Измена. Финальный аккорд

От автора

Дорогие друзья! Приветствую всех в продолжении нашей дилогии.

❥❣ Напоминаю, что предыстория Ульяны находится здесь: https://litnet.com/shrt/lghV

Глава 1. Марк

Я открываю окно. Зимний ветер холодит полуголое тело. Обдавая снежинками. Такие же точно сегодня я видел у неё на лице. И она улыбалась! Впервые за долгое время. И улыбка её, как нектар для моей израненной души.

Невольно вспоминаю, как точно также, открыв окно и замерев в оконном проёме, стоял. Но только не здесь, а в высотке на Батальной. Я иногда езжу туда! Просто мой герой живёт в высотном доме. Мне необходимо воссоздать атмосферу книги, как бы на время стать им.

В ту ночь я писал. Очень долго. Бессонно. Опомнился ближе к утру. Было начало шестого утра, кажется. День занимался. Зимой так неспешно светлеет. Я просто хотел остудиться, остыть...

Помню, как глянул на небо. Там облако в форме пчелы. Подумал в тот миг: «Всюду эти проклятые пчёлы! И теперь никогда не избавиться от этого наваждения».

Господи, как же я корил себя за то, что сделал. За то, что заставил её пережить! Ведь если б не я... У меня, по крайней мере, есть та ночь, украденная, незабываемая, ни с чем не сравнимая ночь рядом с ней. А что есть у неё? Только ненависть. Боль. Наш ребёнок...

Я не могу винить её за то, что она сделала. Ведь даже сейчас мне так жалко её! Эта процедура... аборт. Ведь она же болезненна, верно? Я надеюсь, что это не скажется на способности Ули родить. Если я в придачу ко всем тем бедам, что причинил ей, стану ещё и причиной бесплодия. Господи! Тогда уж мне точно в пору броситься вниз головой.

Усмехаюсь. Зажав сигарету в зубах. Выдыхаю дым в прорезь окна, как ответ на вторжение ветра. В то недавнее утро, я как будто всецело почувствовал всё и сразу. Накатило! Да так сильно... Что, бросив взгляд вниз с высоты шестнадцатого этажа, я не испугался. Я замер. Представил, как долго лететь до асфальта? И больно ли это — умирать?

Я обратился к ней мысленно. Ведь что я ещё мог в тот момент? Я просто отправил ей мысленный зов. В который уж раз моля о прощении. Моля о пощаде. Но не для себя. Для ребёнка! И если тому компенсацией должна стать моя жизнь, я готов...

Я вскарабкался на подоконник... Наверное, тот, кто смотрел в этот час из окна, удивился такому? Странно, что никто не вызвал полицию. Хотя, вероятно, что людям сейчас наплевать на других.

Я бы не прыгнул, конечно. Ведь я не безумец! Но мысль зародилась. Мне стыдно от этой мысли, от этой слабости. Равносильной той, когда я не сдержал свой интимный порыв.

В тот момент зазвонил телефон. Я вцепился в оконный проём. Спрыгнул на пол. Ощутил, как меня в самом деле трясёт.

«Вот дурак!», - отругал себя тут же. Неровен час, поскользнулся бы! И в самом деле убился.

На смартфоне была фотография Ули. И я сперва не поверил глазам. Взял трубку, позвал её. Она, кажется, была растеряна? А, может, и правда, ошиблась, ткнув в меня вместо Артура.

- Извини, я случайно тебя набрала, - сказала Ульяна и бросила трубку.

Я прижал телефон к губам и прикрыл глаза. Случайно? Спасибо на том.

В то горячее утро я убил. Но не себя. А своего героя. Да, чёрт подери! Я убил его. Хотя изначально не планировал. Но этот порыв, наказать себя, был так нестерпим. Полегчало ли мне? Я не знаю. Вот только книга теперь обрела драматичный подтекст.

Докурив, закрываю окно. До рассвета ещё нужно выспаться. Закончить главу. Для кого я пишу? Для неё? Для себя? Я не знаю.

На столе фотография Ули в тонкой рамочке. И взгляд у неё здесь весёлый, озорной. Я давно не видел её такой! Эта жизнь поломала её, словно веточку. И всему виной я.

Сначала эти чёртовы фотографии! И ведь это - лишь часть от той массы, что наснимал в самом деле. Лишь малая часть, которую я рискнул ей продемонстрировать. Не считая поцелуев его с этой девкой. Их объятий и жарких прощаний у двери подъезда.

