Выхожу из спа-салона, и теплый вечерний воздух окутывает меня. Кожу все еще покалывает после массажа с маслом лаванды, а волосы, свежевымытые и уложенные, струятся по плечам шелковой волной. Игорь любит, когда я хожу в салон, говорил, что жена успешного мужчины должна выглядеть безупречно. И я стараюсь. Боже, как же я стараюсь все эти пятнадцать лет.
Иду по знакомым улицам к нашему дому, и в голове, как обычно, крутятся мысли о нем. О нас. О том, что происходит с нашим браком. Последние месяцы Игорь стал каким-то отстраненным, холодным. Приходит домой поздно, на вопросы отвечает односложно, а когда я пытаюсь обнять его, он отодвигается, бормоча что-то про усталость и дела в клинике.
Может, я что-то делаю не так? Может, недостаточно понимаю его? Вчера приготовила его любимый карп с хреном, а он даже не заметил, проглотил ужин молча, уткнувшись в телефон. А потом весь вечер просидел в кабинете, разбирая документы. Когда я принесла ему чай, он даже не поднял головы.
Останавливаюсь у витрины цветочного магазина. Когда он в последний раз дарил мне цветы? Не помню. Наверное, на день рождения в прошлом году. Или позапрошлом.
«Прекрати, Диана, - одергиваю себя. - Не будь занудой. Игорь много работает, устает. Семейная клиника - это огромная ответственность. Он обеспечивает нас, дает мне возможность не работать, жить в комфорте. Разве это не проявление любви?»
Но почему-то от этих мыслей становится не легче, а наоборот тяжелее. Словно в груди поселился холодный комок, который с каждым днем становится все больше.
Поворачиваю на нашу улицу. Дома здесь как с картинки: ухоженные газоны, аккуратные заборчики, дорогие машины на подъездных дорожках. Мы с Игорем живем здесь уже десять лет, и я до сих пор иногда не верю, что это все наше. Девочка из деревни, которая выросла у строгой бабушки в доме без горячей воды, теперь живет в элитном поселке и может позволить себе спа-процедуры каждую неделю.
«Тебе повезло со мной, Динка», - часто говорит Игорь, и я всегда киваю, соглашаясь. Действительно, повезло. Но почему тогда так пусто внутри?
Подхожу к нашему дому. Он большой, двухэтажный, с французскими окнами и белыми колоннами. Игорь выбирал его сам, я только послушно соглашалась. Как и со всем остальным в нашей жизни. Обои, мебель, даже машину мне он покупал, не спрашивая моего мнения. «Я лучше знаю, что тебе нужно», - говорил он, и я не спорила.
Захожу в дом, и меня встречает привычная тишина. Игорь еще должен быть в клинике, но его машина стоит на подъездной дорожке. Значит, дома. Наверное, снова сидит в кабинете.
Поднимаюсь по лестнице, каблуки цокают по мраморным ступенькам. Хочу переодеться в домашнее, принять душ, может быть, приготовить что-то особенное к ужину.
Подхожу к нашей спальне и замираю. Дверь приоткрыта, и оттуда доносятся странные звуки. Тяжелое дыхание, скрип кровати, и... стоны? Сердце начинает биться быстрее. Игорь... Он что, плохо себя чувствует?
Толкаю дверь и...
Мир останавливается.
На нашей кровати, на нашем белом атласном покрывале, мой муж занимается любовью с молодой блондинкой. Они так увлечены, что не замечают меня. Игорь двигается над ней, на его лице наслаждение, а она - эта девчонка - выгибается под ним, издавая те звуки, которые я и услышала из коридора.
Я стою в дверях, и мне кажется, что я умираю. Прямо сейчас. Сердце колотится так сильно, что, кажется, вот-вот разорвется. В ушах шумит, а перед глазами плывет. Это не может быть правдой. Это кошмар, галлюцинация, что угодно, только не реальность.
Но девушка поворачивает голову и видит меня. И на ее лице расплывается наглая, торжествующая улыбка. Она не смущается, не пытается прикрыться. Наоборот, она наслаждается моим шоком.
- Игорь, - хрипло выдавливаю из себя.
Он резко оборачивается, и я вижу, как на его лице сменяются эмоции: удивление, раздражение, но не стыд. Не раскаяние. Раздражение. Как будто я помешала ему в чем-то важном.
- Диана, - произносит он, слезая с кровати и натягивая брюки. - Ты рано пришла.
Я рано пришла. Я РАНО ПРИШЛА. Не «прости», не «это не то, что ты думаешь», а «ты рано пришла». Словно проблема во мне, а не в том, что он изменяет мне в нашей спальне.
- Кто это? - шепчу я.
Девушка лениво поднимается и, не стесняясь своей наготы, начинает одеваться. Она молодая, очень молодая. Лет двадцати, не больше. Пышные светлые волосы, идеальная фигура, наглые зеленые глаза. Она красива той искусственной красотой, которую дают дорогие процедуры и умелый макияж.
- Это Ира, - отвечает Игорь, застегивая рубашку, как будто это имя должно мне все объяснить.
- Как давно вы этим занимаетесь? - спрашиваю я, и мой голос звучит чужим, далеким.
- Это неважно, - отмахивается Игорь.
- Полтора года, - с довольной улыбкой отвечает Ирина, натягивая обтягивающее красное платье. - Но мы с Игорьком давно присматривались друг к другу.
Игорьком. Она называет его Игорьком. Этим уменьшительным именем, которое я никогда не решалась произнести, потому что он не любил сюсюканья, говорил, что это несерьезно.
Полтора года. Полтора года он приходил домой и обнимал меня, целовал, делал вид, что любит, а сам встречался с этой девчонкой. Полтора года лжи, притворства, предательства.
Ирина тем временем заканчивает одеваться и, подойдя к зеркалу, поправляет помаду. Она ведет себя так, словно находится у себя дома, а не в чужой спальне.
- Знаешь, Диана, - говорит она, не оборачиваясь, - я думала, ты умнее. Неужели не замечала, что Игорь охладел к тебе?
Замечала. Конечно, замечала. Но думала, что это временно, что мы сможем все наладить, что любовь вернется.
- Знаешь, о чем он говорил мне? - продолжает Ирина, и ее голос звучит почти дружелюбно, но я слышу в нем яд. - О том, как ты надоела ему со своими попытками завести ребенка.
Это как пощечина. Игорь рассказывал ей о наших самых болезненных моментах? О том, как я много лет безуспешно пыталась забеременеть? О том, как мы ходили по врачам, как я сдавала анализы, принимала гормоны, плакала каждый месяц, когда тест показывал одну полоску?
- Он говорит, что ты стала навязчивой, - добавляет Ирина, поворачиваясь ко мне. - Что секс с тобой - это только для галочки, попытка зачать ребенка.
- Хватит, - хрипло говорю я, но она не останавливается.
- А со мной он расслабляется. Со мной он может быть собой. Страстным, живым, настоящим.
Каждое ее слово, как нож в сердце. Но самое страшное, что я чувствую в них крупицу правды. Последние годы наша близость действительно стала механической. Я отслеживала овуляцию, заставляла себя и его заниматься любовью в «правильные» дни, думала только о беременности.
- Кстати, - говорит Ирина, и в ее голосе появляется что-то новое, торжествующее, - раз уж мы откровенничаем, то я должна сообщить тебе новость.
Она делает паузу, наслаждаясь моментом, а потом произносит:
- Я беременна.
Мир окончательно рушится. Беременна. Эта девчонка, которая спит с моим мужем полтора года, беременна. От него. От моего Игоря.
Я опускаюсь на стул, потому что ноги больше не держат меня. Пятнадцать лет. Пятнадцать лет я мечтала о ребенке, пятнадцать лет мы пытались, пятнадцать лет я винила себя в том, что не могу дать мужу наследника.
- Срок уже приличный, - продолжает Ирина, поглаживая живот. - Четыре месяца. Мы с Игорьком уже знаем, что будет мальчик.
Мальчик. У нее будет мальчик. Сын Игоря. Тот ребенок, о котором я мечтала всю жизнь.
- Диана, - говорит Игорь, и в его голосе звучит что-то вроде раздражения, - не делай из этого трагедию. Подумай здраво.
Здраво. Он просит меня думать здраво в тот момент, когда моя жизнь разваливается на части.
- Я не собираюсь разводиться, - продолжает он, поправляя галстук. - Зачем? Мне нужны вы обе.
Нужны. Обе. Как будто мы вещи, которые выполняют разные функции.
- Я буду жить на две семьи, - говорит он, и его тон настолько обыденный. - Это вполне нормально. Многие мужчины так живут.
Я смотрю на него и не узнаю. Этот холодный, циничный человек - мой муж? Тот, кто когда-то говорил мне о любви до гроба? Тот, кто клялся, что я единственная?
- Игорь, - шепчу я, - что ты говоришь?
- Говорю правду, - он пожимает плечами. - Ты останешься моей женой. Будешь как и раньше заниматься домом, представлять меня в обществе. А Ирина... У нее будет мой ребенок. Все просто.
Просто. Для него это просто. Разорвать мне сердце, растоптать наши пятнадцать лет брака, превратить меня в декорацию для его респектабельной жизни - все это просто.
И тут происходит что-то совершенно невероятное. Ирина подходит к Игорю и обнимает его. Прямо при мне. Обнимает так, словно я не стою здесь, словно меня не существует.
