропастью. Дом казался огромным черным зверем, припавшим к земле перед прыжком. Острые шпили башен царапали низкое серое небо. Камень стен был темным, почти черным, словно впитал в себя копоть веков.

Окон было много, но все они смотрели на меня пустыми, мертвыми глазницами. Ни огонька. Ни дымка из труб. Только иней, покрывающий фасад, словно саван.

Ворота действительно были. Огромные, кованые, с гербом рода дель Тор — драконом, обвивающим башню. Одна створка висела на петле, жалобно скрипя на ветру: «И-и-и-у... И-и-и-у...»

— Ну здравствуй, новый дом, — сказала я. Голос потонул в вое ветра.

Мой сундук — небольшой, окованный железом — сиротливо чернел в сугробе. В нем было все мое имущество: пара платьев, белье, книги по ботанике (которые я чудом утащила из мира Земли, они лежали в том же рюкзаке при переносе) и шкатулка с жалованьем за месяц.

Я вздохнула, ухватилась за кожаную ручку и потащила его к воротам.

Тяжело. Снег забивался в складки платья, ветер швырял в лицо ледяную крошку, которая колола кожу, как иголки. Но я тащила. Злость придавала сил.

«Я тебе покажу "пустышку", Рэйвен, — думала я, делая шаг за шагом. — Я тебе такой счет выставлю за моральный ущерб, что ты заложишь свою Цитадель».

Двор поместья встретил меня запустением. Сквозь сугробы проглядывали остовы каких-то кустов — сухие, скрюченные, черные. Словно скелеты рук, тянущиеся из-под земли за помощью. Фонтан в центре двора давно пересох и треснул, его чашу замело снегом.

Я добралась до крыльца. Ступени были скользкими, покрытыми наледью. Я чуть не упала, но удержалась, вцепившись в каменные перила.

Дверь. Массивная, дубовая, обитая железом. Ручка в виде головы льва была покрыта инеем.

Я толкнула её. Заперто.

— Отлично, — выдохнула я, чувствуя, как паника начинает поднимать голову. — Просто великолепно. Замерзнуть на пороге собственного дома.

Я забарабанила кулаком по дереву.

— Эй! Есть кто живой?! Открывайте! Я ваша хозяйка!

Тишина. Только эхо ударов ушло внутрь дома, как в колодец.

Я толкнула сильнее, навалившись плечом. Дверь подалась со стоном, осыпая меня ржавой трухой. Не заперто — просто петли заржавели насмерть.

Глава 2

Я сидела на колченогом табурете посреди кухни, обхватив себя руками за плечи, и смотрела, как изо рта вырываются облачка пара. Одно, второе, третье. Они поднимались к закопченному потолку и растворялись в темноте, словно души, покидающие тело.

Холод был везде. Он проникал сквозь подошвы тонких сапог, поднимался по лодыжкам, впивался ледяными иглами в колени. Он касался шеи, заставляя волоски вставать дыбом. Казалось, сам воздух здесь состоял из мелкой стеклянной крошки.

— Холодно... — донеслось из кучи тряпья в углу.

Куча зашевелилась. Из нее показался длинный нос, похожий на сморщенный корнеплод, и два желтых глаза, полных вселенской скорби.

— Холодно, говорю, — повторил Казимир с упреком, словно это я лично выключила отопление во всем мире. — Смерть идет. Сначала пальцы посинеют, потом нос отвалится. У меня уже хвост инеем покрылся.

— У тебя нет хвоста, Казимир, — сказала я, стуча зубами. Звук получился громким, как кастаньеты.

— Был! — возмутился домовой, высовывая когтистую лапу из-под драного одеяла. — В лучшие времена был! Роскошный, пушистый! А теперь отмерз. И уши отмерзнут. И ты отмерзнешь, хозяйка. Станешь красивой ледяной статуей. Рэйвен приедет весной, поставит тебя в саду и будет воронам показывать.

Я резко встала. Табурет скрипнул, эхо метнулось по пустой кухне.

— Никто никого показывать не будет. Хватит ныть.

Я подошла к двери, ведущей в пристройку. Казимир утверждал, что это дровяник. Если там есть хоть щепка, я заставлю её гореть. Я агроном, я умею обращаться с природой, даже если она мертвая.

— Куда ты? — пискнул домовой. — Там крысы! Там темно!

— Там дрова, — отрезала я. — Или ты хочешь замерзнуть гордым и хвостатым?

