Истории Дракона Вечности

После Возрождения

Пролог

Хрустальная пелена взмывала к небесам, рассеиваясь ледяными кольцами. Хрупкие снежные кристаллы, подносимые атмосферой в дар людям, медленно таяли, не касаясь Города. Электромагнитные потоки, пронизывающие человеческое обиталище, безжалостно рассеивали белые кружева, и они испарялись, устремлялись домой, собираясь в клыкастые иссиня-чёрные тучи, безмолвно плывущие в беспросветной темноте.

Мир там, наверху, составлял удивительный контраст с человеческой реальностью: тьма противостояла свету, который воплотился в огнях колоссальных размеров, полыхающих в Городе. Тонкие иглы – шпили тысяч башен – испускали мягкое желтовато-розовое свечение, приглушённое в этот ранний утренний час.

Энергетические потоки, чьи извивы и петли струились между зданиями и над Городом, переливались всеми цветами солнечного спектра, наслаиваясь и легко проходя сквозь друг друга. Тысячи различных излучений, чьи источники находились здесь же, создавали особое уютное пространство, вместилище миллионов душ, обитающих в этом сияющем мире.

Пламенно-багровая птица со сверкающим в свечении полей оперением медленно плыла над Городом, ловя восходящие потоки воздуха. Её пристальные белёсые глаза без отрыва наблюдали за ровным дыханием мегаполиса. На окраине, далеко-далеко, почти у линии горизонта, быстро и неутомимо вращались ветряки, генерируя электроэнергию. Спящие солнечные батареи, распустившиеся огромными стеклянными парусами, отблёскивали на стенах домов. Виднелись изящные катушки Теслы, не нарушающие общего облика Города.

Птица, словно бы озирая свои владения, облетала этого колоссального ангела, сотворённого из лёгких сверхпрочных металлов, стекла и тонких полей. В небо на тысячи этажей вверх взмывали чёрные башни, как будто сделанные из оникса. От самого их основания и вплоть до колоссальных шпилей – генераторов полей и элегантных украшений – по ним сновали, перебегали и перескакивали мерцающие разноцветные светлячки. Сверху Город напоминал удивительное созвездие, островок тишины и спокойствия в океане ревущего хаоса.

Человеку, пришедшему из глубины веков, Город мог показаться похожим на средневековую крепость: улицы так же расходились радиально, и таким же образом из земли к небесам вырастали самых разных размеров башни. В центре находилось нечто, напоминающее донжон, и тройное кольцо стен, отстоящих друг от друга, по меньшей мере, на километр, окружало его. Стены поднимались вверх, загибаясь наружу и образуя отрицательный угол. Они были сложены из какого-то тёмного монолитного камня, гладкого, как кожа младенца, и скользкого, как вулканическое стекло. Но имелось несколько существенных отличий от средневековой версии замка: отсутствовали бойницы и сторожевые башни. Лишь по верхней кромке стены проходил плоский срез, по которому могла бы свободно пройти крупная собака. Высота стен не превышала трёхсот метров, поэтому они не доходили даже до щиколотки исполинских башен. Облака излучений не распространялись за внешнее кольцо, натыкаясь на незримую преграду.

Птица, увидевшая всё, что хотела, медленно воспарила к облакам и растворилась в черноте небес. Последний раз мелькнуло закатное оперение – и она исчезла, как будто её никогда и не было. А Город остался стоять, полыхая огнями, готовый противостоять силам природы и даже самому дьяволу.

Эпизод I

Я стояла на краю бездны, и смотрела вниз, во тьму. Рядом со мной – справа и слева, сзади и дальше, вдоль границы света и мрака, стояли такие же, как и я, молодые юноши и девушки. Двадцать лет – идеальный возраст для инициации. Ты уже распрощался с юношеским оперением, но ещё не приобрёл каменной твёрдости взрослого человека. Ты пластичен, как глина, но не так податлив и хрупок, как кусок расплавленного стекла. Примерно половине из нас уже исполнилось двадцать, хотя присутствовали и те, кому было намного больше этого пограничного возраста, а тех, кто ещё физически не дорос до инициации, но преодолел этот порог умственно и эмоционально, тоже допустили до обряда.