- Знаешь, Игорек, - мурлычет она, - я совершенно не против такого расклада. Мне не нужен штамп в паспорте. Мне нужен ты и наш малыш.
Она гладит его по груди, и он не отстраняется. Наоборот, обнимает ее в ответ. При мне. В нашей спальне.
А потом Ирина поворачивается ко мне и подмигивает. Подмигивает! Словно мы подружки, делящиеся секретами.
- А иногда, - говорит она, и в ее голосе звучит что-то садистское, - мы могли бы приглашать тебя к нам в постель. Третьей. Разнообразие же нужно, правда?
Я слышу эти слова, но не могу поверить, что она их говорит. Она предлагает мне стать третьей лишней в отношениях с собственным мужем?
- Что? - выдавливаю я.
- Ну, ты же не думала, что останешься совсем без мужского внимания? - хихикает Ирина. - Мы же цивилизованные люди. Можем поделиться.
Поделиться. Она предлагает мне делить собственного мужа. Получать крохи его внимания.
Что-то ломается во мне окончательно. Не сердце, оно уже разбито. Что-то глубже. Гордость, может быть. Или остатки здравого смысла.
- Нет, - говорю я.
- Что нет? - удивляется Игорь.
- Нет, - повторяю я громче. - Нет, нет, НЕТ!
Последнее слово я выкрикиваю, и от собственного голоса вздрагиваю. Я никогда не кричала. Никогда не спорила. Пятнадцать лет была покорной, удобной женой.
- Диана, успокойся, - говорит Игорь с раздражением. - Ты ведешь себя как истеричка.
Модно. Предательство стало модным.
Я смотрю на них - на моего мужа и его любовницу, - и понимаю, что больше не могу находиться в этой комнате. В этом доме. Рядом с этими людьми.
Поворачиваюсь и выхожу из спальни. Мне нужно собрать вещи. Мне нужно уехать отсюда. Немедленно.
В шкафу судорожно выхватываю сумку и начинаю бросать в нее вещи. Слезы застилают глаза, и я не вижу, что беру.
Воспоминания обрушиваются лавиной.
Наша свадьба. Я была так счастлива, так влюблена. Игорь в белом костюме, его клятвы любить меня в горе и радости.
Наш медовый месяц в Италии. Он носил меня на руках, называл своей принцессой.
Первые годы брака, когда он еще дарил мне цветы просто так. Когда мы могли часами разговаривать обо всем на свете. Когда я думала, что мы будем вместе навсегда.
А потом что-то начало меняться. Он стал холоднее, отстраненнее. Я думала, что это из-за работы, стресса. Пыталась быть лучше, более терпеливой, понимающей.
- Не делай глупостей, - говорит Игорь, заходя в гардеробную. - Подумай здраво.
Здраво. Он все время просит меня думать здраво. А что здесь здравого?
- Я ухожу, - говорю я, запихивая в сумку еще одну блузку.
- Куда? - спрашивает он, и в его голосе слышится раздражение, а не беспокойство. - У тебя нет денег, нет работы, нет своего жилья.
Нет ничего. Он прав. Я отдала ему всю себя, все свои годы, все свои мечты, и теперь у меня нет ничего своего.
- Не знаю, - отвечаю я. - Но не могу здесь оставаться.
- Диана, - его голос становится жестче, - прекрати этот спектакль. Никуда ты не пойдешь.
Но я уже застегиваю сумку и направляюсь к выходу. Он хватает меня за руку, и его пальцы больно впиваются в мое запястье.
- Отпусти меня, - шепчу я.
- Нет, - говорит он. - Мы все обсудим спокойно. Ты остаешься дома.
Дома. Это больше не мой дом. Это место, где меня предали, унизили, растоптали.
- Отпусти! - кричу я и вырываюсь из его хватки.
Бегу по коридору, вниз по лестнице. Игорь кричит что-то мне вслед, но я не слушаю. Хватаю сумочку, ключи от машины и выскакиваю из дома.
На улице начинает смеркаться, и теплый летний воздух контрастирует с холодом в моей душе. Сажусь в машину, завожу двигатель и еду, не зная куда.
И вдруг вспоминаю. Бабушкин дом. Маленький деревянный дом в деревне Сосновка, в двух часах езды от города. Он достался мне по наследству восемь лет назад, когда умерла бабушка. Игорь хотел его продать, но я упросила оставить. Сказала, что это память о бабушке. Он согласился, но с условием, что я больше не буду туда ездить, ведь зачем тратить время на "эту развалюху".
И я не ездила. Восемь лет дом стоит пустой, только иногда местный дядя Вася заходит проверить, все ли в порядке.
Но это единственное место на земле, которое принадлежит мне. Только мне.
Разворачиваюсь и еду к вокзалу. Машину оставлю на парковке, все равно она оформлена на Игоря. Поеду на электричке, как раньше, когда ездила к бабушке во время учебы в институте.
Вокзал встречает меня привычным хаосом. Толпы людей, объявления по громкоговорителю, запах кофе и выпечки из буфета. Я стою в очереди за билетами, и мне кажется, что все смотрят на меня, видят мое горе, мое унижение.
- До Сосновой, - говорю я кассирше.
- Следующая электричка через полчаса, - отвечает она, не поднимая глаз.
Полчаса. Я сижу на жесткой скамейке и жду. Вокруг меня кипит жизнь: люди спешат домой после работы, встречают близких, кого-то провожают. Обычная жизнь, в которой я больше не участвую.
Наконец объявляют посадку. Электричка старая, потрепанная, с жесткими сиденьями и запахом дешевых сигарет. Я сажусь у окна и смотрю, как мелькают за стеклом огни города.
Поезд набирает скорость, и каждый километр уносит меня дальше от того кошмара, который стал моей жизнью. От предательства, от унижения, от человека, которого я любила пятнадцать лет.
Слезы наконец прорываются. Сначала тихо, потом все сильнее, пока я не начинаю всхлипывать, как маленький ребенок. Пожилая женщина напротив сочувственно цокает языком, но я не могу остановиться. Пятнадцать лет. Пятнадцать лет жизни, любви, надежд – все это оказалось ложью.
Нет, это не может быть правдой. Игорь меня любит. Просто он запутался. Мужчины иногда совершают глупости, правда? Это кризис среднего возраста, стресс на работе. Мы можем все исправить. Я должна была драться за него, а не убегать, как трусиха.
Хватаю телефон, набираю его номер. Гудки. Один, второй, третий...
- Диана, - его голос холодный, раздраженный. - Где ты?
- Игорь, - всхлипываю я, - мы можем все обсудить. Я не хочу нашего развода. Мы можем попробовать еще раз, сходить к семейному психологу, съездить в отпуск...
- Диана, - он перебивает меня, и в его голосе слышится усталость. - Ты не поняла. Я не хочу ничего исправлять. Мне хорошо с Ирой. Она молодая, красивая, не устраивает мне истерик из-за каждой мелочи.
- Поздно, - обрывает он. - Возвращайся домой. Будешь жить как раньше, только не лезь в мою личную жизнь.
Гудки. Он повесил трубку.
И тут во мне что-то взрывается. Ярость. Чистая, яркая ярость, которую я никогда не позволяла себе чувствовать.
Навязчивая? Скучная? Я отказалась от института ради него! Я не работала пятнадцать лет, потому что он хотел идеальную домохозяйку! Я делала все, что он скажет, была удобной, покорной, никогда не спорила!
А что делал он? Спал с молодой девчонкой полтора года! Рассказывал ей о наших интимных проблемах! Планировал жить на две семьи, как какой-то султан!
Хватаю телефон и начинаю набирать гневное сообщение. Потом стираю. Набираю снова. Слова путаются, эмоции захлестывают.
«Ты думаешь, что я буду сидеть дома и ждать, когда ты соизволишь уделить мне внимание? Ты ошибаешься! Я не вещь, которую можно поставить в угол, пока играешь с новой игрушкой!»
Отправляю. Сразу же приходит ответ:
«Не истери. Где ты? Немедленно возвращайся».
Приказывает. Как собаке. «Сидеть! Место! Не истери!»
Набираю новое сообщение:
«Никогда не вернусь к тебе. Живи со своей беременной любовницей».
Телефон сразу же звонит. Игорь. Я отклоняю вызов. Звонит снова. Снова отклоняю. На третий раз выключаю телефон.
Гнев дает мне силы, но он быстро сменяется отчаянием. Куда я еду? Что я буду делать? У меня нет денег, нет работы, нет жизненного опыта. Я как оранжерейный цветок, который выставили на мороз.
Может, Игорь прав? Может, я действительно никчемная, и мне стоит вернуться, принять его условия? Лучше быть женой наполовину, чем быть никем...
Нет. НЕТ. Я не могу. Я лучше умру, чем буду смотреть, как он целует ее, как она растит его ребенка, как они строят ту семью, о которой я мечтала.
Электричка тормозит. «Станция Сосновая», - объявляет громкоговоритель.
Выхожу на платформу, и меня встречает полная тишина. Городской шум остался позади, здесь только стрекот кузнечиков и шелест листьев. Уже почти совсем стемнело, фонарь на перроне мигает, то загораясь, то погасая.
От станции до бабушкиного дома – три километра лесной дороги. Раньше я никогда не боялась этого пути, но тогда меня обычно встречала бабушка или дядя Вася. Сейчас я одна, в летнем платье и туфлях на каблуках, с сумкой в руке.
Делаю первые шаги по грунтовой дороге. Каблуки проваливаются в землю, и я почти сразу же снимаю туфли. Босиком по земле, как в детстве. Только тогда это было игрой, а сейчас – необходимостью.