Дверь в пристройку примерзла. Я налегла на неё плечом. Раз, два. Бесполезно. Петли схватило льдом намертво. Ярость — горячая, злая — плеснула в кровь. Ах так? Ты думаешь, я сдамся перед куском дерева?

Я отошла на шаг и ударила ногой. Вложила в этот удар всё: обиду на мужа, злость на Мариссу, страх перед будущим.

Дверь с треском распахнулась, ударившись о стену. С потолка посыпалась труха и снежная пыль.

Я шагнула внутрь, подняв над головой огниво. Слабый огонек выхватил из мрака груды... мусора.

Это нельзя было назвать дровами. Это было кладбище деревьев. Поленья лежали здесь десятилетиями. Крыша дровяника давно прохудилась, и снег, тая и замерзая годами, превратил дерево в губку.

Я подошла к ближайшей поленнице, протянула руку и взяла полено.

Оно рассыпалось в моих пальцах.

Влажная, гнилая труха, пахнущая плесенью и грибницей. Я сжала кулак, чувствуя, как из «дров» сочится ледяная вода.

— Проклятье... — выдохнула я.

Я перебирала поленья одно за другим. Гниль. Труха. Лед. Мох. Здесь нечему было гореть. Это было топливо для отчаяния, а не для камина.

Слезы, горячие и злые, подступили к горлу. Я швырнула кусок гнилушки в стену. Он шлепнулся с мокрым звуком, оставив грязное пятно.

«Спокойно, Алиса. Думай. Ты в мире магии. Но магии у тебя нет. У тебя есть физика и химия».

Я начала рыскать по углам, как ищейка. Старые ящики? Сгнили. Сломанная телега? Сгнила.

И тут мой взгляд упал на дальний угол, где под слоем паутины стояли остатки старой мебели. Стулья. Обычные деревянные стулья, сваленные в кучу, как трупы после битвы. Они выглядели суше. Лакированное дерево сопротивлялось влаге лучше, чем сырые поленья.

— Простите, предки, — пробормотала я, хватая первый стул за резную ножку. — Но ваша задница уже не замерзнет, а моя — вполне.

Я потащила добычу на кухню. Стул цеплялся ножками за порог, словно не хотел идти на эшафот.

Казимир выглянул из своего укрытия.

— Это же стул прадеда Арчибальда! — ахнул он. — На нем сидел сам Император, когда приезжал на охоту!

— Теперь на нем будет сидеть огонь, — мрачно ответила я, с треском ломая благородную спинку об колено. — А если будешь возмущаться, следующим в топку пойдет твой веник.

Домовой благоразумно заткнулся и даже подал мне старый тесак, чтобы нащепать лучину.

Я сложила обломки стула в огромный зев камина. Он был холодным и черным, как вход в преисподнюю. Построила «шалашик», как учил отец в походах. Внизу — мелкие щепки, сверху — куски покрупнее.

Нужна была растопка. Бумаги не было.

Я достала из кармана свой блокнот. Мой полевой дневник. В нем были записи о селекции за последние пять лет. Формулы удобрений, схемы скрещивания, зарисовки листьев. Моя жизнь, мой труд, моя гордость.

Я посмотрела на страницу, где была нарисована схема прививки «Алой Королевы».

— Прости, — шепнула я.

И вырвала лист. Потом еще один. И еще. Скомкала бумагу, запихивая её под щепки. Жертва ради выживания. Знания горят хорошо.

Я чиркнула огнивом.

Искра. Еще одна. Слабый язычок пламени лизнул бумагу. Чернила начали чернеть и сворачиваться. Огонь перекинулся на лакированную щепку.

— Давай, милый, давай, — молила я, дуя на робкое пламя. — Кушай. Грей.

Огонь занялся. Весело затрещал лак. Я почувствовала первое, едва уловимое тепло. Улыбка, нервная и счастливая, тронула губы.

И тут случилось то, чего я боялась.

Ветер на улице переменился. Порыв ударил в трубу сверху, словно гигантская ладонь захлопнула крышку.

Дым, вместо того чтобы идти вверх, густым черным клубом рванул в комнату.

— Кха-кха! — закашлялся Казимир.

Кухню мгновенно заполнил едкий, удушливый смрад горящего лака и старой пыли. Глаза защипало так, будто в них плеснули кислотой.

— Нет! — закричала я, пытаясь руками разогнать дым. — Тяга! Где тяга?!

Я схватила кочергу и полезла в камин, пытаясь пробить засор. Сажа посыпалась мне на лицо, на платье, в волосы. Я кашляла, задыхаясь. Дым был везде. Он ел глаза, драл горло.