Я бы мог промолчать. Нет! Я должен был. Только жить с этим, видеть её каждый день, и хранить эту тайну, не смог. Как не смог устоять, когда Уля пришла ко мне после.

Уж не этого ли я добивался? И как убеждал себя в тот момент, что это - знак свыше. Как уговаривал себя, усыплял свою совесть тем, что она напилась. Тем, что она добровольно упала в мои «загребущие руки».

Закрываю глаза, крепко стискиваю зубы. Каждый раз, когда думаю об этом, невольной мыслью, самой первой, отодвигающей стыд:

«Это было чудесно».

Или:

«Вот бы вернуться назад, чтобы вновь пережить».

Больно было лишь раз, когда Уля шепнула:

- Артур.

Я закрыл ей рот ладонью, и продолжил любить. Целовал её грудь, и живот. Целовал её всюду. Дышал ею! Жил ею. Делал своей. Я так ошалел от этой немыслимой страсти, что даже забыл вовремя вынуть. И уже когда сперма пошла, то очнулся, откинулся, вышел из нежной её глубины...

Я не думал. Молился! Я не хотел, чтобы так...

Вот только судьба распорядилась иначе.

Я никогда не узнаю, кто у нас мог родиться. Мальчик, или девочка? Чьи глаза были бы у малыша? Улькины, тёмно-зелёные вечером, светло-зелёные днём. А волосы чьи? А черты?

Господи, это так больно! Думать о том, что не сбудется. Вечно жить тем, что тебе не дано. Немудрено, что мой роман выходит таким нездоровым. Но это как диалог с самим собой. Только бумаге я смею доверить все свои страхи и тайны. Облечь их в сюжетную форму и дать им выход. А иначе сгорю...

Рядом с Ульянкиным фото — пчела. Да, мультик вышел чудесный! Всё же какая она молодец. Я ведь знал! С самого первого дня разглядел в ней потенциал. И я так счастлив, так горд за неё. Вот только... Ревную к Кириллу.

Их совместное фото на сайте мультфильма наводит на мысль: «Уж не начал ли он ухаживать за ней?». Он холост. Он молод. Он теперь её босс. Они видятся с ней регулярно! И я могу лишь гадать, о чём думает эта довольная физиономия в очках. И вид у него, в отличие от меня, жизнерадостный...

Интересно, она съела халву? А тортик хотя бы надгрызла? Ведь это же её любимый. Я помню! «Санчо Панса». Ульянка — лакомка, сладкоежка.

Господи, как мне её не хватает! Хотя бы просто видеть регулярно. Теперь я даже этого лишён. Заслуженно лишён. Заслужил, ничего не попишешь.

Глава 2. Ульяна

Когда возвращаюсь на кухню, то мама уже подготовила мне «угощение». Я закатываю глаза и кошусь на стакан с содержимым зелёного цвета:

- Мам, ты опять со своими смузи?

Мама всерьёз озабочена тем, как я питаюсь, как сплю и как выгляжу. Кажется, она в детстве не так заботилась обо мне, как сейчас.

- Так, а ну пей! – гневно цокает, повернувшись ко мне от плиты.

Я сажусь и, отставив стакан в сторону, тянусь за тортом. Мой излюбленный Санчо! Уже порезан на кусочки. Один из которых беру.

Мама тут же его отбирает и возвращает обратно стакан:

- Торт после смузи!

Я с мучительным вздохом смотрю на неё:

- Ма, ну я ж не ребёнок?

- А кто ты? – вытирает она мои пальцы салфеткой. Те извазюканы в креме.

Тут же, оставив готовку, садится на стул и без зазрения совести ест мой кусочек торта. Мне назло!

- Вообще-то это для меня принесли, - напоминаю, берясь за стакан. Сперва нюхаю. Запах в целом съедобный…

- Ну, Марк же не знал, что ты в положении, - язвительно хмыкает мама, - А иначе бы принёс тебе что-то полезное. Орехи, к примеру! Изюм, курагу.

Я, отпив глоток смузи и покривившись для вида, продолжаю тянуть по глотку.

- Ой, да не морщись ты так! Там морковка, авокадо, да ещё и банан! Всё полезное, всё для ребёнка, - отвечает мамуля, поедая мой торт.

Я вздыхаю. Она между тем, «деликатно» возвращается к теме осведомлённости Марка:

- И когда ты собираешься ему сказать?