Лес встречает меня прохладой и запахом хвои. Здесь ничего не изменилось за восемь лет. Те же сосны, те же кусты малины по обочинам, та же извилистая дорога. Только я изменилась. Из наивной девчонки, которая мечтала о большой любви, я превратилась в тридцатипятилетнюю будущую разведенку без средств к существованию.
Иду и плачу. Тихо, безнадежно. Слезы катятся по щекам и капают на землю. Пятнадцать лет жизни. Пятнадцать лет я строила семью, а оказалось, что строила ее одна. Игорь просто жил в этой семье, пользовался ее удобствами, но не вкладывал душу.
Сова ухает где-то рядом, и я вздрагиваю. В лесу темно, и каждый звук кажется угрожающим. Но я иду дальше, потому что назад дороги нет. За спиной остался мир, в котором меня предали и унизили. А впереди неизвестность.
Вдруг слышу шаги. Кто-то идет навстречу. Сердце начинает биться быстрее. Что, если это пьяный местный? Или еще хуже – вор или маньяк?
Из темноты появляется силуэт. Мужчина с фонариком.
- Эй, девушка, - окликает он. - Вы что здесь делаете в такое время?
Голос знакомый. Присматриваюсь и узнаю дядю Васю – соседа бабушки, который присматривает за домом.
- Дядя Вася, - облегченно выдыхаю я. - Это я, Диана. Динка.
- Динка? - он подходит ближе и светит фонариком. - Боже мой, девочка, что ты здесь делаешь? И почему босая?
Дядя Вася – мужчина лет шестидесяти, с добрым лицом и умными глазами. Он был другом бабушки, помогал ей по хозяйству, а после ее смерти взял на себя заботу о доме.
- Я… Я приехала, - говорю я, запинаясь, и понимаю, что снова начинаю плакать.
- Что случилось, дочка? - его голос полон участия.
- Все, - всхлипываю я. - Все случилось.
Он не расспрашивает. Просто берет мою сумку и идет рядом, освещая дорогу фонариком. Молчим до самого дома.
И вот он - бабушкин дом. Маленький, деревянный, с резными наличниками. Даже в темноте видно, что он нуждается в ремонте: краска облупилась, одна ставня висит криво, крыльцо покосилось.
Дядя Вася достает ключи:
- Я каждую неделю проветриваю, так что не очень сыро. Электричество есть, воду вчера включил, как чувствовал, что кто-то приедет на лето.
Открывает дверь, и меня встречает запах. Запах детства, воспоминаний, другой жизни. Сырость, старое дерево, сухие травы, которые бабушка развешивала по углам. И еще что-то неуловимое. Запах безопасности, дома, любви.
Кажется, я слышу ее голос: «Не плачь, деточка. Все будет хорошо. Ты сильная, ты справишься».
Но я не сильная. Я слабая, зависимая, никчемная. Я не умею ничего, кроме как угождать мужчине, который меня не любит.
Хватаю с комода нашу общую фотографию. Здесь мне десять лет, я сижу у бабушки на коленях, мы обе смеемся. Прижимаю к груди и реву в полный голос. Реву так, как не плакала никогда. Отчаянно, безнадежно, от всего сердца.
Все эмоции дня выплескиваются наружу. Боль от предательства, ярость от унижения, страх перед будущим, тоска по прошлому. Я рыдаю, пока не кончаются слезы, пока не пересыхает горло, пока не начинает болеть голова.
А потом наступает странное спокойствие. Пустота. Как будто я выплакала из себя всю боль и теперь не чувствую ничего.
Достаю из комода чистое белье. Оно пахнет лавандой, бабушка всегда клала в белье сухие цветы. Застилаю кровать, переодеваюсь в ночную рубашку.
Усталость навалилась на меня как тяжелое одеяло. Глаза слипаются, а тело ломит от эмоционального напряжения. Я забираюсь под лоскутное одеяло, которое когда-то шила бабушка, и закрываю глаза. Завтра разберусь с масштабами трагедии. Завтра пойму, что делать дальше. А сейчас просто хочу забыться, раствориться в детских воспоминаниях и запахе лаванды.
Просыпаюсь от солнечных лучей, которые пробиваются сквозь старые занавески. Несколько секунд не понимаю, где я. Потом память больно бьет по сердцу: измена, побег, деревня. Вчерашний день не был кошмаром.
Встаю с кровати и иду на кухню. Нужно что-то теплое, чтобы согреться не только телом, но и душой. Открываю шкафчик над печкой и нахожу знакомую жестяную коробочку. Внутри черный чай, который бабушка всегда покупала на развес. Пахнет он слабо, наверное, выдохся, но лучше, чем ничего.
Включаю старую электрическую плитку. Она пищит и потрескивает, но работает. Наливаю воду в маленький ковшик с отколотой эмалью, ставлю на плитку и жду, когда послышится тихое бульканье.
Вода медленно нагревается, а я стою у плиты и вспоминаю. Сколько раз я видела эту картину: бабушка в ситцевом халате заваривает утренний чай, а я сижу за столом и болтаю ногами. Тогда мне казалось, что эта простая жизнь скучная, что в городе меня ждет что-то более значительное.
Какая же я была глупая.
Вода наконец начинает кипеть. Заливаю кипятком чай в керамической кружке. Он получается крепким, даже слишком, но горячий и бодрящий. Делаю первый глоток и чувствую, как тепло разливается по телу.
Беру кружку и выхожу на крыльцо. Доски под ногами скрипят, некоторые нуждаются в замене. Но вид отсюда все такой же завораживающий.
Перед домом - небольшой огород, заросший сорняками. Раньше здесь росли помидоры, огурцы, кабачки. Бабушка вставала на рассвете и до завтрака возилась в грядках. Говорила, что утром растения лучше всего принимают заботу. Да и нет такой жары, как днем.
За огородом начинается луг, покрытый росой. Трава высокая, с белыми ромашками и желтыми лютиками. Дальше темнеет полоска леса, а за ним виднеется колокольня старой церкви в соседнем селе.
Воздух здесь совсем другой - чистый, свежий, пахнет травами и цветами. Не то что в городе, где постоянно чувствуешь выхлопные газы и пыль. Делаю глубокий вдох, и легкие наполняются этой свежестью.
Кажется, даже птицы поют здесь по-другому. Не торопливо, как городские воробьи, а размеренно, мелодично. Где-то кукует кукушка.
Сижу на крыльце, пью чай и чувствую покой. Не счастье, до него пока далеко. А покой. Здесь никто не требует от меня соответствовать чьим-то ожиданиям. Никто не говорит, что я скучная или предсказуемая. Я просто есть, и этого достаточно.
Слышу шаги по дорожке. Дядя Вася идет с корзиной в руках. Одет он в старые, но чистые брюки и клетчатую рубашку. Лицо доброе, усталое, но с искренней улыбкой.
- Доброе утро, Динка, - говорит он. - Как спалось?
- Нормально, - отвечаю я. - Спасибо, что проводили вчера.
- Да что ты, девочка. - Он ставит корзину на крыльцо. - Принес молока от нашей коровы да хлеба свежего. Жена еще вчера испекла, как узнала, что ты приехала.
Достает из корзины литровую банку с густым, жирным молоком и буханку черного хлеба. Хлеб еще теплый, пахнет дрожжами и тмином.
- Спасибо, - говорю я и чувствую, как на глазах снова выступают слезы. - Вы такие добрые...
- Ну что ты, - машет он рукой. - Твоя бабушка для нас как родная была. А ты - ее кровиночка. Проходи, девочка, в дом, позавтракаем как следует.
Мы идем на кухню. Дядя Вася достает из шкафчика тарелки, режет хлеб толстыми ломтями. Я наливаю молоко в кружки. Оно настолько жирное, что на поверхности образуется пленка сливок.
Садимся за стол, который помню с детства. Деревянный, крепкий, с множеством зарубок и пятен. За этим столом я делала уроки, лепила пельмени с бабушкой, играла в карты с дядей Васей, когда он приходил в гости.
Хлеб оказывается удивительно вкусным - с хрустящей корочкой и мягкой, ароматной мякотью. Молоко густое, сладкое, настоящее. Не то что магазинное.
- Дядь Вась, - говорю я, когда мы едим, - а что с домом?
Он вздыхает:
Я даю волю слезам. Плачу от бессилия, от страха, от отчаяния. Я как корабль без руля в шторм: не знаю, куда плыть, как спастись.
Но постепенно слезы высыхают, и я понимаю простую истину: пути назад действительно нет. Мосты сожжены, гордость не позволит вернуться. Остается только одно - выживать.
Достаю из сумочки кошелек. Считаю деньги. Там ровно десять тысяч рублей. Моя заначка, которую я копила на подарок Игорю к годовщине свадьбы. Ирония судьбы.
Надо искать работу. Но какую? Я не умею ничего. Пятнадцать лет была домохозяйкой, не окончила даже институт. Кто возьмет на работу тридцатипятилетнюю женщину без образования и опыта?
Собираю волю в кулак. Сначала продукты, потом буду думать о работе. Обуваю бабушкины ботинки и иду на станцию, там должен быть магазин.
Дорога занимает почти час. Иду по той же лесной тропинке, только теперь она не кажется такой страшной, как вчера. Днем лес дружелюбный, солнечный. Пахнет хвоей и ягодами.