Огонь, лишенный воздуха, зашипел и погас, оставив после себя лишь вонючее облако.

Огниво в моей руке мигнуло в последний раз. Магический заряд иссяк. Кристалл внутри него треснул и осыпался мелкой пылью.

Глава 3

Я была уверена, что умерла.

Потому что в аду Империи Резот, в промерзшем насквозь поместье «Черный Утес», не могло так пахнуть.

Этот запах пробивался сквозь сон, сквозь плотную пелену усталости и холода. Он щекотал ноздри, дразнил, звал. Это был не запах гари, который вчера разъедал глаза. Не запах плесени и мышиного помета, пропитавший стены этого склепа.

Это был запах абсолютного, концентрированного счастья.

Сладкий, тягучий аромат меда. Терпкая нота миндаля. Нежность ванили. И что-то еще... свежее, влажное, как утренняя роса на нагретом солнцем листе.

Я медленно, с опаской приоткрыла один глаз.

Если это загробный мир, то он подозрительно напоминал нашу грязную кухню. Тот же закопченный потолок с паутиной, свисающей черными гирляндами. Те же обшарпанные стены. Та же гора тряпья в углу, которая при ближайшем рассмотрении оказалась спящим Казимиром. Домовой храпел так, что подрагивала крышка на пустой кастрюле.

Но что-то изменилось.

Я пошевелила пальцами ног. Они не онемели. Я глубоко вдохнула. Воздух не обжигал легкие ледяной крошкой. Он был прохладным, да, но не мертвым.

И этот свет.

Вчера сквозь щели в рассохшихся ставнях пробивался лишь серый, мутный сумрак полярной ночи. А сейчас по полу, по слою вековой пыли, тянулись яркие, золотые полосы. В них плясали пылинки — не как пепел, а как крошечные искры.

Я села на своей импровизированной постели из старых штор. Тело ломило после вчерашнего «подвига», но это была приятная ломота, как после хорошей тренировки в саду.

— Казимир! — позвала я. Голос прозвучал хрипло, но громко.

Куча тряпья в углу взорвалась движением. Домовой подскочил на месте, спросонья запутался в драном одеяле и кубарем покатился по полу, сверкая пятками.

— Крысы?! — взвизгнул он, выныривая из кокона и воинственно размахивая половником. — Где? Я им усы пообрываю! Я им хвосты узлом завяжу! Не дам хозяйку в обиду!

— Нет крыс, — успокоила я его, невольно улыбнувшись. — Успокойся.

Казимир замер, тяжело дыша. Его желтые глаза-блюдца моргнули, потом сузились. Его нос, похожий на сморщенный гриб, дернулся раз, другой. Он потянул воздух, смешно раздувая ноздри.

— Хозяйка... — прошептал он, и половник в его лапе опустился. — Ты что... духами побрызгалась? Теми, имперскими?

— Откуда у меня духи, Казимир? — я встала, отряхивая юбку. — У меня даже мыла нет.

— А чем тогда пахнет? — он покрутился на месте, принюхиваясь, как гончая. — Пахнет... летом. Цветами пахнет. Сладким. Так пахло сто лет назад, когда старая графиня пироги пекла с южными ягодами. Но печь-то холодная!

Я посмотрела на дверь, ведущую на задний двор. Ту самую, которую вчера я чуть не выломала с петлями, спасаясь от дыма.

Сейчас из-под нее тянуло не сквозняком, а теплом. Тонкая струйка теплого воздуха шевелила пыль на пороге.

Сердце у меня в груди сделало кульбит.

Неужели? Нет, Алиса, не будь идиоткой. Ты биолог, а не фея из сказки. Ты посадила косточки в вечную мерзлоту, полила их кровью и поплакала сверху. В лучшем случае они просто не сгниют до весны. В худшем — ты сошла с ума от переохлаждения, и это предсмертная эйфория.

Но ноги сами несли меня к двери.

— Стой! — пискнул Казимир, хватая меня за подол платья. — Не ходи! Там морок! Там Скверна играет! Она заманивает теплом, а выйдешь — и хрусть! Превратишься в ледышку!

— Отпусти, — мягко, но твердо сказала я, отцепляя его когтистые пальцы. — Я должна проверить.

Я подошла к двери. Вчера она примерзла так, что пришлось бить ногами. Сегодня ручка была теплой на ощупь. Металл нагрелся, словно с той стороны светило июльское солнце.

Я нажала на ручку. Замок щелкнул легко, смазанно.

Я толкнула створку.