- О чём сказать? – тяну время.

- Ульян! – возмущается мама, плюнув на столик тортом.

Я смеюсь:

- Никогда.

- Ну, не дури! – злится она, - Всё равно же узнает.

- Чем позже, тем лучше, - отвечаю серьёзно.

Ромашки, которые он подарил, распушились, отогрелись, и выглядят так, будто бы только что с поля. Хотя на улице мокрая зима. Снег тычется белыми хлопьями в стёкла.

Январь на исходе. Животик уже слегка выпирает. Но в свободной одежде не видно пока. Вот я и ношу свободное, как минимум на размер больше, чем нужно. Благо, сейчас оверсайз в моде!

- Ну, ты же запишешь его отцом? – уточняет мамуля.

- Не знаю, - пожимаю я плечами, - С какой это стати? Мне от него ничего не нужно. Я рожу для себя.

- Для себя, ну, понятно, - машет мама рукой, - Я имею ввиду, алименты? Не нужно тебе, о ребёнке подумай. Тисман - денежный мужик, щедрый. Не поскупится!

- Я же сказала, мам, - начинаю я злиться, - Мне от него ничего не нужно!

- Вот же упёртая! – цокает мама, доедая второй по счёту кусок.

- Папе оставь, - говорю.

- Чего папе оставить? – уточняет вошедший на кухню отец.

Лысина от света лампы сияет, на кончике носа очки.

- Тортик, папуль! – предлагаю ему.

Папа гладит животик. Тот у него, навскидку, тянет на шесть месяцев примерно. Скоро сравняемся!

- Это кто ж такой щедрый? – окинув взглядом «дары», уточняет папуля, - Артур, али Марк?

- У нас и ещё один кандидат имеется нынче, - мама с ехидцей косится, - Кириллом зовут. Новый Улькин начальник.

- Ох, сердцеедку вырастил, ты погляди! – шутливо журит меня папа.

Я по-детски краснею. Мы с мамой не стали ему говорить про нас с Марком. Он думает, я «отомстила» Артуру. Ни к чему папе знать! А то ещё удар хватит. Он и так тяжело перенёс обе новости. Одну - от расстройства. Другую – от радости. Что станет дедом, воспринял в слезах.

- Ну, а то! – подхватывает мама, - Замужем за одним, ребёночка ждёт от другого, а глазки третьему строит!

Я окончательно заливаюсь краской. Допив смузи, встаю:

- Да ну вас! – и, прихватив кусочек торта, ухожу в свою спальню.

Здесь всё как в детстве. В углу колыбельная. В ней плюшевый мишка, зайка с бантиком на ухе. Я сажаю пчелу, принесённую Марком. Машинально берусь за деревянный край и начинаю качать.

- Баю, баюшки, баю, не ложися на краю, - вырывается тихо.

Усмехаюсь самой себе. Как жить? Не представляю! Но знаю одно. Я рожу малыша. И я буду любить его сильно. У него будут чудесные дедушка с бабушкой. Двоюродный братик и дядя. А папа? Ну… Как повезёт.

Смартфон на тумбочке пиликает. Я беру его в руки. Вздыхаю.

Марк пишет:

«В камерном театре идёт «Холстомер». Ты не хочешь сходить?».

Знаю этот спектакль. Была на нём как-то с Артуром давным-давно. Плакала, помню. А он не смотрел! Слушал звуки. Сказал мне потом, что озвучка была бездарная.

«А когда?», - уточняю.

Хотя не пойду. Ведь знаю заранее! Так зачем тогда спрашиваю? Чтобы не отказывать сразу. Всё-таки, Марк озаботился. Тортик принёс.

«В эту субботу», - пишет он вскоре.

Я сажусь, прячу ступни под себя. Я так много раз думала, как расскажу ему правду. Конечно же он не оставит меня! Но хочу ли я этого?

«Я подумаю», - пишу.

Я скучаю по нам прежним. По «Тисман Паблишинг», в котором работала с юности. По нашему коллективу, где каждый старался как мог! По тому времени, когда могла войти в кабинет Марка. Шутить, улыбаться ему…

Злость улеглась, но обида осталась. «Питер Ко» не заменит мне этого! Слишком срослась я с издательством. До такой степени, что как-то раз увидав Веронику в бассейне, пустила слезу. Я же терпеть не могу Веронику Беляеву! А вот увидела и накатило.

