На воротнике рубашки мужа красовался след от губной помады.
Закрыв глаза и втянув воздух, я прислушалась к себе.
Наряду с ощущением грязи и отвращения, где–то на задворках промелькнуло облегчение. Значит, сегодня муж не будет домогаться до меня, а мне не придется придумывать оправдание, чтобы избежать близости.
Факт того, что у Артура появилась любовница, не стал для меня новостью. За почти шесть лет брака были и рубашки с автографами помадой, и женские волосы, и недвусмысленные сообщения на телефоне, которые я замечала ненароком.
Любая нормальная жена устроила бы истерику с заламыванием рук, слезами и криками. Обязательно попыталась выяснить, кто встал на пути семейного счастья. Любая нормальная жена непременно заявилась к этой женщине и с удовольствием оттягала ее за те самые патлы, которые она распихивала по карманам чужого мужа.
Проблема в том, что я – не нормальная жена. В глубине души я рада, что у Артура на стороне есть женщина. Это означает, что его внимание ко мне поутихнет хотя бы на один день.
Комкаю рубашку и со злостью швыряю ее в корзину для грязного белья, которая находится здесь же, в гардеробной. Завтра утром придет Надежда Васильевна, наша фея чистоты, и подчистит грязные следы за моим мужем. Я испытываю огромное облегчение от того, что больше не буду прикасаться к этой мерзости.
В отличие от моего мужа.
Его касаться нужно. Обязательно. Особенно на людях, ведь мы – счастливое семейство Громовых. Великолепный адвокат Артур Громов, его жена – красавица Вероника Громова их маленькая пятилетняя дочь Ангелина.
Картина очень красива, и я стараюсь изо всех сил, чтобы мой муж был доволен.
Выхожу из гардеробной и с силой толкаю дверь, отрезая себя от противной вещи. На душе становится все поганее и поганее. Неужели нельзя позаботиться о том, чтобы любовницы не передавали «приветы» жене? Ведь видит же, знает, что увижу. Специально скидывает рубашку и кладет так, чтобы взгляд цеплялся на отметки чужой женщины.
Назло Артуру, я не показываю того, что оскорблена, никогда не задаю вопросов. Я всего лишь хорошая жена. Это моя роль, которую я играю ежедневно без выходных и праздников шесть лет. Станиславский был бы мной доволен.
Это наша с ним игра.
Он ходит налево и возвращается, неся в зубах трофей, как собака – найденную кость. А я никак не реагирую. В ту же секунду, как понимаю, что произошло, у меня резко пропадает зрение, обоняние и слух. Артур бесится. Понимает, что и в этот раз не получается вывести меня, уходит работать к себе в кабинет или играть с дочерью. А я навожу сбившийся фокус и вышвыриваю найденные трофеи за пределы своего разума. С удовольствием бы сжигала все его вещи, пропитанные чужим едким парфюмом, но тогда стало бы понятно, что меня это задевает.
Однако такая извращенная игра не единственная.
В семье Громовых их много.
– Еле уснула, – произнес муж, решительно зайдя в нашу спальню.
– Она сегодня долго спала утром, вот и результат, – пожав плечами, спокойно ответила я и легла на свою половину кровати, выключив светильник, оставляя включенным лишь тот, что находится на половине моего мужа.
– Я хочу отправить Гелю к матери в Испанию. Пускай отдохнет, накупается в море. Тем более, дочка уже давно к ней просится.
Ангелина несколько раз ездила на короткие каникулы к бабушке в другую страну. Море, солнце, вкусные фрукты, все ей очень нравилось. В последний раз я ездила с ней, но бабушка устраивала ежедневные представления, поэтому я находилась там больше в качестве наблюдателя.
– Надолго? – спросила я и повернула голову к мужу.
Тот стоял в дверях ванной комнаты и стягивал с себя домашнюю футболку. Что–что, а фигура у моего мужа загляденье. Часы, проведенные в спортзале, не проходят даром, поэтому взгляд ненароком цепляет кубики пресса, крепкие бицепсы. Поджарый, высокий, богатый. Он – мечта любой.
Кроме меня.
– На неделю, максимум две, – ответил муж и внимательно посмотрел на меня, наверняка отмечая, мое излишнее внимание к своему торсу.
– Хорошо, – кивнула я и отвела глаза. – Я поеду с ней.
– Нет, – отрезал муж, – отправим с ней Маргариту.
– Что? – удивившись, я вновь уставилась на мужа. – Я не хочу, чтобы моя дочь летела на самолете с няней. В конце концов, она может испугаться перелета.
– Это не обсуждается. Ты нужна мне здесь. Отправлю с ними Дмитрия, будет помощь Маргарите и охрана одновременно, – бросил мне и скрылся в дверях ванной комнаты, не удосужившись ее прикрыть.
Это еще одна игра. Если я чего–то хочу, то должна побегать за ним. Часто Артур делает именно так – небрежно бросает в лицо фразу и уходит. В душ, в бассейн, в сауну. И я лечу за ним через весь дом, чтобы получить ответы на вопросы или вымолить на что–то разрешения.
В последнее время я стала все чаще забивать на это. Но вопрос дочери важен, и я готова переступить через себя.
Подлетаю с кровати, поправляю шелковую сорочку и вхожу в ванную комнату. Муж стоит за стеклом душа и намыливается. Пена облепляет его сильное тело и стекает вниз вместе с потоками воды.
Красивый, зараза.
– Арт! – воскликнула я, оставшись стоять возле двери и стараясь смотреть только на верхнюю часть тела мужа. – Я хочу сама отвезти свою дочь. Пускай едет Маргарита и Дмитрий, но я тоже поеду. Отвезу ее и вернусь.
Артур коротко глянул на меня, но не ответил ничего. Я нервно потопала ногой, развернулась и вышла, громко хлопнув дверью, залезла под одеяло и принялась ждать мужа.
Он не заставил долго ждать. Выйдя из ванной абсолютно голым и готовым на все, он откинул одеяло и лег рядом со мной.
– Отвезешь Гелю и тут же вернешься, первым же рейсом. Поняла? – хрипло сказал он и, дождавшись моего кивка, навалился сверху и жадно поцеловал.
Губы Артура всегда были властными, как и он сам. Им нельзя было перечить, вынуждая ответить меня на поцелуй, они мягко, но требовательно укладывали тебя на лопатки и не оставляли ни одного шанса на побег.
Шесть лет назад
Я выросла в достаточно богатой семье. У отца был крупный бизнес.
А еще у него был друг, у которого был бизнес ничуть не меньше отцовского. Все до банального просто: двое мужчин решили породниться за счет своих детей.
Я была счастлива. Лев Громов был старше меня на год. Хоккеист, подающий надежды. Его лицо постоянно мелькало по телевизору и не сходило с обложек журналов. Красавчик, завидный жених, богатый, перспективный спортсмен. В постель к нему стояла очередь из самых красивых девушек страны. По слухам, его хотели выкупить большие боссы из NHL.
Я пускала слюни на Льва с пятнадцати лет, собирала журналы, распечатывала интервью. Малолетняя дурочка. Я называла его львенком. Он был мои львенком. Светловолосый, улыбчивый, как само солнце.
Вживую я видела его буквально пару раз. Отец не особо меня баловал, водя по приемам. Мы перекидывались с ним несколькими фразами и на этом все. Я была так впечатлена самим фактом того, что могу постоять рядом с ним, что даже не помню, что мы обсуждали.
Однажды вечером Александр Громов заявился к нам домой со своими сыновьями. Предлог – дружеская встреча и официальное знакомство. До этого Громов–старший часто захаживал к нам, однако все больше один или со своим старшим сыном. Взрослый, вечно хмурый и грозный, Артур был старше на целых одиннадцать лет. Он окидывал меня черным взглядом и коротко кивал вместо полноценного приветствия.
Артур никогда мне не нравился, я его до жути боялась.
К встрече с Львом я готовилась неделю. Вылизывала себя в салонах красоты, чтобы быть не хуже его женщин и казаться красивее и увереннее в себе.
Я была довольна собой – в отражении на меня смотрела девушка из глянца, не меньше. Длинноногая и длинноволосая красотка.
Семейство Громовых появилось на пороге ровно в шесть вечера. Трое мужчин, каждый со своей энергетикой, оказались на пороге нашего дома и излучали свой свет.
Громов–старший излучал теплоту и отеческую доброту. Притянув меня к себе, он отвесил незатейливый комплимент и чмокнул в макушку.
От Льва исходило манящее теплое свечение. Нырнуть бы туда и раствориться без остатка. Его взгляд облизывал меня и призывно ласкал.
От Артура веяло могильным холодом. Под его хмурым взглядом хотелось обнять себя, укрыться одеялом, купить билет на самолет и улететь на другой материк, лишь бы больше никогда не попадать под его внимание.
Весь ужин я не могла найти себе места. Мужчины спокойно обсуждали дела, а я прятала взгляд в тарелке с мясом. Ни на Льва, ни на Артура я не могла смотреть.
И если первый легко смеялся, вел себя спокойно и расслабленно, постоянно пытался вывести меня на разговор, то второй с маниакальным удовольствием разделывался со стейком, орудуя столовым ножом, как самый высококлассный хирург, бросая на меня ледяной взгляд.
Что я сделала тебе, а?
Пытка взглядами закончилась, когда Александр Громов толкнул младшего сына локтем и сказал:
– Лев, возьми Веронику и покатай по вечернему городу, а мы пока обсудим важное дело.
Из отчего дома я выходила под руку с самым красивым мужчиной в мире. Улыбка растягивала рот, а счастье трепыхалось в груди новорожденной бабочкой. Львенок катал меня на невероятном желтом ламборгини, соревнуясь в быстроте с другими водителями, но куда там! Ему не было равных.
Сидя в тесном салоне дорогого автомобиля, я смотрела на Льва, и внизу живота начинало разливаться непривычное тепло. Он бесконечно что–то болтал, рассказывая мне о себе, хоккее, своих больших планах, далекой розовой мечте – Америке. Я не перебивала, слушая с упоением и растворяясь в этом парне.
А после он привез меня в незнакомое место, из которого открывалась красивая панорама на ночной город. Помог выбраться из машины, тут же придавил меня к холодному металлу и без слов припал к моим губам.
В отчаянной попытке поспеть за порывом золотого мальчика, я отдавала всю себя без остатка. Целоваться училась прямо тут, с ним, в процессе познавая возможности своего тела. Вернулась домой под утро счастливая и зацелованная до невозможности.
А следующим вечером новое свидание. Я надела самое роскошное платье. Снова салон, снова профессиональный мейкап и дорогие украшения. Это была сказка. Дорогой ресторан, красивые тосты, восхищение мной и лукавое поглядывание на время. После быстрая дорога, и торопливые руки раздевают меня, затягивая в квартиру парня. На меня обрушилась целая гамма чувств, заполняя различными оттенками.
Лев был нетерпелив, он честно старался сделать все так, чтобы мне стало максимально хорошо, но боли избежать все равно не удалось. Все было странно и уже не отливало красивым свечением. Черный стал черным, зеленый – зеленым. Фейерверк опал вниз, так и не взорвавшись в небе.
Пока я рассматривала тени на белом потолке, Лев галантно протянул руку и помог мне дойти до ванной комнаты, позволив остаться наедине. Я долго пыталась разглядеть в отражении – изменилось ли что–то, но кроме растрепанных волос и осыпавшейся туши внешне не поменялось ничего.
Долго вымывала себя, натирая кожу до красноты, а когда вышла, Лев уже спал, вальяжно раскинувшись на кровати. Я улеглась рядом с ним прямо в сыром полотенце, обернутом вокруг тела.
Утром настойчивые руки, лаская, будили меня. Лев сказал:
– Во второй раз будет лучше, – обещаю.
Самоуверенно подмигнул, и завалился сверху на меня, вдавив в матрас. Лучше не было. Хуже тоже не было. Было никак. И на том, как говорится, спасибо. Меня уносило от удовольствия от самого осознания того, что Лев наконец–то стал моим. Вот теперь точно все!
В то лето я практически ежедневно встречалась с Левой. Каждый вечер мы проводили в пафосных ресторанах и модных клубах. Нашими фотографиями пестрели журналы, в университете меня подлавливали журналисты и пытались взять интервью. Отец впервые в жизни приставил ко мне телохранителя.
Я парила на крыльях счастья и плевала на всех любопытных. Наши отцы потирали руки в ожидании скорой свадьбы, а я присматривала себе самое красивое и дорогущее платье. В этот день я должна блистать! Лев еще не сделал мне предложение, но я знала, что это случится совсем скоро.
Я впала в депрессию. Серая сидела на диване в кабинете отца в огромном спортивном костюме, без грамма косметики. Без лоска и шика. Волосы не чесаны несколько дней. Зубы не чищены и того больше. Я смотрела на стену перед собой, как будто ничего важнее в жизни сейчас нет. Обычная девятнадцатилетняя девчонка, которая поверила легкомысленному мальчишке. Таких сотни, тысячи.
Мы верим красивым словам, но отказываемся смотреть на действия. Так проще обманываться.
Мой отец орал на Громова – старшего.
Громов – старший орал по телефону на Льва. Называл его сосунком и мажором.
И только Артур смотрел на меня немигающими глазами. Он был спокоен, как удав. Наверное, адвокаты должны вот так держать лицо. Глядя на него, меня начинало тошнить от страха.
Через пару недель я узнала, что тошнит меня вовсе не от страха. Две полоски на тесте светились слишком ярко, чтобы быть ошибкой. Так как Лев оборвал со мной все контакты, связаться с ним не было возможности.
Александр Громов постарел лет на десять, не меньше. Кажется, он хотел извиниться передо мной. Но сам пока не понял, за что именно просить прощения.
За легкомысленность сына, его предательство, мою глупую доверчивость или за жизнь внутри меня.
Я не хотела ничего. Еще две недели я позволила себе оплакать свою долю, а потом начала возвращаться в реальный мир.
Первым делом я почистила зубы. Зубная паста засохла от того, что ею не пользовались много дней, поэтому пришлось взять новую. Следом помыла голову. Впервые за несколько недель.
Не удосужившись вытереться, абсолютно голая, я прошла к большому зеркалу в своей комнате и встала напротив. В отражении виднелись лужи на полу и мое осунувшиеся тело. Беременные же должны набирать вес? Разве нет?
Я какая–то неправильная беременная.
Взяла в руки тяжелый металл и взвесила в руках. Огромные ножницы, откуда они у меня? Даже не помню этого.
Провела рукой по шее, груди, животу. Прикоснулась к холодным мокрым волосам, приглаживая до кончиков. А потом взяла прядь, оттянула ее в сторону и поднесла ножницы
Спину обдало еще большим холодом. Я вновь посмотрела в отражение и увидела там его.
Не знаю, когда он вошел. Прикрыв за собой дверь, он смотрел на меня. Голую, мокрую. Отчаявшуюся.
Полностью собранный, в дорогом костюме. Холодный, бесчувственный. Прислонившись к двери, смотрел на меня и не пытался помешать.
Звук соприкасающихся лезвий, и пряди падают на пол. Одна, вторая, третья. Я отрезаю волосы криво, некрасиво. Они уродливой кривой линией касаются плеч. Но мне стало легче, смыкая веки, я тихо выдыхаю.