И мир перевернулся.

Я зажмурилась, ослепленная ярким светом, ударившим в глаза. Прикрыла лицо рукой, привыкая к сиянию. А когда открыла глаза, то забыла, как дышать.

Вчера здесь был заснеженный двор, заваленный сугробами, с остовами мертвых кустов и серыми стенами, покрытыми инеем.

Стены остались. И сугробы по углам двора тоже были на месте — грязные, серые, злые.

Но в центре...

В центре, там, где я вчера в отчаянии рыла землю, стоял Остров Жизни.

Снег растаял идеальным кругом диаметром метра в три. Внутри этого круга чернела живая, влажная, дышащая паром земля. Сквозь неё пробивалась молодая, изумрудно-яркая трава, такая сочная, что хотелось упасть в нее лицом.

А посреди этого круга стояло Дерево.

Не росток. Не прутик. Это было полноценное, молодое, сильное дерево высотой с меня. Его ствол был гладким, темным, налитым силой, словно отлитым из бронзы. Ветки, изящно изогнутые, тянулись к небу.

Но самое невероятное было не в скорости роста.

Оно цвело и плодоносило одновременно.

Это было биологически невозможно. Это нарушало все законы природы. Но это было передо мной.

Нижние ветки утопали в белой пене цветов. Лепестки, нежные, как шелк, трепетали на ветру, источая тот самый умопомрачительный аромат миндаля и меда.

А на верхних ветках, среди густой зелени листвы, горели рубиновым огнем ягоды.

Вишни.

Они были огромными, размером с грецкий орех. Темно-бордовые, почти черные, с глянцевыми боками, в которых отражалось скупое северное солнце. Они выглядели так, словно вот-вот лопнут от переполняющего их сока.

Я стояла на пороге, боясь сделать шаг. Боясь, что одно неловкое движение разрушит этот мираж.

— Матерь Божья... — прошептал Казимир, выглядывая из-за моей ноги. Он больше не верещал. Он замер, открыв рот, и его уши медленно поднимались, пока не встали торчком. — Это что? Это откуда?

— Это «Алая Королева», — выдохнула я. Мой голос дрожал. — Мой сорт.

Я шагнула на крыльцо. Тепло ударило в лицо плотной, ласковой волной. Дерево работало как мощный обогреватель. Оно излучало энергию, грея воздух вокруг себя. Я видела, как капли талой воды капают с крыши веранды — тепло доставало даже туда.

Глава 4 (Рэйвен)

от лица Рэйвена

Столица Империи Резот, Цитадель Льда, никогда не спала. Но и бодрствованием это назвать было сложно. Скорее, это напоминало бред тяжелобольного: бесконечные шаги патрулей, звон стали, шепот интриг в темных нишах и холод, который, казалось, исходил не от камня стен, а из самих душ обитателей замка.

Зал Военного Совета тонул в полумраке. Магические светильники, настроенные на минимум, выхватывали из темноты лишь огромную тактическую карту, расстеленную на столе из черного гранита.

Я стоял над ней, опираясь руками о столешницу, и чувствовал, как камень крошится под моими пальцами.

— Ситуация на Восточном Валу критическая, Ваша Светлость, — голос генерала Торна дрожал. Старый вояка, прошедший три кампании, боялся поднять на меня глаза. — Прорывы Тварей участились. Скверна ползет. Наши маги выгорают за неделю. Нам нужны новые батареи... простите, новые Источники.

— Источники, — повторил я. Мой голос звучал глухо, словно перемалываемые жерновами камни. — Где я их вам возьму, Торн? Рожу? Или прикажу женщинам Империи стать магами по щелчку пальцев?

В зале повисла тяжелая тишина. Пятеро генералов, цвет армии Резота, стояли, втянув головы в плечи. Они видели не своего командира. Они видели бомбу с часовым механизмом, таймер на которой показывал нули.

Я чувствовал, как Зверь внутри меня скребется о ребра изнутри. Моя магия — дар и проклятие рода дель Тор — выходила из-под контроля.

Это начиналось как звон в ушах. Высокий, на грани ультразвука. Потом приходил холод. Не тот, что на улице, а внутренний. Кровь густела, превращаясь в ледяную кашу с осколками стекла. Каждое движение причиняло боль. Каждый вдох обжигал легкие жидким азотом.

Черная Жажда. Бич всех мужчин-магов нашего мира. Мы — сосуды для разрушительной силы, Ян, огонь и лед. Но без женской Инь, без мягкой, стабилизирующей энергии, мы просто сгораем. Или замерзаем. Превращаемся в безумных берсерков, которых приходится пристреливать, как бешеных псов.