Вчера у меня был день рождения, и за мной пришли Белые Люди. Их мягкие улыбки повели меня за собой, и я поняла, что настал мой час. Взяв в левую руку заранее собранный походный рюкзак со моим нехитрым скарбом, правой рукой я направила к выходу из дома своего брата – грюнендаля Рафаэля. В его внимательных глазах светилось понимание: мы покидаем дом навсегда. Теперь здесь будет жить какой-нибудь другой ребёнок, ожидающий того трепетного момента, когда сможет выполнить своё предназначение.

Робот-андроид с ярко-голубыми пронзительными глазами и пушистыми светлыми волосами, ничем не отличающийся от обычного человека, мягко обнял меня. Он заботился обо мне до сих пор. Да, я люблю его, и всегда буду любить. Каждый любит своего первого наставника.

– До свидания, неофит. Ты очень дорога моему сердцу. Я смог показать тебе самое главное: красоту звёздного неба над головой и нравственного закона в человеке. Импульсы, бегущие во мне, подсказывают броситься за тобой, но нельзя. Скоро сюда приведут растущего, и я должен буду заботиться о нём. Конечно, мы полюбим друг друга, но ты, всё же, была моим первенцем, я всегда буду помнить о тебе. Прощай же. Энергия с тобой.

Почувствовав на своей щеке одинокую слезинку, небрежно смахнула её. Первый раз я испытала что-то похожее на тоску, но это было очень мимолётное ощущение. Сразу же вернулась в состояние равновесия, и счастье упругим облаком окутало меня.

Системный ангел

Hello, World!

Слова только что написанной программы белели на чёрном фоне командной строки. Сириус призадумался. Раньше у него не было никаких проблем с тем, чтобы админить ноосферу. А теперь он примитивный Pure Basic смог освоить только за два месяца. Многие навыки просто потерялись, все эти ограничения из-за прегрешения. Но Сириус не жалел. Ему довелось испытать то, что даётся не каждому из великих. Его дар, его проклятье.

Он всё ещё носил в медальоне её портрет. Медальон висел на kashira его катаны. Нежное русоволосое создание, с непослушными кудрявыми локонами, небесно-голубым взглядом двуцветных глаз, застенчивой улыбкой смотрело на него из глубины веков. Marieth. Жрица богини Вечности, единственная жрица верховной богини Вечности Aenu. О, у неё в подчинении был целый боевой Орден! Смертоносные девы-звери пленяли мужчин своей неземной красотой, а потом безжалостно пронзали их сердца острыми клинками и тонкими стрелами. Они вели asaath – священную войну. Не за веру. Не за богатства. Не за ресурсы. Не за власть. Орден Вечности боролся с пороками. Каждая из дев владела даром. Одни могли видеть будущее, другие – прошлое, третьи могли читать мысли, четвёртые умели говорить языками ангельскими и звериными, пятые обладали даром преображения…

Marieth стала Верховной Жрицей, даже несмотря на свою девственность, потому, что она соединяла в себе многие дары, и, сверх того, могла преображаться в Дракона, летать и изрыгать пламя. Ведьма, так называли её мужчины племени aetero, из которого происходила Marieth, колдунья. В глаза её называли кудесницей, чаровницей и прелестницей. Не один мужчина мечтал возлечь с ней в чертогах Храма Вечности. Поговаривали, что беспощадные рыцари Ордена Вечности были искусны в любви. Но каждая из послушниц должна была вкусить все земные блага всего раз в жизни, при посвящении. Инициация длилась год, и не каждая из будущих жриц выдерживала её – она была искушением.

Искательницам жреческого звания предстояло весь год предаваться всевозможным утехам: вино, курения, богатства, слава, почести, мужчины и женщины, мальчики и девочки, роскошь – всё это давалось им в беззаветное пользование. Но только на срок в 365 дней. Каждый был готов пасть ниц перед избранницей, каждый был готов услужить ей любым способом. Большая часть забывалась в мирских дарах, отвергая дары небесные. Никогда и никто не встречал их больше. Те же, что проходили испытание, становились жрицами, и входили в Орден Вечности. Далее их обучали искусствам и метаискусствам. Первой по значимости была метафизика. Девы изучали всевозможные философские системы и религиозные учения, чтобы преодолеть их в себе. Обязательным было фехтование и прочие боевые искусства. Древние куноичи Японии не смогли бы сравниться с Девами Вечности. Затем каждой открывался дар. Она стремилась к уединению, чтобы познать себя, найти свои грани и узреть предел собственных возможностей… чтобы преодолеть его.