«Извини, в субботу не смогу. Занята», - пишу Марку.

Концерт в филармонии тоже в субботу. Липницкий заявлен как «гвоздь». Думаю, может, сходить? Подарить ему каллы? Мы не виделись с ним с той встречи в кафе. Когда я ушла, объявив об аборте. Филармония, очевидно, не в курсе того, что маэстро с душком. Их кассирша звонила, сказала, что мне, как обычно, отложит билеты в партер.

«Жалко, хороший спектакль», - пишет Марк.

«Жалко у пчёлки», - хочу написать. Неужели, он думает, это в порядке вещей? Что можно загладить вину вот так, пригласив меня в театр?

«Как-нибудь в другой раз», - выбираю нейтральную форму.

Глава 3. Артур

Белка лежит на боку. Её хрупкое плечико мерно вздымается. Дремлет, наверное? Кожа у неё такая белая, словно фарфор. Ещё и поэтому «Белка»! На фоне её тела, светлого, мраморного, почти безволосого, моё собственное кажется каким-то чумазым, первобытным что ли.

Первый наш раз состоялся уже так давно. Но я до сих пор помню! Ведь я же фактически взял её силой тогда…

Это был очередной наш урок. Я тогда уже учил, преподавал официально. Ко мне приходили в основном подростки. Она была самой старшей моей ученицей. Это она предложила уроки давать! И я никогда не брал с неё плату.

Бэла неизменно всегда оставляла мне деньги на тумбочке. А я на эти деньги покупал ей какие-то подарочки. И тоже их оставлял. И наблюдал, как она радуется, одновременно смущаясь и пытаясь выразить своё недовольство тем, как я расходую деньги.

Мы как-то играли в четыре руки. Её пальцы задели случайные клавиши. Вдруг меня точно громом ударило!

- Стой, - попросил, - Повтори.

- Ч-то повторить? – испугалась она.

Я на память воспроизвёл этот мелкий «дефект». Переход из е-минора в адажио.

- Ну-ка подыграй мне, - поставил её на «позицию».

Пальчики Бэлы давили на клавиши ровно и монотонно. А у меня в голове между тем проступала структура симфонии. Точно как у Ульянки на фотографиях, когда она их проявляла, проступали силуэты людей и домов. А у меня обозначилась музыка…

Я наиграл, записал, зачеркнул. Записал новый темп, новый ритм, шаг ускорил, замедлил. Приблизил к развязке. Это был ещё только набросок чего-то большого. Но главное я уловил! Даже взмок.

Бэла, к моменту, когда я закончил записывать, тихо, как мышка, сидела по правую руку.

Помню, как я повернул к ней лицо, улыбнулся, сказал:

- Ты – моя муза.

Глаза её вспыхнули, грудь поднялась и застыла. Так, словно она задержала дыхание.

Не помню, как стал целовать её в губы. Как Бэла сперва отвечала, затем её руки упёрлись мне в грудь.

- Артур Яковлевич, пожалуйста… нет, - прошептала она.

Только я уже был глух к этим её мольбам. И в каждом её «Нет» слышал отчетливое «Да, да, да».

Я не сумел расстегнуть и порвал её платье на вороте. Спустил ткань с нежных плеч. Принялся целовать…

- Пожалуйста… Что вы делаете? А…ртур Як-ковлевич, - прошептала она, когда моя рука пробралась к ней под юбку.

Я нащупал всё разом! И влагу, и дрожь, и мурашки на бёдрах… И совершенно утратил контроль над собой.

После этого Бэла лежала и плакала. Отвернувшись от меня спиной и завернувшись в простыню. Тогда ещё моя квартира была такой, «лысой».

- Что же теперь будет? Зачем же вы это…, - не прекращала она всхлипывать.

Я сидел у окна и курил. И смотрел на её вздрагивающие плечи. И думал: «Какого же хрена я только что сделал?».

- Всё хорошо будет, слышишь? – сказал ей, - Прости.

Она успокоилась и рассказала мне о своём первом опыте. О том, как её изнасиловал парень на свидании. И тоже, как я, на её «нет», не обратил никакого внимания. Вот тогда я действительно ощутил себя полным уродом!

- Прости, девочка, - принялся гладить её плечи, - Прости. Я не хотел, чтобы вышло вот так. Я же просто… Ты же просто… Ты вернула меня к жизни, понимаешь? Это ты! Это всё ты.