Артур в два шага сокращает между нами расстояние и отбирает ножницы. Открывает дверь шкафа и достает оттуда огромный махровый халат. Розовый в цветочек. Он настолько детский, что смотрится смертельно неуместно в руках этого темного мужчины. Артур накидывает мне его на плечи и просовывает мои руки, как будто я ребенок.
Как будто это не так.
Мне девятнадцать, ему тридцать. Мы из разных миров.
Были.
Еще несколько недель назад в моем мире скакали радужные пони и порхали бабочки, там круглосуточно светило солнце. А сейчас здесь веет холодом похлеще, чем в мире Громова.
Моя душа сгорела и оставила после себя пепелище.
Она больше не тянется к свету. Теперь ей хорошо в тени, в темноте. Ей больно от яркого света. Ей нравится морозь на стеклах и холод на кончиках пальцев.
Ей нравится, когда ее касаются пальцы этого ледяного мужчины.
Артур плотно запахивает на мне чужеродно–яркий халат и задает мне вопрос:
– Ничего больше обрезать не хочешь?
– Например? – хрипло спрашиваю я, пытаясь выглядеть гордой.
– Например, свои ногти, – кивает он на мою руку.
Я подношу пальцы к глазам и смотрю на ногти. Их я тоже не стригла все это время. Некоторые обломались, на каких–то остались частицы розового геля из прошлой жизни счастливой Вероники..
Я сажусь на кровать и открываю ящик в прикроватной тумбочке, доставая оттуда маникюрные ножницы.
Артур отбирает их и становится на колени передо мной.
Ледяной и грозный Король Артур преклоняется перед маленькой мной, берет мизинец и ювелирно обрезает на нем ноготь. Потом еще один и еще. Интересно, где он научился так виртуозно это делать? Надо бы спросить потом.
Грудная клетка внутри больно сжимается. Я бы заплакала от умиления, но, кажется, разучилась. Что–то поломалось внутри меня, но за это время я не проронила ни слезинки. Это ненормально. Безэмоционально смотрю на то, как совершенно чужой мужчина подстригает мне ногти.
– Сама оденешься или помочь тебе? – спрашивает он, внимательно заглядывая в лицо.
– Сама.
Артур кивает и выходит. Я слушаю шаги, удаляющиеся по коридору, но не слышу ничего. Значит, остался стоять под дверью. Достаю из шкафа белье, джинсы и толстовку. Натягиваю на себя и собираюсь выйти, но останавливаюсь.
Включаю фен и начинаю сушить волосы. Я не могу заболеть. В зеркало не смотрю, не хочу.
В коридоре Артур хватает меня за руку и тянет на выход из дома. То, что у этого хмурого мужчины ладонь может быть такой горячей, становится открытием. Я–то думала, инеем покроюсь, а она жаром отдает.
В гостиной сидит отец, вместе с Громовым – старшим. Увидев нас, они подрываются. Отец что–то шокировано говорит, показывая на мою голову, но я не могу разобрать ни слова, лишь накидываю сверху капюшон толстовки и иду за Артуром. За мужчиной, который не должен был меня касаться.
Никогда.
Знала бы я тогда…
Артур усаживает меня в салон черного автомобиля и садится рядом. Конечно, занятому Артуру Александровичу некогда даже баранкой крутить.
Не знаю, куда мы едем. Прислоняюсь виском к прохладному стеклу и прикрываю глаза. Дремота захватывает в свои объятия. В салоне тихо, под мерный звук шин на дороге меня укачивает, как ребенка в колыбели.
Просыпаюсь от того, что дверь машины хлопает, а следом я лечу вниз, потому что кто–то открывает и мою дверь. Артур подхватывает меня и вытягивает из салона как пушинку.
– Что? – спрашиваю я в надежде, что ослышалась.
– Ты слышала. Кричи, – командует он.
– Я не хочу кричать, придурок. Я хочу домой!
– Ты почти месяц не выходишь из своей комнаты. Превратилась в чучело. Пацан бросил ее, конец света! Ты ребенка носишь, дура! О нем думай. Всё. Теперь нет только тебя. Теперь есть он. Или она. И ты нужна этому ребенку.
– Ты думаешь, я забыла о том, что жду ребенка? – съязвила я.
– В том–то и дело, Ника. Я не могу понять, о чем ты думаешь. Хватит упиваться страданиями. Достаточно. Верни ту беззаботную девчонку. Проорись и пойдем дальше, – Артур качает головой, но сохраняет спокойствие.
А я настолько зла сейчас, что не сразу замечаю, что он говорит в последних словах.
– А если я не хочу? Заставишь?
– Да, – коротко говорит он и цепляется взглядом за мои сухие и потрескавшиеся губы.
– Не хочу! – разворачиваюсь и иду в сторону, куда уехала машина.
Артур хватает меня за локоть и разворачивает:
– Давай! Оторвись на мне. Выскажи мне все!
– Да пошел ты! – кричу ему и пытаюсь вырвать руку.
– Еще! – не выпускает меня.
– Пошел ТЫ! – кричу еще громче и толкаю его в грудь. – Пусти меня!
– Громче! – командует, но не отпускает меня из рук.
– Иди к черту! Чего ты хочешь?! – вою ему в лицо.
– Я хочу, чтобы ты вернулась!
– Куда?! Мне некуда возвращаться!
– Ты знаешь, что есть. Вернись! – снова приказ.
– Оставь меня в покое! Мне некуда возвращаться. Не куда! – кричу и чувствую, как горячие капли обжигают щеки. – Не куда! Не куда! – повторяю я.
– Вот так, – притягивает меня к своей груди и гладит по голове.
А я вою ему в рубашку, напитывая ее слезами. Бью по груди. Кричу, проклиная его. Его брата. Наших отцов. Себя. Воюю с самой собой, со своей болью.
Что дальше было, плохо помню. Очнулась я на коленях у Артура.
Высокооплачиваемый адвокат, блистательный и властный мужчина, богатый наследник империи своего отца, завидный жених, мужчина, одно появление которого раньше вызывало немоту у мужчин и нервные вздохи у женщин, сидел в лесу на сухой траве, в пыли и качал меня на руках.
Баюкал меня и ребенка внутри меня.
Паранормальная реальность.
Отойдя от шока, я заглянула ему в лицо. Там был все тот же холод, та же ледяная отстраненность.
– Что ты делаешь? – хрипло спросила я.
Артур внимательно посмотрел на меня, словно искал на лице былое безумие.
– Мы поженимся, – он не спросил, а поставил перед фактом.
Я смотрела на мужчину и даже не пыталась ничего анализировать. Переспрашивать его о том шутка ли это бессмысленно. Такие мужчины не умеют шутить. Артур тоже не сводил с меня взгляд, наверняка ожидая новую истерику, но в голове было пусто и больно. Виски дико пульсировали. А еще неистово хотелось пить. Я не могла вспомнить, когда пила в последний раз. Думать о том, как давно я пила воду, хотелось больше, чем думать о том, почему брат бросившего меня мужчины собирается на мне жениться.
– Я хочу задать тебе один вопрос, – равнодушно произнесла я.
– Спрашивай, – также равнодушно ответил мне.
– Зачем тебе это?
Артур устало прикрыл глаза, а я не сводила взгляд с мужчины. Он потрясающе красив. Как может быть красив Эверест. Восхитительно красив и убийственен.
– Считай это моим долгом перед отцом, – хрипло проговорил он.
– Это не твой долг, – покачала я головой.
– Я хочу выкупить этот долг для себя.
– Ты странный, – вынесла вердикт я.
– А ты нереальная.
– Нереальная идиотка, – нервно хохотнула я.
И тут произошло чудо. Суровый мужчина, с ног до головы покрытый дорожной пылью, улыбнулся. Это не была открытая улыбка добродушного человека. Это была улыбка самыми краешками губ. Так улыбается человек, который не привык раскрываться перед другими и показывать свои эмоции. Вымученно, криво и неестественно.
– Сейчас ливанет, – констатировала я, не сводя глаз с губ мужчины.
Артур поднял голову вверх, рассматривая чистое голубое небо без единого облачка.
– Ты улыбаешься, – пояснила я. – Что–то должно случиться. Не дождь, так камни с неба.
– Будут тебе камни, – сурово сказал Артур, засунул руку во внутренний карман пиджака и достал оттуда кольцо с огромным бриллиантом.
– А где коробочка? – факт отсутствия бархатного дополнения шокировал гораздо больше, нежели то, что Громов был настолько уверен в себе, что успел купить кольцо.
– Тебе нужна эта мишура? – по–деловому спросил он и без вопросов надел мне кольцо на палец.
И действительно. Антураж и ситуация не предусматривают лишних атрибутов.
– Я должна еще что–то знать? – спросила тихо и попыталась проглотить слюну, но во рту было настолько сухо, что губы слипались.
– Да, Ника. Ты должна кое–что знать, – кивнул он. – Наш брак будет настоящим. Ты станешь моей женой, а я – твоим мужем. Сейчас ты носишь моего ребенка. Я буду его отцом. Мы больше никогда не вспомним о Льве и его причастности к этому ребенку. И последнее: я сделаю все возможное, чтобы вы были счастливы.
Я слышала обещания. Слова, слова. Хотелось перекривить Артура и по-детски сказать бла–бла–бла. Мне хватило одного брата, чтобы понять, что слова – это всего лишь слова, но не более. Сдержала в себе ребяческий порыв, кивнула, осознавая, о чем именно говорил Артур, называя меня женой. Потом поднялась сама и протянула Громову руку. Тот посмотрел на нее так, будто я подала ему ершик для унитаза. Проигнорировав ее, он поднялся сам, а я безразлично пожала плечами и принялась ковырять носком кеда землю.
Артур быстро отзвонился, и за нами вернулся автомобиль, а после отвез домой. Отец и Громов–старший не находили себе места.
– Дочка, – кинулся ко мне отец. Он остановился, ошарашено осматривая мою грязную одежду, а потом перевел взгляд на еще более грязного Артура.
Тот стоял с великолепным выражением на лице.
Как будто он был в дорогущем фраке на приеме у Королевы, а не в пыльном и помятом костюме, который наверняка отправится в мусор после сегодняшнего путешествия.
Беременность протекала сложно. Не успела я отойти от депрессии, как с головой накрыл токсикоз. Мне было дико плохо.
В какой–то степени я благодарна ему, ведь в таком состоянии о «брачной ночи» не могло быть мыслей. Всю беременность я провела в частном доме Артура, который стал теперь и моим домом.
Он дал мне полный карт–бланш на изменение интерьера. Мне этот карт–бланш не упал никуда. По большому счету мне откровенно плевать, что тут внутри. Я не чувствовала себя дома. Единственное, чем я действительно занялась – это комната дочери. Вот на ней я отыгралась по полной. Сделала все так, как хотела. Все самое лучшее, все самое дорогое.
У нас была странная семья. Мой муж уходил на работу рано, возвращался поздно. Редкие вечера, который он пытался провести вместе со мной, были молчаливыми и до ужаса неловкими.
Артур пытался вывести меня на разговор, а я отвечала односложно, потому что все мои мысли были о том, как бы сбежать побыстрее от этого мужчины.
Мой молодой организм отлично перенес роды и быстро восстанавливался. Появление дочери я ждала с помесью нетерпения и страха. Я понятия не имела, как Артур будет к ней относиться.
Громов был счастлив.
Он любил Ангелину, как свою дочь. Порой, я даже забывала о том, кем на самом деле он приходится Геле.
И это было дико. Мне хотелось закричать ему в лицо, плюнуть туда своим ядом, спросить, почему он так ведет себя? Но потом я вспоминала наш договор – никогда не возвращаться в прошлое – и делала вид, что все прекрасно.
Моя спокойная жизнь закончилась через три месяца после родов. Мы не были близки с Артуром, но делили одну огромную кровать. Я настолько расслабилась, что не заметила, как муж подвинулся ко мне неожиданно близко и подмял под себя.
– Твой врач сказал, что ты восстановилась, – уверенно произнес он, а я опешила.
Артур положил на мою талию руки и сильнее сжал их, будто проверяя меня на ощупь.
– Ты обсуждаешь с моим гинекологом мое здоровье? – испугано спросила я.
– Должен же я это делать с кем–то, – ответил спокойно, внимательно посмотрел на мои губы, а потом поцеловал.
Это не первый поцелуй с Артуром. Мы целовались на свадьбе под прицелом камер, на некоторых приемах, куда меня таскал муж, чтобы я изображала счастье. Именно так я и делала. Хорошая жена, вот кто я.
Я расслабилась, примерила чужую шкуру и убедила себя, что это место стало настоящим домом. Забыла о том, что теперь я – его настоящая жена.
Я бы могла сбежать. Закричать. Ударить. Умолять остановиться. Заплакать, в конце концов.
Но какой в этом смысл, если неизбежное настигнет в любом случае? Днем раньше, днем позже. Я расслабилась. Позволила мужу прикасаться ко мне. Впервые после года замужества он трогал меня. Везде.
Ощущения были странными. Я пыталась убедить себя, что так надо, и таков мой долбанный супружеский долг. Ну а Артур, как настоящий дьявол во плоти, размазывал мои мысли, заставляя кожу гореть под его прикосновениями.
Тогда я поняла, что ненавижу мужа. За то, что делает меня безвольной куклой. И поняла, что ненавижу себя за то, что позволяю всему этому со мной случиться.
Это была моя личная игра, которая со временем наверняка приведет меня к воротам ада.
Если я еще не там.
Мне нужна была причина, чтобы на законных основаниях уходить из дома. Из этой клетки, в которой каждый угол просматривается камерами.
Это случилось, когда Геле уже исполнилось два года. На часах было десять вечера. Дочка мирно спала в своей кроватке, а я ждала мужа с работы.
В десять вечера.
Теперь вы понимаете, какая я хорошая жена?
Артур уверенно зашел в гостиную и удивленно посмотрел на меня. Еще бы. Обычно в это время я делаю вид, что сплю. А сейчас встречаю его в шелковой ночной сорочке и таком же халатике.
– Говори, – сходу командует он и садится в кресло напротив.
– Почему же сразу говори? – лукавлю я. – Может быть, я соскучилась по мужу, и жду не дождусь, когда же он придет с работы?
– Брось, Ника. Ирония тебе не к лицу, – хмыкнув, говорит он и в ожидании смотрит на меня.
– Голоден? – спрашиваю я, прощупывая нить, за которую можно ухватиться и потянуть в надежде, что мне не придется пользоваться главным козырем.
– Нет, – отрезает он первую нить. – Дальше.
– Ангелина сегодня нарисовала для тебя рисунок, – вторая нить.
– Я знаю, Маргарита прислала фото. – Какая быстрая няня у моей дочери.
Я молчу. Артур встает и идет в сторону нашей спальни, на ходу стягивая с себя галстук и пиджак.
Правила игры неизменны.
В гардеробной снимает рубашку и брюки и уходит в ванную комнату, оставляя дверь открытой. Видимо, ожидает, что я последую за ним и буду выпрашивать то, что мне нужно. Я слышу шум льющейся воды и подхватываю одежду мужа, ища «приветы» от другой женщины. Но ничего не нахожу. Рубашка пахнет моим мужем, атрибутов измены нет.
Тогда он еще не позволял себе таких вольностей как измены.
В дверях ванной комнаты я не задерживаюсь, на ходу развязываю халат и стягиваю его с себя, бросаю прямо на пол. Туда же отправляется сорочка.