Ни одна Дева не носила одежды, сходной с одеяниями своих сестёр. Одни предпочитали предметы силы, фетиши, сделанные из дерева, камня, травы, шишек. Это было связано с даром. Другие больше полагались на силу оружия, запасаясь целым арсеналом. Третьи настолько развивали дары своего тела, что божественные энергии также требовали особых облачений. Следовательно, любившие вещи носили одеяния туникообразные, прихваченные на поясе ремешком, обыкновенно кожаные или плетёные сандалии. Такие девы предпочитали биться на расстоянии, используя луки. Их цветами были древесные, травяные, лиственные и земляные оттенки. Некоторые носили небесно-голубые одежды, чтобы сливаться с небесами и атаковать сверху. Девы Оружия надевали на себя кольчуги и панцири, лёгкие, не сковывающие движений, из каких-то сверхпрочных шкур и диковинных сплавов. Они облачались в штаны, эластичные и облегающие ноги, либо юбки с широкими разрезами. Девы Энергий носили нечто вроде набедренных повязок, лёгких шафрановых одеяний, напульсников из кованого железа, различных приспособлений типа когтей и зубцов, и облегающую броню на груди. Это была их повседневная одежда.

Но когда Орден собирался в армию, девы наносили боевой солнечный макияж красно-золотых и охристых оттенков, облачались в жёлтые солнечные доспехи, полностью облегающие тело, на лицо надевали прозрачные маски, повторяющие его контуры, распускали волосы, и надевали крылатые шлемы – тоже из золотого металла. Поверх доспеха девы накидывали алые плащи, а также красные табарды, шитые золотой нитью – короткие рукава, приталенные к туловищу красные лепестки, длинные юбки с двумя разрезами от талии. Они совершенно не носили золота: жёлтые металлы были неизвестны всему обитаемому миру планеты, но никто не мог пробить их ни копьём, ни мечом. Сражались девы пешими, что не мешало им иметь любимых ездовых животных – тигров, оленей, лошадей, гепардов, львов, ирбисов, волков… Верховная Жрица Marieth не нуждалась в ездовых животных. Она была Драконом. Золотым Драконом.

ххх

Однажды Сириус, как обычно, поднимал сервер «Космос». Он регулярно падал. Это выражалось в том, что на Земле с той же регулярностью случался дождь из спутников, метеоров и космического мусора. Если накрывался сервер «Небо» – убивали птиц, падали самолёты. Гибли люди.

Автоматизация накатила случайно. Сначала всё управление велось по старинке: тут знамение, там Божий знак, здесь ангелы вострубили… В конце концов люди перестали верить в чудеса, и пришлось придумывать новые механизмы взаимодействия мира сакрального с миром профанным. Сгенерировали ноосферу, просто объединив всё человечество и его достижения в единую информационную систему. ЕИС заработала, как ни странно. Ангелы придумали несколько языков программирования, чтобы умная техника могла понимать их. Но вот очередной баг, и все языки, ангельские языки программирования, выкинуло напрямую в ЕИС, попали туда все алгоритмы и исходные коды. Люди, как и положено медиумам, немедленно восприняли полученную информацию, переработали её и создали языки программирования по-своему. Всем понравилось.

Хайс уходит в небытие

В пустоте все мысли перемешиваются. Они сталкиваются между собой, как ледяные шарики, и разлетаются в стороны, постепенно истаивая. Мысли клубятся в голове, как ослепительно чёрная тьма, разбиваются об острые камни сомнений, разламываются на части, и хрустят под ногами. Нет ничего тяжелее слов. Нет ничего страшнее одиночества. И мир рушится в такие мгновения. Остаётся одно лишь серое безмолвие.

Тишина. Она была повсюду. И ничто не могло спасти от этой ослепительной тишины. Тогда он зажмурился, чтобы не видеть пустоту вокруг себя, и даже закрыл лицо руками. Но тишина прорывалась сквозь веки. И он открыл глаза, как будто делал это впервые в жизни.