По дороге думаю о будущем. Надо как-то зарабатывать деньги. Может, найти работу в городе? Но до туда два часа на электричке. Каждый день ездить не получится.
А может, попробовать работать удаленно? Но у меня нет нужных навыков. Разве что... А что если попробовать писать? В институте мне хорошо давались сочинения. Может, статьи для интернета? Или посты в соцсетях для бизнеса?
Идея кажется безумной, но других вариантов не вижу. Но для этого мне нужен ноутбук и доступ к интернету.
Может, предложить свои услуги соседям? Уборка, готовка, помощь по хозяйству? Но много ли здесь заплатят?
Магазин на станции крохотный. Он такой же, каким я его запомнила: две комнатки, в которых на полках стоят самые необходимые товары. Продавец - пожилая женщина в фартуке - смотрит на меня с любопытством.
- Вы, наверное, в дом Агафьи Ивановны приехали? - спрашивает она.
- Да, это моя бабушка.
- Царство ей небесное, - крестится продавец. - Хорошая была женщина. А вы надолго?
- Не знаю пока, - честно отвечаю я.
Покупаю самое необходимое: гречку, рис, макароны, тушенку, хлеб, яйца, картошку, лук, морковь. Стараюсь выбирать то, что долго хранится и можно приготовить на электроплитке.
Продавец складывает все в два больших пакета. Получается тяжело, но донести можно.
- Тысяча восемьсот, - говорит она.
Деньги тают пугающе быстро.
Тащу пакеты домой, и с каждым шагом они становятся тяжелее. Руки ноют, плечи болят, но я упрямо иду вперед. В городе я никогда не носила ничего тяжелее сумочки. Игорь всегда говорил: "Зачем тебе напрягаться? Закажи доставку продуктов на дом". А теперь я тащу пакеты через лес, как какая-то вьючная лошадь, и... мне это нравится. Не боль в руках, конечно, а то, что я делаю это сама. Для себя. Без чьей-либо помощи.
Когда добираюсь до дома, руки дрожат от усталости. Ставлю пакеты на крыльцо и массирую плечи. Но вместо раздражения чувствую странную гордость. Я смогла! Дошла, донесла, не сдалась.
Теперь нужно разобрать покупки и попытаться навести хоть какой-то порядок. Дом встречает меня прежней сыростью и запахом заброшенности. Но теперь это не кажется таким безнадежным. Это просто работа, которую нужно сделать.
Начинаю с кухни. Открываю шкафчики и вижу, что на полках лежит толстый слой пыли. Где-то в углу сознания всплывает бабушкин голос: "Чистота - лучшая красота". Она всегда говорила это, когда мы убирались вместе.
Ищу тряпки и нахожу их в том же ящике, где они лежали двадцать лет назад. Старые, но чистые, дядя Вася, видимо, иногда что-то протирал. Беру одну тряпку, смачиваю в мутной воде из рукомойника и начинаю вытирать полки.
Я вижу себя десятилетней, стоящей рядом с бабушкой. Она показывает мне: "Не кругами води, а в одну сторону. Сначала сухой тряпкой пыль собери, потом влажной протри".
Делаю, как она учила. Получается медленно, но аккуратно. Каждая полка требует времени и внимания. Тряпка быстро становится грязной, приходится полоскать ее в мутной воде. Но результат виден сразу - светлое дерево проступает из-под слоя пыли.
Затем принимаюсь за посуду. В шкафу стоят бабушкины тарелки, кружки, кастрюли. Все покрыто пылью, некоторые тарелки склеились от влажности. Аккуратно отделяю их друг от друга, промываю каждую под струйкой ржавой воды.
Вода противная, мутная, но деваться некуда. Мою, как могу, вытираю старым кухонным полотенцем. Руки становятся шершавыми от этой воды, но я продолжаю.
Расставляю чистую посуду на полки. Вот эта синяя кружка - из нее я пила молоко. А эта кастрюля - в ней бабушка варила варенье. Каждый предмет живой, с историей. Не то что наш городской сервиз, который Игорь выбрал по каталогу. Красивый, дорогой, но бездушный.
Перехожу к столу. Протираю его тряпкой, и под слоем пыли проступает знакомый рисунок дерева. Помню, как бабушка натирала его воском до блеска. Воска у меня нет, но и просто чистый стол уже выглядит намного лучше.
Затем беру веник. Он стоит в углу, старый, с растрепанными прутьями. Но мести можно. В городе у меня был робот-пылесос, с веником я давно не имела дел. Начинаю подметать пол, и тут же понимаю - я делаю это неправильно. Мету как попало, пыль летит в разные стороны.
Принимаюсь за диван. Взбиваю подушки, которые потеряли форму от времени. Вытряхиваю пледы и одеяла на крыльце, облако пыли поднимается в воздух. Протираю каждую вязаную салфетку, которыми бабушка покрывала подлокотники.
Эти салфетки... Я помню, как она их вязала. Долгими зимними вечерами сидела в этом кресле, и крючок мелькал в ее руках. Она пыталась научить меня вязать, но я была слишком нетерпеливой. Хотела все сразу, быстро, не понимая, что красота требует времени.
Сейчас у меня есть время. Много времени.
Иду в свою спальню. Здесь железная кровать с лоскутным одеялом. Одеяло - это отдельная история. Бабушка шила его из лоскутков, собранных годами. Каждый кусочек ткани имел свою историю: вот лоскуток от моего детского платья, вот от бабушкиной юбки, вот от скатерти, которую подарила соседка.
Вытряхиваю его на улице, и оно расправляется, показывая всю красоту работы. Сколько часов бабушка провела за шитьем? Сколько любви вложила в каждый стежок?
Возвращаюсь в дом и продолжаю уборку. Протираю подоконники, на которых стоят горшки с засохшей геранью. Цветы погибли, но горшки остались. Может, стоит попробовать что-то посадить? Бабушка говорила, что без цветов дом не дом, а просто строение.
Мою окна, так становится намного светлее. Солнце проникает в комнату, и она преображается. Не роскошная, конечно, но уютная, живая.
К вечеру заканчиваю с уборкой. Тело болит, как будто я разгружала вагоны. Руки красные, под ногтями грязь, волосы растрепались. Но дом чистый! Он пахнет не затхлостью, а просто деревом и чистотой.
Сажусь на диван и оглядываю свою работу. Странно, но я чувствую не усталость, а удовлетворение. Гордость. Я сделала это сама! Своими руками, без чьей-либо помощи.
В городе у нас была домработница. Дважды в неделю приходила тетя Валя, убирала дом до блеска. Я только наблюдала, иногда указывала, что нужно помыть особенно тщательно. А теперь я сама это делаю, и это не унижает меня, а наоборот - поднимает.
Иду на кухню готовить ужин. Ставлю на плитку кастрюлю с водой, засыпаю гречку. Простая еда, но я готовлю ее сама, для себя. Не для мужа, который придет голодный и недовольный. Для себя.
Пока гречка варится, сажусь за стол и думаю. Дом чистый, но проблемы никуда не делись. Крыша течет, печка не работает, вода мутная. Деньги заканчиваются. Нужно искать работу, но какую?
Может, стоит позвонить Игорю? Нет, даже думать об этом не хочу. Вспоминаю его холодные глаза, когда он предложил жить на две семьи. А я же так его любила! Представляю Ирину с ее наглой улыбкой. Нет, ни за что. Лучше жить в развалюхе, но с достоинством.
Гречка готова. Накладываю ее в тарелку, добавляю кусочек масла. Ем медленно, смакую каждую ложку. Вкусно! Не изысканно, но сытно.
После ужина иду в комнату. Хочу посмотреть на фотографии еще раз. Включаю старую лампу, и комната наполняется теплым светом.
Стою перед фотографиями и вдруг замечаю одну, которую не видела утром. Она стоит за другими, почти спрятана. Достаю ее и узнаю: это мои родители. Совсем молодые, еще до моего рождения. Они обнимаются и смеются.
Смотрю на них, и сердце сжимается. Какими они были красивыми, счастливыми! Целая жизнь впереди, планы, мечты. Они не знали, что через несколько лет все закончится автокатастрофой на скользкой дороге, что их маленькая дочка останется сиротой.
Слезы подступают к глазам. Я так редко плачу о них. Была слишком маленькой, когда это случилось, почти не помню. Но иногда, в редкие минуты, накатывает такая тоска, такая боль утраты...
Что бы они сказали, увидев меня сейчас? Гордились бы или расстроились? Я даже институт не окончила, пятнадцать лет была домохозяйкой.
Но может, они поняли бы? Может, одобрили бы то, что я наконец ушла от человека, который меня не ценил?
Обнимаю фотографию и шепчу:
- Мама, папа, я попробую. Попробую начать заново, стать той, кем вы хотели бы меня видеть. Не знаю, получится ли, но попробую.
Ставлю фотографию на самое видное место - на комод, рядом с лампой. Пусть стоит, напоминает о том, что у меня есть корни, есть за что бороться.
Иду спать. Ложусь на кровать, укрываюсь лоскутным одеялом. Тело болит, но это приятная боль. Боль от работы, от усталости.
Закрываю глаза и думаю о завтрашнем дне. Нужно разобраться с печкой, попробовать почистить дымоход. Нужно подумать о работе. Нужно сделать еще тысячу дел.
Но впервые за много лет я не боюсь завтрашнего дня.
Просыпаюсь от стука в дверь. Солнце уже высоко, а я все еще лежу в постели. Непривычная роскошь после пятнадцати лет жизни по режиму Игоря. Натягиваю халат и иду открывать, гадая, кто это может быть.
