Иуда Искариот: Путь до Предательства

Иуда Искариот: Путь до Предательства

Иуда Искариот: Путь до Предательства

Глава Первая: Пыль Кериота и Шепот Надежды

Пыль. Она была повсюду. Мелкая, рыжая, навязчивая, как мысль о римском орле, вонзившем когти в священную землю Иудеи. Она въедалась в складки грубого льняного хитона Иуды, забивалась под ногти, оставляла горьковатый привкус на губах, когда ветер дул с востока, с безжизненных холмов Идумеи. Иуда сидел на завалинке караван-сарая, на окраине Кериота, родного городка, который теперь казался ему не домом, а клеткой, сплетенной из скуки, безысходности и вездесущей пыли. В его руке, смуглой от солнца и работы, лежал динарий. Не просто монета – символ. На одной стороне – надменный профиль Тиберия, цезаря, бога, по мнению завоевателей. На другой – сидящая фигура, вероятно, его мать Ливия, в обличье богини Мира. Мир… Иуда сжал монету так, что ее зубчатый край впился в ладонь. Римский мир – это мир рабства, унижения, подати, выжимающей соки из его народа. Мир, где легионер мог плюнуть на твой плащ, и ты должен был стерпеть. Мир, где на вершине Храмовой горы, в доме Господнем, стоял орёл легиона – мерзость запустения на святом месте.

Он был не из тех, кто молча гнул спину. Ум Иуды, острый и цепкий, как шипы акации, жаждал не слепой веры, а действия. Не терпения, проповедуемого старцами в синагоге, а освобождения. Он видел сквозь показное благочестие фарисеев, их мелочные предписания, превратившие Закон Моисеев в невыносимое бремя. Видел холодный цинизм саддукеев, жреческой аристократии, ловко лавировавшей между Римом и народом ради сохранения своих привилегий. Видел страх в глазах простых земледельцев и рыбаков, задавленных налогами и произволом сборщиков. Его душа, горячая и гордая, роптала. Он читал Писание, пророков – Исайю, Иеремию, Даниила. Он знал обетования: придет Мессия, Помазанник, Сын Давидов. Но каким он его видел? Не кротким агнцем, ведущим на заклание, о котором шептались благочестивые женщины у колодца. Нет. Он ждал Воина-Царя, подобного Давиду, но в тысячу раз могущественнее. Того, кто сокрушит римского орла мечом гнева Господня, чей голос будет подобен раскату грома, а взгляд – молнии, испепеляющей врагов Израиля. Он жаждал видеть легионы, обращенные в бегство ангельским воинством, самого Кесаря, склонившего выю перед истинным Царем в Иерусалиме.

Эта жажда приводила его в тайные сходки. На окраинах, в пещерах, где собирались те, в чьих глазах горел тот же огонь – зелоты, сикарии. «Ревнители». Они говорили о свободе, о священной войне, о кинжалах, скрытых под плащами – сиках, которые могли решить судьбу римлянина или коллаборациониста в темном переулке. Иуда слушал их пламенные речи, кипел вместе с ними. Но… всегда было это «но». Он видел в их глазах не только священный гнев, но и слепую ярость, лишенную высшей стратегии. Их методы казались ему топорными, мелкими. Убить сборщика податей? Поджечь римский склад? Это капля в море римской мощи. Это вызовет лишь новые репрессии, новые распятия вдоль дорог. Они хотели свободы, но их представление о ней было таким же пыльным и приземленным, как и сам Кериот. Иуда искал большего. Искал грандиозного замысла, божественного плана, достойного избранного народа. Он чувствовал себя орлом, запертым в курятнике, чьи крылья рвутся в небо, но нет простора для полета. Его отец, почтенный Симон, умерший два года назад, оставил ему небольшой клочок земли с оливой и смоковницей. Иуда ухаживал за ними механически. Земля кормила, но душа голодала. Он торговал маслом, тканями – был сметлив, умел считать, чувствовал выгоду. Но серебро в его кожаном кошельке звенело пусто, не принося удовлетворения. Оно было лишь средством выживания в мире, который он презирал.

И вот, сквозь эту пыль безысходности, начал пробиваться шепот. Сначала тихий, как шорох ящерицы на камне, потом громче, настойчивее, как жужжание пчелы у улья. Шепот о Нем. О новом пророке. Иисусе из Назарета. Галилеянина. Сын плотника.

Слухи доносились обрывками, как пыль на ветру:

«…исцелил прокаженного у ворот Наина! Прокаженного! Коснулся его!»

«…в Кане, на свадьбе, вода стала вином! Лучшим вином!»

«…говорит с властью! Не как книжники, цитирующие предков, а как имеющий силу!»

«…укротил бурю на Галилейском море одним словом!»

«…изгоняет бесов! Легионы их бегут от Его приказа!»

«…люди идут за Ним толпами! Как за Моисеем!»

И самое главное, самое заветное, самое опасное: «Говорят… Он – Мессия? Обещанный?»

Иуда ловил эти обрывки, анализировал. Исцеления? Да, сила. Укрощение бури? Несомненно, власть над творением. Изгнание бесов? Власть над духами тьмы. Но… но. Были и другие слухи, которые резали слух, как скрип ножа по камню.

«…говорит: любите врагов ваших…»

«…подставь и другую щеку…»

«…Царство Его – не от мира сего…»

«…блаженны кроткие…»

Любить врагов? Иуда сжал динарий так, что монета чуть не согнулась в его ладони. Любить римлян, топчущих святыни? Любить сборщиков, обирающих вдов? Любить саддукеев, торгующих верой? Это ли путь к свободе? Это ли Мессия, которого ждал Израиль? Это казалось безумием, слабостью, изменой самой идее избранного народа. Его ум, практичный и воинственный, отвергал это.

Однако.… Однако сила, о которой говорили, была неоспорима. Люди шли за Ним. Толпами. И не только бедняки и больные. Слухи доносили, что и мытари, и даже некоторые фарисеи тайно проявляли интерес. «Он говорит с властью» – эта фраза застревала в сознании Иуды. Не с авторитетом ученого, а с властью, идущей изнутри, как из неиссякаемого источника. Это была не просто харизма – это было нечто большее. И самое главное – народ шел за Ним. А где народ – там сила. Сила, которую можно направить. Возможно, Иуда думал, эти странные слова о любви – лишь прикрытие? Тактика, чтобы усыпить бдительность Рима? А когда придет час… Он явит Свою истинную мощь? Может, Он просто ждет момента, ждет сигнала, ждет… такого человека, как он, Иуда, который поймет Его замысел и поможет привести его в действие?