Душевая кабина достаточно вместительная, чтобы в ней поместилось несколько человек, поэтому нам двоим хватает места с лихвой. Артур, не церемонясь, притягивает меня к себе и прижимает к стене, поднимая вверх мои руки, и жадно целует.
Я слишком миниатюрная для этого огромного мужчины, поэтому он без труда поднимает меня на руки и заставляет обхватить его ногами. Он зол, взбешен. Знает почему я здесь. Он наказывает, кусая за шею, и тут же ласково проводя по месту укуса языком.
Я бы хотела оттолкнуть его, дать хлесткую пощечину, но вместо это инстинктивно сжимаю его ногами еще теснее. От моих движений Артура окончательно уносит, и он срывается с цепи. Меня тоже уносит, но я никогда не сознаюсь ему в этом.
Это – игра. И сегодня я намерена выиграть.
Отдышавшись, муж быстро ополаскивается и выходит из ванной, на ходу обтираясь полотенцем, оставляет меня наедине с собой. И за это я благодарна ему.
Настоящее
Если вы думаете, что я послушалась мужа и легла спать, то вы ошибаетесь. Я не знала, зачем это делаю. В душе всколыхнулись старые чувства, которые, казалось, поросли травой.
Я не думала. Подавшись порыву, просто делала.
После того, как дверь за мужем закрылась, я села на постели и уставилась на ряд кактусов в дизайнерских горшках, которые стояли на комоде. Пересчитала их несколько раз, это моя медитация. Каждый год муж дарит мне кактусы.
Он еще более ненормальный, чем я.
Накинув халат, вышла из спальни и на цыпочках босиком пробралась дальше по коридору. В кабинете Артура приоткрыта дверь, и я могла услышать весь разговор.
– … ну не могу я в гостинице! Арт! Приюти по–братски, – слышался веселый голос Льва.
– Я сказал: нет, – пробасил муж.
– И куда ты прикажешь мне теперь идти? Отец к себе домой не пускает, я теперь для него персона нон–грата. Квартиру у меня забрал, и где прикажете мне жить?
Подмывало подойти ближе и заглянуть внутрь кабинета, посмотреть, как изменился Лев, но я сдержалась.
– Это не мои проблемы. Ты не появлялся в стране шесть лет, а тут вдруг стал переживать о недвижимости.
– Это был подарок! Как он мог так жестоко поступить со мной?!
– А ты не жестоко поступил? – голос мужа был ровным, как моя кардиограмма в этот момент, потому что сердце, казалось, замерло.
– Ой да брось ты, – беспечно бросил Лев, – я был молод! Ну что же теперь, меня распять за грехи прошлого?
– Лев, уезжай туда, откуда ты приехал, и не возвращайся, – это было сказано так сурово, что даже мне захотелось собрать вещи и съехать куда подальше.
– Арт! – возмутился Лев. – Не могу я, загибаюсь за бугром! Контракт закончился, продлевать не стали. Уроды. Не нравится им, как я играю!
С момента, как Артур сообщил мне о нашем замужестве, я запретила себе вспоминать Льва и тем более искать о нем информацию. Но на приемах у мужа периодически спрашивали о его знаменитом брате, на что он давал сухие ответы и уходил от темы. Я знала, что с карьерой у Льва не все в порядке, но, чтобы настолько…
– Это не мои проблемы. В моем доме ты жить не будешь, – отрезал муж.
Я прикрыла рот ладонью, чтобы сдержать шокированный вздох. Лев совсем головой тронулся? Как он представляет себе это?
– Слушай, если ты боишься, что твоя жена снова воспылает ко мне любовью, то не думай об этом. Обещаю, отсвечивать не буду.
– Лев. Мой дом – это дом моей жены и дочери. Тебе здесь места нет. Мне плевать на твои проблемы, ты достаточно независим, чтобы решать их самостоятельно.
– Дай хоть переночевать? – начал скулить брат мужа.
– Нет, – я услышала, как муж поднялся из кресла, а следом раздались его уверенные шаги.
– Ну пожалуйста, Арт! Ты же мой брат… – последнее, что я услышала, прежде чем развернуться и умчаться со всех ног в спальню.
Я научилась передвигаться по дому бесшумной тенью, поэтому мою скромную персону не заметили. Первым делом, ворвавшись в спальню, я выключила свет, спешно сбросила халат и прыгнула в кровать, с головой накрывшись одеялом. Сердце набатом отдавало в груди, разгоняя тревогу.
Зачем он вернулся? Действительно ли американская мечта разбилась о скальный берег, или причина в другом? Он так грезил штатами, мечтал о этой лиге.
Возможно, дело в дочери? Он одумался и решил, что в его прекрасной жизни настало время для семьи? А что если он захочет забрать мою дочь?
Нет, судя по разговору, здесь что–то другое.
Когда открылась дверь, и вошел муж, я накрутила себя, сгрызла гель с одного ногтя и искусала губы. Артур, как хищник, который чувствует сердцебиение своей жертвы, понял, что я не сплю.
– Все услышала, что хотела? – спросил он и лег рядом на достаточном расстоянии, на котором поместилась бы парочка Львов.
– Нет не все, – нервно перекривила я. – Зачем он приехал?
– Почему ты решила, что я знаю, что движет моим братом? – муж издевательски повел бровью.
– Я не знаю, может быть, потому что ты всегда всё знаешь? – бросила ему в лицо.
– Хорошая мысль, Ника. Запомни ее, – произнес спокойно, обдав меня могильным холодом.
Я поежилась под одеялом и натянула его повыше, до самого подбородка.
– Он хочет забрать у меня Гелю? – пискнула я.
– Что? – Артур подорвался на кровати, включил ночник и уставился на меня: – Что ты несешь? Как ты вообще додумалась до этого?
Я тоже села на постели, с силой откинув одеяло в сторону.
– А что ты предлагаешь мне делать? Ты ничего не объясняешь. Приехал настоящий отец моей дочери и заявился в наш дом! Зачем он здесь? – закричала я.
Артур с силой приложил ладонь к моему рту, прервав крик.
– Я – настоящий отец Ангелины, или у тебя проблемы с памятью?
Я немигающее смотрела, как лицо мужа искажает маска из злости и ярости.
– Вероника, у тебя проблемы с памятью? – спокойно переспросил он.
Тон настолько не соответствовал выражению лица, что я испытала панический ужас. Вцепившись в мужскую руку, которая с силой впечаталась в мой рот и не давала сделать вдох, я пыталась сдержать свои слезы, не показывать слабости и усиленно мотала головой из стороны в сторону.
– Никто не заберет у нас Гелю, – уже спокойнее произнес Артур, убрал руку, лег в кровать и потянул меня вниз за руку, принуждая лечь рядом с собой.
Шокированная, сломленная, я подчинилась. Как только моя голова коснулась подушки, муж придвинулся и коснулся горячей грудью моей спины и прошептал на ухо:
– Никто не заберет тебя у меня, Вероника. Помни это.
Лежа спиной к Артуру, я отпустила тиски, которые ежедневно сковывали и выпустила слезы. За годы научилась плакать бесшумно, чтобы не потревожить сон мужа.
Я хорошая жена.
Первая мысль, которая появилась в голове, как только я распахнула глаза – зачем приехал Лев? Уверена практически на сто процентов, что он преследует какую–то цель.
Я редко просыпаюсь в постели вместе с мужем. Обычно, когда открываю глаза, его уже нет рядом. Он слишком занятой человек, чтобы тратить утро на глупый сон. А может, он просто хочет как можно быстрее сбежать из дома.
Я никогда не спрашивала об этом у него.
Сегодняшнее утро могло быть таким же, как сотня прежних. Я бы всячески пыталась делать вид, что ничего необычного не происходит. Привычная рутина – мой якорь, который позволяет держать мысли на плаву и не скатиться в бездну. Душ, быстрый одинокий завтрак, работа, дом, актерское мастерство по изображению крепкого сна.
Сегодняшнее утро могло быть таким же. Но не стало.
Собранная, я вышла на кухню и увидела мужа, стоявшего рядом с нашим обеденным столом, рассчитанном на двадцать человек, не меньше.
Я всегда удивлялась – зачем нам такая уродливая громадина? Будто баржа посреди лужи. Мы и втроем–то редко едим, а про большее количество людей я молчу.
Возле мужа за столом сидела дочка и счастливо болтала ногами. Артур стоял над ней и плел косу.
Да–да. Суровый адвокат Громов плетет косички маленькой дочурке. Свет! Камера! Стоп, снято, отправляем в печать и тиражируем немыслимым количеством экземпляров.
К слову, делал он это искусно. Даже у нас с Маргаритой так не получалось.
– Мамочка! – подпрыгнула дочка на стуле.
– Ангелок, не крутись, – мягко скомандовал Артур.
Я подошла к дочери и поцеловала ее в щечку:
– Доброе утро, доченька.
– А папа делает мне красоту! – похвалилась Ангелина.
Я взглянула на работу своего мужа и радостно сказала:
– И вправду красота! – посмотрела на сосредоточенное лицо Артура и выдавила как можно милее: – Доброе утро.
Пересилила себя и улыбку натянула.
– Доброе утро, – быстро ответил Громов, даже не взглянув на меня.
– Вы завтракали? – спросила я.
– Папочка сказал, что сегодня мамочка готовит завтрак, – захихикала Геля. – Мы тебя ждали.
– Я отпустил на сегодня Надежду Васильевну. Придется справляться самим.
Это тоже игра. Артур знает, что я ненавижу готовить.
Однако периодически напоминает, кто в доме хозяин. Я должна помнить, что все делают то, что хочет Громов. В этом доме мне не позволено мечтать. Будет так, как захочет он, иного пути нет.
Нацепив на лицо самую красивую из своих улыбок, я опускаюсь на корточки перед дочерью и спрашиваю:
– Что хочет моя принцесса?
– Омлет! – воскликнула она.
– Я буду глазунью с прожаренным желтком, – говорит Артур, хотя его никто не спрашивал о предпочтениях.
С садистским наслаждением я киваю, открываю холодильник, достаю яйца. Ставлю на плиту две сковородки и начинаю замешивать омлет для себя и дочери.
В другую сковородку вбиваю яйца, делаю огонь тише и накрываю крышкой. А через минуту выключаю.
Расставляю тарелки перед голодным семейством, сажусь на свое место и начинаю следить за каждым движением мужа. Если сейчас взглянуть мне в глаза – там будет плескаться безумие.
Я безумна.
Артур разрезает ножом яйцо и из него выливается желток, вымазывая белоснежную тарелку, он стекает к бортику.
Выражение лица Громова доставляет мне ненормальное, больное удовольствие. Но еще большее удовольствие я получу, глядя на то, как он будет есть это сейчас.
Он непременно это сделает. Артур ни за что не покажет, что я уязвила его какой–то долбанной яичницей.
Мы отлично знаем правила этой игры.
Размазывая огромное желтое пятно, макая в него хлеб, он съедает все до последней капли. Глядя мне в глаза, подхватывает последний кусок, закидывает его в рот и довольно улыбается.
– Вкусный завтрак. Спасибо, – кивает мне и подмигивает.
– Я хочу шоколадку! – подает голос Геля.
Я только сейчас поворачиваю голову и смотрю на дочь, которая съела все, что было у нее в тарелке.
– Умничка, – хвалю ее, целую в лоб и приношу любимую шоколадку.
Ангелина хватает ее, спешит развернуть и закинуть в рот.
– Ника, ты уверена, что Ангелу можно столько сладкого? – с сомнением спрашивает Артур.
Громов не только блестящий адвокат, но еще и замечательный отец. Не важно, что я чувствую к нему. Его любовь к Геле неоспорима и хотя бы за это я должна быть благодарна ему.
– Гель, давай пару кусочков и всё, хорошо? – говорю дочери и поворачиваюсь к мужу: – Арт, она хорошо позавтракала, пускай съест сладкое. Иногда детей нужно баловать.
– Ба–а–аловать? – наигранно протягивает он. – Ангел, как насчет того, чтобы съездить к бабушке?
– В Испанию? – оживилась дочь.
– Да.
– Ура–а–а! – подпрыгнула на стуле Ангелина. – А мама поедет? – с воодушевлением спросила она.
– Нет, малышка, – с искренним сочувствием сказал Артур. – У мамы много работы. Но она отвезет тебя туда вместе с Маргаритой и Дмитрием, а потом вернется к папе.
– Ну ла–а–адно, – надулась девочка.
– Вот видишь, – обратился ко мне муж. – Я ее балую.
Уел, сволочь. Скрипнув зубами, я подхватила тарелки и принялась укладывать их в посудомоечную машину.
– Тебя подвезти на работу? – равнодушно спрашивает муж, беря на руки Ангелину.
– Нет, – отказываюсь я и иду на выход. – Нам не по пути. И мне после работы нужно заехать в одно место.
– Куда?
Простой вопрос, но я знаю, что не ответить на него не могу. А еще знаю, что он проверит меня.
– К Вике заеду ненадолго. Я успею забрать Гелю из детского сада.
– Хорошо, - Артур кивает и уходит с дочерью, а я раздражаюсь.
Я не спрашивала разрешения.
Зачем я приезжаю сюда каждый день? Кто–нибудь скажет мне?
Я давно не выдаю гениальных идей по поводу своего бизнеса. Пятнадцать цветочных магазинов по всему городу. Я добилась поставленных целей и перепрыгнула через них.
У меня есть креативная команда, которая все придумывает, а я лишь выбираю. Есть администраторы, которые держат руку на пульсе, ежечасно контролируя сотрудников и работу. Бухгалтерия, мини call–центр. Есть несколько специалистов по договорам, которые ищут потенциальных постоянных клиентов, которым нужны цветы.
Всем нужны цветы. В офисы, салоны красоты, рестораны.
Я ненавижу цветы.
Где–то на своем пути я повернула не туда, поэтому хожу привидением по бизнесу, принадлежащему мне, и раздражаю своих сотрудников.
Банально одним своим присутствием.
Мне нравится выводить их из себя. Так я перестаю чувствовать горечь одиночества, душащую своими слизкими щупальцами. Так чувствую себя лучше.
Я долбанный вампир.
– Люся, – зову администратора и слышу, как скрипят ее зубы. – Почему цветы не в холодильнике?
– Вероника Максимовна, за этими цветами сейчас приедет курьер.
– Курьер приезжает в восемь, сейчас девять.
– Опаздывает, – разводит руками.
– Во–первых, почему наш курьер опаздывает? Во–вторых, цветы не должны стоять вне холодильника, даже если за ними приедут с минуты на минуту. Достаешь по факту. Приехал – отдала. Они не должны стоять в теплом помещении в ожидании звездного часа. Люся, ты не первый день тут работаешь, сама все знаешь.
Я – стерва.
Я слышу, как Люся проклинает меня. Полощет мое имя, смешивая его с утренним стулом.
– Да, Вероника Максимовна, конечно. Сейчас прикажу девочкам убрать.
– Люся, ну какие девочки! Они там букеты для администрации делают. Сами отнесем, – опускаюсь на корточки и подхватываю букеты, переношу в холод. Люся помогает мне, никак не комментируя.
Хожу из помещения в помещение, откровенно выискивая к чему придраться.
– Давай быстрее, Дюймовочка здесь, – слышу шепот в подсобке.