За дверью стоит невысокая женщина с пышной седой прической, в цветастом платье и переднике. Лицо морщинистое, но глаза живые, добрые. Я узнаю ее мгновенно, хотя не видела лет десять.
- Тетя Катя! - вырывается у меня.
- Диночка! - она широко улыбается и раскрывает объятия. - Моя дорогая девочка!
Она обнимает меня так тепло, так крепко, что я чуть не плачу. Пахнет от нее свежим хлебом, травами и чем-то бесконечно родным. Этот запах детства, безопасности, времени, когда все было проще.
Конечно, помню. Как можно забыть Сашку? Он приезжал к тете Кате каждое лето, и вся местная девичья молодежь сходила по нему с ума. Красивый, уверенный в себе, из богатой семьи. Сын бизнесменов, которые были слишком заняты, чтобы возиться с ребенком.
Я была в него влюблена беззаветно и безнадежно. Хорошо помню наше последнее лето. Мне было четырнадцать, ему шестнадцать. Он казался мне принцем из сказки - загорелый, с вечно растрепанными волосами, в модных джинсах и футболках. Приезжал на дорогом велосипеде, у него был плеер с наушниками - невиданная роскошь для нашей деревни.
Но для него я была просто соседской девчонкой, младшей и неинтересной. Он дружил с городскими ребятами, которые приезжали на дачи, встречался с девочками из обеспеченных семей. Помню Олю - дочку директора местного санатория. Длинноногая блондинка в коротких шортах, с модной стрижкой и маникюром. Она смеялась над моими косичками и домашними платьями.
Я следила за Сашей издалека, как за недоступной звездой. Запоминала каждое его слово, каждый взгляд. Когда он случайно здоровался со мной, я краснела и теряла дар речи. А он даже не замечал моего смущения.
Помню тот летний вечер, когда последний раз видела его. Был конец августа, я гуляла по берегу речки и наткнулась на Сашу с этой Олей. Они целовались, и мне показалось, что сердце просто разрывается от боли. Я тихонько развернулась и ушла, а дома проплакала всю ночь.
Утром он уехал, а я даже не попрощалась. Мне было стыдно своих чувств, своих слез. Я же знала, что он недосягаем для меня. Но знать и переживать - разные вещи.
- Диночка, ты что задумалась? - тетя Катя смотрит на меня с любопытством.
- Да так, вспомнила детство, - я стараюсь говорить равнодушно. - Он, наверное, женат уже? Дети есть?
- Да нет, холостяк пока, - тетя Катя вздыхает. - Работает много, дела у него большие. Бары какие-то открывает в разных городах. А личная жизнь не складывается. Встречается с девчонками разными, но ничего серьезного, даже ко мне ни одну не привез познакомиться.
Я киваю, делая вид, что мне не особенно интересно. Но в глубине души просыпается что-то давно забытое. Любопытство? Или те самые детские чувства, которые я считала давно умершими?
- Ладно, хватит о прошлом, - тетя Катя встает. - Давай лучше о настоящем поговорим. Что тебе нужно в первую очередь?
Мы обходим дом, и я показываю все проблемы. Тетя Катя слушает внимательно.
- Печку Игнат из пятого дома почистит, не переживай. Помнишь его? Вы же в детстве дружили, вместе в лес за шишками бегали. Такой рыженький, веснушчатый был. Теперь вон какой мужик стал, женат уже, двое детей. Но добрый, не откажет, если попросить.
Я вспоминаю: светловолосый мальчишка с лукавой улыбкой, который вечно затевал игры и таскал с собой рогатку. Мы действительно много времени проводили вместе, пока детство не закончилось и нас не разнесло по разным мирам.
- Конечно, помню, - улыбаюсь. - Он теперь здесь живет?
- Ага. Дом родителей отремонтировал, живет с семьей. Но по хозяйству - мастер. Так что печка в надёжных руках. Воду можно фильтровать, я тебе покажу как.
***
Несколько дней проходят в работе и планах. Игнат действительно чистит печку, помогает с мелким ремонтом. Тетя Катя приносит рецепты, по вечерам мы вместе готовим. Медленно, но дом становится более уютным.
Но продукты заканчиваются, и мне снова нужно идти в магазин. Составляю список, пересчитываю деньги. Каждая копейка на счету.
Путь до магазина через лес кажется сейчас длиннее. Может, потому что настроение не такое решительное, как в первый день. Тогда я была полна адреналина, злости, желания доказать всем и себе, что справлюсь. А теперь просто устала.
Покупаю все необходимое, стараясь не тратить лишнего. Продавщица - все та же тетя Люба - уже узнает меня, здоровается приветливо. Спрашивает, как дела, как дом. Я отвечаю, что все нормально.
Выхожу из магазина с двумя тяжелыми пакетами. Пластиковые ручки впиваются в ладони, но деваться некуда. Иду через лес, часто останавливаясь, чтобы передохнуть и поменять руки.
Сумки становятся невыносимо тяжелыми. В одной молоко, масло, хлеб. В другой крупы, консервы, картошка - все это весит прилично. Плечи ноют, спина болит. Но я упрямо иду вперед, думая о том, что скоро дойду до дома.
Лес кажется бесконечным. Тропинка петляет между деревьями, то поднимается в гору, то спускается. На подъемах особенно тяжело - сумки тянут назад, я делаю два шага вперед, один назад.
Останавливаюсь на очередную передышку, ставлю сумки на землю, массирую плечи. Руки дрожат от усталости, на ладонях красные полосы от ручек. Но до дома еще половина пути.
Поднимаю сумки снова, и одна из ручек рвется. Пакет с грохотом падает на землю, из него выкатываются банки, рассыпается картошка. Я стою и смотрю на это безобразие, чувствуя, как к глазам подступают слезы.
Ну почему все так сложно? Почему такая простая вещь, как покупка продуктов, превращается в испытание? В городе я просто звонила в службу доставки, и все привозили прямо домой. А теперь...
Собираю рассыпавшиеся продукты, пытаюсь часть утрамбовать в оставшийся целым пакет, а часть нести в руках. Но это еще неудобнее.
Машина притормаживает рядом со мной, и я инстинктивно отступаю к обочине. Стекло водительской двери опускается, и я вижу мужчину. Не Игорь, слава богу. Незнакомец. Хотя... Что-то знакомое есть в чертах его лица.
- Девушка, вам помочь? - голос низкий, спокойный. - Сумки тяжелые, а путь неблизкий.
Я смотрю на него, пытаясь понять, кто это. Мужчина лет тридцати пяти, может чуть больше, загорелый, с короткой стрижкой и легкой щетиной. Голубые глаза, в которых плещется добродушная ирония. Белая рубашка с закатанными рукавами, дорогие часы на запястье. Выглядит успешно, но без показной роскоши.
- Спасибо, я справлюсь, - автоматически отвечаю, хотя руки уже дрожат от тяжести.
Он улыбается, и в этой улыбке есть что-то до боли знакомое. Неужели?..
- Диана? - произносит он с удивлением. - Динка, это ты что ли?
Сердце замирает. Я всматриваюсь в его лицо, и детали начинают складываться в общую картину. Те же голубые глаза, что и двадцать лет назад, только теперь с морщинками в уголках. Та же улыбка, от которой мое четырнадцатилетнее сердце билось как бешеное. Только теперь он мужчина, а не мальчик.
- Сашка? - шепчу я недоверчиво.
- Вот это встреча! - он выходит из машины, и я вижу, какой он стал. Высокий, широкоплечий, уверенный в каждом своем движении.
- Сколько лет прошло! - продолжает удивляться он.
"Двадцать один год", - считаю я мысленно. Двадцать один год с того лета, когда я последний раз видела его с той блондинкой на берегу речки.
- Да, очень давно, - говорю я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. - Ты почти не изменился.
Это неправда. Он изменился кардинально. Стал красивее, мужественнее, увереннее. Время сделало его еще привлекательнее. А я чувствую себя измученной деревенской женщиной в бабушкиных вещах: старых джинсах и поношенной кофте.
- Льстишь, - смеется он. - А ты... - его взгляд скользит по моему лицу, и я краснею, как в детстве. - Ты стала еще красивее.
Я не верю ему. Знаю, как выгляжу после всех переживаний. Но в его глазах нет насмешки, только искренняя теплота.
- Давай помогу с сумками, - он уже берет пакеты из моих рук. - Куда едем?
- В дом моей бабушки, - отвечаю я, все еще не веря в происходящее. - Помнишь, рядом с вашим участком.
- Конечно, помню. - Он загружает сумки в багажник. - Садись, подвезу.
Я сажусь в пассажирское кресло, и меня окружает запах дорогой кожи и мужского парфюма. Машина внутри роскошная - кожаные сиденья, деревянные вставки, современная панель управления.
- Значит, в бабушкином доме живешь? - спрашивает он, трогаясь с места. - А где муж? Дети?
Вопрос болезненный, но я стараюсь ответить как можно более равнодушно:
- Мужа нет. Мы... разводимся. Детей тоже нет.
- Извини, - он бросает на меня сочувствующий взгляд. - Не хотел расстраивать.
- Ничего, - пожимаю я плечами. - А ты? Семья есть?
- Пока нет. Все работаю, работаю. - Он усмехается. - Бабушка постоянно пилит: когда женишься, когда внуков подаришь. А я все откладываю.
