Солнце беспощадно плавило город. Воздух, раскалённый и густой, как тягучий металл, обволакивал всё вокруг. Кэтрин шла по узкой улице, стиснутая толпой, и каждый её шаг отдавался не только в подошвах уставших ног, но и где-то глубоко в душе. Юбка-карандаш ощущалась как смирительная рубашка, а блузка липла к телу, вызывая дрожь отвращения.
Голова гудела, словно улей, но дело было не в шуме города, а в рое мыслей, которые безжалостно жалили её изнутри. Бесконечные отчёты, проваленный проект, разговоры с клиентами, не приведшие ни к чему, кроме боли в висках — Кэтрин была взрослой. У неё были обязательства, счета и эта проклятая аренда. Она была взрослой, но отчаянно хотела, чтобы это было неправдой.
«Ненавижу», — пронеслось в голове, остро и резко. Она ненавидела этот город, эту работу, и себя — за то, что позволяла себе быть такой несчастной. Мозоль на ноге кровоточила, но ей было всё равно, потому что внутри всё болело намного сильнее.
Увидев вход в парк, она рванула туда, как зверь, преследующий добычу. Ей нужна была свобода, даже самая маленькая. В парке воздух был совсем другим — чистым, прохладным. Она сделала глубокий вдох, ощутив, как лёгкие, наконец, раскрываются. Гомон города остался позади, вместо него — шелест листьев и беззаботное пение птиц.
Она села на первую попавшуюся лавочку, чтобы наконец обработать кровоточащую мозоль. Облокотившись на спинку, она закрыла глаза, погружаясь в полудрёму. Усталость была настолько сильной, что затмила даже боль.
Вдруг она услышала смех. Он был детским, звонким и искренним. Этот смех пронзил её сознание, словно осколок прошлого. Она вспомнила себя, маленькой девочкой, которой хотелось бегать, смеяться во весь голос, упасть в траву, и чтобы никто не осуждал. Но она была взрослой. И от этого было так горько.
«Так какого чёрта? Кто сказал, что я не могу?» — мысль, резкая, как удар хлыста, заставила её решительно подняться. Она чувствовала себя бунтарём, идущим против системы.
Кэтрин быстрым шагом шла по парку, оглядываясь в поисках самого красивого дерева, как в её детских воспоминаниях. Но всё было не то. Каждое дерево казалось чужим и неправильным. Её бунтарский дух стремительно остывал. Испугавшись потерять эту хрупкую свободу окончательно, она резко остановилась. Бросив сумку прямо под ближайшее дерево, она упала на траву, раскинув руки и закрыв глаза.
Где-то вдалеке она услышала несколько возмущённых, удивлённых охов и детский смех, который накрыл её взрывной волной задора. Она знала, что они смеются над ней, что осуждают, думают, что она не в себе. Но ей было всё равно. Она чувствовала себя свободной и хотела продлить это ощущение хотя бы ещё на несколько минут.
Девушка просто лежала и дышала. Она ощущала, как мягкая трава щекочет кожу, как солнце согревает её, как ветер ласкает лицо. Казалось, она могла бы остаться здесь навсегда, слившись с этим моментом, с этой землёй.
— Вам плохо? — раздался над ней низкий, но совершенно безжизненный голос.
Кэтрин не ответила. Она молчала, мысленно посылая к чёрту громкие перешёптывания, неурядицы на работе, отсутствие личной жизни и этого парня, который осмелился забрать у неё только что приобретённые минуты хрупкой свободы.
— Вам плохо? — повторил он.
— Нет, — резко ответила Кэтрин. — Сейчас мне хорошо.
Ответа не последовало. Она подумала, что он оставил её в покое, и блаженно вздохнула. Однако вскоре она услышала тихие шаги, которые раздались совсем рядом. Тогда она поняла, что всё это время парень стоял, не шелохнувшись, смотря на неё. По телу прокатилась противная волна отвращения, и она резко поднялась на локти.
— Эй! — громко крикнула она. — Вы не могли бы пересесть? Вы мне мешаете!
Она ждала, что он уйдёт, но парень просто сел на лавочку неподалёку и продолжил наблюдать за ней. Его взгляд был тяжёлым — не осуждающим, но давящим, похожим на взгляд человека, который видит мир, но не участвует в нём. Кэтрин на минуту опешила. Парень молчал. Он просто смотрел на неё, и она присмотрелась к нему в ответ.
Лицо у парня было простое, такое, что десятки похожих можно встретить на улице и даже не заметить. Ничего выдающегося: прямой нос, тонкие плотно сжатые губы и брови вразлёт. Волосы, видимо, были уложены с утра, но теперь причёска выглядела растрёпанной от ветра, будто он только что бежал. Однако он сидел совершенно неподвижно, словно статуя.
Одежда на нём была простой: чёрная майка, распахнутая тёмная кофта и джинсы. Ничего особенного. Но взгляд Кэтрин случайно опустился ниже. На ногах у него были дорогие туфли. Не просто хорошие, а именно дорогие, из качественной кожи, с идеальным блеском, который не скрыть даже пылью. Она мгновенно поняла: в кармане у этого парня водятся деньги. И даже слегка позавидовала. Ей, со всей её взрослостью и отчётами, такие туфли были не по карману.
— Я уйду, — спокойно ответил он через какое-то время, не замечая любопытный взгляд девушки. — Но сначала скажите, почему вы лежите на траве?
— Отдыхаю! — раздражённо отчеканила Кэтрин, поднимаясь на ноги. — А вы пришли и всё испортили. Всё, — она развела руками, — закончился отдых.
Она развернулась, собираясь уходить, но его голос остановил её. Он был тихим, ровным, без единой капли насмешки. Только холодная деловитость.
— Если не хотите говорить просто так... я могу заплатить.