Хайс сидел на простом пластиковом стуле и смотрел в потолок. Над ним неторопливо и чинно проплывала афалина. Сквозь бронированную толщу стекла на него смотрели её по-человечески выразительные глаза. Хайса с детства учили, что афалины – жестокие конкуренты человека в борьбе за выживание. Размножившись, они съедают все запасы рыбы, которые могли бы пойти на прокорм поселению. Но Хайсу афалины очень нравились. Гораздо больше, чем люди.

– Знаешь, зверёк, ты мне симпатичен. Я бы с удовольствием поплавал с тобой. Если бы нас хоть иногда выпускали наружу.

Казалось, дельфин внимательно следит за мальчишкой, ловя каждое его слово. Вот он прострекотал что-то на своём языке, жаль только, стекло не пропускало ни единого звука. Но Хайс со своим богатым воображением мог легко представить себе каждое слово:

«Да, ты тоже мне очень нравишься, человече, и я сожалею, что ты не можешь быть с нами. Здесь так хорошо и привольно, мои братья и сёстры живут в любви и неге. Выходи к нам, не бойся, мы ждём!».

Он устало прикрыл глаза. Пятнадцать лет. Вот уже долгие пятнадцать лет он живёт в этом стеклянном мире. Кругом лишь вода и стёкла – и ничего больше.

– Хозяин, я принёс вам чай из водорослей. Всё, как вы любите.

Хайс обернулся и с неприкрытой теплотой посмотрел на говорящего. Это был андроид, как две капли воды похожий на отца Хайса, умершего три года назад при трагических обстоятельствах. Высокий, с коротко остриженными чёрными волосами, зеленоватыми глазами и широкими плечами, он улыбался хозяину.

– Ро, ты молодец. Только ты и Ли поддерживаете меня. Остальных я видеть не хочу.

– Почему же, хозяин? – спросил Ро немного грустно. – Ведь вы – полноценный член общества, вы должны приносить пользу.

– Пользу? – разъярился Хайс. – Ни один из них не помог отцу, ни один. С какой стати я должен делать что-либо для них?

Ро покачал головой.

– Вы поступаете неразумно. Они же кормят вас.

– Ну и что? Да им всё равно, жив я или мёртв. В нашем городе каждый существует сам по себе, никто никому не нужен. Наверное, в других городах тоже так. Отец, пока был жив, говорил, что это – последствия войны, потеря человеком доверия к человеку. А потому мои единственные друзья – ты и Ли. Я вас создал, а потому вам знакомы мои мысли и чувства. Ты разделяешь мои взгляды?

– Да, хозяин, – вздохнул робот. – Хотя…у меня души нет… Мы всегда будем на вашей стороне, хозяин. Но всё же вы поступаете неразумно, отказываясь от общества себе подобных.

Хайс встал со стула и прошёлся по комнате.

– Где я живу? Всю жизнь прожил под колпаком. Где свобода? Я страдаю от духоты и замкнутости этого мира. Я знаю, что мироздание несправедливо, ведь на свете нет ничего, кроме этого песка, стекла и океана. Наверное, всё состоит из одной лишь воды; я не знаю ничего иного. Вода – это смерть, она слишком солёная, чтобы её можно было пить. И мы очищаем её, чтобы она несла нам жизнь. Отец говорил, что наше тело примерно на 60 процентов состоит из воды. Значит, поистине, причина возникновения мира – вода. Кажется, у древнегреческих философов было что-то об этом.

– С вашего позволения, об этом писал Фалес Милетский.

– Допотопная философия. В XXIV веке уже давно должны были забыть имена всех этих деятелей, живших до войны. Один я читаю эту сомнительную литературу. Так завещал отец.

– Вы слишком рано повзрослели, юный хозяин.

– Конечно, ведь отец умирал у меня на руках.

– Тяжёлые времена, хозяин.

– Ну, полно. Сходи, продезинфицируй воду, положи в неё медную шайбу. И позови Ли. Пусть она начистит медные столы и приборы, они вновь начали покрываться оксидной плёнкой.

Прихрамывая, в комнату вошла Ли – она была абсолютно идентична матери Хайса, умершей при его рождении. Робот заметно подволакивал ногу.

– Что такое? – нахмурился Хайс.