Мы едем по знакомой дороге, и я украдкой разглядываю его. Руки на руле - сильные, загорелые, без обручального кольца. Профиль мужественный, решительный. Из мальчишки, который когда-то разбивал девичьи сердца просто своим существованием, он превратился в невероятно притягательного мужчину.
- Расскажи, чем занимаешься, - прошу я, чтобы переключить разговор с болезненных тем.
- Бизнес, - отвечает он коротко. - Рестораны, бары. Начинал с одного заведения, теперь уже целая сеть. Постоянно в разъездах, контролирую работу.
- Значит, мечта сбылась, - говорю я с улыбкой. - Помню, ты в детстве хотел заниматься бизнесом, как родители.
- Ты помнишь? - он удивленно поворачивается ко мне.
- Ну как же, - я стараюсь говорить легко. - Мы же соседи были. Я помню многое.
Конечно, помню. Помню каждое его слово, каждый жест. Помню, как он рассказывал старшим ребятам о своих планах, а я слушала, притаившись в кустах. Помню, как мечтала, что он заметит меня, поговорит со мной по-настоящему.
- А я помню, как ты всегда была такой серьезной, - говорит он задумчиво. - Другие девчонки все время хихикали, а ты была особенной. Читала книжки, помогала бабушке в огороде. Я иногда думал, что тебе скучно с нами, дурачками.
Скучно? Мне было скучно с ним? Если бы он знал, как я мечтала оказаться в их компании, как завидовала тем "хихикающим" девчонкам!
Мы подъезжаем к дому, и Саша паркуется у калитки. Выходит, достает сумки из багажника.
- Давай донесу, - предлагает он.
- Спасибо, но я сама справлюсь, - отвечаю я.
- Динка, - он смотрит на меня серьезно. - Мы же соседи. Хорошие знакомые. Позволь помочь.
И он идет к дому, неся мои сумки. Я иду рядом, чувствуя себя странно. С одной стороны, мне неловко - он такой успешный, богатый, а я обычная брошенная жена. С другой стороны, приятно, что он помогает, не считает это чем-то унизительным.
Саша садится в машину, заводит двигатель. Я стою у калитки и машу рукой, а он уезжает, оставляя за собой дорожную пыль и ощущение нереальности происходящего.
Когда звук машины затихает, я беру сумки и иду в дом. Мысли путаются. Саша. Взрослый, красивый, успешный Саша. Он узнал меня, обрадовался встрече, предложил помочь. И, кажется, не просто из вежливости. Он действительно рад.
Разбираю купленные продукты и думаю о том, как мало изменилось во мне за все эти годы. Я все еще влюблена в него, как глупая девчонка. Все еще краснею от его улыбки и таю от его внимания.
Но есть и изменения. Теперь я знаю, что такое боль, предательство, разочарование. Знаю, что красивая обертка может скрывать пустоту или жестокость. Знаю, что не стоит строить иллюзий.
Но когда вспоминаю его голос, его улыбку, его вопрос о встрече, сердце все равно бьется быстрее.
Вечером, когда я готовлю ужин, в дверь стучат. Открываю и вижу тетю Катю.
- Дочка, я пирог испекла, - говорит она, входя в дом. - Вишневый, твой любимый. Пойдем ко мне, чаю попьем. А то вечер такой теплый, на улице посидим.
Я с радостью соглашаюсь. Одиночество давит на меня, особенно по вечерам. А тетя Катя - это тепло, уют, связь с прошлым.
- Кстати, - говорит она, пока мы идем к ее дому, - внук мой приехал. Сашка. Он про тебя спрашивал.
Сердце замирает. Спрашивал? О чем?
- Мы встретились сегодня, - говорю я как можно спокойнее. - Он подвез меня с продуктами.
- Ах, вот как! - тетя Катя хитро улыбается. - А то он приехал и давай расспрашивать: а как дела у Дианки? Я ему говорю: приехала недавно, живет одна, муж оказался мерзавцем. А он так внимательно слушает, прямо глаза блестят.
Мы подходим к дому тети Кати, и я вижу, что во дворе уже накрыт стол. Белая скатерть, самовар, тарелки с домашним печеньем. И за столом сидит Саша.
Он встает, увидев нас, и я замираю на пороге калитки. Он переоделся, теперь на нем темные джинсы и рубашка в клетку, но выглядит все равно потрясающе.
- Бабуль, я помог со столом, - говорит он, подходя к нам.
- Вот и славно, - тетя Катя довольно потирает руки. - Теперь у нас есть компания для чаепития. Саша, дорогой, принеси еще стул для Дианки.
Он приносит стул, и я замечаю, как он ставит его так, чтобы я сидела рядом с ним. Случайность? Или нет?
- Пирог остывает, - объявляет тетя Катя, разрезая ароматную выпечку. - Диана, детка, садись. Ягоды я сама собирала, с нашей старой вишни. Помнишь, как вы в детстве лазили на нее?
- Конечно, помню, - улыбаюсь я, усаживаясь за стол. - А вы с бабушкой ругались, что мы поломаем ветки.
- Сахар будешь? - спрашивает он.
- Один кусочек, - отвечаю я, и наши пальцы случайно соприкасаются, когда я беру чашку. От этого прикосновения по телу пробегает электрический разряд.
- А помнишь, Саш, как ты учил Дианку плавать? - говорит тетя Катя, отрезая еще кусок пирога. - Дианка боялась глубины, а ты так терпеливо показывал ей, как держаться на воде.
Я вспоминаю наше первое лето. Сашке тогда было восемь, а мне шесть. Он действительно учил меня плавать. Родители водили его в бассеин с самого детства, и в воде он чувствовал себя свободно и уверенно.
- Да, помню, - говорю я тихо. - Ты был очень терпеливым учителем.
- Зато теперь плаваешь как русалка, - улыбается он, и в его глазах что-то теплое, почти нежное.
Мы пьем чай, едим пирог, и разговор течет легко и естественно. Вспоминаем детство, смеемся над старыми историями. Саша рассказывает о своих путешествиях, о бизнесе, но не хвастается, а говорит просто, с юмором. А я рассказываю о своей жизни, правда, опуская болезненные подробности.
Тетя Катя то и дело поглядывает на нас и лукаво улыбается. Кажется, она что-то планирует.
- Ах, совсем забыла! - вдруг восклицает она. - Мне же к Лидке надо забежать, она лекарство просила. Вы тут без меня посидите, а? Пирог доедите, а то пропадет.
И она быстро уходит, оставляя нас вдвоем. Я понимаю, что это не случайность, и смущаюсь еще больше.
- Дин, - говорит Саша, когда мы остаемся одни. - Можно, я спрошу... Что случилось с твоим браком? Если не секрет, конечно.
Вопрос ожидаемый, но все равно болезненный. Я смотрю на него и вижу искренний интерес, без любопытства или осуждения.
- Муж изменил, - говорю я коротко. - Я застала его с другой. Она беременна от него.
- Черт, - он качает головой. - Какой же он дурак.
- Дурак?
- Конечно, дурак. - Он смотрит на меня так пристально, что я чувствую, как краснею. - Изменить такой женщине, как ты... Это же надо быть полным идиотом.
- Откуда ты знаешь, какая я? - вырывается у меня. - Может, я была плохой женой. Может, я его не понимала, не поддерживала...
- Диана, - он наклоняется ко мне, и я чувствую запах его одеколона. - Я знаю тебя с детства. Ты всегда была добрая, отзывчивая, верная. Таких не бросают. А если бросают, значит, сами дураки.
Костер прогорает, угли краснеют в темноте. Где-то вдали слышится пение ночных птиц. Воздух пропитан запахом дыма.
- Поздно уже, - говорю я, глядя на часы. - Уже домой пора.
Мне не хочется уходить. Хочется сидеть здесь, рядом с ним, и слушать его голос.
- Провожу тебя, - решительно говорит он, вставая.
- Да не надо, - машу я рукой. - Тут два шага.
- Надо, - его тон не допускает возражений. - Темно же. Мало ли что.
И вот мы идем по ночной деревне. Он рядом, высокий, сильный, надежный. Я чувствую себя защищенной.
Фонарей здесь нет, но луна яркая, и дорогу видно хорошо. Наши шаги отчетливо звучат в тишине, и я понимаю, что запомню этот момент навсегда: как мы идем рядом по спящей деревне, как он время от времени касается моего локтя, помогая обойти лужу или камень.
- Дин, - говорит он, когда мы подходим к моей калитке. - Я что хотел сказать... Бабушка упоминала, что ты работу ищешь.
- Упоминала? - я удивляюсь. Когда это тетя Катя успела?
- Да. Говорит, что ты журналист по образованию, хорошо пишешь. - Он останавливается и поворачивается ко мне. - А мне как раз нужен человек, который будет вести социальные сети для моих заведений. Писать посты, общаться в сообщениях. Работа удаленная, можно из дома.
- Серьезно? - спрашиваю я.
- Абсолютно. Платить буду хорошо.
Я стою у калитки и пытаюсь понять, не сплю ли я. Саша только что предложил мне работу. Работу! Именно то, что мне сейчас нужнее всего.
- Это не шутка? - переспрашиваю я, не веря своим ушам.
- Никаких шуток, - он улыбается, и в лунном свете эта улыбка кажется особенно теплой. - Мне действительно нужен человек для контента. У меня сеть баров в четырех городах - Москве, Питере, Сочи и Нижнем Новгороде. Каждое заведение со своим характером, своей атмосферой. «Чердак» - это лофт с авторскими коктейлями и живой музыкой. «Медь» - стильное место с крафтовым пивом и бургерами. «Седьмое небо» - ресторан на крыше с панорамными видами. И еще несколько поменьше.
