из воспоминаний рушащегося мира

из воспоминаний рушащегося мира

Большая чёрная дыра. Зависла в небе. Ещё не начала пожирать мир, лишь приветливо существовала, пыталась заинтересовать Бога и просто ждала.

Некоторый феномен был чрезвычайно тёмным, обладал каким-то аккреционным эффектом и свойством искажать видимое близь него. Но пространство оставалось цельным, в меру, конечно, изначальной цельности самого пространства.

Город уже давно замшел. Разрушился сам, без феномена в небе. Дома осыпались, прочные здания показали металлический каркас. Солнце с водой побили асфальты; растительность победила пустоту города. Никто здесь никогда не жил, никого здесь никогда и не было. Небесное явление было не причиной разрушений, а следствием. Условное схлопывание, мир кончается, назвал бы это внешний наблюдатель. Но суть таких явлений как раз в том, что наблюдателей у них нет. Они не происходят при них. И их-то на самом деле и не существует, наблюдатели ничего такого не описывают. А описанное вовсе и не происходящее с такими мирами. И получается, что на самом деле этих явлений нет, а явления описанные – нечто под чьим-то взором, что не есть это явление.

Сейчас это было почти это явление. Его описывала какая-то Ш. Не ясно, что-и-кто, уже просто Ш. Остаток единственной личности этого мира. Раньше, кажется, единственный житель города. Теперь не сказать точно, что не просто какая-то думающая воля. Но думающая.

Искажённое, наверное, видение. И всё описанное, вновь, не есть явление, а просто преломление через искажение остатков наблюдателей. Сейчас это выглядело чёрной дырой в небе. Ш смотрела на неподвижную, кружащую миражом вокруг, фигуру. Наверное, это за ней.

Собрала какие-то вещи. Взяла зонтик. Наверное, вещи когда-то принадлежали ей. Но она никогда не помнила, чтобы носила зонтик. Воспоминаний остатки казались каким-то сном. Теперь не очень помнится, кем она была. Она вышла из мшелого дома.

Вроде как, солнечно. Хотя, даже образ солнечности, казалось, не очень помнился. Да и небо выглядело каким-то серым, хоть и не было ни единой тучки. Вроде, есть и солнце-небесное тело, есть и солнце-на ладонях, но всё равно всё кажется каким-то пасмурным, на чистом-чистом сером голубом небе. Небесный феномен молча продолжал ничего не делать, но быть – небытийствовать.

Вышла на улицу, пошла гулять. Кажется, да, она была единственным жильцом города и удивлялась этому. Удивлялась ещё тому, что в почве, воздухе и воде нет никакой микро- фауны и флоры, но всё вокруг как будто этого не замечает. Удивлялась, что в книгах страницы совершенно пустые. Удивлялась... много чему. И не помнила, удивление было действительным или тоже приснилось. Казались ещё сном во сне те странные воспоминания, где она гуляла с кем-то, ела мороженое, смотрела на рыбок. Так странно, она же в городе была совершенно одна. Помнила приятные, будто влюблённые, моменты. И апокалипсис от них, почему-то, казался знакомым. Так необычно, конец света же может быть лишь единожды. А он почему-то всегда вспоминался шахматным изрешечением, светом, будто на танцполе. Танцевали, кажется, небоскрёбы. Глупость, что это за воспоминания такие. Кажется, мир рушился окончательно.

Гулялось странно. Наверное, это единственно возможное определение гуляния в такую пору. Когда смотришь на чёрный небесный феномен и не можешь отличить воспоминания от какой-то чепухи, наверное, и не можешь гулять по-другому. Но Ш попробовала. И несколько секунд она погуляла весело и безмятежно.

Глупость! Как можно несколько секунд гулять как-то иначе. Но у неё, ей показалось, получилось. Когда мир уже разрушен, определения и обычность понимания рушатся тоже. И уже можно эти мозаики складывать как угодно, к любой части любую часть. Ш несколько секунд погуляла весело и безмятежно.

В эти несколько секунд вечностью показалась возможность. Неясная, вдохновленная. Сделать, создать, придумать. Одухотворённая такая возможность. Как будто музыку слушаешь и сейчас, прямо во время музыки, что-нибудь сварганишь, сотворишь из ничего, или из что-то. Но музыка кончалась. Сейчас кончилась тишина. И безмятежность сменилась тихим ничем. То есть Ш слушала музыкой какие-то бесконечные несколько секунд тишину, а потом наступила... другая тишина, которую слышно, которая не музыка, которая звук фона, реального мира. Рушащегося мира.

Ш посмотрела на чёрную дыру. Дыра, кажется, смотрела в ответ. Не осудительно. Не торопила, не подгоняла. Всё равно маленькая визави на каком-то моменте сдастся. И тогда неискажённое никаким сознанием явление произойдёт, и глупой чёрной дыры, как образа, не будет. Нынешний образ просто был. И глядел.

В уголках феномена, кажется, что-то виделось. Наверное, просто искажение искажённого – мираж. Виделись бесконечно вытянутые картинки каких-то событий. Каких-то мест. И странной формы луна с горой, и большой летающий замок. И разбитая тарелка с браслетом, и металлическая рука с татуировками. Блокнотик со звёздочкой. И семь держащихся за руки людей. Кто-то в них казался Ш бесконечно знакомым. Но это был лишь аккреционный диск феномена, похожего на чёрную дыру.

Краски мира были насыщенными, Ш это видела. Но от серости всё равно отделаться не получалось. Непонятно даже, почему это казалось серым – всё же было более чем цветным. От серости удавалось отделаться прямым взглядом, но она всё равно разбегалась по всем поверхностям, будто плесень. Ш чувствовала, как плесневело сердце. Смотрела себя насквозь, чтобы от серости избавиться. Взглядом серость рубила. Но обесценивание не уходило. Приходилось глядеть на всё вокруг ещё упорнее. Ей оно, в отличие миру, было ценно. Это отличало её, наверное, от мира, делало её самостоятельной когда-тошней личностью, а не просто думающей субстанцией, порождённой последними мгновениями бытия.

Теперь было ясно: все ждали только её. Кто «все» решительно было непонятно, но весь фарс саморазрушения упирался теперь лишь в неё. Обстоятельства ждали её. Ш вспомнила, как всегда была нерешительной личностью, что под давлением ожидания всегда спешила, торопилась и пыталась угодить давящему. Она усмехнулась, тревога перед давящим никуда не делась; её не изменили ни события, ни мир одного безничейного города. Зато она осталась собой. Насколько могла это помнить.