В этот раз она уже сама заключила моё колючее от щетины лицо в свои нежные ручки. Посмотрела мне прямо в глаза и сказала:

- Я люблю вас, Артур Яковлевич! Я вас больше жизни люблю.

Ну… и у нас случилось всё во второй раз. И уже безо всяких там «нет». Только «да» звучало теперь из её приоткрытого ротика…

Это было давно. Я хотел соскочить. Не единожды! Даже не раз расставался с ней. Но, указав ей на дверь и порвав все связи, натыкался на эту «дыру». Она возникала всегда, когда Бэлы не было рядом. Насколько же сильно нуждался в ней. Настолько же сильно хотел оттолкнуть. Когда она рядом, гоню! А когда её нет, призываю.

Вот, как и сейчас. Оттолкнул. И призвал. Сам же первым набрал. Позвонил, попросил:

- Приходи.

И она не пришла. Прибежала! Ворвалась. Запыхавшись с улицы. Принеся с собой ветер зимы. Я, разгорячённый игрой, прижал её к себе и уже не сумел оторваться.

Белку нужно принимать как лекарство, дважды в неделю. И я принимал! Эти две жизни, как параллельные прямые, никогда не должны были пересечься. Белка никогда не претендовала на что-то большее. Уют навела, это да! Но я и не думал, что этот уют Ульяна воспримет вот так, очевидно.

Ну, шторы! Подумаешь, шторы? Что я сам не мог шторы повесить? Ну, каллы эти чёртовы в вазе. Уж сколько я раз порывался их выбросить. Только не смог. Это любимые цветы Белкиной мамы. А она до сих пор страдает по ней.

В общем, запутался я, потерялся. Не знал, как быть! Не мог отказаться от Ули. Ведь она – это всё. И от Бэлы не мог. Просто Бэла, она как цветочек. Который сорвал, и поставил в вазу. Не будешь менять ему воду, погибнет. У неё даже матери нет.

Улька всегда была в чём-то сильнее меня. Приземлённее, что ли? Хотя и она - не рабочий класс. Но до меня далеко! Рисунки и фотки – ведь это не музыка. В музыке чуткость важна. А в художке делов-то – стирай, да рисуй! Это Тисман её подтолкнул. Если б не он, то она бы так свадьбы и щёлкала.

Интересно, чего она из «Тисман Паблишинг» ушла-то? Неужто старина Марк вдруг решил приударить за Улей? Я ведь знал, что он к ней не ровно дышит. Оно видно за версту! А Улька, такая наивная, делала вид, или правда не знала.

Теперь она работает в каком-то «ПитерКо». Там же мультфильмы снимают. Мультфильм получился зачётный! Я, правда, весь не смотрел. Не сумел. В горле встал ком. Ведь мы же с ней вместе этих пчёл сочиняли! Я же ей сюжеты подбрасывал. Вот это, к примеру, где Уся и Буся вместе смотрят кино. Или на море летят, и у Буси от тяжести сумок испарина…

Сучка она, Севастьянова. Ведь я же готов был простить ей измену. Простил! И ребёнка готов был воспитывать. Чужого, на секундочку, ребёнка! От какого-то там мужика, который кончил в неё. Это нормально вообще?

Глава 4. Ульяна

Сегодня решила затариться в супермаркете. Слиняла пораньше с работы, ходила к врачу. Врач сказал, что всё отлично у нас с малышом! Но я всё равно ощущаю какую-то свою вину перед ним. Читала, что дети в зародыше чувствуют, если их не хотят. И поэтому я каждую ночь, перед сном говорю с ним. О том, как сильно люблю! И прошу прощения за всё, чего делать не стала.

В отделе бытовой химии и косметики уже торчу где-то полчаса. Теперь у меня гонорары, а не только оклад. За мультфильм на мой счёт упало столько, что я запросто могу скупить все эти полки с косметикой, и не обеднею. Причём, Куликов говорит, что это — только начало. А что будет дальше? Представить боюсь!

Темнеет рано. И в панорамных окнах супермаркета уже виднеются огни фонарей. Сыплет мелкий снежок. Новый год был бесснежным. Может, хоть теперь зима компенсирует мне нехватку белого цвета?

- Крем от растяжек, - читаю инструкцию.

Пожалуй, это мне в скором времени пригодится. А ещё для упругости, от целлюлита, от жира, от сухости кожи. О, господи! Как подумаю, сколько всего нужно будет купить... Голова идёт кругом.