Он рассказывает, а я стою и думаю, что это похоже на сон.
- Нужно создавать контент для каждого заведения, - продолжает Саша. - Рассказывать о новых блюдах, анонсировать мероприятия, показывать атмосферу. Публиковать фотографии, писать живые тексты, которые цепляют. Отвечать на комментарии, вести диалог с гостями. В общем, создавать образ места, в которое хочется прийти.
- Но я... - начинаю я и осекаюсь. Хотела сказать, что у меня нет опыта в соцсетях, но понимаю, что это глупо. Все можно изучить.
- Что «но»? - он смотрит на меня внимательно.
- Я никогда не работала, - признаюсь я честно. - Даже университет не закончила. Пятнадцать лет была домохозяйкой. Может, я уже и не справлюсь...
- Справишься, я в этом даже не сомневаюсь. Я буду платить семьдесят тысяч в месяц, - говорит он. - Это хорошие деньги для удаленной работы. Сможешь спокойно жить, приводить дом в порядок, найти себя.
Семьдесят тысяч! Для меня сейчас это невероятные деньги.
- Саш, я не знаю, как тебя благодарить, - шепчу я.
- Не надо благодарить, - он качает головой. - Это не благотворительность. Мне действительно нужен человек, и я уверен, что ты справишься лучше других.
- Но у меня нет ноутбука, - вдруг вспоминаю я и смущенно опускаю глаза. - Все осталось в городе... у мужа.
Как же неловко признаваться в этом! Что у меня нет даже элементарных вещей для работы. Что я убежала, практически ничего не взяв с собой.
- Это не проблема, - спокойно говорит Саша. - Завтра привезу все необходимое. Ноутбук, интернет подключим, все организуем. Главное, твое желание работать.
- Желание есть, - говорю я твердо. - Очень большое желание.
- Тогда считай, что дело сделано, - он протягивает руку. - Партнеры?
- Партнеры, - соглашаюсь я и пожимаю его руку.
Его ладонь теплая, крепкая, мужская. Рукопожатие длится чуть дольше, чем нужно, и я чувствую, как по телу разливается тепло.
- Ладно, - он отпускает мою руку. - Завтра после обеда приеду. Все обсудим, покажу, что и как. Договорились?
- Договорились, - киваю я.
- Тогда спокойной ночи, Динка. - Он улыбается и поворачивается, чтобы уйти.
- Саша! - окликаю я его.
- Да?
- Спасибо, - говорю я просто. - Правда, спасибо.
- Пожалуйста, - отвечает он. - Увидимся завтра.
Я смотрю, как он уходит, и только когда его силуэт растворяется в темноте, захожу в дом. Включаю свет и сажусь на старый диван, все еще не веря в произошедшее.
Работа. У меня будет работа. Хорошая работа с достойной зарплатой. Я смогу жить, не считая каждую копейку. Смогу починить дом, купить все необходимое. Стать независимой.
А главное, я буду работать с Сашей. Каждый день общаться с ним, обсуждать дела, получать его одобрение или замечания. Я буду нужна ему, полезна его бизнесу.
Из далекого прошлого
...Мне шесть лет, и я стою у калитки, прижимая к груди свою любимую куклу Дашу. Бабушка о чем-то говорит с тетей Катей, а я слушаю вполуха, потому что мне скучно. Взрослые разговоры всегда такие длинные и непонятные.
- ...внук приехал, - доносится до меня голос тети Кати. - Сашка, восемь лет ему. Родители в командировку улетели, а его ко мне на все лето привезли.
- Хорошо, здесь он не один будет, - отвечает бабушка. - Детям вместе веселее.
- Да он у меня непростой, - вздыхает тетя Катя. - Городской, привередливый. Все ему не так, все не то. Игрушки дорогие, одежда модная, а характер... Ох, характер!
Я не очень понимаю, о чем они говорят, но мне интересно. Новый мальчик в деревне - это событие. Здесь вообще мало детей, в основном одни бабушки и дедушки.
- Познакомь его с Динкой, - предлагает бабушка. - Пусть дружат.
- Да куда там, - машет рукой тетя Катя. - Он же старше, да и гордый очень. Смотрит на всех свысока.
Но мне все равно любопытно. Какой он, этот Саша? Похож ли на местных мальчишек или совсем другой?
Ответ на мой вопрос приходит на следующий день. Я сижу на качелях, которые папа Игната когда-то повесил для меня на старой яблоне, и вдруг слышу незнакомый голос:
- Бабушка, а здесь что, даже телевизора нормального нет?
Поворачиваю голову и вижу ЕГО.
Он стоит у калитки тети Кати, спиной ко мне, но даже так я понимаю, что он особенный. Высокий для своих восьми лет, в красивой футболке и джинсах, каких я никогда не видела раньше. Волосы темные, аккуратно подстриженные, не как у местных мальчишек, которых бабушки стригут дома машинкой.
- Есть телевизор, - отвечает тетя Катя. - Старенький, но работает.
- А компьютер? - спрашивает он.
- Какой компьютер, милый? - не понимает тетя Катя.
Он разворачивается, и я вижу его лицо. Обычное мальчишеское лицо, но почему-то он кажется мне невероятно красивым. Глаза голубые, как небо, губы чуть надутые, видно, что он недоволен.
- Это же глушь самая настоящая, - бормочет он себе под нос.
И тут наши взгляды встречаются. Он замечает меня на качелях и смотрит с любопытством. Я краснею и отворачиваюсь, но качели предательски скрипят, привлекая его внимание.
- А это кто? - спрашивает он у бабушки.
- Это Динка, - объясняет тетя Катя. - внучка тети Агафьи. Хорошая девочка, тихая. Будете дружить?
- Динка? - переспрашивает он. - Странное имя.
- Диана на самом деле, - говорю я тихо, не поднимая глаз.
- А, понятно, - он подходит ближе. - Я Саша. Александр, если полностью.
Он представляется так серьезно, как взрослый. Я киваю, все еще не решаясь поднять глаза.
- А чем тут вообще можно заниматься? - в его голосе слышится скука.
- Можно... - я думаю. - Можно на речку ходить. Или в лес за ягодами. Или цветы собирать.
- Цветы? - он фыркает. - Это же девчачье.
- А что мальчики делают? - спрашиваю я.
- Мальчики играют в компьютерные игры, - важно объясняет он. - Или смотрят крутые фильмы. Или катаются на роликах.
Я не знаю, что такое компьютерные игры и ролики, но киваю, делая вид, что понимаю.
- А здесь ничего этого нет, - вздыхает он. - Скука смертная.
- Зато здесь красиво, - осмеливаюсь я сказать. - И воздух хороший. И речка есть.
- Речка, - он презрительно морщится. - Там, наверное, лягушки и пиявки.
- Пиявок нет, - защищаю я нашу речку. - А лягушки не кусаются.
- Откуда ты знаешь? - спрашивает он.
- Я купаюсь там каждый день, - отвечаю я гордо.
- Одна? - удивляется он.
- С бабушкой, - поправляюсь я. - Она следит, чтобы я не утонула.
- Понятно, - он задумывается. - А глубоко там?
- У берега мне по пояс, - объясняю я. - А тебе, наверное, по колено. Ты же высокий.
- Это да, - соглашается он с видимым удовольствием. - Я самый высокий в классе.
- В каком классе? - интересуюсь я.
- Во втором, - отвечает он. - А ты еще в садик ходишь?
- Нет, - обижаюсь я. - Я в первый класс осенью пойду.
- А, ты младше, - констатирует он. - Ну ладно, может, покажешь эту речку? Мне все равно делать нечего.
Сердце подскакивает от радости. Он хочет, чтобы я показала ему речку! Я соскакиваю с качелей и киваю:
- Конечно! Пошли.
Мы идем по тропинке к речке, и я украдкой поглядываю на него. Он идет рядом, высокий и важный, а я чувствую себя маленькой. Но счастливой.
- Тетя Катя твоя бабушка? - спрашиваю я.
- Да, - кивает он. - Мамина мама. Родители в Америку улетели по работе, а меня сюда привезли. На целых три месяца, представляешь? Три месяца в этой... деревне.
Мне семь, ему девять. Он приезжает в июне на черном "Мерседесе" с тонированными стеклами - его родители привозят на лето и исчезают по своим важным делам. Я выглядываю из-за бабушкиного забора и наблюдаю, как из машины выходит этот городской принц с дорогим чемоданом и недовольным лицом.
Он всегда кажется старше своих лет. Говорит взрослыми фразами, носит одежду, которую я видела только в журналах. У него есть плеер с наушниками, кроссовки известных марок. Он - воплощение другого мира, недоступного и притягательного.
Первые дни он снова скучает и жалуется тете Кате на отсутствие цивилизации. Но постепенно деревня его принимает, а он принимает деревню.
Он снисходительно разрешает мне ходить с ним на речку. Учит меня играть в города, показывает, как правильно кидать камушки в воду. Иногда даже защищает от местных мальчишек.
Мы дружим, но я уже влюблена безнадежно и навсегда.
***
Мне десять, ему двенадцать. Он приезжает уже с велосипедом - дорогим, многоскоростным, блестящим. Я все еще хожу пешком, но теперь бегу быстрее, чтобы не отставать. Он по-прежнему дружит со мной, но появляется некоторая снисходительность в его обращении.