– Мариш, никогда такого не было, и вот опять, – слышу всхлипывания. – Тёмик не спал всю ночь, зубы лезут у него, а на стену мне лезть хочется. Проспала, как дура!
– Не дура ты, а мать–одиночка. Не реви. Даст Бог – пронесет, не заметит.
Остаюсь стоять в коридоре со сложенными руками на груди и жду, когда девочки выйдут из подсобки.
Что–то щебеча, две девушки выходят в коридор.
– Ой! – пищит Марина.
– Мамочки, – начинает бледнеть помятая Мила.
Чем дольше на них смотрю, тем сильнее проступает нездоровая синева на их лицах
– Ты, – показываю на Милу. – Отправляйся домой.
– Не увольняйте меня, пожалуйста, – чуть ли не падает мне в ноги девушка.
– Разве я что–то говорила про увольнение? – поднимаю вверх бровь.
– Но… – мнется Мила.
– Даю тебе два оплачиваемых выходных – сегодня и завтра. Чтобы отоспалась и больше не опаздывала, поняла? – спрашиваю ледяным тоном, точно таким же, как у мужа.
– П–поняла, – заикается она и продолжает стоять на месте.
– Кыш.
Мила ойкает и убегает в подсобку, скидывает рабочий фирменный фартук и кричит мне:
– Спасибо вам, Вероничка Максимовна, я больше никогда–никогда, обещаю.
– Иди уже, – вздыхаю я и смотрю вслед счастливой Миле.
Марина мнется, не знает куда себя деть и прячет от меня глаза.
– Дюймовочка? – спрашиваю ее.
Девушка заливается краской и отвечает:
– Ну, вы миниатюрная и постоянно среди цветов. Прямо как Дюймовочка, которая жила в тюльпане. Вот и придумали девочки с филиала на Кирова вам такое прозвище, а остальные подхватили.
Надо же. Я их гоняю целыми днями, а они меня Дюймовочкой кличут. Хорошие девчонки у меня работают.
– Беги, – командую Марине, – я сейчас подойду к вам, помогу.
– Ой, да не нужно, Вероника Максимовна, мы и сами справимся. – Понятно, что с начальницей нет желания работать бок о бок.
– Конечно справитесь, я и не сомневаюсь, Марина. Но какой ценой? Там заказ огромный. Иди, я подойду через пару минут.
Взяла в подсобке свой фартук, который лежал там на всякий случай. Надела его и вышла в зал. Девчонки вовсю старались и лепили букет за букетом. Но у них постоянно все валилось из рук.
Они нервничали и не могли ничего с этим поделать. Я вздохнула и выпалила:
– У меня аллергия на морепродукты.
– Что? – пискнул кто–то из девчонок.
– Теперь вы знаете, как можно меня устранить. Просто измельчите креветку, засуньте ее в сэндвич и дайте мне. Меня раздует от отека, и я не смогу дышать. Всё. Теперь вы знаете мое слабое место. Прекратите трястись, я не кусаюсь.
Девчонки нервно захихикали.
– А у меня аллергия на рис, – пожала плечами Марина.
– Как это? Удивилась я. Он же гипоаллергенный?
– Вот вам и гипоаллергенный, – развела руками девушка. – А еще я ни разу в своей жизни не ела роллы. Потому, что от риса меня раздувает, как вас от морепродуктов.
Волна расслабленного смеха пронеслась среди девчонок. Потом робко подхватила следующая:
– А у меня непереносимость лактозы. Я каждое утро захожу в кофейню и пафосно говорю: «мне латте на кокосовом». Как будто я модная и классная чика, а на самом деле все просто: если я выпью обычное молоко, то случится каловый напалм.
Помещение разразил истеричный смех, и настроение сразу улучшилось. Ножницы и ленты перестали летать на пол.
Как назло, весь день был ажиотаж, постоянно приходили покупатели. Клиенты звонили и слезно умоляли оформить букет на заказ, чем срочнее, тем лучше.
К вечеру ноги непривычно гудели, Вике я отзвонилась и предупредила, что не осталось сил ехать к ней. В шесть часов вечера я попрощалась с девчонками и поплелась к автомобилю.
Села в салон и откинула голову на подголовник, устало выдыхая и сжимая в кулаки дрожащие пальцы. За Гелей едва успела в частный детский сад.
Дома были ближе к семи часам вечера. Артур приехал следом за нами.
Сбор вещей в поездку – это весело. По крайней мере, я делаю все возможное, чтобы моя дочь чувствовала себя спокойно, уезжая из дома.
Артур периодически заглядывал к нам, но то и дело возвращался в кабинет. Занятой человек. Что я буду делать с ним один на один несколько недель?
По спине пробежал холодок, а волосы на загривке зашевелились, от осознания того, через что предстоит пройти. Может ну его? Забить на его приказы и остаться в Испании?
– Будешь брать какие–нибудь книжки? – сидя на полу в позе лотоса, я спрашиваю Ангелину.
– М–м–м, – протягивает дочка, – не знаю. Думаешь, нужно взять?
– Не знаю, Гель, – пожимаю плечами. – Решай сама, в другой стране вряд ли будут продаваться детские книги на русском языке.
– Давай я возьму эту книгу, – снимает с полки сборник сказок Ганса Христиана Андерсена. – Знаешь, какая моя любимая?
Дочка присаживается напротив меня и протягивает книгу. Я знаю в ней каждую сказку, потому что читала их Геле уйму раз.
– Снежная королева? – пытаюсь угадать я.
– Нет, – мягко смеется Ангелина. – Дюймовочка.
Сердце нездоровым ритмом начинает быть в ребра, и я поднимаю лицо на улыбающуюся дочь. Я привыкла носить маски. Каждый день.
И ночь.
Но с моей девочкой делать такого не люблю, поэтому она видит, как искажается мое лицо. Будто я восковая кукла, на которую вылили кипяток. Я чувствую, как мое лицо обтекает, а рот открывается в беззвучном вопросе.
– Я люблю эту сказку, потому что папа называет тебя Дюймовочка, – дочка мило хихикает и прикрывает рот ладошкой, немного косясь на меня.
Надо бы показаться врачу, потому что сердце замирает с последним ударом, а в глазах появляется белая пелена. Геля что–то щебечет, поднимается на ноги и скидывает в чемодан одежду, не обращая на меня внимания.
Это к лучшему.
Поза лотоса – это одна из классических поз в йоге. Сидя в ней, можно медитировать и успокаивать разум. Мой же разум в позе лотоса обливается кровью и пульсирует в висках. Он не знает слова «спокойствие».
– И часто он так называет меня? – хрипло спрашиваю я, но старательно натягиваю на лицо одну из своих масок, растягивая побелевшие губы в улыбке.
– Да, это наш с ним секрет, – дочка прикладывает палец к губам и говорит: – только не говори ему, что я тебе все рассказала.
– Конечно, – важно киваю я.
Мой муж следит за каждым шагом. Он знает обо мне даже того, чего не знаю я. Это слишком ненормально.
Волна паники накатывает, забирая в удушливые объятия и выбивая из груди последний глоток воздуха. Вся моя жизнь похожа на странный сценарий сумасшедшего режиссера. Ее режиссер – мой муж. Я в его руках – и это не новость. Но именно сейчас я осознала, насколько его руки погрязли в моей жизни. Он, как кукловод, управляет мной и каждым моим шагом. Он знает, куда я пойду, потому что указывает направление. Он знает, когда я вернусь, потому что устанавливает рамки дозволенности, за которые я не выхожу. Никогда.
Я хорошая жена.
Геля продолжает сборы, а я целую ее в макушку и на негнущихся ногах выхожу из ее комнаты, бреду по коридору. Захожу в гостевой туалет, закрываю дверь, и скатываюсь по стене на пол.
Зачем нам гостевой туалет? Зачем нам огромный дирижабль стола? К нам не приходят гости.
Я смотрю в одну точку и пытаюсь собрать мысли, но они разбитой пылью разбросаны по полу. Моя жизнь такая странная. Я тоже странная. Мой муж… он не странный, нет.
У него есть план. Артур живет по четко прописанному плану. И я – тоже его план. Зачем, почему – он никогда не расскажет. Во мне огромный груз чувств, готовый давит. Каждый день я отчетливее его чувствую. Моя жизнь такая странная, а сделать с ней я ничего не могу. Я даже убежать от него не могу. Или просто не хочу?
Хаос мыслей пронзает голову, отчаянно подкидывая различные вариации выхода отсюда. Не из этого туалета, нет. Из моей долбанной жизни.
Я отрываю себя от пола и подхожу к раковине, включаю холодную воду и держу под ней руки. Минуту, вторую. Я не чувствую пальцы. Не чувствую себя.
Выхожу из туалета и иду в спальню. Мой муж там, я знаю это. Давно настроила себя на его вибрации. Где бы он ни находился в пределах этой клетки, я буду знать, в какой он комнате.
Он переодевается в гардеробной, но я не иду к нему. Мне не зачем лишняя показуха его литого тела, надо сосредоточится на важном вопросе.
Подхожу к комоду и беру маленький горшок с кактусом. Почему он дарит мне именно эти растения? В качестве насмешки над моей «покладистостью»? Или уведомление о том, что я недостойна настоящего красивого букета? Розы, пионы?
Может быть, он думает, что я не справлюсь с более прихотливым цветком, поэтому дарит практически неубиваемые кактусы? Поднимаю палец и опускаю его на колючку. Мне больно. Это меня удивляет и отрезвляет. Боль вытаскивает меня из лап волны, которая, усмехнувшись, решила, что уже присвоила меня себе.
– Ангел собралась? – голос сзади неожиданно пугает, и я дергаюсь, снова насаживая палец на колючку.
Шиплю от боли и отставляю горшок обратно, а сама смотрю на желтую колючку, которая торчит в моем пальце. Красивая. Она, как я. Маленькая и беспомощная. Решила, что может возомнить себя большой и сильной, воспротивилась судьбе и причинила боль.
Артур подходит со спины, и я чувствую тепло его груди. Оно больше не вызывает во мне отторжения, теперь это родное тепло. Неправильное, постороннее, но родное. Бред какой–то. Разве так бывает?
Муж берет мою руку в свою. Держит крепко, рассматривает, второй рукой обхватывает меня и медленно вытаскивает колючку.
То же самое будет и со мной. Если я воспротивлюсь, меня просто извлекут из моей собственной жизни. Вот так, просто. Одним движением исправят оплошность и пойдут дальше.
Я чувствую запах мужа. Не духи, не гель для душа. Это его запах. Он преследует меня на протяжении всего дня, как будто Артур стоит за спиной каждую секунду.
Пусть лучше так, чем вонючая «Андромеда», которой он разит несколько раз в месяц. Сильные духи.
Женские.
Я не пользуюсь духами, чтобы лучше ощущать запах другой женщины на своем муже. Зачем мне это нужно? Я не знаю. Возможно, мне просто скучно, и я слежу за ним также, как и он следит за мной.
Вот так вот коряво, беспомощно.
– Сегодня я узнала, что на работе меня называют Дюймовочкой, – говорю ему и резко разворачиваюсь, становясь опасно близко.
Артур – кремень. Безэмоционально смотрит в глаза и спрашивает:
– Только сейчас? – его брови слегка двигаются, он хочет поднять их, но сдерживает, чтобы не показать удивление.
– Да, – отвечаю и впиваюсь взглядом еще более колючим, чем кусок растения в мужских руках.
– Я думал, ты знаешь, – спокойно пожимает плечами и отступает.
Еще один факт о муже – он не может долго выдерживать близкий контакт глаза–в–глаза. Великолепный адвокат, ослепительный и успешный, он тушуется под моим испытующим взглядом и уходит. Каждый раз внутренне ликую. Я смогла его переиграть.
Сейчас плевать на это. Мне нужен ответ.
– Меня больше волнует, откуда это знаешь ты? – выплевываю ему и считываю эмоции.
Артур абсолютно спокоен. Его не удивляет вопрос, даже больше – он ему попросту безразличен.
– Я интересуюсь твоей жизнью, – пожимает плечами и отвечает настолько равнодушно, что его тон впадает в полнейший диссонанс со смыслом сказанного.
– Ты следишь за мной! – вскрикиваю я.
Артур кривится, он ненавидит крик. Он может выносить крик единственного человека – Ангелины.
– Это громко сказано. Так, скорее приглядываю одним глазом.
– Твои люди следят за мной, ты лезешь в мой бизнес, ковыряешь отчеты, ты знаешь, о чем говорят мои сотрудники!
– Брось, – отмахивается от меня, как от назойливой мухи. – Как, кстати, твоя сотрудница, которую ты отпустила сегодня? Ей лучше?
Спрашивает и улыбается уголком рта. Помешанный, одержимый, он разглядывает мою реакцию, жадно выпивая мое прерывистое дыхание и бегающие глаза, которые не могут зафиксироваться в одной точке. Он жаждет того, что я распадусь на осколки, превращусь в ничто и разрушу себя.
Как будто этого еще не случилось.
Я хватаю воздух, как рыба, ищу слова. Заглядываю глубже в себя, я должна что–то сказать. Закричать. Он ненавидит крик. Кричи! Но слова застряли в горле, мое тело противится командам мозга. Оно предательски продалось моему мужу, теперь оно слушается только его.
Артур слегка кивает головой, убеждаясь, что смог, добился желаемого результата. Его полностью устраивает произведенный эффект,. Муж делает два медленных шага и становится вплотную ко мне, нежно берет в свои руки лицо и поднимает за подбородок.
– Я всегда знаю, где ты и с кем. Запомни это, если вдруг решишься совершить какую–нибудь глупость. – Его шепот слишком громкий, он оглушает, выбивает почву из–под ног.
О чем он говорит? Единственная здравая мысль – это Лев. Неужели он думает, что я возобновлю с ним связь?
Все, что я могу – стоять перед ним поверженная и сломленная. Побежденная. Это новая игра, я еще не знаю ее правил.
Но я обязательно научусь в нее играть. И выиграю.
Артур опускает свои губы на мои и целует. Он не закрывает глаза, и я тоже. Он проводит своим языком по моему рту, вписывая на нем новые правила, и я, подчинившись, читаю их. Высовываю свой язык и подписываюсь под этими правилами. Принимаю их, как приму все, что он приготовил для меня.
А потом выплевываю весь свой яд ему в рот и набрасываюсь на него, жадно сминаю губы, размазывая по ним слюну, соглашаясь на все. Ласка, нежность – ничего этого нет. Артур притягивает меня за затылок и отвечает на поцелуй. Жадно, неистово, он упивается этим, ему едва хватает воздуха, он задыхается мучительной близостью.
Я совершенно ничего не чувствую, но ощущаю весь спектр чувств мужа. Мне нравится, что он упивается мной. Нравится, что ему не хватает моих поцелуев, как воздуха. Он сходит с ума. Он умрет, если я остановлюсь. Такая балансировка на грани пропасти. Как канатоходец, мы идем по нитям безумия без страховки. Пытаемся куда–то добраться и собрать овации, но собираем лишь нашу ненависть к друг другу, к себе самим и аккумулируем ее в прикосновении губ.
Когда–нибудь мы вылечимся, обязательно станем нормальными.
Или станем абсолютным, безупречным безумием.