— Мы потеряли еще двух лейтенантов вчера, — продолжил Торн, глядя в карту. — Они... обратились в статуи. Пришлось разбить.

Я сжал край стола так, что отколол кусок гранита. Звук падения камня на пол прозвучал как выстрел.

— Хватит, — рявкнул я. — Я услышал. Усилить гарнизоны обычными пехотинцами. Магов беречь. Смены сократить до двух часов. Свободны.

Генералы вылетели из зала быстрее, чем новобранцы от сержанта. Они чувствовали, что воздух вокруг меня начал вибрировать. Иней пополз по карте, закрывая красные флажки врага белой пеленой.

Как только тяжелые двери захлопнулись, маска «Железного Герцога» слетела.

Я рухнул в кресло во главе стола и откинул голову назад, вцепившись пальцами в подлокотники.

— А-а-агх...

Стон вырвался из груди против воли. Боль скрутила тело спазмом. Перед глазами поплыли красные круги. Вены на шее вздулись, пульсируя черным ядом. Казалось, под кожей ползают змеи.

Мне нужен был Якорь. Срочно.

Я вспомнил тот вечер. Свадьба. Надежда, глупая и наивная, как первый снег. Я думал, что Оракул не ошибся. Что эта иномирянка, Алисия, станет моим спасением. Я не ждал любви — к дьяволу любовь, она для бардов. Я ждал тишины. Я ждал, что она возьмет меня за руку, и этот бесконечный гул в голове стихнет.

Но кристалл показал серую муть. Пустышка.

В ней не было магии. Ни капли. Она была бесполезна. Красивая, с теплыми карими глазами, в которых читался испуг, но абсолютно пустая.

Я не мог оставить её здесь. Двор сожрал бы её за неделю. А меня бы подняли на смех. Герцог с женой-пустышкой — это политический труп.

Я отослал её. Да, жестко. Да, в руины. Но там она хотя бы будет жива. И там она не увидит, как я превращаюсь в чудовище.

Дверь в зал Совета открылась. Бесшумно, плавно, словно ее толкнул сквозняк.

Я не открывал глаз, но знал, кто это. Запах. Тяжелый, сладкий аромат мускуса, дорогих масел и холодной стали.

— Мой бедный дракон, — прошелестел голос над моим ухом. — Тебе больно?

Прохладные пальцы коснулись моего виска. Леди Марисса.

Я должен был испытать облегчение. Она была моим Якорем последние два года. Самая сильная магичка двора, фаворитка, перед которой трепетали министры. Она единственная могла сдерживать моего Зверя.

Но вместо благодарности я почувствовал... тошноту.

— Сделай это, — прохрипел я, не открывая глаз. — Просто убери боль.

— Тише, тише, — она обошла кресло и встала сзади. Ее руки легли мне на плечи, массируя напряженные мышцы. — Ты перенапрягся, Рэйвен. Ты слишком много берешь на себя. Империя не рухнет, если ты позволишь себе быть слабым... рядом со мной.

Ее магия потекла в меня.

Это было похоже на инъекцию морфия, смешанного с ледяной водой.

Обычно Якоря забирают боль, растворяя её в своей мягкой ауре. Марисса действовала иначе. Она не забирала боль — она замораживала её. Она блокировала нервные окончания, возводила ледяные стены вокруг моего сознания.

— Вот так... — шептала она, наклоняясь ниже. Ее дыхание касалось моей шеи. — Отдай мне контроль. Тебе не нужно чувствовать. Чувства — это слабость. Стань холодным. Стань совершенным оружием.

Боль отступала. Но вместе с ней отступало и что-то человеческое. Цвета мира блекли. Эмоции вымывались, оставляя лишь серую, кристаллическую ясность. Я превращался в функцию. В Генерала.

— Хороший мальчик, — она провела острым ногтем по моей щеке.

Я открыл глаза. Мир был четким, резким и безжизненным.

— Спасибо, Марисса, — мой голос был ровным, лишенным интонаций.

— Всегда пожалуйста, милый. Ты же знаешь, я — единственная, кто может удержать тебя на краю. Без меня ты сорвешься. Ты станешь одним из тех, кого разбивают молотами на плацу.

Она любила напоминать мне об этом. Держала на коротком поводке страха.

Я хотел встать, чтобы вернуться к работе, как вдруг...

Это случилось внезапно. Словно удар молнии среди ясного неба.