Выглянув из-за стенда, и убедившись, что на кассе очередь, я решаю использовать время во благо своей личной жизни. А именно, набираю Артура. Он так и не ответил на моё заявление о разводе! Молчит. Игнорит. А я, как бы, не против ускорить процесс. Не хватало ещё, чтобы малыш родился «в браке». В браке, которого нет! И Липницкий опять попытался присвоить себе моё чадо.

Он берёт трубку не сразу. Долго слушаю гудки. Только сильнее раздражаюсь. И когда отвечает, то мой голос совсем не приветливый.

- Улька, привет! - он натянуто рад.

- Здравствуй, Липницкий, - натужно улыбаюсь своему отражению в стекле.

- Соскучилась? - хмыкает он.

Я беру себя в руки, выдыхаю скопившийся в лёгких воздух. Не позволю ему себя вывести! Чтобы ни малейшей эмоции не проскользнуло.

- Я по делу, Артур, - говорю деловито.

- Ммм, - тянет он, - Звучит пугающе.

- Когда ты в последний раз был на Госуслугах? - интересуюсь.

Он задумчиво пыхтит:

- Госуслуги... Это типа, где всякие справки дают? А где это?

- В интернете, - всё с той же улыбкой давлю из себя, - Знаешь, где интернет? В браузере. Рассказать, где находится браузер?

- Ладно, ладно, - прерывает меня, - Я всё понял! Это сайт такой.

- Правильно, - хвалю его, - И?

- Ну... это... Уль, - его тон не предвещает ничего хорошего, - В общем, у меня там кабинет личный взломали. Я пока что работаю над этим. Ну, доступ к нему ограничен.

- Угу, - закрываю глаза, чтобы не закричать, - Чудненько!

- Правда! - взрывается он, - Хочешь, вышлю скриншот? Там прям так и на писано: «Нет доступа к личному кабинету».

- Ну, что же, тогда добро пожаловать в суд, - выношу я вердикт.

- В суд... Зачем? - недоумевает Липницкий.

- Для развода, Артур! Для развода, - не могу я сдержать в себе гнев, - Я надеялась, сделать всё дистанционно. У нас с тобой нет ничего! Ни детей, ни имущества.

- Ничего, кроме наших сердец, - вздыхает на том конце провода Артур.

- Но если не хочешь, - продолжаю, игнорируя его драматизм, - Тогда через суд!

- А ты прямо хочешь? - упирается он в это слово.

Я не знаю, чего я хочу! Но я знаю, чего не хочу. Не хочу оставаться женой музыканта Липницкого. Не хочу иметь штамп в паспорте, подтверждающий наше родство. Хочу покончить с этим, раз и навсегда. Пока живот незаметен под платьем.

- Да, я хочу, - отвечаю уверенно.

- А может быть, ты уже и замену мне подыскала? - язвительно хмыкает он, - Потому и торопишься.

- Моя личная жизнь тебя не касается, - говорю я ему, - Ты мне замену нашёл ещё в браке, и что?

- Ладно, Ульян, - он вздыхает так, как будто до этого нёс тяжкий груз, - Просто... Тут у меня ситуёвина. В общем! Маячит поездка в Дубай, в недалёком будущем. Но пока неточно! И мне сейчас ну никак разводиться нельзя.

- В смысле, нельзя? - хмурюсь я своему отражению в стекле, - Туда что, не берут разведённых?

- Туда берут разных. Но... Чёрт! Просто любая мелочь может сыграть сейчас против меня. Ведь это моя репутация! Ты ведь знаешь, как я долго этого ждал? Как давно меня никуда не звали! Ульян, ну войди в положение! - молит Артур.

Его тон мне даже приятен. И я ощущаю себя способной на многое. К примеру, не войти в его положение. Мне и моего положения более, чем достаточно.

- Артур, это всё отговорки..., - начинаю устало, - Ты просто тянешь время. Я не знаю, зачем?

- Как зачем? Я только что тебе всё рассказал! Да я с первой с тобой поделился. Я никому, даже матери ещё ни словечко, а тебе почему-то решил рассказать, - он замолкает, затем произносит с усмешкой, - А тебе всё равно?

- Ты о чём? - говорю, ковыряя инструкцию на креме от растяжек.

- Ну, - произносит он в трубку, - О поездке в Дубай. Ты вообще не гордишься мною?