Он знает, что моя инициатива неспроста, поэтому, когда я кусаю его за губу, впиваюсь со всей силы, ни один мускул на его лице не дрогнет. Лишь руки сильнее впиваются в затылок и вдавливают меня еще глубже. Он хочет больше боли, и я сжимаю зубы сильнее.
– Папочка, а вы с мамой приедете ко мне? – спрашивает Геля по пути в аэропорт.
– Мы попробуем вырваться, Ангел, но я ничего не могу обещать. Тебе там и без нас будет весело, – улыбается дочери открытой улыбкой.
Артур провожает нас, позади него маячит охранник Дмитрий и Маргарита. Между ними двумя что-то есть, странное, незнакомое. Чистое. Мне чужды такие чувства, искренние улыбки и блеск в глазах.
– Ника, обратный рейс у тебя в 15–25, ты как раз успеешь добраться домой к вечеру. Савелий встретит тебя, у меня не получится.
Я выдавливаю улыбку и кротко отвечаю:
– Конечно.
Не могу отвести взгляд от губ мужа. Красота. Интересно, как он объяснит все своим сотрудникам? Упал на чужую челюсть?
Я не сдерживаюсь, и с моих губ срывается истерический смешок. Артур все подмечает, внимательно рассматривая меня. Готова поклясться, я вижу в его глазах дьявольский огонь. Вчерашняя выходка еще выйдет мне боком.
Полет проходит спокойно. Дочке все интересно. Искренняя, детская радость от любой мелочи, от обыденности. Геля выглядывает в окошко иллюминатора и любуется облаками. С восхищением комментирует все происходящее. И неожиданно бьет под дых своим вопросом:
– Мамочка, а вы с папой разведетесь? – голосок грустный, глазки с тревогой смотрят на меня.
– С чего ты взяла? – спрашиваю ее и стараюсь говорить спокойно и не показать, как одно предложение выбило меня из равновесия.
– Юля Вознесенская из детского садика сказала, что ее мама с папой раньше не разговаривали друг с другом и даже не смотрели. А теперь они разводятся.
– Ты переживаешь из–за того, что мы с папой не разговариваем друг с другом?
– Разгова–а–ариваете, – тянет со вздохом. – Но не смотрите. Вернее, сморите, но только когда другой не видит.
– Это как? – хрипло спрашиваю я.
– Ну, ты смотришь на папу, только когда он не смотрит на тебя. А как только он поворачивается, ты отворачиваешься. И папа делает также.
Как можно мягче улыбаюсь и приглаживаю волосы малышке. Надо найти правильные слова и попытаться не врать, только вот как это сделать, если вся жизнь – одна сплошная ложь.
– Доченька, – говорю нежно, – мы с папой тебя очень любим. Мы взрослые, у взрослых есть проблемы. Ты не должна переживать за наши отношения.
– А говорят, что любовь может преодолеть все ненастья, – говорит она по–взрослому и отворачивается к иллюминатору.
– Врут, – отвечаю тихо, так, чтобы она не слышала.
В Испании тепло. Мать Артура встречает нас радушно. Она солнечная, как Лев. Такая же улыбчивая, постоянно болтающая, суетливая. Полная противоположность Артура. Она не знает, что Артур не настоящий отец Ангелины. Когда случилось то, что случилось, она жила уже здесь, вдали от взрослых сыновей и бывшего мужа.
– Никушка, поехали перекусим с дороги, у тебя еще есть пару часов, успеешь ты обратно! – расцеловывает меня, как родную дочь.
– Спасибо, Александра Мироновна, – крепко обнимаю ее.
Я не помню свою мать, она умерла слишком молодой. Мама Артура дорога мне, поэтому моя искренность не напускная.
– Ну а ты принцесса, как полетала? – подмигивает Геле.
– Мне понравилось! – подпрыгивает счастливо.
В кафе садимся за один большой стол. Маргарита и Дмитрий рядом с нами, заряжают счастьем, колышут сухой стебель чувств внутри меня. Мою душу уже ничего не спасет.
Испания заряжает солнцем, свободой, соленым воздухом и улыбками. Последних слишком много, я разучилась столько улыбаться, поэтому сейчас скулы болят.
Болтовня заряжает, цепкими лапами вытягивает из темноты, в которой я купаюсь ничуть не меньше, чем в лучах света. Но и это быстро заканчивается.
Тепло прощаюсь со всеми. Дочке будет полезно. Няне и охраннику придется кстати внезапный отпуск. Помахав уезжающему автомобилю, остаюсь на улице среди магазинчиков и уютных кафе. Много лет я убеждала себя, что выбора нет. Что я заложница обстоятельств. Мне некому предъявить претензии, отца уже нет в живых. Я осталась одна.
Посреди чужой страны и незнакомых лиц, я размышляла о свой жизни.
В сумке есть деньги. Могу снять наличность со всех карт и уехать на все четыре стороны. Я не преступник в международном розыске, вполне возможно меня даже никто не будет искать.
Я могу уехать одна.
Кончики пальцев начали покалывать от странного ощущения обманчивой свободы.
Я могу уехать куда угодно. Пока Геля у бабушки, могу остаться наедине с собой, уехать к морю, в горы, в любой город и страну. Куда угодно.
Могу.
Но я ловлю такси и еду в аэропорт. Не анализирую причины, просто делаю то, что запланировано. В аэропорту много людей, все снуют туда – сюда. Счастливые парочки, семьи с детьми. Молодые девчонки, приехавшие за красивым загаром и жгучими итальянцами.
Я завидую им всем.
Я хочу, чтобы легко, чтобы без боли. Чтобы дышать полной грудью и держать кого–то за руку. ВИП-зал аэропорта, как небольшой оазис, в котором можно затеряться и сделать вид, что ты чуточку лучше других.
Покупаю бутылку воды и верчу ее в руке.
В 15–00 открывают гейт для самолета, на котором я должна улететь. Толпа собирается, толкаясь и нервничая. Все хотят поскорее сесть в салон и расслабиться, поставить еще одну галочку в списке дел: я не опоздал на самолет. Галочка.
15–20, я сижу на том же месте, что и двадцать минут назад. Мне не нужна эта галочка. У меня нет списка.
«Вероника Громова, вас ожидают на посадку»
В моих глазах такое напряжение, что начинают болеть глаза. Они пекут, осуждая мой глупый поступок.
Я смотрю внимательно на сотрудницу, которая стоит у стойки возле гейта и оглядывается по сторонам, ищет опаздывающую Громову. Девушка поднимает телефон и что–то говорит в него.
15–30, по громкой связи еще несколько раз повторяют мое имя, но я, как приклеенная, сижу на своем кресле и испепеляю взглядом гейт. Когда его створки закрываются и мой самолет начинает движение, я вдыхаю.
Мой телефон выключен несколько часов. Самолет садится, царапает резиной асфальт, по салону раздаются счастливые аплодисменты. Железная птица еще не успела остановиться, а нетерпеливые пассажиры уже хватают свой багаж из отсеков с ручной кладью.
Их ждут, им надо спешить.
Я провожаю всех взглядом, а улыбчивая стюардесса вежливо просит меня убраться к черту. Она видит тоску в моих глазах, но ей плевать на меня и мои печали. Сколько она видела таких глаз? А сколько еще увидит? Ей невдомек на меня, у нее свои проблемы.
Забираю рюкзак, забрасываю его на спину и выхожу по трапу.
– Вероника Максимовна, ну как же так? – сетует Савелий и перескакивает с ноги на ногу. – Вы бы предупредили, что опоздали на самолет, а то ваш муж поднял всех на уши.
Муж поднял всех по тревоге, но не смог поднять себя на ноги и приехать за мной в аэропорт. Вот такой вот заботливый у меня муж. И вроде должно быть все равно, а вроде и обидно. Совсем немного. Не смотрите на слезы в моих глазах, это от недосыпа.
– Так вышло, – туманно отвечаю я.
Сева улыбчивый парень, который предан моему мужу, как верный пес. Парень достает мобильный телефон и звонит Артуру, параллельно выруливая со стоянки.
– Артур Викторович, я забрал Веронику Максимовну, – не слышу, что спрашивает мой муж у Севы, но тот косится на меня и чуть тише говорит: – Да, все в порядке.
Мне хочется спать.
Мне хочется, чтобы меня обняли. У меня никогда не было мамы, она умерла практически сразу после моего рождения. Я никогда не узнаю каково это – когда тебя гладят по волосам теплые, заботливые руки матери.
Заторможено ложусь на холодную кожу сиденья и подтягиваю к себе ноги. Глаза закрываются, и я отпускаю себя, позволяя погрузиться в забытье.
В машине становится тихо, лишь шелест дороги баюкает меня. Я проваливаюсь в черную бездну.
Качка сменяется, как и моя поза. Сильные мужские руки несут меня и кладут на кровать, я чувствую, как они стягивают с меня кроссовки и накрывают покрывалом.
Это не мой муж. Его в доме нет. Чувствую, знаю это. На дворе почти ночь, но его рядом нет. Не хочу думать о том, где он и с кем. Сон утягивает за собой и дарует болезненные картинки.
Я плыву, задыхаюсь. Мне нечем дышать. Вокруг вода, спасительного берега нет, и я тону. Сил не осталось, я не могу грести, руки и ноги налились свинцовой тяжестью. Над головой смыкается вода, и я смотрю себе под ноги. Пропасть ждет, мое появление лишь вопрос времени. Я больше не сопротивляюсь. Знаю, что там, внизу, не будет ничего хорошего, я так и не увижу свет. Там будет новая тьма, еще сильнее тьмы, которую я ношу внутри.
Я кричу в эту тьму, но звука нет, вода все глушит.
– Ника! – слышу сквозь вакуум сна. – Ника, проснись!
Не хочу. Дай мне досмотреть сон.
Ледяная вода иглами вонзается в тело, и я снова кричу, теперь уже наяву. Муж в одних трусах сидит на полу душевой кабины и держит на коленях меня. Как когда-то давно, в самом начале моей новой жизни.
Я до сих пор в одежде, спортивные штаны и толстовка напитались холодной водой и повисли ледяным кирпичом. Артур гладит меня по спине, а я неровным дыханием опаляю кожу и вонзаю ногти ему в плечи. Непроизвольно, неконтролируемо.
– Ника, ты как? – зовет меня. – Ты кричала, а я не мог тебя разбудить.
Открыв рот и опустив голову ему на плечо, я дышу. Вдох – выдох. Сердцебиение выравнивается, и я продолжаю медленнее, успокаивая саму себя.
Я вдыхаю запах.
Запах чужой женщины.
Мерзкая «Андромеда» маслянистыми нотами врывается в легкие и душит изнутри, травит, уничтожает. Она поселилась на коже моего мужа, как отрава, созданная, чтобы уничтожить меня, мою жизнь и мое существование. Вдыхаю еще раз, чтобы убедиться, что это точно оно.
Внутри поднимается тяжелый ком, спутанный из боли и глупости, из печали и отчаянья. Я вырываюсь из рук Артура и, поскальзываясь, лечу к унитазу. Пытаюсь вырвать из себя путы, стягивающие нутро, но у меня практически нет на это сил.
Меня выворачивает наизнанку. Муж, ничего не понимая, бросается ко мне, поднимает волосы, что-то говорит. А мне хочется, чтобы он ушел, чтобы оставил меня наедине с моей тьмой и прекратил давать ее еще больше. Пожалуйста, хватит. Иначе у меня не останется ни единого шанса на свет.
Я толкаю его рукой, прошу убраться, но ему плевать на мои желания. Он всегда делает то, что хочет.
– Успокойся, - просит с дрожью в голосе. – Перестань!
Великолепный мужчина, один из лучших адвокатов страны теряет лицо и впервые в жизни кричит на свою жену. Он не понимает, что со мной. Можно подумать, я понимаю…
– Что случилось, Ника?! Ты отравилась? Ты что–то съела в аэропорту? Ты поэтому опоздала на рейс? Что с твоим телефоном, почему он выключен?
Блистательный адвокат и самый уравновешенный из людей больше не может держать маску безразличия и взрывается. Не понимает, почему я больше не играю по его правилам. Я сломалась, и он не может поверить в это. Не в силах принять.
Меня выворачивает еще больше от его близости и от его рук. Но больше всего из-за этого запаха.
– Уйди! – отчаянно реву я и вытираю рот тыльной стороной ладони.
– Нет! – он бледен и растерян. Качает головой и раздувает ноздри. – Что происходит? Ответь хотя бы на один вопрос!
Пытаюсь встать, но сил нет, да и в мокрой одежде подняться очень сложно. Артур пытается помочь, поднимает меня, но я выкручиваюсь из его рук и со всей оставшейся силы толкаю в грудь.
– Отвали от меня! Не прикасайся ко мне! – моему телу холодно, а щекам на удивление тепло.
Горячие капли стекают по лицу и, не задерживаясь на подбородке, падают на пол. На мраморном кафеле большие лужи. Это от моей одежды или слез? А может быть от всего сразу?
– Вероника, что с тобой произошло? Кто тебя обидел? – Артур рычит, тянет руки, но я отбиваю их.
Муж сильнее меня, и для него мои трепыхания безразличны. Его широкая кисть хватает предплечье и тянет к себе.
– Милый, хочешь, сделаю тебе массаж? У тебя плечи каменные от напряжения. – Лена мурлычет мне на ухо и тянет руки к моим плечам.
Я отмахиваюсь от нее и натягиваю рубашку. Моим плечам, прибитым тяжелой ношей, уже ничего не поможет.
– Сварить для тебя кофе? – пытается угодить и крутится вокруг.
– Ничего не нужно, – встаю с кровати и отхожу от девушки, всматриваюсь в окно.
Медленно застегиваю пуговицы, пытаюсь сконцентрироваться на ощущениях. Я привык держать лицо – обязанность моей профессии. Но в последнее время делать это становится сложнее и сложнее.
Я просто устал, уговариваю себя. Нужно поехать в отпуск, сменить обстановку. Можно отправиться в Испанию к дочери. Или полететь на Мальдивы. С кем? Никой или Леной?
Хмыкаю про себя. Проще убраться к черту самому.
Все не то. Душа хочет другого, тело воет от мерзкого ощущения предательства, тисками сжимает спину и тяжелеет, пытаясь согнуть к земле.
Лена – идеальная любовница, настоящая девушка с обложки. Всегда улыбчивая и готовая на все, мягкая и ничего не требующая. Она была бы идеальной женой.
У меня уже есть жена.
Что–то внутри больно стягивает грудь. Может ли болеть душа? Это не орган, даже не оболочка. Почему тогда так больно?
Мне противно. Как я оказался здесь? У меня же был план. У меня всегда есть план. Все всегда происходит так, как хочу я.
Всегда.
Только не в этот раз.
Я хотел заменить ее. Нашел Лену, которая визуально похожа на Нику. Как может быть похож одуванчик на розу. Думал, переключусь, спасу себя и ее. Но сделал только хуже.
И отпустить бы Нику, выдохнуть, переболеть. Пойти дальше. Взять Ленку или другую, которая идеально вписывается в план.
Не могу. Она во мне, внутри. Как я опущу ее? Если она уйдет, я умру, не смогу без нее, она слишком глубоко. Течет в артериях, принуждает сердце биться, заставляя жить. Пусть вот так, бесполезно и бессмысленно.
Я хочу к ней.
– В субботу будет премьера фильма, у меня пригласительный на две персоны.