– Проблема в сервомоторе, хозяин, мне кажется, я повредила ногу при падении с лестницы, когда переставляла книги. Зачем вы храните столько бумаги, хозяин? Это же горючий материал, под водой очень опасно гореть, вы ставите нас под угрозу одновременно пожара и затопления, – сказала Ли своим мелодичным сопрано. Маленькая, худенькая, востроглазая, обычно она являла собой воплощение энергичности и действия, но на этот раз глаза её заволакивала мутная пелена.

– Ты помирать, что ли, собралась? Ложись на стол и выключи внешние сенсоры. Пересоберу тебя и заряжу. Выключи, выключи, мне становится не по себе, когда ты начинаешь смотреть на меня во время ремонта.

Для того, кто умел верить

Нависшее над миром чудовище переливалось гнусными оттенками фиолетового. Выпустив белёсые толстые щупальца, оно извивалось в небесах, как осьминог в воде, привычно и надменно. Тихие рокочущие звуки, скорее, вибрации, нежели рёв, порой перекрывались надрывным высокочастотным воем, раздирающим уши на грани восприятия. С нами чудовище общалось мысленно, без труда сметая любые попытки заблокировать его бесцветный металлический голос.

С утра потянулись серебристые струйки тумана, и к вечеру заволокло даже огромный вантовый мост, веками служащий надёжной опорой для ног пешеходов. Левитоны, хрупкие воздушные грузовые суда, созданные из наиболее летучих газов в смеси со сверхлёгкими металлами, в небо не поднимались, напуганные упреждающим ударом длинных щупалец. Гибкие, с острой режущей кромкой, они могли непредсказуемо удлиняться, легко проницая яично-тонкие скорлупы парящего в облаках транспорта, и те взрывались, осыпаясь дождём из осколков. Охристо-пылающие пятна, остающиеся после каждого удара, немедленно впитывались порами этих толстых конечностей, и тварь издавала довольное урчание, точь-в-точь как гигантская кошка, что звучало нелепо и жутко.

Поэтому антроптеры и неизменные сидели, прижавшись к земле, как воистину ползать рождённые. Правительство Умиэрии уже приняло меры, и огромные надводные купола погрузились на дно кажущегося безопасным океана, где юркие и ловкие амфибии, снабжённые плавниками и длинными хвостами, могущими по примеру известной Русалочки трансформироваться в ноги, имели несомненное преимущество. Поэтому нам, лиосси, предлагалось искать решение самостоятельно. Ну и чудненько…

ххх

– Небесное светило, многоликое божество, осияй нас, приближённых твоих, лучами мудрости и прозорливости! Подними нас в небеса, покажи свои чертоги, всеблагие и предвечные! О, Лиос, звезда звёзд, подскажи нам путь, приведи к победе! – взывал увенчанный сияющей тиарой стеллмар, звёздный жрец.

Его прекрасное лицо, обрамлённое длинными световыми нитями, произрастающими из головы вместо волос, было обращено к декаграмме – световому окну, прорубленному в потолке святилища божества таким образом, чтобы улавливать потоки звёздной благодати большую часть дня.

Я покачала головой. Несмотря на искушённость в различных науках и ремёслах, антроптеры до сих пор поклонялись местному солнцу, притом прекрасно разбираясь в астрономии и астронавигации. Тем не менее, именно их пламенная любовь к этому светилу не давала крылатым антропоморфным созданиям перемещаться меж мирами, чтобы колонизировать Метагалактику, как в своё время сделали мы, сбегая с умирающей Терры.

Неизменные – ха! – нас оставалось столь мало, что я всё ещё удивлялась, как мы не растворились в массе местных.

Воскурив на редкость пахучие благовония, жрец приблизился ко мне с чарующей улыбкой на лице. На его лицо падали блики от витражей, расположенных в отверстиях между балками сводчатого потолка. Всё здание, устремлённое далеко ввысь, напоминало готический собор с изящной колоннадой, кружевами арок и цветными окнами, вот только здесь не было ни одного изображения, а лишь чистые абстракции узоров, нарисованные лучами, преломлёнными призматическими стёклами, на гладком чёрном полу, словно бы выточенном из огромного куска обсидиана.

– Даланна, искра мерцающей длиннохвостой звезды, мне по-прежнему кажется необычным, что ты, в отличие от большей части вашего народа, выбрала жить среди лиосси, а не умиэри.