"Динка, ты еще маленькая, не поймешь", - говорит он, когда я спрашиваю о чем-то. И я соглашаюсь, лишь бы остаться рядом.
Он рассказывает о своей школе, о друзьях, о том, как они ходят в кино и кафе. Его жизнь кажется мне сказкой. А я рассказываю о своих куклах, о том, как помогаю бабушке в огороде, как учусь вязать. Он слушает вежливо, но я вижу, что ему неинтересно.
Однажды он говорит: "Жаль, что ты девочка, Динка. С мальчиком было бы веселее". И я впервые в жизни жалею о том, что не родилась мальчиком.
***
Мне двенадцать, ему четырнадцать. Это лето становится переломным.
Он уже не ребенок - голос ломается, появляется первый пушок над губой, фигура вытягивается. Он красивый, и я не единственная, кто это замечает.
К тете Кате приезжают гости - семья из города снимает дачу неподалеку. У них дочь Лена, ровесница Саши. Стройная, с длинными ногами, модной стрижкой и уверенным взглядом. Она носит короткие шорты и топы, у нее накрашены ногти, а в ушах сверкают золотые сережки.
Саша замечает ее в первый же день.
Я помню этот момент с болезненной четкостью. Мы сидим на берегу речки, и он рассказывает мне о планах на будущее: как хочет стать бизнесменом, как его отец, купить спортивную машину, жить в большом доме...
"А семья?" - спрашиваю я робко.
"Конечно, семья. Красивая жена, дети..." - он мечтательно смотрит на воду.
"Какая жена?" - у меня перехватывает дыхание.
"Красивая. Стильная. Умная", - перечисляет он, как по списку.
И в этот момент на тропинке появляется ОНА. Лена идет легкой походкой, волосы развеваются на ветру, она похожа на модель из журнала.
"Привет!" - беззаботно машет она рукой.
Саша резко поворачивается, и я вижу, как меняется его лицо. Глаза загораются, спина выпрямляется.
"Привет, - отвечает он, вставая. - Я Саша."
"Лена, - улыбается она. - Скучно тут у вас."
"Да, скучно," - соглашается он, хотя секунду назад говорил, что любит эти места.
Я сижу на песке, и меня словно не замечают. Они разговаривают о чем-то своём. О музыке, которую я не слушаю, о фильмах, которые не смотрю, о людях, которых не знаю.
"Пойдем прогуляемся?" - предлагает Лена.
"Конечно, - Саша встает и только тогда вспоминает обо мне. - Динка, ты как? Домой пойдешь?"
"Да," - шепчу я, чувствуя, как к горлу подступает ком.
Они уходят вместе, а я остаюсь одна на берегу и плачу. Впервые понимаю, что значит ревность, что значит боль от неразделенной любви.
С этого дня все меняется. Саша по-прежнему здоровается со мной, иногда даже останавливается поговорить. Но я вижу, что он торопится, что мысли его заняты другим.
Он и Лена становятся неразлучными. Они гуляют по деревне, катаются на его велосипеде, сидят в кафе на станции. Я наблюдаю издалека, и каждый раз сердце сжимается от боли.
Однажды я не выдерживаю и иду к речке, зная, что они там. Прячусь в кустах и вижу, как они сидят на нашем любимом месте. Саша что-то говорит, Лена смеется. Потом он осторожно берет ее за руку.
Я убегаю домой и плачу в подушку. Бабушка пытается выяснить, что случилось, но я не могу объяснить. Как рассказать о том, что сердце разрывается на части?
***
Мне тринадцать, ему пятнадцать. Я уже не ребенок, но еще не девушка. Он почти мужчина, красивый, уверенный в себе.
Теперь к нему приезжают друзья из города. Компания красивых подростков. Девочки такие же, как та Лена - стильные, раскрепощенные, говорящие на языке, которого я не понимаю.
Я тихо сижу в сторонке, когда они собираются у речки. Саша иногда представляет меня: "Это Динка, местная." В его голосе нет презрения, но есть что-то хуже - равнодушие.
Городские девочки смотрят на меня с любопытством, как на диковинку. Моя простая одежда, заплетенные косы, домашние сандалии - все это кажется им смешным.
Мне четырнадцать, ему шестнадцать. Это лето должно стать последним. Он заканчивает школу, поступает в колледж, взрослеет окончательно.
Я тоже меняюсь. Фигура становится женственной, лицо - более тонким, движения - плавными. Бабушка говорит, что я хорошею, но я не верю. Рядом с городскими красавицами, которые окружают Сашу, я чувствую себя гадким утенком.
Я стараюсь не думать о том, что это последнее лето, когда я могу видеть его каждый день. Что осенью он уедет и больше не вернется: взрослые не приезжают к бабушкам на каникулы. Но мысль об этом сверлит мне сердце каждую ночь.
Он приезжает в конце июня, и я с замиранием сердца выглядываю из-за занавески, как всегда. Он вальяжно выходит из машины. Загорелый, подтянутый, с новой стрижкой и дорогими солнечными очками. На нем джинсы, которые сидят как влитые, и белая футболка, подчеркивающая широкие накачанные плечи.
Боже мой, как он красив! И как безнадежно далек от меня.
Первые дни он скучает по привычке, но уже не жалуется. Просто ходит с таким видом, будто терпит ссылку в богом забытом месте. Я наблюдаю за ним издалека, запоминаю каждый жест, каждую интонацию.
Когда он здоровается со мной на улице, я краснею так, что, кажется, вот-вот загорюсь.
- Привет, Динка, - говорит он небрежно, даже не останавливаясь.
- Привет, - шепчу я в ответ, но он уже идет дальше.
А я стою посреди дороги и смотрю ему вслед, пока он не скрывается за поворотом. Дура! Почему я не могу нормально разговаривать с ним? Почему превращаюсь в заикающуюся идиотку?
А потом приезжает ОНА. Оля, дочь директора санатория. Шестнадцать лет, длинные ноги, платиновые волосы, безупречный маникюр. Она носит короткие шорты и топы, открывающие плоский загорелый живот с пирсингом в пупке. Ей доверяют машину - маленький красный автомобиль, который она лихо водит по деревенским дорогам.
У нас все давно привыкли, что подростки тут катаются без прав. Особенно те, у кого родители - начальство. Оля гоняет по улицам, и никто ей слова не говорит.
Саша влюбляется в нее с первого взгляда. Я вижу это, и мое сердце разбивается на тысячи осколков.
Они встречаются на второй день после ее приезда. Оля подкатывает к дому тети Кати на своей машине, выходит из нее как модель из рекламы - медленно, грациозно, поправляя волосы. Саша в этот момент возится с мотоциклом, который привез в этом году. Поднимает голову, видит ее и замирает.
- Привет, - говорит она, снимая солнечные очки. - Ты Саша? Я слышала, что здесь есть интересная компания.
- Да, я Саша, - отвечает он, поднимаясь. На лбу у него пятно машинного масла, но он не замечает. - А ты?
- Оля, - улыбается она. - Мне скучно. Может, покажешь местные достопримечательности?
Он смеется:
- Здесь нет достопримечательностей. Одна речка.
- Тогда покажи речку, - она пожимает плечами. - Хоть что-то.
Я сижу на крыльце бабушкиного дома и наблюдаю эту сцену. Мне хочется закричать, убежать, спрятаться, но я не могу двинуться с места.
Они идут к речке вместе. Саша рассказывает что-то смешное, Оля смеется. Звонкий, красивый смех, который разносится по всей деревне.
С этого дня я практически не вижу его одного. Они всегда вместе - катаются на мотоцикле, ездят в город, загорают у речки. Иногда к ним присоединяются другие ребята из города, и тогда деревня наполняется музыкой, смехом и запахами жаренного мяса.
Я пытаюсь не замечать их, стараюсь найти себе другие занятия. Помогаю бабушке в огороде с таким рвением, что она удивляется. Читаю книги запоем. Учусь готовить сложные блюда. Все лишь бы не думать о том, как он смотрит на Олю, как целует ее, как шепчет что-то на ухо.
Но деревня маленькая, и я все равно их встречаю. Они идут по дороге, обнявшись, и я быстро поворачиваю в другую сторону, чтобы не видеть их счастливых лиц.
Однажды я сталкиваюсь с Олей в магазине. Она стоит в очереди у прилавка и рассматривает ногти. Замечает меня и улыбается. Не злобно, а снисходительно.
- Привет, - говорит она. - Ты же местная, да? Как тебя зовут?
- Диана, - отвечаю я тихо.
- Диана, - повторяет она, словно пробуя на вкус. - Красивое имя. Жаль, что не подходит.
- Что не подходит? - не понимаю я.
- Имя не подходит, - она пожимает плечами. - Диана - это имя для принцессы, а ты... - она окидывает меня взглядом с ног до головы. - Ты обычная деревенская девочка.
Щеки вспыхивают от стыда. Я стою в простом платье, которое сшила бабушка. Волосы заплетены в две косы, на ногах старые сандалии.
- Может, тебе подстричься? - предлагает она с деланым участием. - И одеться по-современному? Хотя... - она качает головой. - Нет, все равно не поможет. Стиль - это не только одежда, это состояние души.
Я покупаю хлеб и убегаю, не попрощавшись. Дома долго стою перед зеркалом, рассматривая свое отражение. Неужели я такая безнадежная? Неужели никогда не стану красивой?
Бабушка находит меня в слезах.
- Что случилось, внученька?