Я хочу к ней.
– Пойдешь со мной? – Лена спрашивает аккуратно, боясь нарваться на решительный отказ.
Я хочу к ней.
Все не то, моя операция по замене сердца провалилась. Организм отторгает новое сердце и просит вернуть старое, ломаное, кровоточащее, но до болезненного сумасшествия родное и жизненно необходимое.
– Мы зайдем ненадолго, а потом можем посидеть в «Чехове».
– Я хочу к ней, – неконтролируемо говорю вслух.
– Что? – удивленно спрашивает девушка и сильнее запахивает шелковый халат.
Моргаю и выныриваю из омута, затянувшего сознание. Мне не нужна Лена, потому что близость с ней как сухая инструкция к тостеру. Я хотел антидот, нужно было выздороветь, излечиться. Тогда я еще не знал, что моя болезнь Никой неизлечима. Наивно полагал, что «правильная замена» поможет и спасет.
Ураган по имени Вероника существует не только в природе, но и в моей жизни. Он сметает все, что попадается на пути, меняет безвозвратно.
Я хочу к ней.
– Лена, – разворачиваюсь, и не глядя на девушку, спешно натягивая пиджак. – Нам нужно прекратить эту связь. Мне пора.
– Что? – на выдохе переспрашивает она и начинает бледнеть и хвататься за сердце. – Но почему? Что я сделала не так?
Я вижу, как слезы стекают по ее щекам, но мне нет до них никакого дела.
– Ты все сделала как надо, – говорю спокойно.
– Я не понимаю! – у нее начинается истерика, – я играла по твоим правилам, я надеялась на большее!
– Наша связь изначально была временной, ты знала это. Я не уйду от жены. – Говорю безапелляционно.
– Но она же не любит тебя! – выпаливает зло и бросается ко мне, вешаясь на шею.
– Главное, что я люблю ее, – устало отвечаю девушке, стягиваю ее руки с плеч и ухожу из квартиры.
Звонок от Севы застает меня по дороге на работу. Я оставил Лену в прошлом, оборвав эту нить. Она больше не нужна мне, ни в каком качестве. Она – ошибка.
– Артур Александрович, – начинает нервно Савелий, а я уже понимаю, что что–то произошло. – Вероника Максимовна не прилетела. Ее рейс приземлился сорок минут назад, все пассажиры борта уже забрали багаж и покинули здание аэропорта, а ее нет. Я пытался дозвониться, но телефон недоступен.
Сердце нервно подпрыгивает в груди, неужели сбежала?
– Оставайся на месте и жди моих указаний, – говорю спокойно.
Трясущимися руками листаю телефонную книжку и набираю нужный номер. Гудки тянутся слишком долго, сердце усиленно отбивает ритм, создавая шум в голове.
– Приветствую Артур, – отвечает голос.
– И тебе привет, Михаил Сергеевич. Мне нужны списки пассажиров одного рейса.
– Хм, дело срочное, как я понимаю? – переходит на сугубо деловой тон.
– Безотлагательное.
– Понял тебя. Со списком может затянуться, но, если тебя интересует конкретный человек, это ускорит процесс.
– Вероника Максимовна Громова. Нужно знать, была ли она в списке пассажиров рейса N…
– Жена? – сдавленно спрашивает полковник.
– Да, – пытаюсь говорить спокойно, но поставленный годами голос срывается.
– Дай мне двадцать минут.
– Спасибо, – благодарю и отключаюсь.
Смотрю в окно. Пытаюсь здраво мыслить и оставаться спокойным, а хочется разнести все к чертям. Придушить ее хочется.
Если сбежала, я найду ее. Достану на другом конце земли. Накажу. Привяжу. Плевать на закон, не отпущу ее. Она – моя. Я – чертов псих, помешанный на ней.
– Артур Александрович, едем в офис? – опасливо спрашивает Владимир, нервно поглядывая в зеркало заднего вида.
Нет смысла ехать в аэропорт. Если она сбежала, встречать некого. Если опоздала на рейс – прилетит следующим, и ее встречу я, главное успеть раскидать дела в офисе.
– Едем офис, – уже спокойнее говорю Владимиру.
Тот кивает, но бросает на меня тревожный взгляд.
– Следи за дорогой, – сухо говорю ему.
Вова перестает коситься и полностью погружается в дорогу. Уже перед самым офисом звонит полковник.
Дрожащими пальцами верчу телефон, он медленно нагревается от этого. Звонок застает меня врасплох, я едва не выронил гаджет на землю.
– Да, – рявкаю Савелию.
– Артур Викторович, я забрал Веронику Максимовну.
Выдыхаю.
– Как она, все в порядке?
– Да, все в порядке, – отвечает он туманно, и я понимаю, но нихрена моя жена не в порядке.
– Вези ее домой, – командую и отключаюсь.
Возвращаю адвоката внутри себя на место и погружаюсь в работу. Моя жена дома, остальное не важно, с остальным мы справимся.
Звонит Савелий.
– Артур Александрович, мы дома, но я не могу разбудить Веронику Максимовну, она уснула в машине, – говорит тихо, опасаясь ее разбудить, а я начинаю ревновать.
Ненормально, зверски.
– Не буди ее, отнеси в спальню, – командую сквозь зубы и отключаюсь, боясь наговорить лишнего ни в чем не виновному охраннику.
Час, второй. Вынужден разгребать за другими людьми результаты их безрассудных поступков. Более–менее разобравшись, оставляю Алексея и командую Владимиру спешить домой.
Дом встречает тишиной. Сева на посту отчитывается передо мной.
Захожу в спальню и вижу спящую жену. Маленькая, уязвимая. Хочется навредить ей, сжать сильно руки, выпытать все ее секреты и вывести из себя. А потом замаливать перед ней грехи и молить о прощении. Безмолвно.
Скидываю одежду и ложусь рядом с ней. Она будто чувствует мое присутствие и что–то неразборчиво бормочет.
Смотрю на нее и вспоминаю первую встречу. Ее свет выбил из равновесия. Живая, яркая. Смех ласкает слух, взгляд яркими искрами выжигает дыры в душе. Хотелось прикрыть глаза рукой, так сильно она светила.
Уже тогда я понял, что моя жизнь пошла по неверному пути. Я не должен был оказаться у этой развилки. Я должен был выбрать другую дорогу.
Судьба решила иначе, она настаивала на этом шансе, и я забрал его. Верное решение или нет – не знаю. Я присвоил себе эту маленькую женщину, сделал своей, но не подчинил. Это меня раздражает также сильно, как и заставляет кайфовать. Наше противостояние – мой допинг, мой воздух. Она – мое лишение. Она – моя жизнь.
Придвигаюсь ближе, но не касаюсь. Осматриваю ее тело и вижу босые ноги. Осознание того, что другой мужчина касался ее ступней, бьет под дых. Ревность практически подкидывает на кровати и несет к посту охраны, но я одергиваю свое безумие.
Ника ворочается, а потом начинает кричать. Вопли вонзаются шипами под кожу, пугают. Моя жена всегда держит лицо, даже во время сна или когда я сдавливаю ее в своих объятьях. Она кричит, а я чувствую, как моя жизнь сыплется сквозь пальцы и исчезает.
– Ника! – зову ее, но все безрезультатно.
Ее накрывает еще больше, она вся в поту, дрожит. Руки ледяные, кулаки сжаты так сильно, что не разжать.
– Ника! – отчаянно взываю к ней. – Ника, проснись!
Ничего не помогает, она не отзывается, не просыпается. Сон забрал ее у меня и пугает мрачными картинами, заставляет кричать. Только мне позволено это. Ни у кого больше нет права.
Рывком стягиваю ее с кровати, вырываю из лап сна, уношу в душ и врубаю ледяную воду. Я не чувствую холод, только ее боль. Ледяная вода бьет по нам, и Ника просыпается. Дышит тяжело, тело дрожит. От холода или страха, я не знаю.
Хочется ее согреть, укутать собой. Спасти, забрать ее страхи. Глажу ее по спине, она опаляет мою шею дыханием. Дышит мной, а меня уносит от этого. Пользуюсь моментом ее отчаяния и касаюсь, наполняю своей тьмой, разделяю ее на двоих.
Глажу ее спину, волосы, стараясь успокоить и вернуть обратно ко мне.
Ника начинает сильнее втягивать воздух, а потом отталкивает меня и пытается бежать, возле унитаза падает на колени и ее начинает рвать.
Я был готов к истерике, вызову, яду. Но не к этому.
Мне хочется ей помочь, забрать ее боль. Опускаюсь рядом и поднимаю ее волосы. Они холодные и мокрые, облепляют ее спину тяжелой волной. Ника толкает меня рукой, ей не нужна моя помощь. Никогда не нужна.
– Успокойся, – мой голос дрожит и это шокирует меня. – Перестань!
Веронику продолжает рвать, а в голове рой мыслей и сплошное непонимание. Еще утром она язвила и дерзила. Все было в порядке, если можно так сказать.
– Что случилось, Ника?! Ты отравилась? Ты что–то съела в аэропорту? Ты поэтому опоздала на рейс? Что с твоим телефоном, почему он выключен?
Пулями выстреливаю вопросы, хотя знаю, что ни на один из них она не ответит. С ней что–то происходит, и я впервые в жизни не могу предугадать ее действия.
– Я отравилась тобой! – орет в отчаянии. – Уйди!
А на меня обрушивается осознание того, что это может стать началом конца. Пропасть еще никогда не была осязаема.
– Нет! – я жадно хватаю воздух, не могу выпустить ее из рук, но она не прекращает попытки вырваться. – Что происходит? Ответь хотя бы на один вопрос!
– Отвали от меня! Не прикасайся ко мне! – она начинает плакать.
Моя жена не плачет передо мной. Никогда. В тишине беззвучно глотает соленые капли, лежа в моих объятиях, в надежде, что я не замечу – да. Открыто – никогда.
– Вероника, что с тобой произошло? Кто тебя обидел? – я больше не могу контролировать свой голос.
Если кто–то прикоснулся к ней, причинил боль, я убью его. Хватаю ее за руку и тяну на себя.
– Не молчи, прошу тебя! Скажи, кто? – это вообще мой голос?
А что если объявился Лев и наплел ей какого–нибудь бреда?
Взгляд Ники совершенно безумен. Я никогда не видел в нем столько ненависти и столько боли. Она открывает рот и начинает шептать, а я впервые в жизни боюсь. Мне страшно услышать ее слова.
– Ты! – смотрит с вызовом в мое лицо: – От тебя за версту разит другой женщиной.
Отшатываюсь от ее слов, как от пощечины.
– Уходи. Я не хочу больше играть. Ты выиграл.
Делаю шаг назад, смотрю на женщину, которая никогда не была моей. Мы так любим с ней играть. Я никогда не задумывался о том, что однажды эта игра может сломать ее.
Распахиваю отекшие глаза и смотрю в потолок. Не думать, не анализировать. Чтобы вернуться, нужна привычная и расписанная по часам жизнь. Встаю с постели и иду в душ. На полу остались лужи, но я не обращаю на них внимания. Возле унитаза валяется мокрая одежда, которую я стягивала в ночи впопыхах. Не смотрю на нее.
Мне не нужны лишние напоминания о ночной истерике, я стараюсь ее забыть и вернуться в обычную жизнь. Теплая вода возвращает меня, смывает отчаяние и уносит его в трубы канализации. Там ей будет самое место.
Вытершись насухо, я леплю под глаза патчи, а сверху натягиваю тканевую маску. Нужно вернуть лицо, убитая неведомым горем женщина в отражении меня не устраивает. Закидываю в рот обезболивающее и иду в гардеробную.
Без разбора хватаю черные джинсы и белую свободную рубашку. Выбираю самое красивое белье и надеваю все это. Макияж и укладка добавляют образу свежести. Через полчаса из отражения смотрит немного грустная, но привлекательная девушка.
Выровняв спину и плечи, выхожу в кухню–гостиную, в которой тихо работает телевизор, а муж, сидя на диване, внимательно слушает ведущую. Девушка рассказывает про сгоревший в ночи склад, а я прохожу на кухню и открываю холодильник.
– Где Надежда Васильевна? – спрашиваю Артура абсолютно спокойно и рассматриваю еду на полках, обдумывая, что съесть на завтрак.
Последний прием пищи был почти сутки назад, поэтому желудок начинает выдавать протестующие звуки.
– Я попросил Надежду Васильевну прийти после обеда. А с завтрашнего дня отпустил ее в отпуск на неделю.
– Хорошо, – киваю я и начинаю доставать из холодильника соленую рыбу для бутерброда. – Она давно говорила, что хочет навестить детей в Питере. Будет повод.
Спиной чувствую взгляд мужа и ощущаю приближение, как моряк чует шторм за мили.
Выставляю на стол творожный сыр, листья салата, яйца, молоко.
Включаю кофемашину и ставлю сковороду на плиту.
– Тебе как всегда? – вполне мирно спрашиваю у мужа и поднимаю взгляд.
Артур стоит в спортивных штанах и мятой футболке. Он выглядит собранным, но довольно уставшим. Скорее всего, не спал всю ночь, но мне плевать. Это не мои проблемы.
– Да, пожалуйста, – отвечает он и продолжает наблюдать за мной, осматривая с головы до самых ног.
Я знаю, что Артур сходит с ума от моих босых ступней. Нарочно встаю на носочки и тянусь на верхнюю полочку за багетом. По шее бегут мураши от ощущения тяжести взгляда мужчины рядом со мной.
– Я сегодня хочу весь день провести в цветочном на Вавилова. На девочек много жалоб, – бодро рассказываю мужу о планах, пока готовлю завтрак – яичницу и бутерброды с рыбой.
– На что жалуются? – сдавленно спрашивает он и этот тон для меня как самая прекрасная песня.
Его тянет ко мне невидимыми нитями, канатами, цепями. Ощущаю притяжение каждой клеточкой кожи. Мне нравится секундная власть над ним.
Кладу кусочек багета и начинаю намазывать на него творожный сыр.
– Клиенты говорят, что качество цветов испортилось. Быстро вянут и выглядят несвежими. Кажется, что цветы, которые должны быть утилизированы, неожиданно обретают вторую жизнь в чужих букетах. Что скажешь?
Резко поднимаю взгляд и ловлю на себе сканирующий взгляд мужа. Поднимаю палец, который вымазался в сыр и засовываю его в рот, начинаю облизывать. Вижу, как кадык моего мужа дергается, и он сглатывает слюну.
– Так что? – невинно хлопаю глазами.
Может показаться, что муж не слушает, полностью погруженный в наблюдение за моим телом и не замечает болтовни, но это не так. Артур считывает и запоминает каждое слово.
– Я думаю, что стоит поехать в салон и поговорить, – монотонно заключает он и не спускает взгляд с моих губ.
Киваю ему и разворачиваюсь к плите, продолжая заниматься завтраком.
– Думаю, стоит начать с администратора Константина, – говорит за спиной муж.
Нож в моих руках дрогнул, но я вцепилась в него, как тонущий хватается за спасательный жилет. Замираю и заворожено смотрю на свои руки.
– Также стоит проверить холодильное оборудование. Им не занимались уже полтора года.
Я сглатываю вязкий ком во рту.
– Ах да, и еще. Стоит подумать над увольнением Татьяны. Вполне возможно, что цветы вянут от постоянного перегара этой женщины.