Я хмыкаю:

- Ты как ребёнок, Артур.

Хотя раньше... Наверно, гордилась бы. Да что там? Я бы до потолка прыгала от счастья, узнав о таком! Я бы тут же сбежала с работы, устроила вечер любви на двоих. И мы бы вместе, лёжа на постели, фантазировали, как будем гулять по Дубайским красотам, куда сходим сначала, а что оставим напоследок...

А сейчас... Пустота. Как будто всё, что раньше дышало во мне, отзывалось на его голос, слова, на его музыку. Взяло и окаменело.

- А ты..., - запинается он. Замолкает.

- Кто я? - уточняю, почти отковыряв этикетку от баночки ногтем.

- Стерва ты, Севастьянова, - бросает Артур и кладёт трубку раньше, чем я успеваю сказать, что он гад. И подонок! И сукин сын. Причём, в прямом смысле слова.

С таким настроением я, чуть не плача, бросаю чёртов тюбик с кремом в корзину, где итак уже негде «прилечь». Нет, ну это надо? Я же ещё и стерва! Он использует свой семейный статус, меня, как заложницу, чтобы что? Чтобы съездить в Дубай? Со своей вертихвосткой?

Вопросов больше, чем ответов. Но ровно сейчас мой мозг уже начал «монтировать» фильм о том, как они с Бэлой за ручку гуляют по эмирату. Ужинают в крутых ресторанах, лежат на берегу моря, делают фото в самых красивых местах. Сукин сын! Урод! Ненавижу его. Завтра же пойду в суд и подам заявление. И ещё у юриста спрошу, могут ли нас развести без его согласия. Пускай женится на своей каловой дурочке, и его репутация не пострадает...

Глава 5. Бэла

Я сижу перед зеркалом и замазываю тональным кремом засосы, оставленные Артуром. Это его метки на мне. И я бы оставила. Пускай все смотрят! Но я не могу. На работе меня не поймут. Коллектив у нас взрослый, серьёзный. Я там недавно работаю. И платят неплохо. На мебельной фабрике, в составе группы дизайнеров, рисую эскизы кухонных шкафов.

Конечно, я хотела бы делать персональные дизайн-проекты. Для каких-нибудь элитных домов, например. Тогда я бы ездила на заказы, на собственной маленькой машине. Одевалась бы в брючный костюм и носила с собой планшет с заготовками. И, наверное, в этом случае подходила бы Артуру куда больше.

Хотя, только взглянув на его Севастьянову, я поняла, что я лучше неё. Она какая-то... Не знаю! Простоватая что ли? Волосы вечно торчат, и улыбка без дела. Этот её наигранный позитив, он совершенно не подходит Артуру. Ему нужна женщина утончённая, изящная, тонкая. Вроде меня. Мне даже кажется, мы с его матерью чем-то похожи.

Я вспоминаю, как моя мама общалась с Идой Карловной. Она даже несколько раз приходила к нам в гости. Жаль, что сына с собой не брала! Мама рано ушла. А отец ещё раньше. Правда, кто мой настоящий отец, я так до сих пор и не знаю. Знаю от бабушки только, что мать изменила отцу, вот и всё. Но в глубине души верю, что папа, к примеру, был гением музыки. Какой-то заезжий скрипач, в которого мама влюбилась без памяти. Неспроста же я так музыкальна!

А вот Севастьянова в музыке, наверняка, совершенно не смыслит? Как может быть женою гения, гуру, маэстро, та, кто совершенно не знает аккордов?

Ну, так вот! К тому времени, как мама моя решилась на этот отчаянный шаг, у них с мужем была одна дочь. Моя сестра Евка. Бабушка говорила, что у родителей случился семейный кризис, что мать собиралась уйти от отца.

Они не расстались! Отец почему-то простил. Но, видимо, мама поэтому заболела раком в итоге. То ли чувство вины её гложило. То ли чувства к другому мужчине...

Отец не любил меня, мне так кажется. Ну, ещё бы! Какой любви я ждала? Я — ребёнок разврата, измены. Побочный продукт, так сказать. Но ведь я в детстве не знала об этом. Я тянулась к нему. И не могла понять, почему он ко мне равнодушен.

А вот отчим любил! Меня больше, чем Евку. Правда, Евка тогда была уже взрослая. И немного «отбилась от рук». Она потому и добилась того, чтобы он съехал отсюда, когда мать умерла. Просто выгнала отчима из квартиры. Говорит:

- А кто он нам с тобой?