– Логично, что астрофизик, космонавт и капитан космического корабля «Ниобия» останется жить между крылатых людей, а не русалок, разве нет?

Поправив складки белоснежного одеяния так, чтобы они заиграли радужным многоцветьем, символизирующим солнечный спектр, стеллмар широко улыбнулся, имея кристально чистое представление о собственной неотразимости. Приталенная туника, скорее, обрисовывала его торс, нежели скрадывала очертания мускулистого тела. А длинные светящиеся волокна, ниспадающие ровным каскадом вместо волос и заплетённые в ритуальную вязь, притягивали взор помимо воли смотрящего, отражаясь в трёхзрачковых глазах сияющими бликами.

Я невольно хмыкнула, чем заслужила ещё одну лукавую улыбку. Впрочем, тут же облако тьмы окутало его лицо. Волокна-антенны потускнели и замерцали, так происходило всякий раз, когда он расстраивался. Невольно закручинилась и я.

– Вы, жители далёкого мира, даже не можете представить себе, что это такое, когда планету населяют два конкурирующих вида. Начнём с того, что лиосси, так как умеют парить в воздухе, считают себя выше по рождению. В наших жилах течёт расплавленный свет, но это не делает нас лучше или разумнее амфибий, как это себе представляют мои прихожане. Чем наш звёздный бог хуже их подводного покровителя? А ведь мы находимся на грани войны, – досадливо мотнул головой жрец и быстро пробежался пальцами по ритуальному музыкальному инструменту, состоящему из струн, крючков и звуковых отверстий, который назывался эорри, что значит «омываемый ветром».

И вновь я невесело усмехнулась, ловким движением языка перебрасывая соломинку из одного уголка рта в другой.

– Наша планета раскалывалась от междоусобных войн, причём сражались мы не только с окружающим миром, но и с самими собой. Ломали копья из-за цвета кожи, метали стрелы во имя богов, убивали ради лёгкой наживы. Отчасти, поэтому я не жалела, что моя планета погибает. Слишком много крови омыло её за последние века. Мы разлетелись по разным углам мироздания, без сожалений, без любви. Разделились по каким-то нелогичным признакам, сбежали из сгорающего от страстной любви к Солнцу мира, как с тонущего баркаса. Я до сих пор не знаю, где они, что с моими сородичами. Сородичи... Мы были чужды друг другу там, на Земле, и, лишь расставшись навсегда, осознали, как дороги и близки все люди. Но поздно. А ты, Леррг, готовься к кровопролитной битве, и решай, на чьей стороне понесёшь священное знамя бога Лиоса.

Адепт

Джебедия Смит был учёным. Универсалом, в некотором роде. Физик-экспериментатор, химик, биолог, парапсихолог и просто человек, увлекающийся философией. Помимо всего прочего, Джеб являлся показным атеистом: даже себе он не мог сознаться, что верит в Бога. Он не считал необходимым вмешательство божественного промысла в его одинокую жизнь, наполненную наукой.

Будучи скорее практиком, чем теоретиком, романтик Джебедия посвятил всю свою жизнь изобретательству. Особенно его интересовали невероятные открытия в области квантовой физики: бозон Хиггса, первоскалярное поле, адронный коллайдер – все это слова звучали для него музыкой небесных сфер. Доктор Смит мог часами торчать в своей лаборатории; он заплатил бешеные деньги, чтобы взглянуть на запуск Большого Адронного Коллайдера. Накопив состояние, Джебедия потратил его на полёт в космос: неисправимый романтик искал внеземные формы жизни с помощью своего эхобиокосмолокатора, испускающего особые волны на сверхкороткой и сверхбыстрой частотах. Не считая колонии бактерий на Марсе, всплеска магнитной активности на Солнце и мощного ноосферного излучения, идущего от его родной планеты Земля, он не обнаружил ровным счётом ничего. Но это его не разочаровало: примерно за эон лет его излучение точно что-нибудь обнаружит! Учёного не волновало даже то, что через этот почти бесконечный промежуток времени он сам, Джебедия Смит, давным-давно уже не будет существовать. Разве что в качестве возлюбленных им атомов.