Он знает все, даже имена моих сотрудников. Не прикасаясь к бизнесу, он знает абсолютно все. Даже когда я думаю, что он ничего не видит или не замечает, я ошибаюсь. Этот человек – маньяк, помешанный на контроле, который всегда на шаг впереди.
Выкладываю яичницу на тарелку и ставлю перед мужем. Следом опускаю тарелку с бутербродами из красной рыбы. Сажусь напротив него, отпиваю кофе и говорю как можно беспечнее:
– Ты так хорошо осведомлен о моем бизнесе, что порой я задумаюсь над тем, что я вообще тут делаю?
Артур двигает тарелку и берет в руки вилку и нож:
– За пару лет ты смогла развить бизнес с пары магазинов до пятнадцати. Это хороший результат. Даже слишком.
Разрезает ножом яйцо, и оттуда вытекает желток. Я же сказала: я вернусь и вновь стану хорошей женой.
Губы мужа плотно смыкаются. А я так и сижу с урчащим от голода животом и слежу за каждым движением мужчины точно так же, как он следил за мной пару минут назад.
Артур натягивает на лицо улыбку, больше напоминающую оскал, и говорит:
– М–м–м, моя любимая, – подхватывает вилкой кусок и отправляет его в рот.
– Так что там с бизнесом? – убедившись в том, что муж остался «доволен» завтраком, приступаю к своей еде.
– А что с бизнесом? С ним все прекрасно, – деловым тоном отвечает он.
– Тогда зачем ты суешь в него свой нос? – засовываю практически половину бутерброда в рот и откусываю.
Как только еда попадает в желудок, я осознаю, насколько была голодна, поэтому набрасываюсь на остальную еду.
– Все так же, как и раньше. Никто не сует нос в твои дела. Я просто приглядываю.
– Зачем? – спрашиваю с набитым ртом.
Артур перестает есть и косится на то, с какой жадностью я ем.
На Вавилова меня не ждали. Это стало понятно по бегающему взгляду и бледным лицам персонала. Это было как нельзя кстати. Я искала новых жертв, чтобы сорваться на них и показать все грани характера.
До самого обеда я гоняла сотрудников, и, кажется, они были в шаге от увольнения. Это тоже на руку, потому что я собиралась воспользоваться советом Артура и рассчитать всех неугодных.
Полностью погруженная в свои мысли, я вышла из цветочного салона и направилась к автомобилю. Что стало ошибкой: я не смотрела по сторонам и не обратила внимание на мужчину, который спешил ко мне.
– Вероника! – воскликнул до боли знакомый голос и меня оторвали от земли.
Лев бесцеремонно тискал меня, утыкался носом в шею, а я замерла и ошарашено смотрела на мужчину, которого не видела шесть лет. Я не была готова к тесному контакту, эти объятия выбивали почву из-под ног и заставляли озираться в поисках помощи.
Лев ставит меня на землю, берет мои руки в свои и отходит на шаг:
– Какая ты стала! У–ух! Красотка!
Он так рад нашей встрече, что я ныряю в омут воспоминаний, которые отставила как можно дальше, на самые задворки разума и запретила себе возвращаться туда. Я пытаюсь разгадать эту загадку. И не понимаю его беспечности.
Ты вообще помнишь, что бросил меня беременную? Ты помнишь, как я звонила тебе в надежде услышать хоть один разумный довод, но слышала лишь короткие гудки, а после сухой голос робота, который предлагал мне позвонить позже. А еще лучше - никогда.
Да, никогда – будет в самый раз.
Громов – младший изменился. Внешне он такой же подтянутый и красивый. Джинсы и рубашка облегают стройное поджарое тело. Улыбка не сходит с лица, как и много лет назад. Но что–то необратимо поменялось.
Или это изменилась я?
Лев заглядывает мне в лицо и ждет какой–то реакции, а я настолько шокирована встречей, что не понимаю, как реагировать.
– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я сипло.
– Не поверишь, – смеется Лев, – ехал мимо! Смотрю, а тут ты идешь, вот я и решил остановиться и поздороваться.
Да, Лев. Ты не смог не поздороваться. Жаль, что шесть лет назад тебе ничто не помешало забыть меня.
– Поздоровался? – прямо спрашиваю я и вытаскиваю свои руки из цепкой хватки.
– Нет! – смеется Лев.
Он смеется, а я плакала. Целый месяц выла в подушку, нося под сердцем его ребенка. Я перестала плакать по Льву после того, как обрезала волосы.
А еще после того, как Артур подстриг мои ногти.
Воспоминание оказалось таким важным и нужным в этот момент. Прошло столько лет, но я до сих пор помню ровные полумесяцы ногтей. Я так и не спросила, где он такому научился? Интересно, если спрошу сейчас, он ответит?
– Привет! – улыбается Лев, вырывая из мыслей.
– Что? – Я совершенно потеряна, на плаву держат только воспоминания о том, как мой будущий муж заботится о моих пальцах.
– Привет, говорю!
– Привет, – сухо отвечаю я и выдергиваю свои руки.
– Как у тебя дела? – докапывается он.
– Прекрасно, – ровно отвечаю я.
– А у меня?
– А что у тебя?
– У меня как дела? – Лев забрасывает вопросами и заставляет меня нервничать.
– Откуда я знаю, как у тебя дела? – это самый тупой диалог в моей жизни.
– Я спросил, как у тебя дела, – обиженно говорит Лев. – А ты должна была спросить, как у меня дела.
– Кому должна? – не поняла я.
Лев осуждающе качает головой, а потом, махнув рукой говорит:
– Ладно, забей. Я еду обедать, составишь мне компанию?
– Я? – пищу испуганно.
– Ну да! Поехали, неподалеку есть хороший ресторанчик. Посидим, как в старые добрые времена, – берет меня под белы рученьки и ведет к своему спортивному автомобилю, усаживает на пассажирское сиденье.
Я будто смотрю на себя со стороны и осуждающе качаю головой.
Ника, что ты делаешь?
Первое и самое важное, что я поняла сидя в ресторане – Лев абсолютно не переживает по поводу прошлого. В какой–то момент я вообще засомневалась в том, что прошлое не было плодом моего воображения - настолько спокойно он себя вел рядом со мной.
Это нормально вообще? Сидеть вот так, с человеком некогда предавшим тебя.
Лев, как беспечный подросток, бесперебойно болтал, а я внимательно смотрела на него и не могла поверить в происходящее. Неужели это я? Сижу перед мужчиной, растоптавшим меня, и делаю вид, что все нормально?
– Ты какая–то бледная? Попросить официанта принести тебе воды? – заботливо интересуется Лев и машет парню.
– Лев, – зову я чужим голосом.
Хриплым, болезненным.
– Да, Никуль? – мягко улыбается он.
– Что мы здесь делаем? – спрашиваю его и отпиваю воды, услужливо принесенной официантом.
– Как это что? Обедаем! – возмущается мужчина.
– Лев. Зачем ты здесь? – допытываюсь до него.
У меня могут быть проблемы. Артур наверняка узнает о встрече. Этими посиделками я добровольно беру в руки лопату и начинаю копать себе могилу.
– Я же говорю! Ехал мимо, а тут ты идешь, ну как я мог не остановиться?
Неужели все так просто? Тело молчит, а голова болит слишком сильно, раскалываясь от мыслей. У меня нет сил и времени на расшаркивания и светские беседы.
– Мы должны были пожениться, но ты бросил меня. Беременную. Я носила твоего ребенка, Лев, – сухо констатирую факты и слежу за каждым движением мужчины напротив. – Ты уехал и не поговорил со мной. Ни разу. Сбежал и оставил меня один на один в непростой ситуации, а сейчас приезжаешь и, как ни в чем не бывало, предлагаешь пообедать и поговорить и погоде?
Лев быстро дышит, я вижу, как он пытается подобрать слова. С него слетает веселый и фальшивый флер. Он опускает взгляд, прячет его в тарелке, будто в куске мяса можно найти истину. Громов–младший не ожидал того, что я выложу ему на блюдечке всю тьму, к которой он был не готов. Я знаю только одного человека, способного принять меня такой.
– Ника, – Лев расстегивает верхнюю пуговицу на рубашке и сглатывает.
Еще будучи подростком, я упала с лошади и сломала ногу. Открытый перелом обеспечил несколько операций и шесть долгих месяцев восстановления.
Лучше бы я снова пережила ту боль, чем проходила через новую версию моей жизни. Тогда не было так больно.
Мне хочется уйти, не слышать этих слов. Я боюсь поверить им, ведь это будет означать, что главный злодей всей этой истории, человек, с которым бок о бок я живу вот уже шесть лет. Я отказываюсь верить в это.
– Прости меня, – шепчет Лев.
– За что? – тихо спрашиваю я.
– За… за всё. За малодушие, за глупость. За то, что отказался бороться за свое.
– Я никогда не была твоей.
– Может, и не была, но могла бы стать, – настаивает мужчина.
– Лев, ответь мне честно: зачем ты приехал?
Я плохо знаю Льва. Вернее, я совсем его не знаю, как выясняется. Но мне кажется, мужчина медлит с ответом, потому что сейчас будет пытаться выдать лучшую версию событий, чтобы мне было проще ее принять.
– Мой контракт закончился, а нового я не подписал. В Америке больше ничего не светит. Так куда мне ехать, если не на родину? Тут моя семья.
– Что–то я не замечала раньше твоего рвения к корням, – усмехаюсь я.
– Ну что ты хочешь от меня услышать, Ника? – взрывается Лев. – Да, я строил карьеру, да, мне было хорошо там. Если бы со мной продлили контракт, я бы никогда не вернулся в Россию.
– Тогда зачем ты врешь? Ты вернулся не к семье, а потому что тебе некуда идти, – шиплю по-змеиному.
Жаль, во мне нет смертоносного яда.
– Ты все переворачиваешь с ног на голову, – трет переносицу, хватает стакан и пытается отпить из него, но внутри пустота. – Что–то не строится у нас разговор сегодня.
Лев со злостью отставляет бокал в сторону и выжидающе смотрит на меня.
– Почему сейчас? – спрашиваю я.
– Что? – не понимает Громов.
– Почему ты решил открыть мне правду сейчас?
Лев растерянно смотрит по сторонам, пытаясь подобрать правильный ответ, а я ловлю себя на том, что чувствую отторжение. Что–то не так, я не могу до конца поверить в его искренность.
– Я запретил себе думать о тебе. Думать о твоей семье и о ребенке, который мог бы родиться, – говорит дрогнувшим голосом, и я впервые за последний час верю его словам. – Я знаю, что, если бы тогда не уехал, ты бы не впала в депрессию и выносила здорового малыша. Мы бы поженились, и ты родила мне здорового сына.
– Или дочь.
– Или дочь, – соглашается Лев и отворачивается к окну.
Он не знает, что его дочь родилась. Не знает, какая она красивая и добрая.
И никогда не узнает.
Потому что я не могу до конца поверить в эту «правду». Возможно, я просто хочу, чтобы Артур был лучше, чем меня пытаются убедить. Возможно, хочу обелить его и поверить в то, что он хороший человек.
Человек, который пришел мне на помощь. Выдернул меня из депрессии, в которую я погрузилась с головой. Это можно было сделать множеством способов. Но он выбрал самый сложный.
– Вероника, твой муж не такой уж хороший, как ты думаешь, – говорит Лев, будто читает мои мысли.
Мой муж – человек, в котором сконцентрирована тьма. Он никогда не врал о том, кто он есть. Артур – единственный, кто был честен со мной, он никогда не обещал мне света. Соглашаясь на брак с ним, я знала, что никогда не будет легко.
– Мой муж – это мой муж, – говорю непреклонно.
– Ты счастлива с ним? – голос Льва звучит неуверенно.
– Ты не имеешь права задавать мне этот вопрос, – качаю головой.
– Я хочу нормально общаться. Помнишь, как нам было хорошо вместе? – нарочито радостно говорит он. – Мы часами могли болтать обо всем на свете. Помнишь наши ночи? Я с ума сходил от твоих рук, от твоих губ. Все эти годы я вспоминал тебя, постоянно искал информацию в сети.
Лев протягивает руку и сжимает мою ладонь.
– Сможешь ли ты простить мою ошибку?
– Лев, мой муж выгнал тебя из своего дома. Он не хочет видеть тебя рядом со мной. А я, если честно, вообще не понимаю, почему ты продолжаешь делать вид, будто все в порядке и, как ни в чем не бывало, собираешься общаться со мной.
– Я скучал по тебе, Ник, – опускает голову. – И теперь, когда ты рядом, я не смогу просто оставаться в стороне.
– И что же ты намерен делать? – усмехаюсь я и вырываю у него свою руку.
– Я хочу добиваться тебя.
– Мы ходим по кругу. Ты же в курсе, что я замужем за твоим братом? Нет разницы, счастлива я или нет.
– Есть! – воскликнул он и продолжил спокойнее: – Есть. Я хочу, чтобы ты знала: когда ты решишься уйти от него, я буду рядом. И смогу тебе помочь.
– Артур - один из лучших адвокатов страны. Неужели ты думаешь, что я настолько глупа, что не понимаю: как только я заикнусь о разводе, он заберет у меня дочь?!
– Мы поговорим об этом, когда ты будешь готова, – уже гораздо спокойнее произнес Лев. – А пока я отвезу тебя обратно и дам время переварить сегодняшний «обед».
Лев подсадил мне в голову червя сомнения, даже не догадываясь, насколько он огромен. Мне не нужно время. Мне нужен выход.
Шесть вечера. Надежда Васильевна в доме развела бурную деятельность.
– Добрый вечер, Вероника, – вежливо здоровается со мной и тепло улыбается.
– Здравствуйте, Надежда Васильевна, – искренне улыбаюсь ей в ответ.
– Вероник, я убрала в доме, еды наготовила. Вам на пару–тройку дней должно хватить с Артуром Александровичем, – отчитывается передо мной и никак не комментирует бардак, оставленный мной в ванной утром.
Не знаю, куда она дела мокрые вещи, которые пролежали горой в углу целую ночь.
– Артур Александрович редко ужинает дома, поэтому не беспокойтесь, нам всего хватит, - успокаиваю её.
– Как Геля? – интересуется женщина.
– Звонила пару часов назад. Счастливая и довольная, как слон, – улыбаюсь от мыслей о дочери. – Купается в море, ест свежие фрукты, гуляет с бабушкой.
– Так здорово!
– Это точно. А вы куда отправитесь в отпуск?
– Да вот купила билет в Санкт–Петербург, хочу проведать детей.
– Отдохните и возвращайтесь к нам с новыми силами. Я попрошу Севу отвезти вас в аэропорт.
– Нет, нет, Ника, это неудобно! – начинает отнекиваться.
– Это не обсуждается, – качаю головой.
– Ну что ж, если ты настаиваешь…
Выхожу на улицу и подхожу к посту охраны. Сева с другим охранником что–то обсуждают и тихо смеются.
– Савелий, – распахиваю дверь, и мужчины от неожиданности подпрыгивают. – Надежду Васильевну нужно отвезти в аэропорт.
– Д–да, Вероника Максимовна, – смотрит внимательно на меня, и я вижу, как по щекам Савелия начинает ползти красные пятна.
Только этого мне не хватало.
– Юра отвезет ее, – дает команду второму охраннику.