Я говорю:

- Как кто? Он — отец.

А она отвечает:

- А мой отец умер.

А что с моим собственным, кстати, я понятия не имею. Мать перед смертью и то не сказала. Зачем? Я чужая ему, если он ещё жив. Всем чужая...

Евка подходит ко мне со спины. Отбирает тональник. Опять на свидание собралась. Ей уже 33, как супруге Артура. Но Евка красивая! Очень. Она вся в мать. Материнские волосы. Грудь. И глаза...

- Белок, чё кислая такая? - ворошит мои волосы.

Я возвращаю причёске ухоженный вид. Опрятный! Всё должно быть опрятным. Терпеть не могу не ухоженность. Вроде того, как у этой Ульяны. Торчит всё куда попало! Выравнивать нужно, укладывать, гелем мазать. А не ходить, как одуванчик на ветру...

И что он нашёл в ней? Вообще не пойму!

- Опять по своему мастеру сохнешь? - смеётся мне в зеркало Евка.

Ей хорошо. Она, как Анфиска из фильма «Девчата» - не влюблённая. Одни раз с её слов, Евка «вляпалась в брак», а теперь её бывший Игнат к нам всё ходит, и ходит. Детей у них нет. И, наверно, не будет уже. Я в курсе, что Евкин первый аборт был не самым удачным. Потому она теперь и живёт «для себя».

Мама делала ставку на меня. Что хоть я награжу её внуками. Но, увы! Господь лишил Артура возможности дать свои гены кому-то. Но сполна наградил несравнимым талантом. И внешностью...

Я помню своё состояние, когда я впервые увидела сына Иды Карловны. Мы тогда с мамой пришли на концерт. Я была ещё девочкой, подростком. А он уже солировал. Боже, как он солировал!

Сам Артур говорит, что музыку слушают сердцем. Что нужно закрыть глаза, чтобы зрение не отвлекало. Но я всегда слушаю его с открытыми. Я не могу не смотреть. На него! На его спину, на руки, на профиль. Он Бог для меня. Он для меня всё. И ради него я пожертвую жизнью...

- Нормально всё, - машу я сестре.

Та вздыхает, садится на пуфик сбоку от меня:

- Родила бы ты что ли?

Я удивлённо смотрю на неё:

- Ты же знаешь, Артур, он не может...

- Да не от Артура своего! А от кого-нибудь? - раздражается Евка. Она всегда раздражается, когда я говорю о любви. Ей не понять! Она ж не влюблённая.

- Зачем это? - удивляюсь я.

- А затем! Что жена не смогла, отказалась. А он ведь готов стать отцом? Ты роди! - глаза Евки горят. А глаза у неё, как у мамы, огромные. Господи, я бы полмира отдала за такие глаза, как у неё...

- От кого? - повторяю.

- Да от донора спермы, Белок! - изрекает она.

- В смысле? Искусственно? - хмурюсь.

- Ну, хочешь, естественно? - хмыкает Евка, - Просто используй мужчину, как донора. А потом предъяви — мол, ребёнок у нас с тобой будет.

- Но это ж измена? - шепчу я в ужасе.

- Нет, солнышко, это акт доброй воли! С твоей стороны, - говорит она с лёгкой издёвкой, - Ты скажи, что тебя изнасиловал кто-нибудь.

- Не поверит, - шепчу, - Говорила уже.

Евка хмурится:

- Когда это? В смысле? Тебя... Я не знала, Белок!

- Да, нет, - машу я рукой, - На ходу сочинила легенду, когда в первый раз переспали с ним. Всё на жалость давила. Боялась, прогонит.

- Ну, вот, не прогнал же? - сестра выдыхает.

- Не могу, - морщусь я. От одной мысли противно становится! Чтобы спать с кем-то ещё. После Артура любой мужчина, как суррогат.

- Не можешь естественным образом, тогда предложи ему сделать ЭКО, - поучает сестра, - Сейчас вон, в больнице такой выбор спермы. Как в магазине. Есть и музыканты, кстати! Пускай сам выберет.

Я с усмешкой машу головой. Сочиняет, как дышит! Евке всё запросто. Она бы и переспала с кем угодно. Знаю, что хочет ребёнка. Но вслух не скажет никогда. Только «живу для себя» и «в своё удовольствие». А что там в душе у неё, не поймёшь...