Доказательства, фактологическая информация, критика, формулы, кванторы, символы, знаки, теория аргументации, споры, логические построения и умозаключения – всё это служило стихией, в которой плавал Джеб. Его заветной мечтой – в этом он вполне отдавал себе отчёт – было развенчать Библию. Он решил начать с учения о душе и опровергнуть это понятие с научной точки зрения, доказав, что все мысли, чувства и прочие нематериальные эманации происходят сугубо от протекающих в организме физико-химических реакций.

Джеб рьяно взялся за это дело.

ххх

Мистер Смит был известен в определённых кругах как подающий надежды молодой учёный, поэтому о его невозможном открытии узнали сразу. Люди науки были в восторге, они неистовствовали и требовали неопровержимых доказательств. Джеб сиял, назначал и переназначал время демонстрации. Это был четверг, восемнадцатое октября, как раз после недавно прошедшего над Нью-Йорком дождика.

Наступил долгожданный день. Джебедия волновался, сновал туда-сюда, настраивая хитроумное оборудование, кричал на лаборантов и на своего ассистента – давнего друга, с которым они когда-то вместе мотались по всем ведущим университетам Европы и России. Он успокаивал подопытных людей, хотя валерьянка явно требовалась самому будущему профессору. Он ни секунды не ведал покоя, пока башенные часы не пробили ровно шесть часов после полудня.

В просторном зале собрался, казалось, весь учёный свет. Аудитория была битком набита кандидатами наук, профессорами, видными светилами физики, химии, биологии и медицины. Присутствовали специально приглашённые теологи, религиоведы, священнослужители и философы. Все, затаив дыхание, смотрели на интерактивную доску, на которой отображались расходящиеся концентрические круги всевозможных формул и диаграмм. Случайно затесавшийся в толпу студент-математик первого курса одного уральского университета умилялся всем этим непонятным значкам. А мистерия меж тем всё развивалась.

Джеб носился по всему залу, как одержимый. Он возбуждённо жестикулировал, рассказывал об истории своего открытия, тыкал указкой и пальцами в доску, мычал и разглагольствовал на вечные темы, что-то доказывал и опровергал, дискутировал сам с собой и отвечал на вопросы учёных коллег, отмахивался от назойливого математика, кланялся профессорам, ругал непонятливого ассистента, требовал больше света и звука, сам порывался чинить освещение в импровизированной лаборатории – в общем, умудрялся быть во всех местах сразу одновременно, делая всё возможное, невозможное и совершенно ненужное, разве что на голове не стоял. Один раз он даже споткнулся на ровном месте и упал прямо в объятия неугомонного математика с сияющими зелёными глазами. Тот вежливо поставил его на ноги и попросил немедленно продолжать. Джебедия пару раз моргнул глазами, но продолжил свою суету, по-русски поблагодарив странного юношу в грязном свитере.

Наконец, с теорией было покончено. Смит перешёл к практике, сразу ощутив себя рыбой в воде. Подсоединив систему сложных проводов, маркеров, манипуляторов, светодиодов и магнитных датчиков к телу первого испытуемого, он включил свой невероятный агрегат параболической формы, занимавший полкомнаты. Сложный аппарат крякнул, чихнул, и сказал томным женским голосом:

– Приступаю к трансляции сверхтонкого поля.

Сразу же на экране монитора, встроенного в этого монстра, появилось трёхмерное изображение подопытного мужчины. Его тело словно бы светилось изнутри. Все ахнули.

– Дамы и господа, а также философы и математики! Имею честь представить вам сверхтонкое трансцендентальное биопсихоэлектромагнитное сверхэнергетическое нематериальное первоскалярное поле, или так называемую душу. Как вы можете наблюдать, она в точности повторяет контуры человеческого тела, слегка выходя за его пределы. Видите эти протуберанцы, разноцветные вспышки, вихри и всплески? Это чувства, мысли, эмоции и ощущения, генерируемые душой этого человека.

Коллеги! Я признаю, что был не прав. Права именно Библия: душа! Наука, в связи с моим крупномасштабным открытием, будет вынуждена примириться с фактом существования души – того, что далеко выходит за её рамки, относясь к области парапсихологии, религии, мистики и философии. Кто знает, быть может, через несколько лет мне или кому-либо ещё удастся доказать существование Бога. Это будет истинный прорыв в науке!