А я не хочу оставаться с Севой наедине. И вроде нет опасных сигналов, но изменившийся взгляд охранника мне не нравится.
– Юра останется на посту, а ты отвезешь, – тоном мужа командую я и начинаю уходить.
Вижу, как Сева хватает телефон и начинает звонить. Понятно кому. Как преданный пес, он и шага не может сделать без команды хозяина. Надеюсь, Артур не изменит моего решения.
Через полчаса машу на прощание Надежде Васильевне, которую Савелий увозит в аэропорт. Устало вздыхаю и захожу в пустой дом. Даже стрелки часов звенят оглушающее. Очень не хватает моей дочери, я могла спрятаться за ней.
Надеюсь на то, что Артур приедет домой поздно, и мне не придется общаться с ним. Я не готова к разговору. Пытаюсь собрать паззл своей жизни, но ничего не получается, потому что я не знаю, как выглядит истинное изображение, исходная картина.
Я боюсь поверить Льву.
Если доверюсь ему – значит, это будет первым шагом, который разожжет огромный костер войны, в которой у меня нет опыта, стратегии и нет никаких инструментов.
Ко всему прочему я не могу так просто довериться предавшему меня человеку.
Мой муж… он сложный. Властный, опасный. Но он не тот человек, который будет плести интриги за моей спиной.
Но все же слова Льва пошатнули и без того хрупкий мир.
Захожу в кухню–гостиную, включаю огромную плазму и делаю громкость больше, чтобы не было слышно пустоты вокруг. Открываю холодильник и вижу батарею контейнеров с заранее приготовленной едой руками заботливой Надежды Васильевны.
Достаю первый попавшийся и открываю его: блинчики с мясом. Муж очень любит их. Откидываю крышку и начинаю есть стоя. Подхватываю руками холодное тесто и откусываю его. Монотонно жую и смотрю в экран телевизора, абсолютно не придавая значения тому, что там показывают.
В моей жизни сейчас происходят события похлеще любой мелодрамы.
– Добрый вечер, жена, – говорит Артур, делая акцент на последнем слове, и уверенно заходит в комнату.
Блинчик встает поперек горла, и я начинаю неистово кашлять. Мне не хватает воздуха, слезы брызжут из глаз, я сгибаюсь пополам и пытаюсь втянуть воздух, но делаю только хуже.
Муж спокойно подходит, а я смотрю на это словно в замедленной съемке. В какой–то момент я подумала о том, что он не поможет. Будет стоять и смотреть, как я задыхаюсь. А потом, когда умру, вызовет полицию и скажет, что ничего не успел сделать.
Не прикопаться.
Таким образом он бы решил много своих проблем. Но Артур заходит за спину, складывает руки под моей грудью и притягивает к себе. На задворках сознания мелькает мысль о том, что сейчас не самое подходящее время для близости, но Арт рывком дергает меня вверх. Снова и снова, пока долбанный блин не покидает горло.
Я сползаю по его ногам и падаю на пол, пытаясь отдышаться. Кислород заходит, но с неприятными ощущениями. Громов садится на корточки и протягивает мне стакан с водой.
– Спасибо, – сипло говорю я и начинаю жадно пить воду.
Муж встает и отходит от меня, берет в руки контейнер и откусывает блин, который я не доела.
– Ты хоть бы подогрела его, – равнодушно делает мне замечание.
– Зачем? – по–прежнему хриплю я.
– Действительно, – хмыкает он и продолжает есть холодный ужин, пока я валяюсь на полу и быстро дышу.
– Что ты делаешь дома? – не удержавшись, спрашиваю его.
Артур удивленно поднимает бровь и отвечает:
– А где мне нужно быть?
– Откуда мне знать, где ты обычно бываешь в это время? – пожимаю плечами.
– Так ты спроси, – отвечает Громов и упирается в меня взглядом.
– Не хочу, – качаю головой.
– Так я и думал. Вставай с пола, он холодный, – командует Артур, и я собираю себя по частям, поднимаясь.
Набираю еще один стакан воды и выпиваю его до последней капли.
– Сева повез Надежду Васильевну в аэропорт, – мне хочется сказать ему больше.
Сказать, что видела взгляд его охранника. Что этот взгляд был слишком красноречив и напугал меня. Попросить защиты. А еще рассказать про Льва. Хочу увидеть эмоции в глазах Артура.
– Я знаю, – кивает Громов. Еще бы он не знал.
Разворачиваюсь и иду в спальню, больше мне сказать нечего. Пока нечего.
– Ника, – зовет меня муж, и я оборачиваюсь. – Если когда–нибудь ты захочешь спросить о том, где я задерживаюсь по вечерам, я отвечу тебе честно.
Резина дня тянется сильнее. Все валится из рук.
– Артур Александрович, – зовет помощница. – Звонил Алексей, в деле Хасанова возникли новые обстоятельства.
– Какие? – спрашиваю я, хотя уже заранее догадываюсь о том, какой будет ответ.
– Сбитый мужчина, который лежал в реанимации, умер сегодня утром. Родственники подняли на уши СМИ и блогеров.
Современный мир странный. В нем люди, танцующие на тротуаре, могут гораздо больше, чем уполномоченные инстанции. А может, это к лучшему? Сынок Хасанова - редкостная скотина. Выйдет и снова начнет кататься по городу в неадеквате.
– Позвони Алексею, скажи, что я выезжаю.
Весь день провел с обезумевшим Хасановым–старшим. Иногда люди настолько помешаны на своих детях, что, даже когда те совершают ужасные непростительные преступления, не замечают этого. Вместо того, чтобы осознать, что воспитали чудовище, принять меры и повлиять на это, им проще засунуть деньги во все дыры, закрыть всем рты, лишь бы только дитятко продолжало дальше разрушать все вокруг.
Чем больше я разговаривал с этим семейством, тем больше понимал, что история ничем хорошим не закончится. Вокруг Хасанова слишком много преступлений, чересчур много врагов, которые не пустят его в думу. Не удивлюсь, если его сына подбили на то, чтобы сесть за руль в состоянии алкогольного опьянения.
Мне не нравится, что происходит вокруг его фамилии.
Вышел из здания и направился на встречу с другом, охранная компания которого следит за безопасностью моей семьи. В неприметном ресторане на окраине многолюдно – идеально для того, чтобы избежать лишних взглядов. Игорь быстро пожал мне руку и сел напротив.
– Кто сейчас следит за моей женой и дочерью?
– С Ангелиной Дима, и еще двое посменно следят за ними. С Никой тоже посменно двое. Кстати, перед тобой отчитывались? Она сегодня встречалась с твоим братом.
Я со всей силы сжал зубы. Рано или поздно это бы случилось. Мотивы возвращения Льва непонятны, и мне не нравится то, что я не обладаю достоверной информацией на счет брата.
– Есть что сказать по этому поводу? – спрашиваю Игоря.
– Только то, что Лев поджидал ее, а потом потянул с собой в ресторан, – пожимает плечами друг.
– То есть ты хочешь сказать, что встреча была подстроена? – я хмурюсь, мне не нравится количество событий, происходящих вокруг моей семьи.
– Совершенно точно. Мой человек не смог подслушать, о чем они говорили, но Ника не выглядела счастливой. У них даже был эпизод ссоры.
– Нужно усилить охрану жене и дочери, – киваю я.
– Хасанов? – спрашивает Игорь и поджимает губы.
– Да, мне не нравится то, к чему все идет, да и он сам пошел по головам. Могут начать давить.
– Понял тебя, – кивает друг. – Арт, прослушку ставим Нике?
Я хотел избежать этого. Мне не нравится следить за ней, но я работаю с опасными людьми, и не могу рисковать жизнью близких людей.
– Давай повременим, – отвечаю я, и друг снова кивает. – Игорь, нужно подготовить пути отхода. Полагаю, с Хасановым решить вопрос не получится. Он мешает слишком многим, а я не могу рисковать своей семьей. У меня есть несколько идей, и потребуется твоя помощь.
– Само собой, Арт. Но и ты будь готов к тому, что вам с Никой нужно будет спрятаться.
– Ты можешь гарантировать безопасность моей дочери и матери?
– Нужно попросить их временно перебраться в город покрупнее – например, в Барселону. Там найти их сложнее, чем на квартире у матери. Я подготовлю все необходимое, а ты предупреди Александру Мироновну.
– Хорошо. И еще – в деле моего брата нужно копнуть глубже и понять откуда растут ноги.
Мы обсудили еще несколько нюансов с Игорем, а после я поехал обратно в офис, но на полпути мне позвонил Савелий.
– Артур Александрович, добрый день. Вероника Максимовна настаивает на том, чтобы я отвез Валентину Васильевну в аэропорт.
– Ну так и в чем проблема? – не понял я.
– Можно я пошлю Юрия? – спрашивает неожиданно.
Вероника настаивает на том, чтобы Савелий отвез в аэропорт домработницу. Вероника никогда и ни на чем не настаивает.
– Сделай так, как сказала моя жена, – бросил Севе и отключился.
Я помешан на жене, именно поэтому любое отклонение в ее поведении или поведении людей, окружающих ее, ощущаю острым лезвием под кожей. Беру планшет, захожу в «облако» и открываю папку с видеонаблюдением за последние сутки, пролистываю вчерашнее прибытие Ники и Савелия. Вот он вытаскивает ее спящую из машины, трепетно прижимает к себе. Входит в дом с моей женщиной на руках, будто они долбанные молодожены.
Сжимаю планшет в руках и смотрю, как мой охранник проводит носом по волосам Вероники, вдыхает запах моей женщины. В голове звучит сирена: он пытается отобрать то, что принадлежит мне. Проносит мою жену по коридору и скрывается за дверями спальни.
Что происходит внутри, мне не видно, так как наша спальня единственное место в доме, где нет видеонаблюдения. Охранник выходит оттуда очень быстро, и я облегченно вздыхаю.
Нужно убедиться, что внимание Савелия не надуманная мной вольность, не плод моего воображения.
– Вов, давай домой, – приказываю водителю.
– В офис не будем заезжать? – переспрашивает он.
– Нет.
Гори оно синим пламенем. Даю Алексею указания, что еще можно сделать по делу Хасанова, хотя сам понимаю, что это пустая трата времени. Отправляю Игорю сообщение, чтобы он позаботился и об Алексее. Он не должен попасть под каток, который скоро накроет нас всех.
Дома Вероника ведет себя как обычно. Будто не было ночной истерики и криков о том, что от меня разит другой женщиной. А мне хочется, чтобы она кричала, кидала посуду, дала пощечину. Хочется, чтобы она снова заплакала и потребовала объяснений.
Я бы рассказал ей все, выложил перед все карты, но она молчит. Вновь умело играет в игру и не собирается проигрывать.
Хочется схватить ее за плечи и хорошенько встряхнуть, выпытать каждое слово, которое произнес Лев. Между нами тонна невысказанных слов и эмоций, но мы продолжаем делать вид, будто нам доставляют удовольствие эти игры в ненависть.
Вхожу в зону бассейна и внимательно слежу за Никой. Как и предполагал, Сева разрушил неожиданную легкость, в которую была погружена моя жена.
Она отрывается от планшета и следит за каждым моим шагом. Вижу, как пожирает меня глазами. Она может обманывать себя сколько угодно, но в ее взгляде отражается истина.
Разбегаюсь и ныряю вниз головой. Вода плохо прогрелась, но мне это даже нравится. Холод знаком и понятен, он остужает горячую голову и приводит мысли в порядок. Плыву по всей длине бассейна и ощущаю на себе колючий взгляд Ники.
Выныриваю и отряхиваю волосы, поворачиваюсь и в упор смотрю на жену. Как и предполагалось – она спешно опускает голову и делает вид, что очень занята. Подплываю к ней и нарочито спокойно спрашиваю:
– Как прошел день?
Вероника подбирается и медлит с ответом.
– Как будто ты не знаешь, – бурчит она.
– А если не знаю? Если хочу, чтобы ты рассказала мне? Что ты тогда ответишь?
– Отвечу, что разбиралась с проблемами на Вавилова… а еще виделась со Львом.
Вероника закрыта и не понятна, как книга, написанная на арабском, но сейчас она честна со мной.
– Он сам инициировал встречу? – продолжаю спокойно.
– Арт, ты знаешь ответ, к чему бесполезный допрос? – Ника вспыхивает, как спичка, и откладывает планшет на соседний шезлонг.
– Что он тебе сказал? – вода начинает обжигать холодом, но я не могу прервать этот диалог.
Ника задумчиво смотрит на воду, будто вспоминает каждое слово, которое было произнесено сегодня в ресторане ей и Львом. Она узнала нечто новое, и оно не дает ей покоя. Или Лев наплел ей огромный клубок лжи, чтобы она доверилась ему, но вместо этого запуталась в нем.
– Он сказал, что хочет наладить контакт и общаться нормально.
– Это как? – усмехаюсь я. Уж больно все выглядит по–детски.
– Откуда мне знать? – заведенная Вероника кидает мне слова, как мячик. – Я напомнила ему, что я замужем за его братом. Он просто отмахнулся от меня.
– Ты бы хотела общаться со Львом? – ровным голосом задаю ей вопрос.
– Что? – оскорбляется Ника, но не уходит. – И ты туда же? Как вы себе это представляете? Будем встречаться по праздникам? Приглашать его на пикники? А потом я как–нибудь за чашечкой кофе скажу ему: «Эй, Лев, а помнишь, твой брат сказал тебе, что я потеряла ребенка? Сюрприз! Ангелина не твоя племянница, а…».
– Стоп, – не дал договорить ей, грубо обрубив.
Вот, значит, какую картину нарисовал ей мой братец, занятно. А Ника, получается, поверила во все?
– Чего ты хочешь, Ник? – спрашиваю ее.
Не помню, чтобы я задавал ей этот вопрос хотя бы раз. Настало время подумать над ответом и попробовать самостоятельно разобраться в своей жизни.
Жена молчит и испуганно смотрит на меня.
– Я хочу быть со своей дочерью, – отвечает она, а я чувствую облегчение от ее слов. С этим можно работать.
– Все будет так, хочешь ты, нужно только…
Не дав мне договорить, Ника раздраженно произносит:
– Играть по правилам, да–да, я знаю.
– Если тебе так будет угодно, – не пытаюсь переубедить.
Если ей комфортно путаться в нитях и тянуть не за нужные, пусть так. Пока она рядом, готов на любые правила.
– Подашь мне лимонад? – я уже не чувствую пальцев на ногах, но тяну руку к ее ледяному напитку.
– Это мой стакан! – обиженно восклицает она.
– Я хочу пить, – спокойно пожимаю плечами. – Я могу встать и пройти на кухню за своим стаканом, но, как видишь, полотенце я не брал. Оставлю за собой лужи, а Надежда Васильевна уже подлетает к Питеру. Давно ты мыла полы, Вероника?
Кайфую от того, как она зависима от моих слов. За секунду на ее лице меняется куча эмоций – удивление, презрение, злость. И я купаюсь в лучах испепеляющего взгляда.
Ника фыркает и подходит к краю бортика, становится на него босыми ногами, и я любуюсь каждым ее пальчиком и узкими щиколотками. Слегка наклоняется и протягивает стакан с лимонадом. Я медленно тяну руку, но в последний момент хватаю ее за запястье и рывком опрокидываю в бассейн, унося